Текст книги "Опасный беглец. Пламя гнева"

Автор книги: Эмма Выгодская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

– Хорошо, что ты нашлась, Дженни! – сказал мистер Бедфорд. – Аллигур нам по пути. Каковы вести из Аллигура, Бриггс?

– Из Аллигура вестей нет.

– Значит, там всё спокойно. Собирайся, Дженни, я отвезу тебя прямо к отцу.

– Бог мой! – простонала миссис Пембертон.

– Спокойствие, Маргарет! Будьте британкой. Охрана у нас надежная: пятьсот стрелков королевской пехоты. Будь готова, Дженни, мы выступаем завтра в шесть утра.

Глава восемнадцатая
ВЕСЕЛЫЙ ТОЧИЛЬЩИК

Чандра-Синг привел Лелу в узкий переулок за водокачкой. Здесь он смыл со лба черные полосы парии и обернул голову синей полосой ткани – обычный убор крестьянина Нижнего Бенгала.

Чандра взял Лелу за руку и повел узкой улицей, мимо стен калькуттского Арсенала, к Главному Базару.

День еще только начинался. В богато разубранных лавках раскладывали товар купцы. Пышные ковры занавешивали входы в лавки, цветущее дерево с ветвями и листьями начиналось на одном ковре и продолжалось на соседнем; павлиньи перья распускались на другом; на нежно-желтом ворсистом поле третьего цвели красные квадратные розы. Здесь были ковры Измира и ковры Каджраха, ковры Ирана и Бухары. Серебро и чернь спорили светом и тенью на рукоятках кинжалов; художник, склонившись у входа в лавку, тонкой кистью чертил по ткани, выводя всё тот же, из столетья в столетье повторяющийся узор: лепестки розы, хвост дракона и его изогнутые лапы. Здесь был шелк матовый и синий, блистающий, как кристаллы в серебре, была многоцветная парча и шали белой шерсти, знаменитой кашмирской шерсти, белоснежной и легкой, как лебяжий пух.

– Не сюда! – сказал Чандра-Синг. Он вел Лелу дальше.

Они вышли на небольшую, заставленную навесами лавок пятиугольную площадь, похожую на звезду. От площади, как пять лучей звезды, расходились пять узких улиц: улица Медников, улица Кузнецов, улица Шерстобитов, улица Седельников, улица Гончаров. Шум оглушил Лелу, голоса, скрежет и стук. Медники стучали в свои тазы и тарелки, кузнец гулко бил молотом по маленькой переносной наковальне.

– Подайте, подайте голодному! – кричали нищие.

– Деньги, деньги меняю! – выкликал меняла, сидя на земле у большой кучи серебряных и медных монет; водоносы предлагали воду из кожаных мехов, позвякивая медными чашками над ухом проходящих; продавец пшеницы сыпал зерно на медную тарелку весов, отгоняя нищих и воробьев.

Притихнув, слегка оробев, Лела шла вслед за Чандра-Сингом.

В седельном ряду Чандра-Синг остановился. Приглядевшись, он подошел к одной из лавок и молча стал выбирать среди товара, повешенного у входа, кожаный мех для воды.

– Ты задумал стать водоносом, Чандра? – окликнул его из лавки низкий гудящий голос.

Черная с проседью борода шорника просунулась меж конских хомутов, повешенных над дверью.

– Вода в жару – ходкий товар! – лукаво крикнул в ухо шорнику Чандра. – Приходи в ашхану, к старому Патхи-Лаллу, всё узнаешь.

Он выбрал небольшой мех с нашитыми поперек белыми полосами и протянул хозяину деньги.

Но шорник отвел рукой его руку.

– Рассчитаемся в ашхане, – улыбнувшись, прогудел шорник.

Чандра-Синг с Лелой пошли дальше.

Они остановились в восточном углу площади. Из низких растворенных на улицу дверей ашханы шел вкусный запах. Чандра-Синг вошел. Спустив платок до самых бровей, Лела пробралась вслед за ним и села в уголку, на земле.

– Салаам!… – прижав руку к сердцу, к губам и ко лбу, хозяин ашханы еще издали приветствовал Чандра.

Чандра-Синг молча приложил ладонь к груди, улыбнулся и сел на пол, поближе к хозяину.

Хозяин был плешивый, коротконогий, с открытой розовой безволосой грудью, с сиреневым цветком за ухом. Он подмигнул Чандра, как доброму старому другу.

– Издалека идешь? – вполголоса спросил хозяин.

– Пешком дойдешь, на коне не доедешь, – загадочно ответил Чандра.

– Ворота на запоре, ров глубок? – засмеялся хозяин.

Чандра-Синг кивнул головой. Хозяин был догадлив.

– Мы давно ждем тебя, Чандра-Синг! – снова, понизив голос, сказал хозяин.

Котел с варевом кипел подле него, на железной треноге.

Хозяин приподнял крышку котла. Крепкий запах обжег Леле ноздри, даже голова закружилась. Рис с пряным красным перцем и молотым чесноком варился в котле.

– Сначала еда, потом беседа! – подмигнул хозяин и разлил кишари по медным плошкам. Лела и Чандра начали есть, а хозяин подозвал к себе слугу в плоской малиновой шапочке и быстро сказал ему несколько слов. Слуга убежал. Лела слышала, как его босые ноги протопали по земле за тонкой стенкой ашханы.

Торопясь, Лела глотала крепко пахнущую перцем похлебку. Хозяин смотрел на нее.

– Сестра? – спросил хозяин.

– Дочь. – Чандра улыбнулся.

– Ты молод, Чандра, для такой дочери.

– Дочь друга, – объяснил Чандра-Синг, – то же, что моя дочь.

– Так. – Хозяин вздохнул. Он взял пустую плошку из рук Лелы и налил ей еще кишари.

Двое людей вошли в ашхану: нищий старик, в высокой шапке, за ним второй, помоложе, в одежде брамина.

Оба сели на глиняный пол недалеко от входа.

Брамин был строен, худ, темные глаза неподвижно глядели с продолговатого красивого узкого, точно срезанного вдоль щек, лица. Говоря, он протягивал ладонь вперед молитвенным жестом, как саньяз в храме.

– Я видел седьмое лицо бога, – говорил брамин. – Глаза Вишну закрыты, но веки его говорят… – Он сложил руки вместе, ладонь к ладони. – Глаза Вишну точат слезы о судьбе своей страны. Битхур, Джанси, Сатара… Трон за троном низвергаются в Индии. Преступления британцев превысили всякую меру. Наши древние властители, наследные принцы, сыновья и внуки раджей, стали слугами презренной жены, королевы Виктории. Дети гордых пантер едят нищенский хлеб из руки врага!… Демон-притеснитель хочет лишить нас свободной веры, веры отцов…

Старик, пришедший с ним, закивал головой. Он сидел спиной к Леле, она не видела его лица.

– Кровь Индостана еще не остыла, – глухим, полным гнева голосом говорил брамин. – Пламя вздымается из жертвенной чаши, пламя мщения!… Наследный принц Битхура, Нана-саиб, поднял старое знамя махраттов против трижды преступных иноземцев…

Никто, кроме старика, не слушал брамина. Хозяин ашханы и Чандра-Синг, оба внимательно глядели через распахнутые двери на улицу, словно ждали чего-то.

Скоро в белом залитом солнцем четырехугольнике распахнутых дверей появился человек.

Человек вытирал пот со лба: он тащил с собой точильный станок, а жара была велика. Точильщик установил свой станок на плитах мостовой, под самыми дверьми ашханы, вынул короткий нож с широким лезвием и пустил станок в ход.

– Ножи, ножи точу! – звонким голосом кричал он.

Лела видела его лицо, молодое, веселое, с темными бровями, полузасыпанными пылью, летящей от точильного камня. Глаза точильщика улыбались.

– Ножи точу, ножи! – весело кричал парень. – Ножи точу, кинжалы, шашки, тюльвары, – всё, что рубит, всё, что колет, всё, что кровь выпускает из врага… Ножи точу, ножи!…

Позвякивал ножик в руках веселого точильщика, еле слышно шуршали, вращаясь, точильные камни, голубые искры летели из-под широкого лезвия.

– Ножи точу, точу ножи!…

И точно по чьему-то знаку в полупустую ашхану начали сбираться люди. Мрачный чернобородый шорник, которого Лела видела на базаре, переступил порог, со связкой конских уздечек на плече; два молодых гончара, наскоро вытирая руки, еще испачканные глиной, пробрались в самую глубину, поближе к хозяину; старый ткач с глазами, красными от шерстяной пыли, сел на землю подле самого Чандры и сложил на коленях сухие, изъеденные работой руки.

– Долго же ты не приходил, Чандра! – вздохнул ткач.

Разговор пошел вполголоса. Ткач пригнулся к самому уху Чандры.

Двое людей у входа – брамин с печальным узким лицом и старик в высокой шапке – не уходили.

– Я знавал Нана-Джи в дни его молодости, – мечтательно уставив глаза, говорил брамин. – Великий Брама привел меня быть свидетелем его юношеских игр. Нана-саиб воспитывался в Брахмаварте, и юная Лакшми-бай, позднее супруга Джансийского раджи, играла с ним в детстве. Ей было семь лет, ему – восемнадцать… Я помню, как, восходя на слона, Нана брал девочку на руки и они мчались вдвоем по священному лесу…

Старик молчал. Но по тому, как он вдруг перестал есть, Леле показалось, что старик внимательно прислушивается к беседе Чандры с ткачом.

Неожиданным холодком, точно предчувствием беды, вдруг заныло сердце девушки. Грязный, запыленный затылок старика и его высокая шапка показались ей знакомы.

Хозяин ашханы, Патхи-Лалл, тоже внимательно, рассматривал гостя.

Чандра-Синг заговорил громче в своем углу, и Патхи-Лалл недовольно заворочался у жаровен.

– Не отдавай своих слов чужим ушам, Чандра! – шепнул Патхи-Лалл. Он осторожно показал Чандре глазами на старика. – За последнюю неделю наши люди в Калькутте поймали четверых храмовых нищих с тайными донесениями для саибов.

– Знаю, знаю, Патхи!… Я еще не заел в джелхане мой разум гнилой чечевичной похлебкой, – ответил Чандра.

Он заговорил с шорником.

– Всё было готово, Чандра! – мрачным басом гудел шорник, наклонившись к самой щеке Чандра-Синга. Туговатый на ухо шорник не умел говорить тихо: как ни умерял он свой гулкий низкий голос, всё же отдельные слова долетали и до других. – Всё было готово, Чандра! – гудел шорник. – Мусульмане клялись на Коране, индусы возливали воду Ганга. Весь Читпур-Базар был вооружен, даже чамары из нижних рядов были в заговоре. Арсенал, форт и монетный двор Калькутты можно было без труда захватить в одну ночь. Но гончие собаки англичан дознались, и за день до срока саибы сменили всю стражу в форту, поставили двойные дозоры, гарнизон весь начисто разоружен. Саибы расставили своих людей по базарам, по баням, по всем местам, где собирается народ. Они подкупили всех храмовых нищих. Даже по зенанам, по женским половинам домов, искали заговорщиков саибы.

– Сыны шакалов! – тихонько выругался Чандра.

Лела не слушала разговора. Она рассматривала неподвижное лицо брамина, серебряную пряжку, скрепляющую над лбом его белоснежную чалму. Слуга подал рис на медном блюде и ломти баранины, запеченной в яйце. Старик жадно начал есть. Но брамин не дотронулся до мяса.

– Великий Брама сам отметит избранника для борьбы, – сложив ладони, говорил брамин. – Исполняется пророчество Калидасы. У кого на теле объявятся полосы, – тот веруй, повинуйся и жди…

Старик закивал головой, и Лела с удивлением смотрела, как его высокая шапка послушно следует каждому движению головы и не сползает ни на лоб, ни на затылок… Косой луч солнца из распахнутой двери лег на голову старика, и Лела поняла, что эта странная шапка сплетена из собственных его волос – омертвевших волосяных жгутов, кой-где перетянутых пестрым шнуром. Невольно Лела отвела взгляд.

Жарко было в ашхане. Сильный жар шел от котлов, от углей, потрескивающих в большой жаровне. Не стерпев духоты, девочка откинула с лица свой белый платок, открыла смуглые щеки и черное крыло волос.

Лела не столько увидела, сколько почувствовала, что кто-то в упор смотрит на нее. Она подняла глаза и встретила вонзившийся прямо ей в лицо знакомый зоркий взгляд из-под изъеденных язвой век.

Тот самый старик!… Факир, которого она так боялась!

Прикрывшись платком, наклонясь к коленам, Лела замерла подле Чандры, не смея дохнуть.

Больше года прошло с той поры, знак на лбу Лелы уже давно побледнел, стал почти неприметен, может быть, старик и не успел его разглядеть?…

Нет. Она видела, что факир теперь уже откровенно, в упор глядит на нее, на Чандру, на шорника с черной бородой.

Лела решительно потянула Чандра за руку.

– Чандра, нам надо отсюда уходить!…

Чандра не слушал ее. И тут, к счастью для Лелы, точильщик на улице остановил свой станок и спрятал нож. Полуголый мальчишка-мехтар вбежал в ашхану. Быстрым взглядом окинув низкую комнату, он тотчас узнал Чандра и подбежал к нему.

– Чандра-Синг, иди скорее, – зашептал мальчишка, – к тебе издалека пришел человек с важными вестями. Он ждет тебя на улице Оружейников, на старом месте…

Чандра, заторопившись, пошел к выходу. Лела пошла вслед за ним. Она боялась оглянуться.

– О, Чандра, какой страшный старик!… Я так боюсь его! – уже выйдя на улицу, сказала она.

– Да, да! – сказал Чандра. Он всё заметил и тоже думал о старике-факире, но совсем по-иному.

Глава девятнадцатая
ВЕСТНИК ИЗДАЛЕКА

Чандра-Синг вел Лелу дальше, в восточную часть города. Они прошли тесными кривыми улицами, где навесы домов сходились над головой, по зловонным лужам, по переулкам, где даже днем было темно, сквозь невообразимую нищету и грязь индусского квартала Калькутты, и остановились у какого-то низкого каменного строения без окон, похожего не то на склад, не то на брошенную мастерскую. Внутри, в полутемноте, их дожидалось несколько человек. Один, немолодой индус в одежде крестьянина, весь запыленный, словно после долгого пути, с избитыми в кровь ногами, встал навстречу Чандра-Сингу.

– Привет тебе, Чандра! – сказал крестьянин. – Я принес вести из страны Двух Рек.

Он подал Чандра свернутый в трубочку листок плотной индийской бумаги.

Чандра-Синг прочитал молча, очень внимательно, потом сказал:

– Хорошо. Теперь расскажи мне, что ты сам видел и слышал, Ордар-Синг.

– Много видел и еще больше слышал, Чандра! – ответил крестьянин. – Большая война идет в нашей стране, в землях Доаба. Пятьдесят вольных полков вышли в поле, чтобы сразиться с солдатами королевы. Воды Ганга и Джамны уже потемнели от крови. Нана-саиб, раджа Битхурский, крепко запер британцев в Каунпуре. Генри Лоуренс, старый обманщик, брат Джона Лоуренса и сын змеи, надежно окружен в Лакнау. Жестокий Нэйл, генерал-саиб, убийца стольких индусов, пришел на помощь своим и уставил виселицами весь берег Ганга от Бенареса до Аллахабада. Недаром имя его на языке саибов означает «железный гвоздь». Но вся туземная пехота ушла от генерала, и старый боров Нэйл вязнет со своими пушками в непроходимой трясине…

– Добрые вести, Ордар-Синг! Рассказывай дальше!…

– Наш Дели стоит крепко. До двадцати тысяч крестьян и вольных сипаев уже собралось в крепости, и каждый день приходят новые и новые. Тяжкие беды терпят саибы под Дели.

– А большой саиб? Генерал над генералами? Ансон?

– Не дошел до Дели генерал Ансон, умер в пути.

– Пуля? – спросил Чандра-Синг.

– Холера.

– Хайза? Холера? Она опять пришла к вам, злая болезнь?

– Голод, – сказал Ордар-Синг.

– Голод. – Чандра-Синг кивнул головой.

Слишком много трупов плывет по Гангу. Слишком много людей умирает в стране, – голод. Оттого хайза, страшная болезнь – холера, снова, как семь лет назад, начинает шагать по полям Индии.

– Рассказывай дальше, Ордар-Синг!…

– Каждый день саибы собираются на совет. Сердца их печальны: стены Дели высоки и крепки, а больших пушек у саибов нет. Новый генерал-саиб просит помощи у своей королевы, но везти войска из страны ферингов кружной дорогой вокруг жаркой африканской земли – слишком долго, а ближним путем, через Красное море, не пускает египетский султан.

«Наши посланцы ходили в Пешавар и дальше, в патанские земли. Патаны в своих землях, в Афганистане разнесли слух, будто королева ферингов, Виктория-ханум, прислала письмо с приказом: всех мусульман в Индии обратить в христианство. Слух этот дошел до египетского султана, и египетский султан сказал:

«– Виктория-ханум обратит в христианство правоверных Индии, а потом начнет добираться и до правоверных моей страны. Пускай феринги привозят свои войска в Александрию, я поставлю пушки на берегу и не пропущу их войско через мою страну!… Так сказал египетский султан.»

Все засмеялись.

– Хорошо придумали афганцы! – сказал Чандра-Синг.

– Саибы хотели поссорить афганских мусульман с мусульманами Дели, а потом и тех и других – с индусами всего Доаба, – продолжал Ордар-Синг. – Лазутчиков засылали в город.

– Ну, и что же?

– Не разбили нашей дружбы саибы. О, сейчас у нас все заодно, по всей Верхней Индии, и мусульмане и индусы. «Разве у нас с вами не один Коран и не одна Кибла?» – говорят мусульмане афганских земель своим братьям, нашим мусульманам в Дели. – «Разве у нас не один враг и не один противник?» – говорят индусы мусульманам. «Один и тот же зверь терзает сердца детей и нашего и вашего народа. Вы говорите на языке урду, а мы на хиндустани, и всё же мы хорошо понимаем друг друга. Как охотники в деревне, став плечом к плечу, всей страной, мы должны устроить облаву на тигра и прогнать его из нашей земли».

– Хорошо говоришь, Ордар-Синг!… – сказал Чанд-ра. Он с улыбкой качнул головой.

– Очень злы саибы, – продолжал Ордар-Синг. – Они сами укрепили наш Дели, сами сложили, несколько лет назад, тысячи бомб и ядер в делийские подземные кладовые. Они видят, что им теперь ни силой, ни хитростью не одолеть делийцев. На последнем совете решили: просить Калькутту собрать большие пушки и повести орудийный поезд под стены Дели.

– Орудийный поезд? – сказал Чандра-Синг. Лицд его стало серьезно.

– Да, и этот поезд уже выходит в путь.

Хайдар, молодой мусульманин-оружейник, с красивым лицом, измазанным копотью, вступил в разговор.

– Все, что были тяжелые гаубицы у нас в Дум-Думе в пушечной мастерской, вошли в поезд, и много больших мортир из Вильямс-форта. Капитан Бедфорд поведет поезд, уже есть приказ.

– Каково прикрытие? – живо спросил Чандра-Синг.

– Королевские стрелки, человек пятьсот, орудийная прислуга вся наша.

– Так. Очень важная новость, – сказал Чандра-Синг. – Ты говоришь, поезд отправляется скоро?

– Да. Завтра или послезавтра. Приказ уже есть.

– Орудийный поезд не дойдет до Дели, – сказал Чандра-Синг. – Слишком далеко…

Чандра-Синг усмехнулся.

Все смотрели на него.

– Его остановят в пути, – договорил Чандра-Синг.

– Да!… Да!… – подхватили все. – Нельзя пропустить большие пушки к стенам Дели.

– Наши должны узнать. И узнать вовремя.

– Я пойду! – сказал крестьянин, принесший письмо.

– Нет. – Чандра-Синг поглядел на его босые ноги, избитые о дорожные камни. – Ты издалека пришел, Ордар-Синг, тебе надо отдохнуть. Ты, Хайдар?… Ты мне нужен для другого дела, в твоей мастерской… – Чандра-Синг перевел взгляд, и глаза его остановились на Леле.

Лела смело встретила взгляд быстрых серых глаз Чандры.

Чандра-Синг помедлил.

– Пойдет девушка! – сказал он. – Девушка сделает всё, что нужно.

– Пускай она будет осторожна! – сурово сказал крестьянин, принесший письмо. – Ходсон-саиб…

– А-а!… Тощий саиб? – раздались голоса. Даже здесь, в Калькутте, многие слыхали о нем.

– Ходсон-саиб сколотил недавно в наших местах секретный корпус и называет его: «Туземные разведчики». Не знаю, чем он платит своим разведчикам, – золотом или ложью, – только хитер тощий саиб; видно, мать его дружила с дьяволом. Люди Ходсона узнают, где что делается, и доносят ему.

– Изменники!…

– Сыны бесчестных отцов!…

– Намак-Харам!… Ломающие соль! – с презрением сказал Чандра-Синг.

«Намак-Харам» – ломающий братскую соль, нарушающий общую трапезу, изменник, – этим словом клеймили тех, кто продался англичанам.

– Они всюду! – сказал Ордар-Синг. – На базаре, на улице, в курильне, в бане, на мосту, на почтовой станции… Они узнают, кто куда идет и зачем. Они расспрашивают детей, женщин. Пускай девушка будет осторожна!

– От Бенареса ее повезут в лодке, – сказал Чандра-Синг.

Лодка ждала Лелу под прикрытием древесных ветвей, в стороне от храмов и людных мест. Лелу усадили под травяной навес, и, оттолкнувшись от берега, лодка пошла вверх по течению.

Лодочники держались вдалеке от левого берега, и Лела издали глядела на храмы Бенареса. Удивительные здания столпились на берегу. Одни походили на выложенный из камня огромный улей со срезанной верхушкой, другие изогнули во все стороны углы многоскатной кровли, облепленной фигурами, третьи, тысячелетней давности, расползлись по земле каменным полукружьем, заросли травой и могучими деревьями. Здесь был индусский храм Духа, и знаменитая мечеть Аурангзеба. и полуразрушенный Непальский храм. Река круто поворачивала к северу; уже не одну милю проплыла лодка вверх по течению, а храмы всё виднелись на берегу, новые и новые. Здесь были храмы всех индийских религий. Сюда приходили молиться и брамины, и джайны, и верующие в Будду, и магометане. Большие парусные лодки и малые челноки проплывали по реке навстречу Леле. К храмам священного города плыли и шли паломники из всех городов Индостана. Часто вниз по реке спускалась небольшая лодка, на ней был устроен шатер из широких листьев банана, переплетенных цветами; внутри шатра сидел покойник, спеленутый как кукла и завернутый в желтую ткань: это везли в Бенарес хоронить брамина.

Много дней Лела слушала удары весел по воде, плеск реки и негромкий говор лодочников. Она сидела тихо под плотным травяным навесом, прижимая к груди бамбуковую палочку, полую внутри, с двух концов запечатанную воском. В палочке было письмо, которое ей поручили передать. Она повторяла про себя наставление Чандра-Синга:

– Пойдешь вверх по реке, правым берегом, – сказал ей Чандра, – с того места, куда привезет тебя лодка. Увидишь песчаный откос и одинокое дерево, тамаринд, над самым откосом. Здесь сверни в лес, иди прямо на север лесом, не бойся ничего. Увидишь плешины в лесу, выжженные места, иди дальше через плешины. Костры увидишь, опаленный лес; не бойся костров, не бойся горелого леса, иди всё дальше, дальше. На лужайке в лесу увидишь пустой оставленный храм, храм обойди и тропинкой с правой стороны выйдешь к деревне. Посреди деревни – круглый копаный пруд. Смело иди к большому дому у пруда, спрашивай начальника, джемадара. Выйдет начальник, скажи ему: «Тигр идет на водопой». А он тебе ответит: «Охотник ждет в кустах». Тогда отдай джемадару запечатанную палочку с письмом, он будет знать, что с нею делать.

«Тигр идет на водопой, – повторяла про себя Лела. – Что это значит?»

Никто не мог объяснить ей значения этих слов. Лодочники гребли день и ночь, хмуро переговариваясь между собой, они даже не глядели на Лелу.

У стен Аллахабада лодка из мутных вод Ганга вошла в светлые воды Джамны. Здесь начиналась земля Доаб – страна Двух Рек, огромным треугольником легшая между Гангом и его притоком Джамной. Течение здесь было быстрое, лодка боролась со встречной струей. Бамбуковые заросли на берегу сменились безлесной равниной, потом пошли холмы, колючий кустарник, и снова леса.

Через много дней лодка остановилась у песчаного мыска, где в воды Джамны вливался какой-то узкий безыменный приток с поросшими лесом берегами. Лела простилась с лодочниками и вышла на берег. Чандра-Синг дал ей три серебряные рупии на дорогу. Две из них Лела отдала лодочникам: они всю дорогу делились с нею хлебом. На третью рупию она хотела купить еды в прибрежном селении.

Но первая встретившаяся ей на краю селения крестьянка – худая, истощенная – покачала головой.

– Спрячь свои деньги, девушка! – сказала крестьянка. – Ты не найдешь во всей деревне и горсти риса. Здесь прошел недавно отряд саибов. Только труху и мусор оставило их войско по крестьянским кладовым… На, возьми хоть это!…

Она положила ей в ладонь горсть белой сушеной мякоти саговой пальмы.

– Спасибо, сестра! – сказала Лела.

Женщина вгляделась в цветной узор на ее белом платке, в прозрачные синие браслеты на сожженных солнцем смуглых руках и спросила:

– Куда ты идешь, раджпутанка?…

– К родным, в дальнее селение, – ответила Лела.

– Не ходи правым берегом! Перейди речку вброд, иди левым. Солдаты саибов бродят по правому берегу.

– Спасибо, сестра! – сказала Лела.

Она пошла вверх по реке, лесистым правым берегом, как сказал ей Чандра-Синг.