Текст книги "Яд"
Автор книги: Emerod Эмерод
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
3
Что за странный звук? Тик, тик, тик… Это что? Тик… Где она? Тик…
Кэтрин несколько раз моргнула и открыла глаза. Какой резкий свет! Тик… Что с ней?
Она глубоко вдохнула и непроизвольно охнула, застыв, в ужасе. Как больно!
– Где я? – прошептала она одними губами. Ещё один вздох – боль.
Лицо, смутно знакомое, склонилось к ней. Слова очень ласковые и успокаивающие.
– Кэтрин, всё хорошо. Ты жива, и скоро всё будет в порядке. Не бойся.
Оливия… Кэтрин припомнила её имя. Хмурясь и опасаясь двигаться, она посмотрела по сторонам, пытаясь понять, где находится. Какая-то комната с роскошной обстановкой, рядом с кроватью – столик, на котором разложены бинты и склянки с медикаментами, издающими резкий запах, как в госпитале. Ах, вот что издаёт этот странный тикающий звук – часы. Большие напольные часы у стены напротив.
– Где Роберт? – слова сорвались сами собой, она даже не сразу сообразила, что произнесла их вслух. Снова боль в груди. Она почувствовала, как кровь отливает от лица.
– Здесь, но я его к тебе не пущу, – строгий голос Оливии. – Кэтрин, прости, но я должна снова ввести тебе опий.
– Нет…
Она слабо дёрнулась, снова пронзительная боль, и туман… Небытие.
Туман рассеивался постепенно. Звуки, сначала приглушённые, потом всё громче. Свет, проникающий через приоткрывшиеся веки. Сознание возвращалось к ней.
– Кэтрин, лежи, не шевелись, – голос Оливии.
– Я…
– Не говори ничего. У тебя сломаны рёбра, так что экономь воздух.
Несколько минут Кэтрин лежала молча и не двигаясь, пытаясь осознать слова Оливии. Почему она оказалась здесь? Что-то случилось? Но что? Кэтрин не могла вспомнить, мысли тотчас же заволакивал туман.
– Кэтрин, если будет очень больно, скажи. Я не хочу превращать тебя в наркоманку, но всё же лучше наркотик, чем терпеть боль.
Кэтрин чуть кивнула головой.
– Позови его, пожалуйста, – наконец прошептала Кэтрин.
– Не время.
– Я должна его видеть.
Оливия склонилась к самому её лицу. Лицо прекрасной женщины хмуро и напряжённо.
– Это сейчас лишнее. Немного придёшь в себя, и тогда – ради Бога.
Кэтрин снова немного полежала, чтобы отдышаться от усилий – говорить тяжело, грудь что-то сдавливает, и иногда возникает боль.
– Пожалуйста.
– Нет.
– Оливия…
У её лица возникла рука, держащая стакан с какой-то тёмной жидкостью.
– Выпей, это облегчит боль.
Оливия поднесла стакан прямо к губам Кэтрин, и та послушно сделала несколько глотков. Жидкость оказалась горьковатой, но не противной.
– Что случилось? Где он?
– Кэтрин, успокойся и поспи. Обещаю, что приведу его, как только ты будешь в состоянии.
– Я уже в состоянии…
Мысли становятся ленивыми и уплывают куда-то вдаль. Чем её опоили?
Она стоит на верхних ступенях бесконечной лестницы, уходящей далеко вниз, где клубится мутный серый туман. К ней навстречу идёт юноша – прекрасней его она ещё не видела. Он обнажён, протягивает к ней руку с изящными длинными пальцами и улыбается.
– Привет. Я Эдриэн, – говорит он чарующим голосом.
– Здравствуй, Эдриэн, – отвечает она и тоже поднимает руку. В её руке пистолет.
– Ты убьёшь меня? – Эдриэн, кажется, не испуган, скорее, ему любопытно.
– Прости, – её голос полон сожаления.
Раздаётся грохот выстрела. Пистолет падает вниз с громким отчётливым стуком, ударяясь о бесконечные ступени.
Кэтрин замирает на миг, а потом отворачивается от осевшего на пол тела. Роберт стоит около неё и смотрит на труп сына.
– Я должна была, – шепчет она, вовсе не уверенная в своей правоте.
Он переводит на неё взгляд, в котором она видит муку, какой ещё не знала.
– Не уходи, – она умоляет его.
Он отворачивается и спускается вниз, в клубы тумана. Кэтрин хочет бежать за ним, но не может. Она лежит на кровати, и каждое движение причиняет ей боль.
– Я люблю тебя! – в отчаянии кричит она ему вслед.
Он не оборачивается, и его фигура растворяется в тумане.
Кэтрин вздрогнула и очнулась. Она одна, на огромной кровати, вокруг полупрозрачный занавес. Откуда-то рядом резко тянет медикаментами.
– Оливия… – как же слаб её голос, никто не услышит её.
Полог приподнимается и показывается Франсина. Пожилая служанка смотрит с жалостью и осуждением.
– Не двигайтесь, – говорит служанка удивительно спокойно, без обычного резкого тона. – У Вас бандаж вокруг груди.
Да, что-то сдавливает грудную клетку, и временами сильно колет. Кэтрин вспоминает, что Оливия сказала ей, что у неё сломаны рёбра. Интересно, сколько? Глупый вопрос! Разве ей станет легче, если она будет знать их количество?
– Франсина, позови Роберта.
Служанка бросает недовольный взгляд и бурчит:
– Сейчас позову госпожу Оливию.
Кэтрин глубоко вдыхает, стараясь держать себя в руках. Кошмар… Ей приснился кошмар, но правда ещё ужаснее. Она убила его сына. Он не придёт к ней больше никогда. Иначе он был бы уже рядом. Нет, пока ей никто не сказал этого, она не будет в это верить.
– Кэтрин, ну как ты, милая? – Оливия говорит с ней так тепло. Кэтрин не понимает и в ступоре. Как Оливия, пусть ей хоть тысяча лет, может так тепло разговаривать с убийцей её племянника?
– Я хочу увидеть Роберта, – она умоляет, почти плачет. – Позови его, пожалуйста.
– Кэтрин…
– Оливия! – Кэтрин слышит истерические нотки в своём голосе. – Я хочу его видеть!
Слёзы, наконец, побеждают, и она громко рыдает, вздрагивая от боли в груди. Пелена застилает взор, она ничего не видит и не слышит.
– Кэтти! Кэтти! Я здесь, – доходит до неё сквозь шум в ушах.
Она мгновенно открывает глаза. Из-за слёз в них всё двоится, но она узнает его лицо. И успокаивается. Так, надо придти в себя, ей нужно всё сказать ему, он же ничего не знает.
– Роберт… Я…
– Успокойся, – он наклоняется к ней, но не так близко, чтобы его дыхание могло коснуться её. Кэтрин замечает это краем сознания, и страх сжимает ей сердце. – Ты скоро поправишься. Всё будет хорошо. Молодец, – говорит он, видя её героические попытки справиться с собой.
– Роберт… Прости меня! Я… Эдриэн… Он… Он жив?
Его глаза смотрят на неё сначала с непониманием, но потом вдруг светлеют, словно он понял, что её волнует.
– Да, Кэтти. Эдриэн жив и почти здоров. И ему сейчас гораздо лучше, чем тебе. Не думай о нём.
Словно гора упала с плеч. Нет, не гора с плеч, а камень с сердца. Она глубоко вздыхает и морщится от резкой боли.
– Либби, – голос Роберта глухой и напряжённый, – ей больно.
– Конечно, ей больно, – говорит Оливия с неодобрением. – У неё три ребра сломано, Роберт. Это болезненно.
Кэтрин ловит себя на мысли, что хочет задушить Оливию. Как она смеет так разговаривать с братом? Она, что, не видит, что её слова заставляют его страдать?
– Дай ей обезболивающего, – просит Роберт сестру, не отводя глаз с Кэтрин.
– Она не может всё время быть в отключке. И я не хочу, чтобы она подсела на опиум.
Кэтрин тихо говорит, так, чтобы только он её слышал:
– Я знаю средство получше. Твой яд, Роберт. Он снимает любую боль.
Он смотрит ей прямо в душу, и Кэтрин чувствует приступ паники.
– Лучше обезболивающее, – ровно говорит он.
– Я не хочу быть наркоманкой, – Кэтрин пытается шутить, хотя к глазам снова подкатили слёзы, а в горле – комок.
– Оливия шутит, у неё глупое чувство юмора.
Кэтрин пытается смеяться, но получается скорее всхлип.
– Очень больно? – Роберту нелегко даются эти слова, и Кэтрин качает головой, чтобы заверить его, что всё в порядке.
– Ей надо поесть, – снова Оливия.
Роберт застывает на миг, а потом поднимется, собираясь уходить.
– Нет! – это даже не крик, а вопль. Кэтрин удивляется сама себе.
– Кэтти, что с тобой? – он мгновенно садится на кровать рядом с ней и наклоняется практически к самому её лицу.
– Кэтрин, ты в порядке? – Оливия тоже возникает в поле зрения, обеспокоено смотря на неё.
– Не уходи, – она плачет, упрекая себя за несдержанность, но ничего не может поделать с собой.
Он понимает, она видит это. Лицо застывает, словно маска, скорее, слепок со скульптуры вдохновенного мастера. Кэтрин всё понимает в один миг, и, с трудом высвобождая руку из одеяла, тянется к нему.
– Не уходи, – она шепчет.
– Роберт! – голос Оливии полон предостережения.
– Я посижу с тобой, – говорит Роберт. Он протягивает руку и легко гладит её волосы, разметавшиеся по подушке.
– Вот, бульон.
Франсина протягивает Оливии тарелку, от которой пахнет куриным супом.
– Спасибо, Франси, – Оливия берёт тарелку и садится рядом. – Кэтрин, тебе обязательно нужно поесть. Давай, будь хорошей девочкой.
– Ты не уйдёшь? – голос Кэтрин дрожит, когда она спрашивает Роберта.
Он качает головой, успокаивает её.
– Давай я покормлю её, – говорит он Оливии.
Та безмолвно отдаёт ему тарелку, снова посылает предостерегающий взгляд и исчезает из вида.
Роберт неловко держит в руках тарелку и ложку, хмурясь. Кэтрин вдруг чувствует приступ смеха.
– Это не так уж сложно, – говорит она, передразнивая его собственные слова.
Она покорно открывает рот и ест бульон. Всё, что угодно, лишь бы он был рядом и не дёргался, пытаясь уйти.
– Франси, – зовёт он служанку и отдаёт ей почти пустую тарелку и ложку.
Служанка, с поджатыми губами, окидывает их осуждающим взглядом и уходит.
– Роберт, обещай мне, что останешься.
– Я посижу с тобой, Кэтти. Не волнуйся. Поспи.
Тогда почему у него такие печальные глаза?
– Ты ведь будешь здесь, когда я проснусь?
Он молчит, и Кэтрин становится очень плохо, и рёбра тут не при чём.
– Ты не можешь, – шепчет она, преодолевая боль и дотягиваясь до его руки. Он молча смотрит, как её ладонь ложится на его пальцы. Боль уходит почти мгновенно, ей становится легче, и на душе теплеет. Нет, он не оставит её одну. Она знает его, она верит ему.
– Кэтти, прости. Я ошибался. Прости. Ты не должна быть здесь.
Кэтрин, закрыв глаза, глубоко дышит. Яд разливается по ней, она чувствует его. Он туманит мысли, он дарит ей надежду и счастье. А слова, которые с трудом воспринимает её слух, это лишь плод воображения, не более.
– Ты не уйдёшь, – шепчет она, улыбаясь.
– Я должен, и я уйду. Кэтти, прости, я почти убил тебя. Если бы не Оливия, тебя бы сейчас уже не было в живых. Это была абсурдная затея, с самого начала. Такие, как я, не могут быть с такими, как ты. Для меня это забава, а для тебя – смерть.
– Глупости, – Кэтрин удивляется сама себе. Зачем она отвечает своему воображению? Это же сон, а не реальность.
– Прости.
Кэтрин соскальзывает в забытье.
4
Кэтрин стояла на берегу красивейшего озера, которое местные жители называют Этан, что, как это ни странно, обозначает «озеро». Элисон и Лемар катались в лодке, иногда оглядываясь на неё и махая ей рукой. Кэтрин улыбалась и махала в ответ.
День был приятный, тёплый и солнечный. Кэтрин, хоть и прожила на юге Франции уже почти полгода, всё никак не могла привыкнуть, что такое возможно. Ведь в Англии сейчас уже зима, постоянный дождь со снегом, изморозь, а по утрам на всём образуется корочка льда, и приходится ходить с большой осторожностью, чтобы не упасть. А здесь – полюбуйтесь! Да уж, в Норидже подобной погоды и летом не дождёшься иногда.
Ветерок дул со стороны моря, принося прохладу и терпкий солёный запах. Даже запах у этого моря совсем другой, не такой, как у неё на родине… Что-то она сегодня склонна к воспоминаниям.
Элисон взвизгнула, Кэтрин посмотрела на неё, чтобы убедиться, что всё в порядке. Да, конечно, просто Лемар решил развлечь девчушку и слегка пошатал лодку. Элисон визжала от восторга.
Кэтрин ещё раз помахала им рукой и уселась на складной стул, который захватил предусмотрительный Лемар. Крепкая фигура моряка, поднявшегося в лодке и что-то увлечённо кричавшего ей, чётко вырисовывалась на фоне неба и гор, замерших вдали заснеженными молчаливыми великанами. Кэтрин поднесла руку к уху и тоже крикнула, обращаясь к нему:
– Я не слышу!
Наверное, он не различил слов, так же, как и она, но понял её жест. Он показал ей на Элисон и потом на неё саму, а потом замахал рукой, приглашающе.
– Нет, не хочу! – крикнула Кэтрин.
Какой он настойчивый! Она уже раз десять отказалась, а он всё продолжает звать её. Впрочем, Кэтрин не сердилась. Она была очень благодарна Лемару за то, как он относился к её дочери. Конечно, она понимала, что всё дело в ней, а не в Элисон, но трогательное отношение француза к её девочке не могло оставить Кэтрин равнодушной.
Вроде, Лемар угомонился и снова занялся Элисон. Кэтрин вздохнула с облегчением и снова вернулась в задумчивость. Это состояние – задумчиво-печальное – стало для неё обычным. Хотя симпатяге-капитану удавалось вывести её из меланхолии, надо признать этот факт.
Кэтрин смотрела на далёкие снежные шапки горных вершин. Её глаза уже привыкли к красотам этого края настолько, что почти не замечали их. Всё же, полгода – довольно большой срок. А ей-то казалось поначалу, что она никогда не привыкнет к этому месту. Но нет, люди удивительно умеют приспосабливаться, и она не исключение. Всего шесть месяцев, а она уже завела себе друзей, и даже двух кавалеров, хотя последнее случилось совершенно без её желания.
Но, честно говоря, Лемар очень украшал её жизнь. Капитан так искренне и откровенно был влюблён в неё, что сердце Кэтрин теплело, когда она встречалась с ним. Случайный знакомый, три месяца назад подошедший к ней, когда она гуляла по порту, оказался чудесным человеком. Иногда Кэтрин признавалась себе, что лучшего отца для Элисон просто не найти. Да, но ведь отец Элисон должен быть мужем её матери, и в этом вся загвоздка.
Лодка поплыла к берегу, и Кэтрин встала и пошла навстречу. Лемар, отложив вёсла, подхватил Элисон, и та радостно вскрикнула. Капитан аккуратно сошёл на берег и поставил девочку на землю.
– Мама, там вода прозрачная. И ещё облака отражаются, это так красиво! – Элисон была в восторге.
– Катрин, Вы не заждались нас?
Кэтрин улыбнулась и покачала головой. У него сильный каталанский акцент, и иногда ей даже не удаётся разобрать, что он говорит. Это, правда, мелочи.
– Нет, что Вы, Андре. Было так приятно смотреть на вас. Спасибо, вы всегда так добры к моей Элисон.
Капитан довольно улыбался, но сделал небрежный жест, показывающий, что не стоит благодарности.
– Ну, что, завести Вас на марше? (marchИ – рынок)
– Да. Мне надо кое-что прикупить. И Элисон не даёт мне покоя, всё время говорит о какой-то кукле, которую углядела ещё в прошлый раз.
– Это не какая-то кукла, – возмущённо встряла Элисон. – Это очень красивая кукла. И её зовут Белль.
– Откуда ты знаешь? – тотчас же подхватил Лемар. – Она тебе сама сказала?
Элисон посмотрела на него, округлив глаза, и сказала, словно объясняя прописную истину:
– Месьё Лемар, куклы не разговаривают. Её имя мне сказал хозяин лавки игрушек.
– В самом деле, что это я, – рассмеялся француз. – Ясно, что хозяин сказал. Как же я сам не догадался.
Кэтрин тепло наблюдала за их беседой. Капитан был ей симпатичен. Если бы он ещё не был так настойчив…
– Поедем, – предложила она. – А то все разъедутся.
Лемар галантно поддержал её, когда она садилась в коляску, и посадил Элисон, подхватив её на руки и подкинув в воздухе. Сам он сел на козлы и повёз их в город. Кэтрин смотрела на его ладную фигуру, раздумывая, как бы потактичнее отказаться от приглашения на бал в мэрии, куда он так настойчиво зазывал её уже два дня. Не то, чтобы она возражала: это развлечение в сто раз лучше, чем сидеть дома и в тысячный раз думать и передумывать одно и то же, но её уже пригласил Клаво, и она обещала тому подумать. А если двое её поклонников встретятся на балу – а это неизбежно – то она вовсе не хотела, чтобы её имя трепали потом месяцами, обсуждая выяснения отношений её кавалеров.
Они быстро доехали до Баркареса. Баркарес – небольшой портовый городок с отчётливым каталанским колоритом и гостеприимными жителями, к которому она успела привязаться, хотя сначала думала, что не продержится здесь и недели. Узкие улочки с аккуратными домиками мелькали перед глазами, Кэтрин улыбалась и раскланивалась со знакомыми, а Лемар ехал с таким гордым видом, словно она была его трофеем. Кэтрин посмеивалась, но молчала.
Элисон вся извертелась, и, стоило им доехать до места, тут же выпрыгнула из коляски, не дожидаясь помощи. Капитан любезно помог Кэтрин сойти.
– Элисон, не уходи никуда, – обеспокоено крикнула Кэтрин дочери, которой так не терпелось купить понравившуюся игрушку, что она пританцовывала на месте и всё время рвалась в направлении любимой лавки.
Лемар подхватил девочку на руки и сказал ей:
– Если ты убежишь и заблудишься, мама очень расстроится.
– Идём скорей, – потребовала Элисон, дёргая его за воротник.
– Ладно, идём сначала за этой куклой, – сдалась Кэтрин.
Через десять минут они вышли из лавки, и Элисон нежно прижимала к груди большую фарфоровую куклу. Откровенно говоря, Кэтрин понимала восторги дочери – кукла была превосходной. У неё были длинные волосы, на которых красовалась шляпка, красивые эмалевые глаза с настоящими ресницами, а на щечках с ямочками красовался румянец. Действительно, Белль (французское – belle "красавица").
– Ну, идём на марше? – спросил Лемар.
– Да, если там ещё кто-то остался.
Кэтрин догадывалась, что капитану было совсем неинтересно ходить по рынку, но он упорно шёл за ней, не отставая. Кэтрин посмеивалась про себя: настойчивое ухаживание француза импонировало ей. Очень жаль, что он не в её вкусе. И очень жаль, что тот, кто в её вкусе…
Нет, только не сегодня, – сказала она себе твёрдо. Сегодня слишком хороший день, чтобы испортить его очередными бесплодными размышлениями. В конце концов, для стенаний у меня будет сколько угодно времени дома.
Она отыскала то, что хотела. Ещё две недели назад она приглядела себе деревянную безделушку, и с тех пор всё никак не могла застать продавца – то она приезжала слишком поздно, и он уже уходил, то его вообще не было на рынке.
Сосредоточенно вертя в руках красиво обработанную деревяшку, Кэтрин спросила:
– Сколько это стоит?
Продавец, видя её интерес, хитро прищурился и назвал явно нереальную цену.
– Ты с ума сошёл! – воскликнул Лемар, надвигаясь на него и грозно хмурясь. – Да я за эти деньги тебе мешок такого барахла принесу.
Старик тут же пошёл на попятный, и, после непродолжительного торга, Лемар умудрился сбросить цену в два раза. Кэтрин потянулась за кошельком, но капитан остановил её, заплатив самостоятельно.
– Не стоило, Андре, – Кэтрин не могла сдержать улыбку. Она и не пыталась остановить его – он ведь хотел произвести на неё впечатление.
– Конечно, стоило! – воскликнул капитан.
Кэтрин хмыкнула и не стала спорить. Она-то знала, что при всём показном блеске Лемара, его доход никогда не сможет сравниться с её. Правда, она не распространялась об этом, равно как и об источниках своих финансов. Собственно, она и сама не очень была в курсе, просто Оливия, доставив её сюда, сказала, что открыла для неё счёт в местном банке. Кэтрин в тот момент была так занята другими мыслями и переживаниями, что даже и не подумала расспрашивать о чём-либо. Оливию она с тех пор больше не видела, так что и спрашивать было не у кого.
Она снова уселась в коляску, устроив рядом неугомонную Элисон, заявившую, что не желает ехать домой, пока они не заедут в кондитерскую. Лемар, желая угодить Кэтрин и её дочке, тотчас же согласился и повёз их в лавку со сладостями. Там они выпили кофе, пока Элисон выбирала себе булочки и пирожные, которые хотела взять с собой.
– Так Вы не ответили мне, Катрин, – снова завёл разговор Лемар. – Вы позволите мне составить Вам компанию на балу?
Кэтрин вздохнула. Она так и думала, что эта тема снова всплывёт. И повода отвертеться от разговора нет, увы.
– Андре, я не уверена. У меня так много дел, и я собиралась в Сальс…
– Так Вы отказываете мне? – недовольно и обиженно перебил её Лемар.
– Да нет, говорю же Вам, у меня дела…
– Катрин, Вы отказываете мне.
Лемар сидел хмурый, как туча, кроша в руках булку и резким жестом смахивая крошки на пол, к неудовольствию официанта, не смевшего возражать капитану.
Кэтрин была искренне расстроена, что обидела Лемара. Он был неизменно добр и любезен по отношению к ней, терпелив, галантен. Она бы мечтала о таком муже, если бы… Ах, если бы, если бы. Давно ей пора исключить это слово из своего словарного запаса.
А в самом деле, – вдруг решилась Кэтрин. Ну что я веду себя как ребёнок. Почему бы не поехать на бал? В конце концов, Лемар мне нравится больше, чем Клаво, хоть тот и смазливее и наглее. И знатнее, прибавила она справедливости ради. Может, будет проще уже выбрать кого-то одного из своих нечаянных ухажёров?
– Хорошо, Андре. Можете заехать за мной завтра в семь.
Лемар, не веря своей удаче, просиял. Не зная, как выразить свой восторг, он поднялся и, подойдя, поцеловал ей руку. На них сразу же стали оглядываться, и кто-то зашушукался за соседним столиком. Ну, вот, – обречённо подумала Кэтрин. Теперь весь городок будет увлечённо обсуждать, когда наша свадьба.
– Это большая честь для меня, – торжественно заявил капитан.
Кэтрин не могла не улыбнуться в ответ на его столь искреннюю радость. Ну, хоть кто-то счастлив.
– Позовите Элисон, а то она пол магазина скупит, – попросила она Лемара, чтобы уже закончить с темой бала.
– Конечно.
Он уговорил девочку оторваться от соблазнительного прилавка. Они снова уселись в коляску, и Лемар настоял на том, чтобы отвезти их до дома.
Очутившись у себя, Кэтрин отправила Элисон заниматься французским – девочка ещё не до конца освоила сложный язык, к тому же, здесь говорили с заметным акцентом, а Кэтрин всё же хотела бы, чтобы её дочь умела говорить francais parisien (французский по-парижски, официальный французский).
Кэтрин пристроила деревянную безделушку на каминной полке. Она всегда удивлялась – ну зачем тут камин, ведь здесь такой мягкий и тёплый климат. Но местные жители считали, что вот-вот придёт зима и станет холодно. Англичанку не смутить подобными рассказами, но холода так и не наступали.
Отойдя, она полюбовалась новым приобретением. Потом бесцельно походила по гостиной, поправляя занавески и в сотый раз рассмотрев акварели, которыми украсила стены. Был уже вечер, и приближалось время, которого она боялась больше всего.
Решив убить вечер за чтением, она пробежала глазами по корешкам книг в большом книжном шкафу в комнате, которую она про себя называла "кабинет", хотя какой может быть кабинет в доме, где одни женщины, и ни одного мужчины? Ничто не привлекало её, поэтому она вытащила книжку наугад.
Ей даже удалось вчитаться, и до ужина время прошло незаметно. Ужин им накрыли в столовой – она хотела приучить Элисон к хорошим манерам. Пусть они теперь далеко от родной Англии, но это не значит, что они должны забыть все английские привычки. Кэтрин велела дочери переодеться к ужину, и сама тоже волей неволей переоделась, так как она должна была подавать пример для подражания.
После еды она поцеловала Элисон и отправила её с бонной укладываться спать. Элисон, как всегда, покапризничала, но Кэтрин была неумолима, и девочке пришлось смириться.
– Mademoiselle, dites la bonne nuit a madame votre mere, – сказала бонна Элисон. (Мадмуазель, пожелайте доброй ночи вашей матушке)
– Bonne nuit, m'man, – послушно пролепетала Элисон. (Доброй ночи, мамочка)
– Bonne nuit, ma chere, – сказала Кэтрин, провожая её до спальни. (Доброй ночи, родная)
Кэтрин очень не хотелось идти к себе в комнату, и она вышла на веранду, с которой открывался умопомрачительный вид на горы. Усевшись в кресло-качалку, она вздохнула и тоскливо подумала: "Может, напиться?". Это был не выход, она проверяла.
Баркарес – неплохой городок, и здесь её радушно приняли, хотя полностью своей она пока не стала, но вот развлечений здесь не так много. И вечерами она часто оставалась одна. Если днём она умудрялась найти себе миллион занятий и проводить время с друзьями, то вот вечера – увы!
А может, и правда, выйти замуж, – подумала Кэтрин, уставившись на горы, которые в вечернем полумраке почти сливались с тёмным небом, лишь снежные шапки выделялись смутным пятном.
А что? Пусть будет Лемар, в конце концов. Он прекрасный человек, моряк… Хм, значит, его подолгу не будет, и она сможет позволить себе любые развлечения… Какой она стала циничной! Кэтрин была недовольна сама собой. Впрочем, она была недовольна всей своей жизнью. Хотя у неё было всё, о чём она и мечтать-то никогда не смела.
У неё был прекрасный дом в замечательном уголке Франции с благодатным климатом. Свой, собственный дом – она и думать никогда не смела о подобном. Элисон доставили к ней буквально через день после того, как Оливия привезла сюда её саму. И дочке нравилось здесь, что, конечно, было большим плюсом.
И ещё она в кои-то веки ни в чём не нуждалась. В том смысле, что у неё было много денег. Если бы кто-то год назад сказал ей, что у неё будет всё это, и она при этом будет чувствовать себя глубоко несчастной, Кэтрин бы расхохоталась в лицо говорящему.
Действительно, что может быть лучше: она молода, хороша собой, богата и независима. Ну, есть ограничения, конечно – она не должна показываться в больших городах, где кто-нибудь сможет узнать её. Но это было вовсе не таким уж страшным ограничением, с учётом того, что она почти семь предыдущих лет провела в заточении в Хэскил-холле. По сравнению с порой её замужества, нынешняя жизнь была просто сказкой… Кто бы подумал, что, имея всё, она, тем не менее, не имеет ничего. За исключением Элисон, ничто больше не привязывало её к жизни.
Чувствуя, что мысли принимают привычный оборот, Кэтрин стиснула зубы и снова представила себе Лемара, чтобы отвлечься. Правда, может, выйти за него? Она осчастливит хорошего человека, он так любит Элисон…
Интересно, а какая сейчас погода в Нор-Па-де Кале? Наверное, не такая, как здесь, на юге. Наверное, там сейчас дожди и туманы. Лес, покрывающий холмы, облетел, и деревья стоят голые, дрожа ветвями под порывами ветра с Атлантики… А что, если взять и приехать туда, навестить старый замок? Увидеть Оливию – ну, не прогонит же она её! Роберт, конечно, где-то странствует вместе с Эдриэном. Роберт…
Слёзы заблестели у неё на глазах, нахлынув внезапно, так что она даже не смогла с ними справиться. Она так старалась быть сильной, так убеждала себя, что всё в порядке. Что у неё есть всё, что нужно, для счастья. А чего нет – обязательно будет. Муж… Лемар, Клаво, кто угодно, какой-то мужчина, которого она не будет любить – сможет ли она когда-нибудь быть счастлива с кем-то? Как она будет жить с кем-то, кто смотрит на неё пусть с любовью, даже с восхищением, но без этого странного щемящего чувства, от которого всё внутри замирает? Привыкнет ли она, что кто-то другой будет ласково называть её "Кэтти"? Кэтрин закрыла лицо руками, плечи её задрожали. Как он мог бросить её? Как он мог?!
Она тысячи раз повторяла себе аргументы, которые привела ей Оливия по дороге сюда. Кэтрин так яростно спорила тогда, словно могла что-то изменить… Надо признать, она никогда не могла что-то изменить в том, что касалось Роберта. Он всегда принимал решения, она лишь следовала за ним, уверенная, что он не обидит её. Это сыграло с ней злую шутку. Её безграничная вера в него обернулась против неё самой. Она слишком много возложила на него, и он принял самое главное решение в её жизни, не спросив её мнения. Сейчас она бы ни за что этого не допустила бы. Если бы только она могла повторить всё сначала! Она бы слушала его так внимательно! Она бы не требовала от него ничего, кроме возможности быть рядом с ним. Она бы ждала столько, сколько нужно, не возражая. Она бы доказала ему, что имеет право голоса, потому что она не слабая человеческая женщина, которая теряет рассудок от одного взгляда на него, а потому что любит его так, как никогда никого больше любить не будет.
Кэтрин долго ждала, что его слова начнут сбываться: что яд, которым он отравил её с самого начала, выйдет из неё, и ей сразу станет легче. Но прошло уже шесть ужасно, невыносимо долгих месяцев, и ничего не изменилось. Если она слышит, как кто-то произносит "Роберт", она оборачивается и лихорадочно оглядывает толпу, пытаясь разглядеть его лицо. Это смешно. Он не любит людей, сторонится их, так что, конечно, очень глупо вздрагивать каждый раз при звуке его имени, и всё же…
Хватит реветь, – приказала она себе. Роберт всё решил, и мне, видимо, остаётся только жить своей жизнью. Я больше никогда не увижу его. Никогда… Зачем, тогда, я живу? Элисон. Да, у меня есть Элисон. Я счастлива, и всё пройдёт. Когда-нибудь. И для этого надо жить полной жизнью. Пойти завтра на бал в мэрию и флиртовать с кем-нибудь, а потом, может, поехать в Сальс к новой знакомой, которая так звала её к себе в гости. Может, в Сальсе она встретит кого-нибудь интересного. Может, ей удастся влюбиться. Может, лет через пять она будет вспоминать с отвращением о том недолгом времени, которое сейчас кажется ей смыслом всей жизни. Может быть.
