Текст книги "Закон Моисея (ЛП)"
Автор книги: Эми Хармон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Эми Хармон
Закон Моисея
Серия: Закон Моисея – 1
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
Переводчик: Ирина Ч., Юля Ершова (пролог+2 главы)
Редактор: Sotni(с.27 гл.) Алена К(1-26 гл.), Matreshka(пролог-2 главы)
Сверка: betty_paige
Вычитка и обложка: Pandora
Оформление: Юлия
Переведено для группы: https://vk.com/stagedive
Пролог и 2 главы были переведены для группы: https://vk.com/books_of_love
18+
(в книге присутствует нецензурная лексика и сцены сексуального характера)
Любое копирование без ссылки на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!
Пожалуйста, уважайте чужой труд!
Пролог
Тяжелей всего писателю даются первые слова. Будто тебе самой приходится проживать все, что буквально клещами вытягиваешь из своей души и изливаешь на бумагу. И, раз уж начала, ты неминуемо обречена довести дело до конца. А как быть, если некоторым вещам в принципе никогда не приходит конец? Это как раз история о любви, которая не знает конца. И мне пришлось очень нелегко, когда я сочиняла его в книге.
Если я прямо сейчас выложу вам все, как есть: что я потеряла его – вам будет легче это пережить. Вы уже будете заранее знать, что ждет впереди, и страдать. Ваша грудь сожмется от боли, а желудок перевернется от ужаса. Но вы будете знать, и сможете подготовиться. Это – мой подарок вам. Меня же в свое время судьба не одарила так щедро, и я оказалась совсем не готова.
А что было, когда он ушел? Стало еще хуже. Каждый день было все тяжелее прожить. Чувство сожаления только усиливалось, горе обострялось. Впереди ждала только унылая череда дней – дней без него. Говоря по правде, я смирилась с судьбой, что мне выпала – хотя с радостью бы прошла любые испытания, кроме этого. Все, что угодно, только не это. Но жизнь решила иначе. А я была не готова.
Не могу даже сказать, что я чувствовала. Что чувствую до сих пор. Не могу. Слова все обесценивают, обращают в пустой звук, и все, что я искренне испытываю и говорю, становится какими-то дешевыми цветастыми клише из бульварного романа, призванными выжать слезы из доверчивого читателя, получить моментальную реакцию. Реакцию, не имеющую никакого отношения к реальности и оставляющую вас, как только вы отложите книгу в сторону. Как только утрете слезы и рассмеетесь от радости, понимая, что это была всего лишь история. И, слава богу, не ваша собственная. Но здесь все пойдет не так.
Потому что это моя история. И я была не готова.
Часть 1
1 глава
Джорджия
До
Завернутого в полотенце Моисея нашли в корзине для грязного белья в общественной прачечной. Ему было всего несколько часов от роду, и он уже умирал. Какая-то сердобольная женщина услышала его плач, и, укутав своим пальто, держала на руках, пока не подоспела помощь. Она не знала, кто его мать, где она и вернется ли, знала только, что он уже не нужен, что умирает, и если в ближайшее время он не окажется в больнице, станет слишком поздно.
Его прозвали «дитя крэка». Мама сказала, что так называют детей, чьи матери употребляли наркотики во время беременности, и они рождены уже с кокаиновой зависимостью. «Дети крэка» развиты хуже нормальных, потому что рождаются, как правило, недоношенными и у нездоровых матерей. Кокаин изменяет биохимию мозга, поэтому они часто страдают от синдрома дефицита внимания и психических расстройств вроде клептомании, навязчивых состояний и тому подобного. Иногда даже от эпилептических припадков и шизофрении, а еще галлюцинаций и гиперчувствительности. Все боялись, что Моисей будет болен чем-нибудь из этого списка, а может быть, и всем сразу.
В утренних десятичасовых новостях рассказали его историю. Он был «гвоздем программы» – еще бы, младенец, брошенный в корзине грязного белья прачечной бедного района Уэст-Валли-Сити. Мама говорит, что помнит все так, будто это произошло вчера – трогательные снимки младенца, лежащего в больничном инкубаторе с зондом для питания в животе и синей шапочкой на крошечной голове, не так просто забыть. Спустя три дня нашли его мать, хотя никому не хотелось возвращать ей ребенка. Но этого делать и не пришлось. Она была мертва. Женщина, бросившая ребенка в прачечной, погибла от передозировки. Ее не смогли откачать в том же самом госпитале, где несколькими этажами выше ее новорожденный сын отчаянно боролся за жизнь. Ее тоже кто-то нашел, правда, не в прачечной.
Ее соседка, арестованная в тот же самый вечер за проституцию, рассказала полиции все, что знала об этой женщине и ее брошенном ребенке – надеялась, что ее наградят за помощь следствию. Вскрытие показало, что наркоманка, в самом деле, недавно родила. А потом и ДНК-тест подтвердил, что найденный мальчик – ее сын. Вот парню повезло.
В новостных сводках его часто называли «ребенком из корзины», поэтому сотрудники больницы дали ему имя Моисей. Но, в отличие от библейского пророка, его нашла не дочь фараона. Вырастили его не во дворце, и у него не было старшей сестры, обеспокоенно наблюдавшей за ним из зарослей камыша. Но родственники все же нашлись – город гудел, как разворошенный улей, когда выяснилось, что умершая наркоманка была местной. Ее звали Дженнифер Райт, и она приезжала проводить лето у своей бабушки, которая жила по соседству от нас. Бабушка никуда не переехала, родители Дженнифер жили в соседнем городе, а кое-кто даже был знаком с ее братьями и сестрами. Так что маленький Моисей был не одинок, хотя вряд ли кто-нибудь из родственников мечтал бы о ребенке с такого рода проблемами. Дженнифер Райт разбила им сердца и оставила семью сломленной и несчастной. Мама говорила мне, что во всем виноваты наркотики. Так что нет ничего удивительного в том, что она бросила ребенка. Поначалу она была нормальной девушкой, такой же, как все в этом возрасте: хорошенькой, милой и даже умной. Но оказалось, недостаточно умной, чтобы держаться подальше от метамфетамина, кокса и прочей дряни, которая затем ее поработила. Слыша фразу «дитя крэка», я представляла себе Моисея с огромной трещиной через все тело – словно он был сломан еще до своего рождения. Я знаю, что слово «крэк» (прим. crack с англ. можно перевести как трещина) обозначает совсем не это, но навязчивая картинка не шла у меня из головы. Может быть, понимание того, что он сломлен, загадочным образом влекло меня к нему с самого начала.
Мама рассказывала, что поначалу весь город следил за судьбой Моисея Райта: жители смотрели новости, делали вид, что тоже участвуют в событиях, и придумывали всякую чушь, чтобы добавить себе значимости в чужих глазах. Я сама не была знакома с маленьким Моисеем – он рос проблемным, как множество мальчиков его возраста, и члены семьи Райт перекидывались им, как слишком горячей картофелиной – когда уже не было сил терпеть, его отправляли к следующему родственнику. Тогда с ним какое-то время мирились, а затем все происходило по новой, и очередной брат или дядя заступал на печальную вахту. Все это произошло еще до моего рождения, а к тому моменту, как мы встретились, и мама рассказала мне все это для того, чтобы я «отнеслась к нему с пониманием и была доброй», история уже всем приелась, и никто не хотел иметь с Моисеем дела. Люди обожают брошенных младенцев, даже совсем больных. Даже «детей крэка». Но дети становятся подростками. Никто не любит трудных подростков.
Моисей был одним из таких.
К моменту нашего знакомства я уже, кажется, знала о них все. Через дом моих родителей прошло множество приемных трудных подростков. Они постоянно усыновляли или удочеряли кого-нибудь, так что, когда мне исполнилось шесть, у меня было две старшие сестры и брат, уже покинувшие дом. Мое появление на свет оказалось для родителей приятной неожиданностью, так что жизнь, полная неродных братьев и сестер, стала для меня привычной. Они сменяли друг друга, как картинки на калейдоскопе. Может быть, именно поэтому мои родители и Кейтлин Райт, прабабушка Моисея, частенько сиживали за кухонным столом, обсуждая его судьбу. Я услышала многое из того, что нежелательно было бы слышать. Особенно в то лето.
Старая дама сама решила заняться Моисеем. Через месяц ему должно было исполниться восемнадцать, и все остальные родственники уже готовы были, что называется, умыть руки. Он бывал у нее каждое лето, так что прабабушка надеялась, что они смогут поладить, если никто из родственников не станет вмешиваться в его дела. Казалось, ее ничуть не смущал тот факт, что вскоре после восемнадцатилетия Моисея ей самой стукнет восемьдесят.
Я прекрасно знала, кто он такой, и даже припоминала, как летом он появляется по соседству. Но мы никогда не общались, хотя в нашем городе все дети знакомы между собой. Кейтлин Райт приводила его на церковную службу в те воскресенья, что он бывал с ней в городе. В воскресной школе он учился в том же классе, что и я, и мы всей компанией пялились на него во все глаза, пока учитель пытался как-то его приободрить и втянуть в общие занятия. Он не поддавался, а только молча сидел на складном стульчике и глядел по сторонам своими глазами странного цвета, нервно сжимая и разжимая лежащие на коленях кулаки. Как только урок заканчивался, он срывался с места и бежал на свободу, к солнечному свету, прямиком к дому, не дожидаясь, пока его встретит прабабушка. Я иногда старалась его догнать, но Моисей как-то ухитрялся опережать меня. Выходит, уже тогда я пыталась следовать за ним.
Иногда Моисей с бабушкой гуляли или катались на велосипедах, а еще она почти каждый день водила его в бассейн в Нефи. Я ужасно завидовала: если я хотя бы пару-тройку раз окажусь летом в бассейне, это уже можно считать большой удачей. Когда мне уже нестерпимо хотелось плавать, я отправлялась к рыбацкой заводи в каньоне Чикен-крик. Родители запрещали мне ездить туда, ведь заводь была такой зловещей, темной и опасной, – но лучше уж утонуть, чем вообще не купаться все лето. Как видите, я все же умудрилась не утонуть.
Моисей взрослел и постепенно стал реже появляться у нас в Леване. Я не видела его уже пару лет, хотя Кейтлин всячески уговаривала его переселиться к ней. Семья пыталась ее отговорить: якобы старая леди не сможет с ним справиться. Говорили, что он «слишком эмоционален, нестабилен и агрессивен». Но, в конце концов, они опустили руки и сдались. Моисей переехал в Леван.
Мы поступили в выпускной класс одновременно, хотя я была младше, чем нужно, а он – на год старше. Дни рождения у нас обоих были летом – Моисею исполнялось восемнадцать второго июля, а мне двадцать восьмого августа – семнадцать. Моисей выглядел старше своих лет. За два года отсутствия он сильно вытянулся и обзавелся тяжелым «взрослым» взглядом. Вдруг оказалось, что у него широкие плечи, объемные красивые мускулы на точеном теле, мужественные скулы и упрямый подбородок – прямо как у египетских принцев с картинок энциклопедии. Такой образ никак не вязался с имиджем члена преступной банды, к которой, по слухам, он принадлежал.
Учеба в школе давалась ему нелегко – Моисею было сложно концентрироваться на чем-то одном и долгое время находиться без единого движения. Его родственники говорили, что он страдает от припадков и галлюцинаций – их удается взять под контроль с помощью медицинских препаратов. Я как-то услышала рассказ его бабушки о том, что он бывает угрюмым и раздражительным, что у него проблемы со сном, и он слишком рассеянный. Она также говорила, что Моисей очень умен, почти гениален, и что он очень много рисует, причем рисует так, как она еще никогда не видела. Но из-за лекарств, которые должны помогать ему сосредоточиться и учиться в школе, он становится медленным, неуклюжим, а его картины приобретают мрачные, кошмарные нотки. Кейтлин рассказала маме, что собирается прекратить давать ему таблетки.
– Таблетки превращают его в зомби, – говорила она. – Я хочу испытать судьбу и попробовать ужиться с юношей, который не может усидеть на одном месте и постоянно рисует. В наши дни это не считалось таким уж недостатком.
А мне показалось, что зомби все же звучит немного безопаснее. Несмотря на всю свою красоту, Моисей Райт выглядел страшновато. Из-за гибкого, подвижного тела, смуглой кожи и необычных светлых глаз он походил на дикого хищного кота из джунглей. Молчаливого, стремительного и смертельно опасного. Зомби, по крайней мере, медленно ковыляют, а дикие коты бросаются из темного угла. Находиться рядом с Моисеем – все равно, что пытаться приручить ягуара. Я искренне восхищалась отвагой старой леди, которая не стала от него отказываться. Выходит, она была самой храброй женщиной, что я встречала за всю свою жизнь.
Считая меня, в городе было всего три девушки моего возраста, и порой я чувствовала себя одиноко. К тому же, никто из девчонок не интересовался верховой ездой и родео так же, как я. Наши отношения были достаточно теплыми, чтобы здороваться и сидеть рядом во время церковной службы, но не для того, чтобы вместе проводить скучные летние дни.
Это лето выдалось особенно жарким. Я помню все до мельчайших деталей. У нас была самая сухая весна за всю историю города, и на западе начали бушевать пожары. Фермеры отчаянно молились о дожде, натянутые нервы и рекордная по высоте температура выматывали людей, все становились вспыльчивыми и раздражительными. А еще в округе стали пропадать люди. Исчезли сразу две девушки, хотя об одной из них поговаривали, что она просто сбежала из дома со своим парнем, а второй уже почти исполнилось восемнадцать и дома ей жилось несладко. Всем хотелось верить, что они живы и здоровы, но, к сожалению, это был уже не первый случай за десятилетие. Оказалось, в наших краях уже известно несколько подобных пропаж, которые ничем хорошим не закончились. Девушек так и не нашли. Из-за этого родители в каждом доме волновались за своих чад больше, чем обычно, и мои предки тоже не стали исключением.
Я выросла неугомонной, мне не сиделось подолгу на одном месте, хотелось побыстрее покончить со школой и окунуться во взрослую жизнь. Я любила скорость и мечтала о том, как прицеплю конный трейлер к своему пикапу и буду разъезжать по скачкам и родео, и не стану заботиться ни о чем, кроме лошадей, побед в соревнованиях и расстилающейся перед глазами дороги. Но мне было всего семнадцать, в наших краях пропадали мои ровесницы, и родители ни за что не отпускали меня на «волю». Они успокаивали меня тем, что когда мне стукнет восемнадцать, и я закончу обучение, все само собой как-нибудь образуется. Но мне казалось, что от выпуска из школы меня отделяет вечность, и бессмысленное лето простиралось передо мной унылой безжизненной пустыней. Мне требовался глоток свежего воздуха, как никогда. Может быть, все дело оказалось в этом, и я так изголодалась по впечатлениям, что просто слетела с катушек и потеряла контроль над ситуацией. В любом случае, когда Моисей приехал в Леван, он походил на воду из той заводи в каньоне – глубокой, темной, непредсказуемой и потому опасной, – ведь ты никогда не узнаешь, что скрывается за непроницаемой поверхностью. И, как и всегда, я нырнула в черную пучину с головой, не слушая ничьих запретов и предупреждений. Но только в этот раз я утонула.
***
– Ты на что уставился? – резко спросила я, вынужденная сдаться: в конце концов, Моисей, кажется, получил от меня то, что хотел: мое внимание. Всем приемным детям в нашей семье внимание окружающих требовалось, как воздух. Казалось, без него они могут задохнуться и умереть. Меня это просто бесило. Дело было не в том, что они постоянно требовали внимания родителей – они ждали того же и от меня. А для меня нет ничего лучше возможности побыть наедине с собой, повозиться с лошадьми. Лошади не были такими уж навязчивыми существами, в отличие от большинства окружающих людей, которые, казалось, устраивали соревнование, кто быстрее выведет меня из себя. Вот и Моисей пришел в конюшню понаблюдать за мной, бесцеремонно вмешался в мою встречу с питомцами Сакеттом и Лаки, и казалось даже, что в комнате стало меньше воздуха – так же, как с моими приемными сестрами и братьями.
Кейтлин Райт обратилась к моим родителям с необычной просьбой. Она посчитала, что неукротимую энергию, высвободившуюся после того, как Моисей отказался от лекарств, стоит пустить в полезное русло и отправить его помогать на нашей ферме. Моисей должен был убирать навоз, пропалывать сорняки, подстригать лужайки, кормить кур и вообще делать что угодно, лишь бы не маяться от безделья все лето перед школой. Обычно все эти обязанности выполняла я, и потому радовалась возможности переложить их на чужие плечи. Но папа нашел для Моисея и другие занятия, а парень неожиданно проявил такое рвение, что казалось, у папы вот-вот кончатся идеи. Стало ясно, что мы не сможем найти ему работу на все лето. Сейчас папа доверил ему уборку амбара, и Моисей все утро носился, как сумасшедший, возился с сенным прессом, махал граблями и работал вилами. Я даже не знала, хорошо это или плохо, что он так у нас трудится. Особенно, когда парень вдруг затих и уставился в одну точку, безвольно повесив руки по бокам. К счастью, смотрел он не на меня. Широко раскрыв свои кошачьи желто-зеленые глаза, он остановил взгляд где-то чуть выше моего плеча. Он замер без движения и едва дышал – таким я его еще не видела с самого начала знакомства. Моисей никак не отреагировал на мой вопрос и только молча сжимал и разжимал кулаки, будто пытался восстановить кровообращение в немеющих ладонях. Я обычно так делала, стоя зимой без перчаток на автобусной остановке. Сейчас на дворе царил июнь, и вряд ли у парня мерзли руки.
– МОИСЕЙ! – гаркнула я, пытаясь выдернуть его из оцепенения. Наверное, сейчас он упадет на землю, корчась в судорогах, и мне придется делать ему искусственное дыхание или еще что-нибудь. Мысль о том, что мы соприкоснемся губами, вызвала какое-то странное шевеление у меня в груди. Я задумалась, каково это будет – прижаться своими губами к его, даже просто ради того, чтобы вдохнуть в него кислород. Он вовсе не был противным. Подобное ощущение от человека я испытывала только раз в жизни, что-то переворачивалось внутри, и не могу сказать, что это было неприятно. Моисей был даже больше, чем просто непротивным. Он обладал странной, дикой красотой, нетипичной для нашего окружения – особенно эти загадочные волчьи глаза. Я честно призналась самой себе, что в случае Моисея – «нетипичный» значит «классный». Как жаль, что его судьба сложилась так плохо.
Родители использовали лошадей в психотерапии для работы с детьми-сиротами. На самом деле эта программа была широко известна по всему миру – что-то связанное с невербальным общением, ведь лошади не могут говорить, сами знаете.
Так родители обычно говорят, рекламируя свои услуги, чтобы рассмешить клиентов и расположить их к себе. Лошади не могут говорить, но некоторые дети не могут этого тоже, и в этом случае иппотерапия, – способ понимания самого себя через общение с лошадьми и наблюдение за ними, может помочь. Родители сделали ее делом своей жизни и так зарабатывали. Папа к тому же был квалифицированным ветеринаром – я тоже хотела выучиться на ветеринара, когда вырасту. Все наши лошади были прекрасно обучены и привычны к общению с детьми. Они понимали, когда следует стоять спокойно, чтобы ребенок не испугался, и проявляли поистине чудеса терпения, позволяя надеть на себя уздечку и даже смешно округляли губы, чтобы удобнее вставлялись удила. А дети реагировали на это тем, что взрослые обычно называют «чудо» и «прорыв».
Моисей провел у нас около двух недель: ковырялся в земле, полол, ел – кажется, он был способен есть даже ржавые гвозди – и постоянно выводил меня из себя одним своим присутствием, потому что от него будто исходили волны какого-то напряжения. На самом деле, ничего плохого он не делал – даже не говорил со мной, что было одним из его немногих достоинств, наряду с цветом глаз и мощными мускулами. Я скривилась, рассердившись на саму себя. О чем я вообще думала?
– Ты когда-нибудь катался на лошади? – спросила я, пытаясь отвлечься от странных мыслей.
Моисей будто вынырнул из полуденной дремы. Он больше не смотрел в никуда, стоя столбом посреди конюшни. Теперь его взгляд сосредоточился на мне. Но никакого ответа я не услышала, поэтому повторила свой вопрос. Моисей покачал головой.
– Нет? И даже не общался ни с одной?
Он снова помотал головой.
– Иди сюда. Поближе. – Я кивнула на лошадь. Может быть, мне удастся помочь ему иппотерапией, как обычно делают мама с папой? Раз я видела, как они работают, почему бы и мне не попытаться: может быть, мне удастся выручить это «дитя крэка».
Моисей слегка попятился, словно испугался не на шутку. Я вспомнила, что за все время работы у нас на ферме он держался в стороне от всех животных. Постоянно. Он наблюдал за ними с безопасного расстояния, так же, как и за мной. И не произносил ни слова.
– Не тушуйся. Сакетт – лучшая лошадка на земле. Хотя бы погладь его.
– Я его только напугаю, – ответил Моисей. Я замерла, будто громом пораженная. Мне впервые довелось услышать его голос, и он заметно отличался от моего сводного братца Бобби и множества остальных его ровесников. Их ломаные подростковые голоса будто скакали по ступенькам, то и дело спотыкаясь, поднимаясь до визгливого фальцета и опадая до низкого хрипа. А низкий мелодичный бас Моисея ласкал уши и вызывал какое-то непривычное щекотание у меня в сердце, странное и одновременно приятное.
– Вовсе нет! Сакетт вообще ничего не свете не боится. Его ничто не способно вывести из себя. Он может стоять, как вкопанный, хоть весь день, и даже позволит тебе обнять себя. А вот Лаки может куснуть или лягнуть незнакомца. Но только не Сакетт.
Я пыталась объездить Лаки вот уже несколько месяцев. Кто-то передал его отцу вместо платы за услуги.
У отца не было времени заниматься с ним лично, поэтому он просто доверил коня мне со словами «будь с ним поосторожнее». Тогда я только посмеялась – осторожность – это не про меня. Папа тоже засмеялся, но повторил:
– Джордж, я серьезно. Этого коня не просто так назвали Лаки: счастливчиком станет тот, кому он позволит сесть на свою спину и хоть немного проехать.
– Животные меня не любят. – Моисей сказал это так тихо, что я не была уверена, поняла ли его правильно. Я прогнала прочь все мысли о Лаки и похлопала по спине своего верного друга. Сакетт был со мной с первого дня, как я училась ездить верхом.
– А Сакетт любит всех.
– Меня он не полюбит. А может быть, дело не во мне, а в них.
Я растерянно огляделась по сторонам. В конюшне никого не было, кроме Сакетта и нас с Моисеем.
– Они – это кто, чувак? Здесь больше никого нет.
Моисей промолчал.
Я продолжала сверлить его взглядом, удивленно приподняв брови. Затем почесала Сакетту нос и провела ладонью по его изогнутой шее. Тот не дрогнул ни единым мускулом.
– Видишь? Он как статуя. И буквально источает любовь. Давай же.
Моисей сделал шаг вперед и робко поднял руку к Сакетту. Конь нервно взвизгнул.
Парень тут же убрал руку и шагнул в сторону.
Я растерянно засмеялась.
– Что за хрень?
Наверное, мне стоило прислушаться к его словам. Но тогда я не стала: наверное, мне не хотелось в это верить. И не в последний раз.
– Ты же не станешь распускать нюни? – поддразнила я. – Ну же, прикоснись к нему. Он ничего плохого тебе не сделает.
Моисей испытующе посмотрел на меня своими золотисто-зелеными глазами, прикинул что-то про себя и сделал шаг ближе, вытянув руку вперед.
В этот самый момент Сакетт встал на дыбы. Он будто переобщался с норовистым Лаки – такое поведение было совершенно не свойственно для лошади, которую я знала всю свою жизнь. За все годы нашего общения он ни разу не подвел. Мне ни разу не пришлось кричать на него, даже вообще повышать голос, и тем более пользоваться недоуздком. А теперь я летела на пол, как куль с мукой, метко получив в лоб подкованным копытом.
Когда мне с трудом удалось открыть глаза, я увидела над собой потолочные балки конюшни. Я лежала навзничь, а голова раскалывалась так, будто в нее лягнула лошадь. Ой. Меня ведь на самом деле лягнула лошадь. Сакетт. Я была так шокирована, что почти не чувствовала боли.
– Джорджия?!
Я с трудом сфокусировала взгляд на нависшем надо мной лице, загородившем от меня танцующие в солнечных лучах пылинки.
Моисей положил мою голову себе на колени и пытался остановить кровь своей сложенной футболкой. Даже в таком полубессознательном состоянии я обратила внимание на его шикарные плечи и широкую грудь. Щеки приятно касалась шелковистая кожа его мускулистого пресса.
– Мне надо сбегать за помощью, а ты лежи, ладно? – он осторожно переложил меня на пол, продолжая зажимать рану у меня на лбу. Я старалась не обращать внимания на перепачканную кровью футболку.
– Нет, подожди! А где же Сакетт? – я попыталась сесть. Моисей снова опустил меня на пол и оглянулся на дверь, не зная, что делать.
– Он… сбежал, – робко ответил Моисей.
Я вспомнила, что Сакетт не был привязан. Мне еще никогда не приходилось ограничивать его передвижения. Я даже представить себе не могла, что заставит его сорваться и убежать из конюшни. Я снова посмотрела на Моисея.
– Насколько все плохо? – я старалась вести себя, как Клинт Иствуд или еще кто-нибудь из этих крутых парней, которых не могла выбить из колеи даже лишняя дырка в голове. Но мой голос предательски задрожал.
Моисей напряженно сглотнул, так что было видно, как дернулся кадык под смуглой кожей. У него заметно дрожали руки. Легко было понять, что он расстроился не меньше меня.
– Не знаю. Рана, вроде бы, небольшая. Но кровоточит сильно.
– Получается, животные действительно тебя недолюбливают? – шепнула я.
Моисей не стал притворяться и покачал головой.
– Я заставляю их нервничать. Всех без исключения. Даже Сакетта.
Меня он тоже заставлял нервничать. Но каким-то другим, приятным образом. Меня это даже развлекало. Несмотря на то, что голова у меня гудела, как колокол, и кровь заливала глаза, мне не хотелось, чтобы он уходил. Мне хотелось, чтобы он остался и рассказал мне все свои секреты.
Словно почувствовав произошедшую во мне перемену, Моисей насторожился, встал на ноги и побежал прочь, оставив меня умирать от любопытства в гордом одиночестве. Впрочем, вскоре он вернулся в сопровождении моей встревоженной мамы, а за ними спешила его бабушка с бледным от ужаса лицом. Я засомневалась, может ли моя рана оказаться еще серьезнее, чем мне кажется. Меня даже посетили ранее не свойственные мне женские страхи: не останется ли у меня шрама? Какую-то неделю назад я бы посчитала, что это очень круто. А теперь мне почему-то так не казалось.
Я только хотела, чтобы Моисей считал меня красивой.
Он стоял на почтительном отдалении, позволяя женщинам кудахтать и суетиться надо мной. Когда стало ясно, что я не скончаюсь на месте, в реанимацию меня везти не нужно и дело может ограничиться двумя большими пластырями, Моисей ускользнул прочь. По всему выходило, что Моисею Райту было не суждено излечить свою душу иппотерапией. Но я твердо решила залатать все его трещины и склеить осколки своими собственными руками. В моем унылом городе будто начал расти тропический лес.
