355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эльвира Барякина » Белый Шанхай. Роман о русских эмигрантах в Китае » Текст книги (страница 6)
Белый Шанхай. Роман о русских эмигрантах в Китае
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 04:52

Текст книги "Белый Шанхай. Роман о русских эмигрантах в Китае"


Автор книги: Эльвира Барякина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава 11

1

В тот день, 16 марта 1920 года, папа Бенедикт XV причислил Жанну д’Арк к лику святых; в электротеатре «Париж» показывали «Удовольствия дня» с Чарли Чаплином; Тамара Олман шла мимо магазина «Подарки».

Лестница, забытая мойщиком витрин, упала и ударила ее по спине. Тамару отвезли в больницу, потом домой, в нарядный особняк с флюгером-дельфином. Доктор сказал посеревшему Тони, что его жена больше не сможет ходить.

Удачливый адвокат в Шанхае имеет возможности. Тони Олман, как добычу, приносил Тамаре все, что ее забавляло: цветы, сплетни, гостей. Жена его была умницей: она продолжала смеяться и красить губы.

Обеденный стол теперь накрывали в ее спальне. Сюда же перевезли рояль и диваны. К великому ужасу архитектора, Тони велел сломать восточную стену и вставить на ее место раздвижные стеклянные панели. Когда их раскрывали, Тамара попадала в сад.

Так и стоял дом с дельфином – с нелепой дыркой в подбрюшье.

Узнав о русских беженцах, Тамара сказала:

– Хотелось бы мне на них посмотреть.

Больше она к этой теме не возвращалась. Но Тони никогда не забывал о ее желаниях. Двенадцать лет назад он поклялся ей в этом.

– Какая она? – спросила Тамара, когда муж пообещал ей Нину.

Он описал женщину, которую привел к нему Лемуан. Рассказал, как она сидела на краешке стула и, пока говорила, переплетала пальцы цепочкой от сумки. Потом на коже остались следы.

Тамара улыбалась, слушая Тони. Ей нравились люди, способные на поступки, пусть неразумные, но требующие силы воли. Ей нравилось то, что Нина – русская.

2

Отец Тамары прибыл в Шанхай, чтобы возглавить отделение Русско-Китайского банка.

В тот год, 1910-й, Земля прошла через хвост кометы Галлея, Япония аннексировала Корейский полуостров, умерли Лев Толстой и Марк Твен. В тот год Тамаре исполнилось восемнадцать лет. Она носила бархатную шляпку, заказанную в Нью-Йорке, и чулки немыслимого бежевого оттенка – в них Тамара казалась голоногой.

На концерте в городском парке она познакомилась с молодым американцем, Тони Олманом. Он сказал, что приехал в Шанхай через Европу, и в Париже видел Русские сезоны. [20]20
  Русские сезоны – ежегодные гастроли русского балета, с большим успехом проходившие в Париже.


[Закрыть]

– Я полюбил все русское, – сказал Тони.

Тамара ответила, что из американского ей нравятся только вентиляторы: «У нас тут ужасная жара!» Мистер Олман показался ей совсем некрасивым.

На следующий день он явился к ней с большим театральным веером:

– Готов исполнять свой долг.

Он служил в адвокатской конторе. Его наняли по объявлению, в котором значилось:

«Соискатель должен знать английский и китайский языки, морское право, международное право, решения федеральных судов, право сорока восьми американских штатов, округа Колумбия и Филиппин. Для практики в судах Французской концессии желательно знать французский язык и Кодекс Наполеона. Умение ездить верхом – обязательно».

Все белые адвокаты Шанхая увлекались конным поло, и если новичок не играл с ними, он вскоре ехал назад в метрополию.

– Тамара, на сколько баллов из десяти вы оцениваете свои чувства ко мне?

Она была молода, ей нравилось дразнить мужчин.

– На пять.

Она смотрела ему в глаза и ждала обиды и красных пятен на щеках. Олман действительно покраснел, но от счастья.

– Целых пять? Расскажите скорей, за что вы любите меня наполовину!

– Вы хороший, вы знаете Кодекс Наполеона…

Отца свалил сердечный приступ, и Тамара осталась одна – матери у нее не было.

Олман пришел, стал звонить из отцовского кабинета в банк. Тамара в соседней комнате снимала с гвоздя картину с видом Петербурга: хотела подарить Тони, раз он любит все русское. Тони с кем-то спорил, ударил по стене кулаком. Кусок кладки выпал: дома для иностранцев строили наспех – у многих такое случалось. Олман и Тамара глядели друг на друга сквозь пыль. Он с трубкой в руках, она – с картиной «Петербург».

– Пойдете за меня замуж?

– Да.

3

Никто – ни Иржи, ни Лемуан – не знал, что Нина умирала от стыда после разговора с Олманом. Он смотрел на нее, как смотрят на гимназиста, который убежал на фронт с рогаткой. Мягко пожурил, подсказал, как надо вести дела.

Теперь Нина ехала веселить его жену: только за этим ее пригласили. Пусть Олман хихикает, пусть его Тамара развлекается… Нам только ногу в дверь просунуть, дальше разберемся. И споем вам, и станцуем, если надо.

Электрический звонок на чугунных воротах. За ними – дорожки, посыпанные песком, пар над газонами, цветники. Слуга повел Нину вокруг дома. Птицы кричали среди деревьев; тяжелые капли падали с веток.

Из-за кустов – хохот, шум.

– Сюда, пожалуйста! – поклонился слуга.

В комнате на первом этаже не было одной стены: вот сад – и сразу камин, рояль с нотами, узорчатые диваны. На ковре трое мальчишек в скаутской форме строили крепость из спичек. Голые ноги, обгоревшие на солнце носы. Все трое похожи на Олмана и друг на друга.

– Куда ты суешься? – кричал один по-английски. – Это же крыша! Сейчас все из-за тебя упадет!

– Ничего не упадет! Ма-а-ам! Ну скажи ему!

Под роялем два гончих щенка глодали огромную кость – каждый со своей стороны.

– Мы вас уже ждем, – сказал голос из глубины комнаты.

Тамара сидела в нише – то ли на кресле, то ли на кровати. Вокруг горы разноцветных подушек с кисточками, на резном столе – китайский чайник.

Не женщина, а флаг Российской империи – сине-бело-алый. Темно-голубое платье, белые волосы и губы карминно-красные. На груди – жабо, руки в атласных перчатках до локтя.

– Нина Васильевна? Очень приятно. А меня называйте без отчества – я отвыкла, совсем обшанхаилась.

Дети вскочили, поздоровались.

– Брысь отсюда! – приказала Тамара. – И псов своих заберите – видеть их не могу! Выпьете со мной кофейку, Нина Васильевна?

Тамара улыбалась. Спина ее была прямой и неподвижной.

Нина рассказывала о себе, в меру подшучивала над бестолковыми белыми генералами, передразнивала судового повара, не умеющего варить батат. Она чувствовала: ее пробуют – так протыкают пирог лучиной: не сырой ли?

Описала, как можно веселить гостей чехословацкого консула:

– Обед и танцы будет снимать настоящий кинооператор.

– Где мы его возьмем? – удивилась Тамара.

– У китайцев. В Шанхае недавно открылась киностудия – я читала об этом в газете.

У Тамары загорелись глаза.

– Хорошо… Отлично, такого ни у кого не было! Надо еще подумать о безопасности: приглашать будем только тех, у кого нет связей с настоящими дипломатами. Я подготовлю список гостей. Идеальный вариант – богатая молодежь. Юноши и девушки будут заняты друг другом и вряд ли станут интересоваться происхождением вашего консульства. А мы все это подадим под соусом «знакомства с чехословацкой культурой».

Тамара взяла блокнот и быстро подсчитала, во что обойдется прием и сколько ящиков шампанского можно на него списать.

– Будем продавать билеты на фильм и копии пленки – на этом тоже заработаем. Бог мой, Нина Васильевна, как я рада, что вы здесь и что вы говорите по-русски!

Они пили кофе и придумывали. Маскарад «Через сто лет» – знакомый Олмана привез в Шанхай чудесный материал под названием «целлофан». Сбыть его не получилось – никто не знал, что с ним делать. Надо купить несколько отрезов по дешевке и перепродать гостям на костюмы будущего.

«Русские сезоны» – среди беженцев из России полно талантливых артистов. Можно кого-нибудь пригласить.

«Олимпийские игры» – гости устраивают спортивные состязания, но в греческих костюмах…

Тамара была умна и свободна. Она была взрослой, а этой взрослости Нине так не хватало! Когда-то давно, в детстве, мать велела ей отнести ведро вишни подруге. Нина думала, что кто-нибудь из девчонок во дворе поможет, – никто не помог. Она тащила ведро из последних сил и плакала, надрываясь.

– Давай понесу, – сказала незнакомая женщина. – Куда идти?

Нина искала слова благодарности – и не находила. Слишком мелкими казались просто «спасибо» и «слава богу» в обмен на то, что эта женщина взвалила на себя ее беду.

То же чувство охватило Нину и сейчас.

Лохматая голова одного из мальчишек сунулась в дверь.

– Мам, там папа приехал! Он велел передать, что до смерти тебя любит!

Потом был ужин. В мгновение ока накрыли стол, запустили детей. Тамара учила их делать катапульты из ложек и вязать морские узлы на салфетках. Ее муж, осипший после трехчасового выступления в суде, вкусно ел, больше всех смеялся и рассказывал о том, как на Янцзы поймали пиратов. Оказалось, что шайкой командовала молодая девица.

Мальчишки слушали раскрыв рты, но Нина заметила, что все байки Олмана предназначались Тамаре. Он смотрел на нее и улыбался. Он целовал ей руку и произносил одними губами: «Я люблю тебя».

Первый раз в жизни Нина видела мужчину – успешного, сильного, богатого, – который до самозабвения обожал калеку. Это было странно и восхитительно.

– Вы уж простите – застольные манеры у нас не очень, – сказала Тамара, когда мальчишки и Олман умчались в детскую. – Но я специально ращу из сыновей оболтусов.

– Зачем?

– Чтобы им не пришло в голову страдать, когда я умру.

Стемнело. Издалека доносились топот ног и голоса. Пахло влажной землей, ветер качал на деревьях китайские фонарики. Только что Нине казалось – вот наконец нашла удивительный счастливый дом, над которым не властны даже болезни. Но после слов Тамары ей стало жутко. Здесь все было временно, и каждый обитатель особняка знал это.

– Я не лечусь, – добавила Тамара. – Доктора велят мне пить какую-то дрянь, а от нее в голове мутится. Ну ее к черту! Ко мне ходит китаянка – втыкает лечебные иглы, так что болей почти нет.

– Вы не боитесь смерти? – проговорила Нина – и тут же замолчала, испугавшись своей бестактности (единственная ошибка за весь вечер!).

Но Тамара не рассердилась:

– Смерти боишься только тогда, когда думаешь, что это важно. Нет, не важно. Люди тысячи лет жили до нас и еще тысячи лет проживут. Мир не перевернется, когда я уйду.

Глава 12

1

– Жаль, что у вас в английском столько ошибок, – сказала Эдна, прочитав материал Клима о русских беженцах. – Все есть, и детали, и чувства… Только текст надо переписывать.

– Зато не надо передумывать, – отшутился Клим. Ему было не по себе: он знал, что в статье будут огрехи, но не догадывался, что так много. Разговорный английский – это ерунда, запомнишь несколько сотен фраз, и можно болтать. А литературный язык надо ставить годами: это традиция в несколько столетий – поговорки, аллюзии, идиомы…

Грустное зрелище – журналист, который, как собака, все понимает, а сказать не может.

Тем не менее Эдна заплатила Климу пять долларов.

– Мы сделаем так: я буду исправлять огрехи, а вы смотрите и учитесь. Потом сами сможете писать для газеты.

Он кивнул:

– Я это проходил, когда жил в Аргентине.

По утрам Клим являлся к Эдне с тремя-четырьмя заметками – о трамвайных воришках, о махинациях на лошадиных аукционах, о подпольных кулачных боях… Она приходила в восторг:

– Как вы умудрились об этом узнать?

– Поговорил с людьми.

Климу постоянно казалось, что Эдна может взбрыкнуть и не заплатить: не важно, по какой причине – много ошибок, тема не подходит, объем не тот.

Из-за того что между ними была такая пропасть – она жена чайного воротилы, он нищий эмигрант, – Клим подсознательно ждал от Эдны подвоха. Она работала в газете не за деньги, а из честолюбия, она не могла его понять, а он не мог жаловаться и объясняться.

В ней тоже было кое-что от Нины: страстное желание всеобщей любви и восхищения. И она тоже жила в повелительном наклонении.

Клим был с ней отстраненно любезен: хвалил ее браслеты, смешил ее, тактично помогал, когда видел, что в ее собственной статье можно кое-что поправить.

– У нас неплохой дуэт получился, – говорила Эдна. – Я исправляю вам форму, а вы мне – содержание. Знаете, я все-таки хочу познакомить вас с мистером Грином. Я ему рассказывала о вас. Он, конечно, большой сноб и не верит, что из иностранца может выйти толковый репортер в английской газете, но я уговорила его, чтобы вас приняли в штат на должность курьера. Это не бог весть что, и обычно курьерами служат китайцы, но вам надо заводить связи среди журналистов. Не беспокойтесь, бумаги вам разносить не придется – вы будете работать на меня. Просто со следующего понедельника приходите к восьми в редакцию.

Какое это счастье – постоянное жалованье! Клим не знал, как благодарить Эдну. А она была рада больше его:

– Вы талантливый человек, мистер Рогов. У вас все получится – дайте срок!

И хоть репортеры из «Ежедневных новостей» смотрели на него косо, а главный редактор бросал с утра «Здрасьте!» и потом весь день ходил как мимо пустого места, Клим был доволен. Вечерами он подолгу засиживался в редакции и листал подшивки старых газет. Ему надо было доказать мистеру Грину, что он может писать по-английски не просто хорошо, а блестяще. Он учился слогу, подмечал обороты, переписывал статьи – делал все, чтобы поскорее набить руку.

Когда у ответственного секретаря сломалась пишущая машинка, Клим привел огромного попа и сказал, что тот может все починить. На следующий день отец Серафим поменял прокладки в кране в мужской уборной, подправил забухший от сырости косяк и спас мистера Грина от юного автора, который требовал напечатать рассказ о любви: он аккуратно поднял страдальца и вынес за дверь.

Батюшке не платили жалованье – просто давали на чай, но отец Серафим не жаловался. После болезни он похудел, посерел; ходил во все том же подряснике и вытертой скуфье.

– Слава тебе господи, матушка Наталья пристроена, – говорил он Климу, – одета, обута, детки ей достались хорошие – не озорничают. Вот получу благословение на приход, поселимся в тихом домике – и начнем жить.

Каждый день отец Серафим ходил в Богоявленскую церковь, делал, что велели, и все ждал от владыки решения своей судьбы. Он был не один: в Шанхае томились несколько десятков православных священников, оставшихся не у дел.

– Эх, что масоны с русскими людьми сделали! – сокрушался отец Серафим. – У нас на подворье тридцать семейств живут в палатках – как бродяги на улице. А ведь все уважаемые господа – попечители училищ, надзиратели акцизных управлений.

В «Дом надежды» батюшка старался возвращаться попозже – он боялся Ады.

– В Россию бы мне… Надоел этот Китай – мочи нет…

Что творится в Союзе ССР, достоверно никто не знал. Из Харбина приходила пресса – с опозданием в несколько недель. Белогвардейские газеты писали про будущее восстание в Сибири и высокий моральный дух великих князей. Большевики – о новой экономической политике и крепнущем энтузиазме масс.

Вечерами, когда Ада уходила танцевать, батюшка ложился на расстеленное одеяло, закидывал руки за голову:

– Ты, Клим, чем займешься, когда вернемся в Россию?

Клим говорил ему то, что требовалось: вспоминал грибные базары, крестные ходы, купание в проруби. Слушая его, Серафим вздыхал:

– Хорошо-то как! Рассказывай еще!

2

Они пришли в редакцию затемно. Клим сел за печатную машинку – пока была свободна; отец Серафим принялся ковырять розетку – он предпочитал делать свою работу, пока «этих нехристей нету в конторе». Он стеснялся своего роста, непристроенности к духовному делу, незнания языков.

– Все на соплях держится! – ворчал он. – Конечно, у них провода будут перегорать… Клим, а Клим? Про что хоть статью пишешь?

Тот не успел ответить – на пороге появился взъерошенный мистер Грин. Он кинулся в свой кабинет, долго кричал что-то в телефон, потом вернулся:

– Где миссис Бернар? Все еще в Кантоне?

Клим кивнул. Неделю назад Эдна уехала на юг: она все-таки решила замахнуться на великое – интервью с доктором Сунь Ятсеном, отцом китайской революции. Он боролся против империализма, в 1911 году успел побывать президентом, но его вынудили отказаться от власти. В Кантоне неугомонный доктор организовал свое правительство и объявил о намерении объединить Китай и вышвырнуть из него иностранцев.

Мистер Грин благословил Эдну на интервью при условии, что за билет на пароход и гостиницу она будет платить сама. Эдна не возражала.

– Рогов, вы слышали новость? – произнес он. – «Голубой экспресс» вышел из Пекина в Шанхай, и на него напали бандиты. Триста пассажиров захвачено в плен, в том числе множество богатых и знатных иностранцев, – их увели в горы.

Клим присвистнул.

– Даниэль Бернар, муж Эдны, среди них, – добавил мистер Грин. – Бандиты уведомили власти, что если им не заплатят выкуп, то всех пленников перебьют.

Он бегал по комнате, приглаживал пятерней редкие, мысиком выдающиеся на лоб волосы.

– Я хочу послать корреспондента… Майкл Весборо сейчас в Сучжоу, Эдна – в Кантоне… Впрочем, от нее не было бы пользы… Остальные… – Он не договорил и снова скрылся в кабинете.

– Что-то случилось? – громким шепотом спросил отец Серафим.

Клим объяснил. Эдну было жалко: если ее супруга убьют, она помешается от горя.

Даниэль заранее не нравился ему: то ли потому, что был чех, как Иржи Лабуда, то ли из-за бесконечных рассказов Эдны. Клима слегка раздражало то, что женщины могут любить с такой страстью, с такой преданностью. Эдна по рассеянности забывала, кому и что она говорила, и потому раз пять – с одинаковым восторгом – описывала Климу, как однажды китайчонок верхом на буйволе загнал английских туристов на дерево.

– Дайте доллар, тогда я его уведу, – требовал вымогатель.

Но у англичан не было денег – кто ж на пикник с бумажником ходит? И тогда из-за кустов появился Даниэль с охотничьим ружьем, подошел к буйволу и дал ему в нос. Когда тот с ревом ускакал, англичане спустились.

– Спасибо, сэр. Почему вы не воспользовались оружием? Ведь он мог поднять вас на рога!

– Этот буйвол – кормилец семьи, – сказал Даниэль. – Ему надо было показать, кто в доме хозяин.

Фраза «Покажи, кто в доме хозяин» очень нравилась Эдне.

– Даниэль знает пять языков, в том числе русский, – похвалялась она. – Это такой человек, который не тратит жизнь понапрасну. Понимаете, Клим, ему смешны люди, которые говорят «я не могу».

Клим делал вид, что понимает.

Из кабинета главного редактора доносились крики:

– Что значит «вы не поедете»? Во всех газетах будут экстренные сообщения, а мы что поставим? Рассказ об обществе цветоводов? Не валяйте дурака – вы просто трус! Никакой опасности нет – бандиты уже захватили всех, кого им надо, а вы не настолько ценная персона, чтобы из-за вас останавливать поезда!

Отец Серафим с опаской покосился на застекленную дверь:

– Суровый какой наш начальник!

Клим поднялся и направился в кабинет Грина. Возможно, мимо него проносился шанс, который не следовало упускать.

3

Скорый поезд шел на север. Клим смотрел на зеленые поля за окном и с удовольствием гладил себя по колену: часть денег, выделенных на поездку, была потрачена на новый костюм; под сиденьем стоял небольшой чемодан, на крючке висела шляпа, а в кармане лежали часы с надписью на крышке: «За отличный глазомер».

Клим хоть и с трудом, но все-таки сумел убедить мистера Грина, что он справится с опасным заданием.

– Я лучше всех в редакции говорю по-китайски – если, конечно, не считать курьеров и уборщиков. Кроме того, у меня нет жены, которая вцепится в меня с криком «Не пущу!».

Мистер Грин согласился. Время поджимало: поезд уходил в час дня, – а других добровольцев не было.

Клим уже набросал план будущей статьи – с кем поговорить и какие вопросы задать. Хорошо бы, Даниэль Бернар остался жив – во-первых, Эдна будет счастлива, а во-вторых, его историей можно будет украсить репортаж.

Через несколько дней Клим планировал опубликовать в «Ежедневных новостях» первую самостоятельно написанную статью.

Глава 13

1

Городок Линьчэн, рядом с которым произошло нападение на «Голубой экспресс», был окружен высокой крепостной стеной. По углам – башни с пулеметами и мощными прожекторами. Тьма бесприютных журналистов, солдат и чиновников. Все передавали друг другу новости – одна страшнее другой: пленников увели в горы и расстреляли; за них требуют выкуп в два миллиона долларов; на самом деле это не бандиты, а переодетые люди доктора Сунь Ятсена.

Клим выяснил, что в Линьчэн прибыл Рой Андерсен, американец, посланный из Пекина для переговоров с похитителями. Так как приличных гостиниц в городе не было, он остановился в своем вагоне.

Когда Клим вернулся на станцию, уже стемнело. Беседа с мистером Андерсеном переносилась на завтра. Надо было где-то переночевать, но все вагоны и платформы были забиты. Достав из чемодана фонарик, Клим пошел разыскивать место посуше – накануне прошел дождь и земля была в лужах. Пылали костры, шумели голоса, сновали крестьяне с бамбуковыми коромыслами – продавали вареные яйца и пампушки.

Даже под вагонами кто-то сидел. Клим посветил фонариком: целый выводок ребятишек – прижались друг к другу, только черные глаза поблескивают. Луч скользнул по вагонной подножке. Дамские туфли, шелковый подол с маками…

Господи боже мой, Нина!

Она загородилась рукой от света.

– Уберите фонарь, – произнесла по-английски.

Словно удар невидимой, бесшумной бомбы по груди.

– Хэлло, дорогая.

Она вздрогнула:

– Ты?

Несколько секунд молчали.

– У нас в вагоне электричество погасло, – сказала Нина. – Проводника нет, не знаю, куда убежал.

На ней был халат, перевязанный широким поясом, волосы заколоты гребнем, глаза усталые. Клим предложил ей руку:

– Пойдем искать проводника.

Она не оттолкнула его. Взяла под локоть.

– Как ты здесь очутился? – спросила.

Клим рассказал о «Ежедневных новостях Северного Китая», о задании редактора.

– Ты неплохо устроился.

– А ты?

– И я.

Можно было не спрашивать: сладкие духи, длинные серьги, тонкие часики-браслет на запястье. Люди, сидевшие на платформе, провожали ее взглядами.

Нина сказала, что живет в Шанхае, снимает особняк в Международном поселении.

– Чем занимаешься?

– Провожу балы.

Нина хвасталась: маскарад двойников – каждый должен представить какую-нибудь знаменитость.

– У нас было две Флоренс Миллз, [21]21
  Флоренс Миллз (1896–1927) – американская певица, танцовщица и актриса, первая чернокожая суперзвезда.


[Закрыть]
три Томаса Бичема [22]22
  Томас Бичем (1879–1961) – знаменитый британский дирижер и импресарио. Имел весьма выразительную внешность: пышные усы, бородку и гладко расчесанные на пробор волосы.


[Закрыть]
и четыре Джерси Лили. [23]23
  Джерси Лили (1853–1929) – британская актриса, одна из самых знаменитых красавиц Викторианской эпохи.


[Закрыть]

Маскарад «Восточный базар» – очень смешно получилось: все нарядились в торговцев и продавали друг другу кто рыбу, кто орехи, кто хворост… Одна дама приехала на настоящем верблюде. Когда музыканты начали играть джаз, он перепугался и начал орать дурным голосом.

«Рассказывай, дорогая. Говори со мной. Я все пойму. Буду идти с тобой вечно – вдоль поезда, вдоль блестящих рельс. Хочешь, заманю тебя и украду? Хочешь, угощу конфетой – у меня есть. Как гексаграмма „Цянь“ – каждая шестерка шпал (в „Книге перемен“ означает „небо“). Знаешь, родная, где бы я ни был, я никуда от тебя не уезжал…»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю