Текст книги "Медовый месяц"
Автор книги: Эми Дженкинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
Глава двадцать пятая
Во второй половине дня мы вернулись в «Ла-Посаду», и я отправилась в душ, думая, что это поможет. Когда я вышла, Алекс по телефону заказывал билеты на самолет.
– Эй, – сказала я, когда он закончил.
– Мне нужно убираться отсюда, – ответил он.
– А я?
– Ты поедешь со мной.
– Нет, – сказала я, напугав нас обоих.
– Ты должна поехать в Лос-Анджелес, – сказал Алекс. – Нам пора покончить с этим фарсом и вернуться в мир – посмотреть, сможем ли мы устроить жизнь вместе.
– Посмотреть, сможем ли?
– Это реальность.
– Лос-Анджелес – это твоя реальность, – сказала я. – А Лондон?
Но, говоря это, я знала, что Лондон не получится. Я не хотела заставлять его жить под сумрачным небом. Я не хотела настолько испытывать его любовь.
– Забудь, что я сказала.
– Поедем завтра.
– «Поедем завтра»? Ты заказал билеты, даже не спросив меня!
– Я собираюсь ехать завтра. Упрямый мальчишка.
– Ты собираешься ехать?
– Ты едешь со мной? – спросил Алекс. – Да или нет?
Я позвонила Флоре к Маку домой, а подошла Делла.
– Я буду жить в Лос-Анджелесе, – сказала я. – Звоню попрощаться.
– Прощай, – сказала Делла.
– Тебе все равно? – спросила я.
– А почему в твоем вопросе слышится подвох?
– Мы с Алексом поговорили, и я согласилась попробовать и поехать в Лос-Анджелес. Нам негде жить. У меня нет работы. Но, как говорится, все, что тебе нужно, – это любовь.[65]65
«All you need is love» – песня «Битлз».
[Закрыть]
– Все, что тебе нужно, – это грин-карта, уйма денег, «мерседес», крепкий забор, бассейн, высокопоставленные друзья и надежная прислуга.
– Спасибо за поддержку, – сказала я. – Могла бы хоть раз оказать любезность – как все нормальные подруги. Проявить чуточку доброты и сказать: «Уверена, все будет хорошо».
– Могла бы, – ответила Дел, – но у меня месячные.
– Вот как, – сказала я, будто это все объясняло. Почему-то мысль о Деллиных месячных пугала.
– Ты говоришь как-то странно, – сказала она. – В чем дело?
– Ничего. Все в порядке. Сегодня утром Эд наконец уехал.
– А, – сказала Дел.
– Все будет хорошо. Только, знаешь, как-то все шатко. Что, в общем, и не удивительно – учитывая все.
– Похоже, именно эти слова утешения ты и хотела от меня услышать.
– Да, – сказала я. – Слушай и учись.
– У тебя какой-то странный голос.
– Хватит повторять одно и то же!
– Ладно.
– И послушай: пока что не говори Маку.
– Ладно, – сказала она. – Мне нужно идти.
– Что происходит? – спросила я.
– Расскажу потом. Мне нужно идти.
– А где Флора? – спросила я, но Дел уже повесила трубку.
– Скажи ей, что я по ней скучаю, – сообщила я коротким гудкам.
После разговора с Дел мне стало еще хуже, чем было до него. Ничего не оставалось, как позвонить Терезе. Я откладывала это с самого Великого Побега – но теперь мне было слишком плохо, чтобы не позвонить.
– Ты не волнуйся, – сказала я, когда дозвонилась, – но я не уехала с Эдом на медовый месяц – я сбежала с другим.
– Не волноваться? – сказала она.
– Звучит нехорошо, но на самом деле не так нехорошо, как звучит.
– То есть? – спросила она.
– Видишь ли, не просто с другим, а с Любовью-Всей-Моей-Жизни.
– Уж не с тем ли американцем с синими глазами, который подцепил тебя в ресторане, увез в аэропорт и потом ни разу не позвонил?
– Тебе обязательно излагать случившееся в таких выражениях?
– Хани, дорогая, не горячись, – сказала Тереза. – Не принимай судьбоносных решений. В общем, возвращайся домой и все как следует обдумай. Приезжай и поживи немного у меня.
– Не могу, – ответила я. – Мы будем жить в Лос-Анджелесе.
– Ты в состоянии принимать такие решения? – спросила она.
– Умоляю тебя, не будь голосом разума, – взмолилась я.
– Возвращайся домой и все обдумай. Если он действительно любовь всей твоей жизни, то подождет еще пару недель. Приезжай к Триз, домой.
– Но это именно то, чего я хотела, – сказала я.
Молчание.
– Возвращайся домой, – повторила она.
– Ладно, – сказала я, не придумав другого способа прекратить этот разговор.
– Я буду ждать тебя, – сказала Тереза.
– Пока, – сказала я дрожащим голосом.
– Хани, – проговорила она, – если ты уедешь в Лос-Анджелес, я все равно буду тебя любить.
* * *
Я села на край кровати и заплакала, как ребенок. От одного звука Терезиного голоса все мои изощренные фантазии мокрым плевком шлепнулись на пол. Иногда мне кажется, что реальность – это самое болезненное в жизни. Как все-таки ужасно – думать, что реальность – это все, что есть в жизни.
Знаете эти детские книги, где кто-то обнаруживает волшебную дверь в другую страну, в заколдованное место, где не действуют обычные законы, – так вот, когда я была маленькой, я находила такие места у себя в голове. Я обнаружила, что могу вообразить себя в другой семье, в другой жизни. И хотя все, что я себе воображала, не было реальным, воображение создавало реальные ощущения в теле и реальные переживания в душе, и они становились очень убедительным фоном, позволявшим воспринимать реальность моей жизни или искажавшим ее.
Я хочу сказать, что знала, каково это – быть прима-балериной, принимающей аплодисменты на мировых подмостках. Знала, каково это – петь в камеру лучшие песни из горячей десятки. Знала, каково это – выиграть дерби[66]66
Конные состязания в Англии (в местечке Дерби).
[Закрыть] на своем верном пони. Знала, каково это, когда тебя целует на экране сам Джеймс Дин.
Я хотела прожить все эти жизни и думала, что жизнь задолжала мне их. И что только это может сделать мою жизнь удавшейся.
А потом, когда погибли родители, я не хотела умереть вместе с ними. Я хотела получить свой шанс на реверансы, призы и поцелуи и стала фантазировать еще больше. Я не знала, как совладать с утратой мамы и папы, чтобы это меня не оглушало. Их смерть стала чем-то вроде запретной зоны. Самый простой способ не ходить туда был – уйти в фантазию.
Все эти дни с Алексом я постоянно ощущала боль реальности. В Алексе не было ничего плохого, кроме того, что плохо во всех. Но уже просто быть с ним в реальности было болезненно, так как своими словами и поступками он постоянно доказывал мне, что он – это он, что он существует отдельно от меня, что у него своя жизнь и что я не могу делать с ним все, что хочу, как могла бы, если бы он существовал лишь у меня в голове.
Утерев слезы, я пошла к Алексу в ресторан. Мы не говорили. Мы сидели как пара, прожившая вместе так долго, что им уже нечего сказать друг другу. К тому же я не могла есть. Наверное, была в шоке. Мои чувства притупились, как будто я всю ночь принимала лекарства.
Когда я села, он наклонился и взял меня за руку. Я попыталась поцеловать его, чтобы не пришлось смотреть ему в глаза. Но он остановил меня. Не позволил ускользнуть.
За соседним столиком сидела пожилая американская пара. Они снисходительно улыбались, глядя на нас, и в конце концов женщина повернулась и спросила:
– Только что поженились?
Я улыбнулась и сказала, что мы на самом деле не женаты.
Они добродушно поцокали языком, и мужчина весело посоветовал Алексу:
– Тебе бы лучше на ней жениться!
Алекс ответил:
– Вообще-то, я женат на другой. Это заткнуло им рты.
Алекс сказал, что пойдет прогуляется, а я вернулась в нашу комнату и попыталась почитать свой триллер. Но я нервничала. Меня одолевал какой-то зуд. Каждая минута казалась часом. И в конце концов я пошла искать Алекса.
Я нашла его на берегу, где он сидел у пляжной постройки бок о бок с Мари Клэр. Они просто сидели на скамеечке в лунном свете и болтали ногами. Увидев меня, Алекс встал на край прибоя, попрощался с Мари Клэр и подошел. Он ничего не сказал. И не собирался.
– Я не готова ехать в Лос-Анджелес, – проговорила я.
Он так ничего и не сказал.
– Я не хочу, чтобы было вот так. Не думаю, что ты действительно есть для меня. Не думаю, что ты вообще есть.
– Вот я, – сказал он.
– Но не по-настоящему. Не по-настоящему! – Я возвысила голос. И вдруг обнаружила, что все томления, ожидания, страхи и тяготы последней недели рассеялись, как пар из паровозной трубы. Я с облегчением выпустила их все вместе с энергией.
– Знаешь, в чем дело, – сказала я. – В том, что ты не можешь взять на себя обязательства. Не можешь отважиться на выбор. Ты думаешь, это делает тебя особенным. Ничего подобного. Это пошло. Невероятно пошло. Ты беглец. Вся твоя жизнь – всего лишь одно большое бегство.
С этими словами я убежала. По берегу. Он догнал меня и рывком повернул к себе.
– Знаешь что? Ты просто описала себя. Оказавшись снова в комнате, мы любили друг друга так, словно были последними мужчиной и женщиной на земле. Как в «Унесенных ветром», а не как в «Когда Гарри встретил Салли».
Когда прошло изрядно времени, он повернулся ко мне спиной. Так он засыпал.
– Знаешь, я привыкла называть тебя Любовью-Всей-Моей-Жизни, – сказала я. – Что-то вроде шутки. Но это не шутка.
– Откуда ты могла знать? – спросил он. – В двадцать три года.
– Просто знала.
– Я всегда верил в родственные души.
– И я такая душа? – спросила я.
– Да, – ответил он, не поворачиваясь. – А я?
– Да, – сказала я. А потом добавила: – Я хочу, чтобы ты это запомнил.
Он пробормотал что-то, а я ждала, когда он заснет, и он уплыл от меня туда, где был завершенным и цельным, каким и был всегда, без меня.
Никогда не засыпайте после того, как кто-то сказал: «Я хочу, чтобы ты это запомнил». Вообще, если кто-то говорит: «Я хочу, чтобы ты это запомнил», – необходимо немедленно потребовать объяснения, забрать у него паспорт и несколько дней держать его взаперти.
Минут через двадцать, убедившись, что Алекс спит, я поднялась с кровати и быстро собрала вещи. Багажа у меня было совсем немного. Я взяла ключи от машины и написала Алексу записку: «Я взяла на время машину. Надеюсь, ты понимаешь». Вообще-то, записка не имела смысла, но я не могла объяснить что-либо потом и решила, что лучше так, чем ничего.
Уже в машине меня обуял вдруг страх, что Алекс услышит шум мотора и выбежит из дома. Конечно, он не выбежал. Кажется, я даже почувствовала досаду. Я сверилась с картой. К Мериде вело шоссе, но тогда пришлось бы ехать через Канкун, по двум сторонам треугольника, а можно было срезать угол по проселочным дорогам. Я выбрала проселочные дороги – на карте все казалось довольно просто.
Через полтора часа я увидела вдали фейерверк. То, что там люди, придало мне мужества. Люди, которые что-то празднуют.
Я проезжала мимо заброшенных деревень – о каждой из них оповещал невысокий бетонный выступ на дороге, и каждый раз я взлетала на сиденье и стукалась головой о крышу. Мексиканские «лежачие полицейские». Представьте себе, что взяли кусок поребрика и положили поперек дороги – вот на что это похоже.
Лишь один раз я свернула на развилке не туда, и пришлось ехать по пыльной дороге через плантации, а так все оказалось довольно просто. Моя машина была на дороге единственной, других я не видела.
Я проехала через городок, где на фоне полуденного неба желтым ожогом выделялась церковь и на ней звонили колокола. Здесь были признаки жизни – у дороги стояли ослы и старики. Без какой-либо определенной цели. Они пялились на меня, когда я проезжала.
От всей этой езды у меня началась «снежная слепота», и я видела всего на несколько ярдов вперед, как вдруг фейерверк вспыхнул прямо надо мной. Откуда ни возьмись, появились цвета, музыка, огонь, люди—люди повсюду. Я остановилась. К машине бежали дети в ярких перьях и с разрисованными лицами, а подбежав, принялись стучать в окна.
Кажется, я заехала в самую гущу какого-то праздника. Здесь были пылающие факелы, толчея, и на меня взирали страшные размалеванные рожи.
Это было слишком нелепо, чтобы по-настоящему испугаться. К тому же я ощущала себя отчужденной. Тихое ворчание автомобиля отделяло меня от внешнего мира. Все происходящее снаружи представлялось иллюзией, призванной разве что развлечь меня.
Я выехала из городка и поехала дальше. Я боялась заблудиться и тревожно рыскала глазами в поисках Чичен-Ицы, как вдруг увидела указатель на Тицакалькупуль. Что-то вздрогнуло у меня в мозгу. От одного синапса к другому пробежала электрическая искра, и я вся покрылась гусиной кожей.
Хотите верьте, хотите нет, но это место с непроизносимым названием и было тем самым местом, куда мне необходимо было попасть. Не помню, как я приняла решение, я просто ощутила, как руки сами поворачивают руль. Я поехала по указателю. Это было так просто. Когда я приехала в деревню, праздник там был в самом разгаре.
На этот раз я проявила осторожность и не поехала в самую гущу. Оставив машину на обочине, прошла мимо церкви, чтобы избежать толпы. Позади церкви находилось маленькое кладбище, огороженное, словно маленький домик, четырьмя белыми стенами. Ворота на кладбище были открыты, и я немного поколебалась: а вдруг сегодня день мертвых и мне навстречу выйдут призраки. Если бы я задумала сделать то, что делала теперь, дома, я бы сошла с ума от страха. Но сейчас я совершенно ничего не боялась. Я зашла на кладбище. Могилы чем-то напоминали ящики для корреспонденции. В некоторые из них были воткнуты искусственные цветы, в некоторых горели свечи, на некоторых, словно почтовые открытки, виднелись ламинированные фотографии. Я и сама не понимала, что ищу.
На дальней стене виднелась табличка. Мемориальная доска погибшим при крушении самолета. Она была латунная, и на ней стояла дата, потом что-то по-испански или на латыни, – а потом девять имен. Имя моей матери. Имя моего отца.
Я стояла и смотрела на них. И чувствовала мои глаза в их глазницах и мое тело в их коже. Вот что я чувствовала. Наверное, я ожидала ощутить нечто огромное. Но все было совсем не так. Я просто стояла там. Продолжала стоять. А потом, очень медленно и осторожно, как приходит вечер, ко мне пришло понимание того, что это имя моей матери, а это – отца и что они умерли. То есть, конечно, я и раньше знала, что они умерли, – но сейчас было совсем другое знание. Оно отозвалось во мне мучительным облегчением, какое приносит правда.
Они никогда не вернутся. Они действительно никогда не вернутся. Никогда. До сих пор я не сознавала, что ждала их возвращения. Но это было раньше. А теперь, в тот самый момент, когда я нашла их, я потеряла их снова.
Я заплакала и обрадовалась этому. Я так боялась, что не заплачу. Мне пришла вдруг в голову безумная мысль – взять один красный пластиковый подсвечник и собрать в него свои слезы. Почему-то хотелось сохранить их навсегда. Но потом, конечно, я просто достала из кармана старый носовой платок.
Чуть позже, когда я плакала, усевшись на заросшую травой дорожку на этом маленьком кладбище и повернувшись спиной к мраморным надгробиям с ламинированными портретами умерших, до меня дошло, что мне здесь нравится. Что я ощущаю себя здесь дома.
Гигантский цветок фейерверка рассыпался в небе надо мной, а я сидела запрокинув голову и наблюдала, как он дождем падает вниз. Я так радовалась жизни, чувству любви и знанию, что есть любовь, которую я потеряла, и есть любовь, которой я не теряла. Любовь, которую принимают. Любовь, которую дают.
Видите ли, я никогда особенно не разбиралась в любви. Всегда жила на манер принца Чарльза, известного своим замечанием о любви: «Или как там».[67]67
После помолвки с принцессой Дианой принц Чарльз в одном интервью после слов своей невесты, что у них любовь, вставил: «Или как там».
[Закрыть]
Меня раздражали все эти разговоры типа «все, что тебе нужно, – это любовь». Я в чем-то согласна с Деллой: все, что тебе нужно, – это «мерседес» и всесильные друзья.
Но сидя там, я чувствовала, как начинаю неохотно понимать, вокруг чего, собственно, вся суета. Не было сомнений, что у меня в груди таится совершенно особое чувство и единственным словом для его описания было «любовь». Когда я подумала о Флоре, например, это чувство разбухло, и я снова заплакала.
А потом наконец я подумала об Эде и о том, что как-нибудь найду его. О том, что нельзя отпустить его, не сказав должным образом, что я люблю его. Чтобы он знал, что это действительно так. Что это настоящая любовь. Я скажу ему, что Алекс, вероятно, моя вторая половина, но я не могу жить с Алексом. И не хочу. Это слишком больно – быть настолько похожими.
А потом, подумала я, когда я приведу в порядок всю эту дурацкую путаницу, – тогда, возможно, я приму монашество. Буду вести чистую и простую жизнь. Она влекла меня к себе.
Слезы по-прежнему катились из моих глаз, но нежно и влажно. Я перестала их утирать. Мне казалось, будто я плыву. Уходить никуда не хотелось. Взглянув на звезды, я словно бы увидела вращение Земли и ощутила, как она несет меня. Я обхватила себя руками и подумала: «Все хорошо. Все хорошо. Я здесь, и все хорошо».
Наверное, я заснула. Когда я снова очнулась, было тепло, и мрамор подо мной отражал бледный-бледный, хрупкий розовый свет. Я не шелохнулась. Я так уютно свернулась калачиком, что даже не верилось.
И тут я почувствовала, что рядом со мной кто-то есть. Кто-то присел на корточки. Не открывая глаз, я села. Кто-то обнял меня, и я проговорила:
– Как хорошо, что ты здесь.
Так прошла целая вечность. Столетия и столетия, а потом я разжала его руки и вложила ему в ладонь мой измятый, скрученный платок.
– Это тебе, – сказала я. – Подарок.
– Что это? – спросил Эд.
– Мои слезы.
Когда мы говорили в машине, все вокруг было очень по-утреннему, как на рассвете после бури. Я ощущала себя как в финале снятого итальянцами в Испании вестерна: будто бы я в разодранной юбке ковыляю домой, получив суровый урок, чтобы понять, что женщина – это женщина, а мужчина – это мужчина и мужчину типа Чарльза Бронсона за пояс не заткнешь.
У дороги был небольшой бар, он только открылся.
– Давай возьмем вареных яиц, – сказала я. – И бобов. – Я вдруг проголодалась.
Мы сидели за расшатанным виниловым столиком, ожидая еду, и пили кофе – такой густой и черный, что было трудно не глотать гущу. Эд сказал, что Алекс, увидев, что меня нет, позвонил ему в гостиницу в Чичен-Ицу, догадавшись, что я, вероятно, направилась туда. Не найдя меня, Эд сообразил, какой я выбрала маршрут и что могло случиться, когда я добралась до Тицакалькупуля. И отправился туда.
– Ты собирался отвезти меня туда, да? – спросила я. – Когда планировал свадебное путешествие.
Эд улыбнулся.
– Я не собиралась туда ехать, – сказала я. – Я искала тебя. Отправилась на поиски тебя.
Эд продолжал улыбаться. Как на Рождество.
– Где Черил? – спросила я.
– В Канкуне. Ждет рейса домой.
– У меня есть хоть какой-то шанс, – спросила я, – что ты сможешь понять все это?
Он только посмотрел на меня.
– Как будто я еду в машине, – проговорила я, проведя пальцем по столу, – и мне нужно сделать объезд – но дорога снова выводит меня к тебе.
– А что было объездом? – спросил Эд. – Тицакалькупуль?
– Объездом был Алекс.
Он на какое-то время задумался и наконец сказал:
– И это точка, где я свершил свою месть?
Глава двадцать шестая
Когда я прибыла к Маку прямо из аэропорта Кеннеди, пирушка в честь приезда была уже в самом разгаре. Мак, Дел, Флора, Пол – все были в сборе.
– Похоже, журавль оказался синицей, – шепнул мне на ухо Пол, обняв меня.
– Какой журавль? – не поняла я.
– Юная Любовь, – сказал он.
– А, – сказала я, – да.
Подошла Делла с шампанским. Она потрясла бутылку и обрызгала всех пеной с криком:
– Она вернулась!
– Спокойнее, – попыталась я ее урезонить. Рядом села Флора и обняла меня.
– Нам нужно поговорить, – сказала она своим самым распутным голосом. Брови работали с повышенной нагрузкой.
– Нужно, – согласилась я.
Мак приветственно махнул мне рукой с сигаретой, а потом вывел на обозрение высокую обесцвеченную блондинку и объявил:
– Это Чикита – моя нынешняя жена.
Я взглянула на Дел. Она мне подмигнула. Это было что-то новенькое – в самом деле. Раньше она никогда не подмигивала. Возможно, подхватила в Нью-Йорке. А может, она менялась. Пожалуй, все мы менялись.
– Привет, красотка, – сказала Чикита. – Я слышала о тебе.
– Жена? – переспросила я Мака. – Жена?
– Это долгая история, – ответил он. Дел сказала:
– История включает в себя Феллини и поездку в Тихуану. Кое-где вступают мескаль[68]68
Мексиканская водка из сока алоэ.
[Закрыть] и Вегас.
– И ударная работа столетия, – вставил Мак.
– Которая не помешала браку, – заметила Флора.
– Когда я представила Мака его жене, – сказала Дел, – он не знал, куда ее деть. Он думал, что все юридические формальности можно загладить небольшой ловкостью рук и кое-какой бумажной работой.
– Но теперь я возбудила дело, – сказала Никита.
– Она действительно хочет вытащить это на суд, – нетерпеливо проговорила Дел и взяла под руку Мака.
– Вы снова вместе? – спросила я.
– Ну конечно, – ответила Делла.
Я взглянула на Мака. Он был занят курением. И казался довольно счастливым. Улучив момент, я отвела Дел в сторонку. Мы пошли в ванную.
– Что с кольцом? – спросила я.
– Я подарила его Никите, – ответила она.
– А что говорит об этом Мак?
– Что он может сказать? – быстро проговорила Дел. – Он же не может ходить вокруг, предлагая полмира, чтобы я вышла за него.
– Ты единственная, на которой он захотел жениться.
Дел отвела взгляд. В дверь просунулась голова Флоры.
– Как тебе нравится цвет? – спросила она. Ванную от пола до потолка покрывала кричащая лимонно-желтая мозаика.
– Желтый, – сказала я.
– На самом деле зеленовато-лимонный. Для гармонии, – поправила меня Флора.
– Мне он напоминает цвет мочи после принятия витаминов, – заметил вдруг возникший откуда-то Пол. – Флора здорово сечет в фэншуй. Все кинозвездочки Мака стоят в очереди, чтобы она переставила им кровать на кухню и вообще разгромила всю квартиру.
Раздался звонок в дверь. Все тревожно оглянулись.
– Это, должно быть, Любовь-Всей-Моей-Жизни, – сказала я и, подойдя к выходу, нажала на кнопку, чтобы открыть входную дверь.
Все столпились вокруг меня:
– Кто?
– Любовь-Всей-Моей-Жизни, – повторила я.
– Обожемой, – сказала Флора. – О! Боже! Мой!
– Он был в гостинице, – пояснила я, – собирал вещи. – И открыла дверь Эду.
По пути в аэропорт я вкратце рассказала Флоре и Дел о том, что случилось в Мексике, и Флора сказала, что совершит поездку в Тицакалькупуль – если когда-нибудь научится произносить это название.
Когда мы добрались до аэропорта, она вкратце проинструктировала нас, что в случае внезапного падения давления воздуха в салоне мы должны сначала надеть свои кислородные маски и только после этого пытаться помочь другим. Я решила, что она беспокоится о нашей безопасности в полете, но, оказывается, она метафизически говорила о сохранении счастливого брака.
– Я рада, ребята, что вы снова любите друг друга, – сказала Флора.
Когда мы вошли в зал отправления, Дел проговорила:
– Так что до свиданья. Хотела бы заплакать, да не умею. Такая уж я гадкая.
– А разве ты не возвращаешься в Лондон? – спросил Эд.
– Возможно, – ответила она, – но я предполагаю стать леди, которая подает гостям обед. – Она выглядела смирившейся.
Флора заставила меня и Эда попозировать для фото.
– Вы только взгляните, – сказала Дел. – Опять.
– Что? – не поняла Флора.
– Опять эта любовь. Я чувствую, как она так и прет из них, – и поежилась, будто кто-то прошел над ее могилой.
Добравшись домой, мы с Эдом отправились к Терезе, чтобы пожить несколько дней у нее. Она обещала ждать и действительно ждала.
В наш первый вечер мы с Эдом отправились на прогулку. Начался дождь. Эд расстелил под деревом плащ, и мы легли среди корней, глядя вверх, на ветви. На нас капало. Эд прижал меня к себе. Он любил это.
Я издала долгий вздох. Иногда я так делаю. Не знаю почему.
– Ты определенно Тот Единственный, – сказала я.
– Да? – ответил он. – А я думал, что он.
– Дело в том, что я никогда не говорила тебе: да, есть Тот Единственный – но есть и Другой Единственный. Мне казалось, что он Тот Единственный, а на самом деле Тот Единственный – это ты, а он – Другой Единственный.
– Выдумываешь, – сказал Эд. – Я ведь вполне мог оказаться и Другим Единственным?
– Нет-нет, – заверила его я, – ты Тот Единственный.
– Но если есть Единственный, то почему бы не оказаться еще и Двойственному? Что, если появится Двойственный?
– Не будь наивным, – сказала я.
– Наивным? – удивился он. – По-моему, если кто-то обвиняет кого-то в наивности, то…
– Разве ты не хочешь быть Тем Единственным? – перебила его я.
– Ну, откровенно говоря, от этого были бы одни неприятности. А не отменить ли вообще всю эту теорию?
– Да ты революционер, – сказала я.
Кому: Honey@globalnet.со. uk
Тема: Привет
Дорогая Хани,
хочу сказать лишь об одном. Мы провели все это время в усилиях, думая, кого любить и любим ли их достаточно сильно. Но самое трудное – это когда любят тебя. Труднее всего.
Догадываешься, кто оказался в соседнем кресле, когда я летел домой?
Встретимся в нашей следующей жизни.
Береги себя.
Алекс.
