Текст книги "Белый Шанхай. Роман о русских эмигрантах в Китае"

Автор книги: Эльвира Барякина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

2

Ада очнулась – ее нес на руках человек во фраке.

В небе полыхало зарево, свистели полицейские, пожарные тащили брезентовые шланги. Человек во фраке опустил Аду на землю. Лицо его было неестественно красным.

– Жива? – спросил он по-английски.

Она кивнула. Мужчина сунул ей в руки носовой платок: «На, утрись» – и отошел к толпе людей, одетых в запачканные смокинги. Видимо, они тоже принимали участие в тушении пожара.

Мимо пробежали девушки в сорочках. Зеваки принялись хохотать:

– Проститутки прямо из постелей в окна прыгали!

– Вот и конец «Гаване», – сказал Марио, подойдя к Аде. – За сегодняшний день нам, понятное дело, не заплатят.

Она мутно взглянула на него:

– А где все?

– Разбежались. Тебя последнюю из огня вынесли. Тут неподалеку господа на банкете веселились – праздновали возвращение мистера Бернара. Ты читала в газетах: китайские бандиты взяли его в плен, а потом отпустили? Когда начался пожар, гости сюда примчались. Тебя сам мистер Бернар спас.

Ада посмотрела на него: средних лет, лицо красное, будто воспаленное. Он уже позабыл об Аде и разговаривал с усатым пожарным.

– Проводи меня до дому, – попросила она Марио.

Тот покачал головой:

– Не, неохота.

И ушел. Кому надо заботиться о девочке Аде?

3

Никто не ожидал от Клима, что он сумеет написать репортаж, достойный передовицы. Но его слава продержалась только два дня – пока не вернулась Эдна с интервью доктора Сунь Ятсена. Молодая женщина сама поехала в Кантон, в логово революционеров, достучалась до их предводителя – что-то неслыханное!

Эдна была счастлива и растрогана: двойная, тройная удача – муж ее не пострадал во время нападения разбойников, ее статья получила большой резонанс в обществе, ее протеже, Клим, доказал, что она в нем не ошиблась.

– А вы, старый зануда, не хотели мне верить! – посмеивалась она над мистером Грином. – Людям надо давать шанс.

Главный редактор не спорил: в этом месяце продажи его газеты поднялись на семь процентов, – он был готов обниматься со всем миром.

4

– Раз вы будете зарабатывать больше денег, вы уедете из «Дома надежды»? – спросила Ада Клима. Она боялась, что ей снова придется платить не половину, а всю сумму аренды.

– Мне лень искать новое жилье, – отмахнулся он.

Но дело было не в этом. Клим представить себе не мог, как он станет жить один. Ему надо было чем-то наполнять свои вечера, заниматься чужими бедами, чтобы не думать о своих. Пусть даже ссориться с Адой или слушать отца Серафима.

Нина так и не поверила в то, что Клим на многое способен. Бегать за ней, что-то униженно доказывать? Он знал, что Нина читает «Ежедневные новости». Узнает она его под псевдонимом – по стилю, по почерку? Каждый раз он вставлял в текст намеки, которые будут понятны только ей. Свои и ее любимые фразы, маленькие аллюзии. Опять же, на что надеялся? Что она поймет, как была неправа?

После пожара в «Гаване» Клим привел Марту к себе. На следующий день сходил с ней на пепелище, нашел две тарелки: одну с Парижем – целую, другую с Венецией – с отбитым краем.

Против Марты Ада возражать не посмела – все-таки мадам устроила ее гувернанткой к Уайерам. Без этой работы на что бы она жила?

– Марта хорошая тетка, только совсем разуверившаяся, – сказал Клим, заглянув к Аде за оранжевую занавеску.

– Без вас знаю.

Марта пила чай и грозилась подать в суд и на американское, и на итальянское правительство.

– Страховка и половины убытков не покроет, – горько вздыхала она. – У меня один рояль сколько стоил! А мебеля? А клиентура? Все, пропало дело.

Отец Серафим не понимал ни слова, но утешал ее:

– Ничего, барынька, образуется. Бог дал – Бог взял. А имущество – дело наживное.

Клим сказал ему, что у Марты сгорел ресторан. Батюшке ни к чему были лишние подробности – ему и так жилось нелегко: хотел быть со своей супругой – не получалось, хотел Господу служить – не давали, хотел мыла купить – не на что. В китайской бане, как последний босяк, мылся водой, оставшейся от клиентов побогаче. Единственная отрада – разговоры с точно такими же горемыками. После обедни заштатные священники собирались на лавочке у церковной ограды, обсуждали вопросы веры, подлость большевиков и предательство Антанты. Нашумятся, навоюются – на сердце легче.

Клим все еще чувствовал на себе отпечатки Нининых ладоней – как ссадины, когда крови нет, а больно.

Любви надо бы развиваться наоборот: сначала слепое пятно в памяти, потом тоска, но с каждым днем на душе все яснее и радостнее. Потом удивление, открытие: твоя женщина прекрасна, – затем удар в сердце: «Вот она!» – и барышня исчезает. А ты весел и беззаботен.

Иногда ночью Клим выбирался из жаркого марева комнаты и шел гулять.

«Человек-невидимка» – так называлась одна из книг Ады. Человек-невидимка знал все обо всех, но никто не хотел знать о нем. Человек-невидимка нашел Нинин дом и вычислил, за какими окнами ее спальня.

За что любить настолько чужуюженщину? Во всем иностранку? «Белого дьявола», которого ненавидишь жестокой туземной ненавистью: ей плевать на твоих богов, она готова стрелять по тебе из тяжелых корабельных орудий только потому, что ей что-то недодали. И ты совершенно бессилен: ты не можешь противостоять ей, наглой колонизаторше, истребляющей все, чего она не понимает.

Возможно, причина в особом законе природы, который иногда велит людям совершать глупейшие, бессмысленные действия. И вот лежишь на брюхе, как касатка, выбросившаяся на берег, и медленно погибаешь от собственной тяжести.

А может, все гораздо проще: нет никакой графо-дракуловской магии, вечного зова и вечной любви. Все дело в том, что ты не желаешь быть отвергнутым. Не хочешь принять тот факт, что женщина взвесила твое сердце на ладони и сунула в мусорный бак. Силишься разъяснить, показать ей, насколько она ошиблась… Кому это надо?

Интересно, изменяет Даниэль Бернар супруге? Если да, то с кем? Он уехал от Эдны сразу после свадьбы – на полгода! Клим бы ни за что не бросил свою жену по доброй воле.

Глава 18

1

Тамара Олман научилась жить вне времени. Если думать о завтра, то всегда думаешь о смерти. Если думать о вчера, терзаешься бесконечными «За что?!». Если думать только о сегодняшнем дне, можно решать алгебраические уравнения и восхищаться изысканной гармонией результата. В дне сегодняшнем можно читать стихи Хафиза, [27]27
  Хафиз Ширази (1320–1390) – персидский лирический поэт.


[Закрыть]кормить птиц и слушать Нину Васильевну, женщину с глазами-авантюринами, которая так уморительно передразнивает Лемуана:

– Мадам, я опять со всеми переругался и уехал на маньчжуре злоупотреблять рисовой водкой. Бегите за мной и умоляйте вернуться! Скажите мне, что я великий человек и скоро достигну больших высот – хотя бы на виселице!

Эта женщина нравилась Тамаре. Как уравнение, как строки Хафиза о вине и чернобровых прелестницах.

Ей чуть-чуть не хватало лоска, колониальной ленцы, безмятежной уверенности в своем значении. Впрочем, Нине Васильевне все прощалось за ее неправильную, большеглазую красоту. За то, что с ней всегда было весело и свежо.

– Ты влюбилась в нее, – улыбался Олман.

– Скорее удочерила.

Нина Васильевна была молодым, здоровым хищным зверьком. Такого хочется принести из леса, спрятав за пазухой. От него ничего не требуется – ни преданности, ни способностей к дрессировке. Пусть просто будет. А если начнет драть мебель – ну что ж, купим новый диван.

– Вы куда-то уезжали, Нина Васильевна? – спросила Тамара. – Вас не было в городе несколько дней.

Честные глаза.

– Я сидела дома. У меня пропал голос, поэтому я не отвечала на телефонные звонки.

В другой ситуации Тамара позволила бы ей вывернуться. Но сейчас на кон было поставлено слишком многое.

– Сегодня с утра ко мне заходил сотрудник американского посольства в Пекине – Рой Андерсен. Вы, верно, его знаете?

Нина Васильевна опустила взгляд и ничего не ответила.

– Мистер Андерсен сказал, что вы ездили в Линьчэн – ради Даниэля Бернара.

Торопливой скороговоркой:

– Я подумала, что мы должны позаботиться о гражданине Чехословакии.

Тамара нахмурилась:

– Полноте. Вы не из тех, кто будет спасать всех чехов, занесенных в Китай. Вам что-то понадобилось от мистера Бернара. Могу я узнать что?

– Нет.

Они обе понимали, сколь многим Нина Васильевна обязана семейству Олманов. Тамаре вечно хотелось предъявить права на благодарность («Вы не можете мне отказывать!»), но Нина Васильевна упрямилась изо всех сил. Она не признавала вассальных отношений.

Тамару бесила эта несговорчивость, но будь Нина Васильевна послушной левреткой – она бы давно выставила ее за дверь.

– Мой муж ходил на банкет в честь возвращения мистера Бернара, – произнесла Тамара, стараясь не опускаться до тона классной наставницы. – Почему вас туда не пригласили? Хотя бы из любезности…

Секундное смущение, потом хмурый взгляд – почти ненавидящий.

– Я не знаю. Возможно, Даниэль не хотел, чтобы его жена видела нас вместе.

Тамара всплеснула руками:

– Не пугайте меня!

– Ничего не было. Мы просто понравились друг другу.

– Я думаю, что вы действительно понравились мистеру Бернару, – медленно произнесла Тамара. – Но вас и Иржи не пригласили на банкет потому, что он догадался, кто вы такие. Он решил не заострять внимание на чехословацком консульстве. На банкете была вся элита – от генерального консула Британии до японского принца. Захват «Голубого экспресса» – это международный скандал, о котором писала мировая печать… – Как Тамара ни сдерживалась, все же досада вскипела в ней. – Вы понимаете, как вы рисковали, отправляясь на встречу с человеком, который водит дружбу с дипломатами и раз в полгода ездит в Европу? Он наверняка в курсе, что никакого консула Чехословакии в Шанхае быть не должно!

– Даниэль не выдаст меня! Я абсолютно уверена – он порядочный человек!

– В том-то и дело, что порядочный человек должен был сразу позвонить в полицию.

Тамара лихорадочно соображала: что может спасти ее неразумную девочку? Поговорить с Даниэлем? Они с Тони приятели… Нет, нельзя, чтобы кто-то знал, что супруги Олман впутаны в это дело.

– Ох, Нина Васильевна, я предупреждала вас, чтобы вы сидели тише воды ниже травы! Никакой политики!

– Я клянусь вам, он никому не скажет! Я… я слишком вскружила ему голову.

Тамара остолбенела. Вот как? Нина Васильевна решила прибрать к рукам чужого супруга.

2

Во время путешествия из Линьчэна в Шанхай Нина укрылась в купе мистера Бернара. Чтобы не видеть Клима, не встречаться с Иржи с его неизменным «Вы с ума ушли!».

Даниэль был рад Нине. Она поняла, что несмотря на небрежно-ироничное отношение к своему пленению (как и подобает истинному джентльмену), оно далось ему нелегко. У Даниэля болело плечо – один из бандитов ударил его прикладом. Он стеснялся своего воспаленного лица. Ему до зубовного скрежета надоели журналисты, Рой Андерсен и его коллеги. Но Даниэль не мог сидеть в одиночестве. Ему надо было выговориться – не для того, чтобы расписать, что именно с ним произошло: он даже думать не хотел о бандитах и многочасовом марше через горы, – а чтобы осознать, что все вернулось на круги своя. Теперь можно сидеть на бархатном диване, пить кофе, рассказывать что-то – и тебе будут внимать и улыбаться.

Нина – единственная из всех – догадалась об этом. Мужчине всегда труднее: ему нельзя бояться и искать сочувствия. Ему нельзя приходить в ужас от того, что еще вчера дикарь с револьвером мог оборвать его жизнь, а потом спокойно доесть рис и завалиться спать – нечесаной башкой в попону.

Колыхались занавески, по насыпи бежала тень от поезда, а в небе неподвижно стояли перистые облака – до самого горизонта.

Даниэль отлично говорил по-русски – господи, какая прелесть!

– Где вы выучили язык? – спросила Нина.

– В Петербурге. Когда я окончил гимназию, отец дал мне денег и отправил путешествовать. Я поехал в Россию.

– Понравилось?

– Мне было интересно. Наверное, нигде в мире не было такого удивительного сочетания раннего Средневековья и высочайшей цивилизации.

Нина вздохнула:

– После большевиков от цивилизации не осталось камня на камне.

– Не соглашусь. Советский строй – это новый виток развития. Его можно оценивать по-разному, но это отнюдь не деградация. Я возвращался в Китай через Россию, на несколько дней останавливался в Москве, – и знаете, что показалось мне любопытным? Главная особенность большевиков – это стремление не к деньгам, а к власти в чистом виде. Поэтому они будут сильнее тех, кто стремится и к власти, и к деньгам: одной точкой давления меньше. Такие люди хотят изменить общество и мечтают не о сундуке с золотом, а о памятнике на главной площади. Это особая порода – вожаки, готовые на собственном горбе тащить народ к счастью, если понадобится – силой. Согласитесь, это что-то новенькое.

– Не соглашусь. То же самое вытворяли все религиозные фанатики – от крестоносцев до пуритан.

Они спорили с горящими глазами. Даниэль был человеком много и жадно читающим. Он испытывал удовольствие от совместного думания. Его волновали политика, философия, история. Торговля чаем была для него искусством, приносящим доход.

– Пятьдесят лет назад почти весь чай, поставляемый в Британию, шел из Китая, – рассказывал Даниэль. – Большие фирмы скупали урожай на корню, без проб, и мелкие торговцы, лишившись заработка, незаконно вывезли чайные деревья в Индию. Доставка оттуда обходится дешевле, поэтому китайский импорт сократился до трех процентов. Но в эти проценты входят такие сорта, которые невозможно вырастить больше нигде.

– Научите меня пить чай? – спрашивала Нина.

– Непременно.

Даниэль знал невероятно много об искусстве Китая и Японии. Он мог часами рассказывать о способах выделки фарфора, о разведении садов, о древней поэзии и рисунках тушью. Он был человеком настолько редкой породы, что Нине хотелось одернуть себя: так не бывает.

Если ей доводилось встретиться с Климом в вагоне-ресторане или в коридоре, она торопливо отводила глаза и пыталась как можно скорее исчезнуть.

Перед сном по привычке Нина надевала шелковый халат с маками – чтобы идти умываться, но тут же снимала его. Это была улика, которую следовало убрать с глаз долой.

Ложилась в скользкую от крахмала постель, долго прислушивалась к стуку колес. Счастье духовной близости сменялось физической тоской. Нине хотелось, чтобы ее целовали, – ощущение было настолько ярким, что она переносила его как боль.

Представить своим любовником Даниэля с его обгорелым лицом было невозможно.

Клим… Нина не подозревала, насколько она соскучилась по нему. По сладкому обмиранию, когда он касался губами кромки волос на затылке. Сердце ухало, как в шахту, от одного воспоминания. В груди – хрустальная пустота.

Если позвать его, он придет, будет сидеть в углу со скрещенными руками, жгуче смотреть из-под челки, а потом, конечно, не выдержит. И все будет так, как надо.

Нельзя использовать человека, а утром бросать его ради роскошного мудрого чудовища.

Нина вспоминала рассказы Даниэля. Ей казалось, что она знает его очень давно – настолько им было легко друг с другом. Мистер Бернар был лучшим из собеседников, а разговор с умным человеком – одно из высших наслаждений на земле.

Двойственность, в которой стыдно признаться самой себе. Мучительная, не дающая уснуть страсть к мужу и злодейские мечты о чужаке, лицо которого скоро станет таким, как на фотокарточке в конторе Тони Олмана.

«Мистер Бернар несвободен. У него есть жена. Помни об этом».

Когда поезд подъехал к Северному вокзалу, Нина была уверена, что Даниэль дал ей карт-бланш на все: за два дня пути они стали друзьями, ценящими и понимающими друг друга. Волнение, как перед битвой: хочется пританцовывать, гусарствовать, щеголять остроумием…

Даниэль сказал: «Надеюсь, мы скоро встретимся» – у Нины мурашки пошли по коже. Она помахала ему рукой, пошла, покачивая бедрами, по платформе, зная, что он смотрит ей вслед. И тут же заметила в толпе Клима.

Он все понял.

Не надо сочувствовать, утешать и объясняться: этим сделаешь только хуже. «Я больше не буду тебя мучить. Я тебя отпускаю».

3

Когда Нина сказала Тамаре, что вскружила Даниэлю голову, она выдала желаемое за действительное.

Бернар не позвонил ей ни на следующий день, ни через неделю. В газете Нина прочитала о банкете в его честь, на который их с Иржи не позвали.

Даниэль использовал ее как носовой платок? Для отправления вполне естественной надобности: отвлечься от неприятных воспоминаний и развеять дорожную скуку?

Нина встретила его в кафе рядом с теннисным кортом. С ним была Эдна, мистер Бернар представил их друг другу.

Сухая, веснушчатая, с ракеткой под мышкой, Эдна смотрела на мужа влюбленными глазами. А он держал ее за руку чуть повыше запястья. Нина думала, что он попросит официанта накрыть общий стол, чтобы они могли сесть все вместе, но Бернары ушли обедать на террасу. Нина глядела сквозь раскрытое окно в спину Даниэлю, но он ни разу не обернулся. Эдна пила вино и смеялась его шуткам.

Догадка Тамары ошеломила Нину: неужели мистер Бернар действительно понял, что они с Иржи самозванцы, и решил отойти в сторону?

Ярость – но не против Даниэля, а против всезнающей миссис Олман. Она трагически поднимала брови: «Ах, вам грозит опасность! Что же теперь делать?» Это было еще одно развлечение для нее.

– Я сама заварила эту кашу, сама буду расхлебывать, – жестко сказала Нина. – А вас очень прошу никому ничего не говорить.

Тамара пообещала. Удобно расположилась в кресле и приготовилась смотреть новый акт драмы.

От Тамары Нина поехала в контору к Олману – с утра звонил Лемуан, просил выяснить одно обстоятельство.

Новый, только что купленный «форд» – скрипучая кожа, темный лак.

– Мисси, моя взять лицензию для авто, – сказал шофер. – Теперь можно ездить в иностранных концессиях. Но если мисси желает кататься по китайской территории, надо брать другая лицензия.

Нина слушала его вполуха. Тревога вытягивала нервы по ниточке. Даниэль отказался от нее… Буйные страсти, когда от любви бросаются в реку, – это удел семнадцатилетних мальчиков, которым нечего терять, кроме гимназической фуражки. Дорожное знакомство – слишком слабый повод, чтобы сломать жизнь и себе, и Эдне.

Мимо проносились китайские вывески, зарешеченные красными рейками окна. Напряжение такое, словно в каждом доме заложена бомба.

Нина должна влюбить в себя Даниэля – надеяться на его великодушие нельзя. Пусть сама мысль о том, чтобы навредить ей, покажется ему бредом.

Нина вспомнила свою первую любовь – графа Одинцова. Она воевала за него, как маленький Наполеон, мечтавший покорить сначала Францию, а потом весь мир. Родня Одинцова была в ужасе, друзья говорили, что неравный брак принесет ему несчастье. Нина одолела их всех. И с Бернаром она тоже справится.

Шофер мурлыкал песенку – на каком-то своем наречии, – и в его словах Нине слышалось: «Да-ни-эль… Да-ни-эль…»

4

Кабинет Олмана был заставлен картонными коробками.

– Что это? – спросила Нина.

Тони смутился:

– Да так… Один из клиентов назначил меня душеприказчиком, а в награду завещал коллекцию азиатского искусства.

– Можно посмотреть?

Олман сморщился, покраснел:

– Как-нибудь потом. У вас ко мне дело?

Нина закрыла дверь поплотнее:

– Виноторговцы спрашивают, нельзя ли им получать, помимо шампанского, еще коньяк и виски. Но по бумагам и так выходит, что мои гости упиваются до бессознания.

Тони огладил подбородок. Обручальное кольцо на его пальце сверкнуло тусклым золотом.

– Мне кажется, стоит попробовать. Таможенникам все равно, кто сколько пьет: мы же подкармливаем их.

– А вдруг какой-нибудь патриот решит, что мы объедаем китайскую казну?

Олман покачал головой:

– Доходы от таможни почти целиком идут на погашение внешних долгов пекинского правительства. Поверьте мне, китайцы будут только рады, если английские и французские банки недополучат пару-тройку тысяч.

– Значит, сказать Иржи, чтобы оформлял новые заявки?

– Пусть оформляет.

Порыв ветра раскрыл окно, рама ударилась о коробку, и та упала. Тони вскочил из-за стола, но Нина уже подняла с ковра шелковый веер: мужчина и женщина… обнаженные… на постели.

Она в изумлении посмотрела на Тони:

– Что это?

Олман покраснел:

– Если бы я знал, что за искусство подсунул мне проклятый Мэнфилд, я бы в жизни не взялся за его дела! Продать эту дрянь невозможно – меня лицензии лишат, а то и посадят за распространение порнографии. Домой не принесешь – у меня дети. Тамара говорит: «Выкинь или уничтожь». А как уничтожишь? Некоторым рисункам по триста лет, это бесценный антиквариат!

Нина передала Тони веер, и он поспешно сунул его в ящик стола.

– Если хотите, я могу забрать ваши коробки, – сказала она. – Пусть лежат у меня, а вы пока думайте, что с ними делать.

Тони опешил:

– Вы действительно согласны? Ох, спасибо! Но Тамара меня убьет, если узнает. Она подумает, что я вас растлеваю.

– Мы ей ничего не скажем, а я и смотреть не буду, что в этих коробках. Вы мне помогаете, и я обязана отплатить вам добром.