Текст книги "Царица амазонок"
Автор книги: Энн Фортье
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Глава 6
Северная Африка
– Мы добрались, Лилли!
Мирина, пошатываясь, ступила на неустойчивые камни речного русла. От потока осталось не слишком много; то, что некогда, видимо, было полноводной рекой, теперь превратилось в длинную узкую щель посреди обожженного ландшафта. Но Мирина была слишком измождена, чтобы почувствовать разочарование, чтобы ощущать хоть что-то, кроме болезненной пульсации в истерзанных подошвах усталых ног.
– Река! – Упав на колени у воды, она смогла наконец разжать тонкие руки Лилли, с самого рассвета обхватившие ее за шею. – Ты меня слышишь? Это же река! – Мирина опустила ослабевшее тело сестры на землю и начала по капле вливать ей воду в пересохший рот. – Ну же, пей!
Пустыня оказалась куда больше, чем она ожидала. Их козьи мешки с водой пересохли еще до того, как они прошли половину пути. Мирина постоянно уверяла Лилли, что видит на горизонте деревья, и надеялась, что в конце концов ее слова окажутся правдой. Однако час за часом они не видели никаких признаков влаги, и разговоры между сестрами становились все короче и короче, пока наконец не затихли совсем.
Но на протяжении всего путешествия Мирина постоянно слышала терпеливый, ровный голос их матери, понуждавший ее двигаться все вперед, дальше и дальше.
«Вы должны добраться до реки, – твердил голос с тихой настойчивостью. – Нельзя останавливаться. Вы должны продолжать идти».
Голос не умолкал ни на минуту; точно так же, как когда-то его обладательница ни на шаг не отходила от своих дочерей, когда тем было страшно или больно. Она всегда была рядом, даже сейчас, когда Мирине просто не за что больше было держаться, кроме нескольких настойчивых слов, звучавших в ее голове: «Мы должны добраться до реки. В конце реки – море. У моря стоит город. В городе живет богиня Луны. Только она может вылечить твою сестру».
Когда Лилли наконец очнулась, она повела во все стороны невидящим взглядом, а потом заплакала, и ее узкие плечи задрожали от отчаяния.
– Это не река, – всхлипывала девочка. – Ты так говоришь, просто чтобы меня успокоить.
– Но это река! Посмотри! – Мирина опустила руки сестры в мелкий ручей. – Клянусь тебе, это она! – Мирина оглядела пыльные камни. Должно быть, некогда вдоль этой реки росли пышные деревья, но теперь они превратились в высохшие скелеты – жалкие остатки роскошного мира, давно исчезнувшего с лица земли. – Это должна быть она.
– Но я совсем не слышу шума воды, – пробормотала Лилли, храбро вытирая слезы перед тем, как склонить голову набок и прислушаться. – Наверное, это очень тихая река.
– Так и есть, – согласилась Мирина. – Очень старая и уставшая река. Но она все еще жива, и она приведет нас к морю. Ну же, попей!
Какое-то время они молчали, утоляя жажду. Сначала Мирине казалось, будто она разучилась глотать, но ей удалось протолкнуть в себя немного воды, и она тут же ощутила, как прохладная жидкость защекотала ее изнутри, восстанавливая жизнь везде, откуда та ушла.
Напившись, Мирина легла спиной на камни и закрыла глаза. Так много дней без отдыха и последние мучительные часы совсем без воды… Как долго она несла на себе Лилли? Полных два дня? Нет, это просто невозможно.
Пронзительный крик и внезапный шум крыльев заставили ее резко сесть. Сестра в испуге закрыла голову руками, и Мирина мгновенно выхватила из-за пояса нож.
– Это какая-то птица! – закричала Лилли, потирая ногу. – Она меня клюнула! Куда она полетела? Не дай ей снова на меня напасть!
Мирина прикрыла глаза ладонью от солнца и всмотрелась в двух тощих стервятников, круживших над ними.
– Мерзкие хищники! – пробормотала она, откладывая в сторону нож и хватаясь за лук. – Надеялись поживиться нами сегодня…
– Почему боги ополчились против нас? – Лилли сидела, обхватив колени, раскачиваясь взад-вперед. – Почему они хотят нашей смерти?
– Я бы не стала тратить время зря, размышляя о богах. – Мирина вложила в тетиву лучшую стрелу. – Если бы они хотели нас убить, то давно бы уже сделали это. – Она медленно поднялась и натянула тетиву. – Ясно же, что какие-то силы желают сохранить нам жизнь.
Позже, когда они лежали у маленького костра, сложенного из собранного вдоль русла сушняка, под усыпанным звездами небом, переваривая не слишком аппетитный ужин, Лилли прижалась к Мирине и сказала:
– Знаешь, ко мне мама приходила. Я ее видела так отчетливо… – (Мирина крепче обняла сестру.) – Она выглядела счастливой, – продолжила Лилли. – Она хотела меня обнять, а потом увидела тебя и поняла, что ты сильно огорчишься, если она заберет меня с собой… и не стала забирать.
Некоторое время они лежали молча.
Все это казалось теперь таким далеким, вся их прежняя жизнь дома… Но воспоминания об утраченных друзьях и любимых были по-прежнему так сильны, что заставили их обеих умолкнуть. И в этот момент Мирина поняла, что та ужасная, зловещая вонь болезни и смерти, пожалуй, навсегда останется в ее памяти.
После того как сестры сбежали из своей деревни, они ужасно заболели, их пробирали дрожь и судороги, и Мирина, убежденная в том, что они умрут, была этому рада. Но потом они начали медленно выздоравливать, по крайней мере Мирина, хотя у ее сестры лихорадка тянулась дольше и отразилась на зрении. С каждым днем девочка видела все меньше и меньше, пока не ослепла окончательно.
– Уже рассвело? – как-то спросила она, беспомощно вглядываясь в яркий солнечный свет.
– Почти, – прошептала Мирина, со слезами обнимая сестру и целуя ее снова и снова, пока наконец не смогла выдавить из себя чудовищную правду.
Но они все-таки были живы. Они пережили мор, а теперь и поход через пустыню. Теперь их жизнь наладится. Мирина отказывалась верить в обратное.
– А ты уверена… – начала Лилли в сотый раз подряд.
Однако она не договорила, а просто закусила губу и отвернулась. Они обе знали, что на главный вопрос Лилли ответа не будет, пока они не доберутся до цели своего путешествия. Сумеет ли богиня Луны излечить последствия лихорадки и вернуть ей зрение? Ответа не знал никто, кроме самой богини.
– В одном я уверена, – сказала Мирина, натирая материнский браслет подолом своей рубахи. Под слоем основательно въевшейся в него сажи проступила змея с головой шакала, которого Мирина так хорошо помнила; он уставился на нее почерневшими глазами. – Мама гордилась бы тобой, если бы видела тебя сейчас.
Лилли вопросительно посмотрела в сторону сестры:
– Думаешь, она бы не стала сердиться из-за того, что от меня нет никакой пользы?
Мирина крепче прижала к себе сестру:
– Бесполезен пастух, который не может пасти стадо. А ты просто сестра, помни об этом. Сестре не нужны глаза, чтобы быть полезной, ей нужны только улыбка и храброе сердце.
Лилли тяжело вздохнула и потянулась к своему дорожному мешку:
– Я только половина сестры. Может, именно поэтому у меня нет твоей храбрости; будь у меня твой отец, я, может быть, получила бы такое же сердце охотницы, как у тебя.
– Не говори так! Отцы приходят и уходят, но мир вокруг остается прежним. И как нет такой вещи, как половина сердца, так не может быть и половины сестры.
– Наверное, – пробормотала Лилли. – Но я что-то не уверена, что когда-нибудь снова буду улыбаться.
– Ну а я уверена, – ответила Мирина, прижимаясь подбородком к макушке Лилли. – Помни, что та, которая не боится встретиться со львом, сама становится львом. Мы победим этого льва и будем улыбаться снова.
– Но львы-то не улыбаются, – тихонько сказала Лилли, не выпуская из рук мешка.
Мирина зарычала и принялась покусывать сестру за шею, пока наконец обе не захихикали.
– Так мы его научим!
Вот уже десять дней, как Мирина и Лилли шагали вдоль реки.
Теперь у них было сколько угодно воды, однако земля по обе стороны от них оставалась сухой и бесплодной. Когда Мирине удавалось найти какое-нибудь растение, выглядевшее более или менее съедобным, она сначала долго жевала его лист или стебель, а потом выжидала некоторое время, чтобы понять, как именно оно подействует на ее желудок, и лишь потом предлагала попробовать Лилли. А там, где слабый поток превращался в небольшой водоем, Мирина останавливалась в надежде выловить из него какую-нибудь рыбешку.
В особо жаркие дни один-два зверя могли неосторожно приблизиться к воде среди бела дня, чтобы напиться, и благодаря луку и нескольким оставшимся у нее стрелам Мирина обычно обеспечивала себе и сестре мясной ужин или обед. В такие минуты они понимали, что жизнь потихоньку возвращается в прежнее русло.
Какими же пустяковыми казались им теперь все прошлые трудности и неудачи! И какими важными виделись все маленькие радости… Покой домашнего очага, мелкие тревоги и сплетни… Все это сливалось в один яркий и счастливый сон – целый мир, живший теперь только в их памяти.
Поскольку обе они родились и выросли в деревне Тамаш, именно ее девочки считали своим домом. И когда другие дети обзывали Мирину и Лилли чужаками, их мать всегда списывала это на детское неведение.
– Они просто думают, что женщине не пристало иметь детей от разных мужчин, – обычно говорила она, со вздохом закатывая глаза. – Им и в голову не приходит, что их настоящими отцами могут быть совсем не те, кого они таковыми считают.
О матери говорили не только как о распутнице, всех также настораживало ее таинственное искусство разбираться в травах и кореньях. Но хотя деревенские женщины могли целыми днями сплетничать о матери, как только кому-нибудь случалось заболеть, страдалец первым делом бежал именно к ней, моля о лекарстве.
Не раз и не два старейшины приходили в их хижину, в нарядных одеждах, с резными посохами, и просили Таллу бросить ее странные искусства. Но она лишь отрицательно качала головой, прекрасно зная, что жены этих самых старейшин ни за что не позволят изгнать ее из деревни. Мирина хорошо помнила, как однажды ее мать задела деревенского старосту:
– Ты думаешь, я налагаю проклятие на твою маленькую одноглазую птичку? Ну, может быть, если бы ты не сидел на ней целыми днями, болтая всякую ерунду, она бы налилась новым весом?
Но даже самые неприятные моменты выглядели прекрасными в их памяти. Грубости были забыты, долги прощены; Мирина с изумлением замечала, с какой легкостью смерть стерла все обиды, оставив в ее памяти целую деревню мелочных людей очищенной от грехов и добродушной.
В их монотонном путешествии сестры все чаще возвращались к немногочисленным радостным воспоминаниям, как будто от повторения они становились только лучше.
– Как сейчас вижу, – обычно говорила Лилли с легким смешком, – мама пытается поймать старого петуха… Ох, как же она сердилась! А все эти безнадежно влюбленные в тебя парни, которые боялись даже улыбнуться тебе…
Мирина никогда не поправляла сестру, когда та заводила подобный разговор. Она просто смеялась вместе с ней и позволяла Лилли бродить в воображаемом прошлом как можно дольше. Она ведь знала, что настоящее вернется слишком скоро.
На одиннадцатый день их путешествия русло реки разделилось, превратившись в дельту, и теперь наконец Мирина заметила отчетливые признаки присутствия людей. Узкие каналы, вырытые для орошения, тянулись вокруг, точно паутина, но ни капли воды не текло по ним к полям. Земля здесь была такой же иссушенной, как у них дома, и нигде не видно было ни одного хозяйства.
– В чем дело? – спросила Лилли, немного испуганная долгим молчанием сестры.
– Все в порядке.
Мирина постаралась придать своему голосу бодрости, хотя в душе ее с каждой минутой нарастала тревога. Куда бы она ни кинула взгляд, везде видела лишь брошенные впопыхах инструменты и опустевшие полосы пастбищ. Единственными живыми существами вокруг были тощие вороны, кружившие в небе. Но куда же подевались люди?
– Тсс! – Лилли внезапно вскинула руку. – Ты это слышишь?
– Что?
Мирина слышала только птичьи крики.
– Голоса… – Лилли повернула голову в сторону. – Мужские голоса.
Преисполнившись надежды, Мирина забралась на самый большой камень, чтобы оглядеться. Впереди она заметила береговую линию и полоску воды и тут же испытала громадное облегчение.
– Там море! – воскликнула она. – Оно огромное… как и говорила мама.
В их деревне никто, кроме матери, никогда не видел моря. Однако старики, сидя в тени большого дерева, частенько о нем говорили. Оно большое и синее, твердили они, рассеянно отгоняя мух, и очень опасное, и на его далеких берегах стоят города, полные опасностей и страдания, города, битком набитые злобными чужеземцами…
Их мать всегда смеялась над подобными речами, напоминая дочерям, что мужчины всегда склонны отвергать то, чего не понимают.
– В городе ничуть не больше зла, чем в деревне, – объясняла она, отмахиваясь от стариковской болтовни перепачканной в хлебной муке рукой. – На самом деле там люди куда менее завистливы, чем здесь.
– Но тогда почему ты оттуда ушла? – спрашивала Мирина, посыпая мамины руки мукой. – И почему мы не можем туда вернуться?
– Может быть, когда-нибудь мы и вернемся туда. Но пока что богиня желает, чтобы мы оставались здесь.
Однако обмануть Мирину ей не удалось. Дочь прекрасно знала, что ее мать умалчивает о чем-то, что касалось богини Луны. Но как бы она ни формулировала вопросы, ей никак не удавалось услышать тот ответ, на который она надеялась. Ее мать просто повторяла:
– Мы ее преданные служанки, Мирина. Богиня всегда будет с нами. Никогда не сомневайся в этом.
Когда сестры уже пробирались сквозь густой кустарник, росший вдоль устья реки, Мирина обнаружила, что море больше похоже на болото. Высокий тростник торчал прямо из воды, и не видно было хотя бы маленьких волн на ее поверхности.
– Мне это не нравится, – заявила Лилли в какой-то момент, когда сестры очутились по колено в грязи и скользких морских водорослях. – А что, если тут водятся змеи?
– Не думаю, что они тут есть, – солгала Мирина, прощупывая дно древком копья. – Змеи не любят открытую воду.
И в то же мгновение звук чьих-то голосов заставил сестер замереть на месте.
– Вот, это как раз то, что я слышала! – прошептала Лилли, в страхе прижавшись к сестре. – Ты их видишь?
Мирина осторожно раздвинула тростник копьем. Сквозь путаницу зеленых стеблей она рассмотрела маленькую лодку, в которой сидели трое рыбаков. Они были слишком заняты своими сетями, чтобы заметить сестер, и Мирина тут же решила, что это люди работящие, а потому им можно доверять.
– Идем!
Она потянула Лилли за собой, спеша выбраться на открытое место прежде, чем лодка исчезнет из виду. Мысль о том, чтобы провести еще одну ночь на пыльном речном берегу или вот в этих зарослях, где полным-полно насекомых, ужасно пугала ее. Куда бы ни направлялись эти трое рыбаков, они с Лилли отправятся с ними.
Как только сестры очутились достаточно близко, чтобы их могли заметить, Мирина окликнула рыбаков и замахала копьем. Она стояла в воде по пояс, а Лилли сидела на ее спине. Нечего было и удивляться тому, что мужчины уставились на них во все глаза.
– Они нас заметили! – выдохнула Мирина, с трудом продвигаясь вперед по илистому дну. – Они нам улыбаются и зовут в лодку…
Но когда Мирина подошла к лодке поближе, она поняла, что на лицах мужчин застыла гримаса страха, а не улыбка.
Через мгновение энергичные руки уже втащили в лодку сначала Лилли, а потом и Мирину, после чего мужчины наперебой принялись что-то объяснять девушкам на незнакомом им языке, энергично размахивая руками в сторону воды.
– Что такое? – Лилли крепко вцепилась в грязную рубаху сестры. – О чем они говорят?
– Хотелось бы мне знать, – пробормотала Мирина.
Судя по виду, рыбаки были родственниками, возможно отец и двое взрослых сыновей, и они совсем не походили на людей, которых легко напугать.
– Мне кажется…
И тут вдруг лодка пошатнулась, и молодые люди тут же протянули руки, чтобы поддержать отца. Мирина видела, как они нервно поглядывают на воду, и тут она наконец поняла, что именно их встревожило.
Что-то длинное и пестрое окружило лодку – гигантская рыба? Но Мирина не видела ни головы, ни хвоста, лишь бесконечно тянущееся тело, толстое, как человеческое туловище. Это была гигантская змея…
– Что там? – всхлипнула Лилли, ощутив внезапно возникшее напряжение. – Скажи мне!
Мирина утратила дар речи. Конечно, она и прежде видела змей, но уж точно не таких огромных.
– Н-ничего, – наконец с трудом выговорила она. – Просто водоросли прицепились к днищу.
Но змея, похоже, уже потеряла интерес к лодке, и мужчины, слегка расслабившись, снова заговорили. Они проверили несколько ловушек, но их улов оказался весьма скудным. Лишь около дюжины рыбин да пара морских угрей. Однако рыбаки явно пришли в хорошее настроение, когда взялись за шесты и короткими ровными толчками погнали лодку вперед.
– Куда мы плывем? – шепотом спросила Лилли, дрожа всем телом.
Мирина прижала к груди голову сестры и погладила девочку по чумазой щеке:
– Мы плывем в большой город, маленькая львица. А там нас ждет богиня Луны, помнишь?
Часть II
Рассвет
Глава 7
…к амазонкам, воинству,
Враждебному мужчинам, ты придешь…
…Дорогу там покажут, не чинясь, тебе.
Эсхил. Прометей прикованный
Аэропорт Гатвик
Если мистер Людвиг и был удивлен, увидев меня сидящей у выхода на посадку и небрежно листающей забытый кем-то журнал, то не показал этого. Он просто кивнул мне как старой знакомой и спросил:
– Кофе?
Как только он исчез, из моей груди вырвался вздох облегчения. При всей внешней невозмутимости, последние несколько часов, без сомнения, были самыми беспокойными в моей жизни, словно я неслась куда-то галопом с того самого мгновения, как отыскала на чердаке бабушкину тетрадь. К счастью, мой отец тоже был склонен к приключениям, и именно он настоял на том, чтобы подбросить меня до аэропорта.
– Должен признать, мне самому интересно, – заметил он вполне рассудительно, когда мы сделали небольшую остановку в Оксфорде, чтобы я наспех собрала кое-какие вещи и запихнула их на заднее сиденье его малолитражки.
– Да это всего на день-другой, – возразила я, падая на пассажирское сиденье и покрепче завязывая волосы в хвост. – Ну, может, на три дня.
Мотор продолжал реветь, руки отца лежали на руле, но машина не трогалась с места.
– А как насчет твоего преподавания?
Я заерзала на своем месте.
– Да ты и оглянуться не успеешь, как я вернусь. Это же исследовательская экспедиция. Кто-то просто хочет, чтобы я прилетела в Амстердам…
– И это не молодой Моузлейн. Я правильно понимаю? – Говоря это, отец смотрел в зеркало заднего вида, и когда я оглянулась, то увидела Джеймса, выходившего из колледжа с футляром для теннисной ракетки на плече.
Меня вдруг обдало жаром, и это нельзя было назвать приятным ощущением. Да, это был Джеймс, само здравомыслие, такой же великолепный, как всегда… Может, стоило предупредить его о том, что я уезжаю, а не удирать вот так?
– Ох, черт! – воскликнула я, поглядывая на наручные часы. – Нам пора.
Отец продолжал посматривать в зеркало, пока мы катили по Мертон-стрит, может быть гадая о том, как рассказать о столь неожиданном повороте событий моей матери, а я ощущала, как с каждым его косым взглядом во мне крепло чувство вины. Но как я могла рассказать ему всю правду? Мы никогда не обсуждали мою бабушку, и он так и не рассказал мне о тетради, оставленной ею для меня. И поднять эту тему сейчас, по дороге в аэропорт, куда мы неслись на головокружительной для отца скорости, едва ли было разумно.
– Мне очень жаль, пап, – пробормотала я, погладив его по руке. – Я все объясню, когда вернусь.
Некоторое время мы ехали молча. Краем глаза я видела, что в отце борются его обычная неприязнь к любым конфликтам и родительская забота. В конце концов он глубоко вздохнул и сказал:
– Только обещай мне, что это не… – Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы произнести следующие слова: – Тайное бегство с любовью всей твоей жизни? Ты ведь знаешь, что мы вполне в состоянии оплатить твою свадьбу…
Я была так поражена, что тут же расхохоталась:
– Папа, ну право же!
– Ну а что я должен думать? – Отец выглядел почти рассерженным. – Ты являешься домой на каких-то три часа, просишь найти твое свидетельство о рождении… А теперь мчишься в Амстердам! – Он покосился на меня, и я различила в глубине его глаз настоящий страх. – Поклянись, что все это не из-за… мужчины. Твоя мать никогда меня не простит.
– Ох, папочка! – Я наклонилась к нему и поцеловала в щеку. – Ты знаешь, я никогда бы так не поступила. Ведь знаешь?
Отец кивнул, но без особой уверенности, и я решила, что не могу винить его в этом. Подобный вопрос поднимался редко, я ничуть не сомневалась в том, что мои родители сделали определенные выводы в отношении моих разношерстных приятелей, которых Ребекка называла «всадниками Апокалипсиса», хотя ни один из них не заслуживал столь пышного титула.
Уж не знаю, по каким причинам, но я никогда не умела ладить с мужчинами. Возможно, виной тому было мое пристрастие к одиночеству или, может быть, как однажды предположила Ребекка, особый антиромантический ген, передавшийся мне от бабули. И когда очередные отношения закончились неудачей – слезами и бранью, я решила, что просто не люблю мужчин, и потому в ящике моего стола образовалась целая стопка прощальных писем, обвинявших меня – в весьма выразительных выражениях – в том, что я фригидная сучка.
Побуждаемая Ребеккой, оказавшейся в мой двадцать седьмой день рождения на Крите, я преисполнилась решимости перенести все свое внимание с мужчин на женщин. Но, поразмышляв над этим с неделю или около того, я пришла к выводу, что женщины интересуют меня даже меньше, чем мужчины. Что ж, пожалуй, следует признать, что Диане Морган суждено остаться одной… и превратиться в железную леди, наследие которой составляют вовсе не внуки, а семифунтовые монографии, посвященные какому-нибудь покойному профессору.
Но ровно три дня спустя в моей жизни появился Федерико Ривера.
Будучи давней посетительницей фехтовального клуба Оксфордского университета, я не слишком обращала внимание на выставлявших себя напоказ самцов, но тут сразу поняла, что новый испанский мастер – нечто совершенно иное. Он, пожалуй, был не слишком красив, но он был так же высок, как я, безупречно сложен, и, что было куда важнее, его взрывная энергия буквально опьяняла. Федерико был перфекционистом, причем не только в фехтовании, но и в искусстве соблазнения. И хотя я была уверена, что мы оба сразу поняли, к какому неизбежному результату приведут наши вечерние занятия, он все равно потратил несколько месяцев на то, чтобы усовершенствовать мои выпады и ответные удары, пока наконец одним прекрасным вечером не отправился следом за мной в душ и не научил coup d’arrêt без единого слова.
Наши отношения продолжались всю зиму. И хотя Федерико настаивал на том, чтобы сохранить их в тайне, я безусловно верила ему, когда он называл меня любовью всей своей жизни. Однажды мы заявим обо всем публично… поженимся… у нас будут дети… Правда, эти слова так никогда и не были произнесены вслух, но всегда подразумевались. Как-то ночью он совершенно внезапно улетел в Испанию, даже не потрудившись попрощаться, и я была так потрясена и расстроена, что разуверилась в собственном счастье.
А за этим последовали ужасающие открытия: оказалось, что у Федерико было множество подруг в Оксфорде и взбешенная невеста в Барселоне и что из фехтовального клуба его изгнали с позором… И все равно я писала ему письмо за письмом, заверяя в своей любви и понимании, умоляя ответить.
И он ответил. Несколько месяцев спустя я получила толстый конверт из фехтовальной школы Мадрида, в котором лежали все мои письма к нему – по большей части нераспечатанные – и в дополнение к ним пятьсот евро. А поскольку Федерико ничего не был мне должен, я была вынуждена признать, что это плата за мои «услуги».
Я была так разъярена, что лишь несколько недель спустя поняла: должно быть, мастер Федерико Ривера намеренно оскорбил меня, чтобы залечить мои раны и, потакая своему перфекционизму, завершить мои уроки фехтования почетным coup de grâce.
Хотя я никогда не рассказывала о нем своим родителям, они наверняка понимали, что мое сердце разбил тайный поклонник. Я даже начала подозревать, что одержимость моей матери Джеймсом Моузлейном была ее попыткой как-то утешить нас обеих. А что могло быть более утешительным, нежели картина идеального будущего, в котором я жила в особняке по соседству долго и счастливо?
Мистер Людвиг вернулся с нашим кофе, и я, отложив журнал, убрала свою куртку, чтобы он мог сесть рядом со мной.
– Спасибо, – сказала я, беря одну из чашек и с удовольствием ощущая трясущимися ладонями ее тепло. – Кстати, вы так и не сообщили мне название организации, которая оплачивает всю эту роскошь.
Мистер Людвиг снял крышку со своей чашки:
– Я очень осторожный человек. – Он сделал глоток и поморщился. – Фу, какая гадость! Ну да ладно. А финансирует нас Фонд Сколски. Сахар?
Мгновение спустя я уже лихорадочно набирала в «Гугле» «Фонд Сколски» и тут же услышала, как негромко посмеивается мистер Людвиг, бесстыдно заглядывая в мой телефон.
– Вы ничего не найдете о нем в Интернете, – сообщил он. – Мистер Сколски предпочитает не светиться. Причуда миллиардера.
Возможно, мистер Людвиг хотел пошутить, но мне было не до смеха. Вокруг нас в зале ожидания уже толпились представители авиакомпании и пассажиры, надеявшиеся пораньше пройти на посадку, а я все еще пребывала в полном неведении относительно цели нашего путешествия.
– Мне немного неловко это говорить, но я никогда не слышала о Фонде Сколски, – сказала я. – Предполагаю, его офис находится в Амстердаме?
Мистер Людвиг наклонился, чтобы поставить свою чашку на пол.
– Как я уже говорил, мистер Сколски – частное лицо. Индустриальный магнат, проявляющий интерес к археологии. Он финансирует раскопки по всему миру.
Я уставилась на мистера Людвига в ожидании подробностей. Но он замолчал, и тогда я продолжила за него:
– Например, в?..
Мистер Людвиг улыбнулся, но в его хищных глазах мелькнуло раздражение.
– Я не могу вам ничего сказать, пока мы не доберемся до места. Таковы условия мистера Сколски.
Я была так расстроена всеми этими загадками, что внезапно не только почувствовала гадкий вкус кофе, но и вспомнила слова Джеймса о том, что так называемый алфавит амазонок может оказаться мистификацией… или чем-то похуже. Тогда я снова задумалась о том, в чем, собственно, будет заключаться моя роль. Мне постепенно становилось ясно, что мистер Людвиг уже не торопится заигрывать со мной, а это, в свою очередь, сулило не слишком веселую неделю. Любой нормальный человек в моей ситуации обратил бы внимание на все эти предостерегающие знаки… но только не я. Красная тетрадь бабули, спрятанная в моей сумочке, давно уже лишила меня здравого смысла.
– Готовы? – Мистер Людвиг достал свой посадочный талон. – Идемте.
Через мгновение мы уже шли к нашему самолету. И хотя теперь я не была уверена, что мы летим именно в Амстердам, я понимала, что задавать вопросы бесполезно. И моя неуверенность лишь возросла, когда мистер Людвиг, вместо того чтобы подняться на борт, остановился, чтобы о чем-то переговорить с человеком в рабочем комбинезоне и больших оранжевых наушниках.
Прежде чем открыть боковую дверь, мужчина бросил на меня подозрительный взгляд. Мы спустились по каким-то металлическим ступенькам и очутились на летном поле. Шум стоял невыносимый, и когда я открыла рот, чтобы спросить, что происходит, то тут же чуть не задохнулась от выхлопного газа.
После недолгой поездки в небольшом фургоне, который резво вилял между продуктовыми и топливными машинами, мы добрались до другого самолета. И только когда я увидела, как мою дорожную сумку передают из рук в руки и она исчезает в багажном отделении, до меня дошло, что наша предполагаемая поездка в Амстердам была просто ловушкой.
Но расспрашивать мистера Людвига об истинной цели нашего путешествия уже не имело смысла, потому что сразу же после формального досмотра мы поднялись на борт самолета.
– Ваш браслет, – спросил мистер Людвиг, указав на мое запястье, когда раздался писк металлоискателя, – вы используете как оружие?
– Пока не приходилось, – ответила я, опуская рукав.
Мистеру Людвигу незачем было знать, что этот браслет принадлежал моей бабушке. Я откопала его среди белья всего несколько часов назад и решила надеть в честь начала нашего столь неожиданного приключения. Мистеру Людвигу следовало знать только то, что я еду с ним ради денег и возможной академической славы; я не хотела, чтобы он догадывался о том, что все это для меня очень личное. Как и мистер Сколски, я тоже не любила светиться.
Когда мы, усевшись в кресла первого класса, надежно пристегнули ремни и самолет покатил к взлетной полосе, я сказала мистеру Людвигу:
– Может, сейчас и не самый подходящий момент, но все же… Куда мы на самом деле направляемся?
Мистер Людвиг поднял свой бокал с шампанским в приветственном тосте:
– На Джербу. За удачный полет! Простите меня за эту игру в кошки-мышки, но слишком многое поставлено на кон.
У меня просто руки чесались поискать информацию о Джербе в Интернете, но мы должны были вот-вот взлететь. Насколько я знала, Джерба – это небольшой остров в Средиземном море у побережья Туниса, который славился в первую очередь своими отелями и приятным климатом. Мне бы никогда и в голову не пришло вести там раскопки, и я решила, что речь шла скорее о материке, а не об острове.
А вот вести раскопки в Тунисе имело смысл.
Сегодня это относительно маленькая африканская страна, приютившаяся между Алжиром и Ливией, но две тысячи лет назад город Карфаген, основанный на территории современного Туниса, был главным соперником Древнего Рима. Римляне разрушили город, продали карфагенян в рабство и уничтожили все архивы – ничто не уцелело. Земля великого полководца Ганнибала могла быть просто мифом.
Но все эти события происходили относительно недавно в сравнении со временем, когда – согласно некоторым источникам – на земле жили герои греческой мифологии: Геракл, Ясон и Тесей принадлежали к доисторическому миру чудовищ и магии… как и амазонки.
Большинство древних авторов – независимо от того, верили они в эти мифы или нет, – полагали, что родина амазонок находится на востоке, на побережье Черного моря, на севере Турции, но некоторые утверждали, что женщины-воительницы происходили из Северной Африки.
Историю амазонок принято разделять на три периода, чрезвычайно различные между собой и по времени, и по месту. Предполагалось, что в последний из этих трех периодов амазонки укрепились в Фемискире, их легендарной столице на побережье Черного моря, которую долгое время осаждали со всех сторон. В конечном итоге часть племени амазонок погибла, а часть слилась с соседними племенами. Но существует теория о том, что закат амазонок был довольно длительным и имел место даже временный расцвет их империи, датируемый примерно 330 годом до нашей эры, когда царица амазонок якобы нанесла визит Александру Македонскому, прося разрешения на то, чтобы она и сопровождавшие ее воительницы провели с ним две недели в надежде обзавестись потомством от столь легендарной личности. Но уже спустя век или чуть больше теряются последние следы этого гордого племени.