Текст книги "Воскрешение на Ресуррекшн-роу"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Питт посмотрел на пирог и улыбнулся. Заметив это, Шарлотта воскликнула:

– Я съем этот утолок!

Он рассмеялся:

– Почему плита так себя ведет? Сжигает только один краешек…

Жена испепелила его взглядом.

– Если бы я знала, то не допустила бы этого! – Она ловко выложила овощи на блюдо и с довольным видом посмотрела на поднимавшийся от них пар. – С кем ты переговорил по поводу этого художника?

– Со всеми в Парке, у кого есть портреты, написанные им. А что?

– Я просто поинтересовалась. – Шарлотта задумалась, и нож застыл в воздухе над пирогом. – Однажды художник писал портреты мамы и Сары. Он осыпал их комплиментами, твердил Саре, какая она красивая, и льстил без зазрения совести. В результате она ходила по дому, задрав нос, и несколько недель любовалась собой, проходя мимо каждого зеркала.

– Она была красивая, – заметил Томас. – Но к чему ты клонишь?

– Годольфин Джонс зарабатывал деньги тем, что писал портреты. Но ведь желание, чтобы твое лицо обессмертили – это своего рода тщеславие, не правда ли? Может быть, он тоже льстил своим клиентам? А если так, то кое-кто из них мог поддаться на лесть?

И вдруг Питт понял.

– Ты имеешь в виду роман, или даже несколько романов? Какая-нибудь ревнивая женщина, которая вообразила, что она единственная в его жизни, – и вдруг обнаружила, что она всего-навсего одна из многих? И поняла, что комплименты – его профессиональная уловка? Или же это был ревнивый муж?

– Возможно. – Шарлотта наконец разрезала пирог. Густая подливка просочилась наружу, и Питт начисто забыл о подгоревшем кусочке.

– Я проголодался, – сказал он.

Жена улыбнулась с довольным видом.

– Хорошо. Спроси тетушку Веспасию. Если это кто-то из Парка, то, бьюсь об заклад, она знает, кто; а если нет, то выяснит это для тебя.

– Непременно, – ответил Питт. – А теперь, пожалуйста, давай обедать, и забудем о Годольфине Джонсе.

Первым, кого Томас увидел на следующее утро, был Сомерсет Карлайл. Разумеется, теперь уже все в Парке знали о найденном теле, и больше нельзя было рассчитывать на фактор неожиданности.

– Я не особенно хорошо его знал, – мягко сказал Карлайл. – У нас было мало общего, как вам, должно быть, известно. И уж, конечно, у меня не было никакого желания заказать свой портрет.

– А если бы было, – медленно произнес Питт, наблюдая за выражением лица Карлайла, – вы обратились бы к Годольфину Джонсу?

На лице Карлайла отразилось удивление.

– А какое это имеет значение? Да и в любом случае, я немного опоздал с этим.

– Но все-таки, обратились бы?

Сомерсет колебался, размышляя.

– Нет, – ответил он наконец. – Нет, не обратился бы.

Питт этого ожидал. Шарлотта говорила, что Карлайл с пренебрежением отозвался о Джонсе как художнике. Он бы сам себе противоречил, если бы сейчас похвалил его.

– Вы считаете, что его перехвалили? – продолжил Томас.

Карлайл безмятежно посмотрел на него. Его темно-серые глаза были очень ясными.

– Как художника – да, инспектор, я так считаю. Но как ухажера и собеседника – пожалуй, нет. У него был живой ум, очень ровный характер, и он обладал немаловажным свойством: снисходительно относился к дуракам. Кстати, не так-то легко долгое время изображать из себя великого художника.

– Разве искусство – не вопрос моды? – осведомился Питт.

– Конечно, это так. Но моды часто фабрикуют. Цены сами говорят за себя. Продайте одну вещь дорого – и следующая уйдет еще дороже.

Питт уловил суть, но все это никак не объясняло, зачем кому-то понадобилось душить Годольфина Джонса.

– Вы упомянули о его прочих достоинствах, – осторожно начал он. – Что вы имели в виду – исключительно талант собеседника или нечто большее? Талант ловеласа? У него был роман и, быть может, не один?

Лицо Карлайла оставалось бесстрастным, в глазах искрился юмор.

– Возможно, вам стоит рассмотреть такую возможность. Конечно, конфиденциально – иначе вы вызовете недобрые чувства, которые отразятся на вас же.

– Естественно, – согласился Питт. – Благодарю вас, сэр.

Первая конфиденциальная беседа состоялась у него с тетушкой Веспасией.

– Я ожидала вас вчера, – сказала она с легким удивлением в голосе. – С чего вы начнете? Вы что-нибудь знаете об этом несчастном человеке? Как я слышала, он не имел ничего общего с Огастесом, а Алисия – одна из немногих красавиц в Парке, чей портрет он не писал… Ради бога, садитесь, иначе я сверну себе шею, глядя на вас!

Питт повиновался. Он не любил садиться без приглашения.

– Он был хорошим художником? – спросил Томас, который с уважением относился к мнению леди Камминг-Гульд.

– Нет, – откровенно ответила она. – А что?

– Шарлотта так и сказала.

Веспасия взглянула на него искоса.

– И какой вывод вы из этого сделаете? Вы пытаетесь что-то сказать – что же?

– Как вы думаете, почему ему удавалось назначать такие высокие цены и получать такие большие деньги?

– А… – Веспасия откинулась на спинку кресла, и легкая улыбка коснулась ее губ. – Портретисты, которые пишут женщин из общества, должны быть дамскими угодниками, возможно, в первую очередь дамскими угодниками. Лучшие из них могут позволить себе писать, как им хочется, но остальные должны угождать тем, у кого в руках кошелек. Если они талантливы, то льстят кистью, если же нет – языком. Некоторые даже ухитряются делать и то и другое.

– А Годольфин Джонс?

Ее глаза насмешливо блеснули.

– Вы же видели его работы, так что должны знать: он улещивал своих клиентов льстивыми речами.

– Как вы полагаете, дело заходило дальше лести? – Томас не знал, не оскорбит ли ее подобное предположение, высказанное так откровенно. Но, с другой стороны, не было смысла играть с Веспасией в прятки. Да и вообще он слишком устал от этого дела, чтобы выбирать слова.

Веспасия молчала так долго, что Питт уже забеспокоился, не обиделась ли она в самом деле. Наконец она заговорила, тщательно подбирая слова.

– Вы спрашиваете меня, был ли у кого-нибудь роман с Годольфином Джонсом. Я полагаю, что, если промолчу, вам придется выяснять это самому? Лучше уж мне вам сказать. Да, у Гвендолен Кэнтлей был с ним роман. Ничего серьезного – просто ей наскучил приятный, но становящийся все более равнодушным муж. Конечно, это нельзя назвать великой страстью. И Гвендолен была в высшей степени осторожной и скрытной.

– Знал ли об этом сэр Десмонд?

Веспасия задумалась, прежде чем ответить. Наконец она заговорила.

– Я бы сказала, что он догадывался, но был так тактичен, что делал вид, будто ничего не замечает. Однако в высшей степени неправдоподобно, чтобы он мог из-за этого убить несчастного маленького человечка. Так реагируют только те, у кого мозги не в порядке.

Питт не мог такое понять. Он не представлял себе, как бы вел себя сам, если бы обнаружил, что Шарлотта пала так низко. Это разрушило бы все, что он любил, осквернило самое дорогое – то, что помогало ему выстоять, несмотря на ужасы и мерзости, с которыми он сталкивался ежедневно. Возможно, Томас задушил бы этого мужчину, тем более если бы тот заводил романы для дела и Шарлотта была бы у него одной из многих.

Веспасия смотрела на Питта, возможно догадываясь о его мыслях.

– Вы не должны судить о Десмонде Кэнтлее по себе, – произнесла она тихо. – Впрочем, рассмотрите и эту версию, если нужно. Полагаю, пока что вы не можете сказать, когда Джонс был убит?

– Увы, не могу. Приблизительно три-четыре недели назад. Однако это мало что дает: невозможно установить, где в это время были подозреваемые и кто из них виновен. Полагаю, он был убит вскоре после того, как слуги видели его в последний раз – с того момента прошло ровно три недели. Но даже это не доказано, и мы пока не знаем, где его убили.

– По-видимому, вам известно удивительно мало, – мрачно резюмировала она. – Но все же постарайтесь не сеять подозрения. Возможно, Десмонд и не знал о романе жены. И, вне всякого сомнения, Джонс весьма регулярно пользовался этим приемом в своем ремесле.

Питт нахмурился.

– Вероятно. Но осмелился бы он на такое с леди Сент-Джермин? – Он представил себе ее темные волосы с великолепной серебряной прядью. Она держалась с удивительным чувством собственного достоинства, и художнику поистине потребовалась бы редкая наглость, чтобы подступиться к ней с помощью лести.

Глаза Веспасии слегка расширились, но лицо оставалось непроницаемым.

– Нет, – ответила она. – И с обеими мисс Родни у него ничего не вышло бы, надо думать.

Мысль о романе со старыми девами Родни была смехотворна, однако почти все люди падки на лесть. Вероятно, Джонс был весьма искушен в подобных делах.

– Мне придется поискать других его заказчиков, – заключил Питт. – Дворецкий составил мне список. – Томасу хотелось продолжить расспросы. У него сложилось смутное впечатление, что Веспасия намеренно что-то недоговаривает. Прикрывает Гвендолен Кэнтлей или кого-то еще? Но, конечно же, не Алисию? Или, что еще хуже, Верити? Однако спрашивать не было смысла – это только рассердит пожилую леди.

Питт поднялся.

– Благодарю вас, леди Камминг-Гульд. Я высоко ценю вашу помощь.

Она взглянула на него с сомнением.

– Не иронизируйте, Томас. Я почти совсем вам не помогла, и вы это знаете. Понятия не имею, кто убил Годольфина Джонса, но кто бы это ни был, я ему немного сочувствую. Правда, меня не особенно интересует вся эта история. Жаль, что он не остался лежать в могиле дворецкого. Парламентский билль гораздо важнее, чем смерть одного самоуверенного и посредственного художника. Вы представляете себе, какое значение может иметь такой билль для тысяч детей в этом несчастном городе?

– Да, мэм, представляю, – ответил Питт. – Я бывал в работных домах и на потогонных предприятиях. Мне приходилось арестовывать пятилетних голодных детишек, которые уже научились воровать, а больше ничего не умели.

– Простите меня, Томас. – Веспасия не привыкла отступать, но на этот раз она принесла искренние извинения.

Питт это знал. Он тепло улыбнулся ей, и на какое-то мгновение исчезли социальные различия между ними. Потом все вернулось на круги своя. Веспасия позвонила в колокольчик, и дворецкий проводил Питта к дверям.

Однако что-то не давало ему покоя, и, оставив на время список дворецкого, он сел в кеб. Проехав более двух миль, Томас сошел и, расплатившись с кебменом, поднялся по грязной лестнице в маленькую комнатушку. В ней было большое окно, обращенное на юг, и застекленная крыша. На него огромными глазами взглянул маленький неопрятный человечек.

– Привет, Лягушонок, – бодро произнес Питт. – Ты можешь уделить мне несколько минут?

Человечек ответил ему скептическим взглядом.

– У меня тут нет ничего предосудительного, и вы не имеете никакого права устраивать обыск!

– Я и не собираюсь, Лягушонок. Мне просто нужен твой совет.

– И я ни на кого не стану доносить!

– Мне нужен профессиональный совет, – уточнил Питт. – Насчет стоимости картины, с которой все законно. Или, точнее сказать, я хотел спросить об одном художнике.

– О ком?

– Это Годольфин Джонс.

– Ничего хорошего. Не покупайте. При этом он заламывает огромные цены. Где вы возьмете столько денег? Или вы начали брать взятки? Вы знаете, сколько он берет за картину? Четыреста-пятьсот фунтов!

– Да, я знаю, и не стану выпытывать у тебя, откуда это тебе известно. А почему же его картины покупают по такой бешеной цене, если он неважный художник?

– Ну, это одна из загадок жизни. Я не знаю.

– Может быть, ты не прав и он хороший художник?

– Только не надо меня оскорблять, мистер Питт! Я свое дело знаю. Я бы не смог продать ни одной картины Джонса, даже если бы давал в придачу к ней целую курицу! Люди, которые покупают у меня что-нибудь, держат эту вещь какое-то время, а когда ее перестают искать, перепродают какому-нибудь коллекционеру, которого не интересует, откуда взялась эта вещь. Ни одному коллекционеру не нужен Джонс. Вы спрашиваете, почему за его картины платят такие деньги? Может быть, из тщеславия… Я никогда не понимал знатных господ, да и бесполезно пытаться понять. Они из другого теста, чем, скажем, вы или я. Кто их знает, почему они так поступают? И вот что я вам скажу: картины Джонса никогда не переходят из рук в руки. Никто их не продает, потому что никто не покупает. А ведь существует такое правило: если вещь стоящая, то где-нибудь, когда-нибудь, кто-нибудь ее продаст!

– Спасибо, Лягушонок.

– Это все?

– Да, спасибо, все.

– Это вам поможет?

– Понятия не имею. Но все равно хорошо, что я узнал все это.

Когда Питт вернулся в полицейский участок, его приветствовал сержант – тот самый, который раньше регулярно встречал его новостями о все новых трупах. У Томаса душа ушла в пятки, когда он увидел, что лицо этого несносного человека снова покраснело от волнения.

– Что случилось? – резко спросил он.

– Та фотопластинка, сэр, из дома мертвого художника…

– Что с ней такое?

– Вы послали ее проявить, сэр. – Сержант чуть не заикался от волнения.

– Естественно… – Внезапно у Питта появилась надежда. – Что на ней было? Говорите же, не стойте столбом!

– Картинка, сэр, – голая женщина, совсем голая, как младенец. Но уж никак не похожа на младенца, если вы понимаете, сэр, что я имею в виду.

– Где фотография? – спросил Томас в нетерпении. – Что вы с ней сделали?

– Она у вас в кабинете, сэр, в коричневом запечатанном конверте.

Питт прошел мимо него и захлопнул дверь. Трясущимися руками он взял конверт и надорвал его. На фотографии действительно была совершенно голая женщина, в элегантной, но в высшей степени эротической позе. Лицо вышло с большой четкостью. Он никогда ее не видел – ни в жизни, ни на холсте. Эта женщина была ему совершенно незнакома.

– Черт возьми! – выругался Томас в ярости. – Тысяча чертей!

Весь следующий день Питт пытался установить, что за женщина запечатлена на фотографии. Если это была особа с положением в обществе, то фотография – мотив для убийства. Томас дал сержанту копию и велел обойти ближайшие полицейские участки, чтобы посмотреть, не узнает ли ее кто-нибудь. Вторую копию он взял себе, старательно заштриховав тело, и решил показать представителям общества – вдруг кто-нибудь ее видел. Это не обязательно должна быть светская Дама. Ведь если это горничная, которая подрабатывает таким образом на стороне, то она могла бы потерять место, да и в дальнейшем у нее не было бы ни малейшего шанса устроиться. Таким образом, она теряла все: надежное место, одежду, регулярное питание и определенный общественный статус. Это также могло бы явиться мотивом убийства.

Конечно, Питт вернулся к Веспасии. Та долго колебалась, прежде чем ответить, и так тщательно обдумывала ответ, что Питт уже приготовился услышать ложь.

– Она кого-то мне напоминает, – медленно произнесла Веспасия, склонив голову набок и продолжая рассматривать фотографию. – Что-то не так с волосами, кажется, у нее была другая прическа, если только я действительно ее знаю. И, возможно, волосы были немного темнее.

– Кто она? – спросил Питт, которого охватило нетерпение. Возможно, у Веспасии имеется последний ключ к разгадке убийства, а она тянет…

Леди Камминг-Гульд покачала головой.

– Не знаю, я только смутно чувствую, что она мне знакома.

Питт вздохнул, давая выход раздражению.

– Нет смысла подгонять меня, Томас, – укоризненно сказала она. – Я старая женщина…

– Ерунда! – отрезал он. – Если вы собираетесь сослаться на старческое слабоумие, я предъявлю вам обвинение в лжесвидетельстве!

Веспасия невесело улыбнулась.

– Я не знаю, кто это, Томас. Может быть, это чья-то дочь или чья-то горничная. Не исключено, что я обычно видела это лицо под кружевной наколкой. Ведь прическа сразу же меняет внешность, знаете ли. Но если я увижу ее снова, то в течение часа отправлю к вам посыльного. Вы сказали, что нашли эту фотографию в доме Годольфина Джонса, в его фотокамере? Почему она так важна для вас? – Веспасия снова взглянула на снимок, который все еще держала в руке. – Остальная часть фотографии непристойна? Или там изображен кто-то еще? Или даже два человека?

– Она непристойна, – ответил Питт.

– Вот как. – Веспасия слегка подняла брови и отдала ему снимок. – Тогда это мотив для убийства. Я это предполагала. Бедное создание.

– Мне нужно знать, кто это!

– Я понимаю, – спокойно ответила она. – Вам нет нужды повторять одно и то же.

– Если бы все убивали свидетелей своего неосторожного поступка… – Томас был сильно раздосадован и разочарован. Теперь он был почти уверен, что Веспасия что-то от него скрывает. Если у нее и не было полной уверенности, что она знает эту особу, то, по крайней мере, имелось сильное подозрение.

– Я не одобряю убийство, Томас, – сказала она, глядя ему в глаза. – Если я вспомню, кто это, то так и скажу.

Ему пришлось этим удовольствоваться. Он был совершенно уверен, что больше пожилая леди ничего не скажет. И он распрощался, стараясь быть любезным, и вышел в сгущающийся туман.

Почти весь остаток дня Питт провел в расспросах, с фото в руках, но никто не сказал, что знает эту женщину. Когда наступили сумерки, он замерз, натер мозоль на пятке, зверски проголодался и был очень несчастен.

Когда мимо него промчался четвертый кеб, и он остался стоять под газовым фонарем, окруженный ледяным паром, ему внезапно пришла идея. Ведь он на время забыл обо всех других трупах, считая, что они случайные. Все эти люди умерли естественной смертью – только Годольфин Джонс был убит. Но, быть может, тут есть какая-то причудливая связь? Хорацио Снайп был сводником, поставлявшим женщин. Не могла ли его клиентура включать и Годольфина Джонса? А что, если эти женщины нужны были художнику либо для удовлетворения собственных желаний, либо для порнографических фотографий? Может быть, это был его особый фетиш – непристойные фотографии?

Питт с криком выбежал на мостовую, когда показался следующий кеб, и тот неохотно остановился.

– Ресуррекшн-роу! – заорал он кебмену.

Тот сделал страшное лицо, но повернул лошадь и поехал в обратную сторону, сердито ворча себе под нос что-то о темноте и кладбищах. И добавил, что не желает ничего хорошего обитателям таких мест, тем более если те нанимают кеб, не собираясь платить.

Добравшись до места назначения, Питт поспешно спрыгнул на землю, швырнув монеты ошарашенному кебмену, и зашагал по слабо освещенной улице в поисках номера четырнадцать, где жила вдова Хорри Снайпа.

Ему пришлось долго стучать и кричать во всю мочь, так что на улице открылись окна и послышались возмущенные возгласы. Наконец женщина подошла к двери.

– Сейчас! – воскликнула она в ярости. – Сейчас. – Открыв дверь, женщина сердито посмотрела на Питта. Потом, когда она его узнала, выражение ее лица изменилось. – Что вам нужно? – недоверчиво спросила вдова. – Хорри мертв и дважды похоронен! Вам ли этого не знать… Ведь это вы пришли с вестью, что его вырыли. Только не говорите, что его выкопали снова!

– Нет, Мейзи, все в порядке. Я могу войти?

– Если вам так уж сюда надо. Чего вы хотите?

Томас протиснулся мимо нее. Комната оказалась маленькой, но в камине ярко пылал огонь, и было гораздо чище, чем он ожидал. На каминной полке даже стояли два вполне приличных подсвечника, на полке – начищенная оловянная посуда, а на спинках кресел красовались кружевные салфеточки.

– Итак? – спросила Мейзи нетерпеливо. – Тут нет ничего, что бы мне не принадлежало, если вы думаете про это!

– Нет, я думал не об этом. – Питт вынул фотографию. – Вы ее знаете, Мейзи?

Она осторожно взяла фотографию двумя пальцами.

– А если не знаю – что тогда?

– Я дам вам десять шиллингов, – опрометчиво пообещал Томас, – если вы назовете имя и скажете, где я могу ее найти.

– Это Берта Маллиган, – ответила Мейзи, не задумываясь. – Живет у миссис Кафф, в доме номер сто тридцать семь – это левая сторона улицы. Но в такое время, вечером, дома вы ее не застанете. Ничего удивительного – сейчас самая работа.

– Что она делает?

Женщина фыркнула: как глупо с его стороны спрашивать такое!

– Вкалывает на панели, конечно. Вероятно, ловит клиентов в одном кафе возле Хеймаркета. Красивая девчонка эта Берта.

– Понятно. А у миссис Кафф есть еще жильцы?

– Если вы хотите спросить, содержит ли она дом терпимости, то пойдите и посмотрите сами. Я не судачу о своих соседях, и, надеюсь, они обо мне тоже не сплетничают да и о бедном Хорри, когда он был жив.

– Ясно. Спасибо, Мейзи.

– А где мои десять шиллингов?

Питт порылся в кармане и вытащил веревку, нож, сургуч, три листа бумаги, пакет леденцов и на фунт мелочи. Он неохотно отсчитал для нее десять монет: обещание было дано под влиянием порыва. Но она протянула руку, и тут уж ничего не поделаешь. Мейзи схватила деньги, быстро их проверив.

– Спасибо, – сказала она, и шиллинги скрылись где-то в ее нижних юбках. – Это Берта, не сомневайтесь. А зачем вам это?

– Ее фотографию нашли в доме человека, который умер, – ответил он.

– Убит?

– Да.

– Кто же он?

– Годольфин Джонс, художник. – Возможно, Мейзи о нем не слышала. Неизвестно, умеет ли она читать, да и вообще в этом квартале убийство не вызывает особого интереса.

По-видимому, Мейзи ничуть не удивилась.

– Глупая девчонка, – сказала она невозмутимым тоном. – Я же говорила ей, чтобы она не позировала ему – лучше держаться того, что знаешь. Так ведь нет, хотелось заработать. Жадная она, вот что. Я никогда не любила все эти картинки – от них одни неприятности.

Питт бессознательно схватил ее за руку, и она отпрянула от него.

– Вы знали, что она позировала Годольфину Джонсу? – спросил он, все еще не отпуская ее руку.

– Конечно, знала! – отрезала Мейзи. – Вы что, считаете меня дурой? Я знаю, что происходит в этом его магазине!

– В магазине? В каком еще магазине?

– Ну, тот магазин в доме сорок семь, в котором он делает все фотографии и продает их. Мерзость, право слово. Я еще могу понять, когда мужчине нужна девушка, а он не умеет «заклеить» ее сам – ну, как те, кому поставлял девчонок Хорри. Но когда развлекаются, глядя на картинки, – это последнее дело. Они все равно что больные, я так скажу!

Наконец-то Питт все понял, и перед ним открылось множество вариантов.

– Спасибо, Мейзи. – Он пожал ей руку так крепко, что она даже встревожилась. – Вы бриллиант среди женщин, лилия, выросшая на мусорной куче во дворе. Да вознаградит вас Господь! – И, повернувшись к дверям, Томас вышел в густую темень Ресуррекшн-роу, чуть не пританцовывая от радости.