Текст книги "Боевой гимн матери-тигрицы"

Автор книги: Эми Чуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 21 Дебют и прослушивание

 Это был большой день – день, когда София дебютировала в Карнеги-холле. На сей раз я действительно сошла с ума. Я поговорила с Джедом, и мы решили отказаться от нашего зимнего отпуска. Длинное концертное платье Софии из угольно-чёрного атласа на этот раз было куплено не в David's Bridal (американский магазин, продающий наряды для свадеб и других торжеств), а в нью-йоркском Barneys.

 Для приёма после выступления я забронировала Fontainebleau Room в отеле St. Regis, где мы также сняли два номера на две ночи. Помимо суши, крабовых пирогов, китайских пельменей, кесадильи, устричного бара и ледяной чаши с гигантскими креветками я заказала стейки, утку по-пекински и пасту (для детей). В последнюю минуту я добавила профитроли из грюйера, сицилийские рисовые шарики с лесными грибами и гигантский набор десертов. Также я напечатала приглашения и разослала их всем, кого мы знали.

Каждый раз, как приходил новый счёт, брови Джеда взлетали вверх. “Так, летом в отпуск мы тоже не поедем”, – сказал он как-то. Тем временем мама была потрясена моей расточительностью. Когда мы были детьми, наша семья останавливалась только в Motel 6 или Holiday Inn. Но возможность попасть в Карнеги-холл бывает лишь раз в жизни, и я была полна решимости сделать это событие незабываемым.

Для большей ясности мне, вероятно, стоит отметить, что некоторые аспекты моего поведения – например, склонность к показушности и перебарщиванию – не характерны для большинства китайских матерей. Это, а также громкий голос и любовь к большим вечеринкам я унаследовала от отца. Даже когда я была маленькой, моя мама, обычно тихая и скромная, качая головой, говорила: “Это генетическое. Эми – клон этого чудака”. Последним именовался мой отец, которого я всегда идеализировала.

В St. Regis нам разрешили пользоваться гостиничным роялем, и за день до выступления мы с Софией репетировали на нем целый день. Джед переживал, что  я захожу слишком далеко и пальцы Софии устанут, Вей-Йи сказал, что она знает свои пьесы от и до и что спокойствие и концентрация важнее всего остального. Но я должна была убедиться, что выступление будет безупречным, что София не забудет ни об одной ценной мелочи, которым Вей-Йи нас научил. Вопреки советам остальных мы репетировали почти до часа ночи. В конце я сказала Софии: “Ты выступишь отлично. Ты очень много работала и знаешь, что сделала все, что смогла, так что теперь уже не имеет значения, что происходит”.

На следующий день, когда настал важный момент – я едва могла дышать, вцепившись в подлокотник своего кресла в почти трупном окоченении, – София выступила блестяще. Я знала каждую ноту, каждую паузу, каждое прикосновение как свои пять пальцев. Я знала, где скрывались потенциальные ловушки; София обошла их все. Я знала все её любимые отрывки, все самые мастерски сыгранные переходы. Я знала, где она, слава богу, не спешила, и видела, что София, позволив себе импровизировать, сама поняла – это колоссальный триумф.

После, когда все бросились поздравлять и обнимать её, я расслабилась. Мне было не нужно, чтобы “София нашла меня глазами в толпе", как пишут в дешёвых романах. Я просто наблюдала издалека, как моя милая маленькая взрослая девочка смеётся со своими друзьями и собирает урожай цветов.

В минуты отчаяния я заставляю себя вспоминать этот момент. На концерте присутствовали мои родители, как и отец Джеда Сай с женой Гарриет, и много наших друзей и коллег. Вей-Йи ради этого выступления приехал из Нью-Хейвена и страшно гордился своей юной ученицей. По словам Софии, это был один из самых счастливых дней в её жизни. Я не только пригласила её одноклассников, но и арендовала автобус, чтобы он отвёз их из Нью-Хейвена в Нью-Йорк и обратно. Никто не аплодировал громче, чем банда восьмиклассников, – и никто, вероятно, не смог бы съесть столько креветочных коктейлей (за которые St. Regis взимает плату поштучно).

Как и обещала, привожу окончание школьного сочинения Софии “Покоряя Джульетту".

“Я не до конца понимала, что происходит, пока не обнаружила себя за кулисами – ошеломлённую, дрожащую. Руки были ледяными. Я не могла вспомнить, как начиналась пьеса. Старинное зеркало отражало контраст между моим белым как мел лицом и чёрным платьем, и я подумала, сколько других музыкантов смотрелись в него же. Карнеги-холл. Кажется, здесь что-то не то. Это должно было быть недостижимой целью, ложной надеждой, что заставила бы меня упражняться всю мою жизнь. И вот я, восьмиклассница, здесь и собираюсь играть “Джульетту-девочку" для заинтригованной толпы.

Я таким трудом добивалась этого. Ромео и Джульетта были не единственными, чьи партии я выучила. Ласковый повторяющийся шепоток, сопровождавший Джульетту, принадлежал её няньке; шумные аккорды – шкодливым друзьям Ромео. В этой части, так или иначе, проявляется так много меня. В тот момент я поняла, как сильно люблю эту музыку.

Давать концерт непросто – на самом деле это душераздирающе. Вы проводите месяцы, может быть, даже годы, совершенствуя пьесу; вы становитесь её частью, а она – вашей. Играть на публике все равно что истекать кровью; это опустошает вас и голова немного кружится. И, когда все кончено, ваша пьеса уже вам не принадлежит.

Настало время моего выступления. Я вышла к роялю и поклонилась. Освещена была только сцена, я не могла видеть лица зрителей. Я попрощалась с Ромео и Джульеттой и затем выпустила их в темноту”.

Успех Софии придал мне энергии, наполнил новыми мечтами. Я не могла не отметить, что Weill Recital Hall, где выступала София, – в то время довольно симпатичный зал с арками в стиле Belle Epoque и симметричными пропорциями – был относительно небольшим помещением на третьем этаже Карнеги-холла. Я знала, что гораздо больший, великолепный зал, который я видела по телевизору и в котором перед почти тремя тысячами человек выступали самые-самые знаменитые музыканты мира, носил имя Айзека Стерна. Я сделала мысленную зарубку: мы должны попытаться однажды там выступить.

Но было и кое-что, что омрачало тот день. Мы все ощущали отсутствие Флоренс, оставившей после себя пустоту, которую нельзя было заполнить. Меня также укололо то, что не приехала Мишель, прежняя учительница Софии, – наш уход к Вей-Йи не прошёл гладко, несмотря на все попытки сохранить с ней дружеские отношения. Но хуже всего было то, что у Лулу в день концерта случилось пищевое отравление. После того как она все утро репетировала с Кивон пьесы для прослушивания, она пошла перекусить в кафе. Двадцать минут спустя Лулу уже держалась за живот и корчилась от боли. Ей удалось справиться с собой на время выступления Софии, но в конце она, пошатываясь, вышла из зала. Кивон на такси отвезла её обратно в отель. Лулу пропустила вечеринку, и мы с Джедом по очереди бегали в номер, где её тошнило весь вечер, а моя мама присматривала за ней.

На следующее утро Лулу была похожа на привидение и едва могла ходить, но мы повезли её в Джуллиард. Бело-жёлтое платье и большой бант в волосах оживляли её лицо. Я подумывала отказаться от прослушивания, но мы вложили столько времени в подготовку, что уже и Лулу хотела принять в нем участие. В комнате ожидания мы повсюду видели мрачных и целеустремлённых азиатских родителей, ходивших взад и вперёд. Они казались настолько приземлёнными, что я подумала: как они вообще могут любить музыку? Тогда меня озарило, что почти все родители были иностранцами или эмигрантами, а музыка стала для них билетом сюда, и я поняла, что не похожа на них. У меня нет их смелости.

Когда Лулу вызвали и она побрела в аудиторию, моё сердце чуть не выпрыгнуло из груди, и я почти что сдалась. Но вместо этого мы с Джедом прильнули к двери и слушали, как она играет Третий концерт Моцарта и “Колыбельную” Габриэля Форе, и обе пьесы звучали как никогда трогательно. Потом Лулу сказала нам, что скрипач Ицхак Перлман и знаменитая преподавательница по классу скрипки Наоко Танака были среди членов жюри.

Месяцем позже по почте пришли дурные вести. Мы с Джедом мгновенно поняли это по толщине конверта; Лулу все ещё была в школе. Прочитав две формальные строчки отказа, Джед отбросил письмо с отвращением. “Ну что, Эми, ты довольна? Что дальше?”

Когда Лулу пришла домой, я сказала ей так ласково, как только смогла: “Лулу, милая, знаешь что? Мы получили известия из Джуллиарда. Они тебя не приняли. Но это не имеет значения. Мы и не думали, что получится в этом году. Теперь мы знаем, что делать в следующий раз”.

Я не могла видеть того выражения, которое появилось на лице Лулу: на секунду мне показалось, что она вот-вот заплачет, но затем я поняла, что она вообще не собирается этого делать. Как могла я подготовить её к такому разочарованию, подумала я про себя. Все эти потраченные нами часы теперь останутся чёрными пятнами в её памяти. И как я могла когда-либо заставлять её практиковаться...

– Я рада, что не прошла, – прервала мои мысли Лулу.

В этот момент она выглядела немного злой.

– Лулу, мы с папой так гордимся...

– Ой, прекрати, – взорвалась Лулу. – Я же сказала, мне все равно. Ты единственная, кто заставлял меня это делать. Я ненавижу Джуллиард. Я счастлива, что меня не приняли.

Не уверена, что бы я сделала, если бы на следующий день мне среди прочих не позвонила Наоко Танака. Мисс Танака сказала, что Лулу выступила прекрасно, продемонстрировав потрясающую музыкальность, и что она лично голосовала за поступление Лулу. Также она объяснила, что в том году было принято решение сократить количество учеников в классе скрипки, и поэтому беспрецедентное число кандидатов боролось за беспрецедентно малое число мест, что делало поступление ещё более трудным, чем обычно.

Я только начала благодарить мисс Танака за её внимание к нам, как она предложила взять Лулу в качестве ученицы в свою частную студию.

Я была потрясена. Частная студия мисс Танака считалась элитарной – в неё практически невозможно было попасть. Моё настроение поднялось, мысли вихрем закружились в голове. Чего я на самом деле хотела, так это отличного учителя для Лулу; меня не волновала та довузовская программа. Я знала, что учиться у мисс Танака, значит ездить в Нью-Йорк каждые выходные. Также я не знала, как отреагирует на это Лулу.

И, тем не менее, я приняла приглашение от лица дочери.

Глава 22 Горькая победа в Будапеште

После изнурительных часов подготовки к Джуллиарду, пищевого отравления и письма с отказом вы можете предположить, что я дала Лулу перерыв. Возможно, стоило бы. Но это происходило два года назад, когда я была моложе, и я так не поступила. Поблажки могли бы быстро расслабить Лулу. Это был бы лёгкий путь, по которому, как я видела, идут западные родители. Так что я ещё больше увеличила нагрузку. И какое-то время расплачивалась за это, что не идёт ни в какое сравнение с той ценой, которую я заплатила в конечном итоге.

Двумя самыми важными гостями на выступлении Софии в Карнеги-холле были Оскар и Криштина Поганы, друзья семьи из Венгрии, которые в то время как раз были в Нью-Йорке. Оскар – известный физик и близкий друг моего отца. Его жена Криштина – в прошлом концертирующая пианистка, активно участвующая в музыкальной жизни Будапешта. После выступления Софии Криштина бросилась к нам, нахваливая концерт, особенно ей понравилось исполнение “Джульетты-девочки”. И она сказала, что у неё появилась идея.

В ближайшем будущем, пояснила Криштина, в Будапеште пройдёт Ночь музеев, когда по всему городу будут читать лекции, проводить концерты и устраивать представления. По цене билета в один музей люди могут до поздней ночи побывать в нескольких.

В рамках проекта Академия музыки Ференца Листа проведёт ряд концертов. Криштина подумала, что было бы здорово организовать выступление “вундеркинда из Америки” с Софией в качестве солистки.

Это будоражило. Будапешт – знаменитый музыкальный город, где родился не только Лист, но и Бела Барток и Золтан Кодай. Известнейший Государственный оперный театр Будапешта по акустике отстаёт лишь от Ла Скала в Милане и парижской Опера Гарнье. Площадкой, предложенной Криштиной, была старая Академия музыки – элегантное трёхэтажное здание в стиле неоренессанс, служившее когда-то официальной резиденцией основателю академии Ференцу Листу Старая академия (в 1907-м её заменила Новая академия расположенная в нескольких кварталах по соседству) в настоящее время работает как музей, где хранятся оригинальные музыкальные инструменты Листа, мебель и рукописные партитуры. Криштина сказала, что могла бы предоставить в наше распоряжение собственный рояль Листа! Также придёт много народу, не говоря о том, что София впервые в жизни будет играть за деньги. Но передо мной стояла дилемма. Как будет чувствовать себя Лулу, когда снова увидит Софию в центре внимания сразу после фанфар Карнеги-холла? Она была довольна предложением мисс Танака, более того, тут же сказала, что хочет заниматься с ней. Но это лишь немного скрасило разочарование от Джуллиарда. Что ещё хуже, я не скрывала информацию о том, что Лулу готовится к прослушиванию, и месяцы спустя ей приходилось иметь дело с людьми, интересовавшимися: “Ты уже знаешь результаты?” и добавлявшими: “Уверен, ты прошла”.

Китайский подход к воспитанию ослабевает, когда дело касается отказа, он просто не предполагает такой возможности. Китайская модель нацелена на достижение успеха. Так складывается круг добродетелей, основанных на уверенности в себе, тяжёлой работе и успехе. Надо было убедиться, что Лулу добьётся того же, что и София, до того как станет слишком поздно.

Я разработала план и заручилась поддержкой матери в качестве своего агента. Я попросила позвонить её старинной подруге Криштине и рассказать о Лулу и скрипке: как она играла для Джесси Норман и для знаменитой преподавательницы миссис Вамос и что обе они сказали, что Лулу потрясающе талантлива. Наконец, о том, что Лулу только что приняли в школу всемирно знаменитого учителя из всемирно знаменитого Джуллиарда. Я велела маме прощупать возможность выступления Лулу и Софии дуэтом, хотя бы с одной пьесой. Возможно, сказала я маме, этой самой пьесой станут Румынские народные танцы Бартока для рояля и скрипки, которые девочки недавно исполняли и которые, я знала, понравятся Криштине. Наряду с Листом Барток – самый знаменитый венгерский композитор, а его Народные танцы сенсационно популярны.

Нам повезло. Криштина, которая была знакома с Лулу и любила её яркую индивидуальность, сказала, что ей нравится идея дуэта и что Народные танцы станут прекрасным дополнением к программе. Криштина добавила, что все организует и что даже поменяет название мероприятия на “Гениальные сестры из Америки”.

Концерт был назначен на 23 июня, то есть всего через месяц. И снова я бросила все силы на подготовку. Я преувеличила, когда сказала маме, что девочки недавно выступали с Народными танцами; под “недавно” я имела в виду “полтора года назад”. Чтобы заново разучить Танцы и исполнить их правильно, мы трудились вечера напролёт. Тем временем София столь же отчаянно репетировала четыре произведения, которые Вей-Йи выбрал для неё: Рапсодию соль минор Брамса, пьесу одной китайской композиторши, “Ромео и Джульетту” Прокофьева и, конечно же, знаменитую Венгерскую рапсодию Листа.

Хотя репертуар у Софии был сложным, по-настоящему меня беспокоила Лулу. Я всем сердцем хотела, чтобы она была ослепительной. Я знала, что на концерт приедут мои родители; по случайному стечению обстоятельств они собирались в Будапешт как раз в июне, поскольку моего отца приняли в Венгерскую академию наук. Я также не могла огорчить Криштину. Но больше всего я хотела, чтобы Лулу чувствовала себя успешной, ради неё же самой. Это именно то, что ей надо, говорила я себе. Если она справится, это только придаст ей уверенности и гордости. Лулу сопротивлялась: я пообещала ей отдых после прослушивания, неважно для чего, и вот я нарушала обещание. Но я была закалена в боях, и, когда стало совсем невыносимо, наняла Кивон и Лекси в качестве помощников.

Мне часто задают вопрос: “Но, Эми, для кого ты все это делаешь – для своих дочерей?” – и за этим всегда стоит весомое: “Или для себя?” Я считаю это очень “западным” вопросом (потому что согласно китайскому мышлению ребёнок – это твоё продолжение). Но это не значит, что он не имеет значения.

Мой ответ, и я в нем уверена: все, что я делаю, я на сто процентов делаю для дочерей. В качестве главного доказательства могу сказать, что многое из того, чем я занимаюсь с Софией и Лулу, делает меня несчастной, утомляет и вообще мне неинтересно. Не так-то просто заставить ваших детей работать, когда они этого не хотят; тратить изнурительные часы – в то время как ваша собственная молодость ускользает – на попытки убедить детей, что они смогут чего-то добиться, когда они (и даже, возможно, вы сами) боятся, что у них не получится. “Знаете, как много лет моей жизни вы отняли? – постоянно спрашиваю я девочек. – Вам обеим повезло, что у меня такое колоссальное долголетье, на что указывают толстые мочки моих ушей".

Буду честной: иногда мне хочется, чтобы тот же вопрос задавали и западным родителям. Иногда я просыпаюсь утром в ужасе от того, что мне предстоит, и думаю, как легко будет сказать: “Лулу, я уверена, что мы без проблем можем пропустить один день репетиций”. В отличие от своих западных друзей я никогда не скажу: “Пусть это меня убьёт, но я просто хочу позволить моим детям сделать собственный выбор и следовать за зовом сердца. Это самая сложная вещь в мире, но я приложу все усилия, чтобы все так и было”. Сказав это, мои друзья выпивают бокальчик вина или идут на йогу, в то время как я сижу дома и ору на своих детей, которые меня ненавидят.

За несколько дней до отъезда в Будапешт я обратилась к Криштине с вопросом, знает ли она опытных учителей музыки, которые могли бы порепетировать с девочками Румынские танцы, проведя своего рода генеральный прогон, и, возможно, дать пару советов, как правильно играть музыку венгерского композитора Ответ Криштины принёс хорошие вести. Знаменитая скрипачка из Восточной Европы, которую я назову миссис Казински, великодушно согласилась встретиться с девочками. Недавно выйдя на пенсию, миссис Казински занималась только с самыми одарёнными скрипачами. У неё было одно “окно” в расписании в день, когда мы прилетаем, и я записала нас на это время.

В наш отель в Будапеште мы приехали за день до концерта, в 10 часов утра по местному времени, то есть в четыре утра по нью-хейвенскому. Мы были не до конца проснувшиеся и осоловелые. Джед и Лулу страдали от головной боли. Девочки хотели спать, да и чувствовали себя не очень, но, к сожалению, настало время урока у миссис Казински. Мы уже получили два сообщения о месте встречи, одно от моих родителей и одно от Криштины. Вчетвером мы погрузились в такси и через несколько минут были в новой Академии музыки, прекрасном здании в стиле ар-нуво с потрясающими колоннами, стоящем на площади Ференца Листа и занимающем почти целый квартал.

Миссис Казински встретила нас в просторной комнате на одном из верхних этажей. Мои родители и сияющая Криштина уже были там и сидели на стульях вдоль стены. В комнате также был старый рояль, к которому Криштина пригласила Софию.

Миссис Казински, мягко говоря, была нервной. Она выглядела так, будто муж только что бросил её ради молодухи, но сделал это уже после того, как перевёл все деньги на офшорный счёт. Она воплощала все принципы строгой русской школы обучения: нетерпеливая, требовательная и нетерпимая ко всему, что считает ошибочным. “Нет!” – заорала она, прежде чем Лулу успела взять хотя бы одну ноту. “Что... Почему ты так держишь смычок?” – спросила она с подозрением.

Девочки только начали играть, как она принялась останавливать Лулу каждые две ноты, расхаживая взад и вперёд и дико жестикулируя. Она нашла постановку пальцев Лулу чудовищной и потребовала исправить это, несмотря на то, что до концерта оставался всего день. Также она периодически поворачивалась к фортепиано, чтобы огрызнуться на Софию, хотя основное её внимание сосредоточилось на Лулу.

У меня было плохое предчувствие. Безусловно, Лулу сочла указания миссис Казински неоправданными, а выговоры – несправедливыми. Чем больше Лулу бесилась, тем более натянуто она играла и тем меньше была способна концентрироваться. Её фразировка ухудшилась вслед за интонацией. О нет, подумала я, начинается. Конечно же, в какой-то момент Лулу окончательно вышла из себя и вдруг вообще перестала пытаться что-либо делать, она даже не слушала. Тем временем миссис Казински неистовствовала. Кровь в её висках пульсировала, а голос становился громче и настойчивее. Она продолжала говорить с Криштиной по-венгерски и стояла в опасной близости от Лулу, крича ей в лицо и тыча в плечо пальцем. В момент особой раздражительности миссис Казински стукнула Лулу карандашом по руке.

Я видела, как в Лулу нарастает ярость. Дома бы она мгновенно взорвалась. Но тут она изо всех сил пыталась сдержаться, продолжая играть. Миссис Казински снова взмахнула карандашом. Две минуты спустя в середине одного пассажа Лулу сказала, что ей нужно в туалет.

Я быстро встала и вышла с ней в холл, где за углом после шумной ругани она разрыдалась от ярости.

– Я не хочу туда возвращаться, – сказала она злобно. – Ты не можешь заставить меня. Эта женщина ненормальная, я ненавижу её. Ненавижу!

Я не знала, что делать. Миссис Казински была подругой Криштины. Мои родители по-прежнему сидели в аудитории. У нас все ещё оставалось тридцать минут урока, и все ждали возвращения Лулу.

Я попыталась вразумить Лулу. Я напомнила, как миссис Казински говорила, что Лулу невероятно талантлива и потому она от неё так много требует. (“Мне все равно!”) Я признала, что миссис Казински не слишком хороша в общении, но заметила, что она хороша в принципе, и умоляла Лулу дать ей ещё один шанс. (“Ни за что!”) Когда я исчерпала все мирные доводы, я обругала Лулу. Я сказала, что у неё есть обязательство перед Криштиной, которая пошла на все, чтобы организовать этот урок, и перед моими родителями, которые будут в ужасе, если она не вернутся: “Не только ты в этом участвуешь, Лулу. Ты должна быть сильной и найти способ справиться с собой. Мы все решаем массу проблем, и ты тоже обязана сделать это”.

Она отказалась. Я была подавлена. Какой бы несправедливой ни была миссис Казински, она все ещё была учителем, авторитетом, а одна из первых вещей, которые узнают китайцы, – это то, что авторитет нужно уважать. Неважно, что происходит, – вы не хамите родителям, учителям, старшим. В конечном итоге я вынуждена была вернуться в аудиторию одна, бесконечно извиняясь и объясняя (фальшиво), что Лулу разозлилась на меня. Затем я заставила Софию, которая тоже не была в восторге от миссис Казински и вообще не играла на скрипке, провести остаток занятия, якобы получая советы по игре дуэтом.

Вернувшись в отель, я наорала на Лулу, а затем мы поссорились с Джедом. Он сказал, что не винит дочь за побег и что, возможно, это лучшее, что она могла сделать. Он отметил, что она только что прошла через прослушивание в Джуллиарде, что её измотал перелёт и что её ударила совершенно незнакомая женщина. “Не странно ли то, что миссис Казински пытается изменить манеру игры Лулу за день до концерта?

Я думал, так делать нельзя, – сказал он. – Может,  тебе стоит благосклоннее отнестись к Лулу. Я знаю, что ты пытаешься сделать, Эми. Но, если ты не будешь начеку, все может плохо кончиться”.

Часть меня понимала, что Джед прав. Но я не могла об этом думать. Я должна сфокусироваться на выступлении. На следующий день я была сурова с обеими девочками, попеременно бегая между их классами в новой Академии.

К сожалению, возмущение Лулу поведением миссис Казински за ночь лишь усилилось. Казалось, она снова и снова проигрывала этот эпизод в голове, впадая во все большую ярость и отвлекаясь. Когда я попросила её повторить пассаж, она внезапно взорвалась: “Она не знает, о чем говорит. Техника, о которой она твердила, просто смешна! Ты заметила, что она сама себе противоречила?” или “Не думаю, что она в принципе понимает Бартока, её версия была ужасающей, что она себе думает?”

Когда я сказала ей, что она должна прекратить перемывать кости миссис Казински и тратить время зря, она ответила: “Ты никогда не была на моей стороне. И я не хочу сегодня выступать. Я больше этого не чувствую. Эта женщина все испортила. Пусть София выступает одна”. Мы сражались весь день, у меня от этого ум зашёл за разум.

В конечном итоге, думаю, день спасла Криштина. Когда мы приехали в старую Академию музыки, она подбежала к нам, сияя энтузиазмом. Она взволнованно обняла девочек, подарила каждой по маленькому подарку и сказала: “Мы так счастливы, что вы у нас выступите. Вы обе так талантливы”, – она сделала ударение на втором слове. Качая головой, Криштина вскользь заметила, что миссис Казински не следовало пытаться изменить технику Лулу и что она, должно быть, забыла о том, что концерт уже завтра. “Ты такая талантливая, – повторяла она Лулу. Это будет отличный концерт”. Затем она увлекла девочек подальше от меня в гримёрку, где пробежалась с ними по программе. Вплоть до самой последней секунды я понятия не имела, как все пройдёт и будет ли выступать одна моя дочь или обе. Но каким-то чудесным, невероятным образом Лулу вышла на сцену, и концерт закончился грандиозным успехом. Венгры, тёплые и щедрые люди, аплодировали девочкам стоя и трижды вызывали их на бис, а директор музея пригласил моих дочерей выступить в любое другое время. После мы взяли Поганов, моих родителей, Сая и Гарриет, которые прилетели как раз вовремя, на торжественный ужин.

Но после той поездки кое-что изменилось. Для Лулу опыт общения с миссис Казински закончился бешенством и возмущением, вмешался в её представление о справедливости. Это заставило её восстать против китайской модели – если быть китаянкой означает получать побои от людей типа миссис Казински, то она не хочет иметь с этим ничего общего. Также она проверила и узнала, что, если отказаться делать то, что скажут ей учитель и мать, небеса на землю не упадут. Напротив, она победила. Даже мои родители вопреки тому, что когда-то вдалбливали мне, симпатизировали Лулу.

Со своей стороны, я чувствовала, что что-то разладилось, будто где-то открыли шлюз. Я потеряла контроль над Лулу. Ни одна китайская дочь не станет вести себя так, как Лулу. Ни одна китайская мать не позволит такому случиться.

Часть третья

Тигры способны на большую любовь, но бывают в ней очень навязчивыми. Также они страшные собственники. Одиночество часто становится той ценой, которую Тигры платят за собственную авторитарность.