Текст книги "Андриеш"

Автор книги: Емилиан Буков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Расступились волны с хрипом,

С ядовитым, злобным шипом,

Отступила постепенно

Даже яростная пена,

И широкой полосой,

Темной, каменной косой,

Лег, просторен, горделив,

Новый путь через пролив:

Может ныне кто угодно

По нему шагать свободно!

Сфармэ-Пятра в восхищенье

Перестал крошить каменья

И в восторге пастушка

Подхватил исподтишка,

Стал подбрасывать его —

Знать, по нраву баловство!

Говорит он: «Ты меня

Спас от страшного огня,

Я теперь совсем холодный,

Я теперь совсем свободный!»

Пастушка летать заставил

Великан, – видать, давно

Не было ему смешно!

Насмеявшись же, добавил,

Пастушку вернув свободу:

«Если ты готов к походу,

Знай, что Черный Вихрь со зла

Превращать людей привык:

Был ты витязь, стал – скала.

Станешь камнем в тот же миг!

Ну, а я на то в ответ

Дам скитальцу самоцвет, —

У меня он с давних пор,

Мне его царица гор

Подарила, – кто возьмет

В путь-дорогу камень тот,

На того всем вражьим чарам

Суждено яриться даром!

Тот в скалу не превратится,

Так сказала мне царица.

Нет дороже самоцвета —

Только прячь его от света,

От чужих недобрых глаз,

Чтобы камень не погас.

Ну, а я пойду домой.

Где-то край родимый мой?

Знаю я, что в два ручья

Плачет матушка моя,

Ты ведь должен понимать,

Мальчик, кто такая – мать!»

Это пастушку знакомо,

Эти самые слова:

Речь, он помнил, такова

Стрымбы-Лемне, древолома!

Сходны речи двух верзил.

И пастух проговорил,

Принимая сомоцвет:

«Посылал тебе привет

Стрымба-Лемне, добрый малый,

Ты его, дружок, побалуй,

Загляни к нему ты в лес…»

«Да ведь он давно исчез,

Не желает знать родни!»

«Сфарма-Пятра, заверни

Ты к нему – в своей чащобе

Он сидит в великой злобе,—

Говорит, что, мол, родня

Не желает знать меня…»

И пастух не без участья

В двух словах пересказал

Стрымбы-Лемнины несчастья.

«Значит, и его связал

Службой глупой, безотрадной

Общий враг наш беспощадный!»

Великан со зла опять

Чуть не начал кряж ломать.

Успокоившись едва,

Снова вымолвил слова:

«В годы прежние, давно

Было счастье мне дано:

Я, в избытке юных сил,

Маму на руках носил!

Как я счастлив был, поверь!»

«Ну, а где она теперь?»

«Видимо, в родном краю:

Черный Царь страну мою

Потопил в тумане черном,

Людоморном и злотворном…»

«Знаю, знаю, там немало

Побродили мы с Пэкалой.

Ты постой-ка. У крылечка,

Там, где дом родимый твой,

Лакомясь сухой травой,

Не пасется ли овечка?»

«Точно, точно: нет и спора —

Это ведь моя Миора!

Говори же, не томи!»

«Ну, тогда совет прими:

Поспешай домой скорей:

Мать заждалась у дверей!»

Великан пустился в пляс

Так, что горный кряж сотряс:

Пляшет великан счастливый,

Позабыв про все проливы,

Про несчастья, про тюрьму:

Всех забот – как не бывало!

Андриеш глядит, и стало

Ясно в этот миг ему:

Сразу видно, лишь взгляни,

Что – ровесники они,

Хоть и роста есть излишки —

Оба все-таки мальчишки…

В пастушке окрепла вера:

Всех его страданий мера

Не напрасна, ибо где-то,

На краю, быть может, света,

Где-то в глубине темницы

Льются слезы Миорицы, —

Ждут его Лупар и стадо,

До него добраться надо.

В черном замке, под замком

Стонет тонким голоском,

Плачет Миорица, плачет,

Ну, а это только значит:

Не напрасен прежний путь,

И с него нельзя свернуть!

И с улыбкой пастушок

Быстро море пересек,

Вновь дорога нелегка,

На пути полно песка —

Да, по этому пути

Все трудней, трудней идти!

Шел он долго шагом скорым,

Целый переход дневной,

По угрюмым косогорам,

По безрадостным просторам,

Где стояла пыль стеной;

И, не в силах сделать шагу,

Наконец пришел к оврагу;

Жажда мучила беднягу,

Тяготил палящий зной.

Там шиповник у обрыва

Увядает сиротливо,

Листья виснут, словно грива,

Ствол беспомощен и сух.

И от жалости, от боли,

От сердечной муки, что ли,

На суглинок поневоле

Уронил слезу пастух.

И веселый родничок,

Старого Днестра внучок,

Засверкал из-под камней

Между высохших корней

Влагой голубых огней!

Андриеш к ручью склонился,

Жадно досыта напился,

А студеная струя

Разлилась через края

Свежей влагой чудотворной,

Окропив шиповник черный.

Под сверкающей водой

Ожил ствол сухой и ветхий,

И листвою молодой

Сызнова оделись ветки,

И цветов румяный снег

Опушил шиповник пышно…

Куст промолвил еле слышно

(Только истый человек,

В ком чисты душа и совесть,

Мог услышать эту повесть):

– Доброе сердце, смельчак знаменитый,

Жалости я не прошу и защиты.

Гордость моя о пощаде не молит,

Правда святая мне лгать не позволит.

Тяжко меня оскорбили враги,

Ты не жалей – отомстить помоги!

Сохну столетие здесь, на корню,

Но ятаган для расплаты храню.

Был гайдуком я когда-то не худшим,

Звали меня Мачиешем могучим.

В радости, в горе, в боях и в труде

Долю народа делил я везде.

Был мой народ невелик, но силен,

Взор его был на восток устремлен…

Девушка мне повстречалась нежданно,

Чудо-красавица, Зорилор-Джана.

Зорилор-Джана, Царевна Рассвета,

Вот кто была она, девушка эта!

Сваху-звезду я послал во дворец,

Дал мне согласие Солнце-отец.

Все ликовало, когда мы венчались,

В горницах гости едва умещались.

Пенной рекой разливалось вино,

И на столах было снеди полно.

Дружно и радостно мы пировали,

Гости с невестой моей танцевали.

Был средь гостей неизвестный гайдук,

– Кто он? Откуда? – шептались вокруг.

Кудри казались волной смоляною,

Очи полны были темью ночною.

Широкоплечий, высокий и властный,

Трижды плясал он с невестой прекрасной.

Вдруг он понесся быстрей урагана,

Обмерла в страхе красавица Джана.

Будто безумный, помчал он по кругу

Джану, мою дорогую подругу.

Спутанной гривой своей смоляною

Он захлестнул ее, словно волною.

Оба они в непроглядную высь

Бешеным смерчем туманным взвились.

Пламя зажглось в гайдуке незнакомом,

Сделался голос раскатистым громом,

Волосы бурными тучами стали,

Молнии в диких глазах заблистали.

Выл он и щелкал зубами от злости,—

Черного Вихря узнали мы в госте!

Сильную рать я собрать постарался,

В царство коварного Вихря ворвался.

Верь, что искал я решительной сечи,

Но чародей уклонялся от встречи.

Грудью о грудь он сражаться не смел,

В честном бою рисковать не хотел.

Тайно прибег чародей к волшебству,

Войско мое превратил он в траву.

Наших несчастий преступный виновник,

Он превратил меня в этот шиповник,

Зорилор-Джану волшебник проклятый

В замке поставил средь каменных статуй.

Там отвердело, похолодело,

Сделалось камнем прекрасное тело.

Только глаза ее, вечно живые,

Светятся, будто огни зоревые.

И, пробивая гранитные стены,

Льют ослепительный блеск неизменный…

Знаю, ты смелый – но этого мало!

Добрый, умелый – но этого мало!

Мало, что ты справедлив и силен,

Мало, что в странствиях ты закален!

Будь осторожен с врагом вероломным,

Будь в испытаниях твердым и скромным.

Малым успехом по-детски не хвастай

И не робей пред опасностью частой!

Только тогда ты врага уничтожишь,

С правом победу отпраздновать сможешь.

Помни, лукав чернокнижник в бою!

Два лепестка тебе в помощь даю.

Первый – к румяным губам приложи,

И прилетит через все рубежи

Меч мой, подобный отточенной бритве,

С ним победишь ты в решающей битве.

Можешь его в супостата метать,—

В руки твои он вернется опять.

Скрыто в другом лепестке волшебство,

Знай, как использовать силу его:

Где бы твой враг не скрывался трусливо

И превращался в различные дива,

Сыщешь противника наверняка

С помощью маленького лепестка.

Ты приложи его к правому глазу —

Хитрость врага разгадаешь ты сразу!

Слушай меня, чабаненок отважный,

Помни совет мой особенно важный:

Ты не убьешь чародея, не ранишь,

Если проклятого спящим застанешь.

Знай, что когда он без просыпу спит,

Он превращается в твердый гранит.

День да ночь – сутки прочь,

Пастушку шагать невмочь,

Ну а все же поутру

Разогнал пастух хандру

И побрел опять чуть свет

На сверкающий хребет,

Что долине был защитой, —

А за ним, в лощине скрытой,

Видит хлопец – облака,

Словно лужи молока,

Лишь колеблются слегка

Там, внизу, от ветерка.

Полно, облака ли это

Столь пленительного цвета?

То не облака, а пух —

Понимает вдруг пастух,

Это склон горы прикрыл

Плат из аистовых крыл,—

Приглядевшись, видит многих

Птиц, высоких, красноногих,—

Не взлетает ни одна,—

Словно чем-нибудь больна

И взлететь никак не может,

А тоска больную гложет

По небесному простору,—

И она, слетев на гору,

Медлит, опустив крыла:

«Полетела б, коль могла…»

Так стоят они, грустя

И крылами шелестя,—

Не взлететь им никогда —

Видно, тут стряслась беда.

Вот одна идет навстречу,

И, ему в глаза взглянув,

Открывает острый клюв,

Речь заводит человечью:

«Кто таков ты, странник, ныне

Здесь бродящий по чужбине?»

Только аист произнес.

Как вопросом на вопрос

Отвечал пастух ему:

«Птица-птица, не пойму,

Что стоите вы все вместе

В этом неприятном месте,

Где любому станет худо,—

Не летите что отсюда?»

И на тот вопрос пастуший

Аист произнес: «Послушай,

Этот край для нас – чужой,

Мы от века за межой

Этих гор высоких жили,

Наши гнезда сторожили.

Страшный Черный Вихрь сюда

В этот край песка и льда

Нас пригнал, – как ни боролась

Наша стая, – все равно

Погибаем, заодно

Песню потеряв и голос.

Нам без голоса, без песен

Небосвод широкий тесен,

Мы не сможем никогда

До родимого гнезда

Долететь, и наши крылья

Зарасти успели пылью,

Словно их окутал дым:

Мы подобны остальным

Белым аистиным стаям:

Мы без песен не летаем!

Мы хиреем, гибнем – ныне

Нас уж мало здесь, в долине…»

Так поведал речью грустной,

Тихой-тихой, безыскусной

Белый аист свой рассказ,—

С пастушка не сводит глаз.

Ясно: здесь стряслась беда.

Вопросил пастух тогда:

«Отчего в родимых гнездах

Вы не спрятались в тот миг,

Как губитель вас настиг?

Отчего взлетели в воздух?

И в ответ на тот вопрос

Старый аист произнес:

«Ты дослушай мой рассказ.

Сердце доброе у нас.

В смерче темноты и хлада

Гнал злодей овечье стадо:

Громко блеяли барашки,

Белорунные бедняжки.

В тот же миг взлетели мы,

И среди кромешной тьмы,

Друг на друга налетая,

Заблудилась наша стая…»

Грусть у мальчика в сердечке:

Это ведь его овечки,

Это ведь его барашки:

Жребий горький, жребий тяжкий

Горько слышать эту весть,

Пусть скорей свершится месть,

Время, время Вихрю сгинуть.

Страшный край пора покинуть,—

Но ведь аисты – в беде!

Как всегда и как везде,

Пастушонок звонкой, стройной

Огласил ущелье дойной!

Над кремнистою тропой,

Верный флуер, звонче пой!

Птицам больше и не нужно:

Крыльями взмахнули дружно,

Вот уже, собравшись с силой,

Первый аист белокрылый

Оторвался от земли —

Силы в крылья притекли!

Он летит – в его обличье

Что-то царственное, птичье,

Настоящее величье

Стая снова обрела,

И, долину облетая,

Возродившаяся стая

Снова песню завела,

Старинную,

Аистиную;

«Идет, идет весна,

Прекрасная, простая,

Сверкает вышина,

Вернулась наша стая.

И воздух снова чист,

И вновь горят закаты,

Я виноградный лист

Несу на кровлю хаты.

Я там гнездо совью,

Собравши листьев груду,

Я заведу семью —

И знаком счастья буду.

И, может быть, порой

Крыла чуть-чуть намаяв,

Я новой детворой

Порадую хозяев.

О да, я так спешу:

Звенят мои рулады,

Я деток приношу,

Когда мне люди рады!

Всё – так, как я хочу,

И нет судьбы достойней:

Три круга облечу

И осчастливлю тройней!»

Птицы к пастушку вернулись

И вокруг него сомкнулись,

Встали белоснежной свитой.

Он теперь – под их защитой.

И, не опуская крыл,

Их вожак проговорил:

«Андриеш, твоя дорога

Не окончена пока

И куда как нелегка,—

Ждет тебя еще немного

Испытаний: должен ты

Трижды горные хребты

Одолеть, а там, за ними,

В серной копоти и дыме

Пропасть жуткая лежит,

Дно ее всегда дрожит,

Там, под неприступной кручей,

Гад огромный и ползучий

Но не трать-ка, мой родной,

Ты минуты ни одной,

Лучше просто, без усилья

Полезай ты к нам на крылья,

Так минуешь ты хребты

И с прекрасной высоты

На ползучих гадов глянешь

И сражаться там не станешь,

Пусть-ка ползают внизу.

Мы к себе полет направим,

В край, где мы живем, где славим

Виноградную Лозу!

Чем тащиться дни и ночи —

Так ведь путь куда короче!»

Полетели. Вниз глядит

На широкий горный вид

Пастушок, – на скалы, пики

Смотрит не без недоверья,

Только слышит птичьи клики:

«Пастушок, держись за перья!»

Страшные внизу края:

Вот и пропасть, и змея

Исполинская приметна,

К небу жало тянет тщетно…

Впрочем, пастушок, следи:

Дол просторный впереди.

Вот страна отцов и дедов!

Долю горькую изведав,

Познакомясь с черной тьмой,

Наконец летят домой

Аисты – и вот

Кончился полет.

Ну, гляди во все глаза!

Красноногих белых птиц

Ждет здесь, листья свесив ниц,

Грозденосная лоза.

Ну, а с нею – вся семья:

Грозденосцы – сыновья.

Грозденосец самый важный,

Страж долины, куст отважный,

Еле удержав слезу,

Им рассказ поведал грустный:

Черный Вихрь, губитель гнусный,

В мерзостях таких искусный,

Извести решил Лозу.

«Ночью черною, сырой

Он на нас обрушил рой

Мерзких, липких, незнакомых

Безобразных насекомых.

Этот жук —

Листоед,

Всем вокруг —

Гибель, вред.

Хуже крыс

Всё погрыз!

Лишь сейчас

Из-за вас

Он ушел,

Черен, зол,

В глину, в грязь,

Затаясь.

Он боится

Клюва птицы,

Этот рой.

Спой, герой!

Словно громом,

Их в грязи

Порази,

Насекомым

Смерть неси,

Нас спаси!»

Пастушка просить не надо:

Вновь веселая рулада

Зазвучала в тот же миг,

И напев ее настиг

Тех жучков – и из земли

Паразиты поползли.

Тут же аисты за дело

Принялись весьма умело:

Это ведь не просто месть,

Этих гадов можно съесть!

Виноградные кусты

Тоже ветви, как хлысты,

Протянули, расстилаясь там:

Любо гнать добычу аистам!

И смердящей злобной кучей

Стал сползаться рой ползучий,

Таракашек черных тьма —

Словно черная чума,

Словно здесь лежит сама

Провонявшая сугубо

Згрипцуройки гадкой шуба

Наподобие холма!..

Выход Андриеш находит

И большой костер разводит:

Могут аисты вполне

Ухватить по головне,

Бросить в кучу насекомых:

Мошки гнусные навряд

На костре-то не сгорят!

Нет, видать, пастух – не промах!

Разгорается кострище:

То-то станет в мире чище,

И жучки горят, горят,

Только валит черный смрад.

Наконец костер потух.

К аистам идет пастух,

Прежней пользуясь защитой.

Понимает хлопец: ведь

Хоть куда-то нужно деть

Этот пепел ядовитый,—

Ведь нельзя же на земле

Даже гнить такой золе!

Выход аисты нашли,

К пропасти золу смели,

Пусть ужасную золу

Ветер унесет во мглу,

Пусть отравную навеки

Горные размоют реки!

Ох, на свете стало чище!

Гонят влагу корневища

Обновившейся листве,

Новый сок бурлит в траве.

Грозденосцы оживают,

Пастушку листвой кивают,—

Зреет, зреет груз отрадный

На лозе на виноградной,—

И, свободны и чисты,

Дойну завели кусты!

Смотрит, смотрит юный гость:

В миг, когда созреет гроздь,

Аист в клюв ее берет

И пускается в полет.

Улетает он куда-то

Вить гнездо на крыше хаты,

Нет теперь пути иного,

Стала жизнь его легка…

А дорога пастушка

Вновь зовет, уводит снова.

Флуер положив в мешок,

Вдаль уходит пастушок.

Что же там, за далью дальной?

Длится серый день печальный,

Длится узкая тропа,

Даль угрюма, даль слепа,

Где-то здесь, в угрюмых долах,

Гайдуков приют веселых,

Заключенных здесь во тьме,

Словно в каменной тюрьме.

«Ох, куда дорога ляжет.

Да и кто ее укажет?»

И терпенья больше нет,

Разве – флуер даст ответ?..

Даст, конечно! Дойна, дойна!

Только ты похвал достойна!

И кривая, словно скобка,

Под ногами брезжит тропка,

Даже чахлая трава

Всходит, пусть едва-едва.

Вот и дуб пускай трухлявый,

Но такой же величавый,

Как, наверно, был когда-то.

А тропа витиевата,

Между скал – поди, пролезь.

Кодры, кодры где-то здесь…

Здесь от почвы дух живой —

Пахнет прелою листвой,

Здесь приятен каждый шаг,

Только вот – все гуще мрак,

Вновь туман, знакомый, черный!

Паренек спешит проворный,

Ясно, что теперь ему

Следует нырнуть во тьму.

Ох, недаром, неспроста

Пред рассветом тьма густа!

И на шум кузнечной ковки

Поспешил парнишка ловкий.

Слышно, как доносит эхо

Голоса, обрывки смеха,

Все знакомо, все, до слез!

Наконец-то: вот поляна,

И внезапно из тумана

Возникает Фэт-Фрумос.

Хлопца он к себе позвал,

От души поцеловал:

«Андриеш, как ты подрос!»—

Так промолвил Фэт-Фрумос.

Чубэр выступил из мрака,

Добрый и лихой гайдук

(Все же всех страшней, однако,

Он для вражьих черных слуг!),

И сказал со всей душой:

«Э, да ты совсем большой!

Пара волосков под носом,

Вот, пройдет еще годок

Или полтора, и в срок

Ты сравнишься с Фэт-Фрумосом!

И другие гайдуки,

На помине, знать, легки,

К пареньку идут гурьбой,

Говорят наперебой:

«Как добрался ты сюда?

Ведь во мраке, ведь в округе

Не упустят вражьи слуги

Человечьего следа!

Ты, брат, по-гайдуцки смел,

Коль сюда прийти сумел!»

Так средь сумрачной поляны

Андриеш стоял, как пьяный,

Разве что боялся: вдруг

Тут за гайдуком гайдук

Станет сказкою, миражем…

Зря боялся, прямо скажем.

И сказал пастух: «Друзья!

Нынче солнцем послан я

В ваши черные края,—

Солнца жаркая струя

У меня в мешке с собою —

Стало быть, готовьтесь к бою!

Собирайтесь в центр поляны,

Все сюда, друзья, ко мне!

Закаляйте буздуганы

Вы на солнечном огне!

Так, в восторге и взахлёб,

Он вскричал, взмахнул мешком —

Тут же выхватил рывком

Солнечных соцветий сноп!

Расплескался свет вокруг —

Парень, парень, ты – гайдук!

Мрак – исчез!

Свет небес

Воспылал

Между скал,

В древней пуще,

Солнца ждущей!

Было только что темно —

Утро вдруг настало,

Будто в небесах окно

Ярко заблистало!

Вновь привольно молодцам,

Сила притекла к сердцам!

Вновь огонь бежит по жилам,

Вновь героям все по силам,

Испытанья – пустяки:

Рвутся в битву гайдуки!

Ныне им пора всем вместе

Приступить к заветной мести!

«Братья», – молвил Фэт-Фрумос,—

Парень солнце нам принес,

Так скорей же вместе с ним

Буздуганы закалим,—

Чую – миновали беды,

Скоро, скоро час победы!»

Шутка – радости сестра.

Прежде парни были хмуры,

Но припомнить нам пора:

Все с рожденья – балагуры!

Говорит один гайдук:

«Мне вчера приснилось вдруг,

Что ко мне, шипя от злости,

Черный Вихрь явился в гости,

Он принес вина бурдюк,

Говорит, мол, пей, не мешкай!»

И тугой бурдюк с усмешкой

Поднял из травы гайдук,

Весь в соломинках, в росе —

С радостью хлебнули все.

А другой: «Скажи на милость!

То ли, братец, мне приснилось!

Сплю и вижу я, друзья:

Черный Вихрь – отныне я.

Борода черна, кудлата,

И башка тяжеловата,

И совсем как наяву —

Целый день хожу, реву!

И хочу иль не хочу —

Целый день хожу пыхчу;

Весь надутый, полон спеси я:

Черный Вихрь – моя профессия!

Вдруг я слышу гул погони:

Скачут взмыленные кони,

Ну а это, браты, значит —

Гайдуки на битву скачут!

Я не трус, я не таков,

Но боюсь я гайдуков!

Шкуру чтоб спасти мою,

Превратился я в свинью

И решил бежать подале,

Но они меня поймали

И на медленном огне

Всю сожгли щетину мне!

Ну, разделали, понятно,

Очень было неприятно —

Согласитесь вы со мной —

Быть свиною отбивной

Вихрю Черному, – постыдно!

Гайдуки не знали, видно,

Что едят меня, пока

До последнего куска

Не умяли… Только в ночь

Я сумел смотаться прочь, —

Из Чубэрова желудка

Вылез… То-то стало жутко.

Глянул в воду: вижу вдруг,

Черт возьми, ведь я – гайдук!

Как же вихрем стать мне снова?»

«Нет уж, мы хотим иного:

Сыты мы твоей наукой.

Знаем хитрость мы твою.

Превратись-ка ты в свинью,

Да чуток, браток, похрюкай!»

Шутки, песни, смех звучит —

Бой великий предстоит.

Пред сраженьем – лучше всех

Остальных занятий – смех!

И сказал гайдук седой:

«Парень совладал с бедой,

Песни парня – просто клад!

Звук его волшебных песен

И всесилен, и чудесен,—

Я сказать об этом рад!

Это верная примета:

Он – счастливец! Верно это,

Как и то, что я гайдук.

Вихрю Черному – каюк!»

Фэт-Фрумос к тому добавил:

«Парень, ты себя прославил,

Но гордиться погоди:

Бой великий впереди!

К Вихрю Черному иди

И злодея разбуди,

Ибо он, коль крепко спит,

Обращается в гранит,

Он прочней стены железной,

С ним сражаться бесполезно.

Не сразиться с ним, поганым,

Ни мечом, ни буздуганом,—

Коль разбудишь – развлеки,

И позлить его не худо,—

Пусть ослабнет он, покуда

Подберутся гайдуки.

Будет стоить нам труда

Подойти к нему: орда

Самой пакостной породы

Стережет в тот замок входы!

Так что, парень, не зевай

Да игры не прерывай.

Флуер твой – оружье наше:

Ты играй всё лучше, краше,

Негодяя разозли,

А иначе – в ком земли

Иль в бесчувственный гранит

Он тебя оборотит!

И еще послушай речь:

Флуер должен ты беречь,

Только мне отдашь его:

В замке всюду колдовство!»

Тут же сокол по порядку

К Фэт-Фрумосу на перчатку

Опустился с высоты,—

«Андриеш, потрогай ты

Соколиное крыло:

Коль придется тяжело,

Вспомни сокола, и с ним

Станешь ты непобедим!»

Вышел Чубзр с речью строгой:

«Парень, буздуган потрогай,

Будь неколебим, как сталь,

И врага язви и жаль!»

Напоследок Фэт-Фрумос

Тихо-тихо произнес:

«Не теряй рассудка, друг!

Помни – ты теперь гайдук,

У тебя отныне есть

Наша воинская честь,

Береги ее всечасно,

Ибо цель твоя прекрасна.

Песню прихвати с собой

И ступай на грозный бой!»

Так иди, пастух, гляди —

Ждет победа впереди!

Но сильны еще враги,

Не разбит волшебник лютый;

Ликованье сбереги

До решающей минуты!

Вот гранитная стена

До небес вознесена.

На чудовищной скале

Виден в сумеречной мгле

Замок семибашенный,

Тучами украшенный.

Андриеш неутомимый,

Нетерпением гонимый,

По колючим граням скал

Подыматься в гору стал.

Он измучился, устал

И ладони ободрал,

Так что выступила кровь,

Но Пэкалу вспомнил вновь —

Весело захохотал,

Продолжая вверх ползти

По опасному пути.

Трижды синий полог ночи

Навевал желанный сон…

Оглушен и ослеплен,

Андриеш со всех сторон

Темной бездной окружен, —

Удержаться нету мочи!

Но, вцепясь в гранитный склон,

Про себя промолвил он:

– Я найду конец бесславный,

Стоит мне на миг заснуть.

Неужели долгий путь

К заповедной цели главной,

Подвиги, тяжелый труд

Бесполезно пропадут?

Кто ж вернет свободу ныне

Ждущим годы и века

В семибашенной твердыне

Появленья пастушка?

Пусть задача нелегка,

Нет, не отступлю, пока

Сердце бьется у меня,—

Берегись, коварный враг!..

Силы Андриеш напряг,

Пристально взглянул во мрак

И увидел свет багряный,

Два сияющих огня.

Это были очи Джаны,

Зоревой лучистый взор,

Что сквозь башенные стены,

Сквозь гранит многосаженный,

Пробивался на простор,

За пределы смутных гор.

Только шаг один остался,

Но подъем безмерно крут…

О, какой нелегкий труд,

Андриеш, тебе достался!

Ты средь этих скал постылых

Сделай сам последний шаг,

Ведь никто, нигде, никак

Заменить тебя не в силах!

Не робей! Вперед, сынок!

Ты совсем не одинок,

Все, что в мире справедливо,

Все, что честно и правдиво,

Это все – теперь с тобой,

За твоей следит борьбой,

Каждый шаг твой зорко мерит

И в твою победу верит!

Андриеш, одним рывком

Одолев крутой подъем,

Очутился наверху…

И казалось пастуху,

Что гудит с отвагой дивной

Сердце у него в груди,

Словно колокол призывный,

И твердит ему: – Иди!

Ждет победа впереди…

Андриеш взглянул пытливо

С каменистого обрыва

И увидел, что кругом

Всё объято странным сном.

Будто снеговые кручи,

Недвижимы и белы,

В небе спят седые тучи,

Дремлют в воздухе орлы,

И свисает бахромою

Серебристый дождь сухой,

Как морозною зимою

Ряд сосулек под стрехой.

К замку Андриеш идет…

Вот у мраморных ворот,

Где гранитная ограда,

Дремлет каменное стадо,

Рядом с ним лохматый страж —

Пес Лупар, приятель наш,

Околдованный, к несчастью,

Той же чернокнижной властью,

В мертвый камень превращен

И, застыв с открытой пастью,

Словно молча лает он.

Взял пастух свой флуер в руки

И поднес его ко рту,

Но застряли в дудке звуки,

Холодея на лету.

И тогда чабан смекнул,

Что коварный враг заснул,

Что в проклятом этом месте

Всё оцепенело вместе

С властелином-колдуном

И забылось мертвым сном,

Превратившись в камень крепкий,

В зачарованные слепки.

Время Вихря пробудить!

Время с Вихрем в бой вступить!

Андриеш идет вперед.

Там, у входа во дворец,

Распахнув огромный рот,

На часах стоит урод

Могылдяца-Могылдец.

Он колюч, как дикобраз,

Борода – до самых глаз.

Косомордый и безлобый,

Он ревет, объятый злобой:

– Подойди ко мне, попробуй,

Ты, пролаза из пролаз,

Познакомишься сейчас,

У ворот, с моей особой!

Проглочу тебя как раз!

Вихрь меня заворожил,

Чтоб я замок сторожил,

Чтоб, не смея отлучаться,

На часах стоял без сна!

И голодный Могылдяца —

Хвать за ворог чабана!

И швырнул рукой громадной

Прямо в яму пасти жадной,

И давай стучать клыками,

Как большими молотками!

Но герой наш не таков,

Чтоб чудовищу поддаться,—

Он забрался меж клыков;

Редкозубый Могылдяца

Лязгал, щелкал без конца,

Извергал слюну густую,

Обливая храбреца,

Но усердствовал впустую!

Так жевал он, а потом,

Утомясь к исходу ночи,

Стал храпеть что было мочи.

Задремав с открытым ртом.

На свободу выйти силясь,

Андриеш из пасти вылез

На подобную горбу

Отвисавшую губу.

Он по бороде скатился,

На кольчуге очутился,

Возле пояса повис,

Осторожно прыгнул вниз

И на землю опустился.

Видит он – густая мгла

Пеленой на все легла,

Волокном заволокла,

И пропали без следа

Заколдованный дворец

И скалистая гряда,

Стороживший у ворот

Могылдяца-Могылдец,

И хребты, и небосвод.

Пастушку невмочь дохнуть,

Мутный воздух давит грудь,

И, безмерно тяжелы,

Серые волокна мглы,

Душат, словно кандалы,

И сжимают, как тиски,

Горло, сердце и виски…

Мгла еще теснее сжалась

И сковала пастушка,

И свободною осталась

Только правая рука;

Он осколок буздугана

Ею кинул в вышину,

Но, взлетев среди тумана,

Тот вернулся к чабану.

Вот внезапно над хребтами,

Над грядой скалистых круч

Взмыло розовое пламя,

И стрелою из-за туч

Брызнул первый звонкий луч:

Солнце наконец взошло!

Блещет плащ его пунцовый,

Стало ясно и светло,

И растаяли оковы!

И на жаркой позолоте

Радуга мелькнула… Нет!

Это буздуган в полете

Радужный оставил след.

Он ударил с небосвода

И насквозь пронзил урода,

Повалил гранитный вход

И расплавил семь ворот,

С каждой двери сбил замок,

Все решетки смял в комок

И в стене проделал брешь.

И спокойно Андриеш,

Не боясь волшебных сил,

Во дворец врага вступил.

Он вошел и увидал

Пред собой огромный зал,

Где столбы ребристых скал

Подпирают, держат своды

Из гигантских темных плит

Вулканической породы.

Между двух колонн лежит

Превратившийся в гранит

Черный Вихрь длиннобородый

И беспечно, крепко спит.

А под ним, как жар, блестит

Золотой песок и щебень.

Рядом с длинной бородой

Флоричика держит гребень,

А в ногах сидит седой

Гном с улыбкою притворной,

Пехливан, дурак придворный,

Изогнувшийся в дугу,

Всюду, будто на бегу,

На одной ноге застыли,

В камень превратившись вдруг,

Толпы безобразных слуг.

Все они похожи были

Выражением лица

На хозяина дворца —

То ли свиньи, то ли волки,

Вислоухие, как псы,

Дыбом шерсть стоит на холке,

Словно хоботы – носы,

А колючие усы —

Как ежиные иголки.

А на близком расстояньи,

В головах у колдуна,

Джана-Зорилор видна,

Волшебством превращена

В мраморное изваянье.

Молча высится она,

Лишь глаза ее живые

Испускают зоревые

Лучезарные огни,

И в проклятом замке этом

Светятся они одни

Благотворным, вечным светом.

Кличет Андриеш везде:

– Миорица, Миорица,

Где же ты могла укрыться

В этом колдовском гнезде?

Он бежит сквозь коридоры

В поисках своей Миоры,

Побывал подряд в шести

Башнях замковых дозорных,

Но в стараниях упорных

Все не мог ее найти.

Наконец пред ним седьмая

Башня, как стрела» прямая.

В башенном стволе пустом

Вьется лестница винтом;

Понял мальчик, что она

Из костей овечьих белых

Чародеем сложена.

Со слезами оглядел их,

Стал взбираться вверх по ним,

По ступенькам костяным,

Круг за кругом, выше, выше,

И добрел до самой крыши.

Здесь нашел он Миорицу;

Вот она пред ним стоит

На камнях замшелых плит.

И сквозь узкую бойницу

Неподвижно вдаль глядит

С круглой башенной площадки,

Превратившись в мрамор гладкий,

И застыл у самых глаз

Слёз блистающий алмаз…

Чабаненок, словно мать,

Стал Миору обнимать,

Но в ответ ему овечка

Не промолвит ни словечка,

И прервать не в силах он

Миорицы мертвый сон.

И заплакал пастушок,

Как никто не плакал в мире…

Хлынул с лестницы поток,

Забурлил все шире, шире

И погнал свою волну

Прямо-в горло колдуну.

Это Днестр, краса Молдовы,

Чабану помочь готовый,

Через горы, напрямик,

Путь пробил в последний миг,

Все ручьи и реки к бою

Он привел сюда с собою.

Подступившая волна

Разбудила ото сна

Чародея-людомора,

И задвигались вокруг

Вслед за вихрем толпы слуг.

Тут воскликнула Миора:

– Андриеш, бежать пора!

Слышишь, дрогнула гора?

Черный Вихрь внизу проснулся,

Шевельнулся, встрепенулся,

Злобно машет бородой

И тебе грозит бедой!

Беглецы вдвоем пустились

Вниз по лестнице, скорей,

Миновали семь дверей,

И у входа очутились,

Где обрушена стена;

Здесь, желанной встрече радо,

Расколдованное стадо

Окружило чабана.

Пес Лупар к нему спешит,

Заливается, визжит,

Скачет, пляшет, лижет руки…

Наступил конец разлуке!

Но пастух стоит угрюмо,

И в глазах застыла дума:

– Как же быть ему сейчас?

Он родное стадо спас,

Вот Лупар и Миорица,

Перед ними путь прямой

К Трем Источникам, домой…

Нет, приятель! Не годится

Так трусливо поступать,

Надо в бой идти опять!

И с родимого востока

Прозвучало издалёка:

«Наступает время мести,

Вспомни о гайдуцкой чести!

Нападай же, не робея,

На поганого злодея,

Встань на битву юный, бодрый —

Так велят родные кодры!»

Вынул мальчик флуер свой

И побудкой боевой,

Раскатившейся далече,

Дал сигнал к началу сечи.

Всё отважней, всё грозней

Слышен гулкий топ коней…

Пусть не скоро – понемногу

Соберутся на подмогу,

А надежда вся пока —

На искусство пастушка.

Песня флуера звучит,

В черном воздухе журчит.

Исчезает тишина —

И злодей воспрял от сна,

Понял: всё теперь серьезней,

Чем всегда: грозит беда!

Взвился в небо, как всегда,

И пустился строить козни:

Стал кривым и безголосым

Мрачноглазым… Фэт-Фрумосом!

Песнь летит во все концы,

Подступают храбрецы

Медленно, за шагом шаг, —

И осанистый вожак

Произносит невзначай:

«Андриеш, игру кончай!»

«Ты ли это, Фэт-Фрумос?

Отчего ты так охрип?»

«Я совсем охрип от слез:

Чуть в сраженье не погиб!»

«И лицом ты черен что-то!»

«Просто слезла позолота,

От природы я таков,

Я – из грубых гайдуков!

Впрочем, парень, не страдай,

Флуер, флуер мне отдай!»

Призрак руки к дудке тянет,

Пастуха вот-вот обманет.

«Как же я играть-то буду?»

«Ты, пастух, готовься к чуду:

Коль умолкнешь – в тот же час

Побежит злодей от нас!»

«Ну, бери, коль уж пришел ты,

Но ответь-ка мне как раз:

Черный, вижу, правый глаз

У тебя, а левый – желтый!

Ты исчадье темноты!

Вижу – оборотень ты!»

«Ну, змееныш, погоди же:

Познакомимся поближе!

И явился в черных латах,

Раскаленных и крылатых,

Вихрь во всем своем обличье,

В устрашающем величье,—

Стынет в жилах кровь живая.

Он изрек, повелевая:

«По хотенью моему

Погрузись, пастух, во тьму,

Стань, негодник удалой,

Ты гранитною скалой,

Стань бездумным валуном,

Спи вовеки черным сном!»

Но не в силах он заклясть

Андриеша – ибо власть

Чернокрылого злодея

Отступить должна, слабея,

Перед властью добрых чар:

Ведь у Андриеша – дар

Сфармэ-Пятры: он хранит

От заклятия в гранит,

Понял Вихрь – волшба не в прок

И пустился наутек.

А снаружи – бой кровавый,

Бьются гайдуки со славой,

Крепко бьют драконов злобных,

Колдунов гороподобных,—

Гайдуки бросают вызов

Своре черных блюдолизов!

Пастушок бежит во двор:

Песня флуера в простор

Возлетает, помогая