Текст книги "Беги, хватай, целуй"
Автор книги: Эми Сон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Эми Сон
Беги, хватай, целуй
Посвящается моим родителям.
С самого начала Подруга скорбящих понял, насколько он смешон. Отвернувшись от Бога, он не сумел обуздать захлестнувшие его эмоции и отделался лишь колонкой в газете.
Натанаэл Уэст. «Подруга скорбящих»
1
Мне было всего лишь двадцать два, а я уже успела приобрести дурную репутацию. Я просматривала колонки сплетен с тайным содроганием, в полной уверенности, что сейчас наткнусь на какую-нибудь унизительную подробность своего недавнего падения. Я бродила по улицам, не переставая напряженно высматривать прячущихся папарацци. Я заходила в кафе с упавшим сердцем, ожидая, что вот-вот кто-нибудь узнает меня, окликнет по имени и поднимет на смех за совершенный проступок – проступок, не понятый никем – а все из-за моего упорного и продолжительного молчания.
Я уподобилась Эстер Прин[1]1
Героиня романа американского писателя Натаниеля Готорна (1804–1864) «Алая буква» – красавица англичанка, прибывшая в Америку в XVII веке; женщина, родившая ребенка вне брака и осужденная суровым пуританским судом вечно носить на груди знак своего позора – алое клеймо в виде буквы «А» (adulteress – прелюбодейка). – Здесь и далее примеч. пер.
[Закрыть] большого города, сделавшись посмешищем в том возрасте, когда главнейшей заботой должно было бы стать отсутствие медицинской страховки. Меня, еще сосем юную, опозорили и незаслуженно оклеветали; и на груди моей (довольно внушительной) красовалось клеймо в виде огромной алой буквы «А».
По правде говоря, я все это вполне заслужила. Мне всегда хотелось стать персоной, репутация которой идет на полшага впереди нее самой. Именно это я сейчас и получила. Причем в самом худшем варианте.
Я вернулась в Нью-Йорк вовсе не для того, чтобы вести в газете постоянную рубрику о сексе. Я собиралась стать актрисой. На следующий день после окончания колледжа я поселилась в квартире своих родителей в Бруклин-Хайтс и сразу же позвонила своему агенту Фей Гласс. Эта женщина представляла мои интересы с четырнадцати лет, дав мне возможность попробовать свои силы в нескольких, далеко не бродвейских, пьесах и в одном рекламном ролике. Тогда я еще училась в средней школе, но к выпускному классу моя карьера складывалась не настолько успешно, чтобы ради нее откладывать поступление в колледж. Поэтому, не продлив контракта, я отправилась в актерский Браун-колледж, сообщив Фей, что свяжусь с ней через четыре года.
Думаю, она не поняла тогда, что я выразилась буквально, поскольку, когда после возвращения я дозвонилась до нее и назвала свое имя, то услышала в ответ:
– Кто, простите?
– Ариэль Стейнер, – настойчиво повторила я. – Вы представляли мои интересы, когда я была девчонкой. А теперь я окончила колледж, вернулась в город и хотела бы снова попасть на прослушивание.
– А-а, – произнесла она так, словно все еще не вспомнила, кто я такая. – Загляни в мой офис завтра в любое время, и мы возобновим знакомство.
Похоже, Фей все-таки узнала меня, когда я появилась на пороге ее офиса, и у меня сразу отлегло от сердца. Видимо, приключившийся с ней приступ слабоумия оказался не столь затяжным, как я уж было подумала. Она усадила меня напротив себя за письменный стол, и я тут же спросила:
– Ну, каких успехов вы добились за то время, что меня не было?
– Поговорим лучше о твоих успехах, – ответила Фей. – Ты растолстела, девочка. Здорово растолстела. Не хочется тебя огорчать, но внешность в нашем деле определяет семьдесят пять процентов успеха, и так будет всегда. Я не могу предлагать тебя на роль инженю, пока ты не сбросишь пятнадцать фунтов. Приходи снова, когда похудеешь. А пока могу рекомендовать тебя на характерные роли толстушек.
Я молча кивнула, но, едва выйдя на улицу, тут же разревелась. Мысль о том, что исполнение мечты всей моей жизни отодвигается только из-за того, что я не смогла вовремя избавиться от лишних пятнадцати фунтов, с которыми поступила на первый курс, повергла меня в шок. Ирония судьбы: мне предложили сесть на диету сразу после окончания колледжа, где на протяжении четырех лет учили презирать извращенную систему ценностей патриархального общества.
Слова Фей так поразили меня еще и потому, что я никогда не считала себя толстой. Рост у меня пять футов пять дюймов, вес – сто сорок два фунта.[2]2
То есть при росте 165 см вес составляет приблизительно 64 кг.
[Закрыть] Конечно, не тощий цыпленок, но, само собой, и не откормленная хрюшка. Парней мое тело всегда скорее привлекало, чем отталкивало. Таких, как я, называют пышечками: сплошные задница, сиськи и ляжки. Я расцвела поздно, но зато пышным цветом. И у меня просто в голове не укладывалось: как эта фигура, столь хорошо служившая мне в горизонтальном положении, может помешать моему взлету по вертикали? Однако – в сторону эмоции, взглянем на вещи объективно. Если Фей говорит, что я толстая, значит, так оно и есть. Мне придется сбросить вес или выбрать другую карьеру, а у меня не было желания сменить профессию.
Я знала, что сцена – мое призвание, еще с двух лет. Тогда, в ноябре 1976 года, родители привезли меня к бабушке с дедушкой в Филадельфию на День Благодарения. Помню, после ужина вся семья собралась в гостиной на импровизированный концерт, в котором детишки демонстрировали свои последние достижения. Пока мой трехлетний кузен Эдди горланил в микрофон «Обвяжи желтой ленточкой дуб», я сидела в уголке, наблюдая, как гости смотрят на него, и это вызвало во мне яростную вспышку ревности. Просто невмоготу было, что зрители уделяют столько внимания не мне, а кому-то другому.
И тут меня осенило. Эдди продолжал петь, а я принялась неторопливо и спокойно раздеваться. Все были настолько поглощены мальчиком, что не заметили моих манипуляций. Раздевшись догола, я выскочила вперед с громким воплем: «Тра-та-та», и все присутствующие разразились приступами истерического смеха. Эдди был совершенно позабыт. Все смотрели только на меня. А я ничуточки не стыдилась, что украла у него славу. Мне казалось, что справедливость восторжествовала.
Но теперь воцарение справедливости откладывалось до того момента, когда я избавлюсь от лишнего веса. Утерев слезы, я купила диетический бутерброд в корейской закусочной и на метро отправилась домой.
Бруклин-Хайтс – очаровательный старомодный район, знаменитый своими зелеными бульварами и элегантными домами из бурого песчаника, выстроенными на рубеже столетий. Но я выросла не в одном из этих домов. Мое детство прошло в трехкомнатной квартире на тридцать пятом этаже многоквартирного дома для людей со средним достатком. Это так называемая «Серебряная башня» («Силвер Тауэр»), сооруженная в августе 1973-го. Однажды я даже нашла упоминание о нашем доме в книге по истории Бруклина, там говорилось, что он «портит привлекательный в остальных отношениях окрестный пейзаж».
Увы, подмечено довольно точно. Перила на террасе напоминают прутья тюремной решетки, а бетон серо-коричневый и рубчатый, как презерватив; так что все это фаллическое сооружение – самое настоящее огромнейшее бельмо на глазу двадцати ближайших кварталов. Единственный плюс нашей квартиры – это вид из окна. Терраса выходит на Куинз, и если высунуться из окна и посмотреть налево, то можно увидеть Бруклинский и Манхэттенский мосты, а из моей спальни даже видна статуя Свободы.
Вернувшись домой, я застала маму на кухне – она резала овощи и слушала передачу «Поговорим обо всем».
– Как там поживает Фей? – спросила она.
– Только подумай – отказалась предлагать меня на роль инженю, пока я не сброшу пятнадцать фунтов.
– Она так и сказала, что тебе надо сбросить пятнадцать фунтов? – с испугом переспросила мама.
– Угу.
– По-моему, и десяти было бы вполне достаточно.
– Спасибо, – проронила я и, скрывшись в своей комнате, захлопнула дверь.
Поудобней устроившись на кровати, я закрыла глаза и принялась мечтать о том дне, когда моя безупречно тощая попка появится на обложке журнала «Роллинг стоунз». Долго ждать этого не придется. Как только я похудею, Фей сразу отправит меня пробоваться на роль коварной, кровожадной стервы из телесериала про нью-йоркских полицейских «Всех в досье!». Помощник режиссера по кастингу будет настолько покорен моей порочной привлекательностью, что сразу же даст мне роль. И не успеем мы еще отснять эпизод, а во всех кастинг-студиях города уже начнут судачить обо мне, и еще до показа фильма по телевидению Джордж К. Вулф[3]3
Сценарист и режиссер бродвейского Народного театра.
[Закрыть] из Народного театра пригласит меня в свою следующую постановку с участием множества знаменитостей – на заглавную роль в «Макбете» Уила Смита.[4]4
Знаменитый американский актер и режиссер.
[Закрыть] После премьеры Бен Брентли[5]5
Театральный критик из «Нью-Йорк Таймс».
[Закрыть] станет рассыпаться в комплиментах по моему адресу в «Нью-Йорк Таймс» и мне начнут названивать из Голливуда.
Я получу роль статистки на съемках нового клипа с участием Джорджа Клуни, а потом сам Вуди[6]6
Вуди Аллен.
[Закрыть] доверит мне роль выписанной по почте безгласной четырнадцатилетней невесты в «Зимнем проекте без названия». Несмотря на то, что эта героиня не произносит ни слова, мое лицо и тело окажутся настолько выразительными, что меня выдвинут на «Оскар» за лучшую роль второго плана. Я приведу папу на церемонию награждения под видом своего бойфренда, и когда Джек Пэлэнс вскроет конверт и объявит меня победительницей, я выбегу на сцену в платье без бретелек от Шанель, а операторы станут снимать папу, захлебывающегося в собственных соплях.
За моей ролью, отмеченной «Оскаром», последуют другие – роли девушек в фильмах «Скорость-4», «Скорость-5» и «Безумно непристойное предложение». Джулия[7]7
Джулия Робертс.
[Закрыть] отойдет на задний план, Джулиана[8]8
Джулиана Мур.
[Закрыть] просто испарится, а Жульет[9]9
Жюльет Бинош.
[Закрыть] станет вчерашним днем кинематографа. Вайнона и Гвинет[10]10
Вайнона Райдер и Гвинет Пэлтроу.
[Закрыть] сделаются моими закадычными подружками. Я помогу Гвин упорядочить питание и уговорю Вайнону снова взять фамилию Горовитц, после чего мы втроем будем представлять правящую мафию еврейских девушек Голливуда. Благодаря нашему влиянию реформаторский иудаизм станет самой популярной, модной среди знаменитостей религией, а сайентология отомрет навсегда.
Я организую собственную кинокомпанию «Пышка Пикчерз» и начну снимать фильмы по собственным сценариям с интересными ролями для девчонок и абсолютно примитивными – для мужиков. Я стану первой актрисой, запросившей за роль двадцать пять миллионов долларов. «Тайм» поместит мое фото на обложке, утверждая, что я потрясаю устои Голливуда. Браун-колледж присвоит мне степень почетного доктора, и я приеду в университетский городок, чтобы произнести речь о том, как женщинам обрести права в мире, где верховодят мужчины. И все эти юные долбаные театралы будут мне бешено хлопать, когда я вдруг умолкну на полуслове, картинно взмахнув рукой, потому что вспомню тот день, когда Фей сказала мне, что я «слишком жирная».
Похоже, я задремала, потому что меня разбудил мой брат Зак, склонившийся надо мной со словами:
– Привет, толстуха.
Он посещает предпоследний класс Стивесантовой средней школы и сейчас пребывает в стадии оболтуса, мнящего себя всезнайкой.
– Мама тебе уже рассказала? – спросила я.
– Ага.
– А ты тоже считаешь, что мне нужно похудеть? Только честно.
– Ну, раз уж ты сама спрашиваешь… По-моему, ты действительно набрала несколько лишних фунтов за последние год-два. А что, диета – хорошая штука. Станешь еще более привлекательной.
Иногда Зак бывает резковат. Он может наехать, но всегда делает это с умом.
Мы уселись за стол и принялись было за фруктовый коктейль, но тут вошел папа. Маму он поцеловал, а меня – нет. С тех пор как я достигла половой зрелости, я не позволяю ему этого. Когда я была маленькой, мы с папой все время обнимались, но когда я начала развиваться физически, то стала его стесняться. Потом, когда сложности переходного периода остались позади, я не прочь была снова начать целовать его. Но ведь это означало бы, что я была не права, отказавшись от поцелуев, а признаться перед родителями в своей неправоте чертовски сложно.
– Ну и что тебе сказала Фей? – спросил папа, усаживаясь за стол.
Я ему все рассказала.
– Так-так, – произнес он, яростно нахмурив брови. У моего отца густая черная борода, так что губ не видно, но я всегда догадываюсь о его переживаниях по движению бровей.
– Не волнуйся, – сказала я. – Все будет хорошо. Подумаешь, какие-то пятнадцать фунтов. Вот увидишь, я их мигом сброшу.
– И я так думаю. – Но до конца обеда он больше не заводил речь о Фей. Папа расспрашивал Зака, как у того идет физика, а я тем временем поглощала приготовленные мамой специально для меня клецки с гречневой кашей, делая вид, что они мне нравятся.
На следующее утро я договорилась о посещении одного из агентств по найму временных служащих на Уолл-стрит. Я нашла его на первой странице воскресной «Нью-Йорк Таймс». Дьявольское объявление сработало. «ХОЧЕШЬ СТАТЬ ЗВЕЗДОЙ?» – вопрошало оно заглавными буквами. А на следующей строчке, гораздо более мелким шрифтом, было написано: «Нам требуются активные, энергичные люди. Приходи к нам, здесь ты получишь временную работу с гибким графиком».
Когда я пришла в офис, женщина лет сорока, с завитыми волосами, представившаяся как Френсис, отвела меня в зал заседаний и попросила заполнить несколько анкет. Потом она провела меня в другое помещение, где проверяли, умею ли я печатать и работать на компьютере, а также насколько я грамотна. Последний тест оказался самым унизительным. Он явно был рассчитан на умственно отсталых и состоял из вопросов типа: «Как правильно пишется Вашингтон?» или «Выберите слово, наиболее приближенное по значению к «сортировать»: а) разрушать; б) разделять; в) собирать; г) увлажнять». Интересно, подумала я тогда, а что они делают с соискателями, неправильно ответившими на этот вопрос? Может, у них где-нибудь на задворках имеется специальная камера пыток, где они заставляют несчастного часами обрабатывать огромные массу почтовых отправлений, пока значение слова «сортировать» не отпечатается навечно у него в мозгах?
Когда с тестированием было покончено, Френсис отвела меня обратно в офис, чтобы обработать результаты.
– Тебе надо немного усовершенствовать навыки работы с компьютером, – сказала она, – грамотность у тебя хорошая, и печатаешь ты семьдесят пять знаков в минуту, просто превосходно. Попытаюсь найти тебе что-нибудь прямо завтра.
К тому времени, когда я вернулась домой, она уже успела наговорить на автоответчик сообщение о том, что мне подобрали место. Мне предстояло стать секретарем финансового управляющего в издательстве журнала «Макгинли Лэдд», что на углу Тридцать второй и Южной Парковой авеню. Там платили восемнадцать долларов в час – столько я еще никогда не получала.
В вестибюле меня встретила начальница – высокая женщина, ростом около шести футов, с белокурыми волосами до плеч. Она представилась как Эшли Гинсбург. Можно было догадаться, что она шикса (так иудеи называют чужаков), вышедшая замуж за еврея, и я сразу же почувствовала к ней неприязнь – ведь она увела одного из наших мальчиков (умолчу о собственных шашнях с чужаками).
Мы поднялись на двенадцатый этаж, и начальница провела меня в неопрятную комнатушку с окном, выходящим на Южную Парковую авеню, и показала мой рабочий стол.
– Там мой кабинет, – кивнула она на дверь справа. – Не входи без предупреждения или когда я говорю по телефону.
Она объяснила, как переадресовывать вызов и работать с селектором, включила компьютер, дала мне идентификатор пользователя и удалилась в свой кабинет. Едва за ней закрылась дверь, я позвонила на свой автоответчик, чтобы узнать, не оставила ли Фей сообщение. Увы. За следующие два с половиной часа Канцелярская Крыса ни разу не вылезла из своей норы. Я сидела за столом, тупо уставившись на наручные часы и изредка поглядывая в окно. Я пребывала в мире грез, но не забывала при этом каждые пятнадцать минут проверять свой автоответчик. В одиннадцать пятьдесят, перед тем как отправиться на ленч, я позвонила в очередной раз, и тут мне повезло: «Ариэль, это Фей. Завтра в шесть назначено твое прослушивание для сериала «Всех в досье!». Пожалуйста, перезвони мне». Кто бы мог подумать, что мои фантазии так скоро воплотятся в жизнь! Однако, перезвонив Фей, я узнала, что речь идет всего лишь о роли «коренастой молодой женщины, работающей кассиром и уже успевшей побывать за решеткой». Тут я поняла, что до осуществления моей мечты еще далеко.
Во время обеденного перерыва я поехала на автобусе в кастинг-студию, чтобы ознакомиться с содержанием своей роли. Папка, озаглавленная «Толстая кассирша», не вызвала у меня восторга.
Подозреваемая в убийстве девица накануне заказывала продукты в моей бакалейной лавке, и мне предстояло объяснить копам, как она выглядит. Я начала репетировать свой эпизод на обратном пути, но не слишком-то много выжмешь из фраз вроде «Могу сказать вам только, что она покупала цикорий».
В тот вечер я трижды прорепетировала эту сцену с Заком, пока не обрела уверенность. На следующий день, после окончания работы, я зашла в туалет и, переодевшись в мешковатые брюки и трикотажную рубашку, отправилась на автобусе в студию. Приемная кишела роскошными стройными девицами, и я сразу поняла, что они пришли пробоваться на роль коварной убийцы. Возможно, мне повезет больше: конкуренция на роль толстушки не столь жесткая.
Через двадцать минут ассистентка режиссера по кастингу, наконец, пригласила меня в кабинет. Напротив ее письменного стола стояли два стула – мягкий посередине комнаты и металлический с жесткой спинкой в углу.
– Садись туда, где тебе больше нравится, – сказала она.
Я почувствовала себя маленькой девочкой, забредшей к медведям в избушку. Неужели получение роли зависит от выбора стула? Это что – скрытый психологический тест для определения типа моей личности? Я просчитала варианты: если выберу уютный стульчик, то, разнежившись на нем, вяло прочту свою сцену; но если сяду на металлический, то окажусь слишком далеко от ассистентки режиссера и контакта не получится. Поэтому я взяла мягкий стул, отодвинула в угол и поставила на его место металлический.
– Интересное решение, – заметила ассистентка.
– Спасибо на добром слове.
Мы вместе прошли эпизод, и в конце она сказала:
– Ты определенно талантлива. Не сомневаюсь, что справишься с ролью. Утверждение тебя на роль будет зависеть только от требований продюсеров. Если они решат, что им нужна толстуха, нам придется искать кого-то другого.
– Прошу прощения? – переспросила я.
– Если продюсеры собираются снимать тучную женщину, мы не станем работать с тобой. Ты вовсе не толстая.
Я торжествующе хмыкнула и вышла из комнаты.
На следующий день Фей оставила сообщение о том, что меня приглашают на встречу с продюсерами и режиссером в понедельник, в час пятнадцать, на телестудию в Челси. Едва дослушав, я завопила от радости. Потом повесила трубку и позвонила Крысе по селектору.
– Да? – раздраженно выдохнула она.
– Мне надо с вами поговорить. Можно зайти?
– Заходи.
Я вошла в кабинет.
– Извините, можно мне завтра попозже прийти с обеда?
– А что случилось?
– Видите ли, я актриса, и меня приглашают на встречу. – Я не смогла удержаться от самодовольной ухмылки.
– И по какому поводу встреча?
– Меня будут пробовать для «Всех в досье!».
Начальница вытаращила глаза.
– Я смотрю этот сериал каждую неделю! Сможешь устроить мне встречу с Барри Ринальди, если получишь роль?
– Смогу, – с гордостью отозвалась я. – Вообще-то я играю с ним в одном эпизоде. Ну, так что, можно?
– Разумеется, – сказала она, глядя на меня по-прежнему недоверчиво. Потом, сообразив вдруг, что любезничает с мелкой сошкой, состроила свою обычную мину и проронила: – Закрой за собой дверь.
В день прослушивания я переоделась в ту же одежду, в которой была в первый раз (мне сказали, что она вполне подходит), и поехала на электричке в Челси. В приемной, вытянув ноги и повторяя свои роли, сидело несколько девиц с внешностью моделей из числа тех, что побывали на первом прослушивании. Я села между двумя претендентками, стараясь не отвлекаться видом их роскошных бюстов, и повторяла про себя свой эпизод. Наконец меня вызвала ассистентка режиссера.
За длинным столом в огромной, просторной студии сидели четверо мужчин средних лет. Но я не дрогнула. Реплики измотанной жизнью кассирши прозвучали в моем исполнении еще более агрессивно, чем в первый раз. Под конец слушатели заулыбались с явным одобрением. Должно быть, у меня неплохо получилось, не станут же они притворяться.
Выйдя на улицу, я позвонила Фей.
– Все прошло хорошо, – сообщила я. – Думаю, у меня неплохие шансы, но ассистентка режиссера по кастингу сказала, что меня не утвердят, если студия решит взять тучную актрису. Она сказала, что я совсем не толстая.
– Ну, подумай сама, Ариэль, – возразила Фей. – Я ведь отправила тебя на прослушивание на роль толстушки. Будь ты стройной, разве бы тебе позвонили и назначили встречу?
С ролью, похоже, ничего не вышло, но меня это не обескуражило. Следующие несколько месяцев я собиралась посвятить выполнению программы похудания, после осуществления которой Фей станет предлагать мне роли инженю, и уж тогда я мощным рывком попытаюсь покорить сердца зрителей.
За весь следующий месяц (а я за это время похудела до 137 фунтов, сидя на диете из кофе, йогуртов и нежирной курятины) Фей не предложила мне больше ни одного прослушивания. Каждый раз, как я звонила ей, она говорила:
– Не так уж много попадается характерных ролей для молодых женщин. Я обязательно порекомендую тебя, как только появится что-нибудь подходящее. Запасись терпением и доверься мне.
Терпение явно не входит в число моих добродетелей. Всеми своими успехами в жизни я обязана как раз его отсутствию. В средней школе я выставила свою кандидатуру для участия в утренних передачах, не имея никакого опыта в общественной работе, и победила только потому, что написала смешную кандидатскую речь. Я была в школе круглой отличницей, протирая над уроками штаны. Отец говаривал мне в детстве, что «талант – это девяносто девять процентов пота и один процент взлета», и я принимала это близко к сердцу, хотя он и позаимствовал мысль у Эдисона. Так что мне нелегко было проявить выдержку.
Всякий раз, отчаявшись добиться успеха на артистическом поприще, я, еще, будучи старшеклассницей, переключалась на другой предмет своей страсти: мальчиков. Если мне никто не звонил и не приглашал поучаствовать в пьесе, то я сама обычно звонила какому-нибудь смазливому однокласснику, чтобы пофлиртовать с ним, и тогда обида из-за отказа притуплялась. Мне захотелось снова воспользоваться этим приемом, но если ты намерена встречаться с парнями, необходимо соответствующее окружение, а у меня его не было. Другое дело в колледже. Мы с моим будущим бойфрендом из Браун-колледжа, Уиллом, еще на первом курсе положили глаз друг на друга на лекциях по этике и встречались потом целых полтора года. Боюсь, в городе так не получится. Если начнешь кокетничать на улице с каким-нибудь горячим парнишкой, он, скорей всего, увяжется за тобой домой, затрахает до полусмерти и бросит потом на произвол судьбы.
Поэтому, вместо того чтобы искать новых парней, я решила испробовать рецикл – повторное использование прежних. Когда на работе возникали простои (а на них приходилось восемьдесят процентов рабочего времени), я начинала листать записную книжку и набирать номера своих бывших. Я звонила каждому оболтусу, которого когда-то одаривала ласками – из летнего лагеря, из реформистской группы молодых евреев или из школы, но в ответ их мамаши неизменно говорили мне примерно следующее: «Сэм переехал в Остин», или: «Можешь позвонить Дэйвиду по новому номеру в Челси, он там живет с подругой».
Моя временная работа также не способствовала романтическим похождениям. Если ты считаешься временным работником, то все забывают о том, что ты живешь на планете постоянно. Кроме того, все мужчины из нашей редакции были запойными трудоголиками, и я понимала, что вряд ли будет толк от парня, самозабвенно занимающегося ерундой с девяти до пяти. Я все еще надеялась, что меня пригласит на вечеринку кто-нибудь из Браун-колледжа, но поклонников там у меня было немного из-за моей длительной связи с Уиллом, так что никто не звонил.
Раз уж не удавалось компенсировать разочарование в карьере реальным сексом, я направила свою энергию на фантазии. Как голодный щенок, пожирала я глазами каждого яппи мужского пола, опускающего бумаги в ящик Крысы, пытаясь представить себе, какого размера у него пенис, какие звуки он издает во время оргазма и что больше всего любит в женщинах – сиськи, задницу или киску. Я скрупулезно разрабатывала в уме сценарии с участием всех этих мужиков, представляя, как они сидят на каком-нибудь ответственном совещании, а я сосу их под столом и как они при этом пытаются ничем не выдать своего состояния.
Вечером, поужинав с родными, я обычно отправлялась к себе в комнату, залезала под одеяло и мастурбировала. Я мастурбировала, если не могла заснуть. И если становилось тоскливо – тоже. (Однажды в комнату вошел Зак, и мне пришлось резко остановиться. Все-таки здорово быть девчонкой – простыня скроет от посторонних глаз твое сексуальное возбуждение.) Я получала удовлетворение, но рука – плохая замена реальному пенису. Очень трогательное замечание. Я работала секретаршей – самый ходовой порнографический стереотип из книг, – но у меня не было партнера, с которым можно было бы разыгрывать мою роль. Проведя месяц в самом созидательном городе мира, я превратилась в актрису с избыточным весом, сверхкомпетентную временную служащую и помешанную на сексе старую деву.
Однажды душным июльским утром, стоя в ожидании электрички на станции Боро-Холл, я обнаружила способ улучшить хотя бы один аспект своей несчастной жизни. Перелистывая издания у газетного киоска, я наткнулась на журнал «За кулисами». Взяв его, я заглянула в раздел кастинга, и сразу же мне на глаза попалось объявление: «Требуется актриса на главную роль в спектакле «Лолита». Музыкальная рок-версия по мотивам классического романа Набокова, постановка Театра на Двадцать четвертой улице. Требования: пятнадцать – двадцать пять лет, одновременно невинная и испорченная, чистая, но вульгарная. Желательно умение петь, однако душа важнее техники». Я понадеялась, что это было сказано всерьез, поскольку не сильна в пении, хотя и умею делать многое другое.
Едва добравшись до работы, я позвонила по указанному номеру. Ответил мужчина средних лет. Голос у него был вкрадчивый, как в ненавязчивой рекламе роскошных автомобилей.
– Я звоню по поводу прослушивания, – сказала я. – Меня зовут Ариэль Стейнер.
– Очень приятно, Гордон Грей, режиссер. Подготовьте песню, рок или джаз, и приходите в субботу в четыре часа.
В тот же вечер за ужином я сообщила родным новость. Папа поднял брови при слове «Лолита», но выдавил из себя улыбку и произнес:
– Постарайся их всех там сразить!
После ужина я заперлась в ванной и под аккомпанемент текущей из крана воды до тех пор репетировала перед зеркалом песню Гершвина «Я от тебя без ума», пока душа не возобладала над разумом. Закончив, я пошла к себе в комнату и, открыв шкаф, принялась искать наряд для прослушивания. Я выбрала доходящую до талии кофточку в горошек из уважения к первоисточнику, потому что нечто похожее было надето на Лолите, когда Гумберт впервые ее увидел. Но потом, взглянув на свой живот, передумала.
Чтобы попасть в театр, пришлось спуститься вниз на четыре лестничных марша. Театр находился рядом с клубом карате, в подвале старой церкви. В темной приемной пахло сигаретным дымом. На полу были разбросаны потрепанные номера журнала «За кулисами», и собственно театр был отгорожен от приемной ветхой черной занавеской. В комнате у одной стены сидела белокурая двенадцатилетняя девочка с матерью, а у другой – брюнетка лет тридцати. Девочка была очень хорошенькая, но сразу становилось ясно, что у нее нет ничего общего с нимфеткой. У меня возникли сомнения по поводу брюнетки – то ли она пришла прослушиваться на роль миссис Гейз, то ли серьезно заблуждается в отношении собственного возраста.
Через несколько минут из-за занавески появился низенький толстый мужчина с белой бородой. По голосу я узнала в нем Гордона. Он с улыбкой обратился к девочке:
– Ну что, Бетси, пойдем, попробуем?
Мамаша ободряюще улыбнулась, девочка вошла в помещение театра, и занавеска задернулась. Я услыхала, как она говорит, что надеется попасть во внебродвейскую постановку. «Интересно, неужели она такая бестолковая?» – подумала я. Этот спектакль собираются ставить очень далеко от Бродвея – дальше некуда. Степень удаленности от Бродвея определяется числом ступеней, по которым надо спуститься, чтобы попасть в этот театр.
На мгновение воцарилась тишина, а потом Бетси разразилась громким хриплым пением. Это была песня «С рукой в кармане» Эланиса Морисетта.[11]11
Современный американский актер и автор-исполнитель песен.
[Закрыть] Я с любопытством взглянула на мать Бетси. Она сияла от гордости. Мне стало жаль эту мамашу. Неужели она не понимает, что ее чадо ни за что не получит роль, исполняя на прослушивании этот самый отупляющий в истории поп-музыки гимн?
Секунд примерно через пятнадцать я услыхала, как Гордон говорит:
– Большое спасибо, Бетси. На сегодня достаточно.
Бетси вышла из комнаты с отсутствующим, оцепеневшим видом, и они с матерью удалились.
Брюнетку вызвали следующей. Она запела «Я сама» из «Отверженных» дрожащим фальцетом и была остановлена уже через десять секунд. Занавеска отодвинулась в сторону, брюнетка в раздражении удалилась, и появился Гордон.
– Ты, должно быть, Ариэль? – сказал он. – А я Гордон Грей. – Он протянул мне руку. – Хорошая хватка.
– Спасибо, – ответила я. – Я всегда придавала большое значение рукопожатию.
Театр оказался крошечным и к тому же темным, и мне понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к освещению. Он больше смахивал на бомбоубежище, чем на театр. С трех сторон размещались места для зрителей, а сценой служила пустая квадратная площадка на крашеном бетонном полу.
В первом ряду, посередине, сидел жилистый мужчина лет пятидесяти с небольшим, в очках и с бородой.
– Это Джин, – сказал Гордон. – Он будет играть Гумберта, и он же помогает мне с подбором актеров. Ты принесла резюме?
Я отдала Гордону бумаги и села рядом с Джином. Они ненадолго задержались на резюме, кивая в знак одобрения, поскольку у меня был неплохой послужной список; потом Гордон поднял глаза и произнес:
– Скажешь, когда будешь готова.
Я выбрала место в центре сцены и сделала глубокий вдох, стараясь не думать о Фей, своем весе и полном отсутствии вокальной подготовки. Я была молода, сексуально привлекательна и намеревалась сразить этих козлов наповал. Я запела: «Я знаю, многим из парней – десяток их иль сотня, что верней – хотелось бы меня обнять. Но всех настойчивей ты был, мою застенчивость сломил, и я сдалась без боя, покорена тобою…»
Они заулыбались с явным одобрением, но я понимала, что должна сделать нечто большее. При следующих словах песни я подошла к Гордону, уселась к нему на колени и, обвив его шею руками, куснула за ухо. Он густо покраснел и заерзал подо мной, что было очень хорошим знаком. Это значило, что я на него действую, а если хочешь получить роль, надо произвести сильное впечатление. Я докажу ему, что могу сыграть эту роль, если мой танец на его коленях подействует. На последней строчке я, проделав на ходу несколько замысловатых танцевальных па, медленно вернулась на сцену, пару раз крутанулась на месте, поклонилась и закончила выступление на коленях, держа большой палец во рту.
