Текст книги "Курортный роман"
Автор книги: Эмма Радфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
11
– Ну где же они? – Николь вскочила, наверное, уже в десятый раз за последние полчаса, нетерпеливо озираясь вокруг и пытаясь в толпе различить свою сестру. – Они же опоздают!
– Все к этому и идет, – спокойно отозвался Мартин.
– Но тогда они пропустят самое интересное, и мы разминемся в этом столпотворении!
– Сядь! – В голосе Мартина послышалось раздражение. – Ты же знаешь, им надо пристроить Робби…
– Да, но…
– Сядь!
От его резкого, грубого окрика Николь упала на свое место. Мартин сделал вид, что не заметил ее безропотного послушания и даже не взглянул в ее сторону. Его волнение выдало лишь то, как он нервным жестом поправил волосы.
– Скажи лучше, что тебе просто не по душе моя компания. – Слова, слетевшие с языка, были тверды как камень. – Но я обещал Мэгги показать тебе церемонию и сдержу свое слово, так что…
– Но…
Николь не знала, что сказать. После той ночи Мартин был с ней всегда предельно вежлив, как в первые дни ее приезда на остров, но сейчас его как будто подменили.
С утра он забавлялся, с теплой улыбкой глядя на то, как тщательно жители готовятся к празднику. Сейчас же этот человек больше смахивал на глыбу известняка из развалин Гантихе. Казалось, он отгородился от нее высоким забором с надписью «Запретная зона» и «Осторожно, злая собака», и даже когда Николь попыталась прорваться сквозь поставленные им барьеры, она натолкнулась на такую холодность с его стороны, что ощутила озноб, пронявший ее до костей.
Все контракты уже подписаны, и от этого должно быть легче на душе, но, напротив, стало только тяжелей. Ночь, проведенная с Мартином, постоянно напоминала о себе, заставляла ее страдать в его присутствии и уже в который раз прочувствовать, что потеряла. Все вокруг казалось теперь ужасно мрачным и тоскливым. Даже давнишняя мечта Николь побывать на церемонии праздника Святой Пятницы сейчас не радовала ее. Да еще Мэгги со Стивом задерживаются – Робби в последнюю минуту раскапризничался и никак не соглашался остаться с бабушкой.
– Начинается!
Вытянувшись, чтобы разглядеть получше за головами, она увидела, как вдалеке замелькали золотые отблески шлемов с белыми и красными плюмажами – это местные жители в костюмах римских воинов медленно шли от церкви вдоль главной улицы.
– Ой! – вырвался у нее возглас восторга и изумления. Она ожидала чего-то совсем примитивного, на уровне школьного спектакля, но никак не такого потрясающего зрелища.
– Костюмы сшиты самими жителями, – тихо прокомментировал Мартин. – И они очень гордятся этим. Некоторым вещам уже лет пятьдесят или еще больше, их очень берегут. Для каждого местного жителя огромная честь стать участником торжества, и богатые члены сообщества спонсируют… Посмотри! – Он указал на фигуры в белых одеяниях, с белыми париками на головах, продвигавшиеся по улице в огнях сотен свечей с изваянием Иисуса Христа в натуральную величину.
– Когда ты говорил о статуях, я подумала, что они небольшие, а эти, должно быть, весят целую тонну!
– Где-то так, – кивнул Мартин, – хотя и сделаны из папье-маше. Такую махину могут нести не менее десяти человек, и то часто сменяя друг друга, поэтому процессия продвигается так медленно. Каждая картина являет собой одно из жизнеописаний восхождения Христа на Голгофу. Их всего четырнадцать – эта Иисус в саду Гефсимании, а та – Он перед Пилатом…
Николь с восхищением следила за ходом событий, а Мартин тихонько пояснял ей на ухо каждое новое действо. Представление было настолько захватывающим, что она даже не заметила, как стемнело. Теперь драматический эффект происходящего усиливался подсветкой пламени множества маленьких свечей. Вдруг все вокруг переменилось… на сцене появились мужчины в белом, закованные в цепи, и каждый с крестом в натуральную величину. При виде жутких белых колпаков, закрывавших лицо, с прорезями для глаз, у Николь невольно мурашки побежали по спине.
– Кто… что это такое? – спросила она дрогнувшим голосом.
– Кающиеся грешники, – ответил Мартин. – По традиции они должны покаяться в совершенных грехах, причем предполагается, что никто из них не знает, кто скрывается под соседней маской. Тебе не кажется, что пора уже одеться? – сказал он, когда Николь содрогнулась. – Ну-ка, дай я…
Он прав, определенно, здорово похолодало, подумала Николь, влезая в рукава бирюзового кардигана. Мрачный, наводящий ужас спектакль все продолжался. Мартин, заметив волнение на лице своей спутницы, подсел ближе и обнял ее за плечи, а она, не увидев в его жесте ничего предосудительного, прильнула к нему и почувствовала, как у нее сразу же потеплело на душе и сердце стало потихоньку оттаивать.
– Сейчас лучше? – спросил он, и Николь смогла лишь молча кивнуть в ответ. – Неудивительно, что тебя знобит, ведь мы уже здесь больше двух часов – сейчас уже семь. Ты не проголодалась?
К своему удивлению, Николь поняла, что безумно хочет есть. Хотя, в принципе, ничего странного – в последний раз она ела только за ланчем, да и тогда при виде Мартина, сидящего напротив, у нее кусок не лез в горло.
– Умираю от голода, – честно призналась она, уже совсем осмелев, – но…
– Накинь-ка…
Мартин снял с себя пиджак и накинул ей на плечи. Попросив подождать, он стал пробираться сквозь толпу. Она поняла, что он направился к ближайшему бару на углу улицы.
Ну вот, теперь и он замерзнет, подумала Николь, поежившись от холода. И все же, как с ним легко и хорошо. Он такой большой, сильный, без него ей было бы сейчас совсем плохо. От этой мысли ее снова пробрала дрожь. Она плотнее запахнула его пиджак и потерлась о него носом. Мягкая материя еще хранила тепло Мартина, запах его одеколона и собственно самого тела. Скорее бы он пришел, заволновалась Николь. Боже, что же с ней будет, если не успел он уйти, а она уже затосковала по нему. А когда они разъедутся?
Николь задумалась, слепо уставившись в никуда, совершенно забыв о представлении. Как же я опустилась, упрекнула она себя. Ведь Мартин ясно дал понять, что его интересует только мое тело, и открыто заявил о своих чисто низменных намерениях удовлетворить животные инстинкты, и не более, совершенно наплевав на то, хочу я этого или нет. Два дня назад, до той ночи, еще можно было о чем-то мечтать, но сейчас…
С другой стороны, зачем врать себе, разве тебе самой не хотелось того же в ту ночь? Грубая действительность поставила ее перед неопровержимым фактом и вынудила признать, что она легла с ним в постель исключительно по собственной воле. Причем ее желание переспать с ним было не меньше, а может, даже и больше его. Принуждение, насилие – такие понятия здесь просто неуместны, как и в прошлом году. Что же это за человек, сумевший заставить ее поступиться своими принципами?
Николь вдруг вспомнила об их разговоре с сестрой сегодня ранним утром. Ей не спалось, и поэтому, услышав плач маленького Робби, она встала и пошла в детскую предложить свою помощь. Неизвестно, что на нее подействовало – то ли тишина ночи, то ли кромешная тьма, но ей захотелось открыться Мэгги, рассказать о грустной истории с Мартином.
Мэг молча очень внимательно слушала и, когда Николь остановилась, чтобы перевести дух, задумчиво взяла ее за руку.
– У тебя с самого начала появилось такое чувство, – спросила она, – или уже позже?
Николь с недоумением посмотрела на сестру.
– Что ты имеешь в виду? Не понимаю.
– В прошлом году ты с самого начала почувствовала себя дискомфортно, ну, или увидела какую-то греховность в ваших отношениях с Мартином?
– Нет… я… – Николь помедлила, собираясь с мыслями. – Сначала мне было очень хорошо.
Она тогда вообще ни о чем не задумывалась. Ее душа пела от счастья. Такое случается только во сне, и ей совершенно не хотелось просыпаться – идиллия грез унесла ее в мир без пространства и времени. Но такое не могло продолжаться долго – неумолимые, жестокие реалии жизни очень быстро внесли свои коррективы.
– Значит, это случилось, когда ты подумала о Дэвиде, – после того телефонного разговора? Тогда тебе стало плохо?
– Нет, у нас с Дэвидом уже ничего не было. Просто в какой-то момент я поняла, что пошла вразрез со всем тем, чем жила все последние годы. Понимаешь, из-за мимолетного курортного романчика я поступилась своими принципами…
Заметив недоверие в глазах сестры, она резко оборвала себя, задумавшись. Конечно, трудно, но надо признать, что с Мартином у нее ни разу не возникло угрызений совести. Это произошло, когда она услышала страшную весть от отца, напомнившую ей о Дэвиде. Потому что, если честно, она вообще забыла о его существовании – память о нем сгорела в полыхавшем огне страсти, разбуженном Мартином.
– Значит, я права, – заключила Мэг по выражению ее лица.
– Нет… – все же не согласилась Николь, хотя ее голос звучал уже не столь уверенно. Она не солгала, сказав, что к тому моменту у них с Дэвидом все закончилось. И, скорее всего, она бы и не вспомнила о нем, если бы не телефонный звонок. Он, как удар молнии, принес осознание, что пока она легкомысленно предавалась чувственным развлечениям своего курортного романа, Дэвид…
– Ну вот и я… Думаю, это немного подкрепит тебя.
Голос Мартина внезапно ворвался в ее размышления, резко вернув в настоящее, так что она аж вздрогнула и подскочила.
– О, я совсем не хотел тебя напугать. – В голосе Мартина послышалось огорчение, что после его сухой вежливости и холодности она приняла с радостным облегчением и с трудом сдержалась, чтобы не расплакаться.
– Я… извини… – Она заморгала глазами, подавляя слезы, не желая показать своей слабости. – Я просто где-то витала.
Единственное о чем она молила, чтобы Мартин истолковал ее смятение и бессвязную речь только как реакцию на его неожиданное появление. Потому что истинная причина заключалась совсем в другом: он был настолько близко – совсем, совсем рядом – и, ощутив тепло его мощного тела, у нее все внутри сжалось, она никак не могла справиться с собой. Высокая, стройная фигура с широкими плечами и узкой талией, необыкновенно красивые, длинные ноги в облегающих джинсах, как всегда, не оставили ее равнодушной – сердце так сильно и громко забилось, что она испугалась, что оно выдаст ее.
Усилием воли Николь перевела взгляд на коричневый бумажный пакет в его руках.
– Что это?
– Кое-что, облегчающее участь страждущих, – горячие лепешки с сыром. Попробуй.
Николь без лишних слов взяла хрустящее слоеное пирожное и, откусив, округлила от восторга глаза.
– Какая прелесть! – воскликнула она с полным ртом.
– Вкусные, правда? – Мартин тепло улыбнулся, увидев ее сияющее лицо. – Эти сделаны с сыром «рикотта», а те – с луком и горохом. Давай, давай, бери еще.
Но Николь уже почти не слышала Мартина, увидев его улыбающимся, ей показалось, будто вся улица с огнями и музыкой, зрителями, всей процессией отошла на второй план и скрылась в тумане, превратившись в расплывшуюся точку где-то в дальнем уголке ее сознания. У нее перехватило дыхание.
Весь мир теперь материализовался в этом человеке, в его голосе и теплоте золотистых глаз, кажущихся бездонными, и девушка почувствовала, что еще немного, и она нырнет в них и поплывет далеко-далеко, по волнам прекраснейшего из морей пылких страстей.
Мэг права – она попала в самую точку: Николь смотрела на все не с того конца.
– Я ненавижу его! – заявила Николь, но сестра не раз журила ее, что в запальчивости она может наговорить массу глупостей и часто совершенно противоположное своим внутренним ощущениям. У нее голова пошла кругом. Она стала судорожно пытаться сосредоточиться на совершенно новом восприятии фактов, как бы играть в «перевертыши».
Она не ненавидит Мартина, а любит его. Только с ним она впервые поняла, что такое настоящая любовь. Это же чувство полностью изменило жизнь и быт ее сестры, которая ради любимого бросила все и даже перебралась в чужую страну. Это очень хрупкое и в то же время сильное чувство, переворачивает все с ног на голову. Вместе с ним попадаешь в мир, где становятся ненужными некогда дорогие тебе ценности и убеждения, – мир, который с некоторых пор поглотил и ее, Николь, настолько, что способность мыслить рассудительно и рационально – ее недавняя гордость! – превратилась в ненужный хлам. Чувство, олицетворяющее радость и счастье жизни, теперь возымело безраздельную власть над всем.
Но, живя больше умом, чем сердцем, рассматривая все сквозь призму логики, да еще при своей зажатости и скованности, Николь не смогла разобраться в себе и понять, что же на самом деле произошло.
– Николь? – в недоумении окликнул ее Мартин.
Боже, только бы он не спросил, что со мной, всполошилась она. Что я ему отвечу?!
Теперь Николь ясно представляла, что у нее на душе. А Мартин? Как он относится к ней? Новые волнующие сомнения внесли необыкновенно живительную струю. Она больше не дрожала от прохлады вечера, наоборот, ее щеки пылали, и Николь молила бога, чтобы в темноте Мартин не разглядел происшедших с ней перемен. И все же внутреннее напряжение, вызванное желанием физической близости, не отпускавшее ее ни на минуту, было настолько велико, что, ей казалось, они обязательно дойдут до него в виде исходящих от нее флюидов. Это уже случилось тогда, в среду, до того как она по собственной глупости порвала ту тончайшую связующую их ниточку. Но сейчас, когда Мартин полностью удовлетворил свое уязвленное самолюбие, уловит ли он их еще раз?
– Николь?
– Прости… я не… я…
Николь не знала, что сказать, как ответить. Пытаясь придумать какое-нибудь объяснение, она невольно бросила взгляд на представление, которое уже, по-видимому, приближалось к концу. Ее внимание привлекли носильщики, остановившиеся прямо перед ними. Увидев ужасную картину распластанного на постаменте Иисуса Христа, снятого с креста, она вскрикнула, закрыв рот руками, и замерла. Изваяние казалось настолько натуральным, что при виде его у нее в памяти всплыло самое страшное…
– Николь! – снова окликнул ее Мартин с тревогой в голосе. – Что с тобой?
– Дэвид…
Ее лицо стало мертвенно-бледным, дрожащей рукой она указала на изваяние.
– Ну, говори, – приказным тоном скомандовал Мартин. – Николь, скажи наконец, что случилось? – потребовал он, слегка встряхнув ее за плечи, но она с ужасом продолжала смотреть на мрачную статую.
– Дэвид…
Слова застряли у нее в горле, смешались между собой, образовав плотный комок, и никак не давали друг другу возможности выбраться.
– Дэвид… он… умер…
– Как?!
На мгновение Мартин стал таким же бледным, как и она, но, увидев ее безумный взгляд, быстро взял себя в руки.
– О боже… Николь!
Он обнял девушку за плечи и, бережно поддерживая, повел сквозь толпу, подальше от проходящей процессии.
– Давай, Калипсо, пошли отсюда.
12
– Как ты считаешь, у тебя еще есть желание поговорить со мной? – уже в машине спросил Мартин. Отвернувшись от Николь, он смотрел вниз, на море, где легкие переливавшиеся в лунном свете волны разбивались о камни крутого, скалистого берега, на краю которого они остановились. – Я имею в виду Дэвида, – пояснил он, не услышав от нее ответа.
Николь с легкой грустью улыбнулась. Да, конечно, она готова рассказать ему о Дэвиде. Теперь она спокойно может говорить о своем прошлом – оно очень долго было ее настоящим и даже будущим. В этом-то и заключалась причина всех ее бед. Но Мартин ждет от нее каких-то слов… Что ж, пусть Дэвид будет отправной точкой…
– Дэвид и я… – начала она тихо и замолчала. Он обернулся, и у нее защемило сердце, увидев, как в свете луны блеснули его глаза.
«Я люблю тебя!» – чуть не сорвалось у нее с языка то главное, что ей безумно хотелось не сказать, а даже крикнуть. Но кто знает, какая пропасть существует между ними. И даже если прошлое уже позади, будет ли у них будущее? В конце концов, Мартин никогда и словом не обмолвился о любви. И вообще все его разговоры всегда сводились к сексуальным отношениям. Более того, он не скрывал, что они не дают ему покоя, и ради них он пошел на всяческие ухищрения, и, что обиднее всего, воспользовался оружием, которое она сама невольно вложила ему в руки. Но, даже смотря на вещи с этой стороны, Николь в глубине души сознавала, что, если Мартин предложит ей только постель, она не сможет отказаться. Но сначала она расскажет ему о Дэвиде.
– Я уже говорила тебе, все думали, что мы поженимся. – Теперь ее голос стал решительным, ибо она была сильна в своей уверенности. – Моим родителям Дэвид в качестве мужа казался идеальным: обеспеченный, надежный, с прекрасной работой… – Она запнулась. – Теперь я занимаю его место.
– Не расстраивайся, – подбодрил Мартин, заметив в ней мгновенную перемену настроения. – И, главное, не торопись – у нас вся ночь впереди.
Посвятить разговорам всю ночь? – с грустью подумала про себя Николь. Но потом? Что будет потом? Ох, какая мука спокойно сидеть рядом с ним и еще о чем-то думать, если всем своим сердцем она чувствует дыхание Мартина, любое движение его сильного, стройного тела…
– Казалось, наше будущее предопределено, но, когда Дэвид сделал мне предложение, меня вдруг пронзила мысль, что, хоть мы почти никогда и не расставались – вместе развлекались, вместе работали, – мне так и не удалось хорошенько узнать его. Как-то так само собой получилось, что, когда он попросил меня стать его женой, я посмотрела на него совсем другими глазами и поняла, что не смогу принять его предложение. Он…
Николь быстро заморгала, подавляя слезы.
– …Воспринял твой отказ очень болезненно. – Мартин пришел ей на помощь.
– Да. – Николь содрогнулась, вспомнив, что последовало после их разговора. – Точнее, он просто вообще не принял отказа. Трудно передать словами весь тот ужас, который мне пришлось пережить, – постоянное преследование, звонки днем и ночью, поджидание у дверей моего дома. В нем появилась какая-то одержимость маньяка, видимо подпитываемая уверенность, что, если он будет часто напоминать о себе, я обязательно сдамся. – Сделав глубокий вдох, она перевела дух и продолжала: – Когда я все же не отступилась, Дэвид пригрозил, что покончит с собой… – Услышав грязную ругань, Николь в испуге резко повернулась к Мартину и даже в темноте увидела, как напряглось его лицо, а на скулах заходили желваки. – Нет, – поспешно возразила она, прочитав его мысли. – То была лишь простая угроза, желание пощекотать мне нервишки. В общем, я не выдержала и сбежала сюда. И тут встретила тебя.
После такой нервотрепки, от которой трудно сразу прийти в себя, Николь, естественно, даже не помышляла влюбиться вновь и поэтому проглядела, когда это чувство незаметно подкралось к ней. Отвергнув Дэвида, с его так называемой любовью, она без особых раздумий закрутила роман с Мартином, который ничего не обещал, но и не требовал взамен. Именно такие отношения, без всяких признаков на постоянство и серьезность, вполне устраивали ее. Однако все сложилось по-другому. Мартин непроизвольно сумел пробудить в ней то истинно светлое чувство, в котором она, сама того не подозревая, очень нуждалась.
– И ты, созревшая для новых «подвигов», бросилась мне в объятия.
Услышав горечь в голосе Мартина, Николь виновато опустила глаза. Ей нечего было возразить – она и сама всегда думала так. Ведь всего час назад ей открылась настоящая правда, и то не до конца. Интересно, почему это так его задело? Неужели ее мнение о нем и его мировоззрении тоже оказалось ошибочным? Но как спросить? Вдруг он рассмеется в ответ?
– Я подумала, это будет что-то легкое, без всяких проблем и обязательств… – Николь запнулась. Боже, какая глупость, ведь не будь она тогда так слепа, все могло бы быть иначе.
Стало гнетуще тихо. Мартин, переваривая услышанное, сидел, задумчиво глядя в пустоту. Эта тишина страшно действовала ей на нервы. Николь понимала, что нельзя молчать, – иначе можно сойти с ума, и вместе с тем боялась, что, заговорив, толкнет его на откровенность. Но когда наконец он заговорил, ей показалось, что она ослышалась.
– Ведь вы с Дэвидом не были любовниками. – В устах Мартина это прозвучало как утверждение, а не вопрос.
– Мы…
– Ты с ним не спала. – Его тон был поразительно безэмоциональным, так же как и лицо, которое при лунном освещении больше смахивало на посмертную маску.
– Н-нет… мы решили подождать… до свадьбы.
А с Мартином у нее почему-то не возникло таких проблем. Пробыв в его компании всего каких-то несколько часов – даже не целый день, – она сама прыгнула к нему в постель. Вся беда в том, что без веры в любовь с первого взгляда ей не дано было понять происшедшие в ней невообразимые перемены.
– Тогда чем я обязан?..
Ну как ему объяснить? Она уже дважды открывала рот, но никак не могла решиться.
– Ты… ты… я увидела тебя… – наконец начала Николь и хотела добавить «и влюбилась», но не отважилась. Она судорожно думала, что бы еще такое сказать…
– А, так, значит, я просто подвернулся тебе под руку, – догадался Мартин. Сколько же цинизма он вложил в эти слова!
– Нет! – воскликнула девушка, но было уже поздно. Мартин, психанув, уже выскочил из машины и теперь стоял ссутулившись, засунув руки в карманы, и угрюмо смотрел вдаль.
Николь в отчаянии тоже поспешила вон из машины.
– Нет! – повторила она настолько убедительно, что он обернулся. – Ты не первый попавшийся… Со мной такого никогда не случалось. Кроме тебя, никто не смог разбудить во мне стольких чувств.
По его кривой усмешке Николь поняла, что неточно выразилась. Физиология здесь ни при чем, все намного глубже, так и вертелось у нее на языке, но ей не хватило духу поправиться.
– Ага, значит, у Дэвида просто-напросто ничего не вышло.
У Николь защемило сердце от чудовищного чувства удовлетворения, послышавшегося в голосе Мартина. Ей стало ужасно грустно и обидно от мысли, что именно обрадовало его: в постели Николь не было ни с кем так хорошо, как с ним. Мартин просто возликовал, узнав, что он первый и единственный, кто смог разбудить в ней женщину, и только вместе с ним она достигала райских высот прекрасного, полного страсти, чувственного упоения.
Николь стало отчаянно жаль себя. Только сейчас до нее дошло, почему она так противилась встретиться с ним вновь. Где-то на подсознательном уровне, совершенно не подвластном рациональному мышлению и как бы отдаленном от нее, в ней жило ощущение, что ее чувство к Мартину совершенно особенное и не имеет ничего общего со всем тем, что было раньше. Всякий раз, объясняя Дэвиду свой отказ выйти за него замуж, Николь постоянно твердила о божественной искре любви, которая так и не стала пламенем.
Но в случае с Мартином возникла не искра, а страшный, всепоглощающий пожар, обративший в пепел все ее принципы и мораль. Это какое-то наваждение под воздействием неведомых магических чар, которые, наверное, давно-давно так же околдовали и Одиссея и продержали в своем плену на острове в течение семи лет. У любви нет логики и рассудка, она проносится как вихрь, сметая все на своем пути.
Но даже не догадываясь ни о чем, какая-то сила удерживала ее от встречи с ним. Теперь все встало на свои места – она просто боялась собственных чувств, а еще больше узнать, что Мартин равнодушен к ней.
– Ну так что? – тихо спросил Мартин все с тем же отчуждением. – Я насчет Дэвида, – подсказал он, видя растерянность Николь, не сумевшей сразу уловить суть вопроса.
– Он… повел группу подростков в горы… Там и произошел несчастный случай… – Ей стоило неимоверных усилий продолжить. – Он упал и сильно расшибся…
Мартин подошел, взял ее за руку, и она почувствовала, как через его теплые пальцы от него потекла к ней живительная энергия, так необходимая ей сейчас.
– Вот почему, когда позвонили, я должна была уехать!
Слезы душили ее. Ей очень хотелось, чтобы он понял и прекратил эту пытку. Мартин сжал ее руку, давая понять, что дальнейшие объяснения излишни.
– Он… он умер за час до того, как я приехала в больницу. Мне даже не удалось попрощаться с ним и попросить у него прощения…
– Прощения… за что?
– За то, что не смогла полюбить его так, как он хотел. – Голос Николь стал совсем грустным. – Я тогда испугалась, что виновна в его смерти… что он сделал это умышленно.
Ну вот, теперь все позади… Первый раз за весь год она осмелилась высказать вслух свои самые страшные догадки.
И снова тишину ночи взорвало грязное ругательство Мартина. Он обнял ее за плечи и встряхнул.
– Нет, Николь! Ты не должна так думать! Разве не твои слова, что это был несчастный случай.
– Но он так меня любил!
Мартин помрачнел, его взгляд стал тяжелым и холодным.
– Это не любовь, а самое настоящее чувство собственничества, желание быть хозяином другого человека, безраздельно владеть им…
В его лице вдруг появилась какая-то задумчивая грусть и отрешенность.
– Именно так Калипсо вела себя с Одиссеем – как с заключенным.
А Мартин называл ее Калипсо. Вот, значит, как он расценивает их отношения? Заточение, из которого он стремится освободиться?
– Просто я хотела, чтобы Дэвид знал, что он не был мне безразличен. – Ведь по-своему она любила его, правда, не так, как Мартина, но все же очень дорожила им.
– Он знал! – Мартин взглянул ей в глаза и порывисто схватил ее за руки, будто пытаясь через прикосновение передать ей свою уверенность. – Он должен был знать…
– Да… должен был.
Николь почувствовала, как его решимость стала передаваться ей, согревая, ослабляя так долго мучившую ее боль, которая, как теперь она поняла, омрачала их отношения с Мартином, выставляя все перед ней в искаженном виде.
– А ты прав… его чувства нельзя назвать любовью…
Сейчас она уже без труда разобралась в этом, ибо теперь с легкостью отличала истинное чувство от мнимых иллюзий. Когда любовь поселяется в твоей душе, она, как воздух, переполняет тебя. Краски мира вокруг становятся светлей и радужней при одной только мысли, что на свете существует тот, единственный и неповторимый… И если по-настоящему любишь человека, а твои чувства не нашли взаимности, в тебе ни на секунду не возникнет эгоистического желания силой удерживать его. Ты пожелаешь ему счастья и отпустишь с миром. Вот это-то и не было дано Дэвиду. Кто знает, как еще обернется с Мартином, и вдруг ей самой придется пересиливать себя?
Николь никогда еще так остро физически не воспринимала присутствия Мартина, как в этот момент. Вот он стоит перед ней, такой высокий, сильный; их лица настолько рядом, что едва не соприкасаются. На нее вдруг нахлынул необычайный прилив нежности, отчего ей даже сделалось страшно. Нет, эта неизвестность убивает меня, дальше так невозможно, подумала она.
– Мартин, а ты любил когда-нибудь? – неожиданно спросила она.
Он запрокинул голову и уставился в небо, усеянное звездами.
– Любил? – эхом отозвался он, словно впервые услышал это слово. – Что ты спрашиваешь. Откуда мне знать, что это такое? Пустая фантазия… иллюзия, выдуманная человеком… – Мартин покачал головой, потом потряс для верности и отвернулся. – Не знаю… – как-то странно задумчиво продолжил он.
Казалось, сердце у Николь упало в пятки. Ведь она дала ему шанс, сделала все, чтобы помочь ему хоть немного открыться, сказать о своих чувствах, если они, конечно, есть. Если бы у нее появилась такая возможность, она бы уж точно не отступилась и искренне призналась в любви к нему. Очевидно, Мартину нечего сказать.
Но неужели ей недостаточно того, что уже было сказано? Неужели не ясно, что она ему безразлична и может довольствоваться только его сексуальным влечением к ней, которого он не скрывал и не скрывает? Может, когда-нибудь это и перерастет в нечто большее. Надо же быть полной дурой, чтобы тешить себя слепой надеждой! Столько вопросов, и ни на один не нашлось ответа. Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что не вынесет разлуки с ним, и поэтому решила любыми путями удержать Мартина и, как нищий радуется объедкам с барского стола, принять даже то малое, пусть самое унизительное, что он сможет предложить.
– Мартин…
Николь взяла его за руку. Она почувствовала тепло его тела, силу мышц, и по ней пробежала трепетная дрожь, а сердце сильно забилось. И вдруг он обернулся… то был не Мартин, а… В неоновом свете луны его совершенно чужое неживое лицо напоминало изваяние из камня.
– Я благодарна тебе… – От неожиданности у нее пересохло в горле, и ей трудно стало говорить.
– Очень рад, что вовремя подвернулся тебе. – Из его уст эти слова, лишенные каких-либо эмоций, прозвучали как заученный урок. – Ты запуталась в своих чувствах и не могла одна разорвать этот клубок.
И это все? Неужели он действительно считает, что она всего-навсего использовала его, чтобы отвлечься и сбросить с себя лишнее напряжение, вызванное трагическими для нее событиями? Боже, нестерпимо больно видеть, как он с каждой минутой все больше отдаляется!
– Мартин! – едва слышно сказала Николь и, обняв его за талию, прижалась к нему. – Ну не надо так, я на самом деле благодарна тебе… я… – Внезапно весь поток чувств и эмоций, так долго бурливший у нее внутри, выплеснулся наружу. – Поцелуй меня! – полукапризным тоном выпалила она, уже совершенно не заботясь о последствиях.
На какой-то момент ей показалось, что Мартин или не услышал, или сделал вид, что не понял ее просьбы, и вдруг… его словно охватил тот же шквал эмоций. Он стремительно обнял Николь и жадно поцеловал. Его порыв был каким-то сверходержимым и больше походил на штурм, и ее пронзила мысль отчаяния, что Мартин таким образом прощается с ней. Однако через секунду он снова прикоснулся к ней губами, но уже иначе – с прежней нежностью и присущей ему чувственностью, вызвав в ней живительное, радостное ликование, от которого у нее голова пошла кругом и звезды на небе поплыли в хороводе.
Умиротворенная, Николь глубоко вздохнула и еще плотней прижалась к нему. Лаская его шею, спину, плечи, она как бы вбирала его тепло, согреваясь и оттаивая. И истома, сладостная истома, пришла на смену недавним тревогам и разочарованиям, направила все помыслы и желания лишь в одно русло – губительное, всеразрушающее желание близости.
– Мартин! – томно, чуть слышно прошептала она, переводя дыхание, оторвавшись от губ любимого. – Ты не представляешь, как я хочу тебя, как я…
Но не успела она закончить фразу «…люблю тебя», Мартин отшатнулся и опять отвернулся. У Николь замерло сердце, когда он снял с себя ее руки и оттолкнул.
– Нет! – прорычал он, тяжело дыша.
– Нет?! – Николь не поверила своим ушам. – Но, Мартин…
Она в исступлении бросилась ему на шею для поцелуя, но Мартин увернулся, и она, промахнувшись, уткнулась ему в щеку. Ее сердце разрывалось.
– Я сказал – нет!
Его холодный, безжалостный тон убил в ней последнюю надежду. С огромными стеклянными от слез глазами, полными боли и ужаса, Николь отступила, прикрыв дрожащей рукой рот.
– От этого никому из нас не станет лучше, – отрезал Мартин. – Зачем бередить прошлое?..
