Текст книги "Чертоцвет. Старые дети (Романы)"

Автор книги: Эмэ Бээкман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

В один из теплых дней мая во двор Россы въехал целый обоз.

Горожане подошли к растерянному Якобу, пожали ему руку, сунули в карман пачку ароматного табака и спросили, куда можно сложить пожитки. Вскоре перед амбаром стояла целая куча ящиков и узлов. Возчики в парусиновых передниках, топорщившихся на животе, по-свойски хлопотали во дворе Россы и разговаривали громкими голосами. Якоб опасался, что этот шум соберет на Россу всех любопытных из Медной деревни. Возчики страшно громыхали жестяными ведрами, когда снимали их с крюков на задке телег. Они сами доставали из колодца воду и поили лошадей. Напуганный этим шумом, россаский дворовый страж залез под изгородь яблоневого сада и ни разу не отважился даже тявкнуть.

Деловитость и шум нового столетия страшили больше, нежели тихие призраки Долины духов.

Возчики повернули лошадей и уехали со двора. Но чужие запахи, гомон и споры с этих пор невидимым облаком повисли над россаским двором.

Горожане стояли в кучке возле своих ящиков и узлов и спорили. У Якоба в ушах стоял звон, в животе словно ворочался тяжелый жернов, сердце трепыхалось и на душе невольно поднималось беспокойство. Хозяин Россы взял палку и решил разыскать пса. Найдя его дрожащим под изгородью, он парочку раз огрел трусливую дворнягу. Якоб прямо-таки почувствовал необходимость первым делом разъяснить псу, что на Россе живут не перепуганные дикари, которых новые события заставляют прятаться в кусты. Пес скулил и виновато ползал вокруг ног Якоба.

Постепенно к Якобу стала возвращаться уверенность. Чуть побродив под яблонями, он почувствовал себя полноценным хозяином, которого бог наделил ясным умом и сильными руками.

Вернувшись на двор, он кинул взгляд в сторону баньки. И хоть Якоб не увидел ни в дверях, ни за окном ни одной пары подглядывающих глаз, он ощутил, что с этого дня за каждым его шагом следят члены обеих семей. По Якобу начнут равняться и его примеру следовать – едва ли иным способом смогут они свыкнуться с новой обстановкой.

Недолго думая, Якоб запряг лошадь. Он поехал в поселок и купил себе сапоги из тонкой кожи.

В тот день Якоб еще не знал, почему Иудин остров внезапно стал таким важным местом, что ученые мужи приехали сюда на возах с поклажей. Но чутье правильно предостерегло его: не стоило близко подпускать к незнакомцам остальных мужиков Медной деревни. Слова, которые падают с языка горожан, должны достигать ушей одного лишь Якоба. Надо было всячески подчеркнуть, что хозяин Россы это также хозяин и Иудина острова. Только от помощи Матиса он не мог отказаться – не дай бог, если вдруг горожане пойдут по деревне искать рабочие руки. Никогда раньше Якобу не приходило в голову называть мужа Явы Матисом-из-Бани, Матис всегда был просто Матис. Теперь Якоб то и дело настраивал свой голос на громкую ноту, когда обещал горожанам: я скажу Матису-из-Бани, я прикажу Матису-из-Бани унести этот ящик. Тихий Матис улыбался своей кроткой улыбкой, предоставив с тех пор возделывать землю ораве портных, и покорно выполнял все, что ему приказывали. Ведь у Матиса в течение всей его предыдущей жизни не так-то много было дней, когда ему за работу платили деньгами. Работая поденно на окрестных хуторах, он плелся домой с котомкой, перекинутой через плечо, в которой лежала провизия, а карман его по-прежнему оставался пуст. С полосок полей и клочка сенокосного луга обитатели баньки едва получали корм для скота, своего же хлеба семье хватало с грехом пополам до дня Тимофея-полузимника. Что с того, что дети – Симон, Мария и Линда – еще до смены столетия переметнулись в город, – Сабина помогала младшим встать на ноги.

В баньке их еще оставалось достаточно: кроме самих стариков – Таниель, Катарина и Яак, трое портных, последний, правда, еще только подмастерье. Не говоря о Хелин, которую лелеяли как последыша. По мнению Якоба, троих этих швецов нельзя было даже сравнивать со старым Матисом. Матису уже сильно перевалило за шестьдесят, однако тяжелый ящик горожан сидел у него на спине как влитой, – он мог пройти со своей ношей по мосткам до самого Иудина острова, и никакая одышка его не брала.

Юстина позвала свою младшую сестру Леэни в Россу на подмогу. Якоб сожалел, что его дети еще маленькие и большого проку с них не было, работы же стало выше головы. Когда Якобу случалось вместе с Матисом день-деньской таскать на себе через мостки ящики с грузом, он на следующее утро чувствовал себя таким выдохшимся, что не мог шагать по полю вслед за лошадью.

Тобиас с нижней Россы то и дело являлся на двор Россы и без конца надоедал своими разговорами. А чего уж так распространяться о будничных делах, о погоде, поле и прочем? С работой у родственника все обстояло как нельзя лучше. Его большие руки, бессильно висевшие во время разговора, прямо-таки напрашивались – дескать, используй нас. Любопытство не давало ему покоя, в уголках глаз ощущалось какое-то напряжение, – верно, и ему хотелось сходить на Иудин остров, чтобы знать, что там происходит.

Однажды Якоб увидел свою жену под яблонями плачущей. Не спрашивая, он понял, что Юстине отказали силы. Тогда он разрешил ей взять в помощь и Хелин. Теперь дом наполнился щебетом, словно ласточки свили себе гнездо в углу потолка. Якоб мрачнел, когда слышал пение и смех Леэни и Хелин. Надолго ли хватит содержимого россаских кадушек и бидонов, если придется кормить такую ораву? Хелин взяла на себя комнату и белье горожан. Девчонка каждый день мыла пол. Якоб опасался, что от этого постоянного мытья дом сгниет. Колодезный журавль почти ни на минуту не смолкал. То там хлопотала Леэни, любившая мыть посуду с песком, то Хелин наполняла ведра, чтобы выполоскать в корыте белье. Простыни и полотенца постоянно развевались меж деревьев в яблоневом саду. От хорошей жизни люди очень уж быстро становятся привередливыми – вот ведь эти горожане, они тоже, наверное, родом с какого-нибудь хутора, а теперь им, видите ли, не подобает спать на голом соломенном мешке.

Жители Медной деревни просто сгорали от любопытства; казалось, у них отсохнут языки, если им не дать посудачить о горожанах, обосновавшихся в Россе. Прямо прийти и спросить никто из них не решался, однако найти предлог было не так уж трудно. И надо же, чтобы путь в баньку лежал именно через двор Россы! С большой досады Якоб словно забыл, что сам поставил строения Россы на краю дороги, которая вела в баньку.

По мнению Якоба, жители деревни никогда раньше не шили себе такого количества пальто и жакетов, как нынче. Трое портных из баньки не могли пожаловаться на отсутствие заказов – их дело процветало. В тихую погоду Таниель выносил свою швейную машину на крыльцо, и она беспрерывно жужжала. Редко-редко позволял он себе поднять глаза от иглы, чтобы, прищурившись, глянуть в сторону болота. К счастью, он пошел характером в Матиса и не совал носа туда, куда его не просили. Катарина же и Яак, напротив, ерзали так, словно в штанах у них было полно муравьев. Однако они побаивались своего старшего брата, и стоило ему взглянуть на них, как они тотчас же подчинялись его безмолвному запрету. Просто мука была смотреть на них на двоих, когда, сидя на крыльце баньки, они шевелили иглой, сметывая куски материи, – молоденькие, ведь и они не прочь были сбегать на Иудин остров; в голове – ветер, глаза горят от любопытства.

Порой Якоба раздражало, что грустной улыбки Таниеля было достаточно, чтобы укротить молодых. На его, Якоба, лице никто бы не соизволил что-либо прочитать, – видимо, в его глазах не было тайной силы. Хозяину Россы приходилось выяснять все дела с помощью громких приказов-запретов-распоряжений.

Разумеется, портным нельзя было попусту тратить время, жители деревни потоком валили через двор Россы, неся под мышкой узлы с материей. Скоро сундуки, чемоданы и шкафы в округе будут ломиться от праздничной одежды. Видно, дыхание нового времени успело изменить людей? Якоб и раньше замечал, что стремление пофорсить распространяется все больше. Куда же придет этот народ, если каждый с такой легкостью будет поддаваться пустому чванству?

После покупки сапог Якоб не показывал носа в поселке. Если появлялась в этом необходимость, он приказывал Юстине запрячь лошадь и съездить в лавку – сахара и соли в Россе уходило теперь больше, чем когда-либо раньше. Ум у женщин куриный, Юстина ничего такого сказать не сумеет, если дело дойдет до расспросов, – она и думать-то сама не решалась о том, что делали тут горожане. На всякий случай Якоб научил жену, что говорить: мол, горожане изучают рост деревьев. Объяснение это было не бог весть каким, однако ничего лучшего Якобу в голову не пришло – кто хочет, тот пусть верит. Чтобы изучать деревья, нужен настоящий лес, едва ли остров средь чахлого болота мог представлять интерес для такого рода дела.

Незадолго до того, как появились господа из города, хозяева Россы и обитатели баньки выгнали свою скотину на Иудин остров. Из года в год Иудин остров все лето напролет кормил животных. В свое время, закладывая фундамент под дом, Якоб не придавал большого значения Иудину острову. Надо отдать должное сообразительности Матиса, который стал пользоваться этим клочком земли. Не нужно нанимать пастуха или рубить кустарник, а в случае дождя скотина могла найти надежное укрытие под большими елями Иудина острова.

Только женщины ворчали из-за острова, пастбище здесь было им не по душе. Трижды в день им приходилось проделывать нелегкий путь по мосткам, чтобы принести домой на коромыслах бидоны с молоком. Построенные на сваях, мостки эти быстро разваливались. За пару зим доски от болотных испарений прогнили, дорога стала неровной и неустойчивой. Столбы норовили совсем осесть в грязь. Особенно Юстина никак не могла привыкнуть к мосткам, у нее сразу начинала кружиться голова. Она неоднократно поскальзывалась там и вместе с молочными бидонами бултыхалась в болотную ямину. И всегда то был Матис, кто бежал на крик хозяйки Россы, чтобы вытащить плачущую Юстину из болота. У Матиса на этот случай у стены дома стояла наготове жердь.

Скотина оказалась мудрее людей, она лучше приспособилась, хотя ходила через болото всего лишь дважды в год – весной и осенью. Ни одно животное не погибло в болоте, всегда они собственными силами выкарабкивались оттуда. Словно носом чуяли, каким путем надо идти, чтобы сохранить жизнь.

С прибытием людей из города налаженное на Иудином острове пастбищное дело полетело вверх тормашками.

Нетерпеливые горожане, которые сразу же после того, как выгрузили пожитки и отослали возчиков, отправились на Иудин остров, еще в тот же вечер выразили удивление, обнаружив на месте своей работы скотину.

Они с укоризной поглядели на Якоба, словно хозяин Россы поступил непорядочно и нарушил заключенный в апреле договор. Что их испугало? Ведь коровы не волки, которых следует бояться. Напротив, во время обеденной дойки мужчины могли бы подойти со своими кружками поближе и выпить парного молока. Ведь и их работа требовала сил, не для того же, чтобы порадовать глаз, они велели перенести на Иудин остров свои буры, ломы, кирки и заточенные молотки.

Это наше пастбище, твердо сказал Якоб. Матис и рта не раскрыл, у него не было такого права – встревать в разговор. В крайности, мужик из баньки мог привязать свою корову и телку где-нибудь и на обочине канавы. Зато россаское стадо благодаря Иудину острову основательно разрослось – восемь дойных коров и три телки. Попробуй прокормить их на поросшем кустарником хуторском пастбище!

Горожане были от природы людьми не въедливыми и потому не стали спорить с Якобом. Очевидно, поняли, что должна же скотина где-нибудь щипать траву. Они покопались в бумагах и планах, посоветовались между собой и снова выложили Матису на ладонь сколько-то рублей, показав на задний угол Иудина острова: там они велели поставить загородку – пусть коровы пасутся за ней сколько душе угодно.

На этот раз Матис не сумел спрятать под обычной ухмылкой свое удивление. Он-то знал, что болото вместе с Иудиным островом – земля общего пользования, перед законом хозяин Россы не имел никаких прав, горожане могли бы приказать убрать животных оттуда – не их дело, где хочешь, там и паси свою скотину. От легкой жизни люди становятся странными – горожане щедро кинули деньги на ветер, чтобы построить загон для россаских коров.

В середине Иудина острова, окруженная елями, была поросшая пышной травой поляна – вот с этого приятного места горожане первым делом и начали свои исследования. Прежде всего они принялись сдирать дерн. У Матиса, верно, сердце кровью обливалось, когда он острой лопатой резал хорошую почву на куски, чтобы свалить их подальше в кучу. Один из городских тоже был нанят для черной работы и потел наравне с Матисом. Остальные мужчины большей частью сидели под елями на камнях, мшистая шуба под их задницами стерлась добела и совсем истончилась. Взрослые люди, а работали только карандашом, и их разговорам и спорам не было ни конца ни края.

После того как поляну ободрали догола, Якоб увидел, что остров посажен на каменное основание. Теперь мужчины откинули прочь бумаги, натянули на руки кожаные, с длинными отворотами, перчатки и показали, что и у бумагомарателей в мышцах сил достаточно. Кирки и молотки стучали не переставая, каждый отколотый кусок камня они вертели на ладони, а иные отбирали и складывали на простыню. Остальное отбрасывали рывком в кучу дерна или просто в лес. Якоб с сожалением смотрел и думал – была бы на болоте проезжая дорога, вывез бы на лошади хорошую землю, чтобы не смешивалась с мусором. Вскоре на поляне не оставалось ни пяди земли, на которой не валялся бы щебень.

С того момента, когда на острове принялись дробить камни, Якоб увидел, что в руках горожан как бы появилась дрожь. Хотя они и старались делать равнодушный вид, нетрудно было заметить, как они взбудоражены.

Якобу вспомнилось, как в первую весну после посадки деревьев он ходил по своему яблоневому саду.

Теперь источники болтливости горожан повысыхали, говорили они мало, иной раз замолкали на полуслове, вынимали из нагрудного кармана большую лупу и стояли над каким-нибудь осколком камня, нос к носу, так что дыхание одного щекотало бороду другого.

Мужчины больше не проявляли к Якобу ни малейшего интереса. Одному Матису велено было каждое утро находиться на месте, но он большей частью весь день сидел на камне, ожидая приказов. Пусть Матис сидит тут и ждет, пока горожанам не понадобится его помощь. Он, дескать, не знает, в каком месте надо ударить по камню, чтобы отбить от плитняка нужный кусок. Подумаешь, искусство – откалывать эти куски!

Ум горожанина сильно разнился от мужицкого.

Юстина была недовольна тем, что чужаки орудовали на болотном острове. В прежнее время коровы к часу дойки собирались у мостков, теперь же у скотины не было своей воли, все они, как пленники, стояли за изгородью в дальнем углу Иудина острова. Юстине приходилось пересекать весь остров, с тяжелыми бидонами пробираться меж камней и, пригнувшись, пролезать через заросли. Возможно, силы совсем бы оставили ее, не помогай старшей сестре проворная и жизнерадостная Леэни.

Теперешняя Юстина уже не вытащила бы пожитки из горящего дома, как некогда во время пожара в Медной деревне.

Якоб жалел Юстину. Он не сказал жене ни одного слова утешения, однако про себя думал: новое столетие должно даровать нам более легкую жизнь, истины, которыми мы жили до сих пор, рассыпаются, человек рожден не для того, чтобы быть рабом. Поверх болота виднеются верхушки елей Иудина острова, в один прекрасный день оттуда воспарит облако богатства и благословения и опустится над Россой.

С точки зрения здравого рассудка не имело смысла лелеять надежды, однако во всей этой истории должна же была быть какая-то своя закавыка. Недаром Якоб видел все это неистовство природы, которым Иудин остров хотел ранней весной отпугнуть от себя людей. Пусть Юстина еще немного потерпит, скоро она, в платье с вытканными на нем веночками из роз, покатит в рессорной коляске.

Много дней Якоб не ходил на Иудин остров. Он сдерживал себя. Хозяин Россы делал вид, что деятельность горожан его ничуть не интересует. Судьба не любит назойливости. Якоб правил и точил косы, на пойменном лугу можно было начинать косить. Ранними утрами они вместе с Леэни отправлялись в путь. Телега плыла через Долину духов, где низкий туман не хотел рассеиваться. Якоб просовывал голову сквозь полосу тумана, смотрел вдаль и думал о тайнах Иудина острова. Миновав долину Медной деревни, телега сворачивала на вязкую и колеистую дорогу, ведущую через ольшаник. Перед самой рекой Леэни приходилось тормошить погруженного в раздумья Якоба, чтобы передать вожжи в руки хозяина. Все-таки надежнее, если через брод лошадь поведет Якоб. На сенокосе они работали до полудня, затем подкреплялись и ненадолго ложились под куст отдохнуть.

Однажды Якоб задремал в тени куста и в полусне увидел груду битого камня, в которой что-то ослепительно поблескивало. Якоб натянул на глаза шляпу, однако все-таки что-то мешало ему. Он провел рукой по лицу и понял, что Леэни травинкой щекочет ему усы. Якоб сел, и Леэни громко расхохоталась.

В этот наполненный шмелиным жужжанием миг Якоб на секунду забыл про Иудин остров. Голова стала странно пустой. Словно между плечами у него находился сосуд, в дне которого стеблем проткнули дырку, и теплая влага растеклась по жилам. Сердце забилось, и душу охватил трепет.

Якобу стало стыдно своей минутной слабости. Он поднялся, недовольно ворча, и поспешил схватить косу. Все послеобеденное время Якоб косил траву, словно должен был сразу, в один присест, выкосить всю пойму – рубаха на нем насквозь промокла. Леэни не сдавалась и ни на шаг не отставала от хозяина Россы. Никто не произнес ни слова.

Одним ранним утром горожане позвали на помощь Матиса и Якоба. Мужчины осторожно пошли по мосткам. Матис шел впереди и ногой нащупывал места крепления досок. Поскользнуться было нельзя – разве ж вытащишь со дна ямины этот ящик с динамитом?

После того как ноша была доставлена на развороченную поляну Иудина острова, россаским мужикам велели возвращаться назад. Якоб с трудом подавил злость – взять бы дубинку да навернуть дьяволам! Пусть в этих бумагах понаписано что угодно, Иудин остров все равно принадлежит Россе, не кто иной, как Якоб, хозяин этого клочка земли. Разве то, что со времен предков об этих землях пеклись, что здесь прожиты жизни– под одной ногой болото, под другой кустарник, что здесь с утра до вечера гнули спины, – разве все это ничего не стоит? И теперь неизвестно откуда взявшиеся чужаки дают понять хозяину Россы, что у него нет даже права смотреть, как выворачивают наизнанку сердце Иудина острова.

Матис должен был, как часовой, стоять у конца мостков, дабы никто из любопытных не явился на болотный остров мешать господам из города.

На Иудином острове готовились к серьезному и опасному сражению, сообразил Якоб, малость поостыв. Ни одна работа не спорилась у него, хозяин Россы ходил по двору и взволнованно поглядывал в сторону болота.

Перед обедом двое горожан бегом отправились к хутору. Вскоре следом за ними помчался и третий. Доски мостков, подобно пружинам, прогибались под его ногами. Забитые руками Матиса столбы, казалось, еще глубже оседают в землю. Болото словно пыталось всосать в себя дорогу – вязкая земля на свой лад оберегала Иудин остров, ни у кого, начиная с сотворения мира, не хватало наглости взломать там каменные залежи.

За миг до того, как раздался взрыв, с болота в небо взлетели сотни кричащих птиц. Деревья качались, будто хотели отломать вершину от ствола и откинуть подальше, кусты трепетали, весенние побеги дрожали, подобно овечьим хвостам. Второй взрыв, третий – сейчас строения Россы оторвутся от фундамента и поднимутся в воздух, чтобы затем под треск бревен рухнуть прямо на двор.

Темная вода болотных ямин взбаламутилась, и вверх полетели брызги. Гром перекатывался по подземным ходам и сотрясал землю.

Строения Россы, слава богу, стояли прочно.

Сладкий ужас объял Якоба. Никогда раньше он не бывал так потрясен. С еще не утихшим в ушах гулом от взрывов, он всей своей кожей, головой и сердцем почувствовал, что новое столетие в самом деле наступило и началось оно прямо с Россы. До сих пор переворачивая землю своей силой или силой животного, Якоб только теперь понял, что человеческому могуществу нет пределов.

В этот возвышенный миг Якобу ничуточки не было жаль, что покой природы нарушен, что поднявшиеся с болота птицы кричали над головой, что змеи, уронив каплю яда, спрятались под кочки, что удирающие косули перелетали по воздуху через болотные ямины, а напуганные лоси грудью проламывали чащу – в глазах красное пламя ужаса. Якобу ничего не было жаль, в душе его не было места сожалению. Не каждому поколению дано испытать миг, когда обычный уклад жизни вдруг ломается. Динамитные патроны – Якоб видел их – словно толстые свечи, завернутые в вощеную бумагу, в них таилось нечто гораздо большее, нежели в страшных историях Долины духов, столетиями передаваемых из уст в уста. Мощь, скрывающаяся в этих, наполненных взрывной силой, колбасках, была выпущена на волю на глазах у Якоба, и ей надлежало проложить дорогу для чего-то небывалого. Якоб не знал, как коротко подытожить свои тайные мечты. Ждал ли он счастья? Этому бабскому слову не подобало венчать мысли хозяина Россы. Может быть, он и не хотел большего – лишь бы жизнь была без забот.

В конце концов горожане позволили женщинам прийти на Иудин остров, и Юстина с Леэни поспешили туда с подойниками в руках. Якоб нерешительно брел за ними. Он намеревался немного покружить по сердцу болотного острова, посмотреть, что стало с елями вокруг поляны, и, укрывшись за валунами, взглянуть на место взрыва. Человек не в силах без конца сдерживать свое любопытство. Время от времени приходится в чем-то уступать себе.

Поляна превратилась в огромную яму. Взлетевшие в небо куски камня, падая, скосили ветви со стоявших окрест деревьев. Здесь стоял странный запах. Якоб не мог понять, откуда идет этот горький запах, который застревал в ноздрях. Господа из города сгрудились внизу, в яме, вертели в руках каменные осколки и что-то бормотали, словно заговорщики. Якоб жадно и бесстыдно смотрел на мужчин и груду камней, стараясь все же понять смысл этого предприятия, который до сих пор оставался для него неясным.

– Якоб! Якоб! – жалобно послышалось из-за деревьев.

В этот миг Якоб пожалел, что у него на плечах жена, и хутор, и вся эта штуковина. Стать бы свободным, зажить жизнью, достойной мужчины. Он завидовал тем, что кучкой стояли там, в яме. В эту минуту он готов был снять с себя все и остаться голым, готов был отдать что угодно, лишь бы получить в свое владение взрывчатку, чтобы и он мог вывернуть наизнанку земную кору и взвесить на руке камни, доселе пребывавшие в вечной тьме, и понять то, что до сих пор не давали ему понять жизнь и судьба.

Якоб полагал, что в жизни каждого есть высшая точка, к которой он когда-нибудь придет; сам он пришел к своей вершине полувслепую, и теперь следовало быть настороже, чтобы сразу же не свалиться с нее. Это так легко могло произойти. Останется лишь смутное воспоминание: был однажды возвышенный миг, от которого распирало грудь, и все реже и реже приходит он на память, если изо дня в день ты должен тупо выполнять положенную тебе на хуторе работу.

Меж оголенных стволов стояла Юстина, она с ног до головы дрожала. Куда исчезла отважная девушка, которая рука об руку с Якобом пришла через Долину духов на Виллаку? Может быть, та Юстина осталась в виллакуской горнице, где пьяный Якоб так необузданно взял ее?

Впервые у Якоба мелькнула такая мысль.

Якоб пошел следом за Юстиной на пастбище.

Леэни стояла, нагнувшись над телкой – та лежала на земле, выворотив глаза, и хрипела.

Самая старая в Россе корова, у которой болотная болезнь выела суставы, отдувалась в орешнике, словно пыталась спрятать в зарослях свое разорванное вымя. В конце жизни у животных появляется сообразительность человека, из глаз коровы глядел смертельный страх. Она как будто искала взглядом молот, который должен был с тяжестью скалы ударить ее меж рогов.

Потрясенный Якоб неверным шагом лунатика поплелся на край пастбища – где же остальные животные? Меж чахлых березок валялась сломанная изгородь, стадо рвануло в болото.

Леэни оставила хрипящую телку. С бледным как мел лицом, она поднесла свои дрожащие руки к вырезу платья и шевелила ртом, но ни звука не вылетало из ее горла. Не глядя под ноги, Леэни пошла к барахтающимся в болотных яминах животным и стала звать:

– Теля, теля, теля.

Вначале то был лишь шепот, затем он перешел в хрип, пока наконец голос не обрел звук и, как ни странно, удивительное спокойствие. Якоб стал прислушиваться: может, это был гул церковных колоколов, паривший над благоухающим лугом и вобравший в себя жужжание пчел?

Леэни по колени увязла в грязи. Она вытаскивала то одну, то другую ногу, все животные смотрели в ее сторону.

– Это не впервой, и раньше выбирались из болота, – уговаривала она коров.

Юстина опустилась на колени перед хрипящей телкой, причитая сквозь слезы:

– Теля, теля, теля…

Сестра вложила ей в уста эти слова.

Туловище телки поднималось и опускалось, она со свистом вдыхала и выдыхала воздух, словно в горле у нее застрял кусок, от которого надо освободиться.

Юстина протянула вперед руки и, подавляя плач, стала повторять:

– Телушка, вставай, вставай!

Она шевелила кончиками пальцев, точно манила животное к себе.

Телка шумно дышала, постепенно глаза ее начали проясняться. Слегка приподняв голову, она нащупала ногами опору, пытаясь подняться на колени.

Якоб понял, что сегодняшний день что-то перевернул в нем. Он много раз наблюдал, как только что родившийся теленок встает на ноги, но ни разу не думал о том, что жизненная сила – это величайшая тайна, которую дано познать человеку.

Леэни стояла по пояс в болотной жиже и беседовала с животными.

Якоб преодолел оцепенение и принялся действовать. Он схватил в охапку втоптанные в грязь жерди от забора, бросил их себе под ноги и направился к Леэни. Взяв свояченицу за руки, он вытащил ее из ямины. Грязь стекала по платью Леэни вниз, ноги были серые и толстые, словно обмазанные глиной. Но она уже твердо стояла на жердине, положив руку на плечо Якоба.

С той стороны, где были коровы, донеслось нечто подобное вздоху и многократным эхом отдалось в кустах.

Смертельный страх, от которого тонут как животные, так и люди, стал постепенно рассеиваться. Коровы подняли головы и передними ногами встали на кочки, правильное чутье вернулось к ним. Снова казалось, что каждая пядь болота хорошо знакома им и они знают, где почва выдержит их, где нет.

Корову с порванным выменем Матис на закате прикончил.

На следующее утро господа из города предложили за корову деньги, но Якоб отказался взять их.

Ведь городские господа извлекли богатство из сердца Россаского болота.

Мужчины сидели в ряд перед амбаром, полный мешок камней был вытряхнут на серые доски пола. Они не уставали смотреть на свою добычу, каждый неровный осколок вертели в ладони и лупой исследовали все его прожилки. Люди из города никогда еще не были такими словоохотливыми, как в это яркое утро.

Сегодня они никуда не торопились. В этот день никто здесь, на Россе, никуда не торопился. Только Юстина не выходила из дома, она варила и жарила. Гору мяса надо было как-то использовать.

Якоб так внимательно слушал горожан, что голова у него от напряжения начала гудеть. Слишком много оказалось нового, что необходимо было запомнить. Что означали все эти слова? Какие из них были самыми важными?

Аспид, доломит, известняк, свинцовая обманка, галенит?

Господа из города взвешивали на ладони куски камней. В них отчетливо были видны темные блестящие пятна.

Это и были осколки богатства, в которых прятались и медь, и свинец, и цинк. И серебро!

Якоб попыхивал трубкой, набитой душистым табаком, привезенным горожанами, ветерок слал дым в лицо и щипал глаза.

Иудин остров оказался пещерой сокровищ!

Мужчины ясно сказали, что темные крапинки встречаются в светлом камне гнездами.

Якоб был опьянен этими разговорами. Он готов был тотчас же, как крышку от котла, приподнять весь Иудин остров вместе с деревьями и валунами, чтобы извлечь оттуда все темные драгоценные гнезда.

Мужчины тоже были в опьянении. С размякшими от удовлетворения лицами они пустили бутылку по кругу. Леэни принесла из избы полную миску дымящегося мяса и каравай хлеба. Серые доски амбарного крыльца сошли за обеденный стол. Мясо старой коровы, страдавшей болотной болезнью, оказалось удивительно нежным и вкусным. Вскоре начисто обглоданные кости валялись вперемешку с осколками камней. Якоб взял в руки кусок с черным гнездом внутри. Он вытер поблескивающую поверхность камня о штанину – ему показалось, будто кто-то капнул на камень мясного бульона.

Непринужденная болтовня горожан услаждала слух Якоба, подобно райской музыке.

Никогда в жизни он не подумал бы, что в мире, и особенно в недрах земли, можно найти столько удивительного!

Говорят, будто где-то далеко, в горах России, в красном граните прорублены колодцы. Летом ископаемые находятся под водой, а к осени ходы просыхают, по за добычей идут лишь в сильный мороз, когда не надо бояться обвалов. Более смелые спускаются по веревке на самую глубину и с факелом в руках исследуют жилы в глинистом грунте и бока камней. Из щелей и расселин эти люди достают драгоценные камин и набивают ими свои карманы. Охотники за драгоценностями даже во сне держат в одной руке ружье, а в другой нож. Сколько раз там перерезали глотки, чтобы завладеть сокровищем!

С драгоценными камнями, собранными в щелях, творят всякие чудеса, чтобы придать им красоту. Более светлые запекают в хлебе или в золе, дабы они приобрели золотисто-желтый цвет. Каждую весну гонцы верхом на лошадях едут в горы, скупают там камни и везут в столицу, где их нашивают на царскую мантию, вешают на шикарных женщин или прячут вместе с золотом в железные сейфы.

Иные камни стоят дороже, чем все хутора здешних волостей, вместе взятые.

Постепенно у наиболее ценных камней якобы появляется запах крови: не только в горах перерезают из-за них глотки, даже люди из дворянского рода схватываются из-за такого богатства за карточным столом. Многие из тех, кто проигрался, пускают себе пулю в лоб.

Все, что запрятано в недрах земли в виде гнезд, имеет огромную силу и могущество.

На Иудином острове нашли свинцовую руду. Ружейные пули отливают из свинца.

Если в сердце болота, на Иудином острове, прорубить колодец, может, и там в щелях плитняка можно найти драгоценные камни? Вдруг из светлых расселин посыплются красные, и синие, и желтые, и зеленые бусинки.