Текст книги "Любовница президента, или Дама с Красной площади"
Автор книги: Энрико Франческини
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
Наташа спрашивает про мою работу, как я провожу день, с кем встречаюсь, что делаю в свободное время. Отвечаю, что мое любимое времяпрепровождение на сегодняшний день состоит в ожидании ближайшего воскресенья, когда смогу вновь с ней увидеться. Впервые она берет меня под руку. Так мы и шествуем дальше и, наверно, производим впечатление супружеской пары, мужа и жены, вышедших погулять по бульвару в зимнее воскресенье. У меня никогда не было романа, даже дружбы с женщиной старше меня. Но сейчас, с нею, мне кажется, что, возможно, мне всегда этого хотелось. Наташа сказала, что ей сорок три года. Мне тридцать пять. Восемь лет разницы. Это не так уж много. Она выглядит моложе своих лет, даже, пожалуй, словно совсем без возраста. Один день она кажется мне зрелой женщиной, матерью, и чарует меня именно этим, заставляя чувствовать себя ребенком, участвующим в какой-то невероятно сложной для него, загадочной игре; другой же день – молодой девушкой, легкомысленной и озорной, по сравнению с которой я ощущаю себя куда более серьезным и уравновешенным. И неизменно во всем, что бы она ни делала и ни говорила, сквозит удивительная мягкость, удивительная деликатность. Если плачет, то еле слышно. Смех ее так тих и нежен, что если не прислушаешься, то и не заметишь. Слова ее звучат мягко, будто приглушенно. Я понимаю, почему Президенту удавалось расслабиться в обществе такой женщины. Понимаю, почему он в нее влюбился.
Уходим с бульвара и попадаем на маленькую площадку, в центре которой замерзший пруд, а вокруг садик со смешными деревянными фигурами чудищ и волшебниц. Я его узнаю. Когда я ездил на встречу с редакторшей из «Интерконтакта», я тут парковал машину. Словно все повернулось вспять и пришло к исходной точке.
На льду пруда сражаются в хоккей две команды мальчишек. Со всех четырех сторон площадь окружают дома, окрашенные в пастельные тона – розового, голубого, желтого, светло-зеленого. Видимо, в этих домах когда-то, до Революции, жили представители аристократии или высшей буржуазии. Дом, который кажется самым старинным, украшает неоклассическая колоннада, по бокам подъезда вход сторожат два каменных льва.
– Нет, это самый новый дом, – возражает Наташа. – Его построили в 1945 году, в самом конце войны, для маршала Жукова. Мне больше нравятся другие особняки, даже если они и в худшем состоянии. Вон там, – указывает она, – одно время жил Берия. Там два этажа предназначены для членов Центрального Комитета. А я живу вот тут, наверху. Видите окна на последнем этаже, там, где нет балкона?
Следую за ней под арку, в глубь двора, где стоят несколько машин, играют в снежки дети. Какая-то старушка вытряхивает в бак мусор и смотрит на нас. Лифт поднимается на самый верхний этаж. Подходим к металлической двери, обитой черной кожей. Наташа отпирает замок, пропускает меня в переднюю. Квартира просторная, во всяком случае, по московским меркам. В открытые двери вижу спальню, кухню, кабинет и иду сажусь на диван в гостиную. Квартира обставлена просто, но со вкусом. На полу и на стенах ковры. В углу большой книжный шкаф. На столике возле дивана западные журналы по искусству. Японский телевизор. Никаких безделушек, которых обычно полным-полно в домах у русских: чайных сервизов, изделий из керамики, вышитых салфеточек, разрисованных от руки деревянных шкатулок. Все весьма просто, скромно, но очень комфортабельно. Квартира, в которой чувствуешь себя удобно и свободно, как в старом свитере.
Но есть кое-что, что бросается в глаза: коллекция матрешек – деревянных куколок в стиле русского народного творчества. Их здесь десятки самых разных типов. Пока Наташа приготавливает чай, я их одну за другой открываю, словно ища какой-то секрет. Одна из матрешек – женщина, внутри – мальчик, в мальчике – девочка, внутри девочки запеленутый младенец, а внутри младенца – опять крошечная женщина. Другая матрешка изображает царя, внутри у царя – патриарх, у того – царевич, а дальше – боярин, поп, купец, гусар, солдат, последняя же куколка – босой мужик. Одна из матрешек содержит десять персонажей русских сказок. Другая – крестьянка с курицей в руках, а в ней тоже крестьянки, мал-мала меньше и все с домашними животными. Есть и совсем простые, в которых все куколки одинаковые, но только разные по размеру. Есть же особенно тщательно разукрашенные, на которых подробно выписана каждая деталь. Есть состоящие из пяти фигурок, а есть и из двадцати. Имеется также и матрешка, которую иностранные туристы особенно охотно покупают в качестве сувенира на Арбате: самая большая фигура изображает нынешнего Президента СССР, внутри него – Брежнев, грудь которого сплошь в медалях и орденах, внутри Брежнева – Хрущев с початком кукурузы в руке, а в нем – маленький Сталин, курящий трубку, а внутри Сталина – малюсенький Владимир Ильич. У Ленина руки заложены за спину, и он в кепке. Интересно, известно ли Президенту, что у Наташи есть такая матрешка?..
– Вам они нравятся? – спрашивает Наташа, принеся чай.
– Конечно. Но я думал, что их коллекционируют только иностранные туристы.
– Матрешка, – возражает Наташа, – это символ нашей матушки-России. Само слово происходит от «матери», а идея игрушки идет от древней богини угров Юрмалы – божества Уральских гор: верили, что ее тело содержит в себе все, что только существует на свете. Матрешка это игрушка, но также и загадка. Поэтому они всегда мне нравились. Они чем-то сродни скульптуре. Также и в каменной статуе можно многое прочесть. Также и она представляет собой обработанный материал, и ты в каком-то смысле можешь себе представить, что она содержит в себе все сущее.
Пока мы с ней еще не говорили о ее работе скульптора. Наташа только раз упомянула, что оставила ее после переезда в Москву. Президент нашел ей место в Союзе художников. «Думаю, это один из редких случаев, когда он согласился кого-то рекомендовать», – сказала тогда Наташа. Иногда она ходила в студию одного художника. Там она работала над своей скульптурой «Мать-Земля». Она хотела выразить в ней все то, чем является Россия, но ей так и не удавалось ее закончить.
– Тут нужна была бы матрешка из камня, нечто такое, что могло бы содержать в себе другие матрешки, все вместе, причем она не должна была бы терять свое внешнее единство, величие и гармоничность, – говорит она. – Нечто щедрое и ненасытное, как земля и как сама Россия. Но мне никак не удается это выразить, это слишком трудно.
На стене висит какой-то музыкальный инструмент. Он похож на маленькую гитару. Спрашиваю, не балалайка ли это.
– Вроде того. Это старинный инструмент, он принадлежал моему деду, графу, а ему достался в детстве от его деда. Представляете, какая старина! Этот инструмент называется «гусли». На нем играли бродячие певцы-гусляры. На Западе таких певцов называли менестрелями. Гусли придавали песням русских менестрелей волшебную силу.
Беру гусли в руки. У них девять струн. Инструмент очень маленький, в форме крыла, вроде гитары без грифа.
– Только не трогайте струны, они очень тонкие. Если гусли вам нравятся, я вам их дарю. Они придадут вам силу рассказать мою историю, если это станет необходимым.
– Однако чтобы играть на них, я должен быть уверен, что моя песнь правдива. Только тогда она покажется правдивой и тем, кто слушает меня. Вы согласны со мной, Наташа? Ведь иначе могут счесть, что я все выдумал…
Она не отвечает. Пьем чай в молчании. Потом Наташа поднимается, идет и надевает пальто.
– Пойдемте на улицу, – говорит она. – Я провожу вас до машины.
Вид у нее обиженный. Теперь у заснеженного пруда мы одни – вокруг ни души.
– Значит, вы требуете доказательства того, что мои слова – правда, – говорит Наташа. – Да будет так! Слушайте внимательно. В Краснодаре была тысяча способов тайно встречаться. В Москве же он стал слишком заметной фигурой. Но несмотря на это хотел встречаться со мной все чаще. «Я не могу без тебя», – повторял он. Но где мне с ним видеться? Как? Со сталинских времен руководители Советского Союза в Кремле больше не живут. Он не пользуется даже городской квартирой, ночует на президентской даче, за городом. В Москву он приезжает в восемь утра, а уезжает на дачу около девяти вечера. Я не могла приходить в Кремль, он не мог незамеченным выйти из Кремля. Но в конце концов мы все же нашли выход из положения.
Она на секунду умолкает, наблюдает за мной, проверяя, достигло ли мое любопытство предела.
– И что же вы придумали?
– Подземный ход. Его кабинет находится на четвертом этаже президентского дворца, внутри Кремля. В помещении позади кабинета есть личный лифт. Если вставить в щиток управления специальный ключик, лифт опускается в глубокий подвал, в подземелье, к горловине туннеля. Туннель проходит под внутренней площадью Кремля до внешних стен и ведет к Тайницкой башне. Знаете, почему она так называется? Она обязана своим названием тайному подземному ходу, вырытому по приказанию царя Ивана III. Пять веков назад он велел построить эту башню знаменитому итальянскому архитектору Аристотелю Фиораванти, тому самому, по проекту которого воздвигнут замок Сфорца в Милане. Тайный ход подводит ко входу в другую подземную галерею, еще более темную и узкую, чем первая, которая пересекает Красную площадь, выходит к Китай-городу и оканчивается перед стальной дверью. За дверью – лифт с одной-единственной кнопкой. Двери лифта раскрываются прямо внутри квартиры. А в квартире нахожусь я. Поняли? Из-за поездок, совещаний, заседаний, Верховного Совета, Центрального Комитета, семьи нам не удавалось бы никогда повидаться. А благодаря этому ходу мы могли бывать вместе почти ежедневно. Он меня даже заранее не предупреждал, приходил неожиданно, иногда всего на несколько минут. Но случалось, что и задерживался надолго: бывало, мы проводили там взаперти и целый день, и целую ночь. Никто нас не беспокоил. Квартира находилась в самой глубине пустующего дома, там, кроме нас, никого не было. Достаточно было снять белую трубку аппарата внутренней связи, чтобы соединиться с личным телефонистом Президента. Однажды из этого нашего тайного убежища он говорил по телефону с Рейганом: мы лежали в постели. Но большую часть времени я проводила в одиночестве. Читала, спала, размышляла. Я была его гейшей, его фавориткой.
Она пристально смотрит на меня и улыбается.
– Вы мне не верите, не так ли? И все же вы, наверно, тоже слыхали про подземный город. В Москве все о нем говорят, но никто не знает, где он находится и насколько велик. Кремль – это средневековый замок и, как каждый замок тех времен, имеет тайные ходы, переходы, подземелья, «волчьи ямы», раздвижные стены. Президент мне рассказывал, что сооружение подземных ходов началось при князе Дмитрии Донском, который правил в Москве больше тридцати лет и разбил татар в эпоху великих нашествий. Князь строил подземные ходы для своих шпионов и лазутчиков. Другие ходы сооружались по распоряжению патриарха на случай бегства из кремлевских соборов, на случай нападения татар. С веками подземный город разрастался. Иван Грозный приказал устроить подземный арсенал. Сталин велел сосредоточить там запасы продовольствия и лекарств на тысячи человек. Брежнев распорядился об оборудовании противоатомного убежища и секретной линии метрополитена, которая доходит до военного аэродрома во Внуково, предназначенного для видных государственных деятелей. Если с территории Соединенных Штатов будут выпущены межконтинентальные ракеты, прежде чем они достигнут наземных целей, пройдет тридцать минут. КГБ подсчитал, что по секретной ветке метро до Внуково из Кремля можно добраться за двадцать семь минут, а там всегда дежурит готовый к взлету самолет.
– Линия метро… – лепечу я. – Не может быть…
Но Наташа, не обращая на меня внимания, продолжает:
– Андропов же велел построить различные подземные помещения под Мавзолеем Ленина, как раз под залом, где покоится тело Владимира Ильича: там имеется буфет с горячим кофе, чаем и бутербродами с икрой и соленой рыбой для охраны, спортивный зал, где тренируются агенты КГБ и электронный центр, контролирующий температуру в помещении, а также самого тела отца Революции. В то время, как верные ленинцы и туристы поклоняются Владимиру Ильичу, за стеной накаченные ребята выжимают штангу, едят бутерброды и пьют чай… Это такой большой город, что в нем, если его не знаешь, можно заблудиться. Это настоящий лабиринт. Сеть туннелей очень разветвлена и далеко тянется, а карты ее давно утеряны. Во времена Сталина двое пьяных рабочих одной из бригад, занятых сносом Храма Христа Спасителя неподалеку от Красной площади, обнаружили тайный вход и провели ночь в лазе; они вернулись назад, только когда натолкнулись там на скелеты. Их арестовали за шпионаж и расстреляли. Теперь газеты пишут, что вновь активизировалась какая-то секта фанатиков, которые живут в подземельях, разветвленных, как катакомбы. Но никто их своими глазами не видел. Все считают, что в центре Москвы полно тайных входов, ведущих в подземный город, но это все равно, что искать двери ада: если проводником тебе не служит дьявол, ты их никогда не отыщешь.
– Вот именно поэтому и трудно доказать, что подземный город действительно существует. Если только не верить в чертей и ад.
– Да, доказать нелегко, но не невозможно. Еще тридцать лет назад Кремль был закрыт для публики. Хрущев велел его открыть, чтобы он служил музеем, чтобы и советские граждане, и иностранцы могли посещать его соборы, сады, некоторые исторические залы. Теперь вы, одевшись, как обычный турист, можете сами пойти туда и раскрыть этот секрет.
Если я хочу докопаться до правды в отношении этой женщины, то должен до конца принять правила ее игры.
– Согласен! – с вызовом говорю я. – Но объясните, как.
Мы садимся в машину. Наташа раскрывает сумочку, достает ручку. В «бардачке» у меня лежит план Кремля. Наташа уверенно наносит на него несколько пунктирных линий.
– Вот, если будете следовать моим указаниям, это ничуть не труднее, чем сесть в поезд метро.
Мы долго не выходим из машины, припаркованной у тротуара на бульваре, – до тех пор, пока я не убеждаюсь, что твердо запомнил все инструкции Наташи.
Позже, уже дома, я вновь внимательно изучаю план. Добавляю своей рукой, крупными буквами, к пунктирным линиям, проведенным Наташей, названия некоторых мест. Сады. Тайницкая башня (она со стороны Москвы-реки), тайная квартира в Китай-городе (около Новой площади). Похоже на маршрут в детской игре, по которому продвигаешься шаг за шагом, бросая кости.
Кремль имеет форму неправильного четырехугольника. Его окружает стена длиной свыше двух тысяч метров, высотой двадцать и толщиной семь метров, с двадцатью башнями. Половина древней крепости еще закрыта для посетителей: там находятся канцелярии и кабинеты Президента, его советников, резиденция правительства, Верховный Совет. Другая половина открыта для туристов: пять древних православных церквей, музей – Оружейная палата, Арсенал, царский дворец, сады.
Четыре часа дня. Вхожу с последней до закрытия группой посетителей. Снаружи соборы с их белокаменными стенами и золотыми куполами кажутся сахарными головами, намазанными сверху медом. Но внутри у святых на иконах суровое, угрожающее выражение лиц, словно они собрались на Страшный Суд. Я не практикующий христианин, даже не уверен, что вообще верующий, но трижды, на русский манер, осеняю себя крестом прежде чем выйти из Архангельского собора. Если Бог все же есть, то пусть мне поможет.
Про себя твержу: «Я же в последнюю минуту могу от этой затеи отказаться», – но ноги уже сами несут меня к садам, отделяющим соборы от здания Верховного Совета. Прохожу рядом с Царь-пушкой, самой большой в мире, сорок тонн бронзы и пять метров длины. Ее велел отлить сын Ивана Грозного, чтобы продемонстрировать превосходство России, но из ствола Царь-пушки так ни разу и не вылетело ядро – она была слишком тяжела, чтобы возить на войну. Миную Царь-колокол, самый большой колокол в мире, его вес – двести десять тонн, высота – шесть метров. Этот колокол никогда не звонил, так как, когда в первый раз его попытались поднять, он упал и от него откололся кусок. Если весь Кремль защищен таким образом, есть надежда, что, может, все-таки удастся вырвать у него некоторые его секреты.
Дохожу до памятника Ленину. Вождь задумчиво сидит перед кремлевскими садами. Лужайки запорошены белым снегом, густо выпавшим ночью. Небо серо-черное, обещает новый снегопад. Вокруг никого, я остался один. Туристы из моей группы толпятся еще на тесной площади между двумя соборами. За садами земля круто спускается к крепостной стене. Вижу метрах в двухстах впереди, в конце спуска, Тайницкую башню.
Четыре часа четырнадцать минут. Не слишком поздно, не слишком рано. Внимательно слежу за секундной стрелкой, 22, 23, 24, 25 – считаю я тоже, 39, 40, 41, 42, 43, считаю до шестидесяти, прошла еще одна минута, часы показывают четверть пятого. Вот двери Тайницкой башни отворяются, и из них выходят пять женщин с метлами и лопатами, они отправляются в последний раз сегодня счищать снег у Спасской башни, главного въезда в Кремль на Красной площади. Женщины садятся на грузовичок, который тут же уезжает по идущей вдоль стены полосе асфальта. Наташа мне сказала, что они возвращаются всегда в пять, оставляют метла в подсобке внутри Тайницкой башни, переодеваются и уходят.
Пора! Двое часовых, укутанных в тяжелые шинели, проходят дозором в сотне метров от меня, за садом. Деревья стоят голые, но ветви, густо усыпанные снегом, и спустившиеся на город сумерки укрывают меня от их глаз. Под железной оградой, опоясывающей сад, на высоте нескольких сантиметров над землей, натянута тонкая проволока: достаточно лишь задеть ее, как сработает ультразвуковое устройство и раздастся сигнал тревоги. Об этом меня предупредила Наташа. Перелезаю через ограду, не задевая проволоки, спускаюсь по заснеженному откосу до окружающей Кремль стены, иду вдоль нее до Тайницкой башни. Вокруг полная тишина.
До сих пор все шло очень легко и гладко. Я должен успеть вернуться назад до того, как женщины возвратятся в башню, до того, как Кремль закроют для посетителей и туристов ровно в пять часов. Иначе я останусь в подземном городе, как в ловушке.
Тяжелая дубовая дверь башни не заперта на ключ. Поворачиваю металлическую ручку, толкаю дверь. Передо мной просторный зал, в котором стоит ледяной холод. Это и есть подсобное помещение для уборщиц снега: электричество не погашено, зал пуст. Справа – винтовая лестница, ведущая на дозорную площадку наверху башни. В глубине зала в сводчатом проеме двустворчатые двери – достаточно толкнуть их и они тоже отворяются. Вхожу в узкий коридор, идущий вдоль внешней стены башни. Вижу на земле бронзовую крышку люка. Поднимаю ее, там внизу вход в подземную галерею – туннель, ведущий к президентскому дворцу. Президент выходил отсюда, закрывал за собой люк, оставлял его сторожить самого доверенного человека из своей личной охраны и продолжал дальше путь в одиночестве. Как теперь делаю это я.
Узкая лестница неотесанного камня ведет вниз – в полуподвал башни. Это тесная комната, посередине которой высится странное сооружение: массивный деревянный куб, на нем расставлены, как перед началом партии, шахматные фигуры – белые и черные. Однако фигуры не все – не хватает пешек. Король, ферзь, слоны, кони и ладьи свинцовые, раз в пять больше обычных шахматных фигур. В комнате нет никакой мебели, только на потолке запыленная люстра, тускло освещающая помещение. Подхожу ближе.
Темные и светлые клетки шахматного стола соединены между собой паутиной тоненьких металлических рельсов, утопленных в дереве этой необычной доски. Главное не ошибиться, не перепутать ходы, которым меня научила Наташа.
Кладу руку на белого короля и чувствую, как, под давлением моей ладони, он мягко скользит по рельсикам. Жду, что будет дальше, сердце от волнения бьется у меня в горле. С противоположной стороны доски, словно подчиняясь движению чьей-то невидимой руки, черный ферзь делает шаг вперед, сопровождаемый еле слышным шорохом механического устройства. Делаю новый ход своим белым королем, продвигаюсь еще на клетку вперед, прямо в сторону черных. Вновь короткая пауза, и вот в ответ слон черных рывками продвигается по диагонали на три клетки. Я не слишком опытный игрок, но партия, которую я должен разыграть, предельно проста: мне нужно привести своего короля прямо в пасть противника. Нужно покончить самоубийством в течение четырех ходов. Двигаю короля еще на одну клетку. Второй слон черных приходит в движение: опять мне шах. Вновь хожу королем и попадаю в опасную близость от черного ферзя. Черная ладья медленно делает три шага вперед. Шах и мат. Партия окончена.
Вдруг ощущаю какое-то движение воздуха за спиной, словно порыв ледяного ветра: бесшумно, как черные фигуры на доске, подчиняясь все той же невидимой силе, стена позади меня чуть поворачивается, приоткрывая узкий, как щель, проход, достаточный, чтобы в него мог пройти человек. Несколько секунд, будто парализованный, гляжу на него, будто передо мной свершается чудо. Белый король принесен в жертву башне, в подвалы которой я проник, ее тайна разгадана. Но вдруг это ловушка? В старых замках в конце каждого тайного хода тебе уготован неприятный сюрприз. Если я войду, то сумею ли вернуться обратно?
Смотрю на часы: нельзя терять времени. В проходе темно. Пролезаю в щель, спускаюсь по трем крутым ступеням и попадаю в темное подземелье. Но я явственно ощущаю движение холодного воздуха, он дует мне в лицо из горловины туннеля. Делаю несколько шагов наощупь, шаря рукой по стене. Потом зажигаю карманный фонарик, который захватил с собой. Да, это подземный ход, высотой он меньше двух метров, такой же ширины. Если я чувствую ток холодного воздуха, значит в конце туннеля есть выход.
Тут я оставляю все сомнения. Это именно тот подземный ход. Секретный ход царя… Туннель любви Президента и его возлюбленной… Наташа сказала, что ход идет вдоль стен Кремля, проходит под Красной площадью и кончается в подвале дома, где она его ожидала. Она могла представить себе каждый шаг Президента. Она в совершенстве изучила этот маршрут, хотя сама никогда здесь не была. Ей казалось, что она его видела так же ясно, как сейчас вижу его я. А теперь и я тоже могу войти в этот таинственный туннель. Но уже поздно, пора возвращаться назад. Да мне и ни к чему идти до конца подземного хода, я уже получил доказательство, что Наташа мне не лгала.
Поднимаюсь обратно по ступеням тайного хода. Ставлю белого короля на место, делая ход за ходом, и черные фигуры также постепенно автоматически занимают полагающиеся им клетки – ладья, слон, второй слон. В тот самый момент, когда возвращается на место ферзь, приходит в движение стена – проход исчезает. Поднимаюсь по каменной лестнице, притворяю за собой двустворчатую дверь под сводчатой аркой. В зале при входе в башню все так же морозно и пустынно. Закрываю дубовую дверь и снова оказываюсь на улице.
В темноте вижу зажженные фары грузовичка, возвращающегося с уборщицами снега. Карабкаюсь вверх по откосу, скольжу, падаю, поднимаюсь, преодолеваю проволоку электронной сигнализации, перелезаю через ограду. И вот я снова в саду. Четыре пятьдесят шесть. Меня здесь не было сорок одну минуту. Я сумел выполнить задуманное. Оборачиваюсь в сторону Соборной площади, ищу глазами свою группу. Слышу резкий, как выстрел, свисток. Засовываю руки в карманы и направляюсь к выходу, будто ничего не слыхал. Но свист повторяется, теперь более продолжительный, свистят один, два, три раза.
Навстречу идут двое патрульных. Отчаянно пытаюсь хоть что-нибудь придумать, шарю, будто что-то ищу в карманах куртки, но и там, увы! не могу найти никакого подходящего объяснения. Напускаю на себя самый невинный вид и жду, когда они подойдут.
Потом поворачиваюсь к ним с сигаретой во рту.
– Запрещено, – резко произносит один из них. – Внутри Кремля нельзя курить.
– Прошу извинить. Я не знал. Бросить сигарету?
– Давайте сюда, – говорит он и берет окурок.
– Ваши документы, – требует второй.
Протягиваю документы.
Другой извлекает электрический фонарик и направляет луч света туда, откуда я только что поднялся по откосу. Я в ужасе тоже следую взглядом за лучом света, пляшущим на снегу: ничего не видно, следов нет! Что-то мокрое падает мне на кончик носа. Идет снег! Снежок запорошил мои следы. Я спасен.
– Вы, наверно, упали, – говорит патрульный и гасит фонарик. – У вас куртка мокрая. – И показывает на темные пятна.
– Да, – отвечаю я. – Поскользнулся.
– Хорошо, проходите. Но не забывайте: в Кремле не курят. Поторапливайтесь, уже пять часов.
В это мгновенье часы Спасской башни бьют пять раз: для меня бой часов звучит как радостная музыка, несущая освобождение.
– Да, действительно, товарищ офицер, сейчас ровно пять, – говорю я, – но вы были очень любезны.
Когда я на них оглядываюсь, они уже не обращают на меня никакого внимания и по очереди затягиваются моей американской сигаретой. Курят с явным удовольствием, делая глубокие затяжки.
Выхожу из Кремля, спускаюсь на набережную, позволяю снежинкам порошить мне глаза, нос, губы. По Москве-реке быстро, как плоты, несутся плоские льдины. Меня могли арестовать, обвинить в шпионаже. А мне удалось раскрыть тайну Кремля. Я знаю про царский туннель. Туннель царя Ивана и Сталина! Надо будет вернуться туда с фотоаппаратом. Но неважно. Достаточно будет и того, что я опишу все, что видел.
Возвращаюсь в редакцию. Одним махом записываю на четырех страницах свое приключение. Запираю листки на ключ в ящике шкафа-архива. Теперь сенсация у меня в кармане. Я потрясен, я без сил, но счастлив, кружу в танце вокруг письменного стола, распахиваю окно, не обращая внимания на мороз. Мне хочется от радости кричать, петь во все горло. Внизу Красная площадь пустынна, снег приглушает всякий шум, слышно только завывание ветра.
Но когда я закрываю окно, радостное возбуждение при мысли о статье, которую я напишу для своей газеты, постепенно меня покидает. Даже более того: чем дольше я о ней думаю, тем меньше мне хочется ее писать, эту статью.
Единственное, чего мне хочется, – это как можно скорее увидеть Наташу. Мне необходимо тотчас с ней встретиться. Все ей рассказать. Теперь сказать ей, в свою очередь, правду о себе. Признаться, что хотел ее использовать. Что был готов предать ее. Что для меня она была лишь заголовком на первой полосе.
Она назначает мне свидание возле своего дома. Но правды я ей не выкладываю.
– Я не пошел по подземному ходу. Мне больше до всего этого нет никакого дела. Меня теперь не интересует ни Тайницкая башня, ни Президент, ни доказательства.
Я прижимаю ее к себе. Чувствую исходящий от нее аромат, наконец, вдыхаю ее дыхание.
– Я спасу тебя, – шепчу ей. – Избавлю от всего, что тебя страшит. Сделаю все, что ты хочешь. Обещаю тебе!
Но произнося это, думаю: да ведь мои слова из дамского романа! Выполню ли я свое обещание? Объятый сомнением, наконец-то целую Наташу.
