Текст книги "Царица амазонок"

Автор книги: Энн Фортье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Сегодня я привел к тебе царицу Мирину, – заговорил Парис, обращаясь к Миносу на том языке, на котором говорили в храме богини Луны, и в его голосе не слышалось ни малейших признаков смущения или неуверенности. – Она прибыла издалека, чтобы повидать эту страну и принести дары мира.

Он сделал короткий жест в сторону своего верного друга, длинноногого Энея, и тот выступил вперед, держа в руках небольшую глиняную табличку с текстом, который Кайми и Мирина сочинили этим утром.

Минос вдруг изменился, как по волшебству. Едва он увидел глиняный диск с элегантными письменами, он раскинул руки в самом что ни на есть радостном приветствии.

– Встань, царица! – воскликнул Минос, принимая табличку из рук Энея. – И расскажи мне о своем государстве. Из каких необычных сфер ты явилась?

Мирина не сделала даже попытки ответить. Парис весьма строго наставлял ее на этот счет, объясняя, что, несмотря на все добрые слова и жесты, только мужчины имеют право напрямую говорить с Миносом.

– Царица Мирина правит большой страной, – соврал за нее царевич. – Рядом с озером Тритонис.

– О! – откликнулся Минос, и его энтузиазм тут же угас, но потом разгорелся вновь. – Понимаю. Думаю, ты прибыла за пищей. Чтобы поддержать свой народ, пока не вернутся хорошие времена. – Он посмотрел на табличку, и его брови сдвинулись. – Я не знаю этого языка. Что за просьба здесь изложена?

– Это благословение, – пояснил Парис. – И предложение дружбы.

– Что? И никаких даров от ее народа? Ну, при таких обстоятельствах следует думать… – Минос перевернул табличку, как будто рассчитывал найти на обратной стороне ожидаемую просьбу. – Похоже, этот народ находится в отчаянном положении! – Он ткнул пальцем в сторону Париса, совершенно не обращая внимания на Мирину. – Она понимает, конечно, что боги разгневались на нее и их следует умилостивить.

Парис кивнул, и вид у него был по-прежнему абсолютно спокойный.

– Царица это понимает. Но она здесь не для того, чтобы раздобыть пищу. Она здесь потому, что знает: Крит в очень хороших отношениях с греками.

Минос внезапно выпрямился:

– Да, конечно… И сын царя Агамемнона только что побывал здесь.

– Вот как? – Парис бросил взгляд на Мирину. – Тогда, должно быть, он как раз вернулся с озера Тритонис.

Минос нахмурился:

– Он ничего не говорил о том, что ему приходилось волочить свои корабли через полные змей топи, чтобы вернуться к океану. Хотя что-то упоминал о большой черной статуе. Но могу ли я спросить, почему тебя так интересуют передвижения греков? Я искренне надеюсь, что никакого нового конфликта не назревает?

Мирина шагнула вперед, от волнения забыв, что ей следует хранить молчание. Но прежде чем она успела открыть рот, Парис так стиснул ее руку, что Мирина поморщилась.

– Около месяца назад, – пояснил царевич Миносу, – сын Агамемнона побывал во дворце царицы Мирины, изображая дружелюбие, однако отбыл оттуда, прихватив несколько священных предметов и прочих драгоценностей, включая девять кузин царицы, юных девственниц.

Минос отступил на шаг назад:

– Я потрясен!

– Само собой, – продолжил Парис, – царица пришла в ярость. Но она предпочла бы не начинать военных действий.

– Да, конечно… – Минос тяжело сглотнул.

Из объяснений Париса Мирина знала, что все богатство и власть Миноса полностью зависели от свободного движения кораблей вокруг его острова. Война сразу же создала бы напряжение и тревогу в торговом мире. И только по этой причине Минос всегда оставался сторонником мира.

– Вряд ли это может быть широко известно в здешних краях, – продолжил Парис, – но армия царицы Мирины – это тысячи воинов, причем большая часть из них конные. – Дополнительный щипок дал Мирине понять, что Парис продолжает веселиться даже в такой момент. – Конечно, никому бы не захотелось, чтобы подобная сила обрушилась на здешние народы.

Минос с трудом изобразил улыбку:

– Разумеется. Но почему ты пришел ко мне? Чем я могу тут помочь?

Парис кивком указал на глиняный диск:

– Царица надеется получить от тебя соглашение, в котором говорилось бы, что вы согласны заключить с ней союз. Перед лицом такого соглашения греки вполне могут предпочесть вернуть то, что они украли…

– Ох, боги… – Минос вздохнул. – Это потребует некоторого времени. Жрецы сейчас ужасно заняты, но они ведь должны одобрить… выяснить, каковы будут предсказания…

Больше Мирина не могла терпеть.

– Прошу тебя! – воскликнула она прежде, чем Парис смог ее остановить. – Разве ты не можешь сделать исключение?

Вздох ужаса дал Мирине понять всю чудовищность ее ошибки еще до того, как сам Минос сумел выразить свой испуг.

– Может, будет лучше, – прошипел он наконец, и голос отчетливо выдал его чувства, – если царица отдохнет вместе с другими женщинами, пока мужчины здесь договорятся обо всем.

Парис довольно быстро завершил переговоры с Миносом и вернулся к Мирине, очутившейся в противоположном конце переполненного просителями тронного зала. Когда Парис вывел ее из дворца под ослепительные лучи солнца, Мирина со страхом подумала, что выражение презрения на его лице относится к ее несдержанному поведению.

– Мне так жаль, – начала она, пытаясь не отставать от сердито шагавшего царевича, – я просто забылась…

Парис остановился на белых ступенях, оглядываясь в поисках своих людей, оставшихся снаружи.

– Если уж тебе хочется извиняться, так пожалей тогда, что не оскорбила его еще сильнее. Не мужчина, а какое-то мелкое недоразумение… Рот открыть боится при своих жрецах. Помяни мое слово: этому острову недолго процветать.

Когда Парис и Мирина вместе спустились по широкой лестнице, к ним подошел длинноногий Эней и что-то быстро и настойчиво заговорил прямо в ухо Париса. Хотя Мирина и не могла понять его слов, она предположила, что речь идет о чем-то ужасном, потому что Эней был бледен от волнения, а сдержанность Париса очень быстро сменилась на настоящую ярость.

– В чем дело? – спросила Мирина, когда Эней наконец замолчал.

– Ни в чем, – резко бросил Парис, не сводя глаз с двустворчатой красной двери по другую сторону двора. – Давай-ка поскорее убираться отсюда.

– И все же? – Мирина пыталась угадать, что именно вызвало ярость царевича. – Это как-то связано с греками?

Парис не отвечал, пока они не вернулись к своим лошадям.

– Похоже, мы с ними разминулись, – сказал он, пытаясь выглядеть таким же беззаботным, как обычно. – Они уехали шесть дней назад, чтобы вернуться прямиком в Микены.

Мирина уставилась на него во все глаза, чувствуя, что он чего-то недоговаривает.

– А что насчет моей сестры?

– Женщины не покидали кораблей. – Парис подал Мирине руку, чтобы помочь сесть в седло. – Кроме одной. Ее оставили в дар Миносу…

Мирина прижала ладонь ко рту:

– Она здесь? В этом дворце?

Мужчины обменялись мрачными взглядами, и снова Парис посмотрел на двустворчатую дверь по другую сторону двора.

Не говоря ни слова, Мирина выдернула руку из его ладони и направилась к красной двери, увенчанной золотыми символами.

– Не ходи туда! – Парис поспешил за ней, но Мирина скинула с ног неудобные туфли и припустила бегом.

Ей было наплевать, кто на нее смотрит; она бы никогда не бросила здесь ни одну из своих сестер.

Обнаружив, что красная дверь не заперта, Мирина без колебаний толкнула ее и вошла в священное помещение, Парис и Эней ворвались туда следом за ней. И после залитого солнцем двора в пещере без окон почти невозможно было что-то разглядеть, она храбро ринулась в кромешную тьму, чтобы только сбежать от троянцев.

Комната оказалась длинной и узкой, больше похожей на коридор, и ее освещало всего несколько факелов, горевших в специальных подставках. А в конце этой комнаты-коридора имелась лестница, уводившая вниз, в неведомое.

– Мирина! – Парис наконец догнал ее. – Нам нельзя здесь находиться.

Но когда он увидел полный решимости взгляд Мирины, то просто последовал за ней, не промолвив больше ни слова.

Они вместе спустились по ступеням лестницы, а остальные троянцы последовали за ними. В конце лестницы оказался еще один темный коридор, который выводил в круглое помещение, освещенное жертвенными огнями в круглых бронзовых чашах. Это было внутреннее святилище дворца.

Остановившись на его пороге, Мирина оглядела золотые бычьи головы, красовавшиеся на стенах, и алтари, заваленные мясом и костями. Мирине было не в новинку приносить в жертву животных, она ведь была охотницей, и ее не пугал вид внутренностей и расчлененных туш, но в невыносимой гнилостной вони этого места было что-то такое, что все ее инстинкты вопили об опасности…

А потом она увидела человеческие черепа, сложенные пирамидкой на центральном алтаре, и отсеченные руки и ноги, аккуратно лежавшие по обе его стороны…

Некоторые из них уже потемнели, охваченные гниением, другие были просто серыми и бескровными, как будто их положили здесь совсем недавно…

На одной руке сверкнул браслет с головой шакала.

Глава 20

Всю пещеру заняв, разлегся Цербер огромный.

Сторож уснул, и Эней поспешил по дороге свободной

Прочь от реки, по которой никто назад не вернулся.

Вергилий. Энеида

Остров Крит

Наши дни

Отказываясь впадать в панику, я обшарила грубо обтесанные камни пола пещеры так тщательно, как только могла при свете ламп. Потом, расширив зону поиска, я включила фонарь и направила в ту сторону, откуда пришла в хранилище… но все было тщетно. Нить исчезла.

Может быть, думала я, внезапный порыв сквозняка натянул тонкую нитку и каким-то образом оторвал мой узелок от дверной ручки? Такой сквозняк мог также утащить конец нити достаточно далеко, поэтому я и не вижу ее. Я изо всех сил старалась убедить себя, что это и есть самое правильное объяснение. Потому что единственная рациональная альтернатива этому – то есть что я в этом лабиринте не одна – казалась слишком пугающей, чтобы ее признавать.

Я стояла на границе света из хранилища и тьмы тоннеля, и луч моего фонаря выглядел таким слабым, что я даже испугалась, не садятся ли батарейки. Дрожа от нервного напряжения, я выключила его и отступила в хранилище табличек, чтобы критически оценить ситуацию. Мой сотовый не работал, но это и неудивительно. В конце концов, от современного мира меня отделяли тысячи тонн земли и древние кирпичи. Да и в любом случае что бы я могла сейчас сказать Ребекке? Что собираюсь провести остаток ночи в хранилище? Заперев дверь, включив свет, забаррикадировавшись за рабочим столом… пока руководитель раскопок не найдет меня при утреннем обходе?

Нет, я не настолько труслива. Я не стану рисковать работой Ребекки. Я просто обязана выбраться из этого запретного подвала как можно осторожнее, не оставив никаких следов своего вторжения.

Снова открыв дверь в тоннель, я некоторое время стояла прислушиваясь, но так ничего и не услышала. Да, по коридору с тихим шелестом гулял легкий сквозняк, но ничего больше. Глубоко вздохнув, я развернула карту Ребекки. Клубок или не клубок, но холодная логика должна вывести меня обратно той же дорогой, по которой я сюда пришла, и очень скоро я заберусь в постель в гостевой комнате и буду смеяться над этим приключением.

Но когда я пошла по тоннелю, следуя за дрожащим лучом умирающего фонаря, холодную логику быстро смыло приливом страха. Я ничего не могла поделать; даже без загадки исчезнувшей шерстяной нити все эти мрачные пещеры наводили на меня ужас. При каждом шаге я в испуге таращилась на свою тень, падавшую на неровные стены; а когда я направляла луч на карту, чернота стискивала меня со всех сторон.

А потом вдруг где-то в глубине моего ума прозвучал голос, отчасти мой собственный, отчасти бабулин, и он повторял бабушкину мантру, которой она меня обучила. Это было в день после происшествия с собакой-убийцей. Мы пили чай, когда вдруг мне пришло в голову, что бабушка обращается со мной не так, как прежде: с меньшим терпением, но с большим уважением.

– Я – амазонка, – сказала она тогда, и ее серо-голубые глаза яростно сверкнули, – убийца зверей и мужчин. Свобода течет в моих венах; никакие веревки меня не удержат. Я ничего не боюсь; страх бежит от меня. Я всегда иду вперед, потому что это единственный путь. Попробуй остановить меня, и ты ощутишь мою ярость.

Она снова и снова повторяла эти слова, пока я не выучила их наизусть. А потом я повторяла их до тех пор, пока мой голос не зазвучал твердо и уверенно. Я стояла перед бабулей, выпрямившись во весь рост и искренне веря в каждое слово.

С тех пор я время от времени повторяла эту мантру перед важными экзаменами или соревнованиями по фехтованию, но никогда она не воодушевляла меня так, как в эту ночь, когда я продвигалась по лабиринту. Именно к этому и готовила меня бабушка – не к пустяковым трудностям современного мира, но к тем редким моментам истины, когда ты оказываешься в паутине судьбы и перед тобой появляются настоящие чудовища.

В общем, подойдя к первому повороту и не найдя никаких следов моей путеводной нити, я уже подготовилась к возможному столкновению. Кто-то или что-то побывало в этом тоннеле, пока я занималась табличкой в хранилище. Теперь я была в этом уверена. Прижимая к груди сумку, я подняла фонарь, готовая нанести удар… но когда выглянула за угол, то увидела лишь еще один пустой коридор, исчезающий вдали.

Нет, на самом деле он не был абсолютно пустым, потому что в нескольких шагах впереди себя я увидела… клубок пряжи. Аккуратно смотанный.

Я была настолько сбита с толку, что не слышала, как ко мне приблизились. В темноте тоннеля я заметила лишь внезапно возникшую тень, нависшую надо мной. Я инстинктивно пригнулась и бросилась бы бежать, если бы что-то или кто-то не схватил меня за куртку с леденящим душу рыком.

Отчаянно желая вырваться, я развернулась и яростно швырнула фонарь в сторону нападавшего. В приступе паники я различила только голову, но не лицо… Только густые брови и пару безжизненных глаз. Визжа, я колотила фонарем по чьей-то голове снова и снова, изо всех сил, пока наконец фонарь не вырвали из моей руки… и не ударили им же меня в висок.

Потом я щекой ощутила холодный твердый пол тоннеля. Секундой позже что-то злобно схватило меня за руку и перевернуло на спину. Борясь с подступившей тошнотой, не в силах в кромешной тьме рассмотреть нападавшего, я попыталась отбиться от него ногами. Но они оказались прижатыми к полу подземного тоннеля. И несмотря на все мои крики и сопротивление, чьи-то когти яростно раздирали мою куртку.

Наконец я вспомнила о своем браслете с головой шакала и умудрилась нанести несколько сильных ударов наотмашь его острыми ушами; один из этих ударов заставил напавшего на меня хрюкнуть от боли и ослабить хватку. Опасаясь худшего, я сжалась в комок, готовая защищаться.

Но нападение не повторилось. Я услышала шорох чьих-то ног, почувствовала дуновение сквозняка, и…

Затем наступила полная тишина.

Дрожа всем телом, я долго стояла в тоннеле на полусогнутых ногах, гадая, вернется ли это опять. Темнота была настолько полной, что я даже не была уверена, открыты ли мои глаза, и мне понадобилась вся сила воли, чтобы наконец приняться за поиски фонаря.

Найти его мне не удалось. Задыхаясь от страха, я вслепую шарила вокруг, пока мне наконец не пришло в голову достать телефон. К счастью, он заработал сразу, как только я его открыла, давая мне по несколько секунд голубоватого света при каждом нажатии кнопки. Конечно, его света не хватило бы на то, чтобы рассмотреть окрестности, но для карты Ребекки… Вот только драгоценный клочок бумаги исчез, и я не смогла его найти. Так же как и свою сумку. Вероятно, их унес с собой нападавший. Даже один из моих ботинков исчез. И у меня осталось только то, что я рассовала по карманам куртки: телефон, фотоаппарат и бабушкина тетрадь с засунутым в нее листком, на который я переписала текст с круглой таблички.

На дрожащих ногах я двинулась по темному тоннелю в обратную сторону, к хранилищу табличек. До него всего один поворот, твердила я себе; конечно же, я смогу туда добраться даже без помощи карты.

Но я не смогла. Очутившись в круглой пещере, которой, я была уверена, я не видела прежде, я поняла, что прошла слишком далеко. Повернувшись, я намеревалась выйти из этого круглого помещения той же дорогой, какой пришла сюда, но вдруг обнаружила, что глупо таращусь на три абсолютно одинаковых проема и совершенно не понимаю, через который из них я сюда попала.

Уже готовая разрыдаться от испуга и разочарования и боясь оставаться на одном месте дольше нескольких секунд, я наконец выбрала левый проход, полная решимости сразу вернуться назад, если он окажется неправильным. Но выяснилось, что отличить этот тоннель от того, по которому я проходила чуть раньше, практически невозможно; я ведь не обращала внимания на детали, потому что не смотрела по сторонам. Горка камешков, широкая трещина в стене – все эти находки лишь сильнее удручали меня, и в конце концов мне захотелось просто сесть там, где я стояла, в надежде, что поисковая группа найдет меня до того, как вернется чудовище.

Но прежде чем я успела поддаться этому трусливому порыву, тоннель расширился и превратился в настоящий коридор. Ободренная видом креплений для факелов на стенах, я прибавила шагу, держа перед собой телефон, и наконец добралась до какого-то грота со сводчатым потолком. В слабом свете телефона, конечно, не слишком многое можно было различить, но то, что я увидела, выглядело многообещающим. Я стояла на берегу чего-то, похожего на подземный канал. Призрачная картина плывущих по нему лодок и весел предполагала, что этот канал некогда был судоходным и, значит, когда-то куда-то выводил. Может, он был частью античной водопроводной системы, а может, я стояла около древней дворцовой канализации. В любом случае канал должен был где-то выходить на поверхность. Даже подземные воды Аида должны ведь куда-то течь…

Решив, что это и есть мой шанс выбраться из-под земли, я пошла по каменистому дну, молясь о том, чтобы не выбрать неверное направление и не уткнуться в тупик, заваленный обрушившимися камнями. К этому времени я уже отчаянно замерзла, а нога, оставшаяся в одном носке, пульсировала от боли, стоило мне оступиться, и служила постоянным напоминанием о том, насколько я уязвима.

То и дело спотыкаясь о неровное дно дворцовой канализации, я снова и снова теряла равновесие и в конце концов в кровь ободрала руки, слепо хватаясь за все, за что только можно было ухватиться. Регулярно открывая телефон, я пыталась определить время, но у меня ничего не получалось. Цифры потеряли свое значение. Чтобы не лишиться силы духа, я попробовала несколько раз повторить бабушкину мантру, но зубы так сильно стучали от холода, что у меня ничего не вышло.

В какой-то момент моя левая рука задела нечто вроде влажной, липкой паутины. Открыв телефон, я увидела корни, свисавшие с потолка. Взбодрившись от запаха земли и явного свидетельства близости надземного мира, я снова зашагала вперед, перелезая через кучи мелких камней и крупные валуны… пока проход не стал настолько узким, что дальше мне пришлось ползти на четвереньках.

Онемев от холода, я ползла, словно червяк, сквозь тесную щель, упорно расчищая себе путь, отталкивая в стороны обломки камней. Я была уже в таком отчаянии, уже так близка к тому, чтобы потерять остатки надежды, что почти не поверила, когда наконец выбралась наружу через расщелину, заросшую скользким мхом. Подняв голову и различив полумесяц в небе над собой, я заорала от радости… и тут же отскочила в сторону, когда мимо меня пронесся автомобиль со светящимися в темноте фарами… Я видела, как вскоре он свернул в сторону мотеля.

Дохромав до залитой грязью парковки, а затем поднявшись по каменным ступеням на общую террасу перед гостевыми комнатами, я изо всех сил старалась остаться незамеченной. Видя, что в комнате Ника все еще горит свет, я на цыпочках прокралась мимо его двери, стараясь издавать как можно меньше шума и одновременно шаря в карманах в поисках ключа.

Но ключа от моей комнаты там не оказалось. Не было и ключа от хранилища табличек, который дала мне Ребекка. В безмолвной муке я прижалась лбом к своей двери.

– Вам уже лучше?

От звука мужского голоса я чуть не подпрыгнула и резко выпрямилась. Меньше чем в десяти шагах, прислонившись к стене, стоял Ник и смотрел на меня, скрестив руки на груди.

– И что это случилось с вашим ботинком?

Хотя тон его голоса был не слишком дружелюбный, я все же смягчилась и устало качнула головой:

– Я и сама точно не знаю.

Только после этого Ник подошел поближе, и его босые загорелые ноги резко выделялись на фоне белого пола террасы.

– Что происходит, Диана?

Я не имела ни малейшего желания что-либо объяснять. Но как только Ник увидел мое лицо, его взгляд мигом изменился. Не говоря ни слова, он взял меня за руку и отвел в свою комнату.

– Ну-ка, посмотрим… – Он внимательно изучил мой ушибленный висок при свете потолочной лампы. – Вы теряли сознание?

– Не думаю… – начала было я.

А потом я увидела собственное отражение в висевшем на стене зеркале. Синяк выглядел куда хуже, чем ощущался; я увидела не только большую красную припухлость в том месте, куда меня ударили моим собственным фонарем, но и темное пятно, которое уже расползлось вокруг правого глаза.

– Что случилось?

Я поморщилась, когда он дотронулся до синяка:

– На меня напала дверь.

Ник исчез в ванной комнате.

– Мне что, повторить вопрос? – сказал он, вернувшись и решительно прижимая к моему виску влажное полотенце.

Его снисходительная манера окончательно переполнила чашу моего терпения.

– Повторяйте что вам вздумается, – заявила я, отталкивая его руку. – Я вовсе не обязана говорить вам хоть что-нибудь. Вы сами лгали мне с самого первого дня…

Ник отшатнулся:

– Я? Лгал?

Я уставилась на него, не в силах больше сдерживать гнев, так долго копившийся во мне:

– Может, следовало начать с того, чтобы назвать мне настоящее имя вашего нанимателя? Вот только не надо повторять: «Мистер Сколски…»

– Зачем же зря тратить время? – Ник ничуть не обиделся. – Вы и так всегда его знали.

Застыв от ошеломления, я села на край кровати. Я-то сделала свой наилучший выпад, но он парировал его без малейших усилий! Ник посмотрел на меня со слегка снисходительной улыбкой, как будто говоря: «И это все, что у вас есть?» – прежде чем покачать головой и отдать мне полотенце.

– Итак, – сказала я, забирая у него полотенце, – вы признаете, что вводили меня в заблуждение?

Ник пожал плечами:

– Я – лжец, а вы – воровка. Так что при данных обстоятельствах, думаю, нам лучше работать вместе. – Он кивком указал на мой синяк. – Ваша голова с этим разве не согласна?

И как раз в этот момент мы оба услышали негромкий стук.

– Должно быть, это Ребекка, – вздохнула я. – Мы, вообще-то, должны были встретиться…

Ник направился к двери:

– Скажу ей, чтобы принесла немного льда.

– И галлон «Метаксы», – добавила я, прижимая полотенце ко лбу.

Позже той же ночью, когда я уютно устроилась в постели Ника с желанным стаканчиком спиртного, мое потрясение сменилось горькой растерянностью. Ребекка пришла в ужас от моего рассказа, а Ник, хотя в основном и помалкивал, тоже явно был потрясен. Сидя на краю потертого кресла, он становился все мрачнее и мрачнее.

– Кто еще знал, что вы собирались спуститься вниз? – спросил он.

Я посмотрела на Ребекку, сидевшую на краю кровати рядом со мной и готовую в любой момент долить спиртного в мой стакан.

– Ты говорила своему милому мистеру Телемакосу, что я хочу пойти в лабиринт этой ночью? – спросила я ее.

– Не помню, – нахмурилась Ребекка. – Но ты ведь не можешь подозревать его?

Я сделала еще пару глотков, а Ребекка тем временем пыталась объяснить Нику феномен мистера Телемакоса. Время было откровенно не подходящим для споров, но я была уверена, что именно длинный язык моей подруги обрушил на меня все эти несчастья.

– Ладно, подведем итог. – Взгляд Ника пробежался по моей грязной одежде и ободранным коленкам, после чего вернулся к багровой шишке на моем виске. – Вы потеряли ноутбук и все ключи. Что еще было в вашей сумке?

– Ох, да ничего особенного. – Я подняла рукав, чтобы осмотреть пульсирующий болью локоть, невольно обнажив запястье и продемонстрировав «краденый» браслет. – Всего лишь конверт с десятью тысячами долларов. – Я покачала головой, не обращая внимания на то, что Ребекка чуть было не задохнулась от ужаса. – Все остальное было или в комнате, или в карманах.

– Все остальное?..

Внезапно охваченная ознобом, я натянула на себя одеяло. Хотя я и говорила чистую правду, мой голос прозвучал фальшиво.

– Ну, у меня еще с собой был фотоаппарат со снимками из Алжира. – Я потянулась к черной ветровке, лежавшей на кровати рядом со мной. – Надеюсь, он не сломался.

Ник без малейших колебаний отобрал у меня камеру и достал из нее карту памяти:

– С вашего позволения.

Это не было вопросом.

Ноутбук Ника был специально спроектирован для того, чтобы противостоять грязи, пыли пустынных дорог и даже легким взрывам. Отличный выбор, учитывая, на кого работал Ник, подумала я, наблюдая за тем, как он ставит компьютер на кровать рядом со мной и загружает мои фотографии прямиком в свою библиотеку снимков. И в следующую минуту вся моя жизнь потекла перед нами: Джеймс, играющий в теннис, мой отец в фартуке с белочками, разрезающий рождественскую индюшку, несколько ранних нарциссов, которые я купила на улице, моя мать с мороженым в руке… все снимки из Алжира, один за другим, и в конце – те фотографии, которые я сделала всего несколько часов назад в хранилище глиняных табличек.

– Похоже на то, – сказала я, слегка раздраженная тем, как Ник бесцеремонно вторгся в мою частную жизнь, – что я теперь поселилась в вашем компьютере.

– Все в порядке… – Ник нахмурился, рассматривая снимок на экране – последний из всех. – Выглядит не особо интересно. Это и есть та самая табличка? – Когда я кивнула, Ник покачал головой. – И вы рисковали жизнью ради того, чтобы сфотографировать картинку на вот этой лепешке?

Я предпочла пропустить его слова мимо ушей. В конце концов, это было только к лучшему – то, что Ник так отнесся к драгоценной глиняной табличке; прояви он искренний интерес, я бы могла снова задуматься о настоящих причинах его приезда на Крит.

Странный гудящий звук отвлек меня от мыслей и вернул к настоящему.

– Простите.

Ник достал из кармана брюк телефон и вышел из комнаты. Как только за ним закрылась дверь, Ребекка придвинулась ко мне, горя желанием изучить его компьютер.

– Ну-ка, посмотрим, что у него там! – настойчиво прошептала она. – Скорее!

– Это уж ты давай. Ты лучше умеешь. – Я подтолкнула к ней ноутбук. – Располагайся.

Ребекка посмотрела на клавиши и только теперь заметила, что на них красуется арабский алфавит.

– Ох…

– Отлично. – Я снова повернула компьютер к себе. – Но ты ведь и не думала, что он постарается облегчить нам задачу, правда?

– А как насчет его собственных фотографий? – Ребекка с жадностью уставилась на экран. – Попробуй заглянуть в другую папку.

Мне бы следовало отказаться, но, по правде говоря, любопытство разбирало меня еще сильнее, чем мою подругу. После недели напряженного сосуществования с Ником я до сих по ничего о нем не знала, кроме того, что он умеет очень ловко уходить от разговора о Фонде Акраб.

На первый взгляд фотоснимки в компьютере Ника не содержали в себе ничего преступного. Я торопливо просматривала их, чувствуя себя слегка виноватой, но видела в основном кадры археологических раскопок на разных стадиях заглубления и расчистки разнообразных предметов. Были и кадры вскрытых захоронений – скелеты, окруженные глиняными сосудами и оружием; на других снимках виднелись целые здания, извлеченные из-под дюн пустыни, и артефакты, найденные в них, включая золотые украшения и чаши для вина.

Но между снимками раскопов и находок попадались и фотографии вооруженных охранников и бронированных машин, которые как бы связывали воедино всю коллекцию картинок колючей проволокой. И несмотря на то что охранники частенько улыбались и даже позировали перед объективом, в них ощущалась затаенная жестокость, лежавшая прямо под цивилизованной поверхностью.

И только тогда мне пришло в голову открыть самую последнюю папку. Как я и ожидала, в ней содержались снимки из алжирского храма, включая несколько фотографий крупным планом: саркофаг во внутреннем святилище. Пролистывая картинки дрожащими пальцами, я почти не смотрела на них, пока не добралась до самой последней.

– Смотри! – прошипела Ребекка. – Это же твой браслет!

Я недоверчиво уставилась на снимок. На фотографии действительно был свернувшийся кольцом шакал, только он лежал на бумажной салфетке, и древняя бронза выглядела слегка тусклой от пыли. Но это определенно был не мой браслет. Это был браслет из саркофага! Моя ушибленная голова принялась болезненно пульсировать от возбуждения, и я решила, что объяснение этой фотографии в папке Ника может быть только одно: это он сам снял браслет с руки скелета, а его заявление о том, что воровка – я, было всего лишь подвернувшимся под руку предлогом последовать за мной на Крит.

В этот момент дверь комнаты открылась, и Ребекка, у которой не было моей практики шпионских игр, отпрянула, едва не задохнувшись. Ник бросил на нее долгий взгляд, а потом подошел к нам и захлопнул ноутбук.

– Пора спать.

Свернувшись калачиком рядом с Ребеккой, я поняла, что заснуть не в состоянии. Вечерние и ночные события вертелись в моей памяти, и я ощущала странное, головокружительное возбуждение, в котором не было никакого смысла. Я прошла сквозь адские испытания, и голова у меня болела так сильно, что я едва могла лежать. И все же… я ведь осталась в живых. Я устояла перед нападением и даже сумела самостоятельно выбраться из подземного мира. И теперь пришла запоздалая реакция на все это – триумф победителя.

Может быть, я не такая, как большинство людей. Или это все из-за бабушкиной одержимости выносливостью амазонок… Или я просто унаследовала от нее некие генетические особенности; может быть, в моем мозгу даже отсутствовали целые пучки нервов… Уже не в первый раз я принялась обдумывать эти гипотезы, но впервые искренне порадовалась тому, что, возможно, в определенных отношениях я больше похожа на бабушку, чем на кого-либо другого.

На поздний завтрак мы отправились в таверну «Пасифая». Солнце наконец-то проглянуло сквозь дымку утреннего тумана, и его лучи постарались побыстрее разогнать задержавшиеся кое-где ночные тени. Ни один из нас явно не спешил вернуться к теме моего неудачного приключения в лабиринте. Ник раз или два посмотрел на мой синяк, но даже не спросил, как я себя чувствую.

Сегодня он был одет во все белое – просторную рубашку без ворота и довольно растянутые брюки, что моя мать – со всей ее бесчувственностью к чужим обычаям – обязательно классифицировала бы как вполне милую пижаму. Я же восприняла это как знак того, что Ник намеревается ближайшим рейсом вернуться в Алжир, и искренне обрадовалась.