Текст книги "Война и антивойна"
Автор книги: Элвин Тоффлер
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)
В ответ на вопрос, что же случилось, почему джинн вырвался из бутылки, большинство экспертов возлагают вину на распад мира холодной войны. Но это неадекватный ответ.
Дело в наступлении Третьей волны – с ее насыщенными знаниями технологиями, с ее размыванием наций и границ, информационным и коммуникационным взрывом, глобализацией финансов и торговли, – вот что разнесло в пыль предположения, на которых основывались программы контроля над вооружениями.
Вся деятельность эпохи Второй волны по контролю за распространением оружия массового поражения покоилась на десяти ключевых постулатах:
Новые виды оружия могут быть монополизированы несколькими сильными государствами.
Страны, желающие иметь такое оружие, должны будут создать его сами.
У малых стран, вообще говоря, не хватит необходимых ресурсов.
Только немногие виды оружия подходят под определение оружия массового поражения.
Наличие такого оружия требует наличия сырьевых материалов, которые легко поддаются учету и контролю.
Нужны также некоторые специфические и четко определенные технологии, распространение которых также легко поддается наблюдению и контролю.
Фактическое число «секретов», необходимых для предотвращения распространения, также мало.
Контролирующие ведомства вроде МАГАТЭ могут собирать и распространять информацию для использования в атомной промышленности мира, не открывая знаний, могущих способствовать распространению оружия.
Существующие государства останутся стабильными и не развалятся.
Единственные субъекты распространения – государства.
Сегодня видно, что все эти допущения оказались ложными. С возникновением Третьей волны угроза массового уничтожения, свойственная Второй волне, преобразилась полностью.
Один из сравнительно немногих, для кого эта революция – предмет повседневной тревоги – это румяный интеллектуал с флота по имени Ларри Сиквист. Для интеллектуала у него довольно необычная карьера.
Сын фермера из восточного Айдахо, Сиквист вырос в мечтах о приключениях, питаемых журналом «Нейшнл джеографик». За счет удачи и собственной инициативы он получил работу в частной компании, ведущей метеорологические наблюдения в Арктике, связанные с линией DEW – цепь радаров раннего оповещения, идущая вдоль семидесятой параллели от Гренландии через Канаду до Аляски за 200 миль к северу от Полярного круга. Зимуя там, он услышал, что Бюро погоды США ищет добровольцев в аргентинскую экспедицию к Южному полюсу. Получив порцию языковой подготовки по испанскому, он вылетел к полюсу с первым же аргентинским самолетом и четырнадцать месяцев провел на льду Антарктиды. К двадцати трем годам он побывал на обоих концах земли.
Позднее Сиквист записался в ВМФ США, дослужился до командира знаменитого линкора «Айова» – корабля, на котором потом был разрушительный взрыв. Имея опыт командования кораблями, Сиквист стал одним из высших стратегов флота, был переведен в Вашингтон, куда за ним поехала его жена – драматург Карла, и служил в Комитете начальников штабов Пентагона. В конце концов он оказался в министерстве обороны как специальный координатор небольших групп, чьей обязанностью было продумывать то, что вообразить себе страшно. Одним из результатов работы этой комиссии было полное изменение определения угрозы распространения. По Сиквисту, распространение определяется как «дестабилизирующее расползание, особенно в страны, вызывающие тревогу в ключевых регионах, целого ряда опасных военных возможностей, возможностей поддержки, сопутствующих технологий и/или ноу – хау». Само определение является резким разрывом с прошлым; оно и расширяет, и углубляет смысл термина.
До сих пор вся политика «нераспространения» узко сосредоточивалась на оружии, системах доставки и некоторых космических системах. Новая концепция называется «протавораспространение» и имеет дело с «возможностями» вообще, куда включаются также технологии и знания. Таким образом, оценивая политику страны по отношению к оружию массового уничтожения, смотрят не на имеющееся у страны железо, а на ее военную доктрину, уровень обучения и другие нематериальные факторы.
Особое внимание уделяется основанным на знании технологиям Третьей волны – новым «гибким технологиям», способным постоянно менять свой результат в зависимости от потребностей. Они обеспечивают основу процесса «оцивиливания», описанного в предыдущей главе, и меняют все формулы распространения.
Как объясняет Сиквист: «Огромное значение имеет распространение в мире производственных машин продвинутого типа. Машины с числовым управлением есть теперь во многих странах третьего мира… Фармацевтическая фабрика, которая там нужна… имеет неотъемлемую способность выпускать биологическое оружие. Машины с числовым управлением, делающие хорошие автомобили, могут делать и хорошие ракеты».
Быстрое расползание этих машин, являющихся квинтэссенцией Третьей волны, меняет военное равновесие – и угрожает лишить США имеющегося превосходства. Если не считать превосходящего умения объединять передовые технологии и вооруженные силы, говорит Сиквист, у США «технологической монополии нет ни в чем».
Суть его утверждений следующая: «Никто еще не смог ответить на такой вопрос: назовите три вида технологий, которые находятся под эксклюзивным контролем военных США. Такого уже не осталось. Мы привыкли, как будто это до сих пор важно, прятать их от русских. А они, если такое создавали, прятали от нас. Так мы ехали по параллельным рельсам, а остальные отставали. Уже не отстают».
В основе железа, конечно, лежит нематериальное имущество: ноу – хау. Мы видим быструю и мирового масштаба демонополизацию всех видов информации. Даже врачи уже не могут контролировать поток медицинских знаний, вливающийся в общество с помощью СМИ и других каналов. Процесс демонополизации, движимый коммерческой и иной необходимостью, имеет широкие демократические последствия в одних обстоятельствах – и дестабилизирующие военные последствия в других.
Многие ноу – хау, необходимые для создания атомного оружия (пусть не самого мощного, но достаточно), рассыпаны так, что доступны любому желающему – террористу, маньяку или государству – изгою. Хочешь сделать бомбу? Комп у тебя есть? Зайди для начала в банк данных МАГАТЭ, Международную систему ядерной информации. В открытых технических библиотеках найди обширную литературу. Купи подпольную «поваренную книгу» под названием «домашняя атомная бомба», экземпляр которой мы как раз сейчас просматриваем. Эту брошюру тоже можно купить в открытую, если знать, где искать. Майкл Голей, профессор инженерной ядерной физики из Массачусетского технологического института, уточняет: «Сегодня секретные сведения – это как построить хорошую бомбу, а не как построить бомбу».
Но опасности сегодняшней реальности создают не гибкие технологии, не утечка «секретов». Карл Билдер из корпорации РЭНД указывает, что «военные программы меньше скажутся на природе ядерного сдерживания, чем политические и общественные перемены, порожденные эрой информации».
Например:
«Поток информации в страну или из нее уже не может эффективно контролироваться государством; информация повсюду, и она доступна. Участвовать в выгодных экономических актах мировой коммерции – значит принимать практику, подрывающую государственный контроль…»
«Корни национальной мощи в промышленную эпоху лежали в природных ресурсах и инвестициях в заводы… В информационную эру [то есть эру Третьей волны] эти корни – в свободном доступе к информации».
Вот эта более глубокая сила меняет облик угрозы для экологии и проблемы распространения. Поэтому, как говорит Билдер, «информация, необходимая для создания атомной бомбы, неизбежно выйдет из‑под контроля национального государства», и поэтому «коммерция будет все время увеличивать доступность ядерных материалов или способов для их производства». То, что относится к атомному оружию, относится и к любому другому. А тех, кто хочет видеть мир более мирным, заставляет признать дилемму двадцать первого века.
Одна альтернатива: нам придется замедлить развитие и распространение новых знаний – что аморально, но не невозможно, – ради предотвращения войн массового уничтожения. Вторая альтернатива: ускорить сбор, организацию и создание новых знаний, направляя их на мирные цели. Знание – вот каков будет смысл завтрашней борьбы за мир.
Новые опасности, которые грозят миру в связи с «оцивиливанием» и распространением оружия, – всего лишь выборка из большего числа угроз для мира – новых опасностей в новом мире. Чтобы это понять, нам придется пройти через Зону иллюзии.
Глава 21. Зона иллюзииСреди долговременных последствий восторга, охватившего мир при падении Берлинской стены, было убеждение, что даже если войны и будут где‑то вестись в грядущие годы, они вряд ли затронут высокотехнологичные демократические страны. Эта неприятность ограничится локальными или региональными конфликтами, в основном среди бедных и темнокожих в далеких уголках мира. И даже вспышка войны и геноцида на Балканах не поколебала благодушие Западной Европы, на пороге которой пролилась кровь.
Конечно, потенциал мелких, «отраслевых» войн в регионах Первой и Второй волны растет.
Но это не должно приводить нас к заключению, что великим державам суждено остаться в покое и мире. Одно только уменьшение опасности эскалации к полновесному ядерному обмену между СССР и США не означает, что исчезла опасность эскалации как таковой. Ширящееся распространение оружия массового поражения, растущее применение гражданских технологий в военных целях, слабость контроля и препятствования распространению – все это указывает на возможность вырастания «малых» войн в большие и страшные, перехлестывающие через границы – в том числе границы так называемой Зоны мира, где обитают высокотехнологичные державы и где война, как считается, невозможна.
Все труднее становится отгородить части мировой системы от волнений и разрушений в других ее частях. Через границы идут потоки иммигрантов, а с ними иногда ненависть, политические движения и террористические организации. Угнетение этнического или религиозного меньшинства в одной стране вызывает резонанс в другой.
Загрязнение среды и катастрофы не обращают внимания на границы и вызывают политическую нестабильность. Все это может втянуть крупные и высокотехнологичные страны в конфликты, которых они не хотят, но не знают, как ограничить или прекратить. Здесь не место перечислять все кровавые конфликты, бушующие сегодня на планете, многие из которых несут серьезный риск эскалации и расползания. Точно так же пропустим мы список опасностей, которыми грозит нестабильная Россия с ядерным оружием.
Может быть, мы можем даже игнорировать факт, что Азиатско – Тихоокеанский регион, где собрались самые экономически быстрорастущие и важные страны мира, все более нестабилен в политическом и военном смысле.
Хотя мало кто это замечает, но этот регион, ядро всей глобальной экономики, туже окружен ядерным оружием, чем любая другая часть мира. (Периметр этого региона, от Казахстана, Индии и Пакистана до России, Китая и Северной Кореи состоит их ядерных и почти ядерных стран, многие из которых политически весьма неустойчивы.)
Индию раздирает религиозный фанатизм, и она сражается с несколькими вооруженными восстаниями одновременно. Политическое будущее Китая – сплошной знак вопроса, а его ВВС усиливаются за счет русских истребителей «СУ» и возможности дозаправки в воздухе; и его флот жаждет новых авианосцев.
Тайвань отвечает на действия Китая, закупая 150 истребителей F-16 у США и от пятидесяти до шестидесяти «Миражей» у Франции. Спешно проникают в этот регион и другие виды оружия. Глядя на все это, Япония – когда‑то одна из самых резко антиядерных стран – вдруг заявляет, что не будет поддерживать неограниченное расширение Договора о нераспространении. То есть ясно, что она более не исключает создание собственного ядерного оружия. И в этот момент изоляционисты в США, вопреки горячо выражаемым желаниям почти всех азиатских стран, обдумывают снижение расходов за счет сокращения своего военного присутствия в западной части Тихого океана, то есть фактически угрожая снять или ослабить последний стабилизирующий фактор в регионе.
Но даже отмахиваясь от этих и других региональных бед, мы остаемся перед лицом возникающих коренных проблем, каждая из которых в ближайшие десять – двадцать лет может выстрелить нам в лицо. Эти глобальные «коренные» проблемы вынуждают нас усомниться в теории, что великие державы, или даже великие демократии, живут в зоне мира, где война немыслима. Увы, понятие «зона мира» придется похоронить рядом с трупом «геоэкономики».
Рассмотрим следующие возможности.
Представим себе реальную и в мировом масштабе гибель денежной системы. Пока что главные экономические державы после конца холодной войны испытали только легкую рецессию. А что случится с не – мыслимостью войны, если так называемая зона мира рухнет в настоящую депрессию, сокрушающую рынки? Депрессию, порожденную, скажем, протекционистскими торговыми войнами, управляемой торговлей и прочими видами «геоэкономической» конкуренции?
Сегодняшняя финансовая система на самом деле крайне уязвима, поскольку она находится в процессе самореструкгуризации для обслуживания глобализую – щейся экономики Третьей волны. Либерализуя потоки капитала через национальные границы, близорукие политические и финансовые лидеры демонтировали многие из предохранительных устройств и тормозов, которые могли когда‑то ограничить последствия серьезного коллапса в одной стране. Для замены этих предохранителей не сделано почти ничего.
Последнее относительно малое падение мировой экономики совпало с неонацистским террором в Германии и поджогами Лос – Анджелеса. Даже Япония с ее наиболее упорядоченным обществом ощутила дрожь социального беспокойства. Что случится с миром и стабильностью в предположительно защищенной от войны зоне, если мировая финансовая система действительно рухнет? А такую возможность нельзя исключить.
Западные СМИ сегодня рисуют конфликты на Балканах и на Кавказе как следствие «отсталости». Но вскоре мы можем обнаружить, что взлом границ – это не просто результат «трайбализма» или «первобытного этноцентризма».
Есть две другие силы, не признающие национальных границ. Растущая экономика Третьей волны, основанная на насыщенном знаниями производстве, все сильнее игнорирует границы государств. Как мы знаем, большие компании образуют международные союзы. Рынки, потоки капитала, исследовательские работы, производство – все это выходит за пределы отдельных стран. Но широко разрекламированная «глобализация» – это только одна сторона дела.
Новые технологии при этом снижают себестоимость некоторых товаров и услуг настолько, что им уже не нужны для поддержки национальные рынки. Больше никому не надо отправлять кодаковские снимки на проявку в Рочестер, штат Нью – Йорк. Гораздо быстрее и дешевле сделать это на ближайшем углу, используя маломасштабную, недорогую и децентрализованную технологию. И такие технологии быстро распространяются.
Когда их станет достаточно, они могут изменить весь баланс между национальной и региональной экономиками. Последняя станет более жизнеспособной, отчего усилится движение сепаратистов, разрушающих границы. Одновременно рост числа телевизионных каналов, воздушных, кабельных и спутниковых, приведет к более локальной сетке вещания на большем числе языков, от гэльского до провансальского. Таким образом, упомянутые здесь технологические и экономические силы получат культурную поддержку.
Европа уже кишит сепаратистскими, автономистскими и регионалистскими группами от северной Италии до Испании и Шотландии. Они хотят перекроить политическую карту и отобрать власть у государства, спустив ее на уровень ниже, в то время как Брюссель и ЕС стараются отобрать власть у государств и поднять ее на уровень выше.
Эти двойные перемены, сверху и снизу, выбивают почву из‑под ног у рациональных основ национальных рынков – и границ, которые этими рынками оправданы.
Клещи этих перемен бросают пламенных националистов, регионалистов и локалистов, в том числе тех, которые жаждут «этнически вычистить» родную почву, против космополитических европеистов. Вряд ли хороший способ поддержать стабильность в этой Зоне мира.
Ни одна граница теперь не кажется более постоянной, чем та, что существует между США и Канадой. Но многие квебекцы уже уверовали, что без остальной Канады они тут же экономически процветут. Если Квебек, после десятилетий борьбы, отделится от Канады, Британская Колумбия и Альберта могут попросить о приеме в США. Другой сценарий (явно невероятный, но не невозможный) рисует формацию нового политического субъекта – хоть называй его национальным государством, хоть нет, – объединяющим эти западные провинции Канады с американскими штатами Орегоном, Вашингтоном и даже Аляской.
Такие федерации или конфедерации начали бы жизнь с обширными ресурсами, включая нефть Аляски, природный газ и пшеницу Альберты, атомные, аэрокосмические и программистские фирмы Вашингтона, лесную и хай – тековскую промышленность Орегона; огромные порты и транспортные средства, обслуживающие азиатско – тихоокеанскую торговлю, да плюс еще высокообразованная рабочая сила. Такой субъект, по крайней мере в теории, мог бы тут же стать экономическим гигантом с огромным торговым профицитом – то есть крупным игроком в мировой экономике.
Некоторые прогнозисты видят в мире будущего не 150–200 сегодняшних стран, но сотни, даже тысячи мини – государств, городов – государств, регионов и несмежных политических субъектов. В грядущие годы мы увидим еще более необычные возможности, когда существующие национальные границы утратят легитимность, и причины, подрывающие их, заработают в самом сердце Зоны мира.
Когда говорится, что демократические страны друг с другом не воюют, предполагается, что они остаются демократическими. Но сейчас, когда мы пишем эти слова, в Германии, например, многие сомневаются, насколько такое допущение реально.
Сохранение демократии предполагает, в свою очередь, некоторую политическую стабильность или упорядоченность изменений. Но многие страны в предполагаемой зоне мира быстро входят в период возмущений политической perestroiki.
Они переходят от мышечной экономики к мозговой, и при этом массивные увольнения и временная безработица вызывают к жизни новые политические силы – высококвалифицированный «когнитариат» против малоквалифицированного пролетариата. Знания становятся главным экономическим ресурсом, электронные сети и носители образуют ключевую инфраструктуру, и те, кто владеют знаниями и средствами коммуникации, тянутся к усиленной политической власти.
Одним из признаков этого процесса является растущая политическая роль СМИ, нигде так не проявившая себя, как на выборах 1992 года в Америке, когда одна телевизионная сеть, Си – эн– эн, сыграла решающую роль в поражении президента Джорджа Буша. Всего за год до того та же Си – эн – эн, освещая войну в Заливе, подняла популярность Буша до заоблачных высот.
Через семь месяцев республиканец Буш проиграл борьбу за перевыборы. Победил демократ Билл Клинтон – но набрал меньше голосов, чем его однопартиец Майкл Дукакис, проигравший выборы 1988 года. А победил он потому, что третий кандидат, Росс Перо, отобрал голоса у кандидатов обеих партий, а внутрипартийная война, которую вел республиканец Пэт Бьюке – нен, ослабила позиции Буша.
Перо, политик – миллиардер, был виртуально создан Си – эн – эн. Он начал свою кампанию перед ее телекамерами, а потом еще чаще появлялся на ее каналах. Бьюкенен перед своей политической кампанией был фактически соведущим передачи Си – эн – эн «Перекрестный огонь». Ни в одной предыдущей политической кампании в США СМИ, тем более один канал, не играли столь решающей роли.
Но новые СМИ не только меняют исход выборов. Наведя камеры сперва на один кризис, потом на другой, они почти сутками подряд определяют общественный интерес и заставляют политиков заниматься постоянным потоком кризисов и горячих вопросов. Сегодня – аборты. Завтра – коррупция. Потом налоги. Потом сексуальные домогательства… дефицит бюджета… расовое насилие… борьба с катастрофами… преступность… В результате политическая жизнь ускоряется – и правительства вынуждены принимать все более поспешные решения по все более сложным вопросам. Они становятся жертвами будущих потрясений.
Но это только пристрелочный огонь в борьбе СМИ за политическую власть. Почти вся кампания Клинтона – Буша – Перо шла в дебатах – ранней и до сих пор примитивной форме взаимодействия со СМИ. С тех пор появились ток – шоу на радио, сразу откликающиеся на предложения правительства, встречи, скандалы, постоянно выражающие – а иногда даже организующие – политические расколы. Ток – жокеи могут завалить Вашингтон письмами, гневными звонками, а вскоре – не приходится сомневаться – и делегациями.
Но, как уже говорилось, это только прелюдия. Телевизоры будущего упростят и усилят интерактивность, уменьшив силу односторонней связи, на которую полагались политики и правительства с момента появления массмедиа на заре промышленной революции. Сегодняшние медленные конгрессы, парламенты и суды – порождения Первой волны. Сегодняшние гигантские министерства и правительственно – чиновничьи ведомства – порождения Второй волны. Завтрашние СМИ – от кабельного телевидения и спутников прямого вещания до компьютерных сетей – порождения Третьей волны. Люди, которые ими заправляют, готовы бросить вызов политической элите – и тем преобразить политическую борьбу.
В любой современной демократии исход постоянной политической войны до сих пор решался на весах политиков и чиновничества. Эта подковерная борьба за власть часто важнее открытой битвы между левыми и правыми партиями. За редкими исключениями она и есть истинная политическая борьба – от Парижа и Бонна до Вашингтона и Токио. Но когда вырастет политическое влияние СМИ, бывшая двусторонняя битва станет трехсторонней борьбой за власть, стравливающей друг с другом парламентариев и чиновников, а теперь и СМИ в быстро меняющихся комбинациях.
А тем временем ураганы религиозного прозелитизма, политической пропаганды и поп– культуры, врывающиеся в каждую страну из‑за границ по спутниковым каналам и другим передовым системам связи, еще сильнее подорвут значение ее политиков и бюрократов. Транснациональные электронные сети с именами вроде ПисНет, ГласНет, ГринНет или Алтернекс уже связали политических активистов девяноста двух стран от Танзании и Таиланда до США и Уругвая. Свои сети есть у неонацистов. В завтрашних «СМИшных» политических системах существенно сложнее будет добиться консенсуса сверху.
В этой политической борьбе между избранными политиками, назначенными чиновниками и журналистами, которых никто не выбирал и не назначал, военные руководители окажутся в двойной петле. Сам демократический принцип гражданского контроля над военными окажется в опасности. Поскольку военные угрозы и кризисы могут материализоваться быстрее, чем удастся организовать консенсус, армия может оказаться парализованной, когда надо будет действовать. Или, соответственно, вступить в войну, не имея демократической поддержки.
В любом случае политическая perestroika обещает в точности обратное стабильности, которая в определении «зоны миры» рассматривается как данность.
