Текст книги "Война и антивойна"
Автор книги: Элвин Тоффлер
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)
Теперь нам ясно, что ядерный тупик, в который загнали друг друга США и СССР за последние десятилетия, послужил стабилизации мира после пятидесятых годов. Когда страны делились на два резко разграничейных лагеря, каждая страна более или менее знала свое место в мировой системе. С шестидесятых годов следствием прямой войны между двумя ядерными сверхдержавами было бы «гарантированное взаимное уничтожение». Поэтому, хотя войны могли бушевать во Вьетнаме, между Ираном и Ираком, в Камбодже, Анголе, Эфиопии или еще более далеких странах третьего мира, на территории главных держав войны не велись и потому не играли главной роли в вопросах экономического существования этих держав.
В последние годы около триллиона долларов уходило ежегодно на военные цели, и в основном их тратили сверхдержавы или их союзники. Эти огромные суммы можно было бы считать «страховыми взносами», которые основные державы платили, чтобы горячие войны не выплеснулись оттуда, где они происходили.
Две сверхдержавы, США и бывший Советский Союз, не скрывая, вели войны руками своих клиентов, представителей, сателлитов или союзников, снабжая их оружием, помощью и идеологической основой. Но чаще они действовали как стабилизирующие суперполицейские подавляя конфликты между своими сателлитами, решая локальные споры, и вообще держали своих клиентов в узде из‑за опасности неограниченной ядерной эскалации.
В 1983 году в книге «Предположения и допущения» (Previews and Premises) мы указывали, что когда‑нибудь наши дети «оглянутся на великую всемирную схватку между капитализмом и социализмом с добродушно – снисходительным видом, как мы глядим на битвы между гвельфами и гибеллинами» тринадцатого– четырнадцатого веков. Сегодня термин «холодная война» звучит достаточно устарело. С 1991 года Советский Союз – лишь обветшалое воспоминание, а двухполюсная военная структура, навязанная миру двумя ядерными сверхдержавами, рассыпалась вместе с ним. А дальше произошло необычайное.
Первой реакцией на развал парадигмы холодной войны был тяжелый случай коллективного экстаза.
Почти полстолетия тикали часы Судного Дня, и мир, затаив дыхание, ждал. Поэтому легко понять безумную радость, которой был встречен конец холодной войны, символизируемый рухнувшей Берлинской стеной. Трезвомыслящие ранее политики запели оды неожиданно пришедшей эпохе мира. Знатоки писали фразы вроде «разразился мир». Ожидались крупные «мирные дивиденды». В частности, никогда не будут воевать между собой демократии. Некоторые мыслители даже высказывали суждение, что вскоре война займет свое место в музее выброшенных иррациональностей рядом с рабством и дуэлью.
Это был не первый такой приступ неуправляемого оптимизма. «Ничто, – писал Г. Дж. Уэллс в 1914 году, – не могло бы быть более очевидным для людей начала двадцатого века, как быстрота, с которой война становится невозможной». Увы, это оказалось не так очевидно для миллионов, которые вскоре погибли в окопах Первой мировой войны – «Войны ради того, чтобы больше не было войн».
Когда эта война закончилась, снова дипломатический эфир заполнили прогнозы неунывающих оптимистов, и в 1922 году тогдашние великие державы торжественно договорились потопить многие из своих военных кораблей, чтобы замедлить гонку вооружений.
В 1928 году Генри Форд заявил, что «люди становятся слишком умными, чтобы заводить еще одну большую войну». В 1932 году энтузиазм по поводу разоружения заставил американского президента Герберта Гувера заговорить о необходимости уменьшить «сокрушительное бремя вооружений, лежащее сейчас на плечах народов». Его цель, говорил он, чтобы «все танки, химическое оружие и большие самоходные орудия… все бомбардировщики были упразднены».
Через семь лет разразилась самая разрушительная война в истории – Вторая мировая. Когда она в 1945 году закончилась ужасом Хиросимы и Нагасаки, была создана Организация Объединенных Наций, и снова мир ненадолго был ослеплен иллюзией, что вечный мир не за горами, – но тут начались холодная война и ядерное противостояние.
Вослед распаду Советского Союза снова зазвенели предсказания вечного мира, и вдруг стала модной новая теория (на самом деле старая в новой упаковке). Набирающий силы хор западных и особенно американских интеллектуалов начал утверждать, что облик завтрашнего дня будут в основном формировать экономические войны, а не традиционные.
Еще в 1986 году в книге «Становление торгового государства» Ричард Розенкранц из Центра международных отношений Калифорнийского университета в Лос – Анджелесе настаивал, что уровень экономической взаимозависимости современных стран сильно снижает их возможность воевать друг с другом. Торговля, а не военная мощь – вот путь к влиянию в мире. В 1987 году Пол Кеннеди в книге «Восход и закат великих держав» точно так же противопоставил экономическую и военную мощь. Кеннеди подчеркивал опасности «гипертрофии вооруженных сил».
В наше время специалист по стратегии Эдвард Лат – твек стал утверждать, что военная мощь будет значительно падать в наступающей эпохе «геоэкономики». К. Фред Бергстен, директор расположенного в Вашингтоне Института международной экономики, вторит ему, утверждая «примат» вопросов экономики над вопросами безопасности в новой глобальной системе. Экономист Лестер Туров добавляет в этот хор и свой голос: «Замена военной конфронтации экономической конкуренцией – это шаг вперед». От сей поры истинное соревнование между странами будет состоять в том, какая из них будет делать лучшие товары, поднимать жизненный уровень и давать «самую образованную и умелую рабочую силу».
Взлет геоэкономической теории стал тем фактором, который помог Клинтону стать президентом США. Если теория верна, утверждают ее поборники, то военный бюджет может быть сильно урезан, а давно назревшие социальные программы профинансированы без увеличения и без того значительного дефицита американского правительства. Более того, администрация Клинтона сможет перефокусировать Америку на решение внутренних проблем (Клинтон обвинял своего предшественника в излишнем внимании к международным вопросам). Более того, если истинным полем битвы завтрашнего дня является глобальная экономика, то Соединенным Штатам нужен «Совет экономической безопасности» для ведения экономических войн.
Но этот хор леммингов затих перед лицом современной окрашенной кровью реальности. Геоэкономика на фоне разразившегося вокруг нас насилия становится все менее и менее убедительной концепцией. Оказалось, что национальные политические лидеры – это не бухгалтеры. Как и в прошлом, воюющие страны не ограничиваются подсчетом экономических плюсов и минусов, начиная войну: они подсчитывают свои шансы на захват, расширение или удержание политической власти.
И если даже тщательные экономические расчеты в картине и присутствуют, они с тем же успехом могут быть ошибочными, приводящими к неверным выводам или переплетенными с другими факторами. Войны возникают из‑за неразумия, просчета, ксенофобии, фанатизма, религиозного экстремизма и простого невезения, когда каждый «рациональный» экономический показатель говорит, что для всех лучшей политикой было бы сохранение мира.
Но еще хуже, что геоэкономическая война – вовсе не замена военного конфликта. Гораздо чаще она просто прелюдия, если вообще не провокация, настоящей войны, как было в экономическом соперничестве Японии и США, которое привело к японскому нападению на Пирл – Харбор в 1941 году. Уж в этом случае точно на курок нажала конкуренция. Геоэкономические рассуждения, как бы они ни грели нам душу, неадекватны и еще по двум более фундаментальным причинам: они слишком просты, и они устарели. Просты, поскольку пытаются описать действующие в мире силы всего двумя факторами: экономика и военная мощь. Устарели, поскольку полностью игнорируют возрастающую роль знания, в том числе науки, техники, культуры, религии и ценностей – что теперь стало главным ресурсом любой развитой экономики, – а также дееспособных вооруженных сил. Таким образом, в этой теории игнорируется то, что может быть самым решающим фактором в международной политике двадцать первого века. Мы входим в эру не геоэкономическую, а геоинформационную.
По всем этим причинам неудивительно, что все меньше и меньше сейчас мы слышим об этой изрешечённой пулями геоэкономической теории.
После последней волны коллективного восторга наступило утро протрезвления. Похоже было, что мир готов покрыться сыпью «локальных войн». Но даже и сейчас существует опасное неверное восприятие: широко распространенное мнение, что войны будущего, как и последнего полувека, ограничатся малыми странами в более или менее далеких местах.
И подобное утверждение сделал не кто‑нибудь, а заместитель министра обороны США: «В Северной Америке, Европе и Японии мы создали «зону мира», о которой вполне можно сказать, что война здесь поистине немыслима». Однако история пестрит «немыслимыми войнами» – спросите у жителей Сараева.
Быть может, потому что такую возможность даже страшно рассматривать, общественность по – прежнему поощряют сбрасывать со счетов возможность большой войны на территории самих великих держав, а также возможность, что эти державы будут втянуты в локальные конфликты вопреки своей воле. Однако ужасная правда в том, что может наступить конец эпохе мелких драк, когда все войны велись малыми странами на краю света. И если так, то наши главные стратегические положения нуждаются в пересмотре.
Глава 3. Конфликт цивилизацийХоть и с опозданием, но до людей стало доходить, что промышленная цивилизация подходит к концу. И этот конец – уже очевидный в то время, когда мы писали об «общем кризисе индустриализма» в книге «Шок будущего» (1970), – несет с собой угрозу не снижения, а роста числа войн – войн нового типа.
Сегодня многие описывают все, что будет после современности, с помощью термина «постмодерн». Но когда мы говорили об этом в начале восьмидесятых с Доном Морелли и Донном Старри, мы тогда вместо этого ссылались на различие между цивилизациями Первой волны, аграрной, Второй войны, промышленной, и теперь – Третьей волны.
Поскольку в обществе могут происходить серьезные изменения без конфликтов, мы считаем, что метафора истории как «волн» перемен более динамична и информативна, чем разговоры о переходе к «постмодернизму». Волны динамичны. Когда волны сталкиваются, появляются мощные встречные течения. Когда сталкиваются волны истории, сцепляются в схватке целые цивилизации. Все это проливает свет на то, что иначе так и казалось бы бессмысленным или случайным в современном мире.
На самом деле, как только мы примем волновую теорию конфликта, станет ясным, что главный сдвиг силы, начинающийся сейчас на планете, происходит не между Востоком и Западом, не между Севером и Югом, не между разными религиозными или этническими группами. Самые глубокие экономические и стратегические перемены из всех – это грядущее разделение мира на три различные, раздельные и потенциально конфликтующие цивилизации.
Цивилизация Первой волны, как мы видели, неизбежно прикреплена к земле. Какую бы местную форму она ни принимала, на каком бы языке ни говорили ее народы, какова бы ни была религия или система верований, но такая цивилизация есть плод аграрной революции. Даже сегодня множество людей живет и умирает в до современных аграрных обществах, взрыхляя неблагодарную почву, как делали их предки много веков назад.
Истоки цивилизации Второй волны спорны. Некоторые историки относят ее корни к Ренессансу или еще более ранним временам. Но для большого числа людей фундаментальные изменения жизни начались, грубо говоря, триста лет назад. Именно тогда впервые появилась ньютоновская наука. Именно тогда паровая машина впервые получила экономическое применение и начали появляться первые фабрики в Британии, Франции и Италии. Началось движение крестьян в город. Распространялись дерзновенные новые идеи – прогресс, странное учение о правах личности, руссоистское понятие общественного договора, секуляризм, отделение церкви от государства, и совершенно новое – что руководители могут выбираться волей народа, а не божественным правом.
Двигателем многих из этих перемен послужил новый способ создания богатств – фабричное производство. И прошло немного времени, как многочисленные различные элементы сложились в систему: массовое производство, массовое потребление, массовое образование, средства массовой информации, и все это вместе обслуживается специальными институтами школами, корпорациями и политическими партиями. И даже структура семьи переменилась от большого крестьянского дома, где жили совместно несколько поколений, до малой, нукленарной семьи, характерной для индустриального общества.
Людям, на себе перенесших эти перемены, жизнь должна была казаться хаосом. Однако эти изменения были тесно взаимосвязаны. Они просто были шагами развития того, что мы теперь называем современностью – общества массового производства, цивилизации Второй волны. Новая цивилизация вошла в историю под возмущенные крики в Западной Европе тех, кто дико сопротивлялся каждому шагу вперед.
В каждой проходящей индустриализацию стране бушевали жестокие, зачастую кровавые схватки между промышленными и торговыми группами Второй волны и землевладельцами Первой волны, сплошь и рядом выступавшими в союзе с церковью (которая сама была среди крупнейших землевладельцев). Крестьян сгоняли с земли, чтобы обеспечить рабочими новые «мельницы Сатаны» и фабрики, умножавшиеся повсюду.
Забастовки и бунты, гражданское неповиновение, пограничные споры, националистические восстания – все это вспыхивало постоянно, порождаемое главным конфликтом – войной между интересами Первой и Второй волны. Все прочие конфликты были ее следствием. И эта картина повторялась в почти каждой стране, проходящей индустриализацию. В США потребовалась ужасная Гражданская война за промышленно – торговые интересы Севера, чтобы разгромить аграрные элиты Юга. И лишь несколькими годами позже в Японии разразилась революция Мейдзи, и еще раз модернизаторы Второй волны торжествовали победу над традиционалистами Первой.
Распространение цивилизации Второй волны с ее непривычным способом производства богатств дестабилизировало отношения и между странами, создавая вакуум власти и перенос власти. Индустриализация вела к расширению национальных рынков и сопутствующей идеологии национализма. Войны за национальное объединение захлестнули Германию, Италию и другие страны. Неравномерность развития, конкуренция за рынки, применение индустриальных способов производства оружия – все это покачнуло прежний баланс сил и повело к войнам, которые раздирали Европу и ее соседей в середине и в конце девятнадцатого века.
Фактически центр тяжести мировой власти стал смещаться в сторону индустриализующейся Европы, прочь от Оттоманской империи и феодальной царской России. Современные цивилизации, продукт великих перемен Второй волны, быстрее всего укоренились на северных берегах великого Атлантического бассейна.
По мере индустриализации атлантическим державам стали необходимы рынки и дешевое сырье далеких регионов. Развитые державы Второй волны затевали поэтому колониальные войны и возобладали над оставшимися государствами Первой волны и племенными объединениями Азии и Африки.
Таким образом, индустриальные элиты, точно так же, как получили борьбу за власть внутри собственных стран, получили и более масштабную борьбу за власть в мире.
Это был тот же самый главный конфликт – индустриальные державы Второй волны против аграрных держав Первой войны, – но на этот раз в мировом, а не внутреннем масштабе, и эта борьба определила основы строения мира до самого последнего времени. Она установила те рамки, в которых происходили основные войны современности.
Племенные и территориальные войны между первобытными и сельскохозяйственными общинами шли по – прежнему, как в течение многих тысячелетий, но это были войны ограниченного значения и зачастую ослаблявшие обе стороны, отчего они становились легкой добычей индустриальных колонизаторов. Такое случилось, например, в Южной Африке, где Сесил Роде со своими вооруженными агентами отобрали обширные территории у племен, истреблявших друг друга примитивным оружием. И в других местах многие, казалось бы, никак не связанные между собой войны тоже были проявлением глобального конфликта не между конкурирующими государствами, а между конкурирующими цивилизациями.
Но самые большие и кровопролитные войны промышленной эпохи шли между индустриальными странами – войны, которые бросали друг против друга такие страны Второй волны, как Британия и Германия, каждая из которых стремилась к мировому господству, при этом удерживая страны Первой волны на отведенном им подчиненном месте. Окончательным результатом явился отчетливый раздел. Индустриальная эра поделила мир на доминантную и доминирующую цивилизацию Второй волны и множество недовольных, но покорных колоний Первой волны. Почти все мы выросли в этом мире, разделенном на цивилизации Первой и Второй волны. И было ясно, кому в нем принадлежит власть.
Сегодня расстановка сил в мировой цивилизации иная. Мы мчимся к полностью иной структуре власти, которая создаст мир, разделенный не на две, а на три четко определенные, контрастирующие и конкурентные цивилизации. Первую из них символизирует мотыга, вторую – сборочная линия, третью – компьютер.
Термин «цивилизация» звучит несколько претенциозно, особенно для американского уха, но нет другого термина достаточно всеобъемлющего, чтобы он охватывал такие разные вопросы, как технологии, семейная жизнь, религия, культура, политика, экономика, иерархическая структура, руководство, система ценностей, половая мораль и эпистемология.
Рождающаяся новая цивилизация затрагивает и основы, и мелочи. Поэтому сегодня мы видим колоссальное количество вещей и явлений, непостижимых, недоступных или общественно порицаемых в прошлом – все, от пересадки сердца до игрушки «летающая тарелка» и разнообразия йогуртов, от кондоминиумов и консультантов до контактных линз, от выходов в открытый космос до картриджей электронных игр, от «Евреев за Иисуса» до фанатиков «нью эйдж», от лазерной хирургии до Си – эн – эн, от экологического фундаментализма до теории хаоса.
Измените все эти социальные, технологические и культурные элементы одновременно – и вы получите не переход, а преображение; не просто новое общество, но начало – как минимум полностью новой цивилизации.
Однако ввести на планете новую цивилизацию и ожидать мира и спокойствия – это верх политической наивности. У каждой цивилизации есть свои экономические (не говоря уже о политических и военных) требования.
В разделенном натрое мире сектор Первой волны поставляет сельскохозяйственные и минеральные ресурсы, сектор Второй волны дает дешевый труд и массовое производство, а быстро расширяющийся сектор Третьей волны восходит к доминированию, основанному на новых способах, которыми создается и используется знание.
Страны Третьей волны продают всему миру информации и новшества, менеджмент, культуру и поп – культуру, передовые технологии, программное обеспечение, образование, профессиональное обучение, здравоохранение, финансирование и другие услуги. Одной из этих услуг может оказаться военная защита, основанная на владении превосходящими вооруженными силами Третьей волны. (Собственно, такую защиту предоставили высокотехнологические страны Кувейту и Саудовской Аравии во время войны в Заливе.)
В экономике стран Третьей волны, основанной на умственном труде, массовое производство (которое почти может считаться определяющим для индустриального общества) уже является формой, вышедшей из моды. Передним краем производства стало не массовое изготовление, а небольшие партии высокоиндивидуализированных изделий. Услуги вытесняют товары. Ключевым ресурсом становятся нематериальные активы, например, информация. Необразованные и неквалифицированные рабочие теряют работу. Гиганты прежней индустрии рушатся под собственной тяжестью, «Дженерал моторз» и «Бетлехем стил», господствовавшие в век массового производства, стоят на грани уничтожения. Сокращаются профсоюзы в секторе массового производства. Средства массовой информации становятся все менее массовыми параллельно с уменьшением массовости производства, с появлением новых каналов увядают гигантские телесети. И система семьи тоже теряет массовость: нуклеарная семья, стандарт промышленной эры, переходит в меньшинства, а ее место занимают семьи с одним родителем, пары, вступившие в повторный брак, бездетные семьи и одиночки.
В культуре, где стандарты ранее были четко определены и выстроены в иерархию, закручивается водоворот идей, образов и символов, и каждый может выбрать себе элементы, из которых строить собственный коллаж или мозаику. Существующие ценности ставятся под сомнение или просто не замечаются.
Поэтому меняется структура общества в целом. Однородность общества Второй волны заменяется разнородностью цивилизации Третьей волны.
Сама сложность новой системы, в свою очередь, требует все более широкого обмена информацией между ее единицами – компаниями, правительственными учреждениями, больницами, ассоциациями, другими институтами и отдельными людьми. Отсюда возникает доходящая до голода потребность в компьютерах, цифровых телекоммуникациях, сетях и новых носителях.
Одновременно растет темп изменений технологии, коммерческих операций и повседневной жизни. Фактически экономика стран Третьей волны действует на таких скоростях, что досовременные ее поставщики едва успевают за ней. Более того, чем больше информация будет заменять объемные сырьевые материалы, труд и другие ресурсы, тем меньше будут страны Третьей волны зависеть от своих партнеров Второй и Первой волны, если не считать рынков. Эти страны все больше и больше взаимодействуют друг с другом. И кончится тем, что их основанная на знании технология с высокой капитализацией возьмет на себя многие работы, которые сейчас выполняют страны с дешевым трудом, и сделает их быстрее, лучше – и дешевле.
Иначе говоря, такие перемены грозят перерезать многие из существующих связей между экономикой бедных и богатых стран.
Полное отделение, однако, невозможно, поскольку невозможно помешать загрязнению среды, болезням и иммиграции проникать из‑за границ стран третьего мира. Точно так же богатым странам не выжить, если бедные начнут с ними экологическую войну, влияя на среду вредными для всех способами. Поэтому будет нарастать напряжение между цивилизацией Третьей волны и двумя прежними формами цивилизации, и новой цивилизации придется воевать, чтобы установить глобальную гегемонию, как несколько веков назад пришлось модернизаторам Второй волны воевать с обществами Первой волны.
