Текст книги "Любовница президента, или Дама с Красной площади"

Автор книги: Энрико Франческини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Энрико Франческини
Любовница президента, или Дама с Красной площади

ТЕБЕ

«…Друг мой, я всю жизнь мою лгал. Даже когда говорил правду. Я никогда не говорил для истины, а только для себя… Я, может, лгу и теперь; наверно, лгу и теперь. Главное в том, что я сам себе верю, когда лгу».

Ф. М. Достоевский («Бесы»)

1. Октябрь

На Красной площади, на углу, между большим магазином и церковью стоит трехэтажный старинный дом. Ворота ведут во двор. В глубине двора – подъезд с лифтом в проволочной клетке. Обычно лифт сломан, и поэтому приходится подниматься на третий этаж пешком, потом надо свернуть направо в слабо освещенный коридор и идти в самый конец до последней двери, открыть ее и ты попадешь в редакцию газеты. Редакция занимает всего три комнаты: в самой большой, когда началась эта история, за письменным столом сидел я. Из окна мне был виден Кремль и купола храма Василия Блаженного, запорошенные первым выпавшим в этом году снегом. Но в ту минуту я не обращал абсолютно никакого внимания на панораму за окном: взгляд мой был прикован к газетной странице, и я пытался расшифровать текст объявления, отчеркнутого фломастером моим переводчиком: «Русская благородных кровей, образованная, чувствительная, обаятельная, любящая прогулки, французские фильмы, романы о любви, разочаровавшаяся в политике, ищет друга-иностранца, желательно писателя или журналиста, чтобы продиктовать ему свою биографию и спасти себе жизнь».

Все началось именно с этих нескольких строк, словно вышедших из-под пера какой-то лунатички из Гринвич-Вилледж. Я мог посмеяться над ними и навсегда о них забыть. Или спрятать это объявление в архив, чтобы при подходящем случае использовать для рубрики «Общество и нравы». Но ничего подобного! Я не устоял перед искушением раскрыть, что же скрывается за этим абсурдным посланием, хотя более опытные коллеги неоднократно предостерегали меня, чтобы я не ввязывался для собственного же блага в безумные авантюры, избегал нелепицы московской жизни.

Но разве тут это от тебя зависит: в России безумие само тебя ищет и находит. Его достойные представители выкладывают перед тобой на стол свои идиотские проекты, магические формулы, бредовые изобретения, просьбы о помощи, надеясь найти понимание. Тебе следовало бы оставить их без внимания или сразу же отвергнуть. Но это не так-то просто. Потому что они не сдаются при первом отказе и даже при повторном.

Они звонят тебе, требуя назначить встречу, обещают сенсационные разоблачения и открытия. Отвечаешь им, что занят, уезжаешь в командировку, в отпуск, но не тут-то было – они не отстают. «Тогда я позвоню вам завтра», – утешают себя эти беспощадные люди. Они шлют по почте памятные записки и меморандумы с мольбами или угрозами. Или же приходят, не условившись предварительно о встрече, звонят в дверь и застывают на пороге с шапкой в руке, покорным выражением на лице и еле слышно произносят дрожащим голосом: «Я к вам всего на минутку, на одну секунду», и если ты дрогнешь, дашь себя растрогать, они уйдут не раньше, чем через час, в течение которого доверят тебе уйму разных секретов, сведения о международных заговорах, об изобретениях, способных изменить ход истории человечества. Все эти сенсации они позволяют сделать достоянием мирового общественного мнения через твою газету. Разумеется, в обмен за скромное вознаграждение.

Вот пример. Один тип пишет мне уже много месяцев подряд. Ему удается засунуть в конверт фантастическое количество бумаги. Целые страницы русских газет, а также немецких и американских, картинки, вырезанные из книг или проспектов, наклеенные на листки из тетради, использованные трамвайные билеты, старые квитанции, странички из школьного дневника. Он уверяет, что все это – доказательства мирового заговора против него, заговора, в котором объединились ЦРУ, КГБ, Моссад, папа римский, Политбюро и все жильцы его дома. Я ни разу ему не ответил. Несмотря на это, его письма становятся все тяжелее, толще, тон их – все более мессианским, а я так и не могу взять в толк, чего же именно ему от меня надо.

Или же такое. Раздается звонок. Входит тип, который заявляет, что он – специалист по паранормальным явлениям. Церемонно садится и с серьезным видом достает из портфеля пачку документов. «Здесь, – начинает он, – ключ к находке сокровища, позабытого несколько веков назад». И после короткой паузы продолжает: «Вы знаете Леонардо да Винчи?» «Лично я с ним не знаком, – отвечаю я, – но продолжайте». Короче говоря, он сообщает, что Леонардо терпеть не мог двух флорентийских братьев-близнецов, принадлежавших к семейству Медичи. В один прекрасный день этот гений Возрождения отправился к близнецам, они его приняли, а он их ловко загипнотизировал, после чего приказал им спрятать все фамильные драгоценности в тайник. Потом убил близнецов, быстро забальзамировал и тоже запрятал этих несчастных в тот же тайник. Затем он придумал специальный код, чтобы потомки смогли отыскать тайное хранилище, и воспроизвел его в одной из деталей портрета Джоконды. В этом-то и кроется объяснение загадочной улыбки Монны Лизы: дама словно подмигивает, намекает на злую судьбу несчастных близнецов. И единственный, кто может расшифровать код Леонардо, это, разумеется, мой посетитель, претендующий на то, чтобы его открытие предали гласности и оплатили поездку в Париж, где он расскажет о своем открытии на пресс-конференции в Лувре у портрета Джоконды… Я советую ему обратиться к московскому корреспонденту газеты «Монд», который будет мне, наверно, очень благодарен. И про себя желаю всяческих успехов. Им обоим.

Хотите еще? Раздается звонок по телефону и какой-то мрачный голос пытается сообщить нечто, перемежая каждое третье слово отборным ругательством. Я посылаю его ко всем чертям. «Видите ли, я не собираюсь отправляться к чертям в ад, – спокойно возражает он, – потому что я пришел именно оттуда». И рассказывает, что он – Великий Магистр Ордена одержимых дьяволом, состоящего из тринадцати самых могущественных магов Востока. «Я даже лечил Брежнева», – уверяет он, словно это может служить убедительным подтверждением его магических способностей. Теперь он хочет поместить объявление в рубрике «Лечение психических заболеваний» какой-нибудь иностранной газеты, чтобы за хорошее вознаграждение предложить свои таланты целителя. Тогда я отказываюсь грубо. Он произносит магическое заклинание, густо пересыпанное проклятиями, и вешает трубку. Но, увы, я, к сожалению, знаю, что он позвонит опять.

Еще до отъезда в Москву меня предупреждали, что Россия – заколдованная страна. И подтверждение этому я получил тотчас едва успел ступить на ее землю. Корреспондентский офис моей газеты только что переехал в престижное здание, любезно предоставленное советским правительством иностранной печати. Несомненная примета гласности! Ибо этот шафранового цвета особнячок, до Революции входивший в комплекс городского рынка, а теперь до отказа набитый телетайпами, компьютерами, проводами и пишущими машинками, Власть может видеть невооруженным глазом – вот он, тут, в двухстах метрах. Рядом с тобой бьется политическое и духовное сердце Советского Союза – Кремль с его красными кирпичными стенами и золочеными луковками церквей, храм Василия Блаженного с куполами всех цветов радуги, необъятная Красная площадь, напоминающая огромную сцену, с мавзолеем Ленина в центре. Действительно красиво. Волнующе. И очень удобно для журналиста.

Но позади тебя, за новым центром иностранной печати, находится мрачный и разрушающийся квартал. Это первый городок, возникший у стен кремлевской крепости пять столетий тому назад – Китай-город с рестораном, где Толстой и Тургенев сидели до утра, и который теперь закрывается в десять вечера, и куда ходят только туристы, с двумя церквушками, превращенными в склады в эпоху великого похода Сталина против религии, с бывшим царским Монетным двором, с бывшей Биржей, бывшим главным рынком, с бывшими постоялыми дворами для торговцев, с бывшим зверинцем. В общем, со всем бывшим, словно жизнь в Китай-городе остановилась в 1917 году: его некогда великолепные дома ныне готовы рухнуть, многие из них заколочены, десятки лет стоят необитаемыми или же хранят государственные тайны, секретные архивы, в них помещаются какие-то учреждения, сокращенные названия которых не поддаются расшифровке. Такое впечатление, что находишься в городе, покинутом жителями. Очень неприятное впечатление, вселяющее беспокойство и тревогу. Здесь легко представить себе привидения, ведьм и всякую чертовщину, поджидающую тебя на каждом углу.

Говорят, что этот квартал всегда был полон всяких тайн. По-русски «Китай-город» означает «китайский город», то есть он был «Чайнатауном» древней Москвы [1]1
  На самом деле название «Китай-город» не связано со страной Китай. Название произошло, предположительно, от слова «кита» – связка жердей или прутьев, применявшихся при строительстве дерево-земляных укреплений. (Прим. ред.)


[Закрыть], базаром с лотками, трактирами, распивочными, публичными домами, армянскими и персидскими купцами, цыганами и цыганками, дрессированными медведями, бродячими торговцами, наемными убийцами, шпионами, сводницами, сутенерами, проститутками, танцовщицами – исполнительницами танца живота, великанами и великаншами, нищими, проповедниками, монахами, грабителями, ворами, святыми, крестьянами, солдатами, знатными всадниками, акробатами, пьяными, бродячими собаками, босыми уличными мальчишками и брадобреями, занимающимися своим делом посреди улицы с ножницами и бритвой в руках. Сегодня от этого мирка осталось одно название: Китай-город, и все же, когда мне сказали, что мой офис находится в «Чайнатауне», я подумал: что за экзотический адрес, наверно, это место принесет мне интриги и приключения.

Но еще рано говорить, что мой офис находится в Китай-городе. В действительности я получу его только тогда, когда Центр печати будет готов, а пока дощечка с надписью на доме предупреждает, что дом находится на реставрации, и эти работы, как я понимаю, могут здорово затянуться. Утром двор представляет собой такое зрелище: повисшие над головой балки, брошенные лестницы, рабочие, которые пьют чай, горы извести, грузовики, увозящие строительный мусор, вздымая тучи пыли, громкие приказы, тонущие во всеобщем безразличии, тягачи, стоящие почему-то с включенными моторами, огромные подъемные краны, выезжающие задом из-под арки для въезда автомобилей и останавливающие уличное движение, оживленно беседующие между собой каменщики, милиционеры, со скептическим видом взирающие на происходящее… Ощущение чего-то временного, каких-то происходящих работ, которое является общим, повсеместным для всей Москвы. Город показался мне гигантской стройплощадкой: груды строительного мусора и всяких отбросов, улицы без дорожного покрытия, деревянные и металлические леса, закрывающие фасады старинных зданий, развороченные дома, почерневшие от пожаров стены, окна с выбитыми стеклами, группки мужчин и женщин, которые не то что-то ломают, не то что-то чинят, ямы глубиной полтора метра на улицах, где, если не будешь осторожен, разобьешь вдребезги машину, древние грузовики, занимающие всю проезжую часть дороги, которые везут проволоку, уличные фонари, кирпичи, песок, бревна… Можно подумать, что Вторая мировая война кончилась только позавчера и вот, наконец, приступают к восстановлению.

Сотрудники редакции, с которыми я познакомился, – это своеобразная команда, на первый взгляд тоже нуждающаяся в небольшой реставрации. Сергей Мурашов – шофер, чернорабочий, прислуга на все руки: длинноволосый, со щетиной трехдневной небритости на щеках, комплекцией бывшего чемпиона по вольной борьбе. Одет в майку без рубашки, даже когда термометр показывает пять градусов ниже нуля, способен разобрать и собрать автомобильный мотор с закрытыми глазами – во всяком случае, он так говорит. Он служил в Красной Армии, участвовал во вторжении в Афганистан – был танкистом. В память об этом опыте у него осталась кожаная куртка и глубокое разочарование в существующем режиме, которое он выражает, встречая смачным плевком каждое решение правительства. Остались также частые боли в спине, препятствующие ему выходить на работу по меньшей мере два дня в неделю.

Переводчик Николай Лаптев – здоровенный мужчина ростом метр девяносто с животом, вздутым от пива, водки, коньяка, чая и любой пищи, которая попадет ему под руку. Особые приметы: он всегда что-то жует или пьет, не выпуская при этом сигареты изо рта. При малейшей возможности он растягивается на старом диване в углу редакции и больше уже не поднимается. Но он обладает одним редким ныне хобби: он читает, главным образом, газеты. Это пожиратель новостей. Он всегда первым их раскапывает. Если в четырехстраничной статье о проблемах аэрации в работе различных станков он найдет хоть маленькую сенсацию, будьте спокойны, он ее не пропустит. Он читает все подряд, от первой до последней строчки, независимо от того, интересно это или скучно. Читать он любит даже больше, чем выпивать, есть или курить. Для него чтение – своеобразный наркотик. В отсутствие газет и журналов он читал бы список телефонных абонентов, если бы тут существовала телефонная книга. Однако в СССР даже телефонный номер гражданина является государственной тайной.

Секретаршу зовут Ориетта: она родилась в Москве, но итальянского происхождения. Ее отец был коммунистом, бежавшим в Россию после прихода фашизма, муж умер в сталинском лагере, она носит на шее тонкую золотую цепочку с маленькой подвеской в виде серпа и молота, хотя уже и не строит особых иллюзий насчет коммунизма. Во время Второй мировой войны она была парашютисткой, потом работала переводчицей, но некоторые говорят, что она была секретным агентом в Восточной Германии; на вид ей можно дать лет шестьдесят, но ей по крайней мере на десяток годков больше. На работу она приезжает на машине, которую ведет со страшной скоростью – автомобилю ее примерно столько же лет, сколько ей. В редакции она печется о нас, как заботливая мать, но больше всех обо мне – так в армии носятся с ротным щенком.

Советское государство предоставило мне квартиру, ту же, в которой жил мой предшественник, и прислугу. Такова существующая практика. И ты не можешь отказаться. Я слышал, что все русские домработницы – агенты КГБ, поэтому представлял себе, что увижу этакую Мату Хари в черном передничке и широкой белой юбке, достаточно хорошенькую для того, чтобы обольстить молодого корреспондента, только что прибывшего в Москву, к тому же холостого. Ужасное разочарование: моя прислуга – приземистая толстуха среднего возраста, с золотыми зубами и характером, как у старшего сержанта. Что мне думать? Среди корреспондентов существуют две категории: одни слишком принимают себя всерьез и им повсюду видятся следящие за ними агенты, доносчики, микрофоны; другие же воспринимают себя недостаточно всерьез и говорят, что слежка существует только в детективных романах. Истина, наверно, посредине: за нами наблюдают, но умеренно. Мы живем в роскошных гетто для иностранцев, вход в которые для русских граждан запрещен, чтобы ограничить наши контакты с населением. Возле дома стоит милицейская будка, и перед редакцией дежурит милиционер, теоретически, чтобы охранять нас, но на самом деле – чтобы контролировать, кто к нам приходит; во время телефонных разговоров в трубке звучит какое-то странное эхо, наводящее на мысль, что разговор кто-то подслушивает. Я решил, что поддаваться страхам и становиться параноиком не стоит, и, как и большинство моих коллег, не ощущаю ни особого возбуждения, ни депрессии.

Мы представляем собой забавную компанию. Есть американцы, как, например, Билл, корреспондент «Нью-Йорк Таймс», вечно держащийся, как первый ученик в классе, хотя следует признать, что имеются и получше него, более подготовленные. Есть французы, как Бернар, корреспондент «Монда»: более раскованные, обладающие спокойствием тех, у кого за плечами Великая Французская революция и кто ее уже давно переварил. Англичане, как Квентин, корреспондент «Финенчел Таймс», самые веселые, настоящие провокаторы, готовые выдать соленый комментарий даже на самых пышных церемониях. Японцы же, как Ясуши из агентства «Киодо», самые технологически передовые, всегда с сотовым телефончиком в руках: ты никогда не можешь избавиться от неприятного ощущения, что что бы ни произошло, они раньше всех сообщат об этом миру.

Потом есть мы, народы южной Европы – итальянцы, греки, испанцы; мы разговариваем всегда громко, нагло смотрим на девушек, шумим, даже когда и не следовало бы. Я – самый новенький, приехавший сюда одним из последних вместе с Родольфо, по прозвищу Руди, молодым сицилийцем, который работает в ежедневной газете, являющейся прямым конкурентом моей. Но мы не ощущаем соперничества, напротив, живем в полном ладу и согласии, также и потому, что Руди вечно окружают девицы, а те из них, кого он забраковывает, ищут утешения в объятиях его друзей. Он способный журналист, неотразимый плейбой, однако создан Руди для третьей роли: автомобильного гонщика Формулы номер один. В ожидании, что его возьмет Феррари, он развлекается тем, что на глазах у милиции выкидывает всякие фокусы за рулем своей машины.

Все любят давать советы. Влады Юрчев, югослав из Истрии, работающий в России уже двадцать лет, старшина корреспондентского корпуса, преподал мне первый и самый важный урок: бесполезно пытаться понять перестройку. «Раньше, во времена Брежнева, – сказал он, – не было новостей, интервью были запрещены, свирепствовала цензура. Чтобы написать что-нибудь новенькое, мы изучали, в каком порядке сидят члены Политбюро на официальных фотографиях: кто сидит ближе к Генеральному Секретарю, кто сидит дальше от него по сравнению с прошлым годом. Мы ничего не знали, и все же нам казалось, что мы все понимаем. Теперь, благодаря гласности и перестройке, нет запретных тем, все охотно дают интервью, не существует цензуры. В результате нам кажется, что мы все знаем, но мы ничего не понимаем».

Мне следовало вспомнить его слова в тот день, когда я прочитал то объявление.

2. Ноябрь

В конце рабочего дня, еще не насытившись, пожиратель газет утаскивает домой то, что не успел прочесть на работе. Таким образом, поужинав, Николай, уже лежа в постели, читает, читает, читает до двух, до трех часов ночи. Никто его не беспокоит, и он счастлив в тишине своей маленькой квартирки – в этот час соседи уже выключили радио, не слышен шум воды, льющейся из кранов на кухнях и в ванных, дети в квартире над ним наконец уснули, их родители устали друг с другом ругаться, а девица, живущая в квартире под ним, закончила делиться по телефону с закадычной подругой своими несбыточными мечтами.

Каждый получает удовольствие по-своему. Мой переводчик возбуждает себя посредством чтения, а чтобы дать выход этой страсти, нет ничего лучше, чем спуститься в подземный переход на площади Пушкина. Когда-то эта площадь служила своего рода клубом для молодежи, которая читала стихи у памятника самому любимому поэту России. Сегодня это место встреч молодежи, которые давятся в очереди за гамбургерами в самом любимом ресторане русских – первом «Макдональдсе», открытом в Москве. Запах кетчупа и жареной картошки не поглотил еще полностью культуру лишь потому, что на Пушкинскую площадь выходят также фасады зданий, в которых находятся редакции двух важных советских газет – «Правды» и «Известий», шепотом острили, что в «Правде» нет Известий, а «Известия» не говорят Правды. Теперь печать полна всяких новостей, иной раз даже правдивых, и на Пушкинской площади перед вывешенными на стенах периодическими изданиями всегда толпятся кучки внимательных читателей.

Но самые внимательные и самые многочисленные читатели не задерживаются на площади: они спускаются в подземные переходы, где в начале перестройки люди собирались, чтобы поспорить на политические темы. Там возбужденная и любопытная толпа кружит у лотков бродячих торговцев, выставивших свой единственный товар: газеты. Новые газеты. Старые газеты. Русские газеты. Иностранные газеты. Газеты, которые невозможно нигде достать, потому что в газетных ларьках они уже распроданы за несколько часов. Полуподпольные листки, представляющие лишь группку сумасшедших, которые их написали. Листки политических экстремистов, религиозных проповедников, бредящих пророков. Эротические и порнографические газеты. Газеты с частными объявлениями желающих обменять трехкомнатную квартиру на окраине города на двухкомнатную в центре, продать бывший в употреблении автомобиль, сменять новый умывальник на старую стиральную машину, найти пропавшего сына или родственную душу, а чаще всего – предложить за плату час любви. Объявления такого рода помещены в рубриках, которые сулят особого рода дружбу, интимные знакомства, а также предлагают профессиональные услуги якобы фотомоделей, переводчиц, туристических гидов, хиромантов, «девушек для сопровождения», массажисток. Не совсем ясно, чему больше обязаны подземные переходы своим успехом: возможностью там свободно говорить о политике или обилию голых женщин на страницах раскрытых журналов, переполняющих дотки. Так или иначе, переходы всегда забиты людьми.

Любимая газета Николая называется «Интерконтакт». Каждую неделю он идет специально на Пушкинскую площадь, чтобы ее купить. Читает ее, как завороженный, подчеркивает самые забавные объявления, а потом отдает мне, чтобы отвлечь меня от чтения политических изданий. В газетке восемь страниц частных объявлений, прерываемых там и тут черно-белыми фотографиями соблазнительных улыбающихся девиц.

Некоторые объявления, вероятно, являются плодом фантазии самого редактора, пытающегося таким образом освободиться от угнетающих его комплексов.

Врач-итальянец, тридцати пяти лет, с приятной внешностью, собственным домом, легким физическим дефектом, симпатичный и жизнелюбивый, ищет девушку не старше двадцати двух лет с целью женитьбы.

Американский фермер, владеющий собственной землей, с факториями на Аляске, пятидесяти двух лет, но моложавый, ищет девушку, желательно нежную блондинку с идеальными размерами 90x60x90, для того чтобы создать семью. Серьезность гарантируется.

Греческий судовладелец, любит путешествия, отдых в экзотических местах, солнце, море, женщин, еще нестарый. Ищет молодых девушек-компаньонок для морских путешествий вдвоем.

Испанец, бывший тореадор, владелец ресторана – ночного бара-дискотеки на одном из средиземноморских островов, ищет официанток, балерин, барменш, девушек-компаньонок на летний период. Зарплата и прочие условия соответствующие.

Но большинство объявлений, помещенных русскими женщинами, кажутся невыдуманными.

Оксана, двадцать три года, блондинка, голубые глаза, рост 1,75, мягкая, женственная, романтичная, хотела бы познакомиться с иностранцем, возраст безразличен.

Ольга, двадцать пять лет, зеленые глаза, черноволосая, заинтересована в зарубежных контактах, согласна на путешествия и поездки, также и продолжительные, за границу.

Надя, двадцать семь лет, желает усовершенствовать знание одного из иностранных языков. Свободна ежедневно во второй половине дня с 15 до 20.

Имеются и коллективные предложения.

Одинокие сердца. Более десяти тысяч имен, данных и фото. Первое брачное агентство в СССР. Предлагаем каталог. Разумное время на размышление.

Именно в одном из номеров «Интерконтакта», в то время, как первый снежок порошил Красную площадь, я и прочел объявление дамы благородных кровей. Женщины, готовой доверить свои тайны иностранцу, чтобы «спасти жизнь». Оно выглядело, как розыгрыш. Николай, сидящий у меня за спиной с бутербродом в левой руке и с неизменной сигаретой между указательным и средним пальцем правой, того же мнения. Только мы с ним не можем догадаться о мотивах такого розыгрыша или шутки. Мошенничество? Или одна из обычных попыток выудить деньги у иностранца? Я предпочитаю считать, что это одна из выходок закомплексованного редактора «Интерконтакта». В молодости он, видимо, мечтал стать писателем или поэтом, а, может, киносценаристом. Был полон амбиций, надежд. Жизнь вынудила его существовать на мизерную зарплату, высасывая из пальца выдуманные объявления, которые он печатает вперемешку с объявлениями богачей-иностранцев или русских шлюх. В конторе его грязно, холодно, пусто. Он подыхает со скуки, вечно в депрессии. И вот пытается вообразить необычный персонаж: даму, которая желает доверить невероятную тайну иностранному журналисту…

– Ты помнишь, – спрашивает Николай, прерывая ход моих мыслей, – дело с девственницами? Вполне возможно, что и это кончится подобным образом.

Я помню. Однажды мы прочли объявление, заслуживавшее того, чтобы о нем дать заметку на три колонки с крупным заголовком в отделе хроники. Американский миллиардер хочет жениться на девственнице, но поскольку на Западе их больше не осталось, он приехал искать ее в Россию. Кандидаток просят прийти в дом номер 77 по Страстному бульвару, с девяти утра до пяти часов дня, чтобы подвергнуться осмотру на предмет подтверждения девственности. Мы не без удовольствия представляли себе эту сцену: добрая сотня невинных девушек, подлинных или поддельных девственниц, стоит в очереди у подъезда; в доме престарелый американец, медсестра, врач. Мы отправились по адресу. Однако у дома номер семьдесят семь на Страстном бульваре не было ни души. Дом подлежал сносу, окна заколочены, мы побродили по пустым комнатам с ободранными стенами. На третьем этаже, на одном из окон, обнаружили объявление: «Конкурс девственниц». Мы ушли с неприятным чувством, что нас разыграли. И с надеждой, что об этом не узнают конкурирующие с нами органы печати.

Однако объявление знатной дамы слишком нас заинтересовало, чтобы оставить его без внимания.

– Ну, как хочешь, – говорит мне Николай, и мы принимаемся за работу – садимся писать ответное письмецо.

Его надо отправить «До востребования – 17690-Б» в редакцию «Интерконтакта» – так указано в объявлении.

Мы пишем:

«Иностранный журналист, серьезность гарантируется, готов выслушать исповедь обаятельной дамы и сделать все возможное, чтобы спасти ее жизнь».

И прилагаю к письму номер телефона моего офиса.

Через три дня слышу по внутреннему телефону обиженный голос Николая.

– Тут звонит какая-то женщина, – сообщает он, – но она хочет говорить только с самим господином корреспондентом.

Нажимаю кнопку, включаю городской телефон.

– Вы написали ответ на номер 17690-Б?

Отвечаю, что я.

– Хорошо, я смогу принять вас завтра утром в одиннадцать часов по этому адресу: Малая Бронная, дом 17, квартира 666. Вы записали? – И добавляет: – Приходите один, без переводчика.

Пытаюсь возразить, говорю, что недостаточно хорошо знаю русский язык и что…

– Или один, или не приходите, – отвечает женщина и вешает трубку.

Наша редакция, как я уже говорил, состоит из трех комнат: в одной сижу я, во второй сидят Ориетта, Николай и стоят телетайпы, третья – это кухня. Когда я приехал, я сразу же хотел убрать холодильник и снять плиту, чтобы превратить кухню в архив. «Ты с ума сошел!» – завопил Николай. Это был один из редких случаев, когда я потерял терпение, но он оказался прав. В Москве нет на углу бара, в котором можешь заказать пиво и бутерброды, как в Риме, Вашингтоне или Париже. Ресторанов мало, расписание их работы самое странное, и обеды длятся целую вечность из-за лености официантов. В обеденное время я даже не могу съездить домой, потому что из-за разницы во времени «обеденное время» в России совпадает с тем часом, когда мне звонят из Рима, чтобы согласовать ежедневные репортажи. В общем, если не хочешь умереть от голода, ты должен обедать в редакции. И наша кухня, загроможденная тарелками, видавшими виды кастрюлями, банками с чаем, мешками с картофелем, корзинами с огурцами, капустой и свеклой, бидонами со сметаной, гирляндами сосисок и остатками батонов колбасы, не говоря уже о целой армии потерявших стыд и совесть тараканов, превратилась в комнату, в которой мы проводили наши заседания. Между холодильником и плитой, к вящему удовольствию Николая. Также и на этот раз я нашел его там – он был занят тем, что взбивал яйца для омлета.

– Судя по голосу, – говорю я, – возраст неопределенный. Разговаривала очень сухо, как человек, привыкший вести дела по телефону.

– Может, проститутка, которая ищет клиентов. Или мужа. А вдруг это кто-то, кто хочет поймать тебя в ловушку? Ты заходишь в комнату, а там находишь несовершеннолетнюю девчонку в постели, из шкафа выскакивает кагебешник, тебя фотографируют, обвиняют в принуждении к проституции с целью получения выгоды или же в развратных действиях, а то и в изнасиловании, и выдворяют из страны.

– Но я же своими статьями никого не задеваю. Зачем КГБ ставить мне ловушки? А если это проститутка, ну что же – возьму у нее интервью.

– Плохой признак, что она не хочет, чтобы был переводчик, – ворчит Николай, явно огорченный мыслью, что он теряет возможность участвовать в этой авантюре, нарушающей рутину нашей жизни. Его не утешает даже жарящийся омлет.

Через силу пишу свою каждодневную корреспонденцию – статью с анализом поворота вправо советского президента. В начале лета он выступал как союзник радикалов, но вот уже несколько недель, как примкнул к непримиримому крылу КПСС и стал тормозить демократизацию. Выдвигаю гипотезы, предположения, сочиняю различные сценарии развития ситуации – мне кажется, что статья эта абсолютно никому не нужна. Закончив ее, испытываю смешанное чувство освобождения, словно сбросил груз с плеч, и некоторого неудобства и неудовлетворения.

По дороге домой еду через Малую Бронную: это длинная и узкая улица внутри Садового кольца. Она идет мимо пруда, который мальчишки используют зимой как каток. Притормаживаю у дома номер 17, большого здания этажей в десять, с грязным, облупившимся подъездом.

Вновь пошел снег. Веду машину по полупустым улицам. Город погружен во тьму, словно из-за затемнения военного времени, но, наверно, это одна из обычных аварий на электростанции этого района. Редкие автомобили замечаю лишь в самый последний момент: по вечерам в Москве разрешается включать только подфарники. Из-за снегопада и кромешной тьмы их бледные светящиеся точки кажутся мне глазами призраков.

Утро следующего дня. Без пяти одиннадцать. Два раза стучу в дверь квартиры номер 666. Легкий скрип двери. На пороге появляется человечек с длинными седыми волосами, прилизанными при помощи бриллиантина. На ногах у него домашние туфли. Он вопросительно смотрит на Меня.

– Я пришел по объявлению, – говорю я.

Он продолжает молча пристально разглядывать меня.

– По объявлению, мне звонила одна дама.

– Вы иностранный корреспондент?

– Да, вот именно.

У двери появляется мальчик.

– Идите за ним, – произносит мужчина приказным тоном.