Текст книги "Андриеш"
Автор книги: Емилиан Буков
Жанр:
Детский фольклор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Золотоволосой,
И в урочный срок
Бач ее нарек
Яблоней-Фрумосой.
Нет, не яблоки на ней —
Розовые щеки!
Нет, не ствол, что всех стройней,
Выпрямился из корней —
Тонкий стан высокий!
Расцвела она не зря
У Богяна мудрого,
И, за ласку одаря,
Родила богатыря:
Сына темнокудрого
И с глазами, как заря,
Удалого молодца,
Сердцем в мать,
Лицом в отца.
Был наш край прославлен им!
И прозвала сына
Добрая Долина —
Фэт-Фрумосом Яблонным.
Но с недавних пор
Из-за хмурых гор,
Из-за голых скал
Прилетать к ним стал,
Злобный и громадный,
Змей Балаур жадный.
Семикрылый, семиглавый,
Весь народ он съесть готов!
Страшен взор его кровавый,
И полны отравой
Семь его хвостов.
Пасти широки,
Яд стекает с жал,
И торчат клыки:
Каждый зуб – кинжал.
Лапою когтистою
На пологий склон
Яблоньку ветвистую
Повалил дракон
И чешуйчатым хвостом
Раздавил ее потом.
На Балаура с мечом
Вышел Бач бесстрашный,
Но дракону нипочем
Драться в рукопашной!
Был Богян для боя стар;
Хоть сражался неустанно,
Грянул яростный удар,
Зазияла рана —
Змей убил Богяна…
С неба синего тогда
Пала синяя звезда.
Эту светлую звезду
Поднял Фэт-Фрумос в саду,
Укрепил на лбу своем;
С тех времен молва живая
Говорит везде о нем,
Звездоносцем называя.
Годы мчались:
Фэт-Фрумос
Хорошел, мужал и рос.
Он весну двадцатую
Встретил – золотую,
Пахнущую мятою,
Светом налитую!
Этот год любовь принес —
Повстречался Фэт-Фрумос
Со своей желанной,
Ляной Косынзяной.
Весела она была,
Будто яблоня бела,
Будто яблоко румяна,
Ляна Косынзяна!
Звонким щебетом щегла
Пела постоянно.
И, услышав этот звук,
Пробуждался каждый луг,
Роща каждая цвела,
Каждая поляна!
Говорливому ручью,
Дойне чабана,
Душу вещую свою
Отдала она.
Научила петь свирель,
Дудочку бузинную,
И вплела призывный хмель
В песню соловьиную.
Эх, житье-бытье!
Видно, счастье – впрок!
Целовал ее
Легкий ветерок.
Спорил ключ студеный
С легким ветерком,—
И дубы, и клены,
Каждый лист зеленый
С нею был знаком.
Травы на лесных полянах
Посылали ей привет:
Платье светлое – в тюльпанах,
А в косичках – маков цвет.
В мире песен всех чудесней
У нее была своя.
И ее веселой песне
Вторил голосок ручья.
Ночь брела по селам,
Навевая сны,
Вдаль струясь по долам
Серебром луны.
Все же, как ни странно,
Было спать невмочь,
Потому что Ляна
Озаряла ночь.
И когда, средь вешних роз,
Ночью несказанной,
Повстречался Фэт-Фрумос
С Ляной Косынзяной,—
Просияла, как звезда,
Фея песен – Ляна,
Полюбила навсегда
Сына Бач-Богяна.
Но проклятый Семихвост
Напустил на нас туману
И похитил Косынзяну…
С той поры из тайных гнезд,
Из разбойничьих чертогов
И своих драконьих логов
Он шипящих гадов шлет,—
Обитателей болот,—
Чтобы завладел долиной
Род Балаура змеиный.
И пошли со всей страны
Гайдуки да чабаны,
В их отряде славном
Фэт-Фрумос был главным.
Он поныне день-деньской
Полон горькою тоской,
Бродит с ятаганом
По лесам туманным,
По степям-полянам,—
Ищет всюду: где же Змей?
С ним сразиться хочет,
Для семи драконьих шей
Семь клинков он точит…
Так закончил дед рассказ.
Наступил вечерний час.
За горой закат погас,
И густая, теневая
Протянулась полоса,
Постепенно закрывая
Отдаленные леса.
Сквозь прозрачный сумрак синий
Звезды первые видны,
И везде, по всей долине,
С песнями шагают к стыне
Молдаване-чабаны,
И стада овечьи с ними…
Смеркся день. Уже темно.
Лишь мерцает в сизом дыме
Серебристое руно.
Вот сгрудились на опушке
Матки, ярочки-резвушки
И ягнята-малыши.
Время спать.
В ночной тиши
Слышен самый слабый шорох.
Подле стыны пастухи,
Навалив огромный ворох
Сучьев липы и ольхи,
Коротают в разговорах
Вечер трудового дня,
Разместившись вкруг огня,
Словно близкая родня.
И пошла у них стряпня!
Смех звенит, беседа льется.
Пир – на славу! Пей да ешь!
Но молчит и не смеется
Одинокий Андриеш.
Мальчик терпит еле-еле,
Ноет сердце пастушка:
Он своей заветной цели
Не успел достичь пока…
Как забудешь об отаре?
Об отчаянном Лупаре?
О сестрице – Миоаре?
Цель, как прежде, далека.
Кулаки до боли сжав,
Андриеш вскочил стремглав,
Крикнул громко:
– Где же, где же Фэт-Фрумос?..
И в тот же миг
Пробудился.
Ветер свежий
Ласково к нему приник.
Над холмами на востоке
Расплескал свои потоки
Бледно-розовый рассвет.
Степь туманна и пустынна,
Ни костра, ни стада нет.
Чабаны, овчарки, стына,
Бач – усатый, строгий дед, —
Луг и Добрая Долина
Были только странным сном,
Скрылись в мареве ночном…
Где же Фэт-Фрумос? Быть может,
Он как брату мне поможет!
Но пред взором пастушка —
Неоглядно широка
Даль степей. Да облака
Бесконечно длинной цепью
Проплывают по над степью,
Словно белые гурты,
В дымке, у земной черты.
Вот одно из них похоже
На взлохмаченного пса,
Рядом с ним – чабан прохожий,
Черноусый, смуглокожий…
И еще одно плывет
И меняет облик дивно,
Превращаясь непрерывно
В хату, в мельницу – а вот
Всей, до черточки единой,
Трехручьевою Долиной
Разом застит небосвод.
Вдаль плывет, пути не зная,
Исчезает за межой,
Милый край напоминая
Пастушку: земля родная
В небе над землей чужой.
Смотрит, смотрит в небеса
Андриеш… И на тропинку
Молча уронил слезинку.
И тотчас же из земли
Сотни стеблей проросли,
И меж листьев лопуха,
В теплой молодой дернине,
Начал бить источник синий,
Окликая пастуха:
– Андриеш! Я Бык-Бычок,
Старого Днестра внучок,
И от всей семьи речной
Я отвечу на вопрос,
Расскажу, где Фэт-Фрумос,
Если ты пойдешь за мной!
* * *
И пошел пастух счастливый
За речушкой говорливой
И прозрачной, как хрусталь,
В зачарованную даль.
Даль! Твоей свободной шири
Есть ли где пределы в мире?..
Вдоль потока долгий срок
Брел долиной пастушок,
И привел Бычок проворный
Чабана к подошве горной.
Здесь в сторонку он свернул
И сказал: – Круты дороги
Через гребни и отроги!
Сквозь гранит мне нет пути,
Не пробиться, не пройти,
Надо прежде подрасти!
Пробираясь к трудной цели
Через горный перевал,
Девять каменных ущелий
Наш скиталец миновал
И за пропастью десятой
Увидал издалека
Лес огромный и зубчатый,
Подпиравший облака.
Необъятная дубрава
Простиралась величаво,
Закрывая свод небес
Листвяною шапкой хмурой,
Будто шкурой черно-бурой.
Это был Орхейский лес…
Зорко вглядывались в дали
Исполинские дубы
И стояли, словно ждали
Лязга закаленной стали,
Грома боевой трубы.
И царил в лесу такой
Удивительный покой,
Что казалось – от начала
Ни одной души людской
Эта чаща не встречала,
Что поныне с первых лет
Речь людская не звучала,
Не пролег и малый след,
Не бывало здесь вовеки
Ни тропы, ни лесосеки;
Лишь стволы дубов – сплошной
Непролазною стеной.
Но звучал в разлатых кронах,
Сединой посеребренных,
В мощных сучьях оперенных,
Устремленных в небосвод,
Гомон странный, голос тайный,
Будто средь листвы бескрайней
Песня издавна живет.
Из глубин дремучей чащи,
Что-то глухо говорящей,
Шепчущей самой себе,
Веяло родным наречьем,
Вечным словом человечьим,
Призывающим к борьбе!
Вот один из великанов,
Словно ото сна воспрянув,
Ветви поднял, сам привстал,
Желудями забряцал
И, тряхнувши гривой львиной,
Затянул напев старинный:
– Эх, ты шашка, моя шашка!
Ты молчишь, сестра-бедняжка?
Скучно, знать, в углу стоять,
Почернела рукоять…
Отчего вздыхаешь тяжко?
У ножон сломалась пряжка
Или верное твое
Затупилось острие?
– Рукоять-то золотая,
Только пыль на ней густая!
Кромка ровная остра,
Только я сама стара!
Сотни лет стою без толку,
Позабыли про меня…
Хоть бы раз увидеть холку
И развихренную челку
Богатырского коня!
Потускнел мой стан упругий.
Хоть бы раз еще с собой
Всадник в кованой кольчуге
Взял меня в кровавый бой!
Пусть герой, повитый славой,
Вырвет шашку из ножон,
Пусть хоть раз клинок мой ржавый
Будет снова обнажен!
Я, игрушкой бесполезной
В ожидании стою,
Чтоб гайдук рукой, железной
Стиснул рукоять мою!
Чтобы сызнова могла я
Показать былую стать,
Синим пламенем пылая,
Молодая, удалая,
Над врагами засвистать!
Чтобы крепнул год от году
Воскрешенный мой клинок
И восставшему народу
Воротить свободу мог!
Замолчал певун косматый,
Но вослед за ним второй
Великан молодцеватый
Выступил из мглы сырой;
Подбоченясь ветвью гибкой
И тряхнув листвою зыбкой,
Дрогнул с головы до пят
И завел на древний лад:
– Буздуган[19]19
Буздуган – палица, булава.
[Закрыть], мой верный друг,
Боевая палица!
Лишь взмахну тобою вдруг
Да как выпущу из рук,—
Все холмы гудят вокруг,
Враг на землю валится!
Эх, бывало, мы вдвоем
По витой тропинке
Странствуем в лесу моем,
Встречных супостатов бьем
В честном поединке!
Был немалым наш улов
И в открытом поле!
Сотни вражеских голов
Мы с тобой, без лишних слов,
В битвах раскололи!
К звездам я тебя кидал,
Ввысь, навстречу бурям.
Ты дробил цепей металл
И решетки тюрем.
Но тебя в свои края
Враг унес лукавый,
И теперь остался я
Без гайдуцкой славы!..
Дуб затих, но тут же третий
Вскинул ветви, словно плети,
И, невнятно прохрипев,
Затянул иной напев:
– Лист зеленый, стань на страже,
Спрячь меня в родной тени,
От лихой погони вражьей,
От облавы охрани!
Я в дубраве тиховейной
Починю замок ружейный,
Наточу я боевой
Ятаган тяжелый свой,
Заседлаю вороного
Бурногривого коня
И помчусь на битву снова
Из убежища лесного!
А покуда – спрячь меня,
Лист зеленый, лист дремучий,
Верный друг, товарищ лучший!..
Андриеш средь глухомани
Продвигался, как в тумане.
Вязнут ноги пастуха
В колтуне седого мха.
Вдруг замшелые дубы
Разом встали на дыбы,
Корни из земли рванули,
Зычно песни затянули
И пустились в общий пляс
Хороводом шумнолистым
С громким криком, гулким свистом…
Тысячи зеленых глаз
Светятся над Андриешем.
Что им надо, этим лешим?
У деревьев не суки,
А каленые клинки —
Замахнулись наготове,
И не листья там, а брови
Разлохматились вверху,
Угрожая пастуху:
– Гей, чабан! Лети вперед,
По-гайдуцки, прямо в сечу!
Ведь победа не придет,
Надо к ней спешить навстречу!
И под этот слитный гром,
Раздававшийся кругом,
Пастушок что было мочи
Смело кинулся бегом.
По дубраве прямиком
Мчался он и дни, и ночи.
Но пред ним из чащи темной
Вдруг явился дуб огромный
И простой, невероломной
Речью встретил пастушка,
О беде его проведав,
Словно песней славных дедов
Усладил издалека.
Он погладил веткой-пальцем
Пастушка по рукаву,
Чтобы бодрость со скитальцем
Пребывала наяву,
Чтоб не дрогнул в час унылый
Пастушок в бою, в борьбе,—
Дуб делился древней силой,
Что века хранил в себе.
Молвил властелин лесной:
«Каплю силы земляной,
Пастушок, возьми с собою,
Смелым будь, готовься к бою
И борись за край родной!
И когда сойдутся тучи,
Черные наступят дни,
Лес широкий, лес дремучий
Добрым словом вспомяни.
И тогда вдогон, в дорогу
Лес пошлет тебе подмогу, —
В бой пойдет наш гордый род.
Чем бы жизнь ни пригрозила,
Знай – с тобою наша сила.
Андриеш, иди вперед!»
Ровно семь ночей и дней
Меж стволов, среди корней,
Не щадя последних сил,
Андриеш бежал, спешил,
И восьмою зорькой ранней
Очутился на поляне
У лесной опушки.
Вдруг
Видит – перед ним гайдук
В шитом золотом долмане[20]20
Долман – гусарская военная форма.
[Закрыть],
С длинностволкой на ремне
И в мерлушковой[21]21
Мерлушка – выделанная шкурка ягненка.
[Закрыть] красивой
Серебристой кушме сивой,
Сам – на вороном коне,
Аргамаке-скакуне
С пышною, волнистой гривой:
– Стой, чабан! Куда идешь?
Что тебя по дебрям носит?
Или пули в сердце ждешь,
Или шея сабли просит?
– Добрый витязь, не спеши,
Не губи моей души!
Мне дорогу показали
И в дремучий лес послали
Говорящие дубы.
Там земля под ними гнется
И округа вся трясется
От их пенья и гоньбы!
– Не дубы взметнули ветки,
Как разящие клинки,—
То герои, наши предки,
Удалые гайдуки,
Что под знаменем свободы
В незапамятные годы
За народ родной земли
В здешних дебрях полегли.
А теперь, мой мальчик, смело
Ты свое поведай дело.
Что за горькая беда
Привела тебя сюда?
Оглянулся пастушок:
У костра сошлись в кружок
Храбрецы дубравные,
Кубки пьют заздравные,
Распевают близ огня,
Ладя сабли и чиня
Ружья неисправные.
И один из них слегка
Усмехнулся свысока,
Посмотрел на пастушка
И насмешливо сказал:
– Ты, как птенчик, слаб и мал,
Но, отважившись, пролез
В наш угрюмый, старый лес.
Разве ты не знал, что тут
Только сильные живут?
– Нет на свете ничего
Горше горя моего!
В мире целом нет нигде
Равного моей беде!
Черный Вихрь похитил стадо.
Мне сыскать злодея надо
И овец опять вернуть.
Фэт-Фрумос один лишь в силах
Указать надежный путь,
Чтоб спасти овечек милых.
Но в какой же стороне
Фэт-Фрумоса встретить мне?..
– Ты желанием напрасным
Зря томишься, мальчуган!
Фэт-Фрумос на солнце ясном
Свой тяжелый буздуган
Закалил бы, да не в мочь,—
Черный Вихрь, наш враг известный,
Напустил на землю ночь,
Тьмой наполнил свод небесный.
С той поры богатыри
Жгут костры и ждут зари.
Отнял песню Вихрь поганый!
А без песни буздуганы
Не забросишь, хоть умри!
Коль ее никто не сложит,
Буздуган лететь не может…
– Вот она! Я вам принес
Боевую песню эту,
Что собрал по белу свету!
Ты скажи – где Фэт-Фрумос?
Глянул пристально гайдук
И вскричал: – Послушай, друг!
На себя берешь ты много —
Тяжела к нему дорога.
Дерзкий пастушок бродячий!
Две дадим тебе задачи.
Коли выстоишь в борьбе,
Значит путь открыт тебе,
А не выдержишь – прости,
Значит нет тебе пути.
К испытаньям всё готово:
Выбирай коня любого!
Если справишься с конем,
С верховым красавцем ражим,
И удержишься на нем,—
Мы тропу тебе покажем,
Если ж ты, пускаясь вскачь,
Упадешь – тогда не плачь!
Не вдали паслись на склоне,
У студеного ключа,
Не расседланные кони,
Сбруей кованой бренча.
В стороне, у старой ивы,
Над стремительной водой,
Ветроногий, бурногривый,
Ржал могучий Ройб-Гнедой.
– Этот, этот мне по нраву! —
Закричал на всю дубраву
Восхищенный пастушок,
И верхом на Ройба – скок!
(Правда, сердце чабана
Задрожало от испуга,
Как натянутая туго
Зазвеневшая струна!)
Без малейшего усилья
Взвился конь под облака,
Увлекая пастушка.
У колен передних крылья —
Два лучащихся пучка —
Выросли, светясь, как пламень.
Ройб то падал, словно камень,
То взвивался в высоту,
Распластавшись на лету.
Он стрелою мчался мимо
Темных туч и светлых звезд,
А за ним струями дыма
Развевался длинный хвост,
И дождем куда попало
Грива искры рассыпала.
Хлещет ветер чабана.
Андриеш на землю глянул,
Ужаснулся и отпрянул,
Ухватясь за скакуна:
Где-то там внизу видна,
Будто в пропасти без дна,
Лишь сплошная тьма одна.
Ни лесов, ни рек, ни гор
Разглядеть не в силах взор.
А Гнедой все выше мчится,
Как чудовищная птица,
Брызжет яростным огнем,
Дико ржет и жаром пышет.
Андриеш летит на нем,
Сам кричит – себя не слышит.
Все быстрей
Мчит Гнедой
Из ноздрей —
Пар седой.
Ройб взлетает до небес…
Что за чудо?
Вес исчез!
Что за новая игра?
Легче легкого пера
Стало тело пастушково,
Легче пуха, право слово!
Сбросил кушму хлопец – вот
Кушма в воздухе плывет!
Право, чудо из чудес —
Кушма потеряла вес.
В небесах, в просторе стылом,
Всадник в воздухе повис.
Кровь, кипя, бежит по жилам,
Разобраться не по силам,
Где тут верх
И где тут низ.
Чудо новое грядет:
Черным стал небесный свод,
Солнца шар в просторах реет,
Пламенеет, да не греет.
Андриеша страх берет:
Надо ли спешить вперед?
Андриеш уже не рад:
Может, повернуть назад?
Как найдешь надежный путь?
Как коня к земле вернуть?
Наконец, находит взор
Дальние вершины гор.
Ясен путь теперь и прям:
Надобно лететь к горам.
И к земле, к родному дому
Снова путь держать Гнедому.
Смертный холод, не грози!
Снова на коне могучем
Андриеш спустился к тучам,
Видит шар земной вблизи.
Облака скользят клоками,
А над ними, в вышине,
Пастушок за облаками
На стремительном коне.
В холоде пустыни синей
Андриеша и коня
Оковал хрустящий иней,
Как пудовая броня.
Грива – в слитках ледовитых,
И сосульки отросли
На серебряных копытах,
Отвисая до земли.
И Гнедой на этих льдинах,
Будто на ходулях длинных,
По долинам заскакал,
По лесам, по гребням скал…
Облака скользят клоками,
А вверху, за облаками,
В небе чистом, как стекло,
Дышит мальчик тяжело, —
Пальцы холодом свело.
Он промерзшими руками
Уцепился за седло.
Если есть на самом деле
Хоть немного силы в теле,
Собери ее в кулак,
Собери ее во взгляде,
Ибо лишь победы ради
Ты скакал в надзвездный мрак!
Мчишься из небесной дали
С ветром наперегонки!..
Андриеша ожидали
На поляне гайдуки.
Эй, крепись, чабан застывший,
Ведь победа так близка!
Стыдно, реку переплывши,
Утонуть у бережка!
И пастух не оплошал,
Зубы стиснул, пальцы сжал,
И в последний миг с трудом
Удержался на Гнедом!
А скакун уже сквозь тучи,
По ветру кружась, рывком
Падал, словно лист летучий,
Вместе с храбрым седоком
Вниз, к сторожевому стану,
На гайдуцкую поляну.
Сердце бьется – не уймешь!
Но, сдержав упрямо дрожь
И недавний страх скрывая,
Андриеш воскликнул: – Что ж!
Вот прогулка верховая!
Хоть еще б часочек мне
Прокатиться на коне
В беспредельном небе! Право —
Молодецкая забава!
Я и дольше бы летал,
Только бедный Ройб устал!
Удивились гайдуки:
– Этот всадник нам с руки!
Он сумел смирить Гнедого,
Мы его проверим снова.
Слушай, маленький герой,
Вот тебе урок второй,—
Поразмыслить крепко надо:
Догадайся-ка, открой,
Кто из нас глава отряда?
Ждут ответа гайдуки:
Да, задачи нелегки,
Надо их решать с оглядкой,
С осторожною повадкой,
С гайдуками – глаз да глаз!
Очень уж несложно враз,
Встав пред этаким вопросом,
В лужу сесть, остаться с носом:
Мигом попадешь впросак,—
Здесь не справится простак!
Ох, смотри, опасно это —
Не суметь найти ответа,
Не найдешь – пути конец:
Оставайся без овец!
Глянул пастушок в упор —
Удальцы как на подбор,
И казалось, что они
Словно из одной родни:
По глазам друг с другом схожи,
По усам, по смуглой коже,
По убранству, по одёже,
И оружие всё то же.
Нет на них различных знаков,
Отмечающих чины,
Только рост неодинаков,
Плечи разной ширины.
Долго думал пастушок,
Опершись на посошок:
«Как найти ответ желанный?»
И, подумав, попросил:
Ну-ка, бросьте буздуганы
Кверху, сколько хватит сил!
И, вспорхнув над головами,
Над вершинами дубов
Булавы за булавами
Стаей быстрых ястребов
Полетели ввысь со свистом
И пропали в небе мглистом.
А герои на привале
Пели песни, пировали
Или тешились порой
Богатырскою игрой.
Сумерки уже минули,—
Буздуганов нет давно.
Хмурые дубы уснули,
Всюду сыро и темно.
Только сверху шум идет,
Небо тишины лишая,—
Буздуганы длят полет,
Друг за другом поспешая, —
Так Медведица Большая
Лапой по небу скребет.
Отгорел закат багряный,
Птицы больше не слышны…
Лишь тогда-то буздуганы
Стали падать с вышины.
Засновали то и дело
Меж ветвей в ночном часу,
Словно буря загудела
В потревоженном лесу!
Буздуганы все упали,
Их владельцы подобрали.
Только палица одна
Почему-то не видна —
Долго странствует она!..
Гайдуки в молчаньи снова
Сели у костра лесного,
Каждый кинул на траву
Боевую булаву.
Только Чубэр с черным чубом,
Развалясь, лежал под дубом,
Подперев рукой висок.
Был он ростом невысок,
Но широк в плечах и цепок,
Духом смел и телом крепок,
И в заоблачный предел
Он внимательно глядел,
Дожидаясь неустанно
Возвращенья буздугана…
А его все нет и нет!
Гайдуки вокруг костра
Просидели до утра,
О делах минувших лет
Посудачить мастера!
И когда настал рассвет,
Тяжкий буздуган летящий
Промелькнул и рухнул в чаще,
Расколов столетний бук.
– Вот теперь вам назову я,—
Крикнул мальчик, торжествуя,
Чубэр главный здесь гайдук!
Молодцы вскричали звонко:
– Знать, набита головенка
Не соломенной трухой!
Ты отгадчик неплохой,
И наездник ты лихой,—
Победил два раза кряду
И смекалкой и трудом.
Мы за то тебя в награду
К Фэт-Фрумосу поведем!
Коль пешком решил идти —
Мы твои друзья в пути,
Коль верхом не тяжело —
Прыгай поскорей в седло!
Прыгнул Чубэр на Гнедого:
– Ну, давай поскачем снова!
Сядь-ка сзади на коня
И хватайся за меня.
Упадешь – так пропадешь,
К черту в зубы попадешь!
Чубэр свистнул,
Ройба стиснул,
Буздуган могучий свой
Ввысь метнул,
И конь сквозь тучи
Полетел за булавой.
Солнце село,
Вкруг стемнело,
Улеглись дубравы спать…
Ночью звездной
Чубэр грозный
Буздуган поймал опять.
Кинул снова,
И Гнедого
Шлет
В стремительный полет.
Конь, как птица,
В небе мчится
Вслед за палицей вперед!
Тьма редеет,
Ветер веет,
Первый луч пробил туман.
Лишь на зорьке
Всадник зоркий
Вновь метнул свой буздуган.
Над холмами,
Над лесами,
Над скалистою грядой
Пролетает,
Настигает
Булаву скакун Гнедой.
Конь ретивый
В пене сивой,
А гайдук сидит верхом,
Зычным свистом
Голосистым
Заглушая все кругом,
Даже самый сильный гром!
Вдруг под ними,
Словно в дыме,
Меж кремневых диких гор,
Непрохожий,
Непроезжий,
Схожий
С шкурою медвежьей,
Показался хмурый бор.
Как пунцовый
Лист кленовый,
Ройб, кружа, скользнул к земле,
Вниз, к зеленым
Хвойным кронам,
Еле видимым во мгле.
Так в лесистый край пустынный,
В отдаленные долины,
В бор, где бродит Фэт-Фрумос,
Седоков скакун принес.
Вот он, лес —
До небес!
Вот он, бор —
Выше гор!
Строен, крут
Он не зря:
Здесь приют
Богатыря!
Вот он, весь,
Мощь вознес!
Где-то здесь
Фэт-Фрумос!
Вот он, лес
В полный рост —
До небес
И до звезд!
Но, не вымолвив ни слова,
Андриеш, как неживой,
Побелев, упал с Гнедого
Средь полянки моховой.
Но к нему гайдук сурово
Прикоснулся булавой,
Закаленной, боевой,
И, тряхнувши головой,
Андриеш воспрянул снова,
И, в приливе свежих сил,
Мигом на ноги вскочил.
Взвился Ройб, а Чубэр гикнул,
Стиснул конские бока,
И приветливо окликнул
На прощанье пастушка:
– Мальчик, вот моя рука!
Ты найдешь наверняка
Фэт-Фрумоса, вожака!
Хоть задача нелегка
И сложна дорога эта,—
Должен справиться ты сам.
Наш главарь здесь бродит где-то
От заката до рассвета
По ущельям и лесам.
И Дракона-Семихвоста
Он преследует везде,
И на суше, и в воде.
Путь к нему сыскать не просто,
Ошибешься – быть беде!
Здесь любой исход возможен,
Здесь опасностей не счесть,
Здесь ловушки всюду есть,
Будь хитер и осторожен!
* * *
Труден путь для смельчака,
Отдохнуть нельзя пока!
Вслед за палицей вперед!
Не видать еще конца!
Заиграл пастух на дудке,
И, не медля ни минутки,
Вслед за песней зашагал
Меж стволов и голых скал.
Шел то медленно, то скоро
По тропинкам в чаще бора,
Меж дерев – то вниз, то ввысь —
Стежки тонкие вились.
Путь нелегок, путь далек:
«Вот присядь-ка на пенек,
Пастушонок, отдохни»,—
Тихо-тихо шепчут пни.
Но проста его стезя —
Отдыхать ему нельзя!
Так шагал немалый срок
Вдоль кустов усталый странник
И забрел в густой ольшанник,
На развилку трех дорог…
Андриешу невдомек,
Кто б ему сейчас помог
Мудро сделать выбор лучший?
Впереди шипит гадючий
Шевелящийся клубок,
Змеи, толстые, как сосны,
Точат яд свой смертоносный;
Слева, средь листвы лесной,
Крестовик-паук огромный;
Он с быка величиной
И, коварный, вероломный,
Спрятавшись в тени укромной,
Ловит скрытной сетью темной
Кабанов и диких коз.
Справа, за лощиной тесной,
Ароматный луг чудесный,
Уводящий под откос,
Где на шелке трав и злаков
Пламенеют пятна маков,
Полевых гвоздик и роз,
Как бесценные каменья…
И пастух в недоуменьи
Задаст себе вопрос,
Выбирая направленье:
Продолжать ли прямо путь,
Влево, вправо ли свернуть?..
Там, за кручей,
Сбился кучей
Ком гадючий.
Здесь не слаще! —
В грозной чаще
Сплел жилище
Паучище.
Справа сочный
Луг цветочный, —
Видно, мягкий, словно пух…
Растерялся наш пастух.
Легкий путь ведет к несчастью,
Это он слыхал не раз,
Но, опутан страшной властью,
Сам с цветов не сводит глаз.
И кивают средь поляны
Желтый донник, вереск пряный,
И боярышник румяный,
И звенит ручей стеклянный,
Завлекая песней странной…
Андриеш стоит как пьяный,
Широко глаза открыв,
В голове – туман дурманный,
Пастушок ни мертв, ни жив.
Все советы позабыты,
И, откинувшись назад,
Он впивает ядовитый,
Неотвязный аромат.
Вновь мечты его томят
О Долине Трехручьевой,
Где шумит садок вишневый.
Мальчик дремлет наяву,
А лукавый аромат
Льет и льет свой сладкий яд,
Так и манит на траву!
И свою переупрямить
Пастушок не может память.
Шепчет травка: «Здесь, в саду,
Отдохни, пастух, я жду!
Хорошо лежать в тени!
Пастушонок, отдохни!»
Хоть тревога сердце гложет
И ее не превозмочь,
Пастушок уйти не может
От зовущей тропки прочь.
Андриеш идти готов
Лишь по этому пути
И не в силах от цветов
Глаз горящих отвести…
Пастушок шагнул направо:
Там, как пугало для птиц,
Узловато и коряво,
Будто сшито из тряпиц,
Одинокое торчало
На пригорке деревцо:
Ствол – горбат, листва – мочало,
Ветви согнуты в кольцо.
Вдруг он видит – шевельнулись,
Разогнулись два сучка
И тихонько протянулись,
Обнимая пастушка;
– Андриеш, ступай поближе,
Подойди же, подойди же!..
Глядь! Пред ним не деревцо,
А костлявая старуха,
Тело скрючено и сухо,
Пасть от уха и до уха,
Закопченное лицо —
Как печеное яйцо.
Изумился пастушок
И пустился наутек
От столетней этой злючки.
Но бурьяны и колючки
Выросли стеной вокруг,
И пропал цветущий луг,
И старуха, как паук,
Выпустить его не хочет
Из своих костлявых рук,
И хохочет,
И бормочет,
И колдует,
И морочит:
– Не спеши, любезный друг!
Погоди, пастух, постой-ка,
Я Стригойка-Згрипцоройка,
Я больна, слаба, стара,
На покой давно пора!
У меня, у старушонки,
Нет здоровья, нет силенки,
И водицы ни ведра
Не могу себе с утра
Донести я до избенки.
Мне не выйти со двора,
Не поднять мне топора,
Чтоб для печки, для костра,
Наколоть немного щепок.
Ты же молод, строен, крепок,
Угоди мне три разочка,—
Отпущу, дружок, тогда!
А поленишься – беда!
Я Балаура, сыночка,
Мигом призову сюда,
Он сожрет тебя – и точка.
Не оставит и следа.
А теперь входи, мой милый,
В эту скромную избу!..
И она рукою хилой
Хлопнула себя по лбу.
Вмиг убогая постройка
Показалась у бугра:
Кровля ветхая остра,
Стены – сучья да кора,
А Стригойка-Згрипцоройка
Заскрипела, словно сойка:
– Эй вы, слуги, повара!
Будет вам головомойка!
Выбегайте из дверей,
Собирайте поскорей
Из отборной снеди гнусной
Пастушку обед превкусный!
Тут лягушки-попрыгушки
С колпаками на макушке,
Змеи, в руку толщиной,
Жабы, в стог величиной,
Кто с шумовкой, кто с мутовкой,
Прискакали, приползли,
В печке пламя развели
И с отменною сноровкой
Из клопов, мокриц, жуков,
Сколопендр и пауков,
И навозных червяков
Стали жирный и приятный
Стряпать суп невероятный.
Вот несут в зеленых лапах
Жабы полный котелок…
И такой зловонный запах
Андриеша обволок!
А Стригойка-Згрипцоройка
Приговаривает бойко:
– Не стесняйся, мальчик, ешь,
Угощайся, Андриеш!
А не хватит, мой молодчик,
Сварим снова котелочек!
Но седой карге в ответ
Говорит пастух неробкий:
– Ни за что на свете, нет!
Не хочу твоей похлебки!
Не держи меня, пусти!
А старуха, словно кошка,
Расшипелась: – Не шути!
Ведь отсюда нет пути!
Отдохни у нас немножко,
В нашем доме погости!
– Не могу я ждать ни дня!
Бабка, выпусти меня!
Прохлаждаться не могу,
К Фэт-Фрумосу я бегу!
– Ты кончай-ка, друг любезный,
Разговор свой бесполезный! —
Злобно, яростно и глухо
Заскрипела тут старуха,
– Нет уж, друг мой дорогой,
Ты отсюда ни ногой,
Брось подобные заботы,
Много у меня работы,
Ни к чему дорога в даль,
Ты остался с носом:
Ты увидишься едва ль
С мерзким Фэт-Фрумосом!
Здесь тебе найдется койка,
Одеяло – чистый шелк!..
И Стригойка-Згрипцоройка
Андриеша в спину – толк!
Пастушок, взмахнув руками,
Очутился в темной яме…
Над землей погасла зорька.
Андриеш заплакал горько,
Сидя на холодном дне,
Окружен глубокой ямой:
«Не ходить бы, право, мне
По дороге легкой самой!
Солнце полночи сильней,
Мысли на заре ясней.
Рано утром старушонка
Разбудила пастушонка:
– Полно спать, вставать пора!
Мой дружок румянолицый,
Принеси-ка мне водицы,
Ну, хотя бы два ведра!
– Два ведерка из реки?
Право слово, пустяки!
Андриеш с ведром в руке
Под гору сбежал к реке,
Что текла невдалеке.
Но карга своей клюкой
Зачертила над рекой,
И волна плеснула к тучам,
Измельчась дождем падучим
На поверхности земной.
А коварная старуха
Стала жаловаться глухо:
– Стой, бездельник озорной!
Ты смеешься надо мной,
Разленился спозаранку,
Нерадивый пастушок!
Так ступай туда, в лесок,
Принеси дровец вязанку!
– Дров достаточно в лесу,
Я немедля принесу!
Захватил чабан топор
И пустился в ближний бор,
Что синел за склоном голым.
Но карга, взмахнув подолом,
Юбкою закрыла лес,
И мгновенно лес исчез.
Бродит мальчик вдоль полянки,—
Не собрать ему вязанки!
Вместо леса – темнота
И дровишек ни прута.
А злорадная старуха
На ухо жужжит, как муха:
– Стой, бездельник озорной!
Ты смеешься надо мной,
Разленился ты с рассвета,
Нерадивый пастушок!
Так ступай же на лужок
И нарви мне три букета!
Андриеш взглянул вокруг,
Видит – расцветает луг,
Как живой, благоуханный,
Деревенский, домотканый
Удивительный ковер.
И куда ни кинешь взор —
Георгины да тюльпаны,
Да махровый мак багряный,
И таких больших цветов
Не найти нигде на свете —
Будет вмиг букет готов,
А за ним – другой и третий!
Но едва наш пастушок
На колено опустился,
Чтоб сорвать хотя б цветок,—
Тот в колючку превратился!
Андриеш бродил с тоской
По лужайке день-деньской,
Но пионы и гвоздики
Превращались под рукой
В терн густой, в колючник дикий…
Вот и ночь уже близка —
Ноют пальцы пастушка,
И сочатся кровью ранки;
Не сорвал он на полянке
Ни единого цветка,
А не то что три букета…
Засмеялась, видя это,
Крючконосая карга
И кричит ему:
– Ага!
Стой, проказник!
Безобразник!
Ты себе устроил праздник
И смеешься надо мной,
Одинокой и больной,
Над моею сединой!
Разленился ты, лукавый,
Нерадивый пастушок.
Вот примчится мой сынок,
Змей Балаур семиглавый,
Он сожрет тебя тогда
И проглотит с потрохами,
Не оставит и следа!
А пока – ступай сюда,
Посиди, как прежде, в яме,
Можешь до зари поспать!
Пролетела ночь опять,
Утро сызнова настало,
И внезапно что-то там
Наверху загрохотало.
И раздался лязг металла,
Непонятный шум и гам,
Словно кандалы да цепи
Протащили по кустам
Через рощи, через степи.
Змей скрежещет и топочет,
Все сожрать в округе хочет,
Заливает все дурной
Ядовитою слюной.
Ночь настала наверху,
Стало страшно пастуху
Без защиты в черной яме:
Застит солнце змей крылами,
Гадок, мерзок, шелудив!
Пастушок ни мертв, ни жив:
Неужель в чужой сторонке
Из-за злобной старушонки
Суждено ему пропасть
И попасть злодею в пасть?
Мальчик понял: это он,
Омерзительный Дракон,
Семиглавый и стоногий,
Напрямую, без дороги,
Возвращается домой.
– Здравствуй, сын хороший мой!
Завопила Згрипцоройка, —
Ты скорей подвал открой-ка!
Я старалась, как могла,
Вкусный завтрак припасла!
Чешуей Балаур звякнул,
Семикратно зычно крякнул
И в подполье к чабану
Сунул голову одну,
Ближе к пареньку придвинул,
Пасть зубастую разинул,
И, защелкав перед ним,
Не давая сделать шагу,
Язычищем ледяным
Стал облизывать беднягу;
Облизав добычу всласть,
Змей осклабился приятно
И, забыв захлопнуть пасть,
Шею вытянул обратно.
Так семь раз подряд в подвал
Головы Дракон совал
И сопел неутомимо,
Изрыгая клубы дыма,
Прямо в очи пастуху
Ухмыляясь то и дело.
Вдруг снаружи, наверху,
Зазвенело, загудело,
И раздался семерной
Рев семи драконьих глоток:
– Я сегодня сыт и кроток,
Сам не знаю, что со мной!
Я сожрал овечье стадо,
Мне сейчас еды не надо.
Завтра есть я захочу
И мальчишку проглочу.
Андриешу очень худо:
Страшен семиглавый зверь,
И, наверно, только чудо
Может выручить теперь!
Снова наступает ночь,
Только снова спать невмочь,
Смотрит вверх пастух несчастный,
