Текст книги "Капитан Темпеста. Город Прокаженного короля"

Автор книги: Эмилио Сальгари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Виконт молча полным любви взглядом любовался на свою прекрасную невесту. Дядюшка же Стаке не в состоянии был скрыть волновавших его чувств. Подпрыгнув на месте и размахивая беретом в воздухе, он крикнул во все горло:

– Да здравствует наша капитанесса!

– Да здравствует наша капитанесса! – повторили хором и матросы, столпившиеся в стороне, чтобы в свою очередь посмотреть на это чудо красоты и изящества. Один Никола Страдиото оставался на своем посту, у руля, и только что успели замереть радостные клики моряков, как с его стороны раздался возглас тревоги. Все поспешно бросились к нему, поняв, что случилось что-то особенное.

– Чего ты тут каркаешь, Никола, и нарушаешь наше веселье? – спросил старый далмат.

Грек, весь изогнувшись вперед, расширенными от ужаса глазами и с искаженным лицом глядел туда, где уже смутно обрисовывались очертания острова Кипр.

– Поневоле будешь каркать, когда нас нагоняет трехпарусник! – угрюмо ответил он старику. – Наверное, какое-нибудь турецкое судно, которое идет нас пощипать… Ну, теперь держитесь, ребята! Игра начинается не на шутку…

Глава XXIII
Неравная борьба

Слова Николы сразу охладили пылкий восторг, поднявшийся было в сердцах экипажа при виде своей прелестной капитанессы.

Виконт побледнел и с тревогой взглянул на свою невесту, которая едва заметно изменилась в лице.

– Трехпарусник? – спросил он, подходя к Николе. – А ты не ошибаешься, друг?

– Никак нет, синьор, – ответил грек. – У меня слишком хорошее зрение, чтобы не отличить галеры от шиабеки или галиота.

– Ах, съешь их акулы! – ворчал дедушка Стаке, отирая со лба холодный пот. – Ну-ка, брат, Никола, дай я сам взгляну. Авось и мои глаза увидят что-нибудь.

С этими словами он одним прыжком взобрался на капитанский мостик, куда вслед за ним поднялись герцогиня и виконт.

– Ну, где же твои паруса-то? – говорил он, вертя во все стороны головой и не видя ничего, в чем ему очень не хотелось сознаться.

– А вот там, – лаконически сказал грек, указывая рукой на едва заметные белые точки, двигавшиеся на горизонте.

– Да, и то… трехпарусник! – с изумлением воскликнул старый моряк. – Ишь ты, а ведь это и в самом деле галера!

– Венецианская или турецкая? – осведомился виконт, тревога которого с каждой минутой все более и более возрастала.

– Ну, этого я отсюда разглядеть не могу, синьор, – отвечал старый моряк. – Даже в подзорную трубу, пожалуй, не различишь, какой на ней флаг: слишком еще велико расстояние.

– А не похоже на венецианскую галеру? – спросила в свою очередь и герцогиня.

– Откуда же взяться с этой стороны венецианской галере, синьора, когда Кипр уже находится в когтях у турок?

– Следовательно, это галера турецкая?

– Вернее всего, что так, синьора.

– Не попытаться ли нам схватиться с этой галерой и потопить ее? – храбрился виконт.

– Нет, синьор, об этом и думать нечего, – возразил Никола. – Нам остается только одно: выброситься на берег… К несчастью, ветер все более и более стихает…

– До берега далеко, – заметил дедушка Стаке.

– Почему же тот корабль идет гораздо скорее, нежели наш? – недоумевал Ле-Гюсьер.

– А потому, синьор, что он идет на просторе, гораздо дальше от берега, нежели мы, и на его пути ветер еще не уменьшился, судя по доходящим сюда волнам. Такие чудеса на море бывают.

– Так отчего же бы нам не войти в полосу ветра?

– Нам нет расчета уходить чересчур далеко от берегов, синьор.

– Ах, какой вздор! Чего нам бояться встречи с этой галерой, когда у нас столько колубрин, пищалей и всякого другого оружия? Что вы скажете на это, Элеонора? – обратился Ле-Гюсьер к своей невесте. – Кто же лучше капитана Темпесты может решить этот вопрос.

– Направьте наш галиот в одну линию с галерой, дедушка Стаке! – отозвалась храбрая девушка. – Может быть, эта галера вовсе и не враждебная нам, и мы только опозорим себя трусостью, раньше времени убегая от нее. А если мы убедимся, что она действительно нагоняет нас с дурными целями, то всегда успеем свернуть к берегу. Не так ли, дедушка Стаке?

– Что вы ни скажете, синьора, все хорошо, – восторженно проговорил старик. – Не даром я говорю, что вам следовало бы быть великим адмиралом… Самый опытный моряк не мог бы сказать лучше вас… Эй, ребята! – крикнул он матросам. – Вытягивай шкоты и поворачивай к ветру!

Пока матросы исполняли маневр, который должен был увеличить замедлявшийся ход галиота, Ле-Гюсьер и Перпиньяно занялись распоряжениями по приготовлению колубрин и другого оружия для необходимой обороны.

Через час все было уже в порядке, и галиот мог в случае надобности встретить неприятеля в полной боевой готовности. Теперь не оставалось более никакого сомнения в том, что замеченная Николой Страдиото галера направлялась прямо на них. Хотя невозможно было еще определить, венецианская она или турецкая, но наблюдатели с галиота скорее ожидали увидеть на настигавшем их судне зеленый флаг пророка, нежели белый с изображением льва святого Марка, покровителя Венецианской республики.

– Кажется, они скоро нагонят нас? – заметила герцогиня.

– Я полагаю, что старик далмат не позволит поймать себя, – поспешил успокоить свою невесту виконт. – Это, по-видимому, опытный морской волк.

В этот момент позади беседовавших жениха и невесты вдруг раздался чей-то незнакомый голос, говоривший по-арабски:

– Разве ты уже позабыла, госпожа, что мой господин приказал мне быть к твоим услугам?

Герцогиня с живостью обернулась и увидела перед собой Бен-Таэля, невольника Мулей-Эль-Каделя, оставленного последним при ней на случай какой-нибудь опасности.

– Что ты говоришь? – спросила она.

– Мой господин приказал мне немедленно сообщить ему, если тебе будет угрожать какая-либо большая опасность, – продолжал невольник. – Такая опасность уже наступает, и Бен-Таэль должен…

– Так и ты думаешь, что эта галера турецкая?

– Да. Я поднимался на мачту и видел, что тот корабль идет под зеленым флагом пророка. Корпус корабля очень высокий. Такого корпуса венецианские галеры не имеют.

– Что же ты намерен делать?

– Попросить у вас позволения добраться до берега и предупредить своего господина раньше, чем меня заберут в плен вместе со всеми вами. Тогда я уж не в силах буду оказать вам пользу.

– Но ведь мы далеко от берега… Как же ты до него доберешься?

– Бен-Таэль – хороший пловец, – с чуть заметной улыбкой сказал невольник. – Он не боится дальности расстояния от берега, и никакие волны ему не страшны.

– Но быть может, галера нас и не догонит? Посмотри, как хорошо мы опять пошли.

– Это возможно, госпожа. Но все-таки лучше быть готовым к худшему и принять необходимые меры.

Герцогиня взглядом посоветовалась с виконтом.

– Да можно ли вообще доверять этому… Дамасскому Льву? – спросил последний по-французски.

– О, вполне можно! – горячо проговорила Элеонора. – Он мне так признателен за то, что я пощадила его жизнь, когда она была в моих руках, что готов все сделать для меня. Прошу вас не сомневаться в этом, мой дорогой Гастон.

– В таком случае этот человек может выполнить свое намерение, если вы согласны… Я ему скажу сам.

И, обратившись к невольнику, он сказал ему на арабском языке:

– Если ты так надеешься на себя и не боишься утонуть, то плыви с Богом. В случае же, если нам придется выброситься на берег, ты, вероятно, услышишь об этом и отыщешь нас где-нибудь.

– Хорошо, господин. Надеюсь, вам не придется выбрасываться на берег и вы благополучно войдете в залив… Но все-таки нужно быть готовым ко всему, поэтому я, с вашего позволения, тотчас же и отправлюсь к моему господину.

С этими словами он отвесил герцогине глубокий поклон, потом покрепче стянул вокруг себя пояс, поправил заткнутый за него ятаган, сбросил с себя бурнус и, оставшись обнаженным по пояс, ухватился за борт и ловко перекинулся через него прямо в море.

– Сто тысяч акул! – воскликнул Стаке, ничего не знавший о предприятии невольника и только заметивший со своего мостика, что кто-то шлепнулся в воду. – Человек за бортом… По местам, к повороту!

– Оставьте этого человека, дедушка Стаке! – крикнула герцогиня, подбегая к нему. – Это невольник Мулей-Эль-Каделя. Он направился к берегу… Пусть он плывет. А вы лучше скажите мне, что галера?

– Галера?.. А, чтоб ее поглотил ад вместе со всеми треклятыми магометанами, сидящими на ней! – вскричал старик, бывший вне себя от ярости. – Должно быть, она вся состоит из ветра… Так и жарит во все лопатки.

– Вы полагаете, она нагонит нас? – спросил с тревогой виконт.

– Боюсь этого, синьор… Ее чисто черт несет на крыльях.

– Турки! Турки! – крикнул вдруг с верхушки мачты дозорный матрос, имевший приказ от командира судна высмотреть, какая галера гонится за ними.

– Что же вы намерены предпринять, мастер? – спросил виконт.

– Постараюсь войти скорее на рейд, из которого мы вышли с герцогиней, – отвечал старик.

– Да, разумеется, больше нам ничего не осталось, – вмешался в разговор подошедший в это время Никола. – Нужно снова повернуть на прежний путь. Боюсь только, как бы эта дьявольская галера не преградила нам дорогу. Она идет гораздо быстрее нас, и не пройдет десяти минут, как мы уже будем у нее под выстрелами.

– Отдай шкоты! Готовьтесь к повороту! – скомандовал старый моряк.

Галиот, шедший до сих пор на запад, вдруг круто повернул. К несчастью, ветер в береговой полосе продолжал слабеть и не благоприятствовал ходу судна. Галера же, шедшая по открытому простору, пользовалась хорошим попутным ветром и, видимо, нагоняла галиот. В определенное Николой время, то есть через десять минут, она действительно очутилась настолько близко к галиоту, что могла дать выстрел, пока, впрочем, только холостой, чтобы заставить беглецов остановиться.

– Ишь как спешат! – проворчал дедушка Стаке. – Господин виконт, госпожа герцогиня и все прочие, здесь находящиеся, готовьтесь к делу! Оно, очевидно, будет жаркое.

– Элеонора, идите с Перпиньяно в батарею, – сказал Гастон, обращаясь к невесте. – Там будет вам легче защищаться.

– А вы? – с беспокойством спросила молодая девушка.

– Мой пост здесь, на месте, с Николой, дедушкой Стаке и Эль-Кадуром. Пока турки еще не абордируют нас, ваша доблестная шпага может смело отдыхать… Не тревожьтесь, дорогая Элеонора. Будем уповать на Бога и на силу своих рук. Не бойтесь за меня.

– Ах, Гастон, у меня такие предчувствия!.. Мое сердце чует беду… Умоляю вас…

– Полно, моя дорогая!.. Такие ощущения, которые вы называете дурными предчувствиями, бывают у всех, даже у самых храбрых людей перед началом битвы, но, слава Богу, они часто не оправдываются. Вы должны это знать не хуже меня, потому что выдержали осаду, взятие и резню Фамагусты…

Второй пушечный выстрел со стороны галеры, сопровождаемый громким проклятием Николы, прервал виконта на полуслове.

– А, второе напоминание! – вскричал он, решительно вырываясь из объятий Элеоноры. – Прощайте пока, моя дорогая… Да хранит вас Бог! Спешу на свое место… там я нужнее.

– С Богом, мой милый друг, – ответила герцогиня, душевная энергия которой, казалось, вместе с опасностью прибывала.

Когда Ле-Гюсьер поднялся на палубу, неприятельская галера была уже довольно близко и шла наперерез галиоту, пытавшемуся подойти к берегу. Расстояние между ним и галерой уменьшилось до нескольких сот шагов, если только на море можно считать шагами.

Второй выстрел с галеры не был уже холостым, и ядром раздробило вершину мачты, которая при падении свалила с ног и порядком поранила голову штурмана Николы. Послав этот гостинец, галера повернулась бортом к галиоту, открывая свои десять пушечных люков, в которых зияли грозные пасти колубрин.

Галера была турецкой постройки, с очень высокой кормой и крутыми, также высокими бортами. Вместимостью она в шесть раз превосходила галиот и была снабжена одним громадным латинским треугольным парусом под марсом и двумя немного меньших размеров сверху.

На обеих ее палубах теснилось множество воинов в кирасах и шлемах, с кривыми саблями на боку, с пищалями и длинными пиками в руках. Нужен был лишь знак со стороны их командира, чтобы они бросились на абордаж галиота.

– Как вы полагаете, мастер, – обратился виконт к дедушке Стаке, управлявшему рулем, – есть ли надежда достичь берега, или нам не ускользнуть от неприятеля и придется здесь положить свои головы?..

– Да уж об этом нужно спросить Магомета, господин виконт, – угрюмо отозвался старик.

Но вот раздался новый раскат турецкой колубрины – и еще часть грот-мачты галиота с треском упала на палубу. Но почти одновременно с этим послышался с батареи голос Перпиньяно:

– Пли, ребята!

Четыре колубрины дружно ухнули, и вслед за тем на турецком судне оказался пробитым верх корпуса и несколько пищальников, стоявших возле этой бреши, попадали в воду, а другая часть воинов были убиты или ранены насмерть осколками взорвавшихся снарядов, которыми пробило и главный корпус.

Турки не замедлили в свою очередь ответить всеми десятью своими орудиями, со страшным грохотом и треском осыпавшими железными и каменными ядрами несчастное маленькое судно, лишенное возможности выйти из-под огня из-за почти полного затишья в береговой полосе.

Часть корпуса возле батареи бала снесена вместе с двумя греками, тела которых были буквально изрешечены, осколками, обшивка носовой части была расщеплена и палуба во многих местах оказалась пробитой. Пострадал и трюм, спуск в который был сильно исковеркан.

– Однако это уж настоящий огненный ураган! – вскричал старый шкипер, даже не моргнувший, когда над его головой пронеслась эта гроза. – Еще один такой залп – и от всех нас не останется и следа… Помоги нам, Господи! Больше теперь некому спасти нас.

Виконт стремительно бросился к люку, ведущему в батарею, и дрожащим голосом спросил:

– Все там целы?

– Все! – послышался в ответ голос Перпиньяно. – Пли! – раздалась опять его команда.

Вновь загрохотали находившиеся под его управлением колубрины. Галера, совсем было приблизившаяся к галиоту, вздрогнула всем корпусом и сделала маневр, сразу отодвинувший ее назад. Залпом четырех колубрин Перпиньяно от нее оторвал еще часть корпуса вместе с множеством воинов, окрасивших своей кровью воду.

Послышался яростный вой турок, сопровождаемый сильным огнем пищальников. В ответ на это затрещали ружейные выстрелы и со стороны Ле-Гюсьера, Эль-Кадура и части греков, умевших хорошо владеть оружием. Вся эта горсточка защитников укрылась за высокой баррикадой, устроенной ими на корме из различного рода предметов: ящиков, тюков, бочек и прочего.

Дедушка Стаке и Никола Страдиото выбивались изо всех сил, стараясь подвести судно к берегу, хотя отлично понимали, что едва ли это удастся, так как ветер, задерживаемый береговыми мысами, слабел с каждым пройденным галиотом узлом.

Между тем галера снова наступала, рассчитав, очевидно, что еще немного – и галиот, силы которого были почти вдесятеро слабее, должен будет сдаться. И действительно, что, казалось, могли поделать беглецы со своими четырьмя колубринами и двумя десятками матросов против двадцати орудий и нескольких сот озверелых людей, находившихся на галере? Турецкое судно имело по десяти орудий на каждом борту, кроме множества мелкого огнестрельного оружия.

Перестрелка с каждой минутой все более и более ожесточалась, заволакивая все окрестности пороховым дымом и своими оглушительными раскатами и треском будя отголоски в ближайших утесах. Турки были не особенно искусные артиллеристы, поэтому многие из их снарядов не достигали цели и шлепались в воду, но Перпиньяно своими четырьмя колубринами положительно делал чудеса: ни один его выстрел не пропадал даром, нанося галере значительные повреждения и скашивая ряды ее защитников. Несмотря, однако, на это, двадцать колубрин все-таки должны были в конце концов одержать верх над четырьмя – так, по крайней мере, говорил здравый смысл.

Не прошло и четверти часа, как половина фок-мачты галиота со страшным треском рухнула на палубу, покрыв ее всем своим запутанным такелажем. Вся баррикада оказалась под этим нагромождением.

С трудом выпутавшись из накрывшей его сети канатов, Ле-Гюсьер выскочил из-за баррикады и крикнул:

– Все на палубу! Сейчас будет абордаж!

Но едва он успел произнести последнее слово, как ему прямо в грудь ударилась пищальная пуля, и он со стоном упал на палубу, обливаясь кровью.

Никола и Эль-Кадур поспешили к нему на помощь, между тем как дедушка Стаке вне себя крикнул на весь корабль:

– Виконт ранен!.. О Господи, помилуй нас!

Крики эти были услышаны в батарее и привлекли бледных, как смерть, герцогиню и Перпиньяно.

– Гастон!.. Мой милый Гастон! – с отчаянием воскликнула Элеонора, бросившись на колени возле своего жениха, лежавшего на залитой кровью палубе.

Эль-Кадур и один из греков бережно подняли его и понесли.

– Ничего… – лепетал он, стараясь улыбнуться убитой горем невесте. – Это… только легкая… рана… Не плачьте… Элеонора… Пуля прошла… в середину… груди и… быть… может, не… опасн…

Более он не мог говорить. Все лицо его судорожно исказилось, глаза, устремленные на герцогиню, сразу потускнели, и он, лишившись чувств, тяжело откинул голову на руки несших его.

Элеонора, испустив душераздирающий крик, подбежала к борту, простерла сжатую в кулак руку по направлению к галере и сквозь зубы с яростью проговорила:

– А, проклятые! Вы убили его!

Оглянувшись затем на палубу, она увидела шпагу, выроненную виконтом, подскочила, размахивая ею над головой, звенящим, как металл, голосом воскликнула:

– Ко мне, мои храбрецы! Схватимся с этими негодяями и отомстим им…

– Что ты делаешь, падрона? – вскричал Эль-Кадур, подбегая к ней. – Господин виконт только ранен… Мы уложили его в каюте, и Никола приводит его в чувство… Ты лучше сама занялась бы своим женихом, падрона, чем искать себе смерти.

– Оставь меня и не мешай мне умереть! – сурово откликнулась молодая девушка.

– Нет, я тебя не оставлю и не допущу напрасно умереть! – спокойно возразил араб. – Твой отец поручил мне на смертном одре охранять тебя… А! – продолжал он изменившимся голосом, взглянув на неприятельское судно. – Смотри, падрона, они идут на абордаж, и ими командует Метюб.

– Метюб?.. Ах, так это он устроил погоню за нами! Ну, тогда мы пропали!

С этими словами герцогиня далеко отшвырнула шпагу, закрыла руками лицо и, бросившись ничком на груду парусины, громко зарыдала. Наконец и в ней сказалась слабая женщина.

Между тем галера приступала к абордажу галиота, подойдя к нему с носовой части. Зацепившись громадными баграми и перебросив с судна на судно надежные мостки, турки готовились перебраться на галиот, который уже считали взятым, приняв молчание его колубрин за знак, что он сдается.

Первым влетел на палубу галиота Метюб, красовавшийся в сверкающей стальной кирасе и в высоком бронзовом шлеме с поднятым забралом. За ним следовало с десяток солдат, закованных в железо и вооруженных длинными пистолетами с дымящимися фитилями и кривыми саблями.

– Счастлив тебя видеть, синьора! – насмешливо проговорил Метюб, направляясь к герцогине, все еще лежавшей в прежнем положении. – Ты – прелестная женщина, и твой настоящий наряд нравится мне гораздо более, чем тот, в котором ты сегодня покинула нашу крепость. Значит, ты не сын, а дочь мединского паши. Если это так огорчительно для госпожи Гараджии, зато очень приятно для меня.

Услышав первые звуки ненавистного голоса, герцогиня вскочила на ноги и с быстротой молнии схватила брошенную было ею шпагу Ле-Гюсьера.

– А, бездельник! – закричала она, яростно наступая на него. – Я уже дала тебе хороший удар шпагой в грудь, а теперь, не взыщи, и совсем тебя убью!

Турок быстро отступил на два шага назад и выхватил у одного из своих солдат пистолет.

– Ага, струсил и хочешь уложить меня пулей, негодяй! – продолжала Элеонора, находившаяся в странном возбуждении. – Я вооружена шпагой, а не пистолетом. Берись за равное оружие, если в тебе есть хоть капля чести, и помни, что я женщина, а ты – мужчина!

Среди воинов, которых прибывало все больше и больше, поднялся глухой ропот, в котором мало было лестного для помощника комендантши Гуссифской крепости. Красота и мужество герцогини подействовали даже на этих полудиких варваров. Какой-то прибывший вслед за Метюбом офицер схватил его за руку и, указывая на Элеонору, сказал:

– Помни, что эта христианка принадлежит госпоже Гараджии и ты не должен убивать ее. Отдай мне все свое оружие.

Очевидно, этот офицер имел более широкие полномочия, нежели сам Метюб, потому что последний молча, насупившись, отдал ему пистолет, саблю и ятаган.

После этого офицер куда-то скрылся и более не показывался. Командиром отряда турок сделался снова Метюб.

– Хорошо, мы сведем наши счеты в Гуссифе, – сказал он глухим голосом, весь красный от злобы и смущения. – Конечно, теперь не время обмениваться ударами клинков или стреляться.

Ему страшно было досадно, что офицер помешал поступить с герцогиней так, как бы он хотел, то есть попросту забрать ее в свою власть и потешиться над ней. Но он не решался выказать эту досаду.

– Да, я думаю, тебе и вообще неудобно вступать в поединок с противником, победившим уже не только тебя самого, но даже и доблестного Мулей-Эль-Каделя! – иронизировала герцогиня.

– Как, неужели ты, женщина, одолела такого героя, как Дамасский Лев? – воскликнули солдаты, обступив Элеонору и глядя на нее глазами, полными удивления, восхищения и глубокого уважения.

– Да, я, женщина, победила на поединке Дамасского Льва, – ответила герцогиня. – Но теперь можете делать со мной, что хотите, – добавила она, с презрением бросив шпагу. – Мне все надоело, и я сдаюсь. Можешь даже связать меня. Я не стану сопротивляться.

– Нет, на это я не имею приказания. Я просто переведу тебя в каюту на моей галере.

– А что ты намерен сделать с моими спутниками?

– Что прикажет госпожа Гараджия.

– Но и без меня дело не обойдется, – вдруг сказал человек, одетый в форму янычарского капитана и только что появившийся среди других янычар на палубе.