Текст книги "Блаженство греха (Ритуальные грехи)"

Автор книги: Энн Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 12

Она изнывала от духоты. Задыхалась. Постель оказалась слишком мягкой и, приняв гостью в теплые объятья, предложила комфорт, бороться с которым у Рэчел не было сил. Сбросив простыню, она все глубже погружалась в казавшийся бездонным матрас. Ночь была чернильно-черным коконом, засасывавшим ее в мир, который был наполовину сном и наполовину кошмаром.

Она чувствовала его в своей комнате. Ощущала его запах. Но не могла открыть глаза. Где-то на периферии сознания билась предупредительным сигналом мысль: если откроешь глаза, это послужит подтверждением того, что он в состоянии напугать тебя, убедит, что все возможно, что он бросил свой монастырь и последовал за тобой в этот потный, засасывающий ночной кошмар. Если же глаза останутся закрытыми, она задержится в этом полумире и докажет, что ему ее не напугать.

Шум… приглушенный, неопределенный. Телевизор все еще работал, уверяя Рэчел в том, что она все еще в реальном мире. На окраине города глухо и сыто чавкало болото. Далекие раскаты грома звучали невнятным предупреждением.

Рэчел беспокойно пошевелилась, говоря себе, что ничего страшного не случится, если она приоткроет глаза. Но веки были слишком тяжелыми, и она еще глубже погрузилась в сон.

Как всегда, ее ждало там воспоминание, но в этот раз она не пыталась его отогнать.

Мужчина, уже немолодой, подходит к ее кровати, пока она спит, прикасается к ней, что-то нашептывает. Она пытается вызвать ощущение ужаса и отвращения, но на этот раз он другой, мужчина другой, и ее тело знает это.

Кончики пальцев легко пробегают по ее телу, мягко, словно перышки. Ладони скользят между ног, дотрагиваясь до нее там, и она неловко, беспокойно ерзает. « Проснись», – велит она себе.Но слышит лишь гром и чувствует, как темнота накрывает ее.

Его здесь нет, потому что она его не ощущает. Только прикосновение рук, идеальная эротическая фантазия. Бестелесный дух, ласкающий ее с единственной целью услужить. Он не причинит ей зла, этот ночной призрак. Теперь она знает это и утопает глубже в матраце, позволяя телу принимать ласки, которых оно так жаждет.

Его рот тоже здесь. Губы прижимаются к шее сбоку. Он ласкает ее языком. Она содрогается, несмотря на жару, хватается за матрас, а его голова спускается ниже. Никакой тяжелой массы волос, которые касались бы ее, нет, поэтому она говорит себе, что эти сочные, чудесные губы принадлежат не Люку. Рот накрывает ее сосок под тонким хлопком майки и глубоко втягивает…

Потом какой-то звук. Глубокий звук самой настоящей страсти, который никак не может исходить от нее. Она не испытывает страсти, не желает мужского рта на своей груди. Не желает…

Он отпускает ее грудь, теперь покалывающую, влажную, и накрывает ее своими длинными чувственными пальцами, перемещаясь к другой груди. Она снова стонет, выгибает спину, и ей хочется вновь почувствовать его руку между ног, в этот раз под тонким хлопком трусиков, хочется, чтобы он забрался на кровать.

А потом он перестает прикасаться к ней. Она ждет шуршания одежды, какого-то обещания, продолжения, но молния освещает комнату как днем, и глаза распахиваются. На короткий ошеломляющий миг она видит его, а потом комната снова погружается во тьму, и раздается оглушительный раскат грома.

Она кидается через кровать к лампе, щелкает выключателем, готовая испустить крик ярости. Но комната пуста. Дверь по-прежнему заперта, стул на прежнем месте. Окно, которое ей удалось приоткрыть, недостаточно широко, чтобы в него пролез человек. Как, скажите на милость, ей могло показаться, что она видела Люка Бардела в своей комнате?

Рэчел снова откинулась на подушки, заставив себя делать глубокие, успокаивающие вдохи. Как глупо. У нее бывали эротические сны и прежде, хочет она признавать это или нет. Раньше она просыпалась, как от толчка, когда тело охватывали спазмы. Так было и теперь, только молния разбудила ее раньше, чем тело получило освобождение, в котором отказывает мозг.

Люк Бардел никак не может быть даже в Алабаме, а уж тем более в доме своего заклятого врага. Это все был сон.

И тут она опустила глаза и увидела влажный круг на ткани, прикрывающей грудь.

Люк Бардел был тенью в ночи. Он чертовски возбудился, но решил пока оставить все как есть. Было в этой ситуации нечто такое, что забавляло его. Если бы Рэчел Коннери узнала, насколько сильно возбуждает его, то, наверное, пришла бы в ярость. Или побежала в ванную, и ее бы вырвало. Как в Санта-Долорес.

Ах, но когда она спит или одурманена лекарствами, это совсем другое дело. Она мурлычет, как котенок, под его ласками, выгибает спину и предлагает холодное, непорочное тело, которым он в последнее время просто бредит.

Люк и сам не знал, почему. Ее не назовешь ослепительной красавицей, и она слишком нервная, чтобы быть искусной в постели. Но все это, похоже, не имеет значения. Он говорил себе, что все дело в брошенном ему вызове, но понимал – дело не так просто. Он соблазнял девственниц и лесбиянок, женщин, которые считали себя уродинами, женщин, которые считали себя фригидными. Он спал с женщинами, которые ненавидели его, и с женщинами, которые его любили. Победа над Рэчел Коннери не принесет ничего нового.

Но ему все равно хотелось этого. Он думал о ней беспрестанно. И, как ни странно, не только ее тело пробуждало в нем неукротимую жажду обладания, но и этот затравленный взгляд, появлявшийся всякий раз, когда она думала, что никто не видит.

Черт, он пробыл в пустыне слишком долго, и тело лишний раз напоминает об этом. К осени он слиняет оттуда с кругленькой суммой, которая позволит без забот прожить следующие, скажем, лет пятьдесят. Он собирается исчезнуть, построить для себя новую жизнь. Не будет больше Люка Бардела из Коффинз-Гроув, штат Алабама. Как и Люка Бардела из «Фонда Бытия». Не будет больше ни плохого парня, ни мессии. Оставшуюся жизнь он проживет просто человеком. Ни больше ни меньше.

Люк остановился в темноте, чтобы зажечь сигарету. Втянул дым глубоко в легкие. От запаха в доме Эстер неудержимо потянуло курить, и следующие несколько дней ему никто не помешает отдаться этому пристрастию. В то время как Люк Бардел духовно совершенствуется, восполняя свои силы в уединении и медитации, плохой парень из Коффинз-Гроув рыщет в округе. И его добыча начинает метаться.

Он взглянул на дом Эстер. Рэчел не выключила свет. Перепугалась, должно быть, до смерти. Сон у нее глубокий, и он не мог не дотронуться до нее руками, ртом, посмотреть, как далеко удастся зайти, прежде чем она проснется и закричит. Если б не тот проклятый удар молнии, ему, возможно, удалось бы раздеть ее.

Колтрейн должен быть где-то поблизости, наверное, ищет его. Шерифу не понравится, если узнает, что Люк ходил в дом Эстер. Никому не станет лучше, если Эстер продырявит его, о чем давно мечтает. Разве что Рэчел Коннери вздохнет с облегчением.

Он скользнул в темноту, тихо насвистывая. В голове крутился «Дьявол явился в Джорджию». С чего бы? Да и какая разница. В ночи он невидим, никто не знает, что он здесь, и он свободен. Пусть ненадолго, но свободен.

– Что-то не похоже, чтобы ты хорошо спала, девонька. – Эстер Блессинг плюхнула перед ней тарелку с чем-то жирным. Рэчел стало дурно при виде ярко-желтых яиц, колбасы и кучки чего-то, похожего на овсянку.

– Гроза не давала спать, – слабо отозвалась она и потянулась за кофе в тщетной попытке взбодриться. Уснуть потом так и не получилось. Рэчел еще долго лежала на кровати, всматриваясь в темные углы, с замиранием сердца ожидая нового появления призрака. И чем дольше смотрела, тем больше убеждалась, что его здесь быть не могло. Он не смог бы ни войти, ни выйти из комнаты, до отказа набитой всякими безделушками, чтобы что-нибудь не свалить.

– А я сплю как младенец, – ухмыльнулась Эстер. – Вот что значит чистая совесть.

Глядя на самодовольную старуху, поверить в ее чистую совесть было трудно.

– Наверное, я сегодня уеду, – сказала Рэчел, делая попытку размазать еду по тарелке. Ей удалось проглотить кусочек тоста, но большего привередливый желудок не позволял.

– Уже узнала, что хотела? Какая шустрая.

– У меня такое чувство, что я в этом городе нежеланная гостья.

– Что верно, то верно, – закудахтала Эстер. – Город живет за счет того сатанинского отродья. Они не хотят, чтобы ты вмешивалась.

– А вы? Я думала, вы ухватитесь за возможность разоблачить истинную сущность своего внука.

– Он мне не внук! – огрызнулась Эстер. – Вообще не родня, слава тебе Господи, я тебе уже говорила. А мое время еще придет, да. И не нужна мне твоя помощь, чтобы увидеть, как свершится правосудие. Я ждала двадцать лет с тех пор, могу подождать еще чуток. – Она надсадно закашлялась и потянулась за пачкой сигарет.

Рэчел удержалась от вертевшегося на языке комментария: еще неизвестно, кто умрет раньше – Эстер от рака легких или Люк от отсроченного правосудия.

– Как скажете. У вас случайно нет каких-нибудь старых фотографий Люка или историй из его детства, которыми вы могли бы поделиться? – Она не рассчитывала на положительный ответ, но не могла уехать, не спросив.

К ее удивлению, Эстер выдвинула стул и села.

– Фотографий было не шибко много, и я их все сожгла, – сказала она. – Что до историй, я могу порассказать такое, от чего у тебя волосы встанут дыбом. Как он, бывало, таращился на меня этими своими безумными глазищами, будто это я дьявол, а не он. И ни разу звука не издал, когда я его порола. Даже в четыре годика, когда я отходила его отцовским ремнем. Черный был, ходить не мог, но не пикнул. Не по-человечески это.

Рэчел едва не стошнило.

– Четыре годика? – слабо отозвалась она.

– Ага. Дьявольское семя. И ничем его было не исправить, ни колотушками, ни поркой, ни чуланом темным. Так уж вот не желал слабость свою проявить. Единственный раз я видела, что он плакал, это когда хоронили его мамашку. Так в том тоже он виноват.

– Почему? Думаете, он убил ее?

Эстер бросила на нее испепеляюще-презрительный взгляд.

– Если кого он и любил, так это только свою мамашку. Глупая была потаскушка, безмозглая, как курица. Люк даже в четыре года был умнее.

– Так чем же он провинился?

– А тем и провинился, что на свет появился. Если бы Мери-Джо была хорошей девушкой, как полагается, мой сын бы ее уважал. Но она навязала ему ублюдка, а он так ее и не простил. Пытался выбить дурость из них обоих, но проку от этого не было. Мери-Джо, правда, хоть в конце исправилась – это когда повесилась в сарае Джексона.

– Значит, ей надо было сделать аборт и не говорить Джексону, что была беременна, так?

– Аборт – грех. Я против того, чтобы убивать нерожденное дитя, – с праведным возмущением возразила Эстер. – Она должна была блюсти себя, пока Джексон не будет к ней готов.

– Глупая Мери-Джо, – пробормотала Рэчел.

– Ну, в конце она получила хороший урок. Жарится теперь в аду.

– Почему вы так говорите?

– Она же наложила на себя руки. Думаешь, ей есть место в раю? Затюканная такая бедняжка, вечно понурая, пришибленная, будто боялась нас, меня да моего сыночка. Видит бог, никто из нас и мухи не обидит.

Рэчел поглядела на сильные, узловатые руки Эстер, руки, которые пороли четырехлетнего мальчика, и ее передернуло.

– Знаешь, это ведь он нашел ее, – продолжала как ни в чем не бывало Эстер. – Был День благодарения, она поставила еду на стол и просто вышла. Джексон заставил Люка сесть и поесть, как положено, и тот нашел ее только четыре часа спустя. Сделать что-нибудь было уже слишком поздно. Только праздник всем испортила.

– Могу представить, – выдавила Рэчел.

– Вот когда он изменился. Раньше всегда был тихим, прямо до жути. А после того, как нашел свою маманю да перерезал веревку, как подменили мальчишку. Дерзкий стал, хитрый. Учителя его боялись. Черт, даже я боялась, восьмилетнего. Но я и не знала, сколько злобы на самом деле живет в его сердце. Джексон пробовал выбить дурь, но без толку. Джексон был отцом маленькому ублюдку, хоть и не отвечал за него после того, как Мери-Джо померла, и что ж этот мальчишка сделал? Взял отцовское ружье и снес ему голову.

– Я думала, в полиции сказали, что это было еще одно самоубийство.

– Мой мальчик слишком высоко себя ценил, чтобы свести счеты с жизнью. Кроме того, я воспитала в нем веру, что это грех. И уж точно он не хотел провести вечность рядом с Мери-Джо – за шесть лет брака намучился с лихвой.

– Мне показалось, вы сказали, Люку было восемь, когда она умерла.

– Ну, да. Джексон женился на Мери-Джо, когда Люку было два.

Потрясающая логика.

– Так что же случилось с этим дьявольским отродьем после смерти вашего сына?

– После того, как Люк убил его? Мальчишка просто убрался из города, и слава тебе Господи. Он знал, что у Джексона здесь много друзей, и никто, кроме парочки сердобольных учителей, теплых чувств к тощему подкидышу не питал. И что им-то была за беда, когда он в школу и носа не показывал, не пойму. Но Люк убрался отсюда сразу после дознания. Даже не зашел попрощаться со мной.

– А что бы вы сделали, если бы зашел?

– Убила бы, – решительно заявила Эстер. – Должно быть, догадывался.

– Должно быть, – отозвалась Рэчел. – А больше он никогда не давал о себе знать?

– Не-а. Пока я не прочитала о нем в одной из этих газет, что лежат на кассе в «Пиггли-Виггли». Прослышала, что он еще кого-то убил и угодил в тюрьму. Там ему самое место. Но теперь тысячи дураков вручают ему свои денежки, думают, он какой-то там Иисус Христос. За один только грех богохульства его надо изничтожить, если уж не за все другие.

Эстер выглядела вполне подходящей для этой задачи.

Рэчел снова стало не по себе, хотя в желудке не было ничего, кроме кофе.

– Уверена, его постигнет справедливое наказание, – успокаивающим тоном сказала она, сопроводив слова ослепительной улыбкой – как учила Стелла.

– Уж не ты ли, милая, собираешься посчитаться с ним за зло, что он учинил над моим сыном много лет назад?

Рэчел воззрилась на нее.

– Думаю, я предоставлю это вам.

Эстер засмеялась скрипучим смехом.

– Думай что хочешь, девонька, но я ставлю на тебя. Сдается мне, ты станешь его погибелью, сама того не ведая.

– Я не хочу быть ничьей погибелью, – слабо запротестовала Рэчел.

– Не всегда мы получаем то, чего хотим, – сказала Эстер. – Рано или поздно ты своего добьешься. Погубишь его. Так или иначе.

Рэчел никогда не думала, что так обрадуется душному, плавящему зною, который облепил ее, когда она вышла из дома Эстер. Казалось, в легких растет бородатый мох, но ей было все равно, лишь бы быть подальше от зловонного воздуха, которым дышала злобная старуха.

Ей, в конце концов, не хотелось быть чьей-то погибелью, даже Люка Бардела. У него было тяжелое, мучительное детство. И что с того? У большинства ее знакомых в семье неладно. Значит, он убил, может, даже не один раз.

Возможно, Люк убил и Стеллу, напомнила она себе. Отведал крови, вошел во вкус убийства и – понесло.

Она и сама не могла остановиться. Как бы ни хотелось ей бежать без оглядки из этого городка, подальше от детства Люка Бардела и пробудившейся к нему жалости. Впрочем, знала она и то, что он нисколько не нуждается в сочувствии и никогда не поблагодарит за него.

Так что лучше приберечь эту неуместную жалость для себя, подумала она с угрюмой улыбкой. Бедная, несчастная Рэчел.

Ей не хотелось проезжать через город и рисковать наткнуться на кого-нибудь из защитников или хулителей Люка. Ей вообще не следовало приезжать сюда, визит только пошатнул прежнюю уверенность.

Должен быть какой-то кружный путь к шоссе. На карте виднелась бледная серая линия, означающая насыпную дорогу. Она поедет этим путем, вокруг города.

Выходя из дома, Рэчел поискала глазами Эстер, но нигде ее не обнаружила. Не раздумывая, она нарвала белых роз в тугих бутонах, исколов при этом пальцы, и бросила цветы на переднее сиденье машины. Проезжая по тихим, пропекшимся на солнце улицам, Рэчел сделала глубокий вдох в надежде ощутить аромат сорванных роз, но у цветов Эстер никакого аромата не было.

Она никогда особенно не разбиралась в картах – Стелла всегда говорила, что у нее географический кретинизм, – и не сообразила, что окажется на той же дороге, что ведет к кладбищу. Повинуясь внезапному импульсу, она остановилась и взяла колючие цветы.

Рэчел уже дошла до могилы Мери-Джо, когда, взглянув на розы у себя в руке, увидела, что они кишат крошечными червяками, пожирающими чистые, атласные лепестки.

С криком отвращения Рэчел отшвырнула их прочь, подальше от нежных и простых полевых цветочков, украшавших надгробие. Цветы были свежие. Кто-то навещал могилу совсем недавно.

Она огляделась, бросила взгляд на мрачный, болотистый лес за оградой маленького аккуратного кладбища. Никто ее не преследовал, никто за ней не наблюдал. Ехать придется через этот болотистый лес, если, конечно, она правильно истолковала дорожную карту. Может, встретит призрака, который являлся к ней прошлой ночью.

Она забралась обратно в машину и заперла все двери. Поставила кондиционер на максимум, включила радио и тронулась с места. В эфире была какая-то христианская рок-станция, солист пугал дьяволом, в когти которого ты попался, и Рэчел, передернув плечами, тут же выключила. Ни в дьявола, ни даже, пожалуй, в Бога она не верила. А если во что и верила, то в зло, которое поселилось в Коффинз-Гроув, в доме Эстер Блессинг. И в ущербной душе Люка Бардела.

Была середина дня, но темный сосновый лес угрожающе смыкался вокруг нее. В воздухе, несмотря на кондиционер, ощущался сырой запах болота, болезни и разложения. Дорога сузилась, за деревьями все чаще поблескивали лужи темной, неподвижной воды. Она б не удивилась, если бы здесь водились крокодилы.

Не повернуть назад? Стелла была права по крайней мере в одном – у ее дочери никудышное чувство направления. Эта проклятая дорога может оказаться тупиком, который упрется в болото; машина потонет, уйдет в трясину, и она вместе с ней исчезнет без следа.

– Идиотка, – сказала Рэчел вслух и, углубившись в гущу леса, сбросила скорость до черепашьей.

Высившиеся вокруг старые, больные деревья окрашивали пейзаж в мрачные тона, столь непохожие на залитые солнцем, яркие, веселые ландшафты Нью-Мехико. Два других столь же отличных одно от другого места трудно было представить. Может быть, ключ к загадочной натуре Люка Бардела в том, что болотная душа попала в пустынный климат.

Она прозевала бы дом, если б ехала чуть быстрее, если б не искала место, где можно развернуться. Дом был очень старый, и лес уже вел на него наступление, отвоевывал некогда захваченную человеком землю. Вьющиеся растения ползли вверх по деревянной обшивке, бородатый мох свисал занавесками с окружающих участок огромных деревьев. Наверное, когда-то стены были выкрашены, но краска давным-давно облупилась, и все окна зияли пустыми прямоугольниками – стекла были разбиты хулиганами, упражнявшимися в метании камней.

Самый обычный дом, заброшенный, посреди заболоченного леса. И все же она остановилась возле заросшей травой дорожки, выключила мотор, и холодный кондиционированный воздух, устало содрогнувшись, умер. Стоило открыть дверцу, как влажный зной ворвался в салон, укутывая ее душным одеялом. Наверное, останавливаться не стоило, но она ничего не могла с собой поделать.

Рэчел знала, кому принадлежал дом. Знала, кого нашли повешенной в покосившемся сарае. Знала, кто умер в доме. Но, несмотря на обвинения Эстер, не знала, кто убил последнего хозяина.

Она приближалась к дому медленно, настороженно, пробираясь сквозь спутанные заросли. Джинсы неприятно липли к ногам, и даже свободная майка облепила тело. Несмотря на жару, ее пробирали дрожь, холод и страх. Но она шла и шла дальше.

Передней двери уже давно не было. Похоже, кто-то выбил ее много лет назад. Возможно, полиция, когда приехала расследовать еще одно самоубийство. Быть может, это сделал сам Джексон Бардел, когда искал ублюдка странствующего проповедника, с которым его оставили.

Внутри, где до сих пор ощущался дух смерти, было темно и пахло плесенью и гниющими растениями. Даже в лучшие времена этот дом, наверное, был мрачным и действовал угнетающе, сейчас же он походил на древнее лесное чудовище, проглатывающее всех, кто по недомыслию подойдет слишком близко.

В доме было много маленьких комнатушек, по большей части пустых, если не считать хлама и мусора. Самая большая комната располагалась в конце узкого коридора, и тусклый свет из разбитого окна освещал запятнанный пол.

Она замерла, уставившись на это пятно, мгновенно поняв, откуда оно взялось и чья кровь утекла через истертые доски. Джексон Бардел умер здесь, либо от своей руки, либо от руки неродного сына, с которым жил.

Ее насторожил не какой-то шум, а ощущение присутствия кого-то еще, от которого руки покрылись гусиной кожей. Она повернулась, вскинула глаза – и он уже стоял на пороге, словно материализовался из воздуха. Как прошлой ночью в ее душной спальне.

– Привет, Рэчел, – мягко произнес Люк Бардел. И шагнул к ней, наступив прямо на засохшую лужу крови.