Текст книги "Андриеш"

Автор книги: Емилиан Буков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Встань на две ноги, трусишка:

Трусам здесь, в долине, крышка!»

Верить им пастух не хочет

И на четырех топочет,

И рычит: «Эй вы, внизу,

Всем пупы поотгрызу!»

Он спешит. Болит спина.

Впрочем, вот уже видна

Почва твердая, – иди,

Снег, прохлада впереди!

Андриеш на скалы влез,

Встал, вошел в холодный лес

И проговорил устало:

«Где-то мой дружок Пэкала!

Вот бы на пути моем

Посмеяться нам вдвоем!

Скучно топать в одиночку!»

И по свежему снежочку

Пастушок пошел вперед —

Цель торопит, цель не ждет!

Андриеш побрел один

Мимо вздыбленной дубравы.

Всюду клочьями седин

Мертвые торчали травы.

В неизвестную страну

Шел пастух – и то и дело

Он играл на дудке смело…

Вдруг из чащи в вышину

С дуба ласточка взлетела

И, приветствуя весну,

Неожиданно запела,

Рассыпая трель с небес.

Песней ласточки согретый,

Андриеш забыл советы

И пошел наперерез,

Углубляясь в темный лес

За певуньей белогрудой,

Где лежали, тяжелы,

Друг на друге темной грудой

Буреломные стволы.

Там стоял под старым дубом

Великан в кожоке грубом

И суки вязал в узлы.

Лупоглазый, глуповатый,

С шевелюрою лохматой,

Он железною рукой

Изгибал стволы дугой

И вязал из них канаты.

Закричал он: – Эй! Куда ты?

Признавайся, кто такой?

– Я простой пастух овечий,

Андриешем я зовусь…

– Ишь, какой ты важный гусь

Убирайся, человече,

Не вводи меня во грех,

Не дразни меня, повеса.

Знай, что я сильнее всех,

Стрымба-Лемне, сторож леса,

Не терплю ни в чем помех.

Я – гигант железнорукий,

Погляди на кулаки —

Как пудовые тюки.

– Замолчи, лохмач мордастый,

Перед храбрыми не хвастай!

Не боюсь я болтовни.

Если хочешь потягаться,

То скорее объясни:

Как и чем мы будем драться?

Посмотрел на чабана

Стрымба-Лемне, сплюнул смачно

И воскликнул: – Вот те на!

Больно ты глядишь невзрачно!

Как же ты со мной сразишься?

Неужели не боишься

Сгинуть от моей руки?

Ну, давай-ка на щелчки!

Так вскричал он, брови хмуря,

Загудел в лесу, как буря,

И уже кулак занес,

Будто каменный утес…

Бой, однако, был недолог:

Пастушок без лишних слов

Кинул вверх стальной осколок

Над макушками дубов,—

И на крыльях урагана

Вмиг примчался буздуган,

В грудь ударил великана,—

Пошатнулся великан.

Побелел, от боли ухнул

И, как ствол подгнивший, рухнул.

– Гей! Вставай, хвастун болтливый,

Стрымба-Лемне длинногривый, —

Громко крикнул пастушок,—

Я еще хочу разок

Дать тебе второй щелчок!

Но гигант взмолился, плача:

– Ах, какая незадача!

Я терпеть не в силах боль.

Пощади, герой могучий,

Отпусти меня, но лучше

Стать слугой своим позволь!

Много слышал ты историй,

Расскажу и я тебе

О моем великом горе,

О безрадостной судьбе!»

Стрымба-Лемне, исполин,

Страж оврагов и долин,

Страж лесов густорастущих,

Весь свой век проживший в пущах,

Изменился вдруг лицом

Перед юным молодцом.

И рассказ повел престранный,

Удивительный, пространный,

Как-то сразу подобрев

(Видно, был фальшивым гнев):

«Пастушок, скажу я прямо:

Всех богатств, что в мире есть,

Никогда не перечесть,

Но всего дороже – мама!

Ты-то на меня глядишь,

Удивительный малыш,

Взглядом великана меришь

И словам его не веришь.

Ну, не веришь, друг, так что же…

Но скажу, не утая:

Мама, мамочка моя

Мне всего была дороже!

Должен ты узнать сначала,

Что моя родная мать,

Умирая, завещала

Мне беречь и охранять,

Флоричику-Белоличку,

Младшую мою сестричку.

Ах, как я любил сестру!

Погоди, слезу утру.

Помню, матушка родная,

Будущей беды не зная,

В доченьке души не чаяла

А сама, бедняжка, таяла,

Всё слабела дни и ночи…»

«Стрымба-Лемне, покороче!»

«Но зловещий людомор,

Черный Вихрь, с вершины гор

Увидал ее, к несчастью,

Загорелся жадной страстью,

Повелел её схватить,

Навсегда поработить,

Чтоб она пред ним плясала,

Бороду ему чесала,

Забавляла старика;

И послал за ней сынка

Черный Вихрь, владыка мрака,

Оборотня Вырколака,

Что в угоду колдуну

По ночам грызет луну.

Он вступил со мною в драку,

С ним сражались мы три дня,

И досталось Вырколаку

По заслугам от меня.

Я толкнул его, со злости

Об него разбил кулак,

Завязал узлами кости,

Но зубастый Вырколак

Наделен волшебной властью:

Влез на небо, в вышину,

И давай собачьей пастью

Грызть несчастную луну!

Там торчал он две недели

И швырял в меня куски.

Вот на мне видны доселе

Ссадины и синяки,

И царапины на теле.

Нос раздулся, словно гриб,

Десять шишек на затылке.

Мне казалось – я погиб,

До сих пор дрожат поджилки.

Вырколак, зубастый пес,

Выдержал со мною стычку,

Выкрал милую сестричку,

На луну ее унес.

Жаль мне девочку до слез.

Что же делать? Вот вопрос…

Голова моя убога,

Разум слаб, хоть силы много!

Вырколак решил, однако,

Для себя лишь воровать

И сестру не отдавать.

Черный Вихрь на Вырколака

Рассердился, взял за чуб,

Приволок сюда в дубраву,

Отомстил ему на славу,

Превратил в какой-то дуб.

А в какой? Найди попробуй.

Я же, дурень узколобый,

Очевидно, слишком глуп,

В голове мозги прокисли,

Много силы, мало мысли.

Здесь я в сторожах служу,

Словно проклятый, брожу,

Ветви я в узлы вяжу,

Из дубов, без остановки,

Вью канаты и веревки.

Все кручу, кручу, кручу

И заветный дуб ищу.

Эх, нашел бы Вырколака,

Заплясал бы он, собака!

Я б зажал его, как мог,

И свернул в бараний рог!

Слушай, грозный пастушок!

Твой неслыханный щелчок

Сбил меня на землю с ног.

Хоть меня ты обесславил,

Но зато мне жизнь оставил.

Ты сразил меня в бою,

Как положено мужчинам,—

Я тебя своим единым

Господином признаю,

И признательность мою

Воплощу в подарке лучшем,

В этом коврике летучем.

Вот, возьми его, садись,

Он тебя поднимет ввысь,

К ясным звездам, хмурым тучам,

В неизвестные края.

На ковре сестра моя

В годы прежние летала —

В ней ведь было весу мало!

Мне же коврик ни к чему,

Он меня не поднимает:

Я причины не пойму,

Может быть, мой вес мешает?

Отвечал пастух ему:

– Сила у тебя в избытке,

Видно, ты здоров как бык,

Только разумом не прыткий,

Только думать не привык,

Шевелить своей убогой,

Низколобой головой.

Не терзай дубы, не трогай,

А ступай своей дорогой!

Черный Вихрь – обидчик твой.

Он один лишь виноват,

Что сестры лишился брат.

Потерпи немного! Скоро

Доберусь до людомора

И, когда настигну вора,

Сокрушу его в борьбе

И сестру верну тебе!

Устыдившийся колосс

На прощанье произнес:

– Не спеши, пастух, идти.

Может, встретишь на пути

Исполина ты помешанного,

Разъяренного и бешеного,

От которого спешат

Звери дикие тревожно —

Словом, спутать невозможно,—

Он двоюродный мне брат!

Сфармэ-Пятра, братец мой,

Позапрошлою зимой

В край неведомый подался

И назад не возвращался.

Мать его – сестра моей.

Ты его, дружок, не бей,

Передай привет от братца,

Да скажи, что не видаться

С близкими людьми – грешно…»

«Стрымба-Лемне, мне смешно:

Он же знать не знает, где ты!»

«Ну, так что ж… Давай советы

Всем другим – а только мне

Ясно: это очень дурно,

Недостойно, некультурно

В гости не ходить к родне!..

Ну, пастух, ступай, пожалуй!»

Свистнул глупый добрый малый,

Отступил в корявый лес,

За деревьями исчез.

Взяв с собой ковер летучий,

Андриеш побрел по круче

К отдаленному хребту.

Молча брел чабан усталый,

А вокруг леса и скалы

Погружались в темноту.

Андриешу спать пора.

Он зевнул и улыбнулся,

Расстелив под головой

Кожушок потертый свой.

Долог путь и скуден ужин —

Но зато и сон заслужен!

Отступите прочь, дела!

Опустись, ночная мгла!

Сколь тропа ни тяжела —

Сон, коснувшийся чела,

Все посевы лжи и зла

Истребит, сожжет дотла.

Если ночь на мир сошла —

Сну спокойному хвала!

Утро вечера умней,

Солнце полночи сильней.

На земле, среди камней,

Чабаненок смуглокожий

Крепко спал, как па пуху,

Как на мягком барском ложе.

И приснились пастуху

Все его пути-дороги,

Приключенья и тревоги.

Видит, как в воде зеркальной,

Облик женщины печальной,—

Начинает понимать:

Это Стрымбы-Лемне мать.

Спит в неведомом краю

Эта женщина седая,

Видит, всей душой страдая,

Дочь любимую свою.

Андриешу тоже спится,

Тот же сон подпаску снится.

Он дивится всей душой:

Можно ль видеть сон чужой?

…Вот, в саду

На виду,

На ветвистой,

Многолистой

Кроне древа —

Справа, слева —

Ни цветка,

Ни лепестка.

Только – вот:

Один цветет!

И звучит издалека:

«Дочка, выйди из цветка!

Ты покинь цветок пахучий,

Ожиданьем нас не мучай,

С пестика цветочка

Ты пустись в полет,

В детский хоровод

Поспеши-ка, дочка!

Весело и юрко

Спрыгни к нам, дочурка!»

Флоричика из цветка

Спрыгивает с высока,

Весела, стройна,

В пляс идет она!

И за нею много деток

Следом спрыгивают с веток,

Что качались в вышине:

Так бывает лишь во сне!

Прежде никогда подпасок

Не видал подобных плясок:

Пляшут юные цветы

Несравненной красоты.

То ль цветы ведут игру

Здесь в лихую детвору,

То ль совсем наоборот —

Это детский хоровод,

На цветочный так похожий?

…Спит пастух на жестком ложе,

…Колокольчик полевой,

Слышен звон веселый твой,

Ты не мальчик ли? Да нет,

Вот он, мальчик-первоцвет!

Ты не девочка ль, фиалка?

Нет?.. Опять ошибся, жалко.

Впрочем, в суете такой

Разберешь ли – где левкой,

Где ромашка, где нарцисс —

Вправо-влево, вверх и вниз,—

Встала вдруг, как на картине

Флоричика посредине,

Плавно повела рукой,

Повела напев такой:

– Дере-дере-деревцо!

Ты взгляни-ка мне в лицо!

Вете-вете-ветерок!

Ты слети ко мне, дружок,

Свистни звонче зяблика,

Принеси мне яблоко!

Пусть на крыльях ветерка

Полетят два лепестка,

Словно два кораблика.

Я за ним полечу —

Будет так, как я хочу!

Крошка требует – не просит!

И послушный ветерок

Шевеля цветущий дрок,

Плавно девочку уносит.

Далеко внизу – левада,

И пастушье сердце радо:

Там, внизу, – овечье стадо,

Белорунная отара

Под охраною Лупара!

Все смешалось… Тяжкий вздох:

Сон, конечно же, неплох,

Солнцем, светом напоен,

Но… увы! – всего лишь сон.

Где Миоара, где подружка?

Пастушок, а с ним – старушка

В чистой белизне седин —

Смотрят вместе сон один?

Сон все длится, не проходит.

Флоричика песнь заводит:

– Ах, сестрица – Миорица,

Быр, сестрица, быр!

Мех твой славно серебрится,

Быр, Миора, быр!

Ты послушна, ты тиха,

Быр, Миора, быр!

Бродишь ты без пастуха,

Быр, Миора, быр!

Видно, день счастливый минул,

Быр, Миора, быр!

Твой пастух тебя покинул,

Быр, Миора, быр!

Всё тяжелым, темным, странным

Застилается туманом,—

Пастушка тревога гложет,

Но проснуться он не может.

В сердце – боль, тоска и горе,

Слезы по родной Миоре,—

Может, ждет свиданье вскоре?

Может, вовсе никогда?

Может, долгие года

Будет пастушок томиться,

По ночам глядеть во тьму,

И родимая ему

Миорица будет сниться?

…Где ты, где ты, Миорица?

Долго длится ночь зимой.

В снежной тишине немой

Солнце всё взойти не хочет.

…Новый сон беду пророчит.

Видит он смертельный бой —

Видит он перед собой

Пропасть, где на шеях длинных

Тысячи голов змеиных,

Словно страшные цветы,

Из глубокой темноты

Заколдованных ущелий

Поднимались и шипели,

Угрожая пастушка

Погубить наверняка.

А за бездною змеиной

В сновиденьи видит он

Лучезарный небосклон

Над знакомою долиной,

Ароматный луг полынный,

Шелк воздушной синевы,

Бархат молодой травы.

Андриешу роща снится,

Тень прохладных деревец,

Стадо белое овец

И сестрица-Миорица,

Пес Лупар вокруг резвится,

Прыгает со всех сторон…

О, какой чудесный сон,

Сон, надежду подающий!

Спит пастух – и видит он

Чащу бузины цветущей,

Синий Днестр, зеленый склон,

А на склоне – темнолистый

Древний Дуб-Стежар ветвистый

Будто в думу погружен.

Вкруг него шумят березки,

Дочери его, подростки.

Как зеленые огни,

Листья блещут упоенно,

А под кронами, в тени,

Проплывает фея Дона.

Птицы ей поют вослед,

Шлют стрекозы ей привет,

Шепчут ей цветы влюбленно.

На горе стоит утес,

А в пещере – Дед Мороз

Со своими сыновьями,

Храбрыми богатырями;

И приметно пастуху,

Что прохладно наверху.

Пусть в долине блещут ярко

Листья молодых берез, —

В горном воздухе не жарко,

И доволен Дед Мороз!

Там, где пышная, густая,

Дышит липа, расцветая,

Слышишь, как силен и чист

Полнозвучный птичий свист?

Это щелкает, летая,

Аурика золотая,

На ветвях качается,

Песней заливается…

Роща тишину хранит,

Но среди лесной поляны

Колокольчиком звенит

Голос Ляны-Косынзяны,

И, как ласточка, летит

Вдоль зеленого откоса,

Прямо к берегу Днестра,

Где рубаки Фэт-Фрумоса

Восседают у костра.

Слышит Ляну Фэт-Фрумос,

Шлет к ней сокола с приветом;

Богатырь в посланьи этом

Задает один вопрос:

– Сердца тайное желанье

Мне открой в твоем посланьи!

Без тебя мне жизни нет,

Дай, любимая, ответ!

Зазвучали длинные

Трели соловьиные,

Вздрогнули пустынные

Заросли бузинные

И холмы полынные,

И луга равнинные.

Ветерок дубраву будит,

И в серебряном ручье

Говорит струя струе:

– Свадьба будет!

– Свадьба будет!

Чтоб созвать на пир зверей,

Косынзяна шлет скорей

За зайчишкою зайчишку,

И спешат во все концы

Длинноухие гонцы,

Кто бегом, а кто вприпрыжку.

И курьеры-молодцы

Кличут в рощах, на полянах

Дорогих гостей желанных:

– Мол, невеста просит вас

К ней прибыть на пир сейчас!

Вьются ласточки-подружки

Вкруг невесты на опушке,

В шелк зеленый наряжают

И цветами украшают.

Пламенеют в прядях кос

Лепестки багряных роз,

И гвоздики пахнут пряно.

Сладкозвучный птичий хор

Оглашает песней бор:

– Ладо! Ладо! Ляна! Ляна!

Вот идут на пир соседи,

Извещенные заране:

Косолапые медведи,

Белки, волки, лоси, лани;

И спешит на свадьбу к Ляне

Все, что странствует в лесах,

Что порхает в небесах.

Гости ей несут подарки:

Алых лилий ворох яркий,

Цвета утренней зари;

Спелых ягод янтари

И, взамен жемчужной зерни,

Капельки росы вечерней;

В два ряда на стебле трав

Ожерельем нанизав,

Косынзяне преподносят

И принять на память просят.

На ветвях везде видны

Свистуны и певуны.

Рады наши музыканты

Проявить свои таланты.

Песня грянула – и вот

Закружился хоровод!

Из толпы нарядной свиты

Жениха – богатыря

Вышел, хмелем весь обвитый,

Сам Пэкала знаменитый,

Прибаутки говоря:

– Добрый день гостям богатым,

Дружкам, сватам, провожатым,

Всем привет на много лет,

Никому отказа нет!

У меня в руке поднос —

Я невесте в дар привез

Удивительную шаль,

Поглядите – мне не жаль!

Уж такой чудесной шали

Вы, конечно, не встречали

Да и встретите едва ли.

Шаль прозрачна, как хрусталь,

Ткал ее волшебник здешний

Из пурпурной зорьки вешней;

С двух сторон у ней тесьма,

Вся из радужной парчи,

А по краю бахрома —

Солнца яркие лучи!

Ух, какая здесь жара!

У меня дыханье сперло.

Промочить сухое горло

Мне уже давно пора.

Я вино в заздравной чаше

Из литого серебра,

Что струи днестровской краше,

Выпью за здоровье ваше!

Верь-не верь, честной народ,

Довелось неделю мне

К вам на свадьбу, на коне,

Ехать задом наперед.

Потерял мой конь чубарый

По дороге шаровары,

Мне пришлось в теченье дня

В камышах торчать без толку,

Взять иголку втихомолку,

Шить из облачного шелку

Шаровары для коня!

Сшил я шаровары эти,—

Наливайте-ка по третьей!

Потерял мой конь подкову,

Кузнеца я вмиг позвал,

Тот не ногу подковал,

Не копыто, – верьте слову! —

Он подкову подхватил

И ко лбу приколотил;

Добрый конь мой по траве

Заскакал на голове.

Я пешком уйти решил

Подобру да поздорову!

Верь-не верь, честной народ,

Горы перешел я вброд,

По небу шагал везде,

Плыл в каруце<sup>[29]29
   Каруца –  молд. арба, телега, повозка.


[Закрыть]</sup> по воде

Через пропасти и мели,

Через рощи и луга,

Словно в мягкой колыбели,

Делал в день я три шага.

Я весьма проворный малый,

Что ни день, то беготня,

Но хозяин мой, пожалуй,

Попроворнее меня!

Просыпается с рассветом,

И, едва прогонит сон,

Необутым, неодетым

До полудня бродит он

И умыться забывает.

В полдень ноги обувает

И до сумерек зевает,

В полночь кушму надевает,

Пояском обвяжется,

Девушкам покажется!

Он хотел прибыть сюда,

Но одежда вся худа,

И рубаха – вот беда!—

Не годится никуда:

Порвана повсюду в клочья,

Здесь ничем не мог помочь я!

Десять медведей подряд

Ищут место для заплат.

Ну, налейте по четвертой!

Ведь жених наш – парень тертый,

Несказанно он хорош!—

Узкоглазый, словно еж,

Дыбом волосища,

А на лбу усища,

Острые, как вилки;

Уши на затылке,

Он кривой, он косой,

Пляшет на руках босой,

Кушму носит на ступне!..

Ты не верь, царевна, мне.

Все, что я сказал, – вранье,

Измышление мое.

Вот и солнце низится,

Вот и вечер близится,

Скоро к нам жених придет,

Ох, Пэкале попадет!

Где моя большая кружка?

Хо-хо-хо, да ха-ха-ха!

Вышел Чубэр, старший дружка

Фэт-Фрумоса, жениха;

С белым полотенцем чистым,

С круглым хлебом золотистым,

Что из солнца испечен;

Подошел к невесте он,

Низко-низко поклонился

И с приветом обратился;

– Фэт-Фрумос тебе, царевна,

Свой подарок шлет, любя!

Чудо-подвиги вседневно

Совершал он для тебя.

Сколько он добра поныне

Сотворил с давнишних пор,

Знают только сокол синий

Да гайдуцкий шестопер.

Он прошел моря и реки

И гранитные хребты,

И должна теперь навеки

Стать его женою ты.

Но отдай герою, Ляна,

Руку нежную твою

Не за то, что постоянно

Побеждал он всех в бою,

Не за то, что, витязь гневный,

Лил в сраженьях вражью кровь.

Нет! За то, что вновь и вновь

Нес к ногам своей царевны

Молодой порыв душевный

И бессмертную любовь!

По густой траве атласной,

По ковру гвоздик и роз

Молча подошел к прекрасной

Косынзяне Фэт-Фрумос.

Подошел и рядом стал,

Сжал ей пальчики едва

И тихонько прошептал

Еле слышные слова,

Полные любви и ласки.

Расчудесных слов таких,

Что промолвил ей жених,

Не прочесть и в лучшей сказке!

Слышишь? – Свадебные песни

Раздаются по дубраве!

В целом свете нет чудесней,

Ни звончей, ни величавей.

Звуки хоры в чаще льются,

Разгулялась басмалуца[30]30
  Басмалуца – национальный молдавский танец.


[Закрыть],

И гудит веселый гром,

Полный радостного пыла,

На венчаньи, где отцом —

Посаженным —

Солнце было!

Дышит счастьем пир венчальный,

Лишь пастух сидит печальный,

Мысли – все одни и те ж…

И, звеня стеклом бокала,

Говорит ему Пэкала:

– Нос не вешай, Андриеш!

Песни пой, шути да смейся,

Буйной пляской душу тешь

И на лучшее надейся!

Мы, друзья твои, – с тобой

В счастье и беде любой.

Верь, что ты отплатишь вору,

Что Лупара и Миору

Ты отыщешь, наконец,

И вернешь своих овец.

Тот, кто верен истине,

Доплывет до пристани!

Глянул Андриеш на склон

И опять увидел он:

Бродит стадо по траве

С Миорицей во главе,

И, зарей освещено,

Серебром блестит руно.

Мальчик радостно вздохнул,

Жадно руки протянул,

Но внезапно все пропало —

Косынзяна, Фэт-Фрумос,

Миорица и Пэкала,

Вороха цветущих роз

И толпа гостей нарядных.

Вместо них – нагой утес,

Небо в тучах непроглядных,

Низкое, как свод тюрьмы;

Резкий ветер что есть силы

Гнет безлистый куст унылый,

А вокруг, средь полутьмы,

Обнаженные холмы,

Словно древние могилы.

Вскрикнул бедный пастушок

И проснулся…

Там, у ног,

Змеи выставили жала,

Бездна грозная зияла,

А за ней гора стояла,

Из каменьев сложена,

И о помощи она

Андриеша умоляла,

Глухо плакала, стонала…

Перед пропастью бездонной

Замер пастушок смущенный;

Что придумать – непонятно,

Не вернуться же обратно!

Но летающий ковер

Сам затеял разговор,

Распрямясь пред Андриешем:

– Вижу, ты попал в беду

И шагать не можешь пешим

По змеиному гнезду.

Выход я тебе найду.

На меня садись, пастух,

Мы вспорхнем с тобой, как пух,

Я тебя перенесу

Через пропасть на весу!

И они на самом деле

Бездну вмиг перелетели.

Заколдованный ковер

Опустился между гор

И сказал – Не в силах дале

Я лететь сквозь облака.

Крылышки мои устали

И не держат седока,

Изнемог я в душной мгле,

Воздух тянет вниз, к земле!

И побрел пастух усталый

На ребристый горный склон,

Под его ногами скалы

Издавали тихий стон,

Умоляя мальчугана:

– Мы раздеты догола,

Наши бедные тела

Где ни тронь – сплошная рана.

Здесь ведь каждая скала

Прежде витязем была;

Вихря, злобного тирана,

Властелина Царства Тьмы,

Низложить хотели мы,

Но колдун, проклятый бес,

В скалы превратил героев,

Гору из камней построил

Высотою до небес.

И теперь мы стонем, плачем,

Услыхав твои шаги.

Будь же нашим братом младшим,

Не топчи нас, помоги!..

И сочувствием горячим

Мальчик скалам отвечал,

Он им помощь обещал

И походкой торопливой

Осторожно между скал

В Черный Дол спускаться стал…

Перед ним поток бурливый

Необъятной ширины.

Из-за пены белогривой

Берега едва видны.

Как пройти через поток?

Дунул мальчик на Восток,

И в одно мгновенье ока

С лучезарного Востока

К Андриешу прилетел

Юный ветер Войошел.

Прилетел, но еле дышит,

Крыльями едва колышет,

Тихо шепчет:

– Я больной,

Сам не знаю, что со мной.

В этих облаках унылых

Я нести тебя не в силах.

Балтарец примчался грозный

И умелою рукой

Начал строить мост морозный

Над стремительной рекой.

Покорившись мудрой силе,

Улеглось кипенье вод,

Волны пенные застыли,

Превратясь в прозрачный лед —

Открывая путь вперед.

Балтарец, могучий брат,

Хоть и был холодноват,

На прощание сурово

Вымолвил такое слово:

«Этот горный кряж огромен,

Ты до черных до хоромин

Скоро должен добрести,

Но, пастух, учти, в пути

Ждут тебя еще преграды.

Впереди лежит, бурлив,

Ледяной морской залив.

Там ревущие громады

Стервенеющих валов

Страшный приняли улов:

Столько растворили соли,

Что вовек не смогут боле

Ни застыть, ни замереть,

Будь же осторожен впредь —

Даже и на зло врагу

Я волну того залива,

Что безумна и гульлива,

Заморозить не могу!

Как пройти его, малыш?

Ты уж сам сообразишь!

Там живет всегда один

Сфармэ-Пятра, исполин,

Он стоит на берегу,

Изогнувшемся в дугу,

Непомерным жаром пышет,

Через ноздри шумно дышит,

Он рассорился с людьми.

Горстку холода возьми —

От меня гостинец малый:

Пригодится ведь, пожалуй».

И пастух пошел вперед

По стеклу замерзших вод,

Вдоль поверхности зеркальной,

По мосту из хрусталя.

Перед ним лежит земля,

Край бесплодный и печальный,

Где цветы без лепестков,

Стебли бурых трав сожженных

Разостлались меж кустов

И деревьев обнаженных.

И, вселяя в душу страх,

Порасселось на буграх

Коршунье, задравши к тучам

Клювы, что подобны крючьям.

В тучах пробуравив лаз,

Из-за дымных гор несмело

Выглянул бродячий глаз

Кэпкэуна – и тотчас

Над равниной свет погас,

Небо сразу почернело,

Воцарилась тьма и тишь,

Ничего не разглядишь!..

Но тогда чабан спокойный

Вынул флуер из мешка,

И возникли звуки дойны

Под руками пастушка.

Дойна крепла без предела,

С каждой трелью все звончей,

И на песню прилетела

В блеске радостных лучей

Дона – к молодому другу,

Солнцем озарив округу.

И, увидев этот свет,

Мальчик двинулся вперед.

Ведь пути другого нет,

Если мужество зовет!

Вид кругом – мороз по коже.

Вдоль кремнистых бездорожий

Поспешает пастушок:

Здесь ни тропок, ни дорог,

Только сморщенные кряжи,

Небеса, чернее сажи,

Холод, ветер ледяной —

И травинки ни одной,

Только снег да грубый щебень,

Да щербатый скальный гребень.

Лишь на самых дальних склонах,

Скудно светом озаренных,—

Видно: из-под низких туч

Ручейки сбегают с круч,

В миг, неведомо какой,

Вдруг становятся рекой

И цепочкой водопадов

Отметавшись и отпрядав,

Выйдя на простор долины,

В путь уходят – плавный, длинный.

Там зеленые леса,

Голубая полоса

Речки, ивы – слева, справа,—

Мчатся бревна лесосплава,

Может, зренье не в порядке?

Что за речки, что за кряж?

Впрочем, это все – мираж.

А с миражей – взятки гладки:

Лишь приблизишься – беда,

Все исчезнет без следа.

Андриеш подходит ближе —

Все исчезло: всюду там

Скопище бугров и ям,

Топкой грязи, смрадной жижи, —

Ни реки, ни струйки даже —

Уж какие тут пейзажи!

Знать, из парня выйдет толк!

Ведь его любовь и долг

Заставляют к цели, к свету

Топать сквозь трущобу эту!

Ох и тропы! Ох и схватки!

Этот путь – такой несладкий, —

Утомительный, некраткий

И до крайности негладкий —

Должен он к концу прийти!

…Не видать конца пути —

Хоть увидеть бы не худо.

Все же не видать покуда.

Как еще дороги лягут!..

Взрослым стал подпасок за год,

Хоть итог такой не плох —

Но… один чертополох

Да рубины волчьих ягод —

Это вся его награда,

А найти – то нужно стадо!

…Вот гора пред ним гранитная,

Мрачная и монолитная.

Андриеш не без труда

На гору полез – туда,

Где ни тропки, ни следа,

Ни орлиного гнезда —

Только скальная гряда!

Он скользит на косогоре,

Но назад – ни на вершок!

Зорко смотрит пастушок

И высматривает море.

Вдалеке, возле холма,

Будто расступилась тьма:

Виден холм второй, живой —

Он с ногами, с головой,

Подвывает он, топочет,

Горный кряж разрушить хочет.

Вот присмотрит на углу

Подходящую скалу,

И, рассудку вопреки,

Разломает на куски:

Уж как сможет – на два, на три.

Это – страшный Сфармэ-Пятра!

Ничего кругом не слышит,

Раскаленным паром дышит,

И вокруг него недаром

Снег кипит горячим паром,

Всё туманом пеленая,

Точно баня там парная.

Съехал Андриеш в долину,

Ободрав о камни спину.

Всё осколки да щебёнка —

Невеселая сторонка!

«Великан, сойди с пути

На прохожих не пыхти!» —

Крикнул Андриеш без страха.

Бросил великан с размаха

Камень и промолвил тяжко:

«Брысь отсюда, таракашка!»

И опять, в жару немалом,

Возвратился к черным скалам,

Вновь ломать их стал со злобой

И ретивостью особой.

Пастушонок же тогда

Понял: тут, видать, беда,

Спорь с колоссом иль не спорь

У него, как видно, хворь!

Озаботясь не на шутку,

Вынул из котомки дудку,

И туман долины знойной

Огласился чистой дойной!

Великан оторопел,

Бел от страха стал, как мел.

Вздрогнул – видно, не впервой

Слышит дойну, – и челом

Вдруг поник каменолом,

Словно человек живой!

Он не то чтоб зачарован,

Но к сраженью не готов он,

И, возможно, вероятно,

Великану песнь приятна.

Он ведь даже и без злости

Поломал бы парню кости:

Утихают боль и злость,

Коль в мученьях воет гость!

Взять бы этого нахала

(С остальными так бывало)

Оборвать за лапкой лапку,

Скомкать бы его, как тряпку,

На него дохнуть огнем,

На заблудшего придурка,—

То-то запечется шкурка

Славной корочкой на нем!

Отчего б не сделать так?

Медлит великан-чудак,

Он встревожен не на шутку,

Слушает пастушью дудку,

Не спешит обрушить месть,

Тих и благостен невесть

Отчего, скажи на милость,

Что с крушителем случилось?

Звонкой дудки волшебство

Укротило, знать, его!

Видно, о родимом доме

Брезжит память в камнеломе:

Песнь родимого села

Так же бы звучать могла!

На валун присел верзила.

Дойна в воздухе скользила, —

Великан притих, примолк:

Видно, в дойнах знает толк!

Рот раскрыл от изумленья,

Жаром дышит на каменья;

Раскаляясь добела,

Лавою течет скала, —

Бедный, видно, невиновен,

Что пыхтит, как сто жаровен,

Что живет, внутри храня

Клокотание огня!

Так недолго перегреться.

Андриеш поспешно – шасть!—

Взял гостинец Балтареца

И гиганту сунул в пасть

Тот гостинец превосходный —

Это воздух был холодный!

Ох, и ловок же пастух,

Словно в цирке иль в театре!

И огонь у Сфармэ-Пятры

Тут же в животе потух!

Безо всяких докторов

Тут же стал гигант здоров!

А пастух, на великана

Глянув, понял: как ни странно,

Он, конечно, несуразен,

Но совсем не безобразен!

И промолвил он: «Привет!

Жалоб, я надеюсь, нет?

В холодке тебе не плохо?»

«Кто ты, странник, кто ты, кроха?»

«Я не жулик и не плут,

Андриеш меня зовут,

Не пыхти-ка ты со зла,

Мама имя мне дала…»

И внезапно… Ой, да что же?

Вдруг по великаньей роже

Потекли потоки слез,

Будто зарыдал утес.

И любому сразу видно —

Великану больно, стыдно!

Не ошибка ль? Что с верзилой?

Слезы с непомерной силой

По щекам, от пыли серым,

Льются, будто водопад,

Слезы горькие скользят,

Каждая – в арбуз размером!

Видно, вспомнив о былом,

Вопросил каменолом,

О своей всплакнув судьбе:

«Говори: чего тебе?»

«Я за черную гряду

К Замку Черному иду!»

«Бей его землетрясенье!..»

Видно, великан в волненье,

Видно, ярость в нем пришла

Чувству слезному на смену:

Тяжким кулаком со зла

Бухнул в каменную стену,

И взволнованно тотчас

О себе повел рассказ,—

Как не выболтать тоску

Вот такому пареньку,

Что тебя не только спас

От болезни, но и даже

Для отмщенья рати вражьей

Копит силы про запас?

Проклинаючи судьбу,

Сфармэ-Пятра начал повесть:

Хоть за страх, но и за совесть

Камни на своем горбу

Раньше Вихрю он таскал:

Тяжкие обломки скал

На гору катил без счета,

Строил стены и ворота,

Строил башни и валы

Из больших кусков скалы.

Не роптал он, не ворчал,

Тяжестей не замечал,

Сколько скал он своротил

К славе Черного Сиятельства!..

Лишь в одном строптивым был —

Не терпел он издевательства.

А хозяин, захмелев,

То сорвет на парне гнев,

То, родню зазвавши в гости,

Просто так, совсем без злости,

Лишь для смеху, просто так

Повелит: сгрызи, батрак,

Этот камень, и другой,

Кушай, мальчик дорогой,

Кушай, а не то – смотри!..

Без остатка все сожри!

Парень давится, но ест

По скале в один присест;

Черный Вихрь еще подбросит —

Мол, батрак добавки просит.

Рядом с ним, на парня глядя,

Ржет его драконий дядя,

Ржут его драконьи тети,

Ржут, восторга не тая,

Все драконьи кумовья,

Вся родня драконья в слёте!

Но опасен смех такой:

Коль о гордости людской

Может тут возникнуть речь —

Шутки лучше поберечь!

Вихрь велел однажды спьяну

Съесть – для шутки – великану

Сразу десять скал гранитных,

Угловатых, монолитных,

Вот мол, парень, вот мол, витязь

Гости-гости, веселитесь!

Сфармэ-Пятра возроптал,

Веселить гостей не стал,

Отказался камни есть —

Но его настигла месть

В тот же миг: драконы в злобе

Разъяренно, сообща

Сухо крыльями треща,

Подступили, и в утробе

У него огонь зажгли —

Мол, теперь поешь земли,

Да огонь, мол, потуши —

Словом, парень, попляши.

С той поры и день и ночь

Камни стал гигант толочь

И весь день (зачем – невесть)

Грубый щебень жадно есть,

Только пламя всё не гасло —

Щебень для него – как масло.

Великан для образца

Взял скалу – и без усилья

Раздробил щебенкой, пылью

И развеял до конца,

И рассказ продолжил свой:

«Отомстивши мне с лихвой,—

Парень, от тебя не скрою,—

Вихрь умчался той порою

Далеко, как никогда.

Часто он крадет стада

У людей.

За жертвой новой,

Черной злобой окрылен,

Полетел в долину он,

Что зовется Трехручьевой…»

Андриеш воскликнул: «Как?

Говоришь, помчался враг

Прямо в край родимый мой?

Это он закрыл все тьмой,

Много погубил людей,

Усыпил меня, злодей,

И умчал под небеса

Стадо все мое и пса,

И любимую сестрицу,

Дорогую Миорицу?!

В этом вся моя беда!»

«Я видал ее тогда…»

«Миорицу?»

«Точно, да:

Вспоминаю, как сейчас,—

Черный Вихрь в тот самый раз

Запер стадо в подземелье,

А меня швырнул в ущелье,

В эту пропасть, в этот гроб,

В этот гиблый ящик, чтоб

Я, строптивец непокорный,

Грыз гранит подошвы горной,

Чтоб не отдыхал ни дня

И дышал рекой огня.

Я хоть пленник, да не связан,

Выход я найти обязан,—

Горный кряж я продолблю

И злодея погублю!»

«Вижу, бедный мой герой,

Ты безумен: за горой

Есть дорога, но она

Не туда обращена!

Та же, что нужна, на горе

Пролегает через море…»

«Ну, тогда совсем беда.

Здесь ни брода нет, ни льда:

Ох, по этим по глубинам

Не пройти нам, не пройти нам…»

«Сфармэ-Пятра, погоди:

Раз уж море впереди,

Будь же, великан, героем:

Мы с тобою мост построим!»

Отыскал

Груду скал

Исполин,

Из долин

Натаскал

Валунов.

Способ – нов:

Натащив,

Стал в пролив

Их метать;

Ни дать, ни взять

Возникают острова —

Есть у парня голова!

Остров к острову встает

Посреди бурлящих вод,

Пусть волна идет врасхлест —

Будет мост,

Будет мост!

Горный кряж гигант калечит,

Скалы прямо в море мечет.

Андриеш валун наметит —

Делом исполин ответит:

Размахнется им и бросит —

Даже отдыха не просит!

И огромная дуга,

Упираясь в берега,

Возникает средь воды

Гребнем каменной гряды.

С каждым мигом все прочней

Хоть обоз кати по ней!