Текст книги "Вокзал Ватерлоо"
Автор книги: Эмили Грейсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Мод знала, что ее родители сильно любили друг друга, хотя на людях они никогда не выказывали своих чувств, едва соприкасались руками в присутствии своих троих детей. Но однажды вечером, много лет назад, она случайно застала их вдвоем в гостиной. Ладонь отца покоилась на щеке матери. Мод и теперь помнила, что он сказал ей тогда: «Любовь моя, ты такая красивая». И мать, чуть повернув голову, поцеловала его руку. Мод поразило это интимное проявление чувств; подобно предметам, рассматриваемым в мощные окуляры микроскопа, целые миры любви струились под поверхностью видимой жизни.
Весь первый длинный год в Оксфорде Мод непрестанно думала о своем преподавателе поэзии – причем не только на его семинарах, но и на занятиях по латыни, которые вела сложенная, как палка, женщина с говорящей фамилией доктор Вуд[2]2
Wood (англ.) – древесина, дрова.
[Закрыть], и когда участвовала с другими студентами в «капустниках» и концертах, и за ужином в большой столовой колледжа святой Гильды, где студенток обслуживала армия угрюмых женщин, наполнявших тарелки едой из дымящихся чанов, и ароматы «пастушьей запеканки»[3]3
«Пастушья запеканка» – картофельная запеканка с мясным фаршем и луком.
[Закрыть] и шотландской похлебки[4]4
Шотландская похлебка – из баранины или говядины с перловой крупой и овощами.
[Закрыть] взмывали под высокий, как в соборе, свод, с которого свисали люстры с сотнями горящих маленьких лампочек. Она думала о Стивене Кендалле всю зиму, которая тянулась нестерпимо долго, месяц за месяцем, укутывая весь университет и окружающий его город – узкие извилистые улицы с кафе и обувными магазинами, Вулверкоутскуто бумажную фабрику, мост Магдалены, великую реку вдалеке – в снег и лед.
Мод была умной девушкой, но не могла разобраться в своих чувствах к Стивену Кендаллу. Ей казалось, она восхищается им. Восхищение. Именно это слово первым приходило на ум. Но однажды в ту зиму, ближе к вечеру, когда она, сидя у окна в эркере комнаты Эдит, писала сочинение, а у нее за спиной потрескивал в камине огонь и миссис Солтон, уборщица, молча складывала в стопки бумаги и книги, которые всюду разбросала Эдит, ее подруга вдруг сказала:
– Ты в него безумно влюблена.
– В кого? – с искренним недоумением в голосе спросила Мод. О ком говорит Эдит? Она перебирала в уме знакомых юношей, с которыми они иногда общались. Том Ликок из колледжа Крайст-Черч? Фредди Бакман из Мертона? Ни тот ни другой ее совершенно не интересовали. Ни Том, беспрестанно потчующий их ужастиками из жизни учеников школы для мальчиков Драгон-скул. Ни Фредди, сыплющий скабрезными плоскими шутками.
– А то сама не знаешь. – Эдит хитро улыбнулась, предлагая Мод бокал портвейна.
– Понятия не имею. – Мод мотнула головой, отказываясь от вина – Может, просветишь?
– В своего преподавателя поэзии, – сказала Эдит. – Кендалла. Никогда не слышала, чтобы кто-то из студенток говорил так мною о ком-то из своих наставников.
– Я в него не влюблена, Эдит, – быстро возразила Мод. – Я просто люблю поэзию, а он в этой области кладезь знаний, ты что, не понимаешь? Стивен Кендалл – женатый человек. Твое предположение оскорбительно. Мне он интересен только как ученый.
– Леди слишком много оправдывается, – прокомментировала Эдит Барроу.
И тогда Мод вдруг взяла предложенный ей бокал с портвейном и залпом выпила янтарную жидкость, отчего у нее сначала все похолодело внутри, потом потеплело, а затем возникло ощущение, будто голова загорелась и вот-вот взорвется. Не может быть, чтобы она влюбилась в Стивена Кендалла. Он женатый человек. У него красавица жена. В то же время он очень привлекательный мужчина: ореховые глаза, волнистые светло-каштановые волосы, поджарая атлетическая фигура. Она его ученица, и только. Конечно же в отношении ее у него никогда не было непристойных мыслей…
И вдруг в памяти всплыл тот день, когда он покраснел и признал, что видит в ней женщину. А потом вспомнился день накануне, когда, закончив урок, на котором они обсуждали использование метафоры в стихах Вордсворта, Стивен Кендалл захлопнул лежащую перед ним книгу, сцепил на затылке руки и неожиданно сказал:
– Жаль, что тебе нужно идти.
– Мне тоже, – отозвалась она.
– Может, останешься до вечера? Мой слуга приготовит нам ужин. Ничего затейливого. Так, может быть, яйца. Ты любишь яйца?
– Да, – ответила Мод. – Только не всмятку.
– Как и я. Яйца вкрутую – мое любимое лакомство.
Они оба рассмеялись, а потом выяснили, что каждому нужно бежать по своим делам. Мод торопилась на репетицию: она начала петь в хоре колледжа. А доктора Кендалла, как он объяснил, ждали дома.
– Как-нибудь, – сказал он ей, – мы обязательно поужинаем вместе. Обещаю. Отметим твою усердную работу на ниве романтической поэзии.
– Ловлю на слове. – Мод надела свое коричневое пальто и убежала.
Но теперь, после слов Эдит, весь вчерашний эпизод в кабинете доктора Кендалла приобрел совершенно иной смысл. Это было почти… пожалуй, самое точное слово, как это ни смешно… романтично. Она не находила ничего непристойного ни в словах, ни в жестах своего наставника, ни в его желании поужинать вместе с ней. Но во всем этом чувствовалась нежность, и, думая сейчас о том, Мод осознала, что она трепещет от волнения.
На следующем занятии Мод Лейтем со своим наставником работала над отрывком из баллады «Роза и Олень», и, когда обсуждение было закончено, Стивен Кендалл глянул в окно на сгущающиеся сумерки и спросил, не желает ли она прогуляться.
– С удовольствием, – ответила Мод и надела пальто. Странное предложение, подумала она, хотя, может, и не очень. В Оксфорде случалось, что наставники делили трапезу со своими студентами, ходили с ними в кино и даже на матчи по крикету. Вряд ли прогулке в зимний день стоило придавать большое значение. И все же Мод почувствовала, как у нее забилось сердце, когда они вдвоем вышли на улицу. Ветер был несильный, но на улице оказалось холоднее, чем ей представлялось в тепле кабинета. Вскоре, сама того не сознавая, она начала дрожать.
– Нет, так не пойдет, – сказал ее наставник, шагая вместе с ней по Хай-стрит. – Ты вся продрогла. Вот, возьми.
Он снял с себя шарф цвета овсяной муки, связанный чьими-то умелыми руками. Наверно, жена постаралась, подумала Мод, представляя, как миссис Кендалл сидит в гостиной своего очаровательного оксфордского дома и ловко орудует спицами.
– Красивый, – восхищенно произнесла Мод, щупая шерсть и рассматривая замысловатый узор. – Это… миссис Кендалл для вас связала?
К ее огромному удивлению, Стивен улыбнулся, будто счел ее вопрос остроумной шуткой.
– Моя жена? Нет, миссис Кендалл «не увлекается» вязанием – Правда, улыбка у него была невеселая.
Мод не могла взять в толк, почему он улыбается и почему в голосе его сквозит ирония.
– А-а, понятно, – только и сказала она, хотя на самом деле ничего не понимала
– Шарф связала для меня моя домработница, миссис Аэрд, – сообщил доктор Кендалл. – Замечательная женщина. Постоянно следит, чтобы я не мерз. Пожалуй, это ее главная забота – Он повернулся к Мод и добавил: – Мне бы очень хотелось, чтобы кто-то вот так же заботился и о тебе.
– Ой, да мне не холодно, – отмахнулась Мод.
– Холодно, – просто сказал он. – Не думаю, что американские зимы подготовили тебя к здешнему климату.
– Пожалуй, – согласилась Мод. – Но ведь зима почти на исходе, верно?
– Как знать? В Англии никогда не угадаешь.
Мод увидела на волосах наставника белый шелковистый налет и только тогда заметила, что идет снег. Внезапно воображение нарисовало ей Стивена Кендалла в старости: пожилой мужчина, утонченный, с серебром в волосах.
– Послушай, – продолжал он, – я понимаю, мы собирались прогуляться, но очень уж холодно, по крайней мере, тебе, в твоем легком пальтишке. Давай укроемся здесь.
Они как раз подошли к чайной под названием «Сласти и пряности у Трелони» и вскоре уже сидели за угловым столиком у широкой деревянной колонны. Перед ними стояли тарелки со смородиновым пирогом и дымящиеся чашки черного чая. Воздух в зале был влажный, пропитанный сыростью мокрой верхней одежды, но этот запах ее не раздражал. В чайной было тепло и уютно. Кендалл разделся сам и помог ей раздеться. Пальто она сняла, но его шарф оставила – не хотела с ним расставаться.
– Расскажи о себе, – попросил ее Стивен, когда они принялись пить и есть.
– Да особо нечего рассказывать, – отвечала Мод. – Я – обычная американка, решившая отправиться за границу, чтобы получить приличное образование.
– Большей нелепости я еще не слышал, – заметил доктор Кендалл – Любому есть что рассказать. Жизнь каждого человека состоит из мелких подробностей. Расскажи историю своей жизни.
И Мод поведала ему о том, как она росла в Лонгвуд-Фоллсе, о том, как близка с родителями, особенно с отцом.
– Он ужасно за меня волнуется, – добавила Мод. – Особенно в связи с тем, что происходит здесь. Германия и Гитлер, разговоры о войны – все, о чем пишут газеты. Но я всегда говорю ему, чтоб не тревожился. – Что-то странное промелькнуло в лице доктора Кендалла и исчезло. – Значит, вы тоже беспокоитесь? – спросила его Мод.
– Да, – ответил он, помедлив. – Маловероятно, что Британия будет вовлечена в конфликт, но новости с каждым днем все хуже, так что, думаю, нам не позволят остаться в стороне. Здесь, в Оксфорде, мы живем своей компактной общиной, но нам вряд ли удастся спрятаться от реальности за нашими учебниками.
– Вы же не думаете… – начала Мод.
– Никто не знает, что думать, – перебил ее доктор Кендалл несколько резковатым тоном. – Так что нечего и рассуждать на эту тему. Моя специализация – поэты-романтики. Задайте мне о них любой вопрос, и я расскажу все, что знаю. Но в том, что касается алчности и амбиций политиков другой страны, того, на что они способны, здесь, боюсь, я в полной растерянности. – Стивен глотнул чай из чашки и откинулся на стуле. – Наверно, я просто пессимист, – более мягко произнес он. – Во всяком случае, хотелось бы на это надеяться.
– А если нет? – спросила Мод.
Ее наставник пожал плечами.
– Тогда я сделаю то, что должен. Как и все мы. – Он закрыл глаза, будто изгоняя из воображения ужасные картины войны, а потом сказал: – Пожалуй, мне пора.
– Миссис Кендалл ждет? – осмелилась спросить она.
– Да, миссис Кендалл ждет. – Он вздохнул, а потом вдруг взял ее руки в свои. – Мод. – Стивен смотрел ей прямо в глаза, не мигая. Пораженная, она едва дышала. – Я только хочу сказать, – продолжал он, – что я всегда с нетерпением жду дней наших занятий. Мне с тобой очень хорошо. Я так давно не знал счастья. Мы с женой…
– Не надо, – перебила его Мод. – Прошу вас, доктор Кендалл.
– Стивен, – быстро поправил он ее. – Ты ведь знаешь: меня зовут Стивен.
– Ладно, Стивен. Я рада, что вам хорошо со мной. Мне тоже хорошо с вами. Но вы мой наставник.
Он отвел взгляд, качая головой.
– Боже, лучше б я им не был, – тихо произнес он. «Да, лучше б не был», – подумала она, но вслух ничего не сказала. Кровь прилила к ее лицу, щеки запылали. Не зная, как ей теперь быть, Мод сунула в рот большой кусок пирога и стала быстро есть, будто умирала с голоду.
– Мод? – окликнул ее Стивен. – Я тебя расстроил?
– Нет, нет. Все нормально, – ответила она, но ее рука дрожала. Почему она дрожит? Что здесь происходит? Мод уже ничего не понимала. Она была напугана, причем страшилась не его чувств к ней, а своих к нему. Потому что то, чего, вне сомнения, хотел он, хотела и она сама Эдит оказалась права. Мод Лейтем влюбилась в Стивена Кендалла. Но что еще более поразительно, Стивен Кендалл, судя по всему, был влюблен в Мод Лейтем.
Мод посмотрела ему в глаза, давая понять, что он не напугал ее. Она смотрела и смотрела ее синие глаза встретились со взглядом его ореховых глаз. А потом их лица озарила улыбка. Все хорошо, просто здорово. Его жена, миссис Кендалл, кто бы она ни была, попросту исчезла в облаке прозрачного дыма. Остались только Стивен и Мод. Даже звяканье фарфора и звон серебра почти стихли и звучали теперь как шумовой фон. Они сидели в переполненной чайной за столиком у деревянной колонны, и никто на них не смотрел, никто не видел их.
– Мне кажется, – тихим небрежным тоном произнес Стивен, – что я сейчас умру, если не поцелую тебя. Просто рухну на стол – и все.
– О, – только и успела выдохнуть Мод. Он приблизил к ней свое лицо, она к нему – свое. Губы у него были горячие от чая и очень мягкие. Он ощутил вкус смородинового пирога и дымчатый аромат чая. Ей было восемнадцать лет, и она впервые так целовалась с мужчиной. Это был долгий, невероятно восхитительный поцелуй, и к тому времени, когда они отстранились друг от друга, она уже поняла, что ее мечта «познать мир» вот-вот осуществится.
Следующие выходные Мод проводила в одиночестве, не желая ни с кем обсуждать то, что произошло. Она вновь и вновь прокручивала в голове сцену в чайной, наслаждаясь каждым пережитым мгновением. В субботу она одна отправилась в город, надев шарф Стивена, который забыла ему вернуть. Отдаст на семинаре во вторник, решила Мод. А пока, с теплым шерстяным шарфом на шее, она испытывала несказанное умиротворение, будто была с ним рядом, в его объятиях. Мод вошла в крытый рынок, собираясь купить подарок для Эдит – у той приближался день рождения. Прохаживаясь меж маленьких магазинчиков, торгующих мясом и тканями, книгами и часами, она купила коробочку засахаренных апельсиновых корок: Эдит любила сладкое. Выходя из конфетной лавки, Мод вдруг увидела Стивена. Она непроизвольно вскинула руку, намереваясь помахать наставнику и окликнуть его.
И только потом обратила внимание, что он с женой.
То была она, женщина с фотографии на его письменном столе, в жизни такая же прекрасная, как и в той серебряной рамке. Бесстрастная элегантная дама в шубе и шляпке, украшенной длинным пером. На лице ни единой морщинки, веки тяжелые, в глазах – скука. Она была выше мужа и держалась величаво, как королева. Стивен шел подле нее, сунув руки в карманы. У обоих вид был несчастный. Они не касались друг друга, не разговаривали. Встретив подобную им чету где-нибудь на улице, подумаешь: «Их брак дал глубокую трещину».
Мод медленно опустила руку. Как ей быть? Убежать? Сделать вид, будто не заметила его? Она осознала, что для подобных случаев не существует правил этикета. Девушка впервые оказалась в столь глупом положении. Он – ее наставник. Они один раз поцеловались, не исключено, что это была одна из тех спонтанных, непроизвольных случайностей, которые не повторяются и о которых предпочитают не говорить.
Теперь и Стивен ее увидел и тоже, очевидно, решал, как ему поступить. Он мешкал всего лишь долю секунды, а потом поднял руку и окликнул:
– Мисс Лейтем?
Мод глянула на него и улыбнулась, изображая изумление.
– Доктор Кендалл! – удивленно воскликнула она.
Он подошел к ней и представил своей жене.
– Хелена, это одна из моих самых блестящих студенток, – сказал он. – Мод Лейтем. Прибыла к нам аж из самих Соединенных Штатов Америки.
Хелена Кендалл критически разглядывала ее. Так одна женщина рассматривает другую в присутствии мужчины, который обеим не безразличен.
– Здравствуй, – поприветствовала Мод жена Стивена, – Приятно познакомиться.
Не снимая перчатки, она протянула ей руку. Мод пожала ее. Рука у миссис Кендалл была маленькая и в серой замшевой перчатке с перламутровой пуговкой на запястье чем-то напоминала когтистую лапку.
– Мне тоже, – сказала Мод. И вдруг несколько угрожающее выражение лица Хелены изменилось, потемнело. Что это? Ненависть? Миссис Кендалл как-то странно смотрела на нее, и тогда Мод сообразила, в чем дело. Шарф Стивена.
– Ой, вы на шарф смотрите, – быстро проговорила Мод. Стараясь казаться беспечной, она сняла с себя шарф. – Ваш муж по доброте душевной одолжил мне его на днях, когда я уходила с его семинара. Я даже представить себе не могла, что в Англии бывает так холодно. – Мод сунула шарф в руки Стивену и обратилась к нему: – Простите, что забыла вернуть. Большое спасибо.
– Да, верно, мой шарф, – неопределенно произнес Стивен.
Лицо Хелены Кендалл несколько просветлело, приобретая прежнее выражение. Но Мод поняла, что совершила ошибку, надев в этот день шарф Стивена. Она возбудила подозрение у его жены. Глупо поступила, конечно, но что теперь поделаешь?
– Может, в следующий раз вам придется одолжить мне наушники. – Мод надеялась, что сказала это бодрым, беззаботным тоном.
Потом, чтобы не нарваться на новые неприятности, повернулась и поспешила из крытого рынка на мороз, подставляя оголенную шею ледяному ветру.
Когда они встретились на семинаре во вторник, Стивен был ничуть не рассержен.
– Бывает, – отмахнулся он. – Не бери в голову. У меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди, когда я увидел тебя на рынке. Клянусь, Мод, едва не сказал Хелене: «Вот девушка, с которой я целовался!»
– Слава богу, что не сказал.
– Да, я тоже рад, что сдержался. Она бы мне голову оторвала. Хелена – весьма своеобразная женщина. Она меня не любит, не целует, даже не говорит со мной по-человечески, но разводиться не хочет. Не понимаю почему, но дела обстоят именно так. Нам уже давно нечего сказать друг другу, но ей нравится быть моей женой, хотя наш брак – сущая катастрофа.
– И так было всегда? – робко поинтересовалась Мод.
– Нет, что ты, – отвечал Стивен. – Когда-то мы были счастливы вместе, но после свадьбы все быстро изменилось. Она эмоционально неустойчивая женщина, и я это знал, когда женился на ней, но думал, что это не имеет значения. Оказалось, имеет. – Он вздохнул. – Жена подвержена приступам дурного настроения. Они начинаются внезапно и так же внезапно прекращаются. То она вдруг неделями не встает с постели, а иногда становится раздражительной и ревнивой, обвиняет меня в неверности, называет лжецом, чудовищем – Стивен опять перевел дух. – Мы с ней живем, как чужие люди, абсолютно чужие, но Хелена такая неуравновешенная, что я никогда не решался поднять вопрос о разводе. В общем-то, в том не было нужды. До сей поры.
Мод помолчала, обдумывая его слова, потом сказала;
– Думаешь, она что-нибудь заподозрила? Из-за шарфа.
Стивен поднялся со своего стула и встал за спиной у Мод. Наклонившись, он поцеловал ее в волосы, в шею.
– Нас пока не в чем подозревать, – тихо произнес он. – А жаль.
– Это ты о чем? – спросила она, хотя ответ знала.
– Я хочу любить тебя, – сказал Стивен. – Хочу больше всего на свете.
Мод опустила голову, разглядывая свои руки, лежащие на коленях. Она не знала, что сказать, – такое с ней происходило впервые в жизни.
– Прости, – быстро произнес Стивен. – Я слишком тороплюсь. Ты еще не готова.
– Нет, нет, – возразила Мод. – Ты не торопишься. То, чего хочешь ты… думаю, я тоже хочу.
– Я рад, – отозвался Стивен.
В таком положении они оставались еще какое-то время: она – на стуле; он – у нее за спиной, покровительственно склоняясь над ней, нависая, будто добрый ангел. Мысли о поэзии отступили куда-то далеко, будто унеслись за океан, на другой край земли.
Глава 3
Когда Мод была маленькой, родители дважды в год возили ее на поезде в Нью-Йорк. Всегда по настоянию дочери. Хотя никакой конкретной цели она не преследовала и не просила показать ей что-то особенное. Не требовала, чтобы ее повели на пасхальное представление в киноконцертном зале «Рэдио-сити», не грезила о Бродвее или балете, но родители всегда водили ее на все эти зрелища и вообще развлекали как могли. А Мод Лейтем уже было достаточно того, что она в Городе. Она понимала, что Манхэттен – это просто остров и что некоторые улицы, пролегающие между двумя реками, короче, чем Главная улица в Лонгвуд-Фоллсе. Но в ее представлении они тянулись до бесконечности. Когда тебе пять, семь или десять лет, за зданиями, дорожным транспортом, толпами людей ты не способна увидеть, где кончаются улицы, и потому кажется, что у них нет ни конца ни края. И сколько по ним ни иди, всегда можно пройти еще дальше. И сколько раз ни сворачивай за угол, всегда увидишь еще один угол. Первое путешествие в Нью-Йорк Мод особенно запомнилось тем, что она, выглянув в окно поезда, увидела контуры зданий на фоне неба. В то утро она подумала, что Манхэттен – это настоящий сказочный замок или какое-то королевство. Таким Нью-Йорк и запечатлелся в ее воображении: нескончаемые коридоры и каньоны, залы и сцены, шпили, башенки и укромные переулки – загадочный мир, который исследовать и исследовать. Но сейчас, трясясь в поезде, следующем из Оксфорда в Лондон, Мод поняла, что взрослым города предоставляют и другую возможность. Город – это место, где можно затеряться.
Они со Стивеном сидели бок о бок в купе напротив двух других пассажиров – пожилой женщины, прижимавшей к себе уродливую сумочку из крокодиловой кожи, и мужчины в коричневом костюме, читавшем «Файнэншл таймс»[5]5
«Файнэншл таймc» – ежедневная финансово-экономическая газета консервативного направления; влиятельный орган финансовых и деловых кругов; помимо коммерческой информации публикует также материалы по внутриполитическим и международным вопросам. Издается в Лондоне. Основана в 1888 г.
[Закрыть]. В начале поездки все четверо кивками поприветствовали друг друга, и затем каждый замкнулся в себе. Едва поезд стал равномерно покачиваться, женщина закрыла глаза, а мужчина развернул газету. Так и поехали.
Примерно через час поезд прибудет на вокзал Ватерлоо, женщина проснется, мужчина опустит газету, все четверо покинут купе, вместе с другими пассажирами выйдут на перрон, потом в толпе – с вокзала на улицу и разбредутся в разные стороны. Пожилая женщина и элегантный мужчина больше никогда не встретятся со Стивеном и Мод, даже не вспомнят о них, как, собственно, и должно быть. Потому-то Стивен и Мод отправились в Лондон.
– Я знаю там одно идеальное местечко, – сказал ей Стивен, провожая ее в общежитие после их последнего семинара.
– Звучит заманчиво, – отозвалась Мод.
– Но я же тебе еще ничего о нем не рассказывал, – удивился Стивен. – Даже названия не сообщил.
– Это не важно. Если ты считаешь, что оно идеально, я уверена, так и есть.
Они шли рядом, но не «вместе». Не касаясь друг друга. Даже не смея посмотреть друг другу в лицо. Они не могли позволить, чтобы их видели «вместе», во всяком случае, в Оксфорде. Встреча с женой Стивена на крытом рынке показала, что нельзя терять бдительность ни на минуту. И сейчас всякий, кто увидел бы, как они шагают под мраморными арками, обмениваясь немногословными фразами и согласно кивая друг другу, возможно, принял бы их за наставника и студентку, ведущих философскую беседу.
В общем-то, они и были наставник и студентка. На одном из совместных занятий Стивен и Мод договорились, что не будут спешить с близостью. И в кабинете доктора Кендалла, да и вообще в Оксфорде это было рискованно. Какая может быть романтика в торопливых объятиях и поцелуях, если нужно прислушиваться к стуку в дверь, оповещающему о приходе слуги или о возвращении соседки по комнате? О какой романтике может идти речь, если приходится торопиться, тайком встречаясь в общежитии или в местной гостинице, где постоянно надо быть настороже, где обстоятельства не позволяют отдаваться друг другу самозабвенно?
А они оба хотели романтики, той романтики, которая свела их вместе, – романтики, увековеченной во вдохновенных строках поэтов, которые отважились жить полной жизнью, не останавливаясь ни перед чем в поисках прекрасного и любви. И у Стивена с Мод тоже будет своя романтика. Но только не в Оксфорде.
– Тогда в Лондоне, – предложил Стивен на занятии в тот день.
– Да, – согласилась Мод.
– В эти выходные, – сказал Стивен.
Он стоял у Мод за спиной. Она не видела его, но слышала. И не только его голос, но и прерывистое дыхание. А потом заметила, что и сама дышит тяжело, что у нее гулко бьется сердце. Стивен был прав. Нечто важное происходило между ними, что-то такое, что заслуживало большего, чем то, на что они могли решиться здесь, в отнюдь не идеальных условиях.
Поэтому в кабинете доктора Кендалла они обуздали свои порывы, поправили на себе одежду, пригладили волосы. Но мысль о разлуке обоим была невыносима, и после занятия Стивен вызвался проводить Мод до общежития. Она согласилась. Шагая через дворики, отделявшие кабинет от входа в колледж, оба надеялись, что они похожи на кого угодно, но только не на тех, кем были, – влюбленных, почти любовников, раздумывающих, как бы ускользнуть ото всех незаметно, чтобы провести время вдвоем
– Только я, как ты понимаешь, не могу ручаться за то место, которое имею в виду, – предупредил Стивен.
– Это не важно.
– Мне известно одно лишь его название. Я просто слышал о нем, только и всего.
– Стивен, мне все равно.
– Знаю, знаю, – сказал он. – Просто я хочу, чтобы все было…
– Идеально.
Он рассмеялся.
– Должно быть, я рассуждаю, как полный идиот.
– Нет, – возразила Мод. – Ты рассуждаешь, как настоящий романтик.
Они дошли до высоких железных ворот с переплетающимися латунными лозами, остановились и повернулись друг к другу – впервые с той минуты, как покинули кабинет. На холоде клубился пар от их дыхания.
– Наша выдержка достойна восхищения, ты не находишь? – заметил Стивен.
– Достойна восхищения? – отозвалась Мод. – Значит, это так теперь называется? Что ж, запомню. Не знала, что романтики считали выдержку добродетелью.
Стивен улыбнулся знакомой ей застенчивой улыбкой. Мимо прошла толпа смеющихся девушек.
– Значит, в субботу, – сказал Стивен сухим тоном, на тот случай, если кто-то прислушивается к их разговору.
– Да, в субботу, доктор Кендалл. – Мод чуть помедлила на тротуаре, вдыхая морозный вечерний воздух, и затем поспешила вслед за группой студенток.
И вот, наконец, наступила суббота. Со дня последней встречи со Стивеном Мод почти ни о чем другом не думала. Эдит и должностным лицам, предоставляющим студентам разрешение на увольнительную из университета, она сказала, что едет в Лондон на выходные, дабы повидаться с дядей, приехавшим из США в Европу с дипломатической миссией. Мод и сама удивилась тому, как легко ложь слетела с ее уст. Еще больше ее поразило то, что подозрительная, проницательная Эдит с готовностью проглотила эту ложь. Стивен тоже солгал жене, сказав, что ему нужно провести в Лондоне кое-какие изыскания для своей диссертации.
Но с ложью, она надеялась, было покончено – с ложью, уловками, пантомимами на улице и неловкими встречами на рынке. По крайней мере, на одни выходные Мод хотела оставаться самой собой, и Стивен тоже хотел быть самим собой, и никто им в том не мог помешать. Откинувшись на сиденье в поезде, по-прежнему сохраняя благоразумную дистанцию между собой и Стивеном, Мод спрашивала себя, как спрашивала вновь и вновь все последние двадцать четыре, сорок восемь, семьдесят два часа после того, как они расстались у общежития, такой ли она всегда представляла себе любовь?
Нет.
Нет. Но только потому, что любовь она вообще никак себе не представляла. Во всяком случае, не по-настоящему. Не так, как сейчас. До знакомства со Стивеном она понятия не имела, что такое любовь.
Разумеется, в школе она обращала внимание на мальчиков. Трудно было не заметить, как сильно за лето они раздались в плечах, как возмужали. Ну а дальше что? Что следует за поцелуями, прогулками и обещаниями регулярно писать друг другу из колледжа? Здесь воображение всегда подводило Мод. Нет, не совсем так. Воображение подводило ее в отношении мальчиков, с которыми она общалась дома. Ведь что они могли предложить девушке, которая хотела – хотела больше того, что они могли ей дать?
Пожалуй, если она что и представляла, так это то, что переживала теперь. Если б год назад ее спросили, Мод ответила бы, что, зная себя и то, чего хочет от жизни, она допускает, что в один прекрасный день в каком-нибудь далеком городе может встретить человека, с которым проведет остаток своей жизни. А после того как ее приняли в Оксфорд, Мод даже допускала, что городом, в котором она встретит свою любовь, может быть Лондон. Но как бы то ни было, не в поисках любви отправилась она за океан в это смутное, даже опасное время.
То, что Мод испытывала к Стивену, она никогда не представляла, ибо раньше не знала, что представлять. Да и как вообще можно такое представить? Кто заранее способен вообразить, что будет происходить с ним в присутствии какого-то человека?
Кто мог бы знать?
Никто, думала Мод. Никогда. Ни одна живая душа. До тех пор, пока это с тобой не произойдет.
И даже потом ты все равно не знаешь. Вот что особенно пугало. Легко потягивать херес и читать поэзию, ощущая, как томная теплота волнами захлестывает твое существо, заставляя закрывать глаза и прижимать руку к груди. И даже еще легче, если человек, с которым ты читаешь поэзию, – Стивен Кендалл. Но что это значит, когда невозможно представить, что какой-то другой человек может сделать тебя счастливее? Это как-то характеризует тебя саму или его? Может, с твоей стороны это просто недостаток воображения – детское увлечение, которое все остальные твои ровесники из школы Лонгвуд-Фоллса познали пару лет назад?
Может, ты попросту отстаешь в развитии? Или это что-то большее – любовь, которую воспевают поэты с сотворения мира?
Был только один способ выяснить это, и Мод решилась. Сидя в купе поезда напротив дремлющей женщины и мужчины, лицо которого пряталось за газетой, она накрыла руку Стивена своей ладонью.
Стивен взял Мод за руку. Они шли по улице, отходящей от вокзала Ватерлоо. На тротуаре толпились торговцы цветами и пассажиры с оксфордского поезда, садившиеся в черные такси или направлявшиеся к метро. Глаза то и дело натыкались на широкополосные газеты с крупными мрачными заголовками; ничего оптимистичного в последнее время не печатали. Всюду упоминалось имя Гитлера – ужасающее, гнетущее, вездесущее. Начал накрапывать дождь, и Стивен быстро раскрыл черный зонт. Но даже если б он не раскрыл зонт, даже если б на улице было так же безлюдно, как в безоблачном небе, Стивен и Мод все равно прижимались бы друг к другу, пользуясь свободой, которую предоставил им Лондон.
– Ой, Стивен, смотри.
Мод произнесла это еще до того, как осознала, что говорит, – еще до того, как осознала, что прочитала то, что заставило ее сказать это. Ибо слова, которые она увидела впереди на вывеске, были так хорошо ей знакомы, что она могла бы узнать их, не читая. К ее несказанному удивлению, эта вывеска гласила: «РОЗА И ОЛЕНЬ».
– Вон – видишь?
– Мод, милая Мод, – только и произнес он в ответ.
Она повернулась к нему.
– Ты слышал об этом заведении?
Он рассмеялся.
– Я же говорил, что знаю идеальное местечко в Лондоне.
Мод понимала, что поэзия тут ни при чем. Она не пила хереса, не читала стихов, и все же в ту минуту все ее существо трепетало от восторга.
– Правда, как я тебе уже говорил, ручаться за него я не могу, – сказал Стивен. – Мне смутно припомнилось, что я слышал, когда собирал материалы для своего исследования, будто в Лондоне есть заведение, куда часто захаживал молодой А. Л. Слейтон. У него было какое-то типичное название: то ли «Бригадир», то ли «Королевская гвардия», в общем-то, что-то незапоминающееся. Когда поэт умер – совсем молодым, бедняга, – владельцы в память о нем переименовали свое заведение. Внизу паб, – как бы между прочим добавил Стивен, – наверху – гостиница.
