Текст книги "Блаженство греха (Ритуальные грехи)"
Автор книги: Энн Стюарт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Глава 13
Он выглядел непривычно, по-другому, и теперь от него исходило ощущение еще большей угрозы и опасности. Той свободной униформы, что Люк носил в Нью-Мехико, больше не было, ее сменили черные джинсы, ковбойские сапоги, черная майка. Мессия в пустыне вызывал у нее настороженность, этот незнакомец – чистейший ужас.
– Что ты здесь делаешь? – хрипло выдавила она, но не сдвинулась с места – это все равно ей бы не помогло. Он либо отпустит ее, либо нет, но убегать значит забыть о своем достоинстве. Ему известно, как сильно она ненавидит его и все, связанное с ним. Но не может знать наверняка, насколько сильно пугает.
– Я здесь родился. – Голос тоже стал другим, с плавными, тягучими нотками, характерными для южного акцента. – Не в этом доме, разумеется. Но большую часть детства провел именно здесь.
Люк, казалось, не замечал кровавого пятна двадцатилетней давности под своими сапогами. Он огляделся, и она увидела, что волосы его стянуты сзади черным кожаным шнурком.
– Вопрос в том, Рэчел, что тыздесь делаешь? И не говори мне, что ты в отпуске, – Коффинз-Гроув не мировой туристический центр. В сущности, их единственная претензия на известность – это я. Местный плохиш, ставший духовным лидером.
– Главой культа.
– Называй как хочешь. – Он сделал еще один шаг к ней, сошел с пятна, и она ощутила какое-то нелогичное облегчение. – Ты приехала сюда, чтобы найти меня, не так ли? – И снова эти хрипловатые эротические интонации.
– Не льсти себе. Просто я думала, что ты никогда не покидаешь свое духовное святилище. Если б знала, что наведаешься сюда, то ни за что бы не приехала.
– Твоя ошибка. Для всех я еще там, закрылся в комнате для медитации, пощусь и молюсь.
– Не для всех.
Он склонил голову набок, разглядывая ее. Желудок ее как будто куда-то провалился, под ложечкой тревожно засосало. От его ленивой улыбочки у нее плавились колени. Здесь, за пределами своего убежища, Люк был другим. Более опасным.
– С этим что-то надо делать, согласна? – Он подошел еще ближе. В Нью-Мехико Люк выглядел подтянутым, гибким, жилистым, но не более того, сейчас обтягивающая черная майка подчеркивала такую мускулатуру, что у Рэчел пересохло во рту.
Она отступила на шаг.
– Собираешься убить меня?
– И зачем мне это делать? – Тон остался прежним, ироничным и небрежным, но глаза смотрели цепко.
– Затем, что я могу рассказать о тебе правду. – Должно быть, она окончательно спятила. Если у него не было причины разделаться с ней, то теперь такая причина есть.
– Я же уже говорил, что никто тебе не поверит. У тебя нет доказательств.
– Если я расскажу нужным людям, они смогут найти доказательства, – не унималась она.
Люк покачал головой.
– Я не оставляю следов, когда отлучаюсь. – Он взял ее за шею, провел большим пальцем по щеке. Рэчел отшатнулась и наткнулась спиной на шершавую стену. – Я могу перерезать тебе горло, а к вечеру вернуться в Санта-Долорес, и никто не узнает, что я был здесь.
– А когда найдут тело? – хрипло спросила она.
– Не найдут. – Он наклонился ближе, так близко, что она почувствовала его дыхание на своем лице. Запах сигарет. – Тут кругом болота. Я знаю, где самые глубокие трясины. Ты могла заехать на машине в одну из них и сгинуть без следа.
Нужно держаться, говорила себе Рэчел. Ни в коем случае не упасть. И что страшнее: угроза смерти или это ласкающее поглаживание?
– Почему же ты не сделал этого со своим отцом?
Она думала, это заставит его отступить. Как бы не так.
– Наслушалась Эстер, да? – пробормотал он. – И совершенно напрасно. Она сумасшедшая старуха, любой тебе это скажет.
– Значит, ты не убивал своего отца?
От его улыбки дохнуло холодком. Он оглянулся на ржавое пятно, которое казалось темнее прежнего.
– Здесь было так много крови, – проговорил он, оставив без внимания вопрос. – Избавиться от тела – одно, скрыть улики – другое. Тут всюду были мозги, осколки костей, ошметки кожи.
К горлу снова подступила тошнота.
– Так ты убил своего отца? – не унималась она, отказываясь идти на попятный.
– Если я перережу тебе горло, – продолжал Люк все тем же спокойным, раздумчивым голосом, – тут опять все перепачкается кровью. Полагаю, я мог бы придушить тебя, хотя у меня больше опыта с ножом. – Он издевательски, по-волчьи ухмыльнулся.
– Вот как? – голос предательски дрогнул, но она не собиралась молчать.
Его лицо на мгновение застыло, превратившись в непроницаемую маску.
– Одно я скажу тебе точно. Я не убивал своего отца. Клянусь. – Сказано это было четко и твердо. И, к своему удивлению, Рэчел обнаружила, что верит ему. Человеку, которого считала неисправимым лжецом.
А потом он улыбнулся. Склонился еще ближе, так, что губы коснулись ее уха, и прошептал:
– Разумеется, Джексон Бардел не был мне отцом.
Миг доверия разбился вдребезги. Она со злостью оттолкнула его, допустив еще одну ошибку. Он был слишком силен, а ей недоставало пространства для маневра. Люк сжал ее руки, рывком оторвал от стены, на себя, и она врезалась в него.
– Не спрашивай меня, убил ли я Джексона Бардела, – прошептал он. – Ответ может тебе не понравиться.
Ее трясло. Он знал это, должен был чувствовать, как она дрожит, но Рэчел совершенно ничего не могла с этим поделать.
Другой рукой Люк обнял ее за плечи и прижимая к себе, удерживая в плену.
– Почему ты так меня боишься? Что, по-твоему, я собираюсь с тобой сделать? Не думаешь же ты в самом деле, что я убью тебя? – Он терпеливо ждал ответа, и она наконец покачала головой.
– И грабить тебя я тоже не стану. Твои деньги уже у меня. Ты не отказалась от борьбы, но должна понимать, что тебе ни за что не выиграть. Так что же тогда? Думаешь, я тебя изнасилую? Каждый раз, когда я приближаюсь к тебе, ты начинаешь вести себя, как жертвенная девственница. Я не насилую, Рэчел. Это неинтересно и слишком легко.
– Со мной это было бы нелегко, – решительно возразила она.
Он улыбнулся, самодовольно, снисходительно, и будь свободными руки, она бы ударила его. Но он лишил ее такой возможности.
Впрочем, она бы и размахнуться не смогла. Его ноги прижимались к ее ногам. И не только ноги. Она ощущала пульсацию его крови, напряжение мышц, жар тела.
– Так чего ты боишься? – снова спросил он этим горячим, дышащим соблазном голосом. – Боишься, что я уведу от твоей христианской веры и ты станешь такой же, как те дураки, которые верят в меня?
– Так они для тебя дураки?
– А кто же еще, если верят такому мошеннику и лжецу, как я, а? Скажи мне, чего ты боишься, и я отпущу тебя.
Она смотрела на него, завороженная, не в силах освободиться от его рук, тела, соблазнительной власти голоса. Он с обманчивым терпением ждал ответа, и Рэчел поняла, что он не отпустит ее, пока она что-нибудь ему не скажет. Что-нибудь, близкое к правде.
– Ладно, – уступила она, – скажу.
Он ждал, не отпуская ее. Надежды было мало, и она сделала глубокий вдох, о чем тут же пожалела. От ее вдоха их тела соприкоснулись еще теснее.
– Я боюсь, когда до меня дотрагиваются.
– Ерунда. Тебе это не нравится, но ты не боишься. Ты боишься, когда я дотрагиваюсь до тебя. Почему? Боишься, что может понравиться?
Она в ярости дернулась, но он крепко прижимал ее.
– Не льсти себе.
– О, я не льщу. – Сама не зная как, она оказалась прижатой к стене, и его руки обнимали ее, удерживали, и он сам был так близко, слишком близко. – Но у меня есть дар. Или проклятье, как ты, возможно, предпочла бы это назвать. Я могу притягивать к себе людей. Могу убеждать их делать то, что им бы никогда и в голову не пришло сделать. Могу превращать их в добровольных рабов. Ты этого боишься, Рэчел? Боишься стать моей рабыней?
– Этого не случится.
– А что, если я дам тебе выбор? – Голос низким рокотом шел из груди, и Рэчел ощущала его вибрации. – Ты отступаешься, мы объявляем перемирие. Ты возвращаешься к своей нормальной жизни, и, быть может, я убеждаю Старейшин отказаться от части денег твоей матери. Я могу сказать им, что Стелла была не в себе, когда составляла заключительное завещание, что боль и наркотики, которые она принимала, затмили ей разум.
– И они послушают?
– Конечно. Ты же знаешь, я могу любого заставить сделать все, что угодно, если задамся такой целью.
– А она действительно была не в себе от боли и наркотиков? Ты заставил ее написать то завещание? – Рэчел и сама услышала нотки отчаянной надежды в своем голосе, но никак не смогла их скрыть.
Что-то мелькнуло в глубине его бездонных глаз.
– Я мог бы сказать тебе все, что угодно, и ты бы поверила. Мог бы сказать тебе то, что ты хочешь услышать; мог бы вернуть тебе твою мать. Это было бы так легко.
– Так ты заставил ее написать завещание? Она понимала, что делает, или была слишком больна, чтобы что-то соображать?
Люк долго смотрел на нее.
– Стелла написала завещание за шесть месяцев до смерти. Она прекрасно знала, что делает. Ей было наплевать на тебя, Рэчел. Она никогда тебя не любила и теперь уже никогда не полюбит.
Все вокруг вдруг стихло, замерло, остановилось.
– А если я тебе не поверю? – спросила она безжизненным голосом, зная, что уже верит. – Если буду бороться с тобой?
– Тогда я уничтожу тебя. Лишу последней и единственной защиты, единственной силы, за которую ты держишься. Я сделаю так, что ты будешь хотеть меня, Рэчел. Все прочее потеряет для тебя смысл.
Она выдавила кривую улыбку.
– Не получится. Ты не сможешь превратить меня в одну из твоих безмозглых последовательниц.
– Может, и нет, – согласился он, – но ты не сможешь жить без меня.
Она нашла в себе силы рассмеяться.
– «Не сможешь»! Ты что, не слушал, что я говорила? Повторяю специально для тебя, четко и ясно: мне это не нужно, я ненавижу секс, ненавижу мужчин и ненавижу тебя.
– Ты уже прошла половину пути, просто так занята своей борьбой, что не замечаешь происходящего, – прошептал он. – Вот чего ты боишься, хотя и не признаешься даже себе. В глубине души ты боишься, что я прав. Боишься, что хочешь меня так же сильно, как я тебя.
Рэчел снова толкнула его, и на этот раз он отпустил ее руки. Но не отступил, и она оказалась в ловушке между ним и стеной.
– Я не хочу тебя, я никого не хочу, – с ожесточением проговорила она.
– Это-то и сводит тебя с ума, верно? Ты думала, что сумеешь прожить без секса, что никто не пробудит в тебе желания. И вдруг обнаруживается, что тот, которого ты больше всего на свете ненавидишь, и есть тот единственный мужчина, с которым тебе хотелось бы заняться любовью.
Она собралась с силами для последней атаки и взглянула на него с грозной решимостью.
– Если ты когда-нибудь тронешь меня… В сексуальном смысле… Я убью тебя.
Он покачал головой.
– Слишком поздно. Я уже делал это. И ты меня не убьешь. Я тебе нужен. – Он наклонился.
– Не надо! – вскрикнула она панически, уже не думая о том, как это прозвучит и что он об этом подумает.
– Ты девственница? Боишься попробовать? – поддел он.
– Уже пробовала. Это отвратительно.
Он мягко коснулся губами ее щеки, и избежать этого было невозможно. Кожа его была теплой, немножко колючей там, где пробивалась щетина, и пахло от него табаком и кофе. Мерзкий лицемер.
– Попробуй еще раз. – Он взял ее за подбородок. – Мы можем начать с поцелуя. – И прижался ртом к ее губам.
Рэчел оцепенела от отвращения. В последний раз мужчина пытался поцеловать ее несколько лет назад, но теперь у нее не было выхода. Она застыла, ожидая влажной, противной атаки.
Ничего подобного. Его губы коснулись ее с легчайшей, нежной лаской, от которой тело затрепетало, как крылья бабочки. Он посмотрел ей в глаза.
– Это было не так уж ужасно, верно?
– Сделаешь что-нибудь еще, и я откушу тебе язык, – пригрозила она.
Он рассмеялся! Проклятие!
– Попробуй, и тебе не поздоровится. – Он снова поцеловал ее, так же легко, затем отстранился.
– Зачем ты это делаешь? Зачем тебе целовать меня? Тебе же это не нужно.
– Разве? Может, мне просто хочется тебя помучить. – Он пожал плечами.
– Какая ж это мука. Такую я выдержу. Мне приходилось выносить и кое-что похуже. – Она порадовалась, что смогла произнести это твердо.
Он не оценил «комплимент» и смотрел на нее с прежней насмешкой, издевательской, самоуверенной. И по-прежнему держал ее за подбородок.
– Посмотрим, смогу ли я поднять ставки, – пробормотал он.
Вторая попытка отличалась от первой, как небо от земли. Последние крохи спокойствия и благоразумия испарились без остатка. Ее целовали и раньше, и ничего, пережила. У нее даже был секс, и она тоже как-то выдержала это, без сцен и истерик. Но губы Люка Бардела на ее губах… это вселяло ужас. Он как будто превратился вдруг в гигантскую хищную птицу, которая набросилась на нее с жадным желанием поглотить ее, высосать из нее кровь, лишить ее жизни. Она забилась в панике, но он не обратил внимания на это смехотворное сопротивление и продолжал наступление, удерживая ее одной рукой и обнимая другой.
Она ненавидит это и ненавидит его. Ненавидит предательскую нежность, медленный, невозможный эротизм, который сотрясает ее до основания. Ненавидит эти длинные пальцы, поглаживающие ее щеку. Ненавидит то, что не сопротивляется, что просто застыла в его руках, пока этот рот насилует ее.
Но это и не насилие. Это обольщение, медленное, решительное, демоническое, и он своим искусным ртом высасывает из нее волю. Она опирается спиной о стену, он прижимается к ней, и она в ловушке, беспомощная. Ей ничего не остается, кроме как пустить мысли по волнам сознания – прочь от этого места, прочь от того, что он делает.
Она закрыла глаза, но лучше не стало. Наоборот – грудь горела, покалывала, бедра беспокойно шевельнулись, и она сказала себе, что это в ней растет отвращение. А вдруг он прав? Вдруг он видит ее душу сквозь все слои ледяной обороны, которые она возвела вокруг себя? Что все ее оборонительные укрепления и весь ее гнев не удержат его, когда он так решительно настроен погубить ее?
Ибо это будет самая настоящая погибель. У нее не останется ничего, если она прекратит бороться. Он разжует ее и выплюнет себе под ноги.
Люк приподнял голову и посмотрел на нее весело искрящимися глазами. Если поцелуй и взволновал его хотя бы чуточку, он ничем этого не выдал.
– Что ты хочешь делать дальше? – прошептал он.
– А какой у меня выбор?
Он взял ее руку, приложил ее ладонь к своей груди и провел вниз, к «молнии» джинсов, дав возможность убедиться в силе его желания. Она ощутила напряженную, пульсирующую плоть и задрожала сама. « Это от отвращения». Объяснение прозвучало неубедительно даже для нее самой.
– Что ж, – проговорил он задумчиво, прислонившись к ее лбу своим и продолжая удерживать ее руку на ширинке, – ты можешь убежать и позвать кого-нибудь на помощь. Можешь просить и умолять, обещать, что никогда больше меня не побеспокоишь, и, возможно – всего лишь возможно, – я проявлю к тебе некоторую жалость.
– Мне не нужна твоя жалость, – отозвалась Рэчел напряженным голосом.
– А можешь встать на колени и взять в рот.
Она попыталась отдернуть руку, но он держал крепко – вопреки кажущейся мягкости голоса.
– Почему бы тебе просто не убить меня? – бросила она. – По мне, так уж лучше смерть.
– Участь хуже, чем смерть? – пробормотал он, и за насмешливый тон она возненавидела его еще сильнее. – Не думаю, Рэчел. Я уложу тебя в постель. И, более того, тебе это понравится. – Он коротко коснулся губами ее губ. – Не так ли?
Быстрым и резким движением она вскинула колено, но он оказался проворнее, увернувшись прежде, чем она попала ему в пах. Она действовала внезапно, но все равно не смогла застигнуть его врасплох.
– Ты совсем не слушаешь? – огрызнулась Рэчел. – Я не хочу тебя, не хочу никого, и незачем доказывать свою мужскую доблесть, заставляя фригидную девушку полюбить секс. Прибереги это для кого-то другого. Для одной из своих пылких последовательниц. – Злость ее была горячей и искренней, скрывая дрожь в голосе. – Ты предложил мне сделку; ладно, я ее принимаю. Я не буду предъявлять права на деньги Стеллы. Правь спокойно своей маленькой сектой, обирая доверчивых. Я исчезну из твоей жизни. – Рот ее скривился в гримасе. – Я даже приму твою жалость, ладно? Только не приближайся больше ко мне.
– Я не предлагал тебе конкретно это, просто сказал, что существует такая возможность, если ты будешь просить и умолять. Несколько слезинок могут помочь делу, думаю.
– Ничто не заставит меня плакать.
– Я мог бы.
– Иди к черту. – С нее довольно. Она шагнула мимо него, ожидая, что он выбросит руку и схватит ее, но он просто прислонился к стене, наблюдая за ней из-под полуопущенных век.
Она заставила себя медленно пройти через пустой дом – ко входной двери. Рэчел понятия не имела, идет Люк за ней или нет, но по какой-то причине он давал ей возможность сбежать, и она намеревалась воспользоваться ею. Он так и стоял в дальней комнате – неясно вырисовывающаяся фигура, – когда она вышла из дома и направилась к своей машине.
Машины не было. Она оставила ее здесь, перед этой заросшей развалюхой, когда совершила ужасную ошибку, решив зайти внутрь, и, пока воевала с Люком, кто-то умыкнул ее.
– Что ты сделал с моей машиной? – Голос ее звенел от гнева, когда она прокричала это через плечо.
Он оказался ближе, чем Рэчел думала.
– Ничего не сделал. Я же был с тобой, забыла?
Она все еще ощущала его рот, прижимающийся к ее губам.
– Я могу пойти пешком по дороге.
– Тут водятся крокодилы, мокасиновые змеи и много всяких других мерзких тварей. Это не самое приятное место на земле, Рэчел. Особенно для такой городской девушки, как ты.
Она повернулась к нему лицом.
– Где машина?
– Шериф Колтрейн, должно быть, позаботился. У него такая привычка. Подростки частенько приезжают сюда поглазеть да попугать друг друга. Говорят, призрак Джексона Бардела бродит в этих лесах с уцелевшей половиной головы и ищет вторую половину.
– Прекрати! – Ее передернуло.
– Или являются сюда перепихнуться на деревянном полу, чтобы родители их не застукали. А ты разве никогда так не делала, Рэчел? Никогда не убегала тайком, чтобы заняться сексом со своим дружком? Или ждала до двадцати лет, чтобы понять, что тебе это не нравится?
Сегодняшний день оказался для нее слишком большим испытанием. Она все еще ощущала на себе его пульсирующую силу. Все еще чувствовала вкус его рта. Голос – низкий, вкрадчивый – просачивался в кровь.
Она повернулась к нему.
– Я узнала, что мне не нравится секс, в двенадцать, когда меня изнасиловал отчим, – проговорила она с намеренным спокойствием. – И ничто не изменит моего мнения.
Он даже не моргнул.
– А ты не думаешь, что пора попробовать это с мужчиной, а не с извращенцем?
– Не уверена, что ты подходишь.
Люк откинул назад голову и расхохотался.
– Рэчел, – вымолвил он, – подозреваю, что ты меня уморишь.
– Могу лишь надеяться на это.
Глава 14
Он совершил ошибку с Рэчел Коннери – ошибку, какую редко допускал. Он недооценил ее. Ее неприязнь к мужчинам и сексу оказалась гораздо глубже предложенной им игры.
Стелла говорила что-то об этом, но для нее вся жизнь была театром, где ей отводилась главная роль. В том, что ее третий брак распался, она винила свою лживую дочь. Виновника неудач браков номер один, два, четыре и пять отыскать не удалось, но Люк не сомневался, что, нажми он посильнее, Стелла и там обнаружила бы тот же след.
Отвлекшись на секунду, он взглянул на Рэчел. Как же она несчастна, эта женщина, которая никогда не плачет. Ей нужны годы терапии, материнская любовь, нужен нежный, терпеливый любовник, который позволит ей раскрываться не спеша, научит доверять чувствам.
Какое невезение, что на ее пути оказался он.
– Я отвезу тебя в город.
– С какой стати? – По крайней мере, у нее хватает ума не доверять ему. Боль и гнев не лишили ее осторожности, не затмили здравомыслие.
Ему удалось убедительно пожать плечами.
– Может, я чувствую себя виноватым.
– Сомневаюсь. – Она недоверчиво хмыкнула.
Он не обратил внимания.
– Меньшее, что я могу сделать, – это доставить тебя к твоей машине.
– А где она?
– Полагаю, Колтрейн оставил ее возле дома Эстер.
– Собираешься везти меня к Эстер? – с сомнением спросила она.
– Я же не сказал, что провожу до крыльца. Галантность джентльмена-южанина не беспредельна.
– А как насчет священной миссии? – съязвила она.
В попытке защититься она и раньше метала в него такие вот язвительные колкости, но эта, как ни странно, достигла цели. Рэчел, наверно, и не представляла, как близко подошла к правде. Впрочем, он и сам не был в этом уверен.
– Не спешу выступить в роли мученика, – ответил он. – Не сегодня.
– Возможно, как-нибудь в другой раз, – любезно отозвалась она.
– Хочешь подъехать до города или предпочитаешь тащиться несколько миль пешком в такую жару? – Он добавил нотку нетерпения. Скорее согласится, если решит, что он злится.
Она просто посмотрела на него. А вот глаза у нее совершенно необыкновенные, подумал Люк, сохраняя бесстрастное, слегка скучающее выражение. Именно они его и погубили. Он мог справиться с ее гневом, мог устоять перед ее телом и стерпеть ее колючий язычок. Но эти глубокие карие глаза, полные боли и ярости, отчаяния и дерзости, сражали наповал.
– За тобой должок, – ворчливо напомнила она.
Он уже забыл, о чем они говорили.
– Какой должок?
– Одна поездка. Можешь высадить меня за пару кварталов от дома Эстер.
Он протянул руку к ее запястью, и она отпрянула, словно от мокасиновой змеи.
– Пойдем через задний двор. В отличие от тебя мне хватило ума не оставлять свой транспорт на виду у прохожих.
Слово «транспорт» должно было бы насторожить ее, но она еще не оправилась от его прикосновения. Как же легко вывести ее из равновесия. И самое ужасное, что ему снова хотелось поцеловать ее – и пусть кудахчет, сколько ей хочется.
«Да ты просто герой», – издевался он над собой, пробираясь через развалины, где прошли его худшие годы. Тюрьма Джолиет – просто летний лагерь в сравнении с тем эмоциональным и физическим адом, каким была жизнь с Джексоном Барделом. По крайней мере, в тюрьме ему не приходилось беспокоиться о том, чтобы защитить мать.
Задняя часть двора уже была захвачена болотом. Сарай, где он нашел Мери-Джо, давно развалился, остальное грозило рухнуть в ближайшее время, провалиться в липкую, засасывающую хлябь. Но за домом оставался еще клочок твердой земли, где ему удалось припарковаться.
– Пришли.
Она развернулась к дому, но он обхватил ее за талию, не дав убежать.
– Я не поеду на этой колымаге.
– Но это же и не «Харлей».
Рэчел метнула в него очередной колючий взгляд. Он ощутил трепетную дрожь под ладонью, но поддаваться страху она не собиралась.
– По крайней мере, на мотоцикле я чувствовала бы себя в безопасности.
– Лишь бы Эстер не увидела меня первой. Этой штукой трудновато управлять с пулей в башке.
Она недоверчиво посмотрела на дряхлый черный фургон.
– По-моему, «Уиннебейго» не совсем в твоем стиле.
– Это не «Уиннебейго». Пусть лучше будет большой катафалк.
Не оценив шутку, Рэчел сердито фыркнула.
– Так это здесь ты спал?
– Вряд ли я смог бы спокойно спать, когда тут бродит призрак моей жертвы, а? – Он помолчал. – Почему ты никогда не называешь меня по имени?
– Оно мне не нравится.
– Люк? Лука. Апостол, врач, целитель? – Он покачал головой с притворным неодобрением. – Как не по-христиански.
– Шарлатан, мошенник, вымогатель…
– Мне нет нужды вымогать деньги. Люди вручают мне их по доброй воле. Кстати, в твоем списке комплиментов отсутствует «убийца».
– Ты признаешь, что убил Джексона Бардела?
– Я признаю, что был осужден за убийство человека в драке, – спокойно отозвался он. – И это все мои признания. Пока. – Она не отвела его руки, что само по себе было добрым знаком. Приучать придется постепенно, чтобы не спугнуть, но и затягивать процесс не хотелось. – Так ты сядешь в фургон?
До нее внезапно дошло, что он все еще держит ее. Она попятилась и нервно оглянулась, но единственная дорожка вела к фургону.
– Ты отвезешь меня прямо в город?
– Прямо в город, – заверил он. – Чтоб мне сдохнуть.
И она, глупая, поверила.
Люк был прав – развалюха больше походила на катафалк, чем на «Уиннебейго», неохотно признала Рэчел, забравшись на переднее сиденье. Фургон не предназначался для жизни на больших дорогах, для среднего класса, комфорта и семейного отдыха на природе. Он больше походил на небольшую яхту – все аккуратное, компактное.
Он уселся рядом, но вместо того, чтобы повернуть ключ зажигания, откинулся на спинку сиденья и посмотрел на нее так, что ей захотелось выпрыгнуть и нырнуть в болото.
– Я думала, ты собираешься отвезти меня к Эстер, – сказала Рэчел. – Но вижу, ты не торопишься.
– Всему свое время. Еще рано.
Она поглядела на сумрачный лес. Неба за высокими соснами видно не было, но просачивающийся сквозь кроны серый, неестественно темный для этого времени дня свет обещал неприятности.
– Будет гроза, – сказала она.
– Ты пробыла в Алабаме всего сутки и думаешь, что можешь предсказывать погоду?
– Тогда почему так темно?
– Будет гроза.
Так бы и огрела чем-нибудь.
– Буду благодарна, если ты доставишь меня к моей машине до того, как она начнется. Не люблю грозу.
– Так я и думал, – кивнул он. – Еще один пункт в список. Секс, мужчины, гроза, бедность. Я. Что-нибудь еще?
– Да, – бросила она. – Я боюсь крокодилов и ядовитых змей, иначе не сидела бы с тобой в этом катафалке.
– У нас в Нью-Мехико бывают изумительные грозы, – сказал он, оставив ее реплику без внимания. – Все небо освещается, и гром эхом разносится от каньона к каньону, пока не начинает казаться, что дрожит сама земля.
– Думаю, я смогу без этого обойтись.
– Может быть.
Она резко повернула голову и уколола его сердитым взглядом.
– Зачем мне возвращаться в Санта-Долорес?
– А зачем ты приехала в Коффинз-Гроув?
Она не придумала ответа, потому что прежней уверенности уже не было. Ее противостояние с Люком Барделом перешло ту грань, за которой она могла управлять собой. В центре медитации Рэчел хотя бы отчасти чувствовала себя в безопасности. Здесь же, на этом душном болоте, никаких средств самозащиты уже не осталось. Здесь были только они двое, и она прекрасно понимала, на чьей стороне преимущество. Он мог делать с ней что хотел.
Люк улыбнулся своей легкой, так раздражающей ее улыбкой.
– Я скажу тебе, почему, даже если ты не желаешь этого признавать. Ты не можешь забыть, отпустить, перестать об этом думать. Не можешь забыть свою глупую мечту иметь любящую мать, которой у тебя никогда не было. Не можешь отпустить боль, не можешь забыть про деньги, которые, как ты думаешь, твои по праву, и не можешь отпустить меня. Ненависть ли это, увлечение или понемногу того и другого – ты просто не в состоянии отвернуться от меня и продолжать жить дальше.
– Это мы еще посмотрим.
Он покачал головой.
– С удовольствием, но ты этого не сделаешь. – Отдаленный рокот грома состязался в глубине с его голосом, и в сгущающейся темноте глаза его как будто светились.
Должно быть, электричество в воздухе, подумала Рэчел, стараясь дышать ровнее. По коже пробегало горячее покалывание. Кровь загустела и пульсировала в жилах, скапливаясь в странных местах. Его рука свободно висела на руле, и ее взгляд снова привлекли колючие венки вокруг запястий. У него изящные запястья. Красивые руки. Сильное, жилистое тело. Неудивительно, что в Санта-Долорес все ослеплены его неоспоримой красотой. Какое счастье, что ненависть обеспечивает надежный иммунитет.
Гроза приближалась, и поднявшийся ветер раскачивал тяжелые ото мха ветки. Казалось, это скелеты машут обрывками истлевших погребальных саванов. Она потянулась к дверной ручке, борясь с паникой, с той неизбежностью, что сжималась вокруг нее, и все же ожидая, что он остановит ее.
– Я могу укусить, но мой укус не смертелен, – пробормотал Люк, но ничего не сделал.
Она не отпустила ручку.
– Не уверена.
И тут пошел дождь. Тяжелые капли застучали в лобовое стекло. Вокруг фургона сгущалась темнота, но Люк даже не попытался завести мотор.
– У нас здесь ужасные грозы, – заговорил он. – Ручьи превращаются в бурные, полноводные потоки, которые могут подхватить и унести тебя так быстро, что и глазом моргнуть не успеешь. Градины размером с мяч для гольфа. Брата Лероя Пелтнера убило таким градом. И потом ветер. Проносится ураганом, выворачивает с корнем деревья, швыряет на дома и машины.
– Так, может быть, стоит поскорее убираться отсюда, учитывая, что мы окружены деревьями? – Она хотела добавить резкости, но голос предательски дрогнул.
– В настоящую бурю безопасного места нет, – утешил Люк. – Остается лишь надеяться на удачу. И на дьявола, если он на твоей стороне.
– А как насчет Бога?
– Ты же не веришь в Бога, Рэчел. Ты не веришь ни в добро, ни в любовь, ни в милосердие, ведь так?
– Я слишком мало их видела, чтобы составить определенное мнение.
– Но ты веришь в дьявола?
– Когда я сижу с ним в машине, да, – отозвалась она.
Он рассмеялся тихим, тревожащим смехом.
– Думаю, пора тебе продать мне свою душу, Рэчел.
– Она не продается.
– Все продается. Твоя душа в обмен на то, что мне удастся выпросить у Старейшин. Думаю, по крайней мере, с полмиллиона мне добыть удастся.
– В обмен на мою душу? Это жалкие гроши.
– Может быть. – На его лице, озаренном жутковатым грозовым светом, проступило мечтательное выражение. – Сзади есть кровать… Почему бы тебе не расстегнуть ремень безопасности, который все равно ничем не поможет, и не перебраться туда?
Ей стало холодно. Внезапно, отчаянно холодно.
– Я думала, тебе нужна моя душа, а не тело?
– У тебя они идут в одном комплекте.
– Давай-ка проясним кое-что. Ты предлагаешь мне пятьсот тысяч долларов за то, чтобы я переспала с тобой? В таком случае я становлюсь самой дорогой шлюхой в мире.
Он наклонился и расстегнул ее ремень безопасности.
– Ты можешь даже попасть в «Книгу рекордов Гиннеса». Перебирайся назад.
Она уставилась на него, такого опасно близкого. И поняла, что сделает это. Она ненавидела его больше всех на свете, боялась его необъяснимой власти над ней. Чем упорнее она борется, чем дальше убегает, тем глубже проникает страх. Единственный способ избавиться от страха – не дать взять себя на пушку.
– Ладно.
Рэчел надеялась ошеломить его своим согласием, но, разумеется, он не доставил ей такого удовольствия, потому что слишком хорошо умел скрывать свою реакцию.
– Ладно, – отозвался Люк с легкой насмешкой.
Она заглянула в заднюю часть фургона. Там было темно, как в преисподней, а вокруг них завывала буря.
– Я ничего не вижу.
– Не заблудишься, – заверил Люк.
Он не собирался облегчать ей задачу – хоть и слабое, но утешение. Если бы подхватил на руки, бормоча всякие нежности, она убежала бы куда глаза глядят.
Рэчел поднялась с черного кожаного сиденья и стала пробираться в кромешной тьме, но чуть не споткнулась о кровать, стоявшую посреди фургона. Большую, со смятой постелью. Люк не последовал за ней, а остался на переднем сиденье. А нет ли тут боковой дверцы? И не нырнуть ли ей в бурю?
