Текст книги "Царица амазонок"

Автор книги: Энн Фортье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Энн Фортье
Царица амазонок

© Ю. Каташинская, карта, 2015

© Т. Голубева, перевод, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Издательство АЗБУКА®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

Посвящается моей любимой свекрови Ширли Фортье (1945–2013), чья храбрость перед лицом опасности превосходит храбрость любой амазонки

АМАЗОНКИ – мифическая раса женщин-воительниц. Название этой расы обычно переводится как «безгрудые» (от слова maza – «грудь»), поскольку женщины, принадлежащие к ней, якобы сдавливали или прижигали правую грудь, чтобы она не мешала им метать копье… Некоторые исследователи принимают миф об амазонках за доказательство существования матриархата в доисторические времена. И хотя данная гипотеза весьма привлекательна в качестве ответа современному мужскому шовинизму, она неверно трактует саму природу мифа.

Оксфордский классический словарь

Тот, кто управляет настоящим, управляет и прошлым.

Джордж Оруэлл

Пролог

Молодые люди закончили тренировку в рекордные сроки. Утро стояло ясное, что было большой редкостью для Оксфорда. И после того как туман рассеялся, появилась радуга, словно природа ждала прихода именно этой команды, чтобы наконец раскрыться во всей красе.

Хасан чувствовал себя непобедимым, когда они с товарищами возвращались в университет через долину Крист-Черч в лучах восходящего солнца. Но восторг тут же улетучился при виде консьержа, который резким движением руки подозвал молодого человека, как только вся команда вошла в квадратное фойе колледжа.

– Вам посылка, сэр. – И консьерж синим от чернил пальцем показал на некий предмет на стойке для почты. – Доставили десять минут назад. Я как раз собирался позвонить декану…

– Что это? – спросил Хасан, вытягивая шею, чтобы получше рассмотреть посылку. – И где… – Но его голос оборвался, как только он увидел содержимое парусиновой сумки, потому что в ней, уютно устроившись на подушке, прикрытый одеялом, лежал спящий младенец.

Хасан не мог найти подходящих слов, чтобы выразить хаос, внезапно возникший в его голове. Конечно, ему и прежде доводилось видеть младенцев, но он никак не ожидал обнаружить одного из них в сыром фойе, в окружении посылок и забытых зонтиков.

– И в самом деле, сэр. – Консьерж сдвинул кустистые брови в неловком выражении сочувствия. – Но возможно, вот это письмо, – он протянул молодому человеку конверт, привязанный к сумке шнурком, – что-то прояснит.

Часть I
Сумерки

Глава 1

Девять носили нас дней по обильному рыбою морю

Смертью грозящие ветры. В десятый же день мы приплыли

В край лотофагов, живущих одной лишь цветочною пищей.

Гомер. Одиссея

Оксфорд, Англия

Наши дни

На свой собственный путаный лад моя бабушка делала все, что могла, дабы подготовить меня к тому, чтобы нести суровую женскую долю с высоко поднятой головой. Цоканье копыт, грохот колесниц, мужская похоть… Благодаря бабуле уже к десяти годам я обо всем этом имела довольно четкое представление.

Увы, мир стал слишком не похож на благородные поля битвы, которые, по мнению бабушки, я должна была наблюдать. Ставки теперь были невысокими, люди – серыми и бесхарактерными, а мои знания кодекса амазонок – бесполезными. И уж точно ничто из того, чему учила меня бабушка во время наших долгих посиделок с мятным чаем и рассказами о воображаемых чудовищах, не могло оградить меня от академических подводных течений и встречных ветров.

И именно в этот октябрьский день – день, когда все началось, – я была буквально выбита из колеи на самой середине моего доклада. Подстрекаемая всемогущим профессором Ванденбошем, сидевшим в первом ряду, ведущая дискуссии испуганно вскочила со своего места и провела пальцем по горлу, давая понять, что мне пора заканчивать. Судя по моим наручным часам, я ничуть не нарушала регламента, но мое академическое будущее зависело от благосклонности этих выдающихся ученых.

– В заключение хочу сказать, – я украдкой бросила взгляд на профессора Ванденбоша, который сидел, скрестив ноги и сложив руки на груди, и поглядывал на меня весьма недружелюбно, – что, несмотря на все выразительные описания половой жизни амазонок, греческие авторы видели в этих женщинах лишь вымышленных квазиэротических половых партнеров.

По аудитории пробежал восторженный шепоток. Почти всем слушателям пришлось пробежаться под дождем, прежде чем попасть в зал, а потому они сидели сейчас мокрые и мрачные. Хотя мне показалось, что мой доклад их немножко приободрил.

– Однако, – кивнула я ведущей, заверяя, что почти закончила, – понимание того, что эти кровожадные женщины-воительницы были чистой выдумкой, не удержало наших писателей от использования их образа в романах-предупреждениях на тему опасности необузданной свободы женщин. Почему? – Я окинула взглядом аудиторию, пытаясь определить количество моих сторонников. – Почему греческие мужчины были вынуждены держать своих жен дома, взаперти? Мы не знаем. Но наверняка страшилки об амазонках внесли свой вклад в оправдание подобного женоненавистничества.

Как только затихли аплодисменты, профессор Ванденбош, не обращая внимания на ведущую, встал и сурово огляделся вокруг, одним только взглядом заставив опуститься множество поднятых рук. Потом он повернулся ко мне с самодовольной ухмылкой на породистом лице:

– Спасибо, доктор Морган. Рад обнаружить, что я теперь не самый старомодный ученый в Оксфорде. И, ради вашего же блага, я надеюсь, что академическая наука однажды вновь ощутит необходимость феминизма, но большинство из нас, должен с облегчением заметить, давным-давно ушли вперед и зарыли топор войны.

Хотя его высказывание должно было выглядеть как шутка, оно прозвучало столь злобно, что никто не засмеялся. И даже я, стоя в ловушке кафедры, была слишком поражена, чтобы попытаться хоть как-то ему ответить. Бо́льшая часть аудитории была на моей стороне, в этом я была уверена, – и все равно никто не осмелился встать и выступить в мою защиту. Тишина в зале была настолько полной, что можно было слышать легкий стук дождевых капель по медным листам кровли.

Спустя десять ужасающих минут я смогла наконец выбраться из лекционного зала и скрыться в сыром октябрьском тумане. Поплотнее закутавшись в шаль, я старалась думать о чайнике, ожидающем меня дома… Но была все еще слишком взбешена.

Профессор Ванденбош всегда меня недолюбливал. Если верить россказням, однажды он развлекал своих именитых гостей фантазией о том, как меня похитили из Оксфорда для того, чтобы сделать звездой женского сериала на телевидении. Моя собственная теория состояла в том, что таким образом он хотел досадить своей сопернице – моей наставнице Катерине Кент, думая, что может ослабить ее позиции, нападая на ее любимцев.

Катерина, конечно же, предостерегала меня от выступления с лекцией об амазонках.

– Если ты продолжишь это исследование, – заявила она с обычной прямотой, – то станешь академическим изгоем.

Я отказалась ей верить. Все равно однажды эта тема вспыхнет, словно факел, и профессор Ванденбош не сможет погасить его пламя. Если бы только у меня нашлось время для того, чтобы закончить свою книгу или, еще лучше, раздобыть все-таки «Историю амазонок». Еще одно письмо в Стамбул, на этот раз рукописное, – и, может быть, Григорий Резник наконец приоткроет мне свою тайну. Ради бабули я должна попытаться.

Подняв воротник в надежде защититься от стихии, я торопливо шагала по улице и была слишком погружена в свои мысли, чтобы заметить преследователя, пока он не догнал меня на углу Хай-стрит и не накрыл своим зонтиком. Выглядел он лет на шестьдесят и явно не принадлежал к академическому миру: под его безупречным плащом я заметила дорогой костюм и тут же заподозрила, что носки у него одного цвета с галстуком.

– Доктор Морган, – начал он, и акцент тут же выдал его южноафриканское происхождение, – я наслаждался вашим выступлением. Есть у вас минутка? – Он кивнул в сторону «Гранд-кафе» на другой стороне улицы. – Могу я вас чем-нибудь угостить? Выпить вам явно не помешает.

– Весьма любезно с вашей стороны… – Я бросила взгляд на наручные часы. – Но, к несчастью, я уже опаздываю на другую встречу.

Я не лгала. Поскольку это была неделя нового набора в университетский фехтовальный клуб, я обещала забежать туда после лекции, чтобы помочь продемонстрировать экипировку. Это было весьма кстати, потому что я буквально сгорала от желания вонзить шпагу в парочку воображаемых врагов.

– О… – Незнакомец продолжал идти рядом со мной, и спицы его зонта задевали мои волосы. – А если попозже? Вечером вы свободны?

Я колебалась. В глазах мужчины было что-то пугающее; они смотрели необычайно пристально, и у них был желтоватый оттенок, как у сов, сидевших на жердочках на самом верху книжных стеллажей в кабинете моего отца.

Вместо того чтобы повернуть на темную и обычно пустынную Мэгпай-лейн, я остановилась на углу и изобразила, как я надеялась, дружелюбную улыбку:

– Боюсь, я не расслышала вашего имени…

– Джон Людвиг. Вот… – Мужчина немного порылся в карманах, потом поморщился. – Визитки нет. Ну, не важно. У меня для вас приглашение. – Он внимательно посмотрел на меня, как бы стараясь убедить себя самого в моей пригодности. – Организация, с которой я работаю, недавно сделала одно сенсационное открытие… – Он немного помолчал и нахмурился, явно чувствуя себя неловко на улице. – Вы уверены, что не хотите что-нибудь выпить?

Несмотря на мои недавние опасения, мне стало любопытно.

– Может, встретимся завтра? – предложила я. – Выпьем кофе?

Мистер Людвиг сначала проследил взглядом за несколькими появившимися поблизости прохожими, а потом наклонился ко мне.

– Завтра, – прошептал он, – мы с вами будем уже на пути в Амстердам. – Видя отразившееся на моем лице изумление, он с трудом улыбнулся. – Первым классом.

– Ага! – Я вынырнула из-под его зонтика и зашагала по Мэгпай-лейн. – Хорошего дня, мистер Людвиг…

– Погодите! – Он быстро нагнал меня, несмотря на скользкий от дождя асфальт. – Я говорю об открытии, благодаря которому будет переписана история! Это нечто совершенно новое, добытое на раскопках, это абсолютный секрет, и дело вот в чем: нам бы хотелось, чтобы вы на это взглянули.

Я замедлила шаг:

– Но почему я? Я не археолог. Я филолог. Филологи не занимаются раскопками, они занимаются текстами – изучают их, расшифровывают…

– Вот именно! – Покопавшись в тех же самых карманах, в которых он безуспешно искал визитную карточку, мистер Людвиг извлек помятый фотоснимок. – Нам необходим кто-то, кто сумел бы понять смысл вот этого.

Даже в сумраке Мэгпай-лейн я смогла рассмотреть, что на фотографии изображена какая-то надпись на чем-то вроде древней оштукатуренной стены.

– Где был сделан снимок?

– Этого я вам сказать не могу. До тех пор, пока вы не согласитесь поехать, – произнес мистер Людвиг заговорщицким тоном. – Понимаете, мы нашли доказательства того, что амазонки действительно существовали.

Я была так изумлена, что чуть не расхохоталась.

– Но вы же это не всерьез…

Мистер Людвиг резко выпрямился.

– Напротив, я крайне серьезен, – сказал он холодно, а затем добавил: – Это ведь ваша область исследований. Ваша страсть. Разве не так?

– Да, но…

Я снова посмотрела на снимок, не в силах устоять перед его притягательностью. Примерно раз в полгода или около того я натыкалась на статьи об археологах, которые утверждали, что нашли настоящее захоронение амазонки или даже отыскали легендарный город женщин-воительниц Фемискиру. Такие статьи обычно выходили под заголовками типа: «Найдены новые доказательства того, что амазонки действительно существовали!», и я всегда с азартом читала их, но каждый раз неизбежно разочаровывалась. Ну да, очередной побитый временем крепкий орешек в плаще с капюшоном провел всю жизнь, перекапывая берега Черного моря в поисках женщин, похороненных с оружием и лошадьми. И – да, периодически он или она натыкались на следы какого-то доисторического племени, в котором женщинам разрешено было ездить верхом и носить оружие. Однако утверждать, что эти женщины жили в лишенном мужчин мире амазонок… ну, это, скорее, было похоже на то, как если бы кто-нибудь нашел скелет динозавра и тут же заявил, что истории об огнедышащих драконах – чистая правда.

Мистер Людвиг смотрел на меня своими совиными глазами.

– Вы действительно хотите убедить меня в том, что после… э-э-э… девяти лет изучения мифов об амазонках у Дианы Морган не возникло даже крошечного желания доказать, что они действительно существовали? – Он кивнул на фотографию в моей руке. – Вы смотрите на нерасшифрованный алфавит амазонок. При этом имейте в виду: мы предлагаем вам шанс стать первым академическим ученым, ознакомившимся с ним. К тому же мы намерены весьма щедро вознаградить вас за потраченное время. Пять тысяч долларов за одну неделю работы…

– Постойте, – перебила его я, стуча зубами от холода и шока. – Что вызывает в вас уверенность в том, что эта надпись имеет какое-то отношение к амазонкам? – Я помахала перед ним фотографией. – Вы же сами сказали, что она пока что не расшифрована…

– Ага! – Мистер Людвиг ткнул пальцем в мою сторону, едва не задев мой нос. – Именно такой ход мысли нам и нужен! Вот… – Он опять сунул руку в карман и протянул мне какой-то конверт. – Это ваш билет на самолет. Мы вылетаем завтра днем из Гатвика. Встретимся у терминала.

Вот так. Не дожидаясь моей реакции, мистер Людвиг развернулся и пошел прочь, так ни разу и не оглянувшись.

Глава 2

Звезды близ прекрасной луны тотчас же

Весь теряют яркий свой блеск, едва лишь

Над землей она, серебром сияя,

Полная, встанет.

Сафо

К тому времени, как я пришла, большинство преподавателей уже собралось в профессорской. Из-за того что мне пришлось в спешке покидать фехтовальный клуб, я не имела возможности освежиться, и когда вошла в комнату, до меня донеслось несколько приглушенных замечаний о том, что мисс Америка снова опаздывает на ужин. Но я просто улыбнулась и сделала вид, что не расслышала их. Все они наверняка посчитали, что я была в библиотеке, погруженная в древний манускрипт где-нибудь в пыльном углу, забыв о времени и месте, и потому сейчас выглядела так, словно вынырнула прямиком из эпохи Возрождения.

К сожалению, я точно знала, что определение «мисс Америка» вовсе не являлось комплиментом. Хотя это и могло бы быть правдой, потому что я была на полголовы выше большинства своих коллег и обладала, как говорил мой отец, когда я распускала свои светлые локоны, абсолютно ангельской внешностью; однако здесь меня так прозвали из-за моего происхождения или, точнее, из-за отсутствия должного происхождения. Моя мать была американкой, и ее лексика была главной в нашем доме с самого моего детства. Несмотря на то что мой отец был стопроцентным британцем и росла я в окружении настоящих англичан, все же у меня иной раз вырывались истинно американские выражения. Кто-то из старших преподавателей факультета наверняка слышал, как я называла мусорку ведром для мусора, или, может быть, видел, как я бежала трусцой мимо колледжа, не имея никакой другой цели, кроме вульгарного желания оставаться в форме, и тут же сделал вывод, что со мной все понятно.

– Диана! – Катерина Кент нетерпеливым взмахом руки подозвала меня к себе. – Как прошла конференция?

Как всегда, ее пулеметная речь застала меня врасплох, и я почувствовала, что вся моя храбрость куда-то улетучилась.

– Совсем не плохо. Публика была вполне приличная.

– Напомни-ка мне тему своего доклада?

– Ну… – Я попыталась улыбнуться. Признаться в том, что я проигнорировала ее совет, было нелегко. – Я, пожалуй, слегка поспешила…

Глаза моей наставницы мгновенно превратились в узкие щелки. У нее было лицо умного и дисциплинированного человека, окруженное столь короткими волосами, что это походило на некий вызов, а глаза, всегда поразительно живые, имели редкий бирюзовый оттенок и напоминали кристаллы в дорогой оправе. Они, как правило, пылали раздражением, но я научилась понимать это выражение как естественное для Катерины при общении с людьми, на самом деле завоевавшими ее уважение.

Как раз в этот момент по комнате пробежала волна восторженного шепотка. Порадовавшись тому, что внимание Катерины переключилось на новый предмет, я обернулась, чтобы посмотреть, кто это умудрился прийти даже позже меня, но при этом остаться любимчиком публики.

Ну конечно же. Джеймс Моузлейн.

– Сюда! – Рука Катерины снова взлетела вверх в нетерпеливом жесте, который не предполагал отрицательного ответа.

– Кейт! – Джеймс приветствовал знатную даму ожидаемым ею рукопожатием. – Спасибо за рецензию в «Квартерли». Уверен, я этого не заслужил. – И только тут он обратил внимание на меня. – О, привет, Морган! Я вас не заметил.

Мне это было лишь на руку. Потому что, когда бы Джеймс Моузлейн ни появлялся, это всегда давало мне несколько минут на то, чтобы обуздать лобные доли головного мозга. Во вполне зрелом и ответственном возрасте двадцати восьми лет было ужасно обнаружить в себе желание добиться чьего-то внимания, и – что еще хуже – я была совершенно уверена в том, что все вокруг заметили мои порозовевшие щеки и сделали абсолютно правильный вывод.

Для академического ученого Джеймс обладал необычайно привлекательной внешностью. Он каким-то образом умудрялся оказывать открытое неповиновение старому правилу, утверждавшему, что быть первым в ряду умов, значит быть последним в ряду красавцев. Его голова, набитая серым веществом куда больше средней нормы, тем не менее была увенчана роскошными каштановыми волосами, и даже в тридцать три года его лицо искрилось мальчишеским очарованием. К тому же (как будто всего вышеперечисленного было мало) отец Джеймса, лорд Моузлейн, владел самой лучшей в Англии коллекцией античной скульптуры. Другими словами, из всех мужчин, с кем мне доводилось встречаться, Джеймс был единственным, который куда больше напоминал принца, чем лягушку.

– Диана сегодня выступала с докладом, – сообщила Джеймсу профессор Кент. – И я все еще пытаюсь выудить из нее название темы.

Джеймс лукаво посмотрел на меня:

– Я слышал, все прошло хорошо.

Благодарная за помощь, я рассмеялась и вытерла лоб. Он был мокрый после тренировки, но я понадеялась, что Джеймс примет мой пот за свидетельство недавно принятого душа.

– Вы слишком добры. А у вас какие новости? Получили новые любовные письма с угрозой самоубийства от ваших студенток?

Но тут прозвонил колокол, призывавший на ужин, и все поспешили на выход. Беседа на время прервалась, пока наша маленькая процессия спускалась по лестнице, пересекала под моросящим дождем задний двор и торжественными парами вливалась в главный холл колледжа.

Студенты поднялись со скамей, когда мы прошествовали по проходу к столу, на подиуме в задней части столовой. И когда я уселась наконец на предназначенный мне стул, мне показалось, что все глаза устремлены на меня. Но, скорее всего, все они таращились на Джеймса, который сел справа от меня. В черном костюме он выглядел невероятно красивым и держался весьма непринужденно, напоминая какого-нибудь принца из рода Тюдоров.

– Взбодритесь, старушка! – негромко сказал он, обращаясь ко мне, в то время как официант разливал вино. – Один надежный источник сообщил мне, что ваш доклад был принят на ура.

Я бросила на него полный надежды взгляд. По общему мнению, Джеймс был академической суперзвездой, и один только список его публикаций заставлял большинство его коллег выглядеть жалкими спутниками огромной планеты.

– Но тогда почему никто не сказал…

– Чего, например? – Джеймс с удовольствием принялся за первое блюдо. – Вы же напали на них с толпой потных женщин-воительниц в меховых сапогах и бикини из кольчуги. Ради всего святого, это же академики! Радуйтесь, что там ни у кого сердечного приступа не случилось.

Я захихикала в салфетку:

– Мне бы следовало продемонстрировать им кое-какие слайды. Может, мы бы тогда избавились наконец от профессора Ванденбоша…

– Морган. – Джеймс бросил на меня многозначительный взгляд. – Вы же знаете, что профессору Ванденбошу все четыреста лет. Он был здесь задолго до того, как появились мы, и он будет здесь еще долго после того, как мы с вами отправимся к праотцам. Так что не стоит его провоцировать.

– Ой, да ладно вам!

– Я не шучу. – И снова взгляд ореховых глаз Джеймса пронзил меня насквозь. – Вы чрезвычайно талантливы, Морган. Я серьезно. Но чтобы преуспеть здесь, вам нужно нечто большее, чем талант. – Он улыбнулся, возможно, для того, чтобы смягчить свои слова. – Примите совет от шеф-повара: нельзя вечно варить этот суп из костей амазонок. – С этими словами Джеймс поднял свой бокал с таким заговорщицким выражением лица, что я испугалась, как бы он не выплеснул его содержимое прямо мне в лицо.

– Ну да… – Я опустила взгляд, чтобы скрыть острую тоску. Его слова не были мне внове, но из уст Джеймса они звучали как приговор. – Я понимаю.

– Вот и хорошо. – Джеймс немного покрутил вино в бокале, прежде чем сделать глоток. – Слишком молодое, – заключил он и поставил бокал на стол. – Не хватает сложности, букета. Напрасная трата денег.

Мы с Джеймсом находились буквально на расстоянии вытянутой руки друг от друга и в то же время жили в двух совершенно различных мирах. Мы, простые смертные, только и могли видеть, как дорогие автомобили Моузлейнов с тонированными стеклами проносятся через нашу тихую деревню и останавливаются лишь на несколько секунд, пока открываются ворота перед бесконечно длинной подъездной дорогой. Да еще изредка сквозь густую изгородь из ежевики, окружавшую этот частный эдем, можно было заметить людей, играющих в крокет или лаун-теннис, и расслышать их смех, который приносил с собой ветер, словно фантики от конфет.

Хотя все в нашем городке знали имена и возраст детей лорда и леди Моузлейн, они были так же далеки от нас, как герои какого-нибудь романа. Поскольку все они обучались в закрытых школах – самых лучших в стране, конечно же, – молодой Джеймс и его сестры почти все свои каникулы проводили с друзьями в каких-нибудь шотландских замках.

Но хотя сын и наследник лорда Моузлейна был для меня не более чем нимб каштановых волос на передней скамье в церкви на ежегодной рождественской службе, тем не менее в моих мечтах он жил вполне конкретной и полной жизнью. Когда я на выходные отправлялась к своим родителям или бабушке, то обычно уходила в лес, искренне надеясь увидеть его верхом на коне, в развевающемся плаще… хотя я точно знала: он уехал в Итон (а позднее – в Оксфорд) и здесь нет никого, кроме меня и моей слишком бурной фантазии.

Но все же в своем воображаемом мире я не была совершенно одинока. Потому что, насколько я помнила, моя мать всегда изнывала от желания сблизиться с Моузлейнами, которые, собственно, были нашими соседями. По ее расчетам, тот факт, что мой отец занимал должность директора местной школы, должен был ставить нашу семью настолько высоко, что нас могли заметить даже из особняка на холме. Однако, потратив бо́льшую часть своей замужней жизни на тщетное ожидание приглашения на ужин, она вынуждена была осознать, что наши лорд и леди стоят гораздо выше нас по социальной лестнице.

Для меня всегда оставалось загадкой, почему моя мать – истинная американка – никогда не могла избавиться от страстного желания попасть в особняк Моузлейнов, даже после того, как столько лет она тщетно участвовала волонтером в благотворительных делах миледи в надежде на признание, столько лет тщательно подстригала те двадцать футов живой изгороди из лигуструма, что отделяли самую дальнюю часть барского парка от нашего капустного огорода… и все впустую.

К тому времени, как я перебралась в Оксфорд, чтобы получить докторскую степень, я была твердо уверена в том, что мы с мамой давно уже не забиваем себе голову этой ерундой. И лишь через год я поняла, в чем состояла тайная цель частых маминых визитов и настойчивых просьб изучить все чудеса Оксфорда.

Мы начали с того, что обошли каждый из колледжей университета. Моя мать никак не могла насмотреться на готические квадратные дворики и крытые аркады, так не похожие на все то, среди чего она выросла. Когда она думала, что я ничего не замечаю, то наклонялась, чтобы подобрать и спрятать в сумку маленькие сувениры: мелкую гальку, свинцовый карандаш, забытый на каменной ступени, веточку тимьяна в саду целебных трав… И была крайне смущена, осознав, что после стольких лет я все еще почти ничего не знаю о том, что происходит в ее внутреннем мире.

Завершив осмотр колледжей, мы начали посещать концерты и разные мероприятия, включая даже самые странные спортивные состязания. У моей матери внезапно пробудился неестественный интерес к крикету, потом к регби, потом к теннису. Конечно, оглядываясь назад, я должна была бы понять, что все эти внешне импульсивные порывы были частью ее тайного замысла.

Джеймс.

По каким-то причинам мне никогда не приходило в голову, насколько продуманными были наши передвижения по городу и как упорно моя мать заранее рассчитывала наши маршруты и держалась их, невзирая на погоду… Пока однажды она не схватила меня за локоть и не воскликнула таким тоном, словно была крестоносцем, увидевшим наконец священный Грааль:

– Это он!

Это и в самом деле был он. Он выходил на Брод-стрит из книжного магазина «Блэквелл», держа в руках стопку книг и чашку кофе. Я бы ни за что его не узнала, если бы не моя мать, но ведь я и не потратила последние десять лет на то, чтобы наблюдать за процессом его взросления, глядя в бинокль и читая статьи в желтой прессе. Для меня Джеймс Моузлейн оставался все тем же принцем-подростком из зачарованного леса, а человек, вышедший из книжного магазина, был абсолютно взрослым, высоким и атлетично сложенным, хотя и совершенно не готовым к ожидавшей его засаде.

– Вот так встреча! – Моя мать ринулась через Брод-стрит и очутилась перед Джеймсом быстрее, чем он успел заметить ее приближение. – А я и не знала, что вы в Оксфорде! Вы, наверное, даже не помните Диану…

Только в этот момент моя матушка заметила, что меня нет рядом, и быстро обернулась, выражение ее лица мигом все объяснило. Я никогда не была трусихой, однако ужас от внезапного осознания того, что вот его, именно его мы так долго искали, едва не заставил меня развернуться и сбежать.

Хотя Джеймс не мог видеть яростной гримасы моей матери, он уж точно заметил не только, как резко она махнула рукой, но и мою реакцию. Только какой-нибудь отморозок не понял бы все в мгновение ока, но, к чести Джеймса, надо сказать, что он приветствовал нас обеих с безупречной сердечностью.

– И как вам нравится в Оксфорде? – спросил он меня, все еще балансируя чашкой кофе, стоявшей на книжной стопке. – Простите, не расслышал, как вас зовут?

– Диана Морган, – ответила за меня моя матушка. – Как леди Диану. Вот, я запишу… – Она порылась в сумке и извлекла листок бумаги, не обращая внимания на то, как я пихала ее под локоть. – А ее колледж, само собой…

– Мама!

Я сделала все, что могла, чтобы не дать ей записать заодно и мой номер телефона, и она сильно сердилась на меня, когда я уволокла ее прочь с места преступления.

Неудивительно, что после этого от Джеймса не было ни слуху ни духу. И по всей вероятности, я бы никогда больше с ним не встретилась, если бы не Катерина Кент. Как раз перед Рождеством нынешнего года она пригласила меня на прием в Музей Ашмола, организованный, как оказалось, в честь недавнего пожертвования музею неких древних артефактов из коллекции Моузлейнов.

– Идем! – сказала она, увлекая меня прочь от изысканной скульптуры египетской богини Исиды и таща сквозь толпу избранных. – Хочу тебя кое с кем познакомить. Эти Моузлейны – люди весьма полезные.

Будучи женщиной очень нетерпеливой, Катерина довела до совершенства искусство прямиком приступать к делу и настигать избранную жертву.

– Джеймс! Это Диана. Чрезвычайно талантлива. Она хочет знать, кто реставрировал твою Исиду.

Едва не подавившись шампанским, Джеймс повернулся к нам. Он выглядел таким соблазнительно-красивым в костюме и галстуке, что все мои детские фантазии разом вспыхнули в моей голове.

– Прекрасная скульптура, – поспешила сказать я. – Тот, кто ее нашел и привез в Англию, должно быть, навлек на себя проклятие фараонов…

– Мой предок. Первый лорд Моузлейн. – Джеймс смотрел на меня так, будто начисто забыл нашу первую встречу, а его улыбка заставляла даже предположить, что я как раз из тех женщин, с которыми он и надеялся встретиться этим вечером. – Мирно скончался в собственной постели в возрасте девяноста двух лет. По крайней мере, нам хочется так думать. – Он пожал мою руку и не слишком торопился ее выпускать. – Рад знакомству.

– Вообще-то… – Я с неохотой отобрала руку. – Вообще-то, мы уже встречались с вами в прошлом году. Перед книжным магазином «Блэквелл».

Еще не все слова сорвались с моих губ, а я уже поморщилась от собственной предательской честности. Понадобилось всего несколько секунд для того, чтобы колесики в голове Джеймса повернулись как надо, и это был не слишком приятный для меня процесс.

– Верно, – медленно произнес он. – Верно, верно, верно…

Но то, что было написано в его глазах, лишало меня всякой надежды.

И потом, во все последующие месяцы, когда бы мы ни встречались за кофе – по велению Катерины Кент, – Джеймс всегда начинал с вопроса: «Как поживает ваша матушка?» – и это сразу устанавливало общий тон разговора и напоминало мне о том, почему кофе никогда не превращался в обед. Конечно, Джеймс был внимателен и даже иногда кидал на меня такой взгляд, от которого меня бросало в дрожь. Но в общем и целом он продолжал обращаться со мной с неизменной любезностью, словно я была неприкосновенной девственницей, которую он поклялся защищать.

Возможно, всему виной было бестактное поведение моей матери. А возможно, отчасти в этом было виновато происхождение Джеймса и то, что, как однажды выразился мой отец, он родился с серебряной ложкой в заднице. Голубая кровь и все такое. Я могла как угодно распускать хвост, сыну лорда Моузлейна никогда и в голову не пришло бы, что мы принадлежим к одному биологическому виду.

Меня отвлекла от застольных мечтаний чья-то рука, убравшая тарелку с нетронутым первым блюдом. Джеймс сидел рядом со мной, склонив голову, как в молитве, и проверял свой телефон, прикрыв его накрахмаленной салфеткой. Осторожно сунув руку в сумочку, я достала фотографию мистера Людвига и протянула ее Джеймсу.