Текст книги "Медовый месяц"

Автор книги: Эми Дженкинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава двадцать третья

Я позвонила Флоре по домашнему телефону Мака.

– Ты читала «Менее исхоженную дорогу»?[59]59
  The Less Travelled Road (строчка из стихотворения Роберта Фроста) – книга по психиатрии М. Скотта Пека «Менее исхоженная дорога – новая психология любви, традиционные ценности и духовный рост».


[Закрыть] – спросила она.

– Нет! – ответила я, чувствуя, что сейчас опять закричу.

– Придется выслать тебе по почте, – сказала Флора.

– Не надо.

– Ну, если ты так к этому относишься, не пошлю. Тебе достаточно будет первой фразы: «Жизнь трудна». Ну, теперь тебе уже лучше?

Я сказала:

– Тебе не кажется, что ты свихнулась? Мама рассказывала, что тетя Нора была сумасшедшей – сидела в дурдоме и все такое. Вероятно, все дело в генах.

– Понимаешь, – ответила Флора, – если начинаешь с того, что жизнь легка или должна быть легкой, то постоянно разочаровываешься и оказываешься в положении жертвы. А если начинаешь с того, что жизнь трудна, тебя приятно удивляет уже то, что в умывальнике есть горячая вода. Интересно знать, куда делся Эд.

– Моя жизнь разрушена, – сказала я. – Я чувствую себя как Пола Ятс под действием ЛСД.

– В том случае, когда ты играешь жертву, – продолжала Флора, – все становятся или гонителями, или спасителями, поскольку…

– Я не жертва, – перебила ее я. – Большое тебе спасибо.

Молчание.

– Фло, – сказала я, – мне нужна помощь.

Снова молчание.

– Представь себе, что ты уже в нужном месте и в нужное время.

– Ха! – ответила я.

– Представь.

Я закрыла глаза.

– Хорошо, представила.

– Представь, что ты там, чтобы научиться чему-то такому, что увлечет тебя вперед.

– Это было бы прекрасно, – сказала я.

– Очень важно совершать ошибки, – продолжала она. – Мы все их делаем. Правда, некоторые ошибки больше, чем другие. Некоторые – просто огромные, громадные, неимоверные… – Она прервала себя: – Извини. Забудь, что я сказала. Ошибки – это прекрасно. Это вехи.

– Ты так думаешь? – сказала я и ощутила, как душа начинает отогреваться.

– Я знаю, – вдруг сказала Флора и все испортила. – Подумай обо всем этом как о сложном, тщательно продуманном «Свидании с незнакомцем».[60]60
  Популярная телепередача.


[Закрыть]

– Флора!

– Хани, – ответила она. – Я не могу уладить это для тебя.

– Что-о-о-о? С каких это пор ты не можешь что-то уладить?

– С тех пор… С тех пор, как… Хочешь поговорить с Деллой?

– Делла там? – спросила я. Подошла Дел и сказала:

– Ты жалкая неудачница.

– Привет. Здравствуй. Я тоже тебя люблю.

– Мака здесь нет, – сказала она. – Мы пытаемся найти квитанцию за кольцо, чтобы вернуть его. Я слышала, Эд вернулся?

– Да, – ответила я.

Послышался какой-то шепот и шарканье.

– Кто-то идет, – сказала Дел. – Флора пошла встретить. Это не Мак, он бы не стал звонить. Так кто же это может быть, Алекс или Эд? – проговорила она, имитируя «Свидание с незнакомцем». – Решение за вами. – Потом я услышала ее голос: – Снова пришла? – но это относилось не ко мне.

Послышался удар. Телефон, очевидно, упал. Я несколько раз повторила «алло», и в конце концов подошла Флора и прошептала:

– Женщина, которая пришла… Обожемой…

– Кто это? – не поняла я.

– Жена Мака, – сказала Флора.

– Не может быть, – проговорила я, но тут же поняла, что очень даже может, и спросила: – Что делает Дел?

– Обнимает ее.

Тут связь оборвалась. Но я чувствовала себя уже лучше – я знала, что не одинока в своей незадачливости, что люди во всем мире так же, как и я, садятся в лужу… И мне стало от этого легче. Я ощутила прилив любви к Флоре и Дел и вообразила вдруг, что в знак моей неослабевающей привязанности куплю им обеим по сумочке от Прада. Но тут же поняла, что никогда этого не сделаю.

Алекса нигде не было видно. Я набросила саронг – теперь уже должным образом выгоревший – и пошла к стойке регистрации, чтобы узнать, в каком номере остановился Эд. Я не знала, что ему скажу, и все же хотела воспользоваться моментом, пока после разговора с Флорой и Дел еще оставалось немного чувств.

Мне указали номер Эда. Там было тихо – и темно. Он, похоже, лег вздремнуть, что не очень-то меня удивило. Эд любил вздремнуть при всяком удобном случае и этим по-своему напоминал Винни-Пуха. Эд может спать в эпицентре циклона.

Я подошла и села на кровать. Личность на кровати села и завопила. Я тоже. Это была Черил.

Мы уставились друг на друга.

– Как мило встретить вас здесь, – наконец выговорила я, что вполне отражало состояние моего духа.

– И вас тоже, – сказала Черил. Вряд ли она действительно так считала.

– Как вы здесь оказались? – спросила я.

– Нас послал Хесус.

«О боже, – подумала я, решив, что речь идет об Иисусе, – она одна из этих».

– Он сообщил нам, что вы сменили гостиницу, – сказала Черил.

– Ах, Хесус, – успокоилась я. – Но я хотела спросить другое – зачем вы приехали?

Она ответила, что приехала излить на меня свое энергетическое поле.

– Ладно, – сказала я и стала расхаживать по комнате в стиле Шерлока Холмса. – Это можно устроить. Вы с Эдом?..

– Нет, – сказала она. – Мы с Эдом не нравимся друг другу. У них здесь хорошее обслуживание?

– Не уверена, что у них тут вообще есть обслуживание. – Я отхлебнула из ее бутылки минеральной воды. – Почему Эд вам не нравится?

– Ну, насколько я понимаю, моему естеству он нравится. Но он не нравится моему эго, потому что я Эду не нравлюсь.

– Понятно, – сказала я. – Так вы сюда приехали, чтобы показать нам, где раки зимуют? Мы этого, кажется, заслужили.

– Это очень отрицательное отношение.

– А у вас оно положительное?

– Я подумала, – сказала она, – что проведу остаток жизни, размышляя о том, что я сделала не так. И потому решила приехать сюда и выяснить это. – С этими словами она ударилась в слезы. Безудержно зарыдала. Я не знала, куда и смотреть. Подумала, что, возможно, нужно подойти и обнять ее, но потом решила, что это будет довольно нелепо – как если бы человек влюбился в того, кто похитил и мучил его. Наконец я сказала:

– Вы все сделали так.

Я и впрямь так считала. И думала, как бы это донести до нее.

– Алекс и я, – сказала я, – мы… – Я не могла придумать слово. – Мы испорченные. К вам это не имеет никакого отношения.

А потом сказала:

– Алекс любит вас. Он сказал мне. – Но от этого она завыла еще громче.

– Вы счастливы вместе? – спросила Черил между рыданиями.

Я поймала себя на том, что состроила рожу, как бывает в школе, когда тебя вызывают в кабинет директора. К счастью, Черил на меня не смотрела. Я прижала руку ко рту и разгладила мышцы лица.

– На этот вопрос я не могу ответить, – сказала я, но она лежала и ждала ответа. Наконец я ответила: – Это все равно что спрашивать Эйнштейна, будет ли дважды два четыре.

– Что-что? – сказала Черил.

– Это слишком просто.

Возникла небольшая пауза. Потом я сказала:

– Счастливы. Ведь так и предполагается, да? Делать друг друга счастливыми.

– Делать друг друга счастливыми вовсе не предполагается, – усмехнулась она над этим свидетельством моей тупости.

Я еще раз отхлебнула минералки и спросила:

– Что дальше?

– Мы поговорим все вместе, – сказала она. – Обсудим всё вчетвером.

– Вы это серьезно?

– Серьезно, как сердечный приступ.

– Они на улице, – сказала я Алексу. – Стучат в дверь.

– Вдвоем? – спросил он.

– Да.

– Скажи им, пусть проваливают.

Я раздвинула шторы и высунула голову в окно. Черил и Эд стояли в обрамлении розовой бугенвиллеи, как в брачном будуаре. Мне пришло вдруг в голову, что они хорошо подходят друг другу.

– У Алекса нет настроения общаться, – сказала я.

– Скажите ему, что нам нужно поговорить, – попросила Черил.

– Они хотят поговорить, – сказала я Алексу.

– Спроси у Черил, какую часть из сказанного «нет» она не поняла. «Н» или «е»? Или «т»? – ответил Алекс, буквально забравшись в шкаф в своем желании избежать встречи.

Я спросила.

Черил состроила рожу.

– Обычно это я говорила так Алексу, – сказала она. – Послушайте, здесь слишком жарко. Я вернусь к кондиционеру.

Она ушла, понурившись. К окну подошел Эд и сказал:

– Привет, детка.

Я вышла на веранду.

– Эд, – сказала я, – какой ужас. Не делай этого.

Я замолчала, потому что пришел официант с подносом чая и поставил его на стол на веранде. Наверное, заказ Алекса.

Официант удалился.

– Выпей чаю, – сказала я.

– Я по тебе соскучился, – ответил Эд.

– Ар-р-р-р-х! – вскрикнула я, но не очень громко. Про себя. Больно. Обожемой – как это больно.

Кажется, чувство вины? Я имела очень слабое представление об этом чувстве. Возможно, это вовсе и не чувство вины. А, например, чувство утраты. Но в любом случае мне хотелось от него избавиться. Мне хотелось, чтобы Эд ушел. Тем не менее я налила ему чаю и протянула чашку.

– Эд, – сказала я, – откажись от меня, пожалуйста.

– Можешь не беспокоиться, – ответил он. – Я уже, слава богу, отказался. Только надо было сделать это много лет назад. Когда я впервые заметил, насколько ты поглощена собой. Когда понял, что ты никогда уже не повзрослеешь. Ты похожа на подростка, который думает, что он первым в мире испытал боль. А ведь ты никакая не особенная и ровно ничем не отличаешься от других. Нам всем больно. А ты думаешь только о себе. Только! Только о себе, пытаясь доказать себе, что у тебя все в порядке. А ведь у тебя и в самом деле все в порядке. Ничего страшного. Быть может, теперь ты сумеешь наконец повзрослеть.

– Тебе сахару один кусок или два? – спросила я. Кажется, моя рука дрожала. Чашка на блюдце задребезжала.

Эд повернулся и ушел.

– Пожалуйста, возвращайся домой, – крикнула я ему в спину.

– Только попробуй удержать меня! – последовал ответ.

Когда я вернулась в комнату, Алекс как ни в чем не бывало лежал на кровати и читал.

– Ты слышал? – спросила я, протягивая ему чай.

– Что?

– Ничего.

Я села на кровать.

– Эй, – сказала я. – Как ты думаешь, рожать ребенка – очень больно?

– Боль бывает разная, – ответил он. Алекс – единственный из мужчин, который в подобных случаях понимает, о чем я говорю. Другой мог бы заговорить о том, что душевная боль отличается от телесной, но в этот момент я испытывала жестокую телесную боль чуть правее сердца.

– Завтра устроим пикник, – сказал Алекс. – А когда вернемся, их уже не будет.

Я легла рядом с ним и спросила:

– Может быть, и правда поговорить? Всем вчетвером?

– Говорить не о чем, – ответил он. – Мы и без того понимаем, что к чему.

Он вернулся к своей книге. Алекс отыскал где-то путеводитель по Мексике и стал изучать его от корки до корки – мелкий шрифт водил его по музеям от черепка к черепку. Он добрался уже почти до половины.

– Черил считает, что она что-то сделала не так, – сказала я.

– Я напишу ей письмо, – ответил он.

– Она хочет знать, счастливы ли мы.

– Здесь сказано, что Коба – наименее посещаемое место в Мексике, – сказал Алекс. – Если нам повезет, мы можем оказаться там единственными посетителями.

– Послушай, – проговорила я чуть погодя, – я давно хотела тебе это сказать. Если ты когда-нибудь пожалеешь, что оказался со мной, – хоть на секунду, – обязательно скажи мне.

– Ладно, – ответил он. – Ты тоже.

– Ладно, – согласилась я. – В том случае, если я покажусь тебе эгоистичной…

– Эгоистичной? – удивился Алекс и в замешательстве захлопнул книгу. – Я хочу быть с тобой… – Он не договорил.

– Но?.. – сказала я. – Я чувствую здесь «но»…

– Нам не следует торопиться, – ответил он.

– Не будь идиотом. Ты говоришь о двух людях, сбежавших на вертолете из-за одного поцелуя. А что скажешь про Лос-Анджелес?

– Я говорю не о географии, – сказал Алекс. – Я говорю о нас с тобой. Ты это понимаешь.

– Это из-за случая с Мари Клэр? – спросила я. – Из-за того, что я, вероятно, восприняла его не в том масштабе?

Алекс улыбнулся. Потом протянул руку и, поворошив мне волосы, сказал:

– Все будет хорошо.

– Я знаю, что ты хочешь сказать, – простонала я. – Ты хочешь сказать, что тебе нужно свободное пространство!

Он не стал отрицать.

– У тебя было пространство – целый мир, – проговорила я, думая о последних двух днях. – У тебя были целые футбольные стадионы.

– Понимаешь ли, – сказал Алекс, – некоторым людям нужен простор.

– Понимаю, – ответила я с наигранной интонацией, как будто мне пришла в голову интересная мысль. – Почему бы мне не возвратиться в Лондон, а ты будешь жить в Лос-Анджелесе, и тогда у тебя будет достаточный простор! – торжествуя, закончила я.

Возникла небольшая пауза. Он по-прежнему удерживал меня. Словно не хотел отпускать, что бы я ни говорила. А лет примерно через пять проговорил:

– Я всегда буду любить тебя, в любом случае.

Я просто лежала, позволяя словам течь сквозь мое сознание. Не знаю почему, но они прозвучали смертным приговором.

Глава двадцать четвертая

Мы вовсе не оказались единственными туристами в Кобе, но это не имело особого значения, потому что руины древнего города широко раскинулись кучами камней, так и не сумев избежать удушающей сети густых джунглей.

Джунгли уже действовали мне на нервы. Не то чтобы я много времени провела в джунглях. Должна признаться, что сама мысль о джунглях действует мне на нервы. Все эти невидимые ползучие гады. Вся эта сырость, букашки… а птицы – вообще-то я люблю птиц – их можно было описать лишь словом «оглушительные».

Вдруг мы наткнулись на озеро.

– Слово «Коба» означает «Город ветра, пускающего по воде рябь», – сказал Алекс.

– Очень красиво, – ответила я. Красивее, чем само озеро, напоминавшее молочно-серую лужу. И никакого ветра.

Мы взобрались по бесконечной расслоившейся каменной лестнице к рассыпающемуся храму майя наверху. Мне было жарко, все меня раздражало, и от осмотра достопримечательностей меня вдруг охватила тоска. Я страдала этим с детства – проклинаю принудительный энтузиазм отца. Симптомы этой болезни – скука, вялость, тупость, непреодолимое желание вернуться домой и посмотреть «Симпсонов».

– Поверженный бог, – сказал Алекс, указывая на скульптуру у входа в храм.

– Поверженный бог? – переспросила я, очнувшись.

– Да, – сказал Алекс, – когда-то он был великим. Его почитали. – Он пошел дальше, уткнувшись в путеводитель.

– Я вся трепещу! – послышался знакомый калифорнийский говорок. – Бог ответил на мое послание.

– Очень недурная экспозиция, – ответил еще более знакомый английский.

Алекс схватил меня и увлек за одну из могил. Мы скрючились там, как идиоты, пока Черил с Эдом изучали разные погребения.

– Я чувствую себя как в «Звуках музыки», – шепнула я Алексу.

Действительно, я всю жизнь мечтала оказаться в «Звуках музыки» – хотя Тереза и была хорошей приемной матерью, она никогда не пела нам о перевязанных веревкой свертках в коричневой бумаге.[61]61
  Об этом поется в песне «Мои любимые вещи» в фильме «Звуки музыки».


[Закрыть]

– Ш-ш-ш, – сердито прошипел Алекс.

– Ш-ш-шницель с лапшой, – сказала я.

– Что? – раздраженно спросил он.

– Шницель, – повторила я громче. Это прозвучало как чих.

– На, – прошипел он, протягивая мне платок. – Пожалуйста, тише.

Не знаю, было ли это тоской от осмотра достопримечательностей или желанием позлить Алекса, но что-то тянуло меня продолжать.

– Латунные котелки, – прошептала я.

– Теплые шерстяные варежки – послышалось с другой стороны колонны.[62]62
  «Шницель с лапшой, латунные котелки, теплые шерстяные варежки» – слова из песни «Мои любимые вещи».


[Закрыть]

От этого – немного на манер Лайсл[63]63
  Лайсл – персонаж из фильма «Звуки музыки».


[Закрыть] – я разинула рот, а из-за колонны, улыбаясь мне, появился Эд, и игра была кончена. Нам с Алексом пришлось выйти, и это было очень неловко – не говоря уж о жаре и духоте. Храм напоминал духовку, а Черил – оплывшую свечку. Она плохо переносит жару.

– Это была моя идея, – сказал Эд.

– Кажется, ты собирался домой, – сказала я.

– Я вовсе не собирался отказываться от тебя, – ответил он.

– Звучит как новая песня.

– Нет. Просто бракованный дубль.

– Прекрасно, – сказала я. – В реальной жизни бракованные дубли идут в ход. Это тебе не кино.

– Извините, – проговорил Алекс и вышел из храма.

Мы последовали за ним.

Оказывается, Эд с Черил приехали на такси, но, когда мы пришли на стоянку, их машина уже уехала.

– Я должна была об этом догадаться, – сказала Черил. – Адское такси! Без кондиционера. В такой стране, как эта, кондиционер должен входить в число неотъемлемых прав человека. А водитель включил еще музыку на полную мощность и – только подумайте! – закурил. Я чуть не померла. Настоящее варварство. Лет через сто никто не поверит, что люди брали в рот эти раковые палочки.

– Что не мешало тебе делать это в Нью-Йорке, – заметил Эд, отчего Алекс вдруг выпрямился и посмотрел на Черил. У меня было такое чувство, что они впервые посмотрели друг другу в глаза.

– Ах, это… – сказала она. – Это было в параллельном мире. Ребята, вы должны отвезти нас в отель. У вас в машине есть кондиционер?

– В некотором роде, – ответил Алекс, опуская верх «Гольфа».

– Алекс, – сказала Черил, – я не могу ехать в этой штуке без крыши. Я умру от жары.

Алекс взглянул на нее. «Сейчас начнется», – подумала я. Милая домашняя ссора. Но, к моему изумлению, он просто снова поднял крышу.

Мы все сели в машину.

– Уютненько, – сказал Алекс.

Уют, как оказалось, был наименьшей из наших проблем. Машина не заводилась. Пришлось поискать, кто бы нас подвез, но машин вокруг было мало, а имевшиеся не могли нас вместить. Очевидно, автобусы ходили в Кобу лишь один день в неделю на букву «Т», но никто не знал, обозначало это день недели по-испански или по-английски.

В конце концов Алекс остановил какой-то мопед, сел на багажник и сказал, что поедет позвонить в бюро проката автомобилей. Мы никак не могли смириться с тем, что останемся на этой жаре. Черил пошла «в туалет» (за кустик) и села практически прямо на змею. В результате она оказалась поистине женщиной на грани нервного срыва.[64]64
  Аллюзия на фильм Педро Альмодовара «Женщины на грани нервного срыва».


[Закрыть] В конце концов все мы уселись на мопеды за спиной нескольких студентов из Канады. Это выглядело довольно нелепо. Нас высадили в придорожной деревушке, где был телефон.

Оказалось, что бюро проката спасет нас не раньше следующего дня, так что мы зарегистрировались в какой-то запущенной ночлежке на берегу.

Я говорю «зарегистрировались» – Черил заняла последнюю комнату с единственной кроватью и слышать не хотела, чтобы к ней кого-то подселили. Она была крайне возмущена и говорила, что мы, кажется, не представляем, сколько тепла выделяет человеческое тело. Неимоверно много. Она выпросила у хозяина гостиницы вентилятор и ушла в свою комнату молиться на него. Мне и Алексу постелили по тюфяку под навесом. Эд расположился в гамаке на улице.

Мы с Алексом пошли в деревню и поужинали там жареными бобами – по его настоянию мы улизнули тайком. Его пугала мысль об ужине вчетвером. Когда мы вернулись, я натянула над нашими тюфяками москитную сетку.

Черил осталась в своей комнате, и я пошла взглянуть на Эда. Он сидел на берегу в свете отдаленных фонарей и печально бросал в прибой камешки.

Какое-то время мы посидели рядом.

– Думаешь, сможешь когда-нибудь меня простить? – в конце концов проговорила я.

– Хитрая, – ответил он. – Не уверен, что ты сама могла бы кого-нибудь простить.

– Мне не стоит и пытаться что-либо исправить? – спросила я.

– Да, – ответил он.

Мы помолчали. Потом он проговорил:

– Я не говорю, что прощения не может быть. Всякое бывает. Вдруг когда-нибудь что-нибудь случится.

Иногда мне кажется, что Эд – милейший человек на планете. Я сказала:

– Ты хочешь сказать, что если по пути назад в аэропорт Мехико познакомишься с Милой Йовович (а не вынуди я тебя приехать сюда, никогда бы не познакомился) и потом проведешь с ней всю жизнь в семейном счастье – тогда, может быть, ты меня простишь?

– Именно так, – ответил он. И улыбнулся. Я была рада его улыбке. – Я выживу. Ты знаешь сама. Я выживу.

– Забавно, что тебе нужно это говорить, – сказала я.

– Сейчас мне просто хочется домой. Уехать домой, оказаться в одном из своих садов, посмотреть, как там поживают камелии, и полить их.

– Стосковался по дому, – сказала я.

– Да.

Почему-то мне захотелось заплакать. Я пыталась удержаться, но мои губы скривились, глаза затуманились, а Эд так хорошо меня знает.

– Эй, – сказал он и хотел было обнять за плечи, но потом вспомнил и не стал. – Ты получила то, что хотела. Твоя мечта сбылась. – Он сказал это так, как будто искренне пытался подбодрить меня.

– Да, – сказала я, – моя мечта. Эд спросил:

– Все то время, что ты была со мной, ты думала об Алексе?

– Конечно нет! Но он был где-то в моем сознании. На заднем плане. Он был как… ну, не знаю… как отдаленные горы на пейзаже. Я совершенно не ожидала, что снова встречу его. Я думала, что все сочинила про него, – то есть никогда не думала, что…

– Ты думала, что с ним тебе не быть. И потому решила, что сойду и я.

– Нет, не так, – возразила я. Хотя было примерно так. Но вслух это звучало ужасно. А на самом деле было не так ужасно. – Я не чувствовала, что ты «сойдешь». Это было так мило.

– Но недостаточно мило, – заметил он.

– Достаточно мило, – ответила я. – Просто это не было… – Я пожалела, что начала фразу. Мне было ее не закончить.

– Договаривай, – сказал Эд.

– Ну, понимаешь… Не было этим. Не знаю чем.

– Этим, – сказал Эд.

– Да, этим.

Мы бросили в море еще много камешков.

– А если бы, – сказал Эд, – если бы в глубине твоего сознания не было этих «гор», – как бы, по-твоему, все между нами сложилось?

Я повернулась на бок и посмотрела на него.

– К чему ты ведешь?

– Думаешь, ты бы полюбила меня?

– Я и так любила.

– Я хочу сказать, по-настоящему.

– Ты удивительный человек.

– Что? – спросил он.

– Ты меня удивляешь.

– Почему?

– Просто удивляешь, и все.

Я встала, разделась до бикини (которое носила вместо белья) и вошла в море, хотя было уже совсем темно. Мне хотелось погрузиться в воду. Хотелось одиночества. Хотелось почувствовать, что мое тело – это просто мое тело. Я устала от мыслей. Я слишком много думала.

Когда я вынырнула, надо мной были звезды. Звезды всегда помогают увидеть правильную перспективу. Возможно, они для того и предназначены. Возможно, люди в городе потому и сходят с ума, что не видят звезд.

Я поплыла, глядя на звезды в вышине, и передо мной вспыхнула моя жизнь в Лондоне. Но я тут же перекроила ее и немного отредактировала, чтобы она выглядела посимпатичнее, как будто это реклама фильма и я делаю ее такой, как мне хочется, или какой, на мой взгляд, она должна быть. Но потом до меня дошло – реклама больше не действует на меня, как все эти ролики с кофе.

Поэтому я заставила себя увидеть свою жизнь такой, какой она была, и представила, что она еще только когда-нибудь будет такой, как была. Запутанной и непоследовательной и… ну, иногда она была дерьмовой, а иногда мои друзья радовали меня, а иногда я радовалась просто потому, что живу и веду под проливным дождем машину.

А потом я подумала, что моя жизнь была не такая уж и плохая.

Я подумала о том, что не позволяла себе иметь то, что имею. О том, что то и дело ввязывалась в безумные предприятия и не замечала того, что есть. Вот так же, старея, жалеешь о том, что не знал, как счастлив был в молодости. Когда мне было двадцать, я считала себя уродиной. Теперь же, когда гляжу на свои фотографии в двадцатилетнем возрасте, мне самой не верится, какой я была хорошенькой. Тогда мне казалось, что тридцать лет – это конец света. А ведь когда мне стукнет пятьдесят и я оглянусь назад, то…

Я всегда жила так, словно тропинка вот-вот оборвется на краю утеса. То, что утес так никогда и не появлялся, ничему не противоречило: он всего в нескольких шагах впереди.

Когда я вышла наконец из воды, поднялся ветерок, и мои пальцы сморщились, как чищеные каштаны. Помню, так бывало, когда мне было лет восемь и мама не позволяла мне вылезать из ванны, пока я не вымою шею. У меня был пунктик – не мыть шею.

Вернувшись на тюфяк под верандой, я снова взглянула на небо, но звезды уже скрылись. Все до одной. Как будто захлопнули дверь. Я не сразу сообразила, что поднялся ветер и небо заволокло тучами.

Алекс лежал под москитной сеткой и читал свой чертов путеводитель.

– Неужели тебе это интересно? – спросила я.

– Иначе бы не читал, – ответил он.

– Не понимаю.

– И не надо.

– Ты говорил с Черил?

– Да, – ответил он, – мы поговорили.

– И что?

– С ней все будет хорошо.

– И что ты ей сказал? – спросила я, сняла мокрое бикини и забралась под москитную сетку. Мне не очень-то нравилось спать голой на улице, но другого выбора не было.

Алекс на мой вопрос не ответил.

– Так о чем вы говорили? – снова спросила я.

– Это не для чужих ушей, – непринужденно сказал он. – Интимная беседа мужа с женой.

Последовало очень долгое молчание. Я почувствовала, как в темноте маячит край утеса.

– Мне не верится, что ты это сказал, – проговорила я.

– Я ничего не имел в виду, – ответил он. – Это была шутка.

– Фрейд утверждал, что такой вещи, как шутка, нет.

– Ну, – сказал Алекс, – я же не спрашиваю, что вы обсуждали с Эдом.

– А я вовсе не против, чтобы ты спросил. Разве тебе не хочется знать?

– Пожалуйста, нет, – ответил он. Потом перегнулся и нежно поцеловал меня в лоб. – Я тебе верю.

И отвернулся, чтобы свет лучше падал на книгу.

– А ты знала, что революционер Панчо Вилья продал Голливуду права на съемку фильма о его сражениях? Настоящих. Он начинал сражение только тогда, «когда света для киносъемки было достаточно».

– Какая тоска! – сказала я.

– Это было в 1914 году, – сказал Алекс. – Спи спокойно.

Я проснулась под шум дождя. По звуку он отличался от лондонского. Каждая капля казалась огромной. Стояла кромешная тьма. Потом я поняла, что Алекс с кем-то говорит, и подумала: наверное, меня разбудил не дождь, а эти голоса.

– Не беспокойся, – говорил Алекс, – она спит.

Я плотно закрыла глаза: рефлекс, сохранившийся с детства, – в случае сомнений притвориться спящей.

Голос Эда проговорил:

– Я страшно извиняюсь, но там очень мокро.

– Ничего, – сказал Алекс сонно. Затем я ощутила, как с другой стороны от меня в постель лег Эд. Он изо всех сил старался не прикасаться ко мне. Алекс повернется ко мне спиной.

Сказать, что я замерла, было бы слишком мало. Я лежала между ними, застыв, как мороженая рыбная палочка. Я затаила дыхание. Открыла глаза – темнота. Я не смела двинуть головой. Не было и речи о том, чтобы уснуть. Я притворилась, что дышу. Но не знала, действительно ли что-то вдыхаю. Не знала, как я все это переживу.

Тогда я представила, будто бы рассказываю эту историю Флоре, Делле и Полу. Я слегка сгустила краски, немного подправила текст. И представила Флорино ОБОЖЕМОЙ! Я представила его настолько живо, что едва было не рассмеялась, и негромко фыркнула. Встревоженная, я проглотила этот звук. Алекс дышал ровно и вроде бы спал. Эд, кажется, нет.

Прошло несколько минут, потом его ступня нырнула под мою. Ступня Эда, чтобы быть точной. Она была теплой и гладкой и отлично вписалась, вроде бы как обняла мою ступню, вы понимаете. Я снова перестала дышать. Потом подумала, что прерванное дыхание ведет в никуда, и задышала снова.

И с каждым вдохом я чувствовала, как все дальше уплываю в мир, где так и должно быть – касаться ступни своего бывшего любовника, а теперь мужа, когда в той же постели лежит Любовь-Всей-Твоей-Жизни. Клетки моей ступни начали насыщаться кислородом, расширяться и расслабляться, и тогда Эд передвинул свою голень так, что она касалась моей икры, а тепло и покой поднялись до колена, и я отплыла в тот мир, где так и должно быть – касаться ног своего бывшего любовника, а теперь мужа, когда в той же постели лежит Любовь-Всей-Твоей-Жизни.

Эд придвинул свое твердое бедро к моему мягкому, и теперь уже я ждала большего, и мне казалось, что жду слишком долго, пока он не придвинулся так, что его грудь прижалась к моей спине, а рука тихо и нежно обняла меня за талию, и каждая клетка моего тела снова задышала, и я растаяла рядом с ним, а его щека нежно покоилась на моей шее.

В блаженстве мои мысли наконец угасли, чего мне так давно уже хотелось, и я просто уплыла куда-то, а когда проснулась на следующее утро, то не помнила, как уснула. Эд ушел, но я чувствовала вокруг какую-то неясность, какую-то ауру – что-то вроде послесвечения.

Появился Алекс, обутый, деловой, и объявил:

– Я встал в шесть. Ты знаешь, сколько сейчас времени?

– Нет, – ответила я.

Оказывается, уже половина двенадцатого. Со мной такое бывает: когда мне нужно, я сплю не просыпаясь. Восстановление сил.

– Ты мог бы принести мне чашку чаю, – сказала я.

– Не подумал об этом. Приехали парни из бюро проката. Мы свободны.

– Свободны? – повторила я эхом, подумав о странном выборе слова.

– Они уже уехали, – сказал Алекс.

– Что? – спросила я. Но тут же поняла.

– Ребята из проката ехали обратно в Канкун. И они решили поехать с ними. Эд сказал, что планировал когда-то эту поездку с тобой – в Мериду, а по пути осмотреть Чичен-Ицу. Ну вот, они и поехали этим путем. А потом улетят из Мериды.

– Вместе? – спросила я.

– Чичен-Ица – удивительное место, – сказал Алекс. – Нам бы тоже надо побывать там. Но, пожалуй, не сегодня. – И улыбнулся.

Я попыталась переварить эту новость. Я поняла, почему Эду так хотелось совершить эту поездку.

– Знаешь, этой ночью Эд лежал в этой постели, – сказал Алекс, прервав мои мысли.

– Шел дождь, – сказала я.

– И тем не менее… – ухмыльнулся Алекс. Мне захотелось содрать с его лица эту ухмылку.

Хотелось крикнуть: «Это ты пустил Эда в постель! Ты пустил его! Ты положил нас рядом! Ублюдок!»

Но, конечно, я ничего не сказала, потому что не была уверена, что это так. И правильно сделала. Когда ты злишься, ты выдаешь себя. Злость, как говорит Мак, делает тебя уязвимым.

Алекс насмешливо смотрел на меня. Черт возьми, он читает меня как открытую книгу.

«Прочь из меня!» – хотелось мне сказать.

– Хитрый парень этот Эд, – сказал Алекс, качая головой и удаляясь. Он как будто знал, что я его обвиняю.

Я сказала:

– Погоди, куда ты?

– Принести тебе чашку чаю.

– Поздно, – крикнула я ему вслед и заметалась, пойманная, как комар, в собственной сетке, ослепительно, свадебно белой в сверкающем солнце.