Текст книги "Боевой гимн матери-тигрицы"

Автор книги: Эми Чуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава 16 Поздравительная открытка

 На похоронах все были тронуты словами Софии и Лулу. “Если бы только Флоренс могла слышать это, – сказала Сильвия, лучшая подруга моей свекрови. – Ничто другое не сделало бы её счастливее”. Как же, интересовались другие друзья, тринадцатилетняя и десятилетняя девочки смогли описать Флоренс так точно?

У всего есть предыстория.

Все началось на несколько лет раньше, когда девочки были ещё довольно маленькими – может быть, в возрасте семи и четырёх лет. Был мой день рождения, и мы праздновали его в довольно посредственном итальянском ресторане, поскольку Джед забыл зарезервировать столик в более приятном месте.

Видимо, чувствуя свою вину, Джед бодрился. “О’ке-е-ей! Это будет отли-и-ичный ужин в честь мамы. Верно, девочки? И у каждой из вас есть маленький подарок для мамочки. Правда же?”

Я вымачивала чёрствую фокаччу в блюдце с оливковым маслом, которое принёс официант. По настоянию Джеда Лулу протянула мне “сюрприз”, оказавшийся открыткой. Точнее, это был кусок бумаги, криво сложенный пополам и с большим смайликом на “обложке”. “С днём рождения, мамочка! С любовью, Лулу” – было нацарапано карандашом внутри над ещё одним смайликом. Чтобы сделать эту открытку, Лулу потребовалось не больше десяти секунд. И я знала, как отреагировал бы Джед. Он сказал бы: “О, как здорово! Спасибо, золотце” – и запечатлел бы поцелуй на лбу Лулу. Затем он, вероятно, сказал бы, что не очень голоден и закажет себе только тарелку супа, а на второе – хлеб и воду, но что все мы можем брать себе столько еды, сколько, черт возьми, нам хочется.

Я вернула открытку Лулу. “Я не хочу это, – сказала я. – Я хочу открытку получше. Ту, в которую ты вложила кое-какие мысли и усилия. У меня есть специальная шкатулка, где я храню все открытки от тебя и Софии, и конкретно этой там не место”.

– Что? – спросила Лулу, не веря собственным ушам.

Я заметила, как на лбу у Джеда появились капельки пота.

Я снова схватила открытку и перевернула её. Из сумки я достала ручку и нацарапала на обороте: “С днём рождения, Лулу! Ура!”, добавив к этому большой кислый смайлик. “Тебе понравится, если я подарю тебе такое на твой день рождения, Лулу? Но я никогда бы так не сделала. Нет, я привожу к тебе фокусников и строю гигантские горки, что обходится мне довольно дорого. Я покупаю тебе здоровенные торты из мороженого в форме пингвинов и трачу половину своей зарплаты на дурацкие наклейки и всякие гирлянды, которые потом остаётся только выбросить. Я расходую столько сил, чтобы у тебя были хорошие дни рождения! И я заслуживаю лучшего, чем эта открытка. Так что она мне не нужна”. Я отбросила открытку.

– Ты извинишь меня на секунду? – тихим голосом спросила София. – Мне нужно кое-что сделать.

– Дай-ка мне посмотреть, София. Передай это сюда.

С глазами, полными ужаса, София вытащила

свою открытку. Она была больше, чем у Лулу, сделана из красной бумаги для аппликаций, но, несмотря на большую выразительность, такая же пустая. Она нарисовала несколько цветочков и подписала: “Поздравляю с днём рождения лучшую маму на свете! Ты мамочка №1!”

– Как мило, София, – сказала я с прохладцей. – Но этого все равно недостаточно. Когда я была в твоём возрасте, я писала стихи ко дню рождения своей мамы. Я вставала пораньше, убиралась в доме и готовила ей завтрак. Я старалась придумать что-нибудь интересное и вырезала для неё купоны на бесплатную мойку машины.

– Я хотела сделать что-нибудь получше, но ты настояла, чтобы я репетировала, – с негодованием запротестовала София.

– Тебе нужно было пораньше встать, – отрезала я.

Позже, тем же вечером, я получила две замечательные поздравительные открытки, которые люблю и храню по сей день.

Вскоре я рассказала эту историю Флоренс. Она рассмеялась, но, к моему удивлению, не выказала неодобрения. “Может, мне стоило делать то же самое с моими детьми, – сказала она задумчиво. – Просто мне всегда казалось, что если попросить о чем-то, то это не будет ничего стоить”. “Полагаю, слишком идеалистично думать, что дети сами по себе сделают что-то правильное, – ответила я. – Кроме того, если подтолкнуть их к тому, что ты хочешь, тебе не придётся на них злиться”. “Но зато будут злиться они”, – заметила Флоренс.

Этот диалог я вспомнила много лет спустя, в день похорон. По законам иудаизма похороны должны пройти как можно быстрее после смерти, в идеале в течение суток. Флоренс умерла неожиданно, и мы с Джедом должны были за день найти раввина, место на кладбище и похоронную контору. Как всегда, Джед справился со всем быстро и чётко, держа эмоции при себе, но было видно, что его всего трясёт, а горе слишком велико, чтобы его терпеть.

В то утро я нашла девочек в их комнате прижавшимися друг к другу. Обе они казались ошеломлёнными и напуганными. До сих пор никто, столь же близкий им, не умирал. Они никогда не бывали на похоронах. А всего лишь неделей раньше Попо смеялась в соседней комнате.

Я сказала девочкам, что каждая из них должна написать по коротенькой речи в честь Попо, с тем чтобы прочесть днём на службе.

– Нет, мама, пожалуйста, не заставляй меня, – сказала София со слезами на глазах. – Я правда не знаю, как это сделать.

– Я не могу, – рыдала Лулу. – Уходи.

– Вы должны, – приказала я. – Обе. Попо бы этого хотела.

Сначала черновик Софии был ужасным, бессвязным и поверхностным. У Лулу тоже не получалось, но я привыкла считать свою старшую дочь лучшей. Возможно, поэтому я была так расстроена и вспылила. “Как ты могла, София? – спросила я злобно. – Это ужасно. Здесь нет никакого вдохновения. Здесь нет глубины. Это все равно что открытка из Hallmark, которые Попо ненавидела. Ты столь эгоистична. Попо так тебя любила, а ты. Сделала. Вот. Это!”

Не переставая рыдать, София закричала, что меня поразило, потому что в отличие от меня и Лулу она, как и Джед, редко позволяла своему гневу выливаться наружу: “Ты не имеешь права говорить о том, чего бы Попо хотела! Тебе она даже не нравилась – тебя просто заклинило на китайских ценностях и уважении к старшим, но ты постоянно издевалась над ней. Каждая мелочь, которую она делала, даже когда готовила кускус, вызывала у тебя ужасное морализаторство. Да ты кто вообще, манихеец? (Монихейство – религиозное учение о борьбе света и тьмы, требовавшее от своих последователей строжайшей воздержанности во всём и делившее мир строго по категориям добра и зла.) Почему все должно делиться на чёрное и белое?”

Я не издевалась над Флоренс, подумала я с негодованием. Я просто защищала своих дочерей от романтизации воспитательной модели, обречённой на провал. Кроме того, я была тем человеком, который часто приглашал Флоренс и который хотел, чтобы она постоянно видела девочек. Я открыла ей доступ к величайшему источнику радости – красивым, воспитанным, образованным внучкам, которыми она могла гордиться. Как могла София, которая была настолько умной, что даже знала слово “манихеец”, не видеть этого и так набрасываться на меня?

Внешне я никак не отреагировала на гневную вспышку Софии. Вместо этого я внесла в её речь кое-какую редакторскую правку – кое-что, что можно было бы упомянуть о её бабушке. Я попросила её рассказать о Кристалл Лейк и совместных походах по музеям.

София ничем из этого не воспользовалась. Хлопнув дверью за моей спиной, она заперлась в своей комнате и самостоятельно переписала речь. Она отказалась показать её мне, не взглянув на меня, даже когда успокоилась и переоделась в чёрное платье и колготки. И позже, когда во время службы София произносила свою речь, стоя на трибуне со спокойствием и достоинством, я не смогла пропустить строчки, на которых она сделала особый акцент: “Попо никогда не мирилась ни с враньём, ни с фильмами, которые не соответствовали книгам, ни с фальшивым проявлением эмоций. Попо не позволяла людям говорить от моего имени”.

Это была прекрасная речь. И у Лулу тоже – она говорила с большой проникновенностью и уравновешенностью для своих десяти лет. Я могла только представить, как сияющая Флоренс произносит: “Я потрясена".

С другой стороны, Флоренс была права. Дети определённо на меня злились. Но, будучи китайской матерью, я выкинула это из головы.

Глава 17 Караван на Чуатаукву

Лето после ухода Флоренс было непростым. Для начала я проехалась по ноге Софии. Она выскочила из машины, чтобы взять свою теннисную ракетку, в тот момент, когда я сдавала задом, и её левая лодыжка оказалась прямо под передним колесом. Мы с Софией обе упали в обморок. В результате ей сделали операцию под общим наркозом, а в ноге появились два здоровенных штифта. Затем все оставшееся лето София вынуждена была носить гипс и пользоваться костылями, что заметно портило ей настроение, но по крайней мере высвободило массу времени для занятий музыкой.

Коко, с каждым днём становившаяся все симпатичнее, скрашивала нашу жизнь. На всех нас она производила странный эффект: один взгляд на неё поднимал наше настроение. Так было всегда, даже несмотря на то, что я отказалась от своих амбиций: собаке достаточно было посмотреть на меня своими умоляющими шоколадно-миндалевидными глазами и я готова была сделать все, что она хотела, – обычно пробежать четыре мили в дождь, или в град, или под палящим солнцем. В ответ Коко умела сопереживать. Я знала, как она ненавидит, когда я кричу на девочек, но она никогда не осуждала меня и понимала, что я просто пытаюсь быть им хорошей матерью.

Я не расстроилась из-за того, что мне пришлось пересмотреть свои мечты о будущем Коко, я просто хотела, чтобы она была счастлива. Я наконец-то пришла к пониманию, что Коко – животное и её потенциал гораздо ниже, чем у Лулу и Софии. Хотя некоторые собаки в самом деле служат в сапёрных и антинаркотических отрядах, для большинства из них нормально не иметь работы или даже каких-то особых навыков.

Примерно в то же время у меня состоялся очень важный разговор с моим замечательным другом и коллегой Питером, который говорит на шести языках, а читает на одиннадцати, включая санскрит и древнегреческий. Одарённый пианист, подростком дебютировавший в Нью-Йорке, Питер присутствовал на одном из концертов Софии в Neighborhood Music School.

Позже он сказал мне, что игра Софии действительно экстраординарна. Затем он добавил: “Не хочу вмешиваться, но вы не думали о Йельской музыкальной школе? Возможно, Софии стоит пройти прослушивание на фортепианный факультет”.

– Думаешь, сменить учителя? – мой мозг лихорадочно работал. Neighborhood Music School была одним из моих любимых мест почти целое десятилетие.

– Да, – ответил Питер. – Я уверен, что Neighborhood Music School – замечательная школа.

Но по сравнению с другими детьми София играет в высшей лиге. Конечно, все зависит от того, чего ты хочешь. Возможно, для тебя это просто развлечение.

Его слова застали меня врасплох. Никто никогда не обвинял меня в том, что я развлекаюсь. И по чистой случайности я только что разговаривала по телефону с другим приятелем, который задавался тем же вопросом о Лулу.

Тем вечером я отправила два важных письма. Первое – скрипачке и выпускнице Йельской школы музыки Кивон Нам, которую я пригласила позаниматься с Лулу. Второе – профессору Вей-Йи Янгу, недавно начавшему работать в Йеле и воспитывавшему пианистов-вундеркиндов.

Все завертелось быстрее, чем я ожидала. По какой-то счастливой случайности профессор Янг знал о Софии; он слышал в её исполнении фортепианный квартет Моцарта на благотворительном концерте и был приятно удивлён. Мы договорились пообедать вместе в конце августа, когда он вернётся с летних гастролей.

Примерно столь же захватывающая вещь произошла и с Лулу. Кивон, в двенадцать лет дебютировавшая в качестве солистки в Линкольн-Центре, рассказала про Лулу своей бывшей преподавательнице Альмите Вамос. А миссис Вамос и её муж Роланд были в числе лучших учителей по классу скрипки. Их шесть раз принимали в Белом доме. В числе их бывших студентов – широко известные музыканты вроде Рейчел Бартон и многие победители престижных международных конкурсов. Вамосы жили в Чикаго и обучали только одарённых детей, многие из которых были азиатами.

Мы как на иголках ждали ответа миссис Вамос.

И неделю спустя он пришёл Миссис Вамос приглашала Лулу выступить перед ней в Chautauqua Institution на севере штата Нью-Йорк, где она проводила лето. Миссис Вамос выбрала дату – 29 июля, то есть всего через три недели после получения письма. В течение следующих двадцати дней Лулу не занималась ничем, кроме скрипки. Чтобы выжать из неё максимум, я платила Кивон за два, а иногда даже за три урока в день. Когда Джед увидел счета, он не поверил своим глазам. Я сказала, что мы со всем справимся, просто не будем ходить все лето по ресторанам и покупать новую одежду. “Кроме того, – сказала я с надеждой, – есть аванс, который ты только что получил за новый роман”.

– Тогда мне стоит прямо сейчас начинать писать его продолжение, – мрачно ответил Джед.

– Нет ничего лучше, чем потратить деньги на наших детей, – заметила я.

Джеда ждал ещё один неприятный сюрприз. Я думала, что добраться до миссис Вамос мы сможем часа за три-четыре, и сказала об этом мужу. Мы планировали выехать за день до прослушивания, и Джед, заглянув в карту, спросил: “Ещё раз – где это место?"

К сожалению, я не представляла, насколько велик штат Нью-Йорк. Чаутаква оказалась рядом с озером Ири, недалеко от Канады.

– Эми, это девять часов езды, а никак не три, – раздражённо сказал Джед. – Как долго мы там пробудем?

– Всего одну ночь. Я записала Софию на курсы компьютерной анимации, которые начинаются в понедельник, – пусть порадуется чему-то, пока ходит на костылях. Но я уверена, что мы сможем доехать за семь...

– А что мы сделаем с Коко? – перебил меня Джед. Коко всего два месяца назад научилась не разносить дом и никогда никуда не выезжала.

– Думаю, будет здорово взять её с собой. Получится наш первый совместный отпуск, – сказала я.

– Так себе отпуск – проехать восемнадцать часов за два дня, – отметил Джед, как мне показалось, немного сварливо. – И как насчёт того, что у Софии нога сломана? Разве ей не надо держать её приподнятой? Как мы все поместимся в машину?

У нас был старый джип “чероки”. И я думала, что Софию мы положим на заднее сиденье так, чтобы её голова лежала у Лулу на коленях, а нога – на стопке подушек. Коко всю дорогу могла бы ехать в багажнике с нашими сумками и скрипками (да, во множественном числе, потом объясню). “Есть и ещё кое-что, – добавила я. – Я попросила Кивон поехать с нами и сказала, что буду оплачивать её работу, включая время, проведённое в дороге”.

– Что? – недоверчиво переспросил Джед. -

Это же обойдётся нам в три тысячи долларов. И как мы посадим её в машину? В багажник к Коко?

– Она может ехать на своей машине – я сказала, что оплачу бензин. Но вообще она не очень хочет ехать. Это долгая дорога, и ей придётся отменить занятия с другими учениками. Чтобы сделать путешествие более приятным для неё, я позвала Эрона, её нового парня, и предложила оплатить им три ночи в хорошем отеле. Я нашла потрясающее место, William Seward Inn, и забронировала им люкс на двоих.

– На три ночи, – сказал Джед. – Да ты шутишь.

– Если хочешь, мы можем остановиться в более дешёвой гостинице и сэкономить.

– Я не хочу.

– Эрон отличный парень, – с уверенностью сказала я Джеду. – Ты его полюбишь. Он играет на французском рожке и обожает собак. Он предложил бесплатно посидеть с Коко, пока мы будем у миссис Вамос.

Мы выехали на рассвете, и белая “Хонда” с Кивон и Эроном следовала за нашим белым джипом. Поездка была не из приятных. Джед настаивал, что будет за рулём всю дорогу – мачистские штучки, действовавшие мне на нервы. София говорила, что ей больно и что её нога онемела. “Напомни мне ещё раз, я-то зачем поехала?” – поинтересовалась она невинно.

– Потому что семья должна быть вместе, – ответила я. – Также это важное событие в жизни Лулу, и ты должна поддержать сестрёнку.

Все девять часов я, скрестив ноги, в напряжении просидела на переднем сиденье с едой для Коко, нашими вещами и мягким ковриком для ног. Моя голова была зажата между костылями Софии, упиравшимися в ветровое стекло.

Тем временем Лулу вела себя так, будто её вообще ничто в мире не беспокоит. Так я поняла, что она в ужасе.

Глава 18 Пруд

 Что? – спросил Джед. – Скажи мне, что ты этого не говорила.

Это было за месяц до нашей поездки в Чаутакву.

– Я сказала, что думаю обналичить свои пенсионные сбережения. Не все, конечно, а только те, что от Cleary, – Cleary, Gottlieb, Steen and Hamilton было названием той адвокатской конторы с Уолл-стрит, где я работала до рождения Софии.

– С моей точки зрения, это бессмысленно, – заметил Джед. – Во-первых, ты должна будешь выплатить огромный налог и неустойку, равную почти половине суммы. Но гораздо важнее сохранить эти деньги до пенсии. Именно для этого и существует пенсионный фонд. Как важная составляющая прогресса и цивилизации.

– Есть кое-что, что я хочу купить, – сказала я.

– Что именно, Эми? – спросил Джед. – Если это то, чего ты действительно хочешь, я найду способ достать тебе это.

Мне очень повезло в любви. Джед красивый, забавный, умный, и он терпит мой плохой вкус и склочность. И вообще-то я нечасто что-то покупаю.

Я не люблю ходить по магазинам, не бываю у косметолога и маникюрши и не коллекционирую украшения. Но каждый раз, когда у меня возникает неконтролируемое желание что-либо заполучить – к примеру, семисоткилограммовую глиняную лошадь из Китая, которая развалилась следующей же зимой, – Джед находит возможность купить это мне. В том конкретном случае меня обуревало сильнейшее желание купить Лулу по-настоящему хорошую скрипку.

Я связалась с несколькими авторитетными продавцами, которых мне порекомендовали, – с двумя в Нью-Йорке, одним в Бостоне и одним в Филадельфии – и попросила каждого прислать на пробу по три скрипки в рамках определённой ценовой категории. Они прислали мне по четыре. Три по моей цене и одну “чуть-чуть подороже”, что означало – дороже в два раза, “но я решил послать её в любом случае, так как это потрясающий инструмент и может быть именно тем, что вы ищете”. Магазины, торгующие скрипками, такие же, как магазины, торгующие коврами в Узбекистане. Поскольку мы упёрлись в новую цену, я попыталась убедить Джеда, что хорошая скрипка – все равно что произведение искусства или дом. “Так что, чем больше мы потратим, тем больше потом заработаем?" – спросил он сухо.

Тем временем мы с Лулу оттянулись по полной. Каждый раз, когда с доставкой приносили новую коробку, мы не могли дождаться, чтобы открыть её. Было весело тестировать скрипки, читать об их происхождении, пытаться постичь разницу между ними. Мы опробовали несколько новых, но, по сути, старых скрипок, —1930 года выпуска или раньше. У нас были скрипки из Англии, Франции и Германии, но в основном итальянские – обычно из Кремоны, Генуи и Неаполя. Мы с Лулу собирали всю семью на проведение слепых тестов, чтобы выяснить, узнаем ли мы, что за скрипка звучит, и понравится ли она нам, если мы не будем её видеть, а только слышать.

Проблема заключалась в том, что мы с Лулу несовместимы и одновременно очень близки. Мы можем прекрасно ладить, но в то же время глубоко ранить друг друга. Мы всегда знаем, о чем думает другой – какого рода психологическая пытка в данный момент применяется, – и обе не можем ничего с этим поделать. Мы обе взрываемся, а затем приходим в себя. Джед никогда не был способен понять, как в одну минуту мы орём друг на друга, угрожая убийством, а в следующую уже лежим обнявшись, болтая о скрипках, или читая, или хохоча.

Так или иначе, когда мы приехали в студию миссис Вамос в Институте Чаутаквы, у нас при себе была не одна скрипка, а целых три. Мы так и не смогли принять окончательного решения.

“Здорово! – воскликнула миссис Вамос. – Я люблю пробовать разные скрипки”. Миссис Вамос была практичной и умной и обладала странным чувством юмора. Она была категоричной (“Я ненавижу 23-й концерт Виотти. Скука!”), властной и впечатлительной. Также она потрясающе ладила с детьми – по крайней мере с Лулу, которую она, казалось, приняла мгновенно. Джед её тоже покорил. Единственным человеком, который, как мне кажется, миссис Вамос не понравился, была я. У меня возникло ощущение, что она сталкивалась с сотнями, может, даже тысячами азиатских матерей и меня сочла безвкусной.

Лулу сыграла для неё вступление из Третьего концерта Моцарта, после чего миссис Вамос сказала ей, что та потрясающе музыкальна. Она спросила, нравится ли Лулу играть на скрипке. Я, не зная, что дочь ответит, задержала дыхание. Лулу сказала, что нравится.  Миссис Вамос отметила, что, хотя моя дочь музыкальна от природы, то есть у неё есть качества, которым нельзя обучить, она отстаёт в технике. Она спросила Лулу, играет ли та гаммы и этюды (“Какие именно?”).

Миссис Вамос сказала Лулу, что, если та хочет быть по-настоящему хорошей скрипачкой, ей нужно измениться. Для разработки безупречной техники, мышечной памяти и интонации требовались тонны гамм и этюдов. Также она сказала, что Лулу продвигается слишком медленно; что полгода на заучивание вступления к концерту – это слишком много: “Мои ученики твоего возраста могут выучить целый концерт за две недели, тебе стоит научиться этому".

Затем миссис Вамос поработала с Лулу над Моцартом, строчка за строчкой, трансформируя её игру буквально на моих глазах. Она была исключительным учителем: требовательным, но весёлым, критичным, но вдохновляющим. Через час – пятеро или шестеро учеников уже зашли в класс и сели на пол со своими скрипками, – миссис Вамос дала Лулу домашнее задание и сказала, что будет рада увидеть нас завтра.

Я не могла в это поверить. Миссис Вамос хочет увидеть Лулу снова. Я чуть не подпрыгнула на стуле и, наверное, так и сделала бы, если бы в тот момент не увидела, как Коко вылетает из нашего окна, преследуемая Эроном с поводком в руке.

– Что это было? – спросила миссис Вамос.

– Это наша собака Коко, – ответила Лулу.

– Я люблю собак, а ваша выглядит довольно милой, – сказала одна из лучших преподавателей скрипки в мире. – Завтра мы также послушаем, как звучат эти скрипки, – добавила она. – Мне нравятся итальянские. Но, может быть, мы откроем для себя

и французскую.

Вернувшись в отель, я дрожала от волнения. Я не могла дождаться начала занятий – какая прекрасная возможность! Я знала, что миссис Вамос окружали безумные азиаты, но была одержима желанием удивить её, показать, из чего мы сделаны.

Я вытащила партитуру Моцарта ровно в тот момент, когда Лулу упала в глубокое кресло. “Ах, – вздохнула она удовлетворённо, откидывая назад голову. – Это был хороший день. Пошли, поужинаем".

– Поужинаем? – я не могла поверить своим ушам. – Лулу, миссис Вамос дала тебе задание. Она хочет видеть, как быстро ты продвигаешься. Это страшно важно, и это не игра. Давай же. Начнём работу.

– Ты о чем, мама? Я играла на скрипке пять часов кряду. – Это было правдой. Перед встречей с миссис Вамос Лулу все утро занималась с Кивон. – Мне нужен перерыв. Я больше не могу играть. К тому же уже полшестого, а это время ужина.

– Полшестого – не время ужина. Сначала мы позанимаемся, а потом вознаградим себя едой. Я уже зарезервировала столик в итальянском ресторане – твоём любимом.

– О-о-о-о-о нет, – заныла Лулу. – Ты серьёзно?

На сколько?

– На сколько что?

– На какое время ты зарезервировала столик?

– О! На девять часов, – ответила я, о чем потом пожалела.

– Девять? ДЕВЯТЬ? Это безумие, ма! Я не хочу! Не хочу!

– Лулу, я перенесу...

– Я НЕ ХОЧУ! Я не могу сейчас заниматься. И не буду!

Не стану вдаваться в подробности того, что за этим последовало. Достаточно двух фактов. Первый: мы не ужинали до девяти часов. Второй: мы не занимались. Вспоминая об этом, я не могу понять, откуда у меня брались силы и смелость сражаться с Лулу. Одна мысль о том вечере заставляет меня чувствовать себя измученной.

Но на следующее утро Лулу проснулась, и сама пошла заниматься с Кивон, так что не все было потеряно. Джед настаивал, чтобы я устроила Коко долгую пробежку, что я и сделала. В полдень мы вернулись к миссис Вамос вместе с Кивон, и занятие снова прошло очень хорошо.

Я надеялась, что миссис Вамос скажет: “Я бы хотела взять Лулу в ученицы. Вы сможете раз в месяц летать в Чикаго на занятия?” На это я бы, конечно, согласилась. Но вместо этого миссис Вамос предложила Лулу весь следующий год интенсивно заниматься с Кивон. “Вы не найдёте никого с лучшей техникой, чем у Кивон, – сказала миссис Вамос, улыбаясь своей бывшей ученице. – И, Лулу, тебе надо многое наверстать. Но через год или около того вы можете подумать о прослушивании в подготовительную школу Джуллиарда. Кивон, ты же так и сделала, верно? Там большая конкуренция, но, если ты будешь по-настоящему тяжело работать, Лулу, клянусь, ты поступишь туда. И конечно, я надеюсь, вы приедете ко мне следующим летом”.

Перед возвращением в Нью-Хейвен мы с Джедом и девочками заехали в природный заповедник и нашли там красивый пруд, окружённый буками и маленькими водопадами, про который владелец нашей гостиницы сказал, что это одно из тайных сокровищ региона. Коко боялась зайти в воду, она до этого ни разу не купалась, но Джед осторожно затащил её на глубину, где и отпустил. Я боялась, что она пойдёт ко дну, но стоило Джеду сказать, что она справится, как Коко благополучно поплыла к берегу по-собачьи, и мы радостно аплодировали ей, а когда она вышла из воды, вытерли её и обняли.

В том-то и разница между собакой и дочерью, подумала я позже. Коко может делать то же, что и любая собака, – например, плавать, – и мы аплодируем ей с гордостью и удовольствием. Представьте, насколько проще все было бы, если бы мы так же относились к детям! Но мы не можем себе такого позволить, это было бы халатностью с нашей стороны.

Я должна была быть начеку. Намёк миссис Вамос был предельно ясен. Пришло время стать серьёзными.