Текст книги "Русская Никита"

Автор книги: Эльвира Барякина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 20

В этой палате никогда не бывало темно. Даже ночью где-то под потолком холодно горела голубоватая лампа. Это делалось для того, чтобы постовая медсестра всегда могла видеть через маленькое окошечко, что здесь происходит.

Койка Мэг – ближе всего к двери. Здесь неудобно, по ногам гуляет сквозняк, прогнутая сетка свешивается чуть ли не до пола, но у нее просто нет сил перебраться на одну из трех пустующих кроватей. В ее теле катается шестьсот миллиграмм аминазина. Это называется «ударная доза».

Сколько дней Мэг лежала на этой койке – пять? десять? Она уже не могла осознать. Все – тело, мозг, душа – были какими-то полумертвыми. Сначала Мэг еще считала сутки по тому, как в наблюдательную палату входила медсестра в сопровождении двух дюжих санитаров. Они приносили с собой шприц и полотенца. Полотенца нужны были, чтобы связывать Мэг.

После этого всегда наступал покой и безмятежность. Сознание плыло словно по волнам, и только где-то далеко, в самой глубине, бился голос: не сметь! не подчиняться! выжить!

Она знала, что именно так во времена Брежнева сводили с ума неугодных людей: постепенно отравляли их мозг различными медикаментами. И после этого те, кому больше всех надо было от жизни, становились тихими и спокойными, и от этого спокойствия уже не было лекарства.

Стискивая зубы и обливаясь холодным потом, Мэг напрягалась изо всех сил, чтобы не дать этим извергам убить себя. Но она уже не могла сопротивляться.

Волков решил не просто ликвидировать ее, а ликвидировать «красиво»: он оставлял в живых ее тело и убивал разум, душу, все то, что на самом деле и является Маргаритой Науменко.

Но стоило Мэг подумать об этом, как новые сомнения одолевали ее: а что, если она действительно больна? Что, если Валентин Валерьевич был прав, и она просто не в состоянии различить, что является бредом, а что правдой? Ведь у нее уже было чувство нереальности всего происходящего. Тогда, в библиотеке… Волков появился перед ней как призрак. К тому же он всегда знал то, что знать невозможно… Разве человек может такое проделывать? И та история о старинной книге, от которой люди лишаются рассудка… Может, дело именно в ней?

Или же не было никакой «Vade mecum», и все это – лишь сон? И она действительно сошла с ума от невыносимой любви к своему мужу?

«Витька… Почувствуй, что я попала в беду! Приди! Меня надо спасать, я погибаю…»

Но что он мог почувствовать? Он чувствовал Юлечку. Он счастлив с ней, и если Мэг действительно любит его, то разве она вправе лишать его этого счастья? Ей надо радоваться, что ему хорошо. А себя принести в жертву.

От этих мыслей хотелось призвать к себе смерть.

Единственное, что удерживало ее на плаву, так это мысль о Структуре. Узнав, что задание по ликвидации Огнева не выполнено, Сергей Иванович сразу должен был попытаться разыскать ее. Нужно было перетерпеть еще день, еще два…

– Они все равно сломают вас, – прошептал кто-то рядом с ней. – Как ни трепыхайтесь, как ни буйствуйте. Не жилица вы на этом свете…

Мэг медленно повернула голову на подушке. В палате был кто-то еще. Человеческая тень – маленькая, угловатая, вертлявая, – двигалась от койки к койке, словно ища чего-то. Свет то разгорался, то гас в глазах Мэг, мешая ей разглядеть все как следует.

– Галлюцинация… – мертвенно прошелестела она, чтобы только услышат себя и отпугнуть проклятое видение.

Но тень и не думала исчезать. Более того, она вдруг приобрела форму невысокого худенького дядечки, заросшего черной щетиной, – в обычной больничной пижаме и стоптанных тапках. В руках у него была швабра с намотанной на нее половой тряпкой.

Нервно покосившись на окошко, за которым дремала постовая медсестра, он осторожно положил швабру на пол и чуть ли не на четвереньках подскочил к изголовью Мэг.

– Притворитесь, что они вас уже довели! – произнес он, глядя на нее острыми черными глазками. – Просто начинайте помирать… И они перестанут вас колоть. Если, конечно, поверят, что они вас вылечили…

– Кто вы? – выдавила она из себя.

Дядечка на секунду задумался.

– Я? Я шизофреник, и у меня бред Котара… Они меня тоже лечили аминазинчиком… А сейчас – гляди ж ты! – перешли на трудотерапию. Швабру доверяют!

Последние слова он произнес с горькой усмешкой.

Кто бы он ни был, он явно желал Мэг добра… Она попыталась приподняться на локте.

– Отсюда можно убежать? Скажите, можно?!

Больной беззвучно засмеялся.

– Выхода нет… Нет! Это вам не из тюрьмы удрать: уголовника кто-нибудь укроет, спрячет, а шизофреники никому не нужны… Куда вам бежать? Здесь хотя бы кормят, понимаете? Главное, чтобы не лечили, а так здесь нормально. Перестаньте бороться с системой. До тех пор, пока вы ведете себя как ее враг, она тоже будет уничтожать вас. Станьте ее частью, и тогда она примет вас как свою.

Что-то знакомое послышалось Мэг в этих словах. Кто-то уже говорил ей нечто подобное. Но кто и когда?

– Но я не могу позволить им… – прошептала она протестующе.

– Тем самым вы позволите им заколоть себя до смерти, – улыбнулся дядечка.

Внезапно ему показалось, что постовая медсестра дернулась во сне, и он тут же резко отодвинулся от Мэг.

– Вы меня не видели, понятно? Я вам снился. Только они не знают, что на самом деле я все знаю об освобождении! Они думают, я больной, они меня лечили… Дураки!

– Подождите! – взмолилась Мэг.

Но было уже поздно. Дядечка исчез из палаты так же внезапно, как и появился.

* * *

Мэг смотрела неподвижным взглядом на трещину в потолке. Дыхание ее было тяжелым – со свистом, с хрипами, кожа покрыта испариной… Она умирала и просто физически ощущала, как жизнь вытекает из нее. Мэг знала, что если она сама не будет верить в это, если она не пройдет через все, то тогда может быть, тело ее и не умрет, но сама она исчезнет навсегда, и вместо нее по земле будет ходить просто кусок плоти.

Ей мерили температуру, светили в зрачки какой-то лампочкой, прослушивали сердце и легкие… Она даже на секунду не отвела взгляда от своей заветной трещины на потолке. Откуда-то Мэг знала, что над ней сейчас стоит в недоумении красавец-доктор Валентин Валерьевич, а с ним – старшая медсестра Мария Ильинична. Они оба переглядываются и пожимают плечами.

Она не слышала, о чем они разговаривали, ей нельзя было этого слышать, иначе вольно или невольно она бы выдала себя… Но, очевидно, они увидели что-то такое, что напугало и озадачило их. В любом случае уколов в этот день не было.

* * *

Опять этот белый кабинет, стол, за столом Валентин Валерьевич. Только на Мэг уже больше не было смирительной рубашки. Так – обыкновенный больничный халат серого цвета.

– Как ваше самочувствие? – спросил ее доктор.

Мэг смотрела себе под ноги.

– Хорошо.

– Никаких жалоб нет?

Она вскинула на него чистый взгляд.

– Ой, что-то плохо мне вчера было! Только вот не помню… – Она пресеклась на полуслове и повернулась к окошку. – Весна скоро, да? Вон небо-то какое голубое…

Валентин Валерьевич задавал ей еще много вопросов: о том, что она думает о причине своей болезни, как относится к пребыванию в больнице… Мэг что-то отвечала, слегка покачиваясь на стуле. Или не отвечала вовсе. Мысли ее были легкими как облака и летучими как бабочки.

Под конец беседы врач снова вызвал Марию Ильиничну.

– Я думаю, имеет смысл перевести Маргариту Александровну в общую палату. Ей уже гораздо лучше.

Сестра взяла пациентку под руку.

– Пойдемте, я вас провожу.

Мэг послушно встала и побрела вслед за ней по коридору. Только бдительная Мария Ильинична не заметила торжествующей улыбки, на секунду мелькнувшей на ее лице.

* * *

«Я твердо знаю, что я не сумасшедшая. Может, у меня и есть какой-нибудь легкий невроз, но не более того. Меня просто пытаются заставить поверить в то, что я ненормальна.

Всей истории с Волковым – с его загадочными появлениями и чтением мыслей – есть какое-то вполне земное и рациональное объяснение. Книга о дьяволе – чушь собачья. Я взрослый человек, и меня нельзя купить на детские сказки. Если у всего этого и есть мистический привкус, так это только потому, что я пока не могу найти объяснения некоторым фактам. Но это объяснение есть. Я знаю.

Я прекрасно понимаю, что оказалась в психушке. Если бы я сама придумывала свои галлюцинации, то уж явно нафантазировала себе что-нибудь получше. Поэтому мое заключение – реальность, и я вполне ее осознаю. Это-то Валентин Валерьевич не отрицает. Значит, я не так уж больна, как ему хочется.

Да даже если предположить, что я совершенно ненормальна, даже если я последняя сумасшедшая, я не останусь в этой больнице. Я хочу жить, а не лечиться. Коли я не могу отличать, что происходило на самом деле, а что нет, я буду жить в выдуманном мире. В таком случае будем считать, что это не я, а все вокруг безумны, и это их проблемы».

* * *

Палата, в которую перевели Мэг, представляла из себя большую прямоугольную комнату с зарешеченными окнами и высокими потолком. Вдоль стен стояла дюжина коек и тумбочек с покосившимися дверцами.

Поначалу Мэг обрадовалась, что ее поселили вместе со всеми – все не эта страшная комната с синими лампами! Но ей хватило буквально нескольких минут, чтобы ее чувства сменились на прямо противоположные. Там, в наблюдательной, она была предоставлена сама себе, а здесь вокруг нее были какие-то люди-тени, люди-монстры, люди-растения.

На койке справа сидела старая лохматая женщина в совершенно неестественной позе – с поднятой рукой и вытянутыми в трубочку губами. Взгляд ее был устремлен в одну точку, и сколь Мэг не приглядывалась, она ни разу не пошевелилась. Соседка слева пускала счастливые слюни и гулила как грудной младенец. Худенькая Матреша страдала комплексом ущербности: ей всегда казалось, что ее хотят обокрасть, и потому каждые пять минут перепрятывала свои нехитрые пожитки. Потом сама же забывала, куда что подевала, и начинала тоненько плакать.

Маниакально-депрессивная Наталья Михайловна тоже постоянно плакала, но у нее приступы тоски чередовались с бурной деятельностью: то ей хотелось перемыть все окна в палате, то организовать больничный оперный театр…

Ангелоподобная Зоя – черноволосая семнадцатилетняя девушка с удивительно красивым иконописным лицом – вообще не понимала, что твориться вокруг. Насколько разобралась Мэг, она считала, что находится в каком-то другом месте, и постоянно разговаривала с несуществующими людьми: спорила с ними, рассказывала что-то, смеялась…

Остальные сумасшедшие были еще страннее. Каждая из них была поглощена только собой, и практически не замечала окружающих. У всех были какие-то сосредоточенные лица, угловатые движения, и одинаковые серые халаты… И никому из них не было никакого дела до того, что они жили в дурдоме. Мэг не покидало ощущение, что их все устраивает, что им и так нормально, и это приводило ее в шок. Как люди способны тратить каждый день своей жизни на это? Но в принципе, что она хотела от больных?

Ох, если бы Мэг могла найти того уборщика, который спас ее! Он говорил, что знает, как освободиться… Похоже, он был точно таким же пленником, как и она, и его тоже поймали и попытались лишить рассудка. Вдвоем с кем-нибудь Мэг было бы намного легче… Но из-за сильных морозов главврач запретил выпускать пациентов во двор, а нигде более Мэг не могла встретить своего спасителя: мужское отделение находилось в другом корпусе.

Хоть ее и перестали колоть аминазином, Валентин Валерьевич ни на день не оставлял Мэг в покое. Ее постоянно таскали на сеансы психотерапии, задавали какие-то вопросы, выспрашивали чего-то. Знай она хоть что-нибудь о психиатрии, она наверняка бы смогла притвориться душевнобольной. Но Мэг понятия не имела, как надо себя вести, чтобы тебя не заподозрили в симуляции. А ей во что бы то ни стало надо было убедить врачей, что она уже «готовенькая». Еще одного «лечения» Мэг точно не выдержала бы. Единственное, что ей оставалось – молчать и ждать.

Она все пыталась спроектировать в уме действия Сергея Ивановича и высчитать, сколько времени потребуется, чтобы отыскать и спасти ее. Мэг понятия не имела о том, какое число на дворе: дни ее заточения в наблюдательной палате слились в один, и она давно потеряла счет времени. А спросить о дате у персонала она просто не решалась: вдруг они подумают, что она пришла в себя, и вновь начнут вкалывать ей какую-нибудь отраву?

Мэг просыпалась по ночам от шагов по коридору, от скрипа железных дверей, от звука открывающегося замка в надежде, что это наконец пришли за ней. Но в жизни ничего не происходило, ничего не менялось, и от этого ее начинали попеременно душить то приступы острой ярости, то безграничной тоски, когда казалось, что ей уже никогда не выбраться из больницы.

Сбежать отсюда не было ни малейшей возможности: в коридоре всегда дежурили четверо здоровых санитаров, все окна – в столовой, в палате, в кабинетах врачей – были зарешечены, все двери – железные, двойные…

От нечего делать Мэг перебирала в уме способы побегов, о которых когда-либо читала или слышала. Но ни один из них не мог примениться здесь.

«Раньше все тюремщики были либо дураками, либо растяпами, – думала она, вспоминая подвиги каких-нибудь киношных или литературных узников. Как можно сбежать, если ты все время на виду?»

Одной Мэг было явно не справиться. Конечно, она все еще не теряла надежды на Структуру, но сидеть просто так, сложа руки, она не могла. Свобода нужна была ей как воздух, без нее она просто задыхалась и медленно умирала. Даже Витька уже перестал занимать ее: все крутилось лишь вокруг одного и того же – побега и мести.

Мэг не могла себе простить, что тогда, на юбилее Огнева, она так спасовала. По сути ей некого было винить в том, что она оказалась в психбольнице. Волков победил ее. Она не смогла поднять на него руку, а он смог – вот и вся разница. И теперь Максим Евгеньевич разгуливает по городу и смеется над тем, как он ловко сумел запудрить ей мозги. Ведь он не сделал ни одного агрессивного движения, он просто разговаривал с ней… А результат на лицо.

Только от одной мысли об этом Мэг приходила в неистовство. Черт, и не боится же Волков оставлять в живых своих смертных врагов! Он что, не понимает, что если она выйдет отсюда, то ему попросту не жить?! Но Максим Евгеньевич, по всей видимости, доверял и силе санитаров, и крепости решеток, и «врачебному искусству» Валентина Валерьевича.

ГЛАВА 21

Валентин Валерьевич обычно заканчивал свой обход ровно в девять. На Мэг он всегда обращал самое пристальное внимание: пытался расспрашивать ее о самочувствии, щупал пульс, делал какие-то свои пометки в блокноте… Она даже не смотрела на него. Ужас перед разоблачением был слишком велик, и ей казалось, что самым разумным в такой ситуации будет просто лежать ничком на кровати и молчать.

В этот раз было все как обычно: стандартные вопросы, стандартные движения… Но как только главврач вошел в палату, Мэг заметила одну интересную деталь: у него в руке был свернутый в трубку «Вестник»!!!

О, полжизни не жаль отдать за газету, за новости, хоть за какие-то известия с воли!

Разговаривая с Матрешей, Валентин Валерьевич положил «Вестник» в карман халата. Газета не помещалась целиком, видимо, в кармане было что-то еще… Мэг хищнически следила за ней, всем сердцем надеясь на чудо.

И чудо свершилось: проходя мимо кровати Мэг, главврач задел полой за спинку, и газета вывалилась прямо к ней на одеяло. Одно движение ногой, и она уже была скрыта среди складок…

Мэг едва смогла дождаться, пока Валентин Валерьевич наконец-то уберется из палаты. Протянув руку под одеялом, она схватила газету и тут же помчалась в туалет, чтобы иметь возможность почитать.

Сволочь Валентин Валерьевич! Говорит, что новости могут волновать пациентов, а потому лишает их какой-либо информации. Так и вправду спятить недолго! Как можно вылечиться от душевной болезни, если целыми днями не видишь никого, кроме больных и санитаров с их зверскими рожами?!

«Когда выйду на волю, я устрою этому козлику сладкую жизнь! Мало не покажется!» – мстительно подумала Мэг, запираясь в одной из кабинок.

Слава богу, одна! Стараясь как можно меньше шуршать, она развернула «Вестник», пробежалась быстрым взглядом по первой полосе. Ого, если это свежая газета, то сегодня уже 10 марта!

И тут ей в глаза бросился крупный заголовок: «Контрольный пакет акций завода „Красная Звезда“ приобретен представителями „Промхолдинга“».

Мэг просто не могла в это поверить! Судя по тексту статьи, Волков еще три месяца назад развернул целую сеть маленьких мобильных компаний, внешне независимых ни от «Промхолдинга», ни друг от друга. Именно они и осуществили для него скупку акций. Максиму Евгеньевичу просто требовалось, чтобы ему никто не мешал, и все думали, что он только собирается начать войну за «Красную Звезду».

Сергей Иванович, да и сама Мэг были уверены, что у них есть еще время, что надо быть настороже, но беспокоиться пока еще рано… Точно так же наверняка считал и Шохин. Он полагал, что сможет вложить деньги в акции потом, после того, как он прокрутит их еще раз… Но Волков не оставил ему ни «потом», ни «после».

И никто не заметил, что на самом деле президент «Промхолдинга» устроил грандиозную мистификацию, выиграв в этой войне самое главное – время. К тому моменту, как он запустил «утку» о несуществующих террористах, у него уже все было сделано. Все действия Сергея Ивановича по нейтрализации Волкова запаздывали минимум на несколько недель. И теперь вдруг оказалось, что под самым носом Структуры – незаметно и исподволь – вырос новый олигарх, который сосредоточил в своих руках огромные ресурсы и власть.

До Мэг не сразу дошло, чем все это может грозить ей. Ведь по сути дела это была ее вина: она не углядела, что творится вокруг… Если у нее не хватило ума поставить Волкова под контроль, то она должна была, по крайней мере, суметь разгадать его тайные замыслы. Ее для этого и внедрили в «Промхолдинг»…

Вот это был провал. Полный и безоговорочный. Мэг полностью разгромили и взяли в плен.

Она медленно скомкала газету, кинула ее в мусорную корзину. Теперь уже без разницы – поймают ее на воровстве, не поймают…

Тяжелая плита опустилась Мэг на сердце. Как жить с пониманием всего, что произошло? Как выбираться на поверхность? И тут же в ее сознание закралась крохотная мысль: а что, если Сергей Иванович сознательно решил не вытаскивать ее? Зачем ему такие неудачницы как Мэг?

От этого предположения у нее кровь застыла в жилах. Нет! Этого не могло быть! Структура никогда не бросает своих! Никто не виноват в том, что перед ней поставили слишком трудную задачу! Ведь не ошибается лишь тот, кто ничего не делает…

Мэг сцепила пальцы в судорожном жесте, вскинула глаза к потолку…

«Боже! Господи! Сделай так, чтобы меня нашли! Пусть меня найдут и заберут отсюда! Господи, пожалуйста!!!»

* * *

Ночью подул южный ветер, расхлябанные рамы дрожали, пациенты, чувствуя перемену погоды, волновались… А с утра наступила оттепель.

Бледные, кое-как одетые люди вытащились на окруженный бетонным забором дворик. Кто-то бродил по расчищенным с утра дорожкам, кто-то осел на лавочки… То тут, то там торчали бдительные фигуры санитаров, надменно следящих за перемещениями больных.

Свежий, какой-то весенний воздух подействовал на Мэг как вино. Она стояла посредине двора, вдыхая его полной грудью. Она даже не подозревала, что ей так этого не хватало: запахов улицы, неба, почти свободы…

«Это все, что у меня есть, – горько подумала Мэг, – запахи, шум дороги за забором да воспоминания».

Ненависть к Волкову обжигала ей сердце. Какой же он невыразимый мерзавец! А она-то еще бахвалилась перед собой, что скрутит его в бараний рог, думала, что соблазнит его своим красным платьем! Дура!

Мысли ходили в голове по кругу, ни на секунду не оставляя Мэг. Что ждало ее в будущем? Эта больница? Или же Сергей Иванович все же пришлет за ней? Но ведь и в данном случае самое большее, на что она сможет рассчитывать, – это отдел статистики на задворках Структуры.

Как же наверное веселится Волков, когда вспоминает о том, как он ловко провел ее! Нет, Мэг просто обязана выйти отсюда и надрать ему задницу так, что мало не покажется!

Того человека, уборщика, надо было найти во что бы то ни стало! Стараясь не привлекать к себе внимание санитаров, Мэг принялась обходить двор по периметру, пытаясь разглядеть в серой толпе больных худенькую фигурку… Ведь если с ним все в порядке (хотя бы относительно), он должен быть где-то здесь…

Она нашла его почти сразу. Он сидел на корточках перед водосточной трубой, спускающейся по углу больничного корпуса. Из нее капало, и вода продолбила снег до самого асфальта.

При свете дня оказалось, что на самом деле он гораздо моложе, чем показалось Мэг поначалу. Ему никак не могло быть больше 35 лет. Кое-как зачесанные назад темные волосы, бледное лицо с мелкими, какими-то мышиными чертами лица… От крыльев носа к уголкам губ шли трагические глубокие морщины.

Несколько минут Мэг не могла решиться заговорить с ним. В мозг закралось сомнение: а вдруг нет никакого освобождения? Вдруг это просто результат бреда? Как он там его назвал? Бреда Котара…

Но ей не пришлось начинать первой.

– Что стоите столбом? – вдруг ворчливо произнес он, не поворачивая головы. – Если вам есть что сказать, скажите.

С тяжелым сердцем Мэг приблизилась к нему и тоже присела на корточки.

– Я хотела спросить, как вас зовут… Понимаете, тогда вы, можно сказать, спасли меня…

Больной стрельнул на нее быстрыми черными глазами, грубо почесал заросшее жесткой шерстью горло.

– А что, вам можно говорить правду?

– Конечно.

– И вы не боитесь ее?

– Нет.

Он замолчал, подставив ладони под капли, стекающие из водосточной трубы. Руки у него были маленькие, грязные, на запястьях виднелись белые рваные шрамы – свидетельства попыток самоубийства. «Все-таки сумасшедший!» – в отчаянии подумала Мэг. И как бы в подтверждение этого, больной тихо сказал:

– Мое имя Горес. Черный ангел. Предвестник.

Мэг стоило большого труда удержаться от разочарованного стона. Ее ночной гость оказался совершенно безумным… Но ведь тогда, в наблюдательной палате, в его глазах не было и тени сумасшествия. Разве что речь была излишне порывиста…

– Что, не верите? – усмехнулся тот, кто называл себя Горесом. Странно, вы вроде бы и сами должны были понять, что что-то здесь не так, в этом мире… Иначе бы он не обратил на вас внимания. Я как раз убирался у Валентина Валерьевича в кабинете и слышал, как наш главврач разговаривал с ним по телефону. И из их беседы выходило, что он дал ему задание «присмотреть» за вами.

– Кто «он»? – изумленно спросила Мэг.

– Зверь. Неужели вы до сих пор не поняли, что здешнее место чистилище? Нечто, что находится между раем и адом. Здесь уже нет ни жизни, ни смерти. И зверь держит нас здесь.

Разговаривать было больше не о чем. Мэг встала и, ни слова не говоря, пошла прочь.

– Вы когда-нибудь слышали об Иоанне Богослове и его Апокалипсисе? – вдруг крикнул ей вслед Горес.

Мэг стремительно обернулась. Все случившееся с ней в библиотеке тут же всплыло в памяти.

– Что вы имеете в виду?

– Тот, кто засадил вас сюда, является зверем. О нем сказано в пророчестве. И я первый узнал его.

– В каком пророчестве?! – взмолилась Мэг. Происходящее уже не укладывалось у нее в голове.

Горес боязливо оглянулся по сторонам и подобрался к ней поближе.

– В Откровении святого Иоанна Богослова говорится, что диавол выпустит на землю зверя, дабы тот имел власть над всеми народами и всеми коленами…

Мэг потеряно смотрела на него: все это было слишком безумно! Слишком!!!

– Я долго не мог понять, что значит это пророчество, кто именно должен явиться в образе зверя… Но потом я нашел книгу…

– «Vade mecum»? – прошептала Мэг, вдруг осознав, что видит перед собой того самого сумасшедшего директора библиотеки, Ильина, о которой ей говорила Наташа.

Горес побледнел.

– «Иди со мной». Тайный путеводитель по миру диавола… Сначала я думал, что это просто книга… Памятник старины, не более того… Мы ведь учились вместе с ним. И я показал ему «Vade mecum». И теперь я здесь. Ох, если б я догадался заранее! – Тут лицо Гореса приобрело мученическое выражение. – Ведь в пророчестве было сказано, что предвестник откроет зверю глаза, сам же, вкусив славы его, впадет в безумие. Откуда мне было знать, что я и есть предвестник? Все сбывается, понимаете? Пророчество уже начало действовать, и конец света не за горами! Зверь заставит людей поклоняться диаволу, а потом наступит великая битва между добром и злом…

– Я не верю! – перебила Мэг. – Такого не может быть!

– Все, чему вас когда-либо учили, противоречит этому, не так ли? – жарко зашептал Горес. – И лишь поэтому вы отказываетесь верить своим глазам. Вы столкнулись с необъяснимым, и вам легче объявить себя или весь мир сумасшедшим, чем поверить в то, что это так. Разве у вас с самого начала не было предчувствия, что он не от мира сего, что ему дано слишком многое?

Мэг кивнула.

– Да, и все же…

Но Горес уже размышлял над другим.

– Значит, вы тоже прикоснулись к «Vade mecum»… Демоны не прощают тех, кто проникает в их тайны. Почему он вас не уничтожил? Ведь люди пока не должны узнать его.

– Но вас же он не убил! – воскликнула совершенно подавленная Мэг.

– Он не мог меня убить. Обо мне сказано: «И будет предвестник пить чашу безумия своего до тех пор, пока не умрет своею смертию». Он не смеет поднять на меня руку… Может, в пророчестве было что-нибудь и о вас?

Горес закатил глаза, пытаясь нащупать в своей памяти давно позабытые детали.

– Нет… Не помню… Боже, если бы у меня была под рукой моя рукопись!

– А что в ней?

– Перевод! Я знаю, он наверняка забрал себе «Vade mecum» сразу после того, как я оказался здесь. Однако я успел перевести почти всю книгу. Все осталось у меня в рабочем кабинете, в шкафу! А без этих записей я ничего не в состоянии удержать в голове… Память становиться хуже день ото дня!

Внезапно его глаза сузились, взгляд стал подозрительным и настороженным.

– Я знаю, это он специально приказал вынуть из меня воспоминания. Он надеется, что когда-нибудь я проснусь и не смогу вспомнить о нем. И тогда он будет в безопасности.

В этот момент на больничном крыльце появилась Марья Ильинична.

– Прогулка окончена!

Горес тревожно взглянул на нее и, не говоря ни слова, побрел прочь от Мэг.

– Подождите!

Догнав его, она заглянула ему в глаза.

– Вы говорили, что вам известно об освобождении… Как мы можем выбраться отсюда?

Но взгляд Гореса вновь был абсолютно безумен и дик.

– Освобождение? – повторил он. – Да, мы все вскоре освободимся. Царство зверя не будет вечным. Грядет Судный день, и тогда Господь изольет на землю гнев свой…

– Я имею в виду не это! – воскликнула Мэг.

Но он лишь пожал плечом.

– Выхода нет. Зверь все видит и слышит. От него нельзя убежать. Вы ведь и сами это давно поняли, не так ли? И если он захочет нас поймать или убить, он сделает это в одну секунду…

Горес вновь ссутулился и побрел по дорожке по направлению к крыльцу. Мэг смотрела ему в спину. В ее душе царило полное смятение: кто он? Обыкновенный сумасшедший или же… Нет, он не мог говорить правду! Ведь это значило бы, что Волков – не совсем человек… Вернее даже вообще не человек… А такого просто не могло быть!