Текст книги "Светлый остров"

Автор книги: Энн Хэмпсон (Хампсон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Глава девятая

Джинкс взглянула вниз и увидела остров Крит, лежащий, как прекрасный драгоценный камень, вделанный в спокойную гладь Эгейского моря.

– Ты думаешь, что мой новый папа будет любить меня? – спросила Джинкс чуть ли не в двадцатый раз. – И, не давая времени Эллин для ответа затараторила дальше: – Почему ты не разрешила мне быть подружкой невесты на твоей свадьбе? Мне не понравилось находиться в это время у моей тети Эстеллы, – и я бы не обиделась, если бы узнала, что вы женитесь. Почему я не могла стать подружкой невесты? – снова спросила она.

– Тише, милая, – прошептала Эллин, заметив любопытные взгляды пассажиров с ближних сидений. – Я уже говорила тебе, что у меня не было никаких подружек невесты. – Она хлопнула рукой по сиденью рядом. – Садись и помолчи несколько минут. Мы почти на месте, и нас будет встречать большая легковая машина.

– Легковой автомобиль! – выдохнула Джинкс. – Мой новый папа поведет его?

– Нет, малышка. Его сейчас нет дома. Он должен был срочно уехать сразу же после нашей свадьбы, потому что ему необходимо решить некоторые свои дела. Так что мы его пока не встретим. – У Эллин вырвался вздох. В тот момент, когда Симон сказал ей, что ему надо быть в Афинах утром следующего дня после свадьбы, она почувствовала только облегчение. Он хотел, чтобы она немедленно уволилась с работы и вместе с ним уехала в Грецию, но она отказалась, не желая подводить своего шефа, так как тот испытывал недостаток в служащих; и в любом случае, ей еще много чего надо было сделать дома до того, как покинуть его. Поэтому Симону пришлось покинуть свою невесту, ставшую его женой всего несколько часов назад, и они должны были встретиться на Крите через несколько дней. Эта короткая отсрочка казалась посланной Богом для нее, испытывавшей нервное напряжение от сознания того, что ее плата намного превосходит ее возможности. Эллин чувствовала, что не может открыто встретить событие, через которое должна пройти, до тех пор, пока ее жизнь не войдет в нормальное русло, которое она предусматривала. Но сейчас это событие вновь вошло в ее жизнь, и она была даже больше напряжена в основном из-за того, что Джинкс будет присутствовать при встрече ее и Симона. Лучше бы она ожидала одна несколько часов его возвращения из Афин.

– Ты считаешь, что мой новый папа позволит сидеть у него на коленях? – Джинкс села около Эллин и крепко сжала ее руку. Эллин никогда не видела ее такой возбужденной.

– Я не знаю, дорогая… Наверное, – Эллин никак не могла представить Симона совершенно не обращающим внимания на ребенка. В его манере поведения была некая мягкость, которая могла сыграть положительную роль, к тому же Джинкс была очень симпатичной, и в самолете она уже завоевала всеобщую симпатию.

– Это ужасно… ждать. Когда он вернется домой к нам?

К нам… Неожиданно слезы брызнули из глаз Эллин, и без всякой причины она вспомнила, что шептал ей Симон, когда одевал ей на палец кольцо: «Агапи моу, сагапо».

Она спросила его, что это значит, но он только улыбнулся.

– Очень скоро, моя малышка, – сказала Эллин в ответ на вопрос Джинкс, – через несколько часов после нашего прибытия он будет дома. Понимаешь, он плывет на яхте, потому что некоторые из его друзей по бизнесу вместе с ним, и они ведут переговоры во время путешествия. Он будет с нами к вечернему чаю.

– Я буду послушной, правда! – Джинкс, однако, не могла успокоиться, и Эллин подозревала, что ей очень хотелось бы начать прыгать вверх-вниз, как она неизменно делала, если желала выразить свои чувства.

Самолет снижался и наконец побежал по полосе. Шофер уже ждал; он дважды взглянул на маленькую девочку, спешащую вприпрыжку рядом с Эллин, но его голос звучал без удивления, когда он говорил:

– Добро пожаловать, с возвращением, госпожа Дьюрис. – Он взял ее багаж и положил в машину.

Джинкс очень тихо уселась на свое место и стала смотреть в окно, лицо ее было бледным, губы крепко сжаты.

– Дорогая, ты плохо себя чувствуешь?

– Да… Как ужасно ждать! У меня очень болит животик, но это ненастоящая боль – это боль, которая только усиливает мое желание встретить нового папу.

Эллин шлепнула ее по губам. Когда она вступила на опрометчивый путь реванша, она не очень задумывалась о чувствах Джинкс. Будущее ребенка и его комфорт были важными факторами, заслоняющими большую часть мыслей Эллин и вычеркнувшими психологические аспекты. Однако даже если Симон не будет обращать внимания на ребенка, Джинкс смирится с этим. «Дети обычно привыкают к таким вещам». Эллин заметила, что шепчет слишком громко.

Симон приехал как раз перед вечерним чаем. Эллин уже распаковала свои вещи и вещи Джинкс. Естественно, для Джинкс не была выделена спальня, и Эллин думала, что на первых порах она оставит спать ребенка в своей кровати – двухспальной большой кровати, которая стояла в комнате и на которой Симон собирался спать с ней. Позже, когда она познакомится с этим большим домом, Эллин выберет прекрасную комнату для Джинкс и обставит ее такой мебелью, которая понравилась бы маленькой девочке.

Эллин не знала о приезда своего мужа, пока он не постучал в дверь ее спальни и не вошел. Она быстро повернулась от ящика шкафа, в который укладывала нижнее белье Джинкс. Несмотря на то что она приготовилась к этому суровому испытанию, Эллин знала, что лицо ее побледнело. Какой-то момент ее обуревала мысль сказать правду о Джинкс. Но она сумела собраться, думая о своем реванше и больше всего о том желании, которое Симон имел в виду, прося ее выйти за него замуж. Она не хотела быть такой женой. Она не была Эстеллой, желающей продать свое тело за материальные выгоды.

– Итак, ты благополучно прибыла? – Симон вздрогнул, глядя недоверчиво на маленький смерч, возникший в туалетной комнате и двинувшийся в его сторону.

– Ты мой новый папа? – Джинкс глядела вверх на гиганта, стоящего около нее, и добавила беззвучно: – Мамочка не говорила мне, что ты более привлекательный, чем новый папа Дэррил. Ох, но я думаю, ты очень хороший!

Джинкс сжала ладони, будучи в неведении о том, какой удар она наносит мужчине, который продолжал стоять, глядя на нее довольно долго, пока его взгляд не перешел на Эллин.

– Почему ты не попросил у мамочки разрешить мне быть подружкой невесты? Это было несправедливо – заставлять меня уйти к моей тетушке Эстелле, вместо того чтобы быть на свадьбе. – Веснушчатое лицо светилось улыбкой лишь несколько секунд; после того, как эта жалоба была объявлена, Джинкс, больше не в силах сдержаться, начала прыгать вверх-вниз на ковре. Симон, чей взгляд вновь переместился на Джинкс, смотрел на нее в полном изумлении; лицо его медленно краснело.

Эллин же, напротив, была белой, как ее блузка, и тяжелый ком страха стоял в ее горле, перехватив дыхание.

– Что происходит? – Он выглядел беспомощно, пока не демонстрируя гнев, который Эллин с тревогой ждала. – Этот ребенок…

Симон повернулся к своей жене, выразив предельное изумление. Он не мог поверить своим глазам.

– Этот ребенок, – повторил он, – она ведь не твоя?

Горло Эллин никак не могло произнести нужные слова.

– Нет, она м-моя дочь.

– Меня зовут Джинкс, – вставил ребенок приветливо, продолжая подпрыгивать, хотя Эллин пыталась утихомирить ее. – Джинкс Хилари.

– Хилари? – строгие интонации Симона не значили почти ничего для Джинкс, которая в тех же приветливых тонах добавила:

– Марсленд. Джинкс Хилари Марсленд. – Она смеялась в лицо ему, ее щеки пылали от возбуждения.

– Мамочка говорила, что я должна добавлять…

– Успокойся, милая, и стой тихо.

Джинкс сделала, как она сказала, скрестив руки на груди, – манера, которая проявлялась в случаях, если что-нибудь влияло на ее чувства. Если откровенно, она была потрясена своим «папой» – таким дьявольским стало его лицо. Эллин не могла осмелиться взглянуть на него. Она не хотела, чтобы Джинкс присутствовала при раскрытии ее планов, но сейчас она чувствовала невыразимую благодарность, что она здесь. Ее муж никогда не убьет ее на глазах ребенка. Угнетающая тишина наступила в комнате; темный цвет на щеках Симона выдавал кипящую ненависть, и даже Джинкс заметно поддалась влиянию этой атмосферы, потому что смотрела на Симона и Эллин из-под нахмуренных бровей.

– Я не верю этому, – заявил наконец Симон. – Она не может быть твоим ребенком. – Но его рот оскаливался, и в черных глазах горел гнев. – Твоя дочь! – Его ноздри дрожали, он сделал шаг к Эллин, и она отстранилась к окну.

– Скажи это снова – повтори это!

– Джинкс – моя дочь… – Как спокойно звучал ее голос! Она, должно быть, оцепенела от страха. – Мне было семнадцать, когда она родилась…

– Ее отец?

– Он умер, – Эллин продолжала свою хорошо отрепетированную выдумку. Симон был одурачен: вместо целомудренной девушки, которую он «купил», он оказался с женщиной с ребенком. Эллин умудрилась сказать, что никогда не была замужем за отцом Джинкс, и закончила свою речь высказыванием Симону причины, по которой хранила в секрете существование Джинкс.

– Я говорила, что отплачу тебе, если выпадет случай. Но ты также расплачиваешься и за то зло, которое отец Джинкс причинил мне. Он обещал на мне жениться, а потом сбежал с кем-то еще, оставив меня с Джинкс. Он был умный, как и ты, Симон, но ты одурачен…

В пару прыжков расстояние между ними было покрыто, и Эллин почувствовала такую боль в схваченных руках, что закричала:

– Не надо… Я… – Она попыталась вырваться и в своем паническом состоянии чуть не выплеснула правду. Но слова застряли в горле как раз вовремя. Сказав правду, она не только отказалась бы от мести, которую предусмотрела. Важнее мести для Эллин был тот факт, что она, признавшись, не смогла бы держать дистанцию между собой и Симоном. Ведь она практически стала бы его подругой по постели, имея желание остаться одной. Нет, повторяла она снова себе, она не Эстелла. Эллин стойко подбадривала себя, сознавая, что эти ужасающие сцены скоро кончатся.

– Я обманут? – Его руки сжимались неумолимо. – Да, я допускаю это, но клянусь Богом, ты пожалеешь.

Он был как дикарь, когда начал трясти ее, но он не принял в расчет Джинкс. С двумя огромными слезинками, катящимися по щекам, она перескочила через комнату и начала яростно бить ногами по лодыжкам Симона. Ее пальцы вцепились в его брюки, а зубы пытались прокусить его одежду.

– Оставь мою мамочку в покое, – кричала она, не сумев достичь своей цели укусить его. – Я ударю тебя по голове, если ты не отойдешь от нее. Отойди! Ты – свинья, и я ненавижу тебя…

– Джинкс! Прекрати! – сказала Эллин дрожащим голосом, наблюдая, как Джинкс продолжает пинать его. Он пытался остановить Джинкс, стараясь оторвать ее от себя, но она продолжала цепляться за его брюки.

– Ты – отродье! – Он ухмыльнулся, наконец оттащив ее от себя, храброго маленького драчуна, еще дико пинающегося, но теперь впустую.

– Это моя мамочка, и я защищаю ее! Я врежу тебе…

– Сделай это, Джинкс. – Голос Эллин был похож на слабый шепот: она чувствовала себя почти больной от страха, преследовавшего ее, и от дикого сердцебиения. Все это скоро кончится. Сцена, подобная этой, предполагалась; она готовила себя к ней. Через несколько минут Симон покинет ее и Джинкс, и с этого момента он пойдет своим путем, оставив ее идти своим.

– Ты не должна использовать такие слова…

Слезы навернулись Эллин на глаза, как только она увидела своего ребенка, обиженно плачущего и глядящего на мужчину, который держал ее крепко, но без той жестокости, которую он проявил по отношению к Эллин.

– Мамочка г-говорила, что у меня есть н-новый папа и что он… он позволит мне сидеть на е-его коленках, как новый папа Дэррил… – Джинкс остановилась, захлебнувшись рыданием; ее губы дрожали, слезы струились по веснушчатому лицу, и маленький кулачок двигался под вздернутым носом, потому что из него закапала влага. – Я д-думала, ты будешь х-хорошим папой для меня. – Ее губы вновь задрожали, она смущенно тряхнула головой, изучая его лицо немного недоверчиво. – Я так долго ждала с тех пор, как мамочка рассказала мне о тебе, это было так ужасно – ждать. И ты в первый момент выглядел привлекательно – но зачем ты тряс мою мамочку? Ты сделал ей больно, – сказала она ему откровенно, начав снова дико пинаться, но не в силах ударить по ногам обидчика. – Я убью тебя камнем до смерти, если ты тронешь ее опять! И я покусаю твои руки…

– Джинкс! – Но Джинкс остановило нечто другое, нежели голос Эллин – сильный шлепок по ноге, и, будучи отпущенной, она села на пол и уставилась на красное пятно, которое быстро росло. Изумившись от такого обращения с ней, которого она никогда не испытывала, Джинкс подняла через некоторое время голову и пристально поглядела на Симона.

– Это лишь от того, что ты больше меня, – кипятилась она, ее рот округлился и сузился, как происходило всегда, когда в ней кипела ярость. – Но подожди только, пока я вырасту! Когда я вырасту, я убью тебя за то, что ты обижал мою мамочку!

Вытерев кулачками глаза, она высунула розовый язычок и слизнула слезы, катящиеся к ее рту.

– Мамочка, я не хочу здесь оставаться. – Встав, Джинкс подошла к ней и уткнулась лицом в ее юбку. – Поедем опять домой. Пожалуйста, мамочка. Я хочу уехать назад, в мой дом.

– Мы не можем этого сделать, милая. – Эллин обняла девочку, не осмеливаясь поднять голову и встретиться взглядами со своим мужем. – Это дом, который теперь только и есть у нас, и мы должны остаться здесь…

– Вы должны? – грубо прозвучало со стороны Симона. Его лицо слегка побледнело, а руки сжимались и разжимались, как будто хотели уничтожить какую-то непереносимую боль внутри него. – Это, видимо, твоя идея, но не моя. Ни ты, ни это твое распущенное отродье не останетесь в моем доме. Вы покинете его, как только я смогу организовать это!

Но, конечно, эта угроза была произнесена в момент вспышки гнева, и Симон не сделал попытки привести ее в исполнение. Он был женат, и по прошествии времени скоро стало очевидным, что он примирился со своей женитьбой. И, как Эллин догадалась, он выбрал свой путь, предоставив ей выбирать свой. Он часто отлучался из дома на неделю или больше, и в этих случаях Эллин охватывал своего рода покой. Она получала удовольствие от общения с Джинкс, которая с детской непосредственностью скоро забыла сцену, из-за ее вмешательства не ставшую такой ужасной, как ожидала Эллин. Все, что мог сделать Симон, – так это оставить их одних, что Эллин вполне устраивало.

Однажды вечером, уложив Джинкс в постель, она вышла на террасу и с испугом обнаружила там своего мужа, который стоял и смотрел в темноту на очертания тюрьмы, в которую ему наверняка хотелось упрятать Эллин. В профиль он выглядел почти дьяволом и когда повернулся, почувствовав ее присутствие, его лицо походило на маску ненависти, которая вызвала дрожь в позвоночнике Эллин. Она повернулась, чтобы уйти, но его грубый голос остановил ее, и она послушно сделала движение в его сторону, встав в некотором отдалении от него. Ее сердце учащенно забилось и одновременно заныло; эта ночь напоминала ту, что была на корабле, с высоко поднявшейся круглой луной, разливающей свет по окружающему их морю, мерцающему отблеском серебряных звезд. Сладкие запахи доходили с холмов, доносимые летним бризом, на который древние мореплаватели полагались в интересах удачного плавания. Он струился в волосах Эллин и ласкал ее щеки, прохладный и нежный, точно такой, как на судне, когда они с Симоном стояли на палубе в первые утренние часы.

– Как у тебя с деньгами? – последовал совершенно для нее неожиданный вопрос, когда наконец ее муж смог заговорить с ней.

– У меня еще есть немного от продажи мебели, – сказала она, раздумывая, какую сделала ошибку, выйдя сюда. Она обычно знала, где был Симон, и считала, что сейчас он работает в своем кабинете, потому что заметила, что там горит свет.

– Я выдам тебе деньги на расходы. Ко мне должны прийти друзья на обед вечером на этой неделе, и тебе нужно одеться. Обратись за этим к Гераклиону. Дендрас свозит тебя туда на машине. – Небольшая пауза – и тем же грубым тоном: – Я сообщил всем, что ты вдова, поэтому на всякий случай помни это. Пощади меня, и, Божьей милостью, ты вымолишь прощение.

– Хорошо, Симон.

Она стремилась скорее расстаться с ним, но боялась сделать это, потому что отчасти чувствовала, что он сам подаст знак, когда больше не будет нуждаться в общении с ней.

– Относительно твоей дочери. Может, ты ее устроишь в школу?

Эллин, прищурившись, взглянула на него, очень удивившись такому неожиданному интересу к ребенку, которого он до сих пор игнорировал, как игнорировал девушку, которую считал ее матерью.

– Я ее учу сама.

– В Сфакии есть школа. Ты лучше подготовь ее для поступления. Дендрас будет отвозить ее по утрам и привозить обратно.

– Это греческая школа?

– Конечно, но английский в ней изучают.

– А разговор? Я считаю, Джинкс совсем не может говорить по-гречески.

– Я не ожидаю, что она может, – с ноткой сарказма ответил он. – Но она быстро выучит его. – Симон строго взглянул на Эллин. – Если ты и она собрались остаться здесь, тогда она, по крайней мере, должна выучить греческий. Джинкс будет в обществе греков, когда станет старше, ее друзья будут греки.

– Да. Я допускаю, что будут.

Симон казался более дружелюбным. Он снова уставился на крепость, ветер трепал его черные волосы, луна освещала лицо. Эллин чувствовала досаду, сожаление и одиночество. Казалось, сердце ее остановилось, пока она разглядывала его, и впервые она ощутила легкое раскаяние, что так сильно увлеклась желанием отплатить ему не только за его грехи, но и за грехи Кита. Что хорошего из этого вышло? Чего она достигла своими поступками? Правда, она получила все и ничего не дала взамен; она имела богатого мужчину… но каким-то образом события в целом начинали раздражать ее.

В день званого обеда Джинкс была исключительно озорной, и с привычным ей буйством совершила прыжок с третьей ступеньки на коврик, на котором она заскользила по холлу, с треском врезавшись во входную дверь. Эллин узнала об этом, когда, услышав рев, прибежала из комнаты отдыха, где листала журнал. Из носа Джинкс текла кровь, а рукой она держалась за локоть.

– Джинкс, милая, что ты сделала? – Нагнувшись, Эллин взяла ее на руки и потащила наверх в спальню, где уложила.

– Ты, бедный ребенок! Как это случилось с тобой?

– Я каталась на коврике, – всхлипнула Джинкс. – Ох, моя рука, она горит… – Она замолкла и разразилась новым ревом от боли. – Почему она горит?

– Потому что ты скользила по полу и упала.

Вздыхая, Эллин пошла в ванную комнату, где в шкафу хранилась аптечка первой помощи, и после того, как обработала и перевязала раны ребенку, дала Джинкс слабое снотворное и отправила спать на все послеобеденное время. К чаю Джинкс проснулась с сияющими глазами и, смеясь, сказала, что голодна. Эллин посидела с ней, почитала и успокоилась, увидев, что Джинкс не сильно пострадала от столкновения с дверью.

– Что мне с тобой делать? – спросила она с легким укоризненным покачиванием головой. – Когда же ты в самом деле научишься себя вести? А как ты разговариваешь? Все эти жаргоны, которые ты подхватила в школе, в Англии, должны быть забыты, поняла?

– Я пытаюсь не говорить этого, но так выходит.

Большие глаза искрились шаловливой ухмылкой, но, заметив недовольное выражение лица Эллин, Джинкс сползла к краю кровати и обвила руками ее шею.

– Можно я поцелую тебя, мамочка?

В ответ Эллин сама поцеловала ее в щеку и прижала к себе. Ей казалось невероятным, что она могла бы относиться с такой любовью к какому-нибудь другому ребенку. Эллин просто обожала Джинкс.

– Пойдем, – сказала она наконец, – время чая, а ты только что говорила, что голодна. Мы вместе попьем чай во внутреннем дворике. На свежем воздухе.

– Хорошо, – Джинкс взглянула на свою забинтованную руку, когда вставала с постели, затем подошла к зеркалу взглянуть на пластырь на своем лбу:

– Я похожа на раненого солдата, правда?

– Ну конечно. А мне нужно тебя одеть…

– Из-за того, что у меня рука перевязана?

– Да…

Подскочив к креслу, где была кучей свалена ее одежда, Джинкс схватила ее и притащила в кровать. Эллин удивленно смотрела на нее. Она спросила:

– Что это значит?

– По сравнению с обидами? – Джинкс подхватила изящную розовую юбку и натянула себе на голову. – Это значит: все не имеет значения.

– Ты научилась этому в школе?

– Да, наверное, – Джинкс нахмурилась и потрогала свою забинтованную руку. – Карлос Лукна сказал это мне. Он мой школьный товарищ. Но я поколотила его вчера очень крепко, потому что он подсмеивался надо мной в классе, когда я не могла понять учителя. Я научила его не смеяться надо мной, он ревел, как будто я сильно его ударила.

– Джинкс, – сказала Эллин строго, глядя, как она одевается, – если кто-нибудь придет сюда жаловаться на тебя, я буду очень сердиться. Папе это совсем не нравится, поэтому прекрати драться с маленькими мальчишками.

– Он не мой папа! Я не люблю его, и он не любит меня.

Неожиданно Джинкс ударилась в слезы. И лишь когда она начала говорить, Эллин поняла, что ребенок тайно беспокоится из-за их отношений с Симоном.

– Почему он не любит меня, мамочка? Я ничего дурного не делала, за исключением того, что пинала его, когда он обижал тебя. Я думала, что у меня будет папа, когда мы приехали сюда жить. Но у меня нет отца. Он никогда не позволяет мне посидеть у него на коленях и не берет меня гулять с собой, как новый папа Дэррил. Он также берет на прогулку и маму Дэррил. Они все вместе гуляют по берегу реки, собирают полевые цветы и любуются птичьими гнездами…

Она подошла и встала напротив Эллин.

– Все совсем не так, как мне представлялось. Я бы очень хотела понравиться папе – я говорила об этом, правда?

– Да, милая, ты говорила мне это, – Эллин почувствовала маленький болезненный ком в горле. Следует ли ей сказать Симону правду и положить конец тому, что для всех становилось непереносимым. Если сказать ему правду, то надо быть готовой стать его женой, потому что это последует неминуемо. Эллин хлопнула себя по губам. Она не смогла бы стать такого сорта женой для Симона, не любя так, как прежде. Она привыкла отдаваться целиком, просто потому, что не была способна сопротивляться, он же, напротив, мог только брать, и не был способен дать потому, что все, что он испытывал к ней, – это тяга к ее телу. Ничего духовного, никаких глубоких переживаний… важных элементов для полной взаимной близости. Нет, решила Эллин, она не может сказать Симону правду и пойти на такого рода взаимоотношения. Должно быть все или ничего.

– Дендрас говорил мне, что господин Симон имеет прекрасную яхту, но он никогда не берет тебя и меня на нее, так ведь? Но я так хотела бы попасть на яхту, потому что никогда не была ни на одной за всю свою жизнь! – Джинкс провела рукой по своим влажным щекам, затем громко фыркнула: – О, мне нужен носовой платочек!

Эллин дала ей платок, и она с силой высморкалась в него.

– Ты не должна звать его господин Симон, малышка. Попробуй думать, что он твой папа… – Она прервалась на полуслове, увидев, что Джинкс качает головой.

– Он не хочет быть моим папой. Я не хочу, чтобы ты выходила за него замуж. Ты можешь выйти замуж за кого-нибудь другого, кто будет любить меня, подбрасывать меня на руках и… всякое другое, – закончила она неопределенно. На ее глазах снова выступили слезы. – Можешь ты бросить его и выйти замуж за кого-нибудь еще?

Эллин покачала головой, неспособная произнести ни слова в течение длительной паузы.

– Нет, милая, это невозможно. Это наш дом, и мы должны в нем оставаться. Нам некуда больше уходить.

Эллин начала понимать, что внесла в свою жизнь полную неразбериху, стремясь осуществить безрассудное желание мести. К тому же, могла ли она отвергнуть предложение Симона о замужестве, даже если бы не была заинтересована в реванше? У нее не было другого выбора, как принять его предложение. Это казалось в то время большим счастьем. Эллин старалась даже не думать, где бы она с Джинкс оказались теперь, если бы она отвергла предложение Симона. Джинкс, наверное, забрали бы от нее.

– Ты думаешь, он сможет полюбить меня, когда я немного подрасту? – с надеждой спросила Джинкс. – Понимаешь, ему могут не нравиться маленькие девочки, но, может, ему нравятся они, когда станут чуть-чуть старше?

– Я уверена, он скоро полюбит тебя, – Эллин глубоко вздохнула, сказав это. Обратит ли Симон когда-нибудь внимание на Джинкс? Она, Эллин, верила, что в нем проснется интерес к ребенку, но до сегодняшнего дня весь интерес выразился в том, что Симон предложил устроить ее в школу.

– Давай, я улыбнусь ему и посмотрю, ответит ли он мне улыбкой, – Джинкс задумчиво замолчала. – Как ты думаешь, возьмет он тебя и меня на свою яхту, если я вежливо попрошу его? Мы могли бы совершить плавание на другой остров, правда?

– Да, Джинкс, могли бы. Но ты не должна просить его взять тебя на яхту. Он очень занят, понимаешь, и у него нет лишнего времени. – Эллин старалась не думать о том, что Джинкс попросит и получит отказ.

– Я хочу, чтобы ты вышла замуж за другого мужчину, – вздохнула Джинкс, повторив то, что она только что говорила. – Я думала, что у меня будет папа, как у Дэррил. – Она вдруг замолчала и резко ударила по чему-то в воздухе.

– Кошмар! Лови! Он там, на верхней части стены!

Эллин взглянула на комара, но не сделала попытки убить его.

– Я не могу прихлопнуть его на стенке, – сказала она.

– Почему? – глаза Джинкс излучали своего рода садистское желание. – Они наполнены кровью, потому что напились твой крови длинным жалом, жалом! – Жало это длинная вещь наподобие языка, которая проникает в тебя и высасывает твою кровь. Убей его, мамочка, – быстро, пока он не укусил меня…

Схватив полотенце из ванной комнаты, Эллин умудрилась поймать им комара, но даже после этого она не могла убить его и направилась к открытому окну. Она вытряхнула полотенце, позволяя насекомому улететь, и с любопытством выглянула. Симон стоял внизу, на веранде. Руки его были засунуты в карманы, голова поднята. Он созерцал прибрежные волны, там где около самого берега покачивалась прекрасная яхта, судно, которое сыграло столь впечатляющую роль в ее жизни, а также и в его, как это потом выяснилось. Не окажись Эллин на борту этой яхты, они бы никогда не поженились с Симоном, поскольку расстались бы на берегу покрытого цветниками острова Родос. Она снова перевела взгляд на мужчину, стоящего внизу. Сколько времени он там находился, тихий и одинокий? Что-то защемило в ее душе, потому что, даже не видя его лица, она каким-то образом знала, что он задумчив и грустен.