Текст книги "Беги, хватай, целуй"
Автор книги: Эми Сон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
– Ты об этом не писала.
Ой-ой! Я забывала подробности собственного рассказа.
– Не писала. Но Бен действительно стал это делать.
– О-о!
– Тебя это задевает?
– Немного. По-моему, это куда более интимно, чем просто секс.
– Мне остановиться?
– Нет. Надо через это пройти. Расскажи мне, как он это делал.
Адам снова закрыл глаза. Я вздохнула.
– Это было действительно здорово. Бен меня так усердно и потрясно лизал, что я кончила буквально через три минуты…
Одеяло опять успокоилось. Адам повернулся ко мне.
– Через три минуты? Ты никогда не кончаешь так быстро, когда это делаю я.
– Я сказала через три? Я имела в виду – через тридцать.
– А-а!
– Ну вот, после того как я кончила, Бен надел презерватив и вошел в меня, а дальше все пошло невероятно легко и просто. Из-за того, наверное, что я была вполне готова. Я ведь была вся влажная после оргазма. – Теперь одеяло заколыхалось живее. – Бен задрал одежду мне на голову, и я чуть не подавилась его хреном, который он слишком далеко в меня засунул.
– О господи. Ар…
Я посмотрела на любовника изучающим взглядом: глаза закрыты, лицо искажено, одеяло неистово содрогается, и подумала, что ситуация становится странноватой. Мой бойфренд вот-вот кончит из-за измены, которой даже не было. А что последует дальше? Станут ли эти выдумки обязательным элементом наших сексуальных игр? Не придется ли мне и дальше изобретать новые пикантные подробности только для того, чтобы он заводился? Дойдет ли у нас до того, что Адам ради терапевтических целей предложит собраться всем четверым вместе? Я понимала, что, конечно, тот момент, когда у Адама готова вот-вот съехать крыша, не самый подходящий, для того чтобы огорошить его правдой, но почему-то была не в состоянии продолжать игру.
– Прости, – сказала я. – Не могу больше.
Одеяло замерло. Адам свирепо посмотрел на меня.
– В чем дело?
– Я никогда не занималась сексом с Беном. Мы с ним даже не целовались. И с Джейсоном тоже. Все это часть моего глупого плана.
Адам вытаращил глаза.
– О чем ты говоришь?
– В тот момент, когда я сказала «Я тебя люблю» и не услыхала ответного признания, я поняла, что твоя привязанность никогда не сравняется с моей. Я всегда буду любить тебя больше. А это мне претит. Потому что мне хотелось, чтобы ты испытывал ко мне такую же страсть, как и я к тебе. Вот я и придумала поцелуй, чтобы ты меня приревновал, а потом, когда ты сказал, что целовал Лору, мне пришлось сочинить что-нибудь поинтереснее, и я написала, что трахалась с Беном. Сара считает, что я должна тебя бросить. Она говорит, что я простофиля, раз остаюсь с тобой.
– Ты вовсе не простофиля.
– Нет, простофиля. Мне надо было тебя возненавидеть за то, что ты сделал.
– Ничего я не сделал.
– Что?
– Лора – лесбиянка. Она живет с подружкой уже два с половиной года.
«Святой Моисей!»
– Ты хочешь сказать, что тоже ее не целовал?
– Нет! Я сказал, что целовал ее, только тебе в отместку, уж очень мне стало обидно, что ты целовалась с Джейсоном! А когда я прочитал колонку «Берлога Лена», то решил сказать тебе, что якобы трахал Лору. Ведь если не дать тебе понять, что я тоже тебя обманываю, ты всегда будешь иметь надо мной преимущество.
– А я думала, ты не веришь в такие игры!
– В принципе не верю, но в жизни все по-другому.
Я на мгновение задержала на нем взгляд, пытаясь все это осмыслить, а потом мне в голову пришла жуткая мысль. А что, если даже это неправда? Вдруг Адам настолько опытный интриган, что изменил свою историю, когда я изменила свою, поскольку испугался, что я его брошу? Что, если он действительно мне изменил, а этот рассказ лишь очередная паутина лжи?
– Погоди минуту, – сказала я. – Чем докажешь, что сейчас ты говоришь правду?
– Неужели ты думаешь, что я в состоянии сочинить такую запутанную историю?
– Люди постоянно этим занимаются! Уж я-то знаю!
– Клянусь, что ничего не было!
– Почему я должна тебе верить?
– Можешь позвонить Лоре и спросить ее, лесбиянка ли она. Будет немного неловко объяснить ей, зачем тебе это понадобилось узнать, но ты сможешь.
Пристально на него посмотрев, я не заметила в его глазах лжи.
– Все нормально, – сказала я. – Не хочу никуда звонить.
Улыбнувшись, Адам притянул меня к себе, подтолкнул к кровати и стал целовать так, словно это была наша последняя ночь накануне мировой войны. Эти поцелуи были совсем не такие, как наши прежние – более страстные даже, чем в нашу первую ночь. Я не чувствовала ни малейшего отчуждения. Казалось, Адам теперь полностью принадлежит мне. Вдруг я ощутила во рту соленый привкус. Сначала я подумала, что это мои слезы, но потом поняла, что не плачу.
– Что с тобой? – испугалась я.
– Ничего страшного, – ответил он. – Просто мне стало невероятно легко. Я рад, что ты меня не обманывала. Эта колонка вызвала во мне такую ревность!
– Правда?
– Мне захотелось врезать этому типу по морде.
– Серьезно? – спросила я с ликованием.
– Да-а. Невыносимо стало при мысли, что потеряю тебя. От сознания, что ты была с кем-то другим, кроме меня. Я тебя обожаю. Я…
– Что? Что? Ты – что?
– Я… – Он сделал глубокий вдох. – Я… тебя юбью.
– Тебе что-то мешает во рту?
– Нет. Просто мне почему-то легче произнести это по-детски.
Не самый лучший любовный фильм десятилетия, но это только начало. Адам произнес эти слова, сильно запинаясь, но все-таки произнес их. Мы снова поцеловались, и он сжал меня так сильно, что я почувствовала, как хрустнули мои позвонки. Я уставилась на него и в первый раз не заметила в его глазах страха. Я увидела только любовь. То есть «юбовь». И это была не та дикая, безрассудная страсть, которая могла вспыхнуть только из-за того, что я сыграла с ним шутку. Это была настоящая, искренняя любовь: ведь Адам понял, каково ему будет остаться без меня, и испугался. Он любил меня ради меня самой, а не благодаря моей лжи.
Не один год ждала я момента, когда увижу именно такой взгляд в мужских гляделках; но теперь, когда это наконец произошло, я испугалась, что сейчас меня по плечу постучит какой-нибудь джинн и скажет, что это жизнь другой девушки, мол, нас перепутали в центре желаний, и мне случайно досталась ее жизнь. Но этого не случилось. Какой бы растерянной я в то мгновенье ни казалась, любовь никуда не исчезла. Я разревелась, но едва успокоилась, как заплакал Адам.
– Наш плач смахивает на пинг-понг, – сказал он.
В лучшем любовном фильме десятилетия мы в этот момент, наверное, занялись бы любовью в классической позиции под нарастающие звуки тошнотворной песни Фила Коллинза. Не знаю, может, Адам и испытывал сильный зуд в яичках после прерванного сеанса под одеялом, но он не предложил мне заняться сексом, да мне этого и не хотелось. Мы просто долго лежали обнявшись, пока наконец не уснули.
10
Утром мы отправились завтракать в «Осень». Мы откладывали в сторону газеты, чтобы полизаться и поприжиматься друг к другу, как и все прочие парочки в кафе, которым я прежде издали завидовала. Но во время очередного поцелуя я громко пукнула, и Адам молча поднялся и пошел через зал к одному из столов. Тогда я поняла, что мы никогда не будем в точности такими, как остальные парочки.
Вернувшись домой из кафе, я нашла на автоответчике сообщение от Тернера.
«Позвони мне как можно скорее, – просил он. – Я в офисе».
Я набрала его номер.
– Ты можешь приехать прямо сейчас? – спросил он.
– Конечно. А в чем дело?
– Это не телефонный разговор.
Такие слова обычно не предвещают ничего хорошего.
Когда я пришла в кабинет Тернера, он сразу повел меня к Дженсену. Мы сели на диван напротив главного редактора. Теперь оба его глаза казались косыми.
– Сегодня утром мне позвонили домой по довольно неприятному делу. – Сказал он. – Некий мистер Ричард Сэнд, адвокат Бена Уэйнстейна. Уэйнстейн утверждает, что твоя последняя колонка частично сфабрикована. Он говорит, что, хотя вы действительно встретились с ним на вечеринке, на самом деле никакого секса не было. В сущности, он живет с девушкой, которая уезжала на те выходные, когда вы познакомились. Вчера его подружка вернулась и, прочтя твою колонку, вычислила парня по фирменной футболке «Эпкот Сента» и по фильму «Париж, Техас». Естественно, она разъярилась. Бен пытался объяснить ей, что все это выдумка, но она не поверила. В результате он позвонил своему папочке, брокеру Эмерсону Уэйнстейну. Папочка нанял адвоката Сэнда, и теперь они угрожают предъявить нам иск за клевету, если мы не напечатаем опровержения. Что происходит?
Я могла бы и сообразить, что не надо связываться с этим продувным маленьким паршивцем. Просто не верилось, что меня так здорово облапошили. Я купилась на искренность этого мальчика-пупсика. И теперь мне ничего не оставалось, кроме как исповедаться. Я медленно перевела взгляд с Дженсена на Тернера, вздохнула и принялась рассказывать им скучную правду: вечеринка, бар, сосание пальца, приглашение Бена, мой отказ и поездка домой на такси. В ходе моего повествования их головы склонялись все ниже и ниже.
– Зачем ты это сделала? – спросил Тернер, когда я умолкла.
– У меня есть уважительная причина! – вспылила я.
– Хотелось бы услышать.
– Я жутко сомневалась в преданности Адама и решила, что надо сделать так, чтобы он меня приревновал! Но я не смогла заставить себя по-настоящему обмануть его, вот и придумала историю!
– Это и есть уважительная причина? – с гневом произнес Дженсен.
– Да.
– Ты хоть понимаешь, что поставлено на карту из-за твоих экстремальных игр второкурсницы? Из-за этого нам, возможно, придется закрыть газету!
– Я…
– А как насчет других твоих колонок? Ты врала еще где-нибудь? – спросил Тернер.
– Я по существу не врала. Может, преувеличивала.
– Разве мы не дали тебе понять с самого начала, что ты должна писать правду?
– Мужики, только не говорите мне, что вы действительно принимали все написанное мной за чистую монету! Не бывает таких развратных девчонок!
– А мы считали тебя такой! – заорал Дженсен. – Зачем, по-твоему, мы тебя наняли?
– Я…
– Ну и в какой степени ты преувеличивала все с самого начала?
Я вдруг запаниковала. Может, лучше молчать? Именно так вели себя преступники в фильмах про полицейских. Все это начинало смахивать на сцену допроса. Дженсен был плохим полицейским, а Тернер – хорошим.
– Не знаю, стоит ли вам рассказывать, – засомневалась я.
– Все сильно усложнится, если ты нам не поможешь, – сказал Дженсен.
Я ждала, когда он схватит меня за волосы и шмякнет головой об стол.
– Мне жаль, – сказала я, – но больше вы от меня ничего не услышите.
– Прекрасно, – заявил Дженсен, вставая и нервно дергаясь. – Ты уволена.
Впервые за двадцать два года я лишилась дара речи. Я тупо кивнула, пытаясь сохранить на лице спокойствие, и пошла в сторону лестницы.
Едва спустившись в вестибюль, я завыла. У меня отнимали единственную стоящую вещь, ради которой имело смысл влачить двойное существование, и все из-за этой ревнивой сучки, подружки Бена Уэйнстейна! Что за бред? Его симпатия казалась такой искренней. Он даже дал мне свой телефон. Вытащив коробок, я помчалась по улице к таксофону и набрала номер. Сработала голосовая почта.
«Вы позвонили Бену Уэйнстейну, – говорил он. – Я сейчас либо отошел от своего стола, либо отвечаю на другой звонок. Оставьте свое сообщение, и я вам перезвоню». Бог ты мой, да он дал мне свой рабочий номер! До чего трусливый и хитрый подонок! Слава Богу, я с ним не трахнулась!
Я медленно пошла по Бродвею в сторону станции метро «Эф» и, сев в поезд, заметила девушку моего возраста с сумкой через плечо – она читала «Уик». Я пододвинулась к ней поближе, чтобы лучше рассмотреть. Девушка читала «Берлогу Лена». Рот ее слегка приоткрылся, а на лице одновременно читались испуг и веселье.
Мне захотелось перекинуть ее через плечо и притащить в кабинет Дженсена, чтобы он убедился в том, какую огромную ошибку совершает. Неужели он не понимает, сколько читателей потеряет? Я заставляла людей смеяться! Я заставляла их чувства бить струей! Не будь меня, всем молодым городским хипстерам пришлось бы рыться в стоящих под кроватями пыльных коробках из-под обуви, чтобы извлечь оттуда давно забытые источники порнухи. Девчонки станут отряхивать пыль с потрепанных экземпляров «Маленьких птичек» Анаис Нин, «Навсегда…» Джуди Блум и «Моего тайного сада», а мальчишки вернутся к своим «Хаслерам» и «Пентхаусам». Парням, подтиравшим моей колонкой задницы, ничего не останется, кроме как покрываться коркой, а тем, кто использовал «Уик» в качестве мишени для выброса семени, придется вернуться к пятнанию стен.
Население города в целом станет более подавленным и напряженным, пары вернутся к никудышному сексу, которым они занимались до «Беги, хватай, целуй», потому что мужчины не смогут больше фантазировать на мой счет, трахая своих любовниц, а извращенцы снова примутся изводить женщин, вместо того чтобы отправляться домой и читать мою колонку. Войдут в раж неугомонные грабители, стремительно возрастет уровень преступности, и весь город снова превратится в преисподнюю, как это было до моего появления.
Придя домой, я позвонила Адаму.
– Бред какой-то! – сказал он. – Неужели они не понимают, что все обозреватели всегда приукрашивают?
– Боюсь, что не понимают.
– Но ведь ты…
– Величайшая порнописательница со времен Миллера? Знаю.
– Я собирался сказать: «Одна из основных причин, почему люди вообще читают эту газету».
– О-о!
– Думаю, это не самая страшная вещь на свете. Перемена может пойти тебе на пользу. Мадонна раз в несколько лет придумывает себе новый имидж. Теперь и у тебя появился шанс это сделать.
– И какой, по-твоему, я должна теперь придумать себе имидж? Внештатная лжесвидетельница?
– Можешь заниматься чем угодно. Подожди немного. У меня такое чувство, что все должно скоро устроиться.
А у меня такого чувства не было.
Окончив разговор с Адамом, я позвонила родителям за город. Ответил папа, которому я и сообщила новость.
– Должен тебе сказать, – начал он, – что, как бы я ни злился на этих бумагомарак, я покривил бы душой, говоря, что не испытываю облегчения.
– Что ты имеешь в виду?
– Во-первых, я страшно рад, что ты не обманывала Адама. Мы с мамой боялись, что ты разрушишь ваши отношения. Во-вторых, мы все здорово от этого выигрываем. Мне не будет больше докучать Ларри Стенли. Мама снова сможет посещать собрания Лиги израильских женщин. А друзья Зака перестанут обзывать его братом шлюхи.
– Приятно слышать, что вы поддерживаете меня в беде.
– Не думаю, что тебе будет трудно устроиться на новую работу. У тебя удивительная способность сплавлять воедино дешевку с выдумкой. Не хочешь попробовать свои силы в рекламе?
Потом я позвонила Саре.
– Я уже знаю, – сказала она.
– Откуда?
– Только что звонил этот гад. Просил меня назвать настоящие имена всех парней, о которых ты писала, чтобы он мог с ними связаться.
– И ты назвала?
– Нет. Я сказала: «Пососи мой клитор. Если вы собираетесь сжечь ее заживо, то уж обойдитесь как-нибудь без моего участия».
– Ты так и сказала?
– Ну, честно говоря, я назвала другую часть тела.
– Что он, по-твоему, собирается делать?
– Скорее всего, обойдет все упомянутые тобой бары и будет расспрашивать постоянных посетителей. Пока не расшифрует твои псевдонимы. Что не слишком-то сложно.
– Ты действительно думаешь, что он способен так унижаться?
Сара не ответила.
Вскоре ко мне на автоответчик пришло несколько странных сообщений.
Чарлтон оставил такое: «Я просто рассказал все, как оно было. Пришлось. Надеюсь, это не значит, что мы не можем остаться… друзьями».
Коринна: «Мне очень жаль, но что я могла сделать?».
Джейсон: «Хотел бы я, чтобы это было правдой».
И Эван: «Я был рад прояснить ситуацию. Я лгал, когда говорил Саре, что твоя колонка меня не волнует. Волнует, да еще как».
В полдень в среду мы с Сарой дружно отправились к ящику «Уик» на углу, взяли два экземпляра газеты и пошли в сторону вокзала Гранд-Сентрал. Я подумала, что такой случай требует роскошной обстановки. Купив сэндвичи и содовую в закусочной на вокзале, мы устроились напротив стены под высоченным потолком и раскрыли газеты.
ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ
В своей колонке «Беги, хватай, целуй», озаглавленной «Берлога Лена» (12 марта 1997 г.), Ариэль Стейнер пишет, что познакомилась на вечеринке с молодым человеком, пошла с ним в бар «Коуд», а потом поехала к нему домой, где у них была физическая близость. Это сфабриковано. Хотя Стейнер действительно присутствовала на вечеринке в пятницу 7 марта 1997 г., познакомилась там с парнем по имени Бен Уэйнстейн и отправилась с ним в бар «Коуд» поболтать, но они вовсе не занимались сексом. Правда, Уэйнстейн ненадолго засунул свой большой палец Стейнер в рот, пока они сидели в баре на диванчике, но это было единственное проникание, имевшее место за весь вечер. И хотя у Уэйнстейна действительно висит над кроватью постер из документального фильма «Не оглядывайся», Стейнер никак не могла об этом узнать, поскольку ни разу не переступала порога квартиры, где он живет со своей подружкой Дженнифер Джеймс (они вместе уже полтора года), которая в те выходные навещала свою сестру Шейлу в Акроне.
С субботы 15 марта Стейнер уволена с должности обозревателя «Сити Уик». Мы изымаем номер с «Берлогой Лена» из печати, принося свои самые искренние извинения за любые неприятности и неудобства, которые эта публикация могла доставить мистеру Уэйнстейну и мисс Джеймс. Мы начали расследование для определения степени достоверности последних колонок Стейнер и в этой связи можем поделиться с вами следующей информацией. Как минимум три из них за последние полгода с небольшим – «Рокер» (13 ноября 1996 г.), «Порнуха» (4 декабря 1996 г.) и «Поцелуй» (5 марта 1997 г.) – были частично сфабрикованы. По меньшей мере, еще три – «Розовые руки лесбиянки» (11 декабря 1996 г.), «Голубая ленточка» (18 декабря 1996 г.) и «Последний глоток от души» (1 января 1997 г.) – оказались сфабрикованы полностью.
Приносим свои извинения всем тем, кто в колонках Стейнер был представлен в ложном свете. В настоящее время мы реорганизуем отдел проверки фактов, чтобы избежать повторения подобной ситуации в будущем. Еще раз выражаем наше сожаление.
Стивен Дженсен IV, главный редактор,
Уильям X. Тернер, заместитель главного редактора.
Я в полуобморочном состоянии боком сползла на мраморный пол.
– Чего ты так расстраиваешься? – спросила Сара. – Не так уж все страшно!
– Именно поэтому я и расстраиваюсь!
– Что-что?
– Я думала, они действительно собираются намылить мне шею. Но в опровержении даже не встретилось ни единой удачной остроты!
– Ты утверждаешь, что хотела бы, чтобы они как следует тебя обругали? – недоверчиво переспросила Сара.
– Да! – завопила я. – Шесть с половиной месяцев я поверяла этим мужикам тайны своей вагинальной секреции. Самое меньшее, что они могли бы для меня сделать, – это завершить мою карьеру пушечной пальбой.
– Что-то слабо верится, – сказала Сара. – Ты обычно жаловалась на оскорбительные письма, а сейчас вдруг недовольна тем, что опровержение недостаточно жесткое.
Она была права. Я вела себя совершенно непоследовательно, но ничего не могла с собой поделать. Мне просто хотелось, чтобы у Дженсена и Тернера хватило духу подвергнуть меня публичной казни, например, вот так:
ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ
Рано или поздно любой газетный редактор делает крупный просчет при найме сотрудников. Происходит ли это потому, что он перед собеседованием чересчур усердно приналег на бутылочку, или просто потому, что у потенциальной сотрудницы действительно оказались славные ножки, но подобное случается. И раз уж такое произошло, редактору ничего не остается, как молиться о том, чтобы новый сотрудник не натворил дел, способных сильно навредить газете. До сих пор нам везло. Но вот мы познакомились с Ариэль Стейнер. И эта сучка нас подставила. Из-за нее нас пригвоздили к столбу, подобно Иисусу. А теперь мы истекаем кровью, да, именно так.
В колонке «Беги, хватай, целуй» от 12 марта, озаглавленной «Берлога Лена», Стейнер утверждает, что ее поимели, хотя на самом деле этого не было. Одна ложь – это уже плохо, но затем мы обнаружили, что она привирала также и в полдюжине других своих рассказов! При расследовании случаев совокупления в центре города была получена следующая информация.
Эван Дрейн (Кевин из «Рокера») признает, что имел со Стейнер интимные отношения, но заявляет, что он сам захотел их прекратить, а вовсе не его партнерша. «Ариэль – очаровательная девушка, – сказал он, – но она слишком шустро захотела влезть ко мне в душу. Мне пришлось с ней порвать. Моя жизнь – это музыка. Мы расстались в ресторанчике в Кэррол Гарденс. И она уж точно не плевала мне под ноги. Насколько я помню, Ариэль была довольно сильно расстроена. Она присочинила и еще кое-что. Если Стейнер и кончала, когда мы занимались сексом, то явно этого не показывала. У меня не было никаких судорог, она не производила громкого шума, я, кстати, после полового акта не заметил никакого покраснения сосков».
Чарлтон Уэйкс (Ройалтон из «Порнухи») утверждает: «Прежде всего, я не удовлетворял Стейнер орально. Она не просила, да и я не предлагал. Мы действительно занимались сексом в кабинке «Мира кино», но вскоре к двери подошел служитель и сказал, что нужно все время бросать жетоны. Ариэль струсила и удрала. В «Бен и Джери» мы тоже не ходили. И она никогда не делала мне минет. Хотя мне бы, конечно, этого и хотелось».
А вот слова «писательницы-мазохистки» из колонок «Розовые руки лесбиянки», «Голубая ленточка» и «Последний глоток от души» (старший редактор «Сити Уик» Коринна Райли): «У меня действительно был роман с Ариэль Стейнер. Но не она сделала мне предложение, а я ей. Мне не стыдно. Будь у меня возможность, я бы снова это сделала. Я горжусь тем, что могу причислить себя к фаворитам Ариэль Стейнер. Для малышки, утверждающей, что она никогда до этого не имела опыта с женщинами, Ариэль хорошо знала, как подступиться к моей киске. Считаю, что полученный мной от Стейнер куннилингус – один из лучших за все тридцать лет моей жизни. А ведь в свое время у меня был роман с самой Честити Боно[109]109
Современная писательница, лесбиянка, участвует в движении за права геев и лесбиянок.
[Закрыть]».Сфабрикованный фрагмент колонки «Поцелуй» – это сам поцелуй. Джейсон Левин (Мейсон Бевин) признается: «Вообще-то в тот момент у меня выскочила на губе простуда. В тот вечер меня сильно тянуло к Ариэль, но я не пожелал бы никому, а менее всего человеку, которого считаю своим другом, подцепить проклятый герпес».
И наконец, свою версию рассказа «Сэм, мой мэн» предложил драматург Сэм Шепард: «Я не говорил Ариэль, что живу на Среднем Западе. Я живу в сельской местности и, пожалуй, не стану уточнять, где именно. Но я действительно видел эту девушку у театра «Паблик». Я, в общем-то, хорошо ее запомнил. Милая, с чувством собственного достоинства, правда, немного агрессивная. Я поймал себя на том, что на обратном пути из Нью-Йорка, остановившись в мотеле Дьюбука и лежа на кровати одной звездной-звездной ночью, думал о ее… достоинствах».
И как же эта маленькая интриганка преуспела в своих фокусах? Нас давно мучает этот вопрос. У нас действительно имеется отдел проверки фактов, который был организован для контроля за работой журналистов, обладающих хотя бы малой толикой уважения к основным этическим принципам, таким как справедливость и честность (в отличие от карьеристок вроде Стейнер). Тем не менее, мы берем на себя полную ответственность за сбой в работе нашего аппарата. Сейчас мы начинаем серьезное расследование, чтобы в дальнейшем уберечь себя от «стейнеризации».
Мы, так же как и вы, можем лишь строить догадки относительно того, что же побуждало эту зарвавшуюся молодую потаскушку действовать столь нагло и бессовестно. Подобно тем псам из известной рекламы, которым внушают, что предлагаемая им еда – стопроцентная говядина, мы можем лишь хором прогавкать в ответ: «Ложь, ложь! Не верим ни одному вашему сло-о-ву!»
Стивен Дженсен IV, главный редактор,
Уильям X. Тернер, заместитель главного редактора.
Когда я вернулась на рабочее место, меня уже поджидала Крыса с компьютерной распечаткой в руках и мрачным выражением на лице. Вручив мне бумаги, она прислонилась к краешку моего стола. Распечатка была сделана с известного интернетовского сайта о светской жизни «Грязная сплетница». Под заголовком «ОБОЗРЕВАТЕЛЬНИЦА «СИТИ УИК» УВОЛЕНА ЗА ФАЛЬШИВКУ» было напечатано следующее:
«Сити Уик», независимый манхэттенский еженедельник, напечатал сегодня опровержение одной из своих статей, «Берлога Лена» (12 марта 1997 г.), написанную 22-летней обозревательницей Ариэль Стейнер. В своей колонке Стейнер подробно излагает историю сексуальной близости с Беном Уэйнстейном, 28 лет, сыном крупного брокера Эмерсона Уэйнстейна.
«Я не утверждаю, что не встречался с ней, – заявил молодой Уэйнстейн. – Встречался. Но не испытывал к ней никакого влечения. В сущности, обозревательница меня разочаровала, ее карикатура интереснее. У меня есть девушка, которую я люблю. И я никогда ей не изменю. Никогда». Согласно источникам информации, близким к семье Уэйнстейна, родственники пострадавшего угрожали судебным преследованием, если «Уик» не согласится напечатать опровержение.
В опровержении говорится, что Стейнер была уволена 15 марта, после частичного признания. «Уик» в настоящее время проводит расследование относительно достоверности прежних статей Стейнер и уже установила, что как минимум шесть из них были полностью или частично сфабрикованы. Главный редактор «Уик», Стив Дженсен, так комментирует увольнение: «Мы любим печатать пикантные вещи, но лишь при условии, что это правда».
Подняв глаза на Крысу, я вручила ей бумаги.
– Так это ты? – спросила она.
Я кивнула.
– Не знала, что ты ведешь колонку в газете.
– Я считала неуместным говорить вам об этом, – промямлила я.
– Надо было рассказать. Очевидно, я уделяла тебе мало внимания. – Начальница слабо улыбнулась, потом стерла улыбку с лица и, указав на газету, добавила: – Новости неважные. Мне только что позвонил мой шеф. Он сказал, чтобы я тебя немедленно уволила. Если оставить тебя даже на самой незначительной должности, пострадает лицо компании. Мы, в конце концов, издательский дом, и твое присутствие в наших рядах может быть неправильно истолковано. Собирай вещи. Я позвоню в агентство, откуда тебя прислали, и сообщу им о случившемся. Надеюсь, ты поймешь меня правильно.
Она ушла в свой кабинет и закрыла за собой дверь. Я опустила голову к промокашке, вдыхая чернила, в надежде, что меня убьют химикалии. Потом открыла верхний ящик стола и, стащив несколько ручек и блокнотов, сунула их себе в сумку. Когда-нибудь эти ручки могут мне пригодиться. Вдруг в ближайшее время иссякнут все запасы? У меня достаточно сбережений, чтобы обеспечить себя максимум в течение месяца, а потом придется искать новую работу. Что, если агентство не захочет иметь со мной дело? Все может быть. Я надела пальто и, бросив взгляд на закрытую дверь крысиной норы, поехала домой.
Когда я пришла домой, мой автоответчик мигал как полоумный. Моих комментариев просили «Таймс», «Ньюс» и «Пост». «Эго», иллюстрированный глянцевый журнал, пишущий о знаменитостях, готовил про меня статью и хотел услышать мою версию событий. Отец желал узнать, видела ли я отрывок из «Грязной сплетницы». Репортер из «Войс» писал статью, озаглавленную «Почему «Сити Уик» – худшая газета в стране», и просил меня подтвердить низкопробную политику Дженсена и Тернера в отношении проверки фактов. Нед Сливовиц, известный представитель желтой прессы и ведущий скандального ток-шоу, приглашал меня прийти на передачу и подраться на кулачках с Уэйнстейном. Глава некой кинокомпании под названием «Влажные и скользкие» предлагал мне сотрудничество в написании сценария. А обозреватель светской хроники из «Дейли ньюс» просил подтверждения слуха о том, что я на самом деле одновременно занималась сексом с Беном и его девушкой. И все хотели получить ответ немедленно.
Я всегда мечтала прийти домой и увидеть бешено мигающий автоответчик, но это были не те сообщения, которые я надеялась получить. Не о такой славе я грезила. Это была ее самая дешевая и самая коварная разновидность. Мне не хотелось тащиться на дрянную телепередачу, чтобы стать посмешищем для аудитории, состоящей из выродков. Я хотела, чтобы меня запомнили как писательницу, а не как лгунью.
Я стерла сообщения, пошла в ванную и брызнула на лицо холодной водой. Когда я подняла голову и мельком взглянула на свое отражение в зеркале, оно мне не понравилось. Волосы на моей верхней губе так отросли, что я смахивала на Лонни Барбах. Концы длинных косм загибались кверху и секлись. Наверное, самое время отправиться в салон. Похоже, что мне и заняться больше нечем.
В одном из последних выпусков нашей газеты Коринна писала о салоне в Трамп Тауэр[110]110
Небоскреб на Пятой авеню.
[Закрыть] и божилась, что он лучший в городе. Стрижки, правда, по девяносто долларов, но Коринна утверждала, что они того стоят, потому что там работает один пижон, француз по имени Пьер, который может сделать из вас королеву. Я позвонила, записалась на стрижку, отключила телефон и пошла к станции метро.
Пьеру было лет тридцать пять. Привлекательный и немного по-французски женоподобный, когда не можешь сразу понять, кто перед тобой – гей или мужчина традиционной ориентации.
– Как желаете постричься? – спросил он.
– Что-нибудь покороче и помоднее.
– Не хотите немного подкраситься?
– Нет. А зачем?
– На вас очень мило будет смотреться капелька светлого. Несколько прядей. Давайте добавим эмоций ради весны.
Я никогда раньше не осветляла волос, потому что расценивала это как своего рода неприятие в себе еврейских корней. Однако в тот момент, оказавшись без работы, на грани финансового краха, сделавшись объектом охоты на ведьм со стороны средств массовой информации, я, похоже, начинала утрачивать свою моральную целостность.
– Один черт, – сказала я. – Давайте попробуем. Через два часа я вышла из салона с шикарной короткой стрижкой, оживленной шестью белокурыми прядями, а также с навощенными губами и бровями. Мне нравилась моя новая внешность. Я понимала, что, возможно, не слишком умно было спустить часть моих скудных сбережений на наведение красоты, но рассудила, что оно того стоило. Если мне суждено вскоре стать бездомной, то, по крайней мере, я буду хорошо выглядеть, умоляя пустить меня на ночлег.
В ту ночь у меня ночевал Адам, но, проснувшись на следующее утро, я увидела пустую постель, а затем услыхала звонок в дверь. Я решила, что у него опять начался какательный невроз и он отправился в ресторан. Правда, когда я пошла открывать дверь, Адам не показался мне таким очищенным и посвежевшим, как это бывало с ним после дефекации. Голова опущена, плечи ссутулены. Он был похож на посланца с войны, сообщающего чьей-то мамочке, что ее сын убит. Потом я поняла, в чем дело. В левой руке он держал «Тайме», «Ньюс» и «Пост».
