Текст книги "Песнь серафимов"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Я сделал шаг вперед.

– Господин раввин, – сказал я, – мы с вами не знакомы. Меня зовут Тоби. Я тоже принадлежу к числу черных братьев и я отведу Розу и брата Годуина в замок. Господин шериф знает меня, и мы быстро сделаем то, что нужно сделать. Только прошу вас: за домом ждет экипаж, будьте готовы в любую минуту сесть в него, как только евреев благополучно выпустят из замка.

– Нет, – отрезал он. – То, что вы должны немедленно покинуть город после своего представления, не подлежит сомнению. Но я останусь, чтобы убедиться в спасении евреев. А теперь уходите отсюда. Я знаю, это твой план. Действуй же.

– Да, план придумал я, – признался я. – И если он сорвется, винить надо меня одного. Прошу вас, умоляю, будьте готовы уехать.

– Я мог бы ответить тебе таким же предостережением, – сказал старик. – Братья весьма недовольны тем, что ты уехал в Париж на поиски Лии. Они хотят сделать из глупой девочки святую. Поэтому помни: если дело провалится, ты пострадаешь вместе с остальными. Ты сполна заплатишь за то, что пытаешься сделать.

– Нет, – сказал Годуин. – Никто не пострадает. И особенно человек, так преданно помогающий нам. Идем, Тоби, нам пора в замок. Не остается времени поговорить с братом наедине. Роза, готова ли ты к тому, что тебе предстоит сделать? Помни, ты заболела в дороге и слишком слаба для такого длительного испытания. Говори только тогда, когда к тебе обратится леди Маргарет, и не забывай о манерах твоей сестры.

– Ты благословишь меня, дедушка? – спросила Роза. Лучше бы она не спрашивала. – А если нет, хотя бы помолишься за меня?

– Я не стану делать для тебя ничего, – сказал он. – Я здесь ради тех, кто отдал бы жизнь, но не сделал того, что сделала ты.

Он отвернулся от внучки. Он выглядел совершенно искренним и трагически несчастным, отвергая ее.

Я не мог постигнуть этого, потому что Роза казалась мне хрупкой и кроткой. Она обладала пылким темпераментом, это верно, но она была четырнадцатилетней девочкой, и перед ней стояла сложная задача. Я уже сомневался в своем решении. Я не знал, не совершаем ли мы роковую ошибку.

– Что ж, хорошо, – произнес я и посмотрел на Годуина. Он нежно обнимал Розу за плечи. – Пойдем.

От резкого стука в дверь все вздрогнули.

Я услышал голос шерифа, объявляющий о своем прибытии, а затем и графа. Внезапно с улицы раздались крики и грохот – множество людей колотили в стены.

15
ПРИГОВОР

Не оставалось ничего, кроме как открыть дверь. Мы увидели шерифа верхом на коне в окружении солдат и еще одного человека. Это мог быть только граф. Он спешился и стоял рядом со своей лошадью, а несколько всадников у него за спиной составляли его личную гвардию.

Годуин сейчас же направился к брату, обнял его и, удерживая в объятиях, о чем-то настойчиво заговорил вполголоса.

Шериф ждал.

Начала собираться толпа – угрюмые люди с дубинками в руках. Шериф хриплым голосом приказал своим солдатам оттеснить их.

Здесь же были доминиканцы и несколько священников из собора, облаченных в белые рясы. Толпа увеличивалась с каждой секундой.

Все собравшиеся дружно выдохнули, когда Роза вышла из дома и откинула капюшон плаща.

Ее дед тоже выступил вперед, а за ним и тот крепкий молодой еврей, чьего имени я так и не узнал. Он стоял рядом с Розой, словно оберегал ее, в точности как я.

Из толпы доносились обрывки разговоров. Я слышал, как люди повторяют имя Лия.

Затем один из братьев-доминиканцев, молодой человек, спросил сурово:

– Это Лия или ее сестра Роза?

Шериф решил, что выждал достаточно, и заговорил.

– Милорд, – обратился он к графу, – нам пора отправиться в замок и разрешить это дело. В главном зале дожидается епископ.

Стон разочарования пронесся над толпой. Но граф расцеловал Розу в обе щеки, приказал одному из солдат сойти с коня, посадил ее в седло и прошел вперед, чтобы возглавить процессию, потянувшуюся в замок.

Мы с Годуином держались рядом весь долгий путь до холма и вверх по извилистой дороге, пока шествие не втянулось через арку ворот в замковый двор.

Когда все спешились, я привлек внимание графа, потянув его за рукав.

– Пусть кто-нибудь из ваших людей пригонит повозку, которая стоит за домом Меира. Пусть стоит наготове у ворот, когда Меира и Флурию освободят.

Он кивнул, жестом подозвал одного из солдат и отправил его исполнять поручение.

– Можете быть уверены, – сказал мне граф, – они выедут отсюда вместе со мной, под охраной моей гвардии.

Я почувствовал облегчение, поскольку при нем было восемь солдат на прекрасных лошадях с красивой сбруей, да и сам он не казался встревоженным или напуганным. Он заключил Розу в объятия и зашагал вперед, держа руку у нее на плече. Мы прошли под аркой и вступили в главный зал замка.

В прошлый раз я не видел этого просторного зала, а теперь сразу заметил, что он приготовлен для суда.

У высокого стола в центре зала стоял епископ, напротив него – священники из собора и братья-доминиканцы, в том числе брат Антуан. Я увидел брата Джерома из собора; казалось, эта церемония приводит его в отчаяние.

Снова раздались изумленные возгласы, когда Роза подошла к епископу. Она скромно поклонилась ему, как кланялись все присутствующие, включая графа.

Епископ в митре и полном облачении из тафты был гораздо моложе, чем я предполагал. Он тут же отдал приказ привести из комнаты в башне Меира и Флурию, а также старого иудея Исаака и его семью.

– Пусть приведут всех евреев, – заключил он.

В зал набилось множество грубого вида мужчин, с ними женщины и дети. Тех людей с дубинами, похожих на разбойников, не допустили в зал, и они пытались криками привлечь к себе внимание, пока епископ не приказал утихомирить их.

Я понял, что ряд вооруженных солдат за спиной епископа – это его собственная стража.

Меня трясло, и я изо всех сил старался это скрыть.

Вошла леди Маргарет, по такому случаю разодетая в великолепные шелка. С ней была Элеонора, и она плакала.

Леди Маргарет тоже была готова заплакать.

Когда Роза снова откинула капюшон и склонилась перед епископом, люди снова стали переговариться.

– Тишина! – потребовал епископ.

Я был охвачен ужасом. Никогда в жизни я не волновался так сильно, как на том суде. В зале собралось множество народу, и мне оставалось только надеяться и молиться, чтобы нескольким отрядам солдат удалось сохранить порядок.

Епископ был явно рассержен.

Роза остановилась перед ним. По обеим сторонам от нее стояли Годуин и Найджел.

– Вы видите, ваше преосвященство, – произнес граф Найджел, – что девочка жива и невредима. Она вернулась, дабы предстать перед вами, хотя путешествие далось ей нелегко после недавней болезни.

Епископ сел на стул с высокой спинкой, но все остальные остались на ногах.

Нас теснила толпа, новые люди напирали, пробивая себе дорогу в зал.

Леди Маргарет и Нелл внимательно рассматривали Розу. А она разразилась слезами и спрятала лицо на плече Годуина.

Леди Маргарет придвинулась ближе, осторожно тронула Розу за плечо и спросила:

– Ты та самая девочка, которую я так нежно любила? Или ты ее сестра-близнец?

– Моя госпожа, – отвечала Роза, – я вернулась, оставив сестру в Париже, чтобы доказать, что я жива. – Она всхлипнула. – Я потрясена тем, что мой отъезд причинил столько бед матери и отцу. Неужели вы не понимаете, почему я уехала среди ночи? Я хотела присоединиться к сестре. Не просто к ее жизни в Париже, но к христианской вере. Я не могла навлечь позор на моих родителей.

Она высказала это с таким волнением, что леди Маргарет лишилась дара речи.

– Ты готова поклясться, – заговорил епископ, и его голос разнесся по всему залу, – что ты именно та девушка, которую знают эти люди, а не ее близнец, помогающая скрыть факт убийства собственной сестры?

Собрание зашумело.

– Ваше преосвященство, – обратился к епископу граф, – могу ли я не знать девочек, состоящих на моем попечении? Это Лия, и она снова больна из-за того, что ей пришлось повторить трудное путешествие.

Но внезапно всеобщее внимание было отвлечено появлением евреев, которых держали в башне. Первыми в зал вошли Флурия и Меир, вслед за ними – Исаак, лекарь, и еще несколько жавшихся друг к другу иудеев, выделявшихся по нашивкам на груди, но не по каким-либо иным признакам.

Роза вырвалась из объятий графа и подбежала к матери. Обливаясь слезами, она обняла Флурию и воскликнула достаточно громко, чтобы слышали все:

– Я навлекла на тебя бесчестье, причинила тебе невыразимую боль! Прости меня! Мы с сестрой любим тебя, хотя и приняли крещение. Сможете ли вы с Меиром нас простить?

Она не стала ждать ответа, а просто обняла Меира. Тот без слов поцеловал ее, белый от страха и растерявшийся от всего происходящего.

Леди Маргарет сверлила Розу угрюмым взглядом, потом обернулась к дочери и зашептала ей что-то.

Девочка сейчас же подошла к Розе, обнимавшей за плечи Флурию, и спросила:

– Но почему, Лия, ты не написала нам о том, что приняла крещение?

– Как я могла? – отозвалась Роза, по-прежнему обливаясь слезами. – Что я могла вам рассказать? Ведь вы понимаете, каким ударом стало все это для моих любящих родителей. Что им оставалось делать, кроме как послать за солдатами графа и отправить меня к сестре в Париж? Они так и поступили. Но я не собиралась трубить на всю еврейскую общину о том, что предала родителей.

Она продолжала в том же духе, горестно рыдая и умоляя собравшихся понять ее чувства, так что никто не заметил, что она не произнесла ни одного знакомого имени.

– Если бы я не видела чудесные процессии на празднике, – произнесла она вдруг, на шаг приближаясь к краю пропасти, – я не поняла бы, почему моя сестра Роза приняла крещение. Но я их увидела и поняла, а как только выздоровела, поспешила к сестре. Я не могла предположить, что кто-то обвинит моих родителей в преступлении против меня!

Теперь ее юной собеседнице самой пришлось защищаться.

– Мы думали, что ты умерла, честное слово! – сказала она.

Прежде чем она смогла продолжить, Роза задала вопрос:

– Как вы могли усомниться в доброте моих родителей? Ведь вы бывали у нас в доме. Как же вы могли подумать, что они могут причинить мне вред?

Леди Маргарет с дочерью уже качали головами и бормотали, что они лишь делали то, что считали правильным, и их нельзя за это винить.

Пока все шло хорошо. Но теперь брат Антуан возвысил голос, эхом отразившийся от стен.

– Все это отлично сыгранная пьеса, – заявил он. – Мы прекрасно знаем, что у Флурии, дочери Эли, сегодня прибывшего в город, были дочери-близнецы. Однако они не приехали вдвоем, чтобы доказать невиновность Флурии. Откуда нам знать, что ты Лия, а не ее сестра Роза?

Со всех сторон голоса повторяли тот же вопрос.

Роза ни секунды не колебалась.

– Отец, – обратилась она к священнику, – разве моя сестра, новообращенная христианка, приехала бы сюда, чтобы защищать преступных родителей, если бы они совершили убийство? Вы должны мне поверить. Я Лия. И сейчас я хочу одного: вернуться к сестре в Париж вместе с моим опекуном графом Найджелом.

– Но как мы можем быть уверены? – спросил епископ. – Ведь близнецы похожи как две капли воды.

Он жестом велел Розе подойти ближе.

Зал был наполнен гулом сердитых спорящих голосов.

Но ничто не встревожило меня так, как решимость леди Маргарет: она выдвинулась вперед и, прищурившись, уставилась на Розу.

Роза снова повторила, что готова поклясться на Библии: она Лия. Теперь она жалеет, что сестра не приехала вместе с ней, но они даже подумать не могли, что друзья ей не поверят.

Леди Маргарет вдруг выкрикнула:

– Нет! Это не та девочка! Это ее двойник, но с другой душой и другим сердцем.

Мне показалось, что толпа сейчас взорвется. Злобные вопли неслись со всех сторон. Епископ потребовал:

– Тишина! Принесите Библию, чтобы девочка поклялась. И еще принесите священную книгу евреев. Пусть ее мать поклянется, что это ее дочь Лия.

Роза и Флурия испуганно переглянулись. Роза снова заплакала и кинулась в объятия матери. Флурия выглядела изможденной после заключения в башне, слабой и не способной что-либо сказать или сделать.

Книги принесли, но я так и не понял, что это за «священная книга евреев».

Меир и Флурия пробормотали ту ложь, какая от них требовалась.

Роза же потянулась к толстой Библии в кожаном переплете и, не раздумывая, положила на нее руку.

– Клянусь, – сказала она, и голос ее от волнения звучал приглушенно и хрипло, – клянусь всем, во что я верю как христианка: я Лия, дочь Флурии, воспитанница графа Найджела. Я приехала, чтобы восстановить доброе имя матери. Я прошу об одном: пусть мне позволят покинуть этот город в уверенности, что мои родители-иудеи свободны и не понесут наказания за мое отречение.

– Нет! – выкрикнула леди Маргарет. – Лия никогда не была так красноречива, никогда в жизни! Она показалась бы немой по сравнению с этой девушкой. Говорю вам, девушка обманывает нас. Она сама участвовала в убийстве сестры!

Тут граф вышел из себя. Он закричал так громко, как не кричал в этом зале никто, кроме епископа.

– Как вы смеете подвергать сомнению мои слова? – возмутился он и сверкнул глазами на епископа. – А вы? Как вы смеете сомневаться, если я говорю вам, что являюсь опекуном обеих девочек, а их образованием занимается мой брат?

Вперед вышел Годуин.

– Ваше преосвященство, прошу вас, не позволяйте делу зайти слишком далеко. Отпустите всех этих добрых иудеев по домам. Неужели вы не понимаете, какую боль испытывают родители, когда дети отрекаются от веры отцов? Я наставник этих девочек, я горжусь ими и люблю их истинной христианской любовью, но я не могу не сострадать их несчастным родителям.

На мгновение повисла тишина, если не считать лихорадочных шепотков. Толпа колыхалась из стороны в сторону, как будто народ собрался сыграть в какую-то странную игру.

Теперь все зависело от того, что скажет леди Маргарет.

Она уже хотела что-то возразить, нацелив указательный палец на Розу, как вдруг из толпы выступил старый Эли, отец Флурии. Он выкрикнул:

– Я требую, чтобы меня выслушали!

Годуин замер от тревоги. Флурия припала к груди Меира.

Старик дождался полной тишины. Он вышел вперед, поддерживаемый Розой, и остановился, вперив невидящий взгляд в лицо леди Маргарет. Роза застыла между ними.

– Леди Маргарет, тайный друг моей дочери Флурии и ее славного мужа Меира, как смеете вы сомневаться в рассудке деда Лии? Это моя внучка, и я узнал ее, несмотря на все ваши сомнения. Стал бы я обнимать вероотступницу? Нет, никогда. Но это Лия. Я узнал бы ее, даже если бы тысячи Роз заполнили зал, утверждая обратное. Я знаю ее голос. Я знаю ее так, как не может знать ни один зрячий человек. Или вы не верите моим сединам, моему разуму, моей честности и чести?!

Он протянул руки к Розе, и девочка упала в его объятия. Старик прижал внучку к своему плечу.

– Лия, – прошептал он. – Лия, девочка моя!

– Но я просто хотела… – заикнулась леди Маргарет.

– Молчите, говорю вам, – сказал Эли так громко, словно хотел, чтобы все в большом зале слышали его. – Это Лия. И я, столько лет возглавлявший синагогу, подтверждаю это. Подтверждаю. Да, мои внучки вероотступницы, а посему должны быть изгнаны из еврейской общины. Мне горько, очень горько сознавать это, но еще более горько мне видеть упрямство той христианки, которая явилась причиной вероотступничества. Ведь если бы не вы, Лия никогда не покинула бы любящих родителей!

– Я делала только то, что…

– Вы вырвали сердце у этой семьи, – обвинял он. – И вот теперь вы отказываетесь от нее, когда она проделала такой трудный путь, чтобы спасти мать? У вас самой нет сердца, госпожа. А ваша дочь, какую роль во всем этом деле играет она? Я призываю вас доказать, что перед вами не та девушка, какую вы знали. Приведите одно-единственное свидетельство того, что это не Лия, дочь Флурии!

Толпа разразилась криками и аплодисментами. Люди говорили:

– Старый еврей говорит правду!

– Да, как они могут это доказать?

– Он узнает ее по голосу! – И еще сотни вариаций на ту же тему.

Леди Маргарет разразилась слезами, но их заглушили рыдания Розы.

– Я никому не хотела причинить вреда! – вдруг выкрикнула леди Маргарет. Она протянула руки к епископу. – Я вправду думала, что девочка мертва, и считала себя виновной в ее смерти.

Роза повернулась к ней.

– Леди, утешьтесь, умоляю вас, – проговорила она робко, путаясь в словах.

Толпа умолкла, когда она заговорила. Епископ раздраженно махнул рукой на святых отцов, которые начали переругиваться между собой, а брат Антуан застыл, не веря глазам.

Роза продолжала голосом нежным и слабым:

– Леди Маргарет, если бы не ваша доброта, я никогда бы не отважилась принять крещение и присоединиться к моей сестре. Ее письма побудили меня пойти с вами на рождественскую службу, но именно вы укрепили во мне решимость. Умоляю, простите меня! Простите от всего сердца за то, что не написала вам, не поблагодарила вас. Я так люблю маму… О, неужели вы не понимаете? Умоляю вас!

Леди Маргарет больше не могла сопротивляться. Она обняла Розу, повторяя, как она жалеет о том, что причинила всем столько страданий.

– Ваше преосвященство! – Эли обратился к епископу, повернувшись к судейскому столу. – Не позволите ли вы нам вернуться в наши дома? Конечно, Флурия и Меир после такого скандала покинут гетто, но никто из иудеев не совершил никакого преступления. С вероотступничеством наших детей мы разберемся позже, ибо они все еще… дети.

Леди Маргарет и Роза обнимались, обливаясь слезами, шептали что-то друг другу, а маленькая Элеонора обнимала их обеих.

Флурия и Меир молча стояли и смотрели, а с ними лекарь Исаак и другие евреи – видимо, члены его семьи, бывшие узники замка.

Епископ сел и вскинул руки, жестом обозначая бессилие что-либо изменить.

– Что ж, очень хорошо. Все разрешилось. Вы признаете, что эта девочка есть Лия?

Леди Маргарет энергично закивала.

– Скажи, – обратилась она к Розе, – простишь ли ты меня за те страдания, которые я причинила твоей матери?

– Прощаю от всего сердца, – ответила Роза.

Она добавила что-то еще, но тут вся толпа пришла в движение.

Епископ объявил, что расследование закончено. Доминиканцы злобно посматривали на участников процесса. Граф приказал своим солдатам садиться по коням и знаком призвал Флурию и Меира без промедлений следовать за ним.

Я стоял неподвижно и наблюдал. Я видел, что доминиканцы попятились назад и окидывают каждого из присутствующих ледяными взглядами.

Однако Флурию и Меира уже вывели из зала, старик вышел вместе с ними, удалилась и Роза. Она обнимала леди Маргарет и маленькую Элеонору, все три женщины плакали.

Я поглядел через арку дверей и увидел, гак все семейство, включая учителя Эли, грузится в повозку, а Роза в последний раз обнимает на прощание леди Маргарет.

Остальные евреи уже спускались с холма. Солдаты сидели в седлах.

Я словно очнулся от сна, когда Годуин дернул меня за рукав.

– Уходим сейчас же, пока положение не изменилось.

Я отрицательно покачал головой:

– Уезжайте. Я останусь. Если опять начнутся волнения, я должен быть здесь.

Он хотел возразить, но я напомнил, что ему тоже надо поспешить и уехать как можно скорее.

Епископ поднялся из-за стола и вышел из зала в сопровождении священников в белых рясах.

Толпа расступилась и рассеялась. Все наблюдали, как повозка съезжает с холма, охраняемая с обеих сторон всадниками графа. Сам граф Найджел ехал позади, выпрямившись в седле, отставив в сторону левый локоть, словно его рука лежала на рукояти меча.

Я развернулся и выглянул во двор.

Оставшиеся там люди рассматривали меня и доминиканцев за моей спиной.

Я зашагал вниз с холма, ускоряя шаг. Я видел, что евреи беспрепятственно идут вперед, а экипаж набирает скорость. Внезапно лошади перешли в галоп, и отряд начал стремительно удаляться. Еще несколько минут, и они покинут город.

Я еще прибавил шагу. Я видел впереди собор, и инстинкт подталкивал меня в его сторону. Однако за спиной послышались шаги.

– Куда это ты направился, брат Тоби? – раздался злобный голос брата Антуана.

Я не останавливался, хотя он положил твердую ладонь мне на плечо.

– Иду в собор, чтобы поблагодарить Господа. Куда же еще?

Я шел так быстро, как только мог, не сбиваясь на бег. Но внезапно братья-доминиканцы окружили меня, а вместе с ними и множество горожан разбойничьего вида, смотревших на меня с любопытством и подозрением.

– Думаешь укрыться там! – воскликнул брат Антуан. – Не выйдет.

Мы были у подножия холма, когда он резко развернул меня и ткнул пальцем мне в лицо.

– Да кто ты такой, брат Тоби? Ты явился сюда, чтобы помешать нам. Ты привез из Парижа девочку, которая вовсе не та, за кого себя выдает.

– Вы слышали решение епископа, – ответил я.

– Да, и оно останется в силе, и все будет хорошо. Но кто ты такой и откуда явился?

Я уже видел величественный фасад собора и двигался по улицам в его сторону.

Внезапно брат Антуан рванул меня к себе, но я высвободился из его хватки.

– Никто о тебе не слышал, – сказал один из доминиканцев. – Ни один из наших братьев в Париже, ни один из наших братьев в Риме, ни один из наших братьев в Лондоне. Мы написали достаточно писем и в Лондон, и в Рим, чтобы понять – ты не из нашего ордена!

– Никто, – заявил брат Антуан, – ничего о тебе не знает, странствующий ученый!

Я продолжал идти вперед, слышал за спиной топот их ног, и думал про себя: «Я увожу их от Флурии и Меира, как Крысолов из Гамельна».

Наконец я добрался до площади перед собором, и тут двое монахов вцепились в меня.

– Ты не войдешь в собор, пока не дашь нам ответ. Ты не из наших. Кто послал тебя сюда, чтобы ты изображал доминиканца? Кто послал тебя в Париж за этой девчонкой, выдавшей себя за собственную сестру?

Со всех сторон меня окружили крепко сбитые молодые люди. В толпе опять появились женщины и дети, опять зажглись факелы, рассеивая сумрак короткого зимнего дня.

Я попытался освободиться, но это привело лишь к тому, что меня схватили и держали еще крепче. Кто-то сорвал у меня с плеча кожаный мешок.

– Посмотрим, какие там у тебя рекомендательные письма! – произнес один монах и вытряхнул мешок.

Оттуда выпали серебряные и золотые монеты, раскатившиеся повсюду.

В толпе раздались крики.

– Тебе нечего сказать? – спросил брат Антуан. – Признаешь, что ты обманщик? Что мы преследовали не того мошенника? Мы знаем о тебе только одно – ты не наш брат, ты не доминиканец!

Я яростно пнул его, оттолкнул назад и повернулся к дверям собора. Бросился бежать к храму, но какой-то молодой мужчина перехватил меня и ударил спиной о каменную стену так, что все померкло у меня перед глазами.

О, это могло бы длиться вечно. Но я не захотел. Я открыл глаза и увидел, что священники пытаются сдержать озверевшую толпу. Брат Антуан кричал, что они сами разберутся с этим делом, а люди должны успокоиться. Однако толпа успокаиваться не собиралась.

Люди схватили меня за рясу и сорвали ее. Кто-то дернул мою правую руку, и я ощутил, как резкая боль растеклась по плечу. Меня снова ударили о стену.

Я видел толпу короткими вспышками, как будто сознание включалось и отключалось, включалось и отключалось. Медленно-медленно прорисовывалась жуткая картина.

Священников оттеснили назад. Теперь меня окружали самые злобные горожане и горожанки.

– Не священник, не монах, обманщик! – неслись крики.

Они били меня, пинали и стаскивали с меня одежду, а за этой колышущейся массой я смутно различал иные фигуры. Я узнавал их – силуэты тех, кого я убил.

Ближе всех ко мне – погруженный в молчание, отделенный от людской свалки, невидимый для негодяев, вымещавших на мне свою злобу, – стоял тот самый мужчина, которого я убил последним в гостинице «Миссион-инн». Рядом с ним была юная девушка со светлыми волосами – много лет назад я застрелил ее в борделе Алонсо. Они смотрели на меня, и на их лицах я видел не осуждение, не ликование, а лишь тихую печаль и изумление.

Кто-то схватил меня за голову. Меня били головой о камни, и я чувствовал, как кровь струится по шее, стекает по спине. В какой-то миг я перестал что-либо видеть.

Со странной отрешенностью я размышлял над вопросом, который задавал Малхии, но не получил ответа: «Могу ли я умереть в этом времени? Возможно ли такое?» Но я не стал звать его.

Падая все ниже под градом ударов, пока кожаные башмаки пинали меня по ребрам и по животу, пока дыхание и зрение покидали меня, пока боль пронизывала мою голову и мои конечности, я молился: «Милостивый Боже, прости меня за то, что я отдалился от Тебя».