Текст книги "Песнь серафимов"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

7
МЕИР И ФЛУРИЯ

В ярком потоке света стоял высокий темноволосый мужчина. Его глубоко посаженные глаза пристально вглядывались в нас. На нем был костюм из коричневого узорчатого шелка с традиционной желтой нашивкой. Его высокие скулы блестели, как отполированные, так сильно было обтянуто кожей осунувшееся, побелевшее лицо.

– Пока они ушли, – доверительно сказал шериф. – Впусти нас. Собирайтесь, ты и твоя жена пойдете вместе со мной.

Мужчина отодвинулся, и мы с шерифом быстро проскользнули в дом.

Я поднялся вслед за шерифом по узкой, ярко освещенной лестнице в прекрасную комнату, где у большого очага сидела изящная и элегантная женщина.

В тени замерли две служанки.

Пол был покрыт богатым турецким ковром. Стены украшали гобелены с геометрическими орнаментами. Но главным украшением комнаты являлась сама хозяйка.

Она была моложе леди Маргарет. Белый платок и покрывало почти полностью скрывали ее волосы, подчеркивая красоту оливковой кожи и глубоких карих глаз. Платье насыщенного розового цвета с пышными рукавами было застегнуто поверх туники, расшитой золотом. На ногах у Флурии были тяжелые башмаки, на спинке стула висел плащ. Она собиралась и приготовилась выйти из дома.

У дальней стены высился громадный книжный шкаф, заставленный томами в кожаных переплетах. На простом широком деревянном столе помещались рукописные книги, по виду напоминающие бухгалтерские, и отдельные листы пергамента с записями. В стороне лежали два тома в темных обложках. Еще я заметил на противоположной стене нечто вроде карты, однако она находилась слишком далеко от источника света, чтобы утверждать наверняка.

В комнате горел жарко большой камин. Перед очагом стояли тяжелые, темные, украшенные резьбой стулья с подушками на сиденьях. В тени виднелись еще скамьи, выстроенные аккуратно в ряд, словно сюда время от времени приходили ученики.

Женщина сейчас же встала и взяла со спинки стула свой плащ с капюшоном. Она заговорила, негромко и спокойно.

– Не хотите ли выпить подогретого вина, прежде чем идти, шериф?

Ее муж застыл неподвижно, наблюдая за развитием событий, словно не знал, что делать, и очень этого стыдился. Многие сочли бы его красивым: у него были прекрасные изящные руки, мягкие глубокие глаза. Он казался несчастным, потерявшим надежду. Мне отчаянно хотелось его подбодрить.

– Я знаю, что нужно сделать, – сказала женщина. – Вы заберете меня в замок, чтобы провести расследование.

Она напоминала мне кого-то из моих знакомых, но я не мог понять, кого именно и к чему бы это, а времени на размышления не было. Она продолжала:

– Мы беседовали со старейшинами, с учителем в синагоге. Мы беседовали с Исааком и с сыновьями. Мы договорились. Меир напишет в Париж нашим родственникам. Дочь пришлет письмо, подтверждающее, что она жива…

– Этого недостаточно, – заметил шериф. – Оставлять Меира здесь рискованно.

– Почему вы так думаете? – спросила она. – Все знают, что без меня он из Норвича не уедет.

– Это правда, – поразмыслив, согласился шериф. – Ладно, хорошо.

– И он напишет, чтобы прислали тысячу золотых марок на доминиканский монастырь.

Шериф бессильно развел руками и кивнул.

– Позвольте вам напомнить, – негромко произнес Меир. – Я должен написать письма и обсудить все с остальными.

– В этом доме тебе угрожает опасность, – сказал шериф. – Чем быстрее ты достанешь деньги, хотя бы у здешних евреев, тем лучше для тебя. Но иногда денег недостаточно, чтобы уладить такое дело. Лучше всего послать за твоей дочерью и привезти ее домой.

Меир покачал головой.

– Я не хочу, чтобы она еще раз отправлялась в путь по такой погоде. – Голос у него дрожал. Я понял, что он говорит неправду, и ему ужасно стыдно за это. – Тысяча золотых марок и списание всех долгов. Я не занимаюсь ростовщичеством, как многие другие, – продолжал он. – Я ученый, вы прекрасно это знаете, и сыновья ваши знают, господин шериф. Но я могу еще раз переговорить с людьми, и мы, конечно же, соберем необходимую сумму…

– Что ж, пусть будет так, – сказал шериф. – Но есть еще один вопрос, который мне нужно выяснить, чтобы защищать вас и дальше. Где ваша священная книга?

Меир, и без того бледный, совсем побелел. Он медленно приблизился к письменному столу и взял большой том в кожаном переплете. На обложке были вытисненные золотом еврейские буквы.

– Тора, – шепотом произнес он и с несчастным видом взглянул на шерифа.

– Положи на нее руку и поклянись, что ты не виновен в том, в чем тебя обвиняют.

Казалось, еврей сейчас потеряет сознание. В его глазах застыло какое-то отстраненное выражение, словно он спит и ему снится кошмар. Но разумеется, сознания он не потерял.

Мне отчаянно хотелось вмешаться, но что я мог поделать?

«Малхия, помоги ему!»

Наконец, уравновесив тяжелую книгу на левой руке, Меир положил сверху правую и проговорил тихим дрожащим голосом:

– Клянусь, что никогда в жизни не причинял вреда ни одному человеческому существу и ни за что не причинил бы вред Лии, дочери. Клянусь, что никогда не делал ей ничего плохого, что заботился о ней с любовью, как самый нежный отчим, и что она… покинула нас.

Он взглянул на шерифа.

Шериф понял, что девочка мертва.

Но он лишь помолчал немного, затем кивнул.

– Пойдем, Флурия, – сказал шериф. Он посмотрел на Меира. – Я прослежу, чтобы ее устроили со всеми удобствами, в безопасности. Я прикажу солдатам сообщить новость всему городу. Я сам поговорю с доминиканцами. И ты тоже можешь! – взглянул он на меня. Затем продолжил, обращаясь к Меиру: – Собери деньги как можно скорее. Спиши столько долгов, сколько сможешь. Это обойдется общине в круглую сумму, но иначе нельзя.

Флурия со служанками пошла вниз по лестнице, и шериф последовал за ними. Я услышал, как внизу кто-то запер входную дверь на засов.

Хозяин недоверчиво смотрел на меня.

– Почему ты хочешь мне помочь? – произнес он.

Меир выглядел до предела подавленным и опустошенным.

– Потому что ты молился о помощи, – ответил я. – И если я смогу стать ответом на твои молитвы, я стану им.

– Ты смеешься надо мной, брат? – спросил он.

– Нисколько, – отозвался я. – Но что касается девочки, Лии… Она мертва?

Он молча смотрел на меня один долгий миг. Затем сел за письменный стол.

Я сел на темный стул с высокой спинкой, стоявший напротив. Мы глядели друг другу в глаза.

– Я не знаю, откуда ты пришел, – начал он едва слышно. – Не знаю, почему я тебе верю. Ты понимаешь не хуже меня, что твои братья-доминиканцы нарочно устроили эту травлю. Поход за святым, вот в чем их цель. Как будто маленький святой Уильям не останется в Норвиче навечно.

– Я знаю историю маленького святого Уильяма, – сказал я. – Много раз ее слышал. Ребенок, распятый иудеями в Песах. Сплошная ложь. А гробница привлекает в Норвич паломников.

– Только не говори таких слов за стенами нашего дома, – предупредил Меир. – Тебя разорвут на куски.

– Я пришел не для того, чтобы спорить с ними на эту тему. Я пришел, чтобы помочь разрешить твою проблему. Расскажи, что случилось и почему вы не сбежали.

– Бежать? – переспросил он. – Если бы мы сбежали, нас обвинили бы в преступлении и отправили бы за нами погоню. Безумие затронуло бы не только Норвич, но и любого еврея, приютившего нас. Поверь мне, в этой стране бунт в Оксфорде способен породить бунт в Лондоне.

– Да, ты прав. Но что именно произошло?

Его глаза наполнились слезами.

– Она умерла, – прошептал он. – От заворота кишок. Под конец боль прекратилась, как часто бывает. Она была спокойна. Только стала очень холодная, потому что мы обкладывали ее компрессами. Когда к ней пришли ее приятельницы, леди Маргарет и Нелл, казалось, что лихорадка прошла. Рано утром она умерла на руках Флурии, и Флурия… Но я не могу рассказать тебе всего.

– Она похоронена под старым дубом?

– Конечно же нет, – ответил он, усмехнувшись. – Те пьянчуги не видели, как мы выносили ее. Никто нас не видел. Я нес ее, прижимая к груди обеими руками, нежно, как невесту. И мы не один час шли по лесу, пока не вышли на берег реки с мягкой почвой. Вот там, в неглубокой могиле, мы предали ее тело земле, завернув в простыню, а потом вместе молились, закладывая могилу камнями. Это все, что мы смогли для нее сделать.

– В Париже есть кто-нибудь, кто сможет написать письмо, которому здесь поверят? – спросил я.

Меир поднял голову, словно очнулся от сна. Он изумился тому, что я готов потворствовать обману.

– Наверняка там есть еврейская община…

– О, конечно, – сказал он. – Мы недавно переехали сюда. Этот дом достался мне в наследство от дяди, а вместе с домом и ссуды горожанам… Да, в Париже имеется еврейская община. А еще там живет один монах-доминиканец, который, возможно, согласится нам помочь. Не потому, что ему хватит бесстыдства написать письмо, подтверждающее, что мертвая девушка жива. Просто он нам друг и останется нашим другом даже в этом деле. Он поверит нам, он станет за нас просить.

– Возможно, именно это нам и нужно. Он ученый?

– Великолепно образованный человек, учился у лучших учителей. Доктор права и теолог. Он питает к нам огромную благодарность за одну весьма необычную услугу. – Меир вдруг остановился. – А может быть, я ошибаюсь? Вдруг он выступит против нас? Всевышний знает, что у него для этого есть причина.

– Объясни мне, в чем дело.

– Нет, я не могу.

– И как же ты поймешь, будет он вам помогать или наоборот?

– Флурия должна знать. Флурия точно знает, что делать, и только Флурия может все спланировать. Если Флурия скажет, что мне надо написать этому человеку…

Он снова замолчал. Он никак не мог принять решение. Да, он ничего не решал сам.

– Нет, я не могу ему написать. Я сошел с ума, если думаю об этом. Вдруг он приедет и обвинит нас?

– Что он за человек? – спросил я. – И какое отношение он имеет к тебе и Флурии?

– О, на этот вопрос я тоже не могу ответить, – сказал Меир.

– А если я отправлюсь к нему, поговорю с ним сам? Сколько времени займет дорога до Парижа? Ты сумеешь списать достаточно долгов и собрать достаточно золота, если я дам слово горожанам, что скоро вернусь с большей суммой? Расскажи мне об этом человеке. Почему ты думаешь, что он может помочь?

Меир до крови закусил губу и откинулся на спинку стула.

– Но без Флурии, – бормотал он, – я не должен делать этого, даже если он может спасти нас. Если кто-нибудь может спасти нас.

– Ты говоришь о родне девочки по отцовской линии? – спросил я. – Это ее дед? Ты надеешься получить золото от него? Я слышал, что ты назвал себя ее отчимом.

Он отмахнулся от вопроса.

– У меня полно друзей. Деньги – это не проблема. Деньги я найти сумею. Если надо, получу их из Лондона. О Париже речь зашла для того, чтобы дать нам больше времени. Поскольку мы утверждаем, что Лия отправилась туда, письмо из Парижа подтвердит наши слова. Нашу ложь. Ложь! – Меир опустил голову. – Но этот человек… – Он снова замолк.

– Меир, этот доктор права очень помог бы нам. Доверься мне. Если влиятельный доминиканец согласится приехать, он мог бы приструнить здешнюю немногочисленную братию и остановить безумную охоту за новой святой. Ведь именно эта цель поддерживает огонь, а человек образованный и разумный сразу все поймет. Норвич – это не Париж.

На лице Меира застыла невыразимая печаль. Он не мог говорить. Он был раздавлен.

– Я всегда был ученым, – произнес он, вздыхая. – У меня нет житейской сообразительности. Тысячу марок я достану, а что касается этого человека… Понятия не имею, на что он способен. О, если бы Флурию не увели.

– Тогда позволь мне переговорить с ней, – предложил я. – Напиши письмо и записку для шерифа, чтобы мне разрешили поговорить с твоей женой наедине. Меня пустят в замок. У шерифа сложилось обо мне благоприятное мнение.

– А ты сохранишь в тайне ее все слова, просьбы и признания?

– Да, как если бы я был священником, хотя я не священник. Меир, доверься мне. Я здесь ради тебя и Флурии, других причин нет.

Он улыбнулся самой печальной улыбкой.

– Я молился, чтобы ангел спустился с небес, – сказал он. – Я пишу стихи, я молюсь. Я умоляю Всевышнего поразить моих врагов. Я просто мечтатель и поэт.

– Поэт, – повторил я, размышляя и улыбаясь.

Меир сидел, откинувшись на спинку стула, такой же изящный, как его жена, стройный и трогательно одухотворенный. Он назвал себя этим прекрасным словом: поэт – и сам застеснялся.

Люди снаружи готовили ему смерть. Я в этом не сомневался.

– Ты поэт и человек с чистой душой, – сказал я. – Ты молился и верил.

Он кивнул. Взглянул на свои книги.

– И я клянусь священными книгами.

– Ты говоришь правду, – кивнул я.

Но я понимал, что дальнейшая беседа с ним ни к чему не приведет.

– Да, это правда, и шериф это знает. – Он был близок к тому, чтобы сломаться.

– У нас нет времени на рассуждения, – сказал я. – Напиши письмо, Меир. Я не поэт и не мечтатель. Но я попытаюсь стать для тебя ангелом Господним. Пиши!

8
СТРАДАНИЯ НАРОДА

Я достаточно знал об этой исторической эпохе и понимал, что люди в те времена обычно сидели дома по ночам, особенно в метель. Однако Меир написал красноречивое письмо, объясняющее шерифу и капитану стражи, которого он знал по имени, что я должен безотлагательно увидеться с Флурией. Он также написал письмо для Флурии. Я прочитал его – Меир просил жену переговорить со мной и довериться мне.

Чтобы попасть в замок, нужно было взобраться на холм, а Малхия, к моему огромному разочарованию, сказал одно: что я прекрасно справляюсь со своей миссией. Никаких дополнительных сведений или совета я не получил.

Когда я наконец добрался до той комнаты в замке, где держали Флурию, я замерз, промок и падал от усталости.

Однако то, что я увидел, немедленно восстановило мои силы. Комната с высоченными сводами, расположенная в самой большой башне замка, была великолепна. Флурия, должно быть, не обращала внимания на ковры с изображениями людей, но они висели и лежали повсюду – прекрасные гобелены на стенах и на полу.

Свечи горели в многочисленных высоких железных канделябрах, по пять-шесть штук в каждом. Комната была освещена их мягким светом, а еще пламенем, гудящим в очаге.

Очевидно, в распоряжение Флурии предоставили только эту комнату, так что мы устроились в тени громадной кровати с тяжелым пологом. Как раз напротив выложенного из камней круглого очага, дым от которого уходил в отверстие в потолке.

Кровать была задрапирована красной тканью, имелись резные стулья, просто роскошные, и небольшой письменный стол, который мы поставили между нами, приступая к доверительной беседе.

Флурия села за стол и жестом предложила мне занять стул напротив нее.

В комнате было тепло, даже слишком, и я, с позволения дамы, поставил свои башмаки сушиться у огня. Она предложила мне подогретого вина, как предлагала раньше шерифу, однако я не знал, смогу ли пить вино, даже если захочу, к тому же я его не хотел.

Флурия читала написанное Меиром письмо на древнееврейском языке, в котором он просил ее довериться мне. Она расправила жесткий пергамент и поместила его под книгу в кожаном переплете, лежавшую на столе. Эта книга была гораздо меньше тех томов, что остались у них дома.

На голове Флурии было то же самое покрывало, полностью скрывавшее волосы, однако она сняла богато расшитую накидку и шелковую обтягивающую каппу, оставшись в плотном шерстяном платье с отделанной мехом пелериной и капюшоном, который она откинула.

Она опять напомнила мне кого-то, кого я знал лично, но у меня снова не было времени додумать мысль до конца.

Флурия отложила письмо.

– Действительно ли все, что я расскажу вам, останется строго между нами, как утверждает мой муж?

– Да, несомненно. Я не священник, просто монах. Но я сохраню вашу тайну, как сохранил бы тайну исповеди. Поверьте, я здесь только для того, чтобы помочь вам. Считайте мое появление ответом на ваши молитвы.

– Именно так Меир и пишет о вас, – произнесла она задумчиво. – Что ж, я рада принять вас. Но знаете ли вы, как наш народ страдает в Англии долгие годы?

– Я приехал издалека, но я знаю об этом, – ответил я.

Беседа явно давалась ей гораздо легче, чем Меиру. Она размышляла, но это не замедляло ее речи.

– Когда мне было восемь лет, – сказала она, – всех евреев Лондона отправили в Тауэр для расследования бунта, случившегося после женитьбы короля на Элеоноре Прованской. Мы тогда жили в Париже, но у нас тоже были из-за этого неприятности. Мне было десять, и в одну из суббот, когда все евреи Лондона молились, наши священные книги и Талмуд были изъяты, сотни экземпляров публично сожжены. Разумеется, забрали не все книги. Только то, что сумели найти.

Я покачал головой.

– Мне было четырнадцать, и мы, мой отец Эли и я, жили в Оксфорде, когда студенты устроили бунт и принялись грабить наши дома, потому что много задолжали нам. Если бы нас… – Она помолчала, затем продолжила: – Если бы нас не предупредил один человек, многие лишились бы своих драгоценных книг, однако студенты Оксфорда до сих пор берут у нас деньги в долг и снимают комнаты в домах, которые принадлежат нам.

Я жестом выразил сочувствие. И призвал продолжать.

– Когда мне был двадцать один год, – говорила она, – евреям в Англии запретили есть мясо во время Великого поста и во все остальные христианские посты. – Она вздохнула. – Законов против нас слишком много, чтобы я могла рассказать обо всех. И вот теперь, в Линкольне, два года назад, случилось самое страшное.

– Вы говорите о маленьком святом Хью. Я слышал, люди в толпе упоминали о нем. Я кое-что знаю об этом деле.

– Надеюсь, вы знаете, что все выдвинутые обвинения были ложью. Только представьте, что мы схватили маленького христианского ребенка, увенчали его терновым венцом, пронзили ему руки и ноги и подвергли бичеванию, как Христа Только представьте! Якобы евреи стекались со всей Англии, чтобы участвовать в этом зловещем обряде. Именно в этом нас обвиняли. Наши несчастные соплеменники подверглись пыткам, их заставили оговорить остальных, иначе безумие не распространилось бы так далеко. Король прибыл в Линкольн и вынес приговор бедному неудачнику Копину. Он признался во всех этих невообразимых преступлениях, его повесили, но прежде протащили через город, привязав к лошади.

Я нахмурился.

– Евреев отвезли в Лондон и посадили в тюрьму. Евреев судили. Евреи умерли. И все из-за выдуманной истории о замученном ребенке. Этот ребенок сейчас похоронен в гробнице еще более роскошной, чем гробница маленького святого Уильяма, который стал героем сходной истории много лет назад. Из-за маленького Хью против нас восстала вся Англия. Простые люди слагали об этой истории песни.

– Неужели в мире нет такого места, где вы были бы в безопасности? – спросил я.

– Меня занимает тот же вопрос, – ответила она. – Я жила с отцом в Париже, когда Меир посватался ко мне. Норвич всегда считался мирным местом, давно пережившим историю с маленьким святым Уильямом, а Меир унаследовал здесь собственность дяди.

– Понимаю.

– В Париже наши священные книги тоже были сожжены. А то, что не сожгли, отдали францисканским и доминиканским монахам…

Она помолчала, глядя на мою рясу.

– Продолжайте, прошу вас, – сказал я. – Даже не думайте, что я хоть в чем-то могу быть против вас. Я знаю, что члены обоих орденов изучали Талмуд. – Жаль, что я не помнил подробностей. – Расскажите мне, что еще случилось?

– Вы знаете, что великий король, его величество Людовик, ненавидит нас, преследует нас, отнимает у нас собственность, чтобы собрать деньги на свой Крестовый поход.

– Да, об этом я знаю, – ответил я. – Крестовые походы дорого обходятся евреям повсюду.

– Однако в Париже наши ученые мужи, в том числе и мои родственники, боролись за Талмуд, отнятый у нас. Они написали прошение самому Папе, и Папа признал, что дело о Талмуде надо вынести на суд. Наша история складывается не только из преследований. У нас есть ученые мужи. У нас есть достижения. Во всяком случае, в Париже наши учителя красноречиво выступали в защиту еврейских священных книг, говорили об их великой ценности, о том, что Талмуд не представляет никакой угрозы для христиан, которые общаются с нами. Да, суд был затеян напрасно. Но как наши ученые могли продолжать занятия, когда у них отняты книги? Теперь многие в Оксфорде и Париже хотят изучать древнееврейский язык. Ваша братия хочет изучать древнееврейский. У моего отца всегда были студенты из числа христиан…

Она замолчала. Что-то сильно взволновало ее. Она поднесла руку ко лбу и в тот же миг заплакала, к чему я не был готов.

– Флурия, – произнес я поспешно, удержавшись от прикосновения, что она могла бы расценить как неприличный жест. – Я знаю об этих судилищах и бедствиях. Я знаю, что ростовщичество запрещено в Париже королем Людовиком, что он изгнал из города всех, кто не подчинился новому закону. Я знаю, отчего ваш народ обратился к этому занятию, и я знаю, что в Англии вы оказались именно по этой причине – потому что одалживать деньги баронам и церкви выгодно. Вам нет нужды оправдываться передо мной за свой народ. Но скажите мне, что нужно сделать, чтобы предотвратить новую трагедию?

Флурия перестала плакать. Она протянула руку к своему плащу, достала шелковый платок и утерла глаза.

– Простите меня за такую слабость. Для нас нет безопасного места. Париж не исключение, хотя многие там изучают наш древний язык. Париж, наверное, во многих смыслах самое удобное место для проживания, но и Норвич казался вполне мирным. Во всяком случае, Меиру.

– Меир говорил, что какой-то человек в Париже может вам помочь, – произнес я. – Но он сказал, что только вы можете решить, стоит ли к нему обращаться. И еще, Флурия, я должен признаться вам кое в чем. Я знаю, что ваша дочь Лия умерла.

Она снова разразилась слезами и отвернулась от меня, прижимая к лицу платок.

Я ждал. Я сидел и слушал потрескивание дров в очаге, давая ей время прийти в себя. Затем я произнес:

– Много лет назад я потерял брата и сестру. – Я выдержал паузу. – Но представить боль матери, потерявшей ребенка, я не могу.

– Брат Тоби, вы не познали и половины этой боли. – Она снова повернулась ко мне, крепко сжимая в кулаке платок. Взгляд широко раскрытых глаз был мягким. Она тяжело вздохнула. – Я потеряла двоих детей. А что касается того человека в Париже, я уверена, он пересечет море, чтобы меня защитить. Но я представить не могу, что с ним будет, когда он узнает о смерти Лии.

– Может быть, вы позволите мне помочь вам в принятии решения? Если вы захотите, чтобы я отправился в Париж за этим человеком, я сейчас же отправлюсь.

Она долго смотрела на меня.

– Не сомневайтесь во мне, – сказал я. – Я странствую по свету, но твердо уверен, что здесь оказался по воле Господа. Я верю, что послан вам в помощь. И рискну чем угодно, лишь бы исполнить то, что должен.

Она продолжала размышлять, и не без причины. С чего бы ей доверять мне?

– Вы сказали, что потеряли двоих детей. Расскажите мне, как это случилось. И расскажите мне об этом человеке. Что бы вы ни рассказали, я не использую вашу историю кому-то во вред, а лишь для того, чтобы помочь вам все обдумать.

– Хорошо, – сказала она. – Я открою вам все. Может быть, так мы найдем решение. Потому что перед нами разворачивается не обычная трагедия, и это не обычная история.