Текст книги "Воскрешение на Ресуррекшн-роу"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Доминик подавился гусем. Комната поплыла у него перед глазами, и с минуту он опасался, что сейчас покроет себя позором, так как его стошнит прямо на стол. Постепенно он пришел в себя, вытер рот салфеткой и наконец встретился взглядом с Карлайлом, который с любопытством наблюдал за ним. Он не знал, что и сказать. Это человек просто невозможен.

– Простите, – с улыбкой произнес Карлайл. – Мне не следовало портить хороший ленч разговорами о политике.

– О п-политике? – запинаясь, повторил обескураженный Доминик.

– Весьма неприятно, – согласился Карлайл. – Гораздо приятней беседовать о скачках или о моде. Как я видел, ваш друг Флитвуд носит теперь пиджаки нового покроя. Ему идет, как вы считаете? Нужно посмотреть, сможет ли мой портной сделать что-нибудь в этом духе.

– О чем вы, черт побери, толкуете? – в сердцах спросил Доминик. – Вы сказали «крысы». Я же слышал!

– Возможно, мне бы следовало сказать «работные дома». – Карлайл тщательно выбирал слова. – Или «законы о детях бедняков». Непонятно, что с этим делать. Вся семья в работном доме, и дети тоже, в окружении бродяг и попрошаек. Никакого образования и бесконечная работа с раннего утра до поздней ночи. Но это лучше, чем умереть с голоду или замерзнуть насмерть. Вы видели людей, которые попадают в работные дома? Представьте себе, какое влияние они оказывают на ребенка четырех-пяти лет. Вам известно, какие там болезни, какая пища и какая антисанитария?

Доминик вспомнил собственное детство: няня, потом гувернантка, затем школа, долгие летние каникулы. Рисовый пудинг, который он терпеть не мог, в пять часов чай с вареньем, чаще всего малиновым. А еще – песни у рояля, игра в снежки, крикет в солнечный день, сливы, которые они крали, разбитые окна, порка за дерзость…

– Вздор! – резко сказал он. – Предполагается, что работные дома – временный выход для тех, кто не может найти работу. Это же благотворительность, которой занимается приход.

– Да уж, благотворительность! – Карлайл очень ясными глазами смотрел на Доминика. – Дети трех-четырех лет вместе с отбросами общества. С самой колыбели они познают свою беспомощность. А сколько их умирает от гнилой пищи, духоты, от болезней, которыми они заражают друг друга…

– Тогда нужно положить этому конец! – решительно заявил Доминик. – Закрыть работные дома.

– Конечно, – согласился Карлайл. – Но что же дальше? Если дети не будут ходить хоть в какую-то школу, то никогда не научатся даже читать и писать. Как же им выбраться из этого заколдованного круга: бродяжничество, работный дом, затем снова улица и так далее? Что им делать? Подметать перекрестки зимой и летом? Идти на панель, а когда постареют – в потогонное заведение? Вы знаете, сколько получает швея за одну рубашку? Швы, манжеты, воротники, петли, четыре ряда швов спереди – за всю работу полностью?

Доминик вспомнил, сколько стоят его собственные рубашки.

– Два шиллинга? – предположил он, слегка сбавив цену.

– Какая неслыханная щедрость! – с горечью произнес Карлайл. – За такие деньги ей придется сшить десяток рубашек!

– Но как же они живут? – Гусь стыл на тарелке Доминика.

Карлайл развел руками.

– Большинство занимается по ночам проституцией, чтобы прокормить своих детей. А когда дети подрастут, они тоже идут работать – или вся семья попадает в работный дом, и цикл начинается снова!

– А как насчет их мужей? Ведь у некоторых, конечно, есть мужья? – Доминик цеплялся за какое-то логичное объяснение.

– О да, у некоторых есть, – ответил Карлайл. – Но дешевле нанять женщину, нежели мужчину: ей меньше платят. Поэтому мужчины остаются без работы.

– Это же… – Доминик не находил слов. Он сидел, пристально глядя на Карлайла.

– Политика, – пробормотал Карлайл, снова берясь за вилку. – И образование.

– Как вы можете есть? – удивился Доминик. Ему теперь кусок в горло не лез, и казалось неприличным продолжать жевать, если все, что сказал Карлайл, правда.

Сомерсет отправил кусок гуся в рот и сказал:

– Потому что если бы я переставал есть каждый раз, как подумаю о подневольном труде, нищете, болезнях, грязи и невежестве, то я должен был бы постоянно голодать – и что бы это дало? Один раз я попытался попасть в парламент, но проиграл. Мои идеи были крайне непопулярны среди тех, кто имеет право голоса. У подневольных тружеников нет права голоса, в основном это женщины и те, кто еще слишком молод, а также бедняки. Теперь я стараюсь добраться с черного хода до палаты лордов – через таких, как Сент-Джермин с его биллем и ваш друг Флитвуд. Им наплевать на бедняков – вероятно, они никогда не видели ни одного, – но крайне важно, чтобы они поддержали наше дело.

Доминик оттолкнул от себя тарелку. Если это правда, а не мелодраматическая болтовня за ленчем с целью шокировать, то такие люди, как Флитвуд, действительно должны что-то сделать. Карлайл абсолютно прав.

Он выпил вино, порадовавшись его терпкости: хотелось избавиться от стойкого привкуса горечи во рту. Жаль, что он встретил Сомерсета Карлайла. Джентльмены так не поступают: пригласить на ленч и потом обсуждать подобные вещи. Теперь от этих мыслей невозможно избавиться.

Между тем начальство Питта поручило ему дело о хищении в одной местной фирме. Он возвращался в свой полицейский участок после того, как весь день допрашивал клерков и читал документы, в которых ничего не смыслил. У дверей его встретил констебль с растерянным взглядом. Питт замерз и устал и к тому же промочил ноги. Он мечтал пойти домой и съесть там что-нибудь горячее, а затем посидеть у огня с Шарлоттой, беседуя о чем угодно, только не о преступлениях.

– Что такое? – спросил он устало. Констебль чуть ли не ломал руки от отчаяния.

– Это случилось снова! – сказал он осипшим голосом.

Питт все понял, но тянул время.

– Что именно?

– Трупы, сэр. Еще один труп. Я имею в виду – выкопанный, а не свежий.

Питт прикрыл глаза.

– Где?

– В парке, сэр. Сент-Бартоломьюз-Грин, сэр. Это не совсем парк – так, лужайка с несколькими деревцами и парой скамеек. Его нашли на одной из скамеек: сидит там себе и в ус не дует. Но мертвый, мертвее не бывает. Причем, я бы сказал, давненько умер.

– Как он выглядит? – спросил Питт.

Констебль скорчил гримасу.

– Ужасно, сэр, просто ужасно.

– Естественно! – отрезал инспектор. Его терпение истощилось. – Он молодой или старый, высокий или низкий – ну же, давайте! Вы же полисмен, а не автор дешевых романов! Что это за описание такое – «ужасно»?

Констебль густо покраснел.

– Он высокий и полный, сэр, волосы черные, бакенбарды тоже черные, сэр. А одет в такое плохонькое пальто, и сидит-то оно на нем кое-как. Да, джентльмены выглядят иначе, сэр.

– Благодарю вас, – мрачно сказал Питт. – Где он?

– В морге, сэр.

Томас повернулся на каблуках и вышел на улицу. Морг находился в нескольких кварталах от участка, и инспектор шел под дождем, ломая голову над этими отвратительными и явно бессмысленными преступлениями. Кому, черт возьми, понадобилось откапывать эти трупы и зачем?

Наконец он добрался до морга. Служитель, как всегда, сиял, несмотря на кошмарный холод. Он подвел Питта к столу и откинул простыню с таким видом, с каким фокусник в мюзик-холле достает из цилиндра кролика.

Как и говорил констебль, это был труп полного мужчины средних лет с черными волосами и бакенбардами.

Питт хмыкнул.

– Насколько я понимаю, это мистер Уильям Уилберфорс Портьес, – произнес он раздраженно.

Глава 6

Питту оставалось только пойти домой. Поблагодарив служителя, он снова вышел под дождь. Полчаса Томас шел бодрым шагом и наконец, завернув за угол, оказался на своей улице. Через пять минут он уже сидел на кухне перед плитой, заслонка которой была открыта, чтобы поступало тепло. Брюки Питта были закатаны, ноги опущены в таз с горячей водой. Шарлотта стояла радом с полотенцем наготове.

– Ты насквозь промок! – сказала она с досадой. – Тебе нужно купить новые ботинки. Где это тебя носило?

– Я был в морге. – Он медленно шевелил пальцами ног в воде, испытывая несказанное блаженство. – Нашли еще один труп.

Шарлотта изумленно взглянула на мужа.

– Ты хочешь сказать, что его тоже выкопали? – спросила она недоверчиво.

– Да. Умер четыре недели назад, как мне кажется.

– О, Томас! – В ее темных глазах отразился ужас. – Что за тип выкапывает мертвецов и оставляет их в кебах и церквях? И почему? Это какое-то безумие! – Шарлотте вдруг пришла в голову новая мысль, от которой она побледнела. – А ты не думаешь, что это могли быть разные люди, а? Допустим, лорда Огастеса убили – или кто-то так думает, – и его выкопали, чтобы привлечь внимание. И тогда тот, кто его убил – или боится, что его в этом подозревают, – начинает выкапывать другие трупы, чтобы запутать следствие?

Питт смотрел на жену, забыв о горячей воде.

– Ты понимаешь, что только что сказала? – спросил он. – В таком случае это Доминик или Алисия, или же они вместе.

Несколько минут Шарлотта молчала. Она подала мужу полотенце, и он вытер ноги. Потом взяла таз и вылила воду в раковину.

– Я в это не верю, – сказала она, все еще стоя спиной к Питту. Он не услышал в ее голосе огорчения – только сомнение.

– Ты хочешь сказать, что Доминик никогда бы не убил? – спросил Томас. Ничего не поделаешь: от старых страхов и ревности не так-то легко отделаться.

– Я так не думаю. – Шарлотта вытерла таз и убрала его. – Но даже если бы он кого-нибудь убил, то я совершенно уверена, что Доминик не стал бы выкапывать трупы и оставлять их на виду, чтобы спутать карты. Если только он не изменился чудовищным образом.

– Может быть, это Алисия его изменила, – предположил Питт, сам не веря своим словам. Наверное, сейчас Шарлотта скажет, что Алисия могла действовать одна: у нее достаточно денег, чтобы заплатить за грязную работу. Однако она промолчала.

– Его нашли в парке. – Томас протянул руку за сухими носками, и жена подала их, сняв с сушилки, которую затем снова подняла к потолку. – Сидел на скамейке, – добавил он. – Судя по описанию, это, вероятно, тело из могилы, оскверненной на прошлой неделе, – тело мистера У. У. Портьеса.

– Он имеет какое-то отношение к Доминику и Алисии, или к кому-нибудь еще в Гэдстоун-парк? – спросила Шарлотта, подходя к плите. – Ты хочешь супу перед тем, как сядешь обедать?

Она подняла крышку, и от вкусного запаха у Питта потекли слюнки.

– Да, пожалуй, – тотчас же ответил он. – А что на обед?

– Пудинг с мясом и почками. – Взяв глубокую тарелку и поварешку, Шарлотта налила мужу щедрую порцию супа, в котором плавало много лука-порея и ячменя. – Осторожно, он очень горячий.

Питт улыбнулся жене и поставил тарелку себе на колени. Шарлотта была права: суп очень горячий. Пришлось подложить под тарелку кухонное полотенце.

– Нет, насколько мне известно, не имеет, – ответил он на предыдущий вопрос жены.

– Где он жил? – Она села против Питта и ждала, пока он доест суп, прежде чем вынимать из духовки пудинг и овощи. Ей пришлось долго учиться, как готовить экономно и вкусно, и теперь было приятно наблюдать за результатами своих трудов.

– Поблизости от Ресуррекшн-роу [8]8
  Ресуррекшн (англ. resurrection) – воскрешение.


[Закрыть], – ответил Питт.

Она нахмурилась, озадаченная.

– Мне казалось, это довольно… э-э… захудалый район?

– Да. Убогий и довольно запущенный. Там по крайней мере два борделя – они скрывают, чем занимаются, но мне-то это известно. А еще есть ломбард, в котором мы нашли большое количество краденых вещей.

– Значит, это не может иметь никакого отношения к Доминику и, само собой разумеется, к Алисии! – убежденно заявила Шарлотта. – Доминик еще мог бывать в таком месте. Даже джентльмены порой делают весьма странные вещи…

– Особенно джентльмены, – вставил Томас.

Она оставила без внимания его шпильку.

– …Но Алисия никогда даже не слышала о нем.

– В самом деле? – Питт действительно не был в этом уверен.

Шарлотта снисходительно взглянула на мужа, и на какое-то мгновение оба ощутили пропасть между ними: слишком уж разным было их происхождение.

– Да. – Она слегка покачала головой. – Женщины, у родителей которых есть претензия на светскость, подлинную или воображаемую, гораздо больше защищены или заточены, чем ты думаешь. Папа никогда не позволял мне читать газеты. Я таскала их из буфетной дворецкого, а Эмили и Сара – нет. Папа считал, что юным леди ни к чему знать что-то спорное, скандальное или огорчительное, и такие темы не следует упоминать в беседе…

– Я знаю, что… – начал Питт.

– Ты думаешь, он был слишком строг и предусмотрителен? – перебила она. – Нет, ничуть не более остальных. Женщины еще могут иметь представление о болезнях, рождении детей, смерти, но им не полагается знать о таких ужасных вещах, как нищета или преступления, и особенно о взаимоотношениях полов. Ведь это может вызвать вопросы или желание что-то изменить!

Томас удивленно посмотрел на жену. Она раскрывалась перед ним совсем с иной стороны.

– Я не знал, что ты испытываешь такую горечь от этого, – медленно произнес он, поставив пустую тарелку на стол.

– Правда? – с вызовом спросила Шарлотта. – А ты не помнишь, сколько раз, придя домой, рассказывал мне о разных трагедиях? Благодаря тебе я узнала, что позади элегантных кварталов существуют трущобы, где люди умирают от голода и холода. Там повсюду грязь, и крысы, и болезни, а дети, едва начав ходить, учатся красть, чтобы выжить. Я никогда не была там, но знаю, что такие места существуют, и когда ты возвращаешься вечером домой, от твоей одежды пахнет всем этим. Этот запах ни с чем не спутаешь.

Томас подумал об Алисии, о ее шелках и полном неведении относительно жизненных сложностей. Шарлотта была такой же, когда он с ней познакомился.

– Прости, – тихо сказал он.

Шарлотта прихваткой взялась за дверцу печи и, открыв ее, вынула пудинг.

– Не извиняйся, – резко ответила она. – Я взрослая женщина, а не ребенок, и могу выдержать столько же, сколько и ты. Что ты собираешься делать с этим мистером Портьесом? – Взяв нож, она разрезала пудинг. Корочка была коричневой, и подливка просочилась наружу. Трущобы трущобами, а муж проголодался, и надо его кормить.

– Удостоверюсь, что это Портьес, – ответил Питт, – затем выясню, от чего он умер и не знает ли кто-нибудь про него хоть что-то.

Шарлотта положила на тарелку капусту и морковь.

– Если это труп мистера Портьеса, то чей же первый труп, который свалился с кеба?

– Понятия не имею. – Томас вздохнул и принял от жены тарелку. – Это может быть кто угодно…

Утром Питт занялся неопознанным трупом, так как без него нельзя было распутать это дело. Надо выяснить хотя бы как звали этого человека и от чего он умер. Быть может, это его убили, а труп лорда Огастеса использовали, чтобы отвлечь внимание? Или, возможно, они были каким-то образом связаны…

Но в каком же рискованном предприятии, которое привело к убийству, могли быть замешаны лорд Огастес Фицрой-Смит и мистер Уильям Уилберфорс Портьес с Ресуррекшн-роу? И какое отношение имеет к этому человек из кеба? А ведь есть же еще и тот, кто всех их выкопал!

Первым делом нужно выяснить, от чего именно умер человек, труп которого свалился с кеба. Если его убили, то это прольет новый свет на осквернение могилы лорда Огастеса. С другой стороны, если смерть была естественной, то похоронили ли человека из кеба на кладбище на законном основании? Еде же тогда его пустая могила и почему о ней нет никаких сообщений? По-видимому, ее снова засыпали землей, чтобы все думали, будто это просто свежая могила.

Однако если смерть была естественной, ее должен был засвидетельствовать доктор. Как только станет известно, от чего скончался этот бедняга, можно заняться всеми зарегистрированными случаями смерти с таким диагнозом за этот период. Со временем круг сузится, и будет найден тот, кто нужен. Тогда станет известно, кто он такой – имя, род занятий, история жизни.

Добравшись до полицейского участка, Питт сразу же вызвал сержанта, которому передал дело о хищении, и поднялся наверх, чтобы испросить разрешения на вскрытие трупа неизвестного. Никто не стал возражать. В конце концов, это был не лорд Огастес, и никто так и не потребовал выдать его труп. При подобных обстоятельствах следует рассмотреть версию убийства. Разрешение было дано немедленно.

Теперь Питту предстояло неприятное дело: нужно было удостовериться, что новый труп в морге действительно У. У. Портьес, хотя Томас почти не сомневался в этом. Он снова надел пальто и шляпу и вышел на улицу, где то и дело принимался моросить мелкий дождь. Доехав на омнибусе до Ресуррекшн-роу, Питт прошел сто ярдов, свернул направо и начал искать дом номер десять, в котором жила миссис Портьес.

Это был довольно большой дом, фасад которого слегка обветшал. Однако на окнах были тугие белые занавески, а крыльцо выкрашено белой краской. Питт позвонил и отступил от двери.

– Да? – Полная девушка в черном шерстяном платье и накрахмаленном переднике, открывшая дверь, вопросительно смотрела на него.

– Миссис Портьес дома? – спросил он. – У меня есть сведения относительно ее мужа. – Томас знал, что если скажет, что он из полиции, то слуги в течение одного дня разнесут эту новость по всей улице, и с каждым разом она будет становиться все скандальнее.

Девушка на минуту застыла с открытым ртом, потом сказала:

– О! О да, сэр. Пожалуйста, заходите. Если вы подождете в гостиной, я скажу миссис Портьес, что вы здесь, сэр. Как мне вас назвать?

– Мистер Питт.

– Да, сэр. – И она исчезла, чтобы сообщить своей хозяйке о его визите.

Томас сел. В комнате было полно мебели, фотографий, украшений; здесь были вышитая подушечка с надписью «Бойся Бога и исполняй свой долг», три чучела птиц, чучело ласки в стеклянной витрине, композиция из засушенных цветов и два больших растения с блестящими зелеными листьями в горшках. Питт ощутил сильный приступ клаустрофобии. У него возникло паническое чувство, что все они живые и голодные, и, когда он на них не смотрит, подползают к нему все ближе, готовые защищать свою территорию от чужака. В конце концов инспектор предпочел встать со стула.

Дверь отворилась, и вошла миссис Портьес, затянутая в корсет, как и в прошлый раз. Ее прическа была в идеальном порядке, щеки нарумянены; на шее – бусы из черного янтаря.

– Здравствуйте, мистер Питт, – сказала она с встревоженным видом. – Моя горничная говорит, что у вас есть новости о мистере Портьесе?

– Да, мэм. Думаю, мы его нашли. Сейчас он в морге, и если вы окажете любезность поехать туда для опознания, мы будем знать наверняка, и тогда в свое время его можно будет захоронить…

– Я не могу устраивать вторые похороны! – Она пришла в волнение. – Это было бы неприлично.

– Да, естественно, – согласился Томас. – Просто захоронение, а не похороны. Однако давайте сначала убедимся, что это действительно ваш муж.

Позвав горничную, она велела принести ей пальто и шляпу и вышла вслед за Питтом на улицу. Все еще моросило. Они сели в кеб и в молчании отправились в морг.

Питт уже начал привыкать к этому месту. У служителя по-прежнему был насморк, и нос был красный, но он приветствовал их своей обычной улыбкой – правда, его радость умерялась необходимостью соблюдать приличия по отношению к вдове.

Миссис Портьес взглянула на труп, и ей не понадобились ни стул, ни стакан воды.

– Да, – спокойно сказала она. – Это мистер Портьес.

– Благодарю вас, мэм. Я должен задать вам несколько вопросов, но, возможно, вы предпочтете ответить на них в более уютном месте? Скажем, у вас дома… Кеб все еще ждет.

– Как вам угодно, – согласилась она. Потом, даже не взглянув на служителя, повернулась и, когда Питт открыл перед ней дверь, пошла под дождем к кебу.

Усевшись в своей гостиной, миссис Портьес приказала горничной подать горячий чай и повернулась лицом к Томасу. Она скрестила руки на коленях, бусы из черного янтаря блестели при свете лампы. День был такой сумрачный, что пришлось рано зажечь свет.

– Итак, мистер Питт, о чем вы хотели меня спросить?

– Как он умер, мэм?

– В своей постели. От естественных причин.

– Что вызвало смерть, мэм? – Питт старался по возможности не слишком ее огорчить: ведь за удивительной выдержкой этой женщины могут скрываться глубокие чувства.

– Расстройство пищеварения. Он болел какое-то время.

– Понятно. Мне жаль. Кто был его доктором?

Ее изогнутые брови поднялись.

– Доктор Холл. Но я не понимаю, зачем вам нужно это знать. Вы же не подозреваете доктора Холла в осквернении могилы?

– Нет, конечно же. – Томас не знал, как объяснить, что его интересует причина смерти. Очевидно, женщина не поняла ход его мыслей. – Просто дело в том, что для того, чтобы выяснить, кто это сделал, нам нужна полная информация.

– Вы надеетесь это выяснить? – Она по-прежнему превосходно владела собой.

– Нет, – честно признался Питт с легкой улыбкой. Миссис Портьес не улыбнулась в ответ, и он отвел взгляд, почувствовав неловкость. – Но это не единственный случай, – продолжил он деловым тоном. – И нужно выявить, что у этих случаев общего – это могло бы помочь.

– Не единственный случай? – Она была поражена. – Вы хотите сказать, что осквернение могилы мистера Портьеса как-то связано с теми случаями, о которых все говорят? Вам должно быть стыдно, что вы допускаете, чтобы такое происходило в Лондоне с респектабельными людьми! Почему вы так плохо работаете, хотела бы я знать?

– Мне неизвестно, есть ли связь с другими делами, мэм, – мягко сказал Томас. – Именно это я и пытаюсь выяснить.

– Это сделал какой-то сумасшедший, – твердо заявила вдова. – И если полиция не может поймать этого сумасшедшего, то я не знаю, куда катится мир! Мистер Портьес был очень респектабельным человеком и никогда не водил компанию с темными личностями. Каждый пенни, который у него был, он честно заработал и в жизни не заключал никаких пари.

– Может быть, тут и нет связи, – устало произнес Питт. – За исключением даты смерти. Лорд Огастес тоже был респектабельным человеком.

– Возможно, – мрачно сказала она. – Но ведь мистера Портьеса нашли не в Гэдстоун-парк, не так ли?

– Да, мэм. Он сидел на скамейке в Сент-Бартоломьюз-Грин.

Миссис Портьес побледнела.

– Вздор! – возразила она резким тоном. – Мистер Портьес никогда бы не оказался в подобном месте! Я не могу в это поверить. Вы же знаете, что за люди туда постоянно захаживают… Наверное, вы ошиблись.

Томас не стал спорить. Если для нее так важно, чтобы приличия соблюдались даже после смерти, пусть говорит, что угодно. Но вот что любопытно: Портьеса похоронили в поношенном костюме. Может быть, в последнюю минуту она решила, что лучший черный костюм, который берегут для воскресного выхода, слишком хорош, а для могилы сойдет и этот. Ей же не могло прийти в голову, что муж снова объявится.

Он поднялся.

– Благодарю вас, мэм. Если мне понадобится спросить что-нибудь еще, я к вам зайду.

– Я позабочусь о том, чтобы мистера Портьеса снова захоронили. – И она позвонила в колокольчик, чтобы горничная проводила Питта.

– Пока что это нельзя сделать, мэм. – Томас знал, что сейчас она возмутится. – Боюсь, нам придется провести еще кое-какие исследования, прежде чем мы сможем разрешить захоронение.

Ее лицо пошло пятнами от ужаса, и она привстала в кресле.

– Сначала вы позволяете осквернить могилу моего мужа и оставить его тело там, где предлагают себя публичные женщины, а теперь вы хотите его исследовать?! Это чудовищно! Приличные люди больше не чувствуют себя в безопасности в этом городе. Вы позорите свою… – Она хотела сказать «форму», потом взглянула на пестрое облачение Питта, на шляпу, которую он держал в руках, и с которой все еще капала вода, на шарф, чуть ли не волочившийся по полу – и сдалась. – Вы – позор! – закончила она неуверенно.

– Извините. – Томас извинялся не за себя, а за целый город, за весь тот общественный уклад, который не оставил ей ничего, кроме стремления к респектабельности.

Побеседовав с доктором, Питт выяснил, что Портьес умер от цирроза печени, а также что он, несомненно, посещал скамейки Сент-Бартоломьюз-Грин. И вот, по какой-то нелепой случайности, его труп усадили в тени этого сквера, где к нему вполне могли пристать проститутки, у которых даже покойник не вызовет ни ужаса, ни удивления.

Питт ушел, размышляя о том, какова была жизнь супругов Портьес, закончившаяся таким образом. Вероятно, в ней были и неудачи, и постоянные компромиссы, и одиночество.

Доминик выкинул из головы Сомерсета Карлайла и их неудачный ленч в клубе. Он с нетерпением ждал, когда сможет снова увидеть Алисию. С захоронением было покончено, и теперь, при условии, что будет соблюден надлежащий траур – по крайней мере, внешне, – можно подумать и о будущем. Доминику не хотелось оскорбить ее чувства, заговорив об этом слишком рано, но можно нанести визит, дабы засвидетельствовать почтение и немного побыть в ее обществе. А через несколько недель она уже сможет позволить себе появиться на людях – не в театре или на званом приеме, а в церкви. Или прокатиться в экипаже, чтобы подышать свежим воздухом… Доминик не возражал, чтобы Верити тоже поехала с ними ради соблюдения приличий. Вообще-то она очень нравилась Доминику. Когда девушка почувствовала себя непринужденно в его обществе, с ней стало легко общаться. Хотя Верити была скромной, у нее имелись собственные взгляды на мир и несколько суховатое чувство юмора.

В общем, Доминик был в прекрасном расположении духа, когда в четверг утром прибыл в Гэдстоун-парк и отдал свою визитную карточку горничной.

Алисия встретила его с восторгом: у нее словно камень свалился с души. Они провели вместе несколько счастливых часов, беседуя о пустяках, но вкладывая в свои слова чрезвычайно много. Им достаточно было просто находиться рядом, и не имело значения, о чем именно говорить. Огастес был забыт, и они даже не вспоминали о пустых могилах и неугомонных трупах.

Доминик откланялся незадолго до ленча и теперь бодрой походкой шел по Парку. Воротник его был поднят, так как дул северный ветер, но он находил это даже приятным и не обращал внимания на холод. И вдруг он увидел фигуру, в которой было что-то знакомое – не то походка, не то худые плечи. Доминик заколебался и даже хотел сначала свернуть и пойти прямо по траве, хотя она была густая и влажная. Но он даже не знал точно, кто это. Для Питта этот человек слишком опрятен и элегантен, к тому же немного ниже ростом. У того полы пальто всегда хлопали, и шляпу он носил иначе.

И только когда этот человек приблизился настолько, что можно было разглядеть его лицо, он узнал Сомерсета Карлайла. Теперь было бы невежливо повернуть в другую сторону.

– Доброе утро, – сказал Доминик, не замедляя шага. У него не было никакого желания беседовать с этим человеком.

Карлайл стоял на пути, и обойти его не было возможности.

– Доброе утро, – ответил он, затем повернулся и пошел рядом с Домиником, приноравливаясь к его шагу. Чтобы не показаться грубым, тому пришлось завязать разговор.

– Приятная погода, – заметил он. – По крайней мере, этот ветер разгонит туман.

– Хороший день для прогулки, – согласился Карлайл. – Чтобы нагулять аппетит перед ленчем.

– Совершенно верно, – сказал Доминик. В самом деле, этот человек на редкость надоедлив. Казалось, он и не подозревает, что его общество нежелательно, так как напоминает Доминику об их совместном ленче.

– Приятная неторопливая трапеза у горящего камина, – продолжал Карлайл. – Я бы с большим удовольствием поел супу – что-нибудь вкусное и пикантное.

Выхода не было. Поскольку Карлайл угостил его ленчем, теперь была очередь Доминика. Такими обязательствами нельзя пренебрегать, если не хочешь прослыть в обществе белой вороной. О подобном промахе сразу заговорили бы, и сплетня распространилась бы с быстротой огня.

– Превосходная идея, – произнес он со всей любезностью, на какую был способен. – А после супа, может быть, седло барашка? Мой клуб неподалеку, и я буду очень рад, если вы откушаете со мной.

Карлайл широко улыбнулся, и у Доминика возникло неприятное чувство, что он увидел в этом предложении что-то забавное.

– Благодарю вас, – непринужденно ответил Карлайл. – С удовольствием.

Опасения Доминика не оправдались, и ленч прошел превосходно. Карлайл ни разу не упомянул о политике и оказался приятным собеседником. Он не был болтлив, и порой его замечания оказывались весьма остроумными.

Доминик получил большое удовольствие от совместной трапезы и решил снова пообедать с ним вместе, как только представится такая возможность. Он размышлял об этом, когда они снова оказались на улице. Ветер усилился, и шел мелкий дождь. Карлайл сразу же остановил кеб, и через пятнадцать минут, к изумлению Доминика, его завезли на какую-то грязную глухую улицу, где ветхие дома жались друг к другу точь-в-точь как пьяные, которые поддерживают друг друга, прежде чем рухнуть вместе.

– Ради бога, где это мы? – спросил он в тревоге. На улице было полно детей в испачканной одежде, с сопливыми носами. Женщины с посиневшими от холода руками сидели в проходах между домами перед рядами поношенной обуви. В подвальных окнах слабо мерцал свет. В воздухе стоял затхлый, удушливый запах, природу которого трудно было определить. – Где мы? – повторил Доминик, все больше разъяряясь.

– В Семи Циферблатах, – ответил Карлайл. – Точнее, на Дадли-стрит. Эти люди – продавцы подержанной обуви. Вон там, – он указал на подвальные окна, – они берут старые или украденные туфли и из более приличных кусков делают новые, а потом продают. В других местах то же самое проделывают с одеждой: ее распарывают и перекраивают заново. Переделанные из старья шерстяные вещи лучше, чем новые из хлопка, – в них теплее. А единственное, что они могут себе позволить купить, – это хлопчатобумажные вещи.

Доминика трясло. На этой улице было просто ужасно, и он страшно злился на Карлайла за то, что тот притащил его сюда.

Либо Сомерсет этого не замечал, либо ему было все равно.

– Верните тот кеб! – зарычал Доминик. – У вас не было никакого права везти меня сюда! Это место… – Он не находил слов и только в ужасе озирался. Эти здания как будто придавили его. Повсюду царили нищета и убожество; пахло грязью, старыми тряпками, копотью от масляных ламп, немытыми телами, вчерашней стряпней. После недавнего сытного обеда это было уже слишком.

– Преддверие ада, – тихо докончил за него фразу Карлайл. – Не говорите так громко. Все они живут здесь, и это их дом. Полагаю, им тут тоже не нравится, но больше у них ничего нет. Выкажите свое отвращение – и вам не уйти отсюда в целости и сохранности. А ведь это еще цветочки. Вам бы нужно увидеть Блюгейт-филдз у Лаймхаусских доков, Уайтчепел, Сент-Джайлс… Пойдемте со мной. Нужно пройти всего триста ярдов, вон туда. – Он показал на переулок. – В конце этой улицы, через площадь, находится местный работный дом. Я бы хотел вам его показать. И он не один такой. А затем, пожалуй, Акр Дьявола, неподалеку от Вестминстера?