Текст книги "Избранница герцога"

Автор книги: Элоиза Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 12

К прибытию сквайра Фестда с семейством Тобиаса уже отправили в детскую и каждый из компании успел употребить по три стакана ромового пунша. На Вильерса они никак не подействовали, а Энн слега покачивалась на ходу.

Элинор выпила три стакана пунша, гордясь своей выносливостью, пока не поняла, что пунш – это не то слабое вино, к которому она привыкла. Голова у нее стала клониться набок, и она едва противилась зевоте.

Что касается Лизетт, она забыла, что является хозяйкой, и герцогине Монтегю пришлось заменить ее. Лизетт даже забыла, что должна приветствовать гостей. Сидя рядом с Элинор, она щебетала минут двадцать, не закрывая рта. Элинор, уставшей от диктата матери, это вовсе не казалось недостатком. От пунша она вдруг стала сентиментальной и думала о том, как несправедливо светское общество к Лизетт в своих оценках.

– Лизетт, – спросила она, – ты никогда не думала о том, что в один прекрасный день тебе придется выйти замуж?

– Разумеется, я планирую нечто подобное, – отозвалась та. – Я даже помолвлена. Разве ты не знала об этом?

– Помолвлена? С кем?

– Со старшим братом Роланда, – ответила Лизетт. Только сейчас она заметила Роланда и сквайра и помахала им рукой. – Отец Роланда и мой заключили соглашение давным-давно. Моего жениха зовут Ланселот.

– Какие странные имена – Роланд и Ланселот, – обронила Элинор. – Неудивительно, что Роланд стал поэтом. А где же он, твой Ланселот?

– Отправился в путешествие несколько лет тому назад, – ответила Лизетт. – Когда вернется, я, наверное, выйду за него. Я жду его совершенно спокойно, мне так удобно. И если я вдруг встречу кого-то, кто мне понравится больше, я выйду за него, а не за Ланселота.

– А как бы ты отнеслась к браку с Вильерсом?

– Вильерс? – Казалось, Лизетт вообще подзабыла, кто это такой. Элинор пришлось даже незаметно указать ей на герцога, который стоял спиной к ним, болтая с Энн. Элинор решительно не понимала, что особенного находит сестра в его плечах. Может быть, это аморально, но она предпочла бы его туго обтянутые шелком боксерские ляжки, и что там еще при них…

– О, Леопольд, – произнесла нараспев Лизетт. – Но, кажется, ты сама собралась за него, дорогая. Мы даже успели сбрызнуть вашу помолвку. Нет, я вовсе не хочу выходить за Леопольда.

Элинор почувствовала облегчение.

– У него красивые волосы, – высказалась Лизетт, пристальнее взглянув на него, а потом вдруг склонила голову на плечо и взглянула с другого ракурса.

– Зачем ты вертишь шеей во все стороны? – спросила Элинор.

– С этого угла люди часто кажутся намного интереснее, – пояснила Лизетт. – Я смотрю так, как если бы захотела написать его портрет. M-да, его нос отсюда кажется несколько больше. Нет, пожалуй, я точно не хочу его. Хотя Леопольд и Лизетт звучит прекрасно. Впрочем, ничуть не хуже, чем Ланселот и Лизетт. Конечно, Леопольд был сегодня утром так мил, когда спасал меня от кровожадного чудовища. Ты уже слышала о том, что со мной приключилось?

Элинор заставила себя улыбнуться:

– Так ведь это был мой очаровательный песик, дорогая, неужели ты не помнишь?

Лизетт моргнула.

– Ах да. Это был твой песик. Но однажды меня действительно атаковала дикая злая тварь, это случилось на рыночной площади. Она была ростом с волка и очень голодная.

– Представляю, как это было ужасно, – равнодушно произнесла Элинор.

– Да, но все это уже в прошлом. Мы, кажется, говорили о Вильерсе? И о том, не хочу ли я выйти за него? Ты знаешь, мне надо об этом серьезно подумать. Спасибо, что подсказала. Моя тетя Маргерит очень хочет выдать меня замуж. Но у нас редко бывают гости. В вашем доме, полагаю, гости бывают часто?

– Я бы не сказала, что часто, – ответила Элинор.

– Мне порой кажется, что моя бедная душа замурована в этих стенах, – призналась Лизетт и неожиданно разжала руку; стакан, который она держала, упал на пол. – О, он разбился, – произнесла она, – настало время ужина. Надо сказать Попперу, чтобы нам принесли ужин – крикнула, она, выбегая в центр гостиной и дальше в холл.

– Леди Лизетт такая спонтанная, – произнес Вильерс, повернувшись к Элинор.

– Она всегда была такой.

– Сколько бесценного времени мы потратили на эти пустые беседы и хорошие манеры! – заметил он.

Сквайр Фестл был высоким и худощавым и пудрил свой парик так сильно, что начинался легкий снегопад, когда он поворачивался или раскланивался. Его меланхоличный взгляд напомнил ей Ойстера в тот момент, когда тот получал шлепок за лужицу в доме. Супруга была гораздо выше его и шире в плечах.

«Удивительно, – подумала Элинор, – что эти добропорядочные скромные люди, никогда не выезжавшие из своей глуши, произвели на свет такого романтического красавца, как сэр Роланд».

– Позволь представить тебе сэра Роланда, дорогая, – сказала Лизетт. – Уверена, тебе это будет приятно, наш дорогой Роли-Поли, мы все так зовем его. Когда он был маленьким, то был добрым и толстым. Не соблаговолите ли сопроводить леди Элинор к столу, дорогой Роли?

За это детское прозвище он тут же наградил ее вежливо ненавидящим взглядом. Лизетт была права относительно его римского носа и подбородка. Но она забыла сказать, какой чарующей может быть его улыбка. Ей действительно было приятно смотреть на него, а ему – на нее.

– Как жаль, что мы не встречались раньше, – произнес он. – Но может быть… нет, вы бывали когда-нибудь в «Олмаке»?

– Я нахожу эти приемы весьма скучными, – ответила Элинор, хотя и бывала там, в прошлом сезоне по средам. Но кто мог узнать в ней, теперешней, ту, которую он мог встретить тогда?

– Я понимаю вас, – кивнул Роланд, застенчиво поглядывая на ее декольте. – Расскажите, как вы любите развлекаться, леди Элинор, – спросил он, покраснев от смущения. – Я не имею в виду ничего недостойного…

Энн ответила за нее с другого конца стола, нарушив таким образом этикет. Впрочем, это не был званый ужин.

– Леди Элинор развлекается тем же, чем все остальные леди.

Вильерс едва сдержал смех. Энн выпила слишком много пунша.

– И чем же она развлекается? – спросил Роланд, явно заинтригованный.

– Разглядыванием мужчин, – ответила Энн. – Они бывают весьма занятными.

Элинор улыбнулась ему. Он был молод и свеж, как бархатный персик, и жаждал любовных приключений. Она видела, что он не сводит глаз с ее декольте. Она чувствовала себя взрослой женщиной рядом с ним. Это было совсем новое для нее ощущение, не то, что с Гидеоном или Вильерсом.

– Я пытаюсь отгадать, почему вы не замужем, – произнес он.

Она замерла на миг от такого прямого вопроса. Если она начнет старую песню о своих нелепых требованиях к избраннику, ему станет скучно. Если скажет, что помолвлена с Вильерсом, – конец флирту.

– Расскажите мне лучше, что вы делаете, когда вам хочется развлечься, сэр, – сказала Элинор.

– О, я ведь писатель. Строчу день и ночь, пишу стихи. У меня такое чувство, будто мы с вами встречаемся уже не в первый раз, леди Элинор. Как будто мы давно знакомы. Мне кажется, это потому, что у нас с вами много общего.

– Не исключено, – поощрила его она.

– Я пишу поэму, – сказал он, отбросив темную прядь, упавшую ему на глаза. – Вам когда-нибудь приходилось читать стихи Ричарда Барнфилда?

– Я редко читаю стихи, – призналась Элинор. – Иногда обращаюсь к сонетам Шекспира.

Взяв ее бокал с шампанским, он поднес его к ее губам.

– Шекспир, конечно, прекрасен, но весьма старомоден, – изрек он. – Я предпочитаю более волнующий и открытый стиль: «Ее губы, подобные лепесткам алой розы, коснулись края чаши и сделали воду сладкой…»

– Очень мило, – сказала она. – Вы сочинили это прямо сейчас?

Он усмехнулся, разглядывая ее:

– Я мог бы солгать, сказать, что сочинил сейчас, но не хочу вам лгать. – Он снова наклонил к ее губам бокал. – Мед иблийских пчел по сравнению с этой жидкостью, в которую ты окунула свои губы, покажется горьким.

– Что это за Иблия? – заинтересовался Вильерс.

– Это где-то на Сицилии, – ответил Роланд.

Элинор растерянно моргнула, она уже почти увязла в той сладкой паутине, которую он сплел вокруг нее.

– Вы непременно должны прочесть мне всю оставшуюся часть поэмы, – сказала Элинор.

– Боюсь, она не предназначена для этого ужина, – ответил Роланд, коснувшись ее запястья. – Вы знаете, леди Элинор, эта голубая вена… она ведь ведет к вашему сердцу.

– Да? Но как же мне узнать всю вашу поэму, сэр Роланд?

– Я тоже хотел бы ее узнать, – снова вмешался Вильерс.

Роланд отдернул руку от ее запястья так поспешно, словно обжегся. Элинор с досадой взглянула на Вильерса.

– Эта поэма является моей свободной версией «Ромео и Джульетты», – сказал Роланд. – Я не хочу читать ее здесь, потому что очень многие находят поэзию скучной. Все мои домашние находят скучной мою поэму.

– Слишком витиеватый стиль, – сказал сквайр Фестл, – слишком цветисто на мой вкус, хотя его и публикуют.

– Публикуют? – негодуя переспросила герцогиня Монтегю.

– Вы незнакомы с литературным миром, – ответил ей сквайр, – поэтому вас удивляет, что люди из общества публикуют свои стихи. Те, кто публикует свои поэмы, вовсе не стыдятся этого. Стыдно быть неопубликованным и непризнанным.

– Хм-м, – выдавила из себя герцогиня вместо ответа.

– Мой сын был посвящен в рыцари в прошлом году за свою поэму, – с гордостью продолжил сквайр.

– Настоящий трубадур, – сказал Вильерс, оставляя всех гадать, похвала это или оскорбление.

– Роланд сочинил чудесную элегию на смерть принца Октавиуса в прошлом году, – пояснил сквайр. – Королю она так понравилась, что он вызвал Роланда в Букингемский дворец и посвятил в рыцари.

Роланд застенчиво опустил свои длинные, загибающиеся вверх ресницы, которые с самого начала заметила Элинор. Он был чуть более застенчив, чем ей бы хотелось. Энн предупреждала ее, что она должна обуздывать свои желания. Но она, вероятно, переусердствовала с шампанским. А чуть раньше еще и с ромовым пуншем.

– В таком случае почитайте нам что-нибудь, – милостиво предложила герцогиня, смягчившись. – Но только не про принцессу Амелию, не хочу слышать ничего печального, – предупредила она.

– Могу предложить вам отрывок из «Ромео и Джульетты» – сцену, когда он карабкается в ее окно, – сказал Роланд, взмахнул рукой и слегка задел Элинор. – «Приходи, пока пение жаворонков не возвестило о конце ночи», – говорит Джульетта. А он отвечает, что приготовил лестницу из алого шелка, увитую жемчугом, чтобы подняться к ней.

– И это все? – спросила герцогиня, когда он замолчал.

– Все, что я помню, – ответил Роланд.

– Это восхитительно, шелковая лестница, увитая жемчугом, – похвалила герцогиня. – Мне это близко, у меня есть алый чепец, расшитый жемчугом. – Она обернулась к сквайру: – Но вас не смущает, что это сочинение отдает лавкой какой-нибудь модистки?

– Ничуть, мой сын – поэт, весьма известный в высших кругах, он лучше знает, как надо писать поэмы. Мне пока не приходилось краснеть за него.

– То же самое я могу сказать о моих дочерях, – сказала герцогиня, посмотрев на малиновый наряд Элинор и почти такого же цвета лицо. – Дочь моя, сколько шампанского ты выпила? Не пора ли остановиться?

– Не так много, как я, объявила радостно Энн и обернулась к Лизетт: – Дорогая, не могла бы ты приподняться, чтобы я могла выбраться из-за стола, не свалившись под него?

– О, я охотно присоединюсь к тебе, – воскликнула Лизетт, – еда меня не интересует!

– Весьма грациозная птичка, – улыбнулся ей Вильерс.

– Ваша поэма прекрасна, – обратилась Элинор к Роланду, бросив недовольный взгляд на Вильерса.

– Она еще не проработана как следует, в таком виде я не могу опубликовать ее, – ответил Роланд. – Она чересчур витиевата и цветиста, как отметил мой отец.

– Может быть, стоит убрать жемчужины с этой лестницы? – решилась предложить Элинор. – Это не только разорительно, но еще и неудобно. Все равно, что поставить на горох.

– Их можно еще и раздавить, если вес большой или перегрузился выпивкой, – заметил Вильерс. – Это про Ромео написано, «толстый коротышка с одышкой»? Ах, нет, это, кажется, про Гамлета.

Роланд окинул его недружелюбным взглядом:

– Поэзия стоит выше реальности и не нуждается в правдоподобии. Шелковая лестница – это символ страстных желаний.

– Я понял, но меня все же заинтересовало то, как бы это выглядело на самом деле, – не унимался Вильерс. – Клеопатра толкла жемчуг в ступке и выпивала его с вином, чтобы прибавить себе красоты. Значит, раздавить его не сложно.

– Не думаю, – сказала Лизетт. – Впрочем, у меня есть превосходное ожерелье, надо будет попробовать.

Вильерс рассмеялся, глядя на нее:

– Вы большой оригинал, леди Лизетт.

Роланд наклонился к уху Элинор.

– Я рос рядом с леди Лизетт, – сообщил он ей. – Вам известно, что мой брат помолвлен с ней? Это случилось, когда оба они еще лежали в своих колыбельках. Кто знал тогда, что у нее окажется не все в порядке с головой? Если эту помолвку разорвать с нашей стороны, мой отец должен будет выплатить сумму ее приданого. У него этих денег нет. Именно поэтому Ланселот никогда не возвратится под родной кров. Он уехал шесть лет назад. Иногда он пишет нам, надеясь узнать, что она влюбилась в кого-то и сама разрывает помолвку. – Он вдруг схватился за спинку кресла Элинор, вытягивая шею. – Так, приближается самый сумасбродный момент, сейчас она прикажет колоть свои жемчужины.

В самом деле, сцена несколько обновилась с появлением камеристки Лизетт, держащей нитку крупного белоснежного жемчуга на алой бархатной подушке. На лице девушки было написано неодобрение, которое она явно стремилась донести до своей госпожи, но тщетно.

Дыхание Роланда щекотало ухо Элинор.

– Если кто-то сейчас попробует спасти этот великолепный жемчуг, она закрутится, как неистовый дервиш, – сказал он.

– Что такое дервиш?

– Священный монстр, который терроризирует бедное население Индии или Ирана.

– Мы должны помешать ей, – сказала Элинор.

– Это невозможно. Она явно хочет поразить воображение бедняжки Вильерса, который, похоже, у нее на крючке. Лишь бы он с него не сорвался – мой брат в этом случае получает свободу. Так что я заинтересованное лицо.

– Вильерс не женится на ней, – заявила Элинор.

– О нет, я очень на это надеюсь! Она ведь красавица, вы не станете этого отрицать. И весьма приятна в общении, особенно с тем, кого желает завлечь.

Герцогиня быстро сообразила, что сейчас последует. Покраснев до корней волос, она отодвинула чашку с чаем.

– Насколько я понимаю, вы решили истолочь этот редкий по красоте жемчуг в порошок? – спросила она заунывным голосом.

– Именно так, – ответила Лизетт. – Мы хотим проверить, насколько он тверд. Вильерс считает, что он раскрошится под башмаком. Роланду это, впрочем, не важно.

Блаженно улыбаясь, она протянула руку за жемчугом.

– Я не допущу этого, – заявила герцогиня. – Этот жемчуг носила твоя мать, это память о ней.

Лизетт растерянно моргнула.

– Мама умерла, ей теперь все равно, что я сделаю с ее украшением.

– Память о ней еще жива, – сказала герцогиня.

– Но это мой жемчуг, – возразила Лизетт, чуть не плача. Элинор подскочила к ней:

– Ты не должна обижаться на мою мать, я тоже хочу, чтобы твой жемчуг остался цел.

– Не становись мне поперек дороги! – вскричала она. – Вы обе, ты и твоя мать, не мешайте мне!

Выступив вперед, Вильерс положил руку на плечо Лизетт, которая мгновенно затихла.

– Ее светлость не понимает, – спокойно произнес он, – я вас понимаю. Когда моя мать умерла, мне безумно хотелось избавиться от всех ее вещей – платьев, шарфов, даже драгоценностей.

Лизетт молча слушала. Бешенство в ее глазах сменилось печалью.

– Я потеряла мою мать, – прошептала она.

Элинор вернулась на свое место рядом с Роландом.

– Кажется, наступает музыкальный час, – прошептал он.

– Что? – переспросила Элинор, с ненавистью глядя на то, как золотые кудри Лизетт оплетают плечи Вильерса. «Сколько раз мне еще придется наблюдать этот повторяющийся кошмар, эти их объятия?» – спросила она себя. Неужели не довольно той, утренней сцены?

– Ее успокаивает музыка, – сказал Роланд, – это единственное, что связывает меня с ней. Мы оба любим лирические баллады. Пожалуй, я сниму со стены лютню, чтобы прервать эту нежную сцену. Но Вильерсу уже недолго оставаться холостяком. Да и его мирным дням тоже пришел конец.

Завидев Роланда, подошедшего к ней с лютней в руках, Лизетт, просияв, слегка отстранилась от Вильерса.

– Мы все будем петь! – воскликнула она.

– Я слишком устала для этого, – объявила герцогиня, вставая, и быстро удалилась, попрощавшись со сквайром и его женой, которая понимала герцогиню. Пожилая пара удалилась следом за ней, пообещав Роланду отправить за ним карету.

Элинор присела перед ними в реверансе, заметив в их глазах надежду на то, что Роланд ненароком сделает свой выбор. Это была бы превосходная партия – он и Элинор.

– Лютня, о Боже! – простонала Энн, садясь на освободившееся место рядом с сестрой. – Что за средневековые вкусы?!

Сплошной шекспировский кошмар.

– Анисовый ликер, – предложил Поппер, остановившись перед ними с подносом.

– Еще капля спиртного, и я засну прямо сейчас, – пожаловалась Энн. – Мне лучше пойти прямо в спальню. Как сложны все эти любовные игры и ухаживания, не так ли?

– Ты цитируешь Шекспира? – спросила Элинор.

– Понятия не имею, я думала, это мое собственное, – ответила Энн, отправляясь спать.

Глава 13

– Наконец-то все эти нудные старики ушли, – произнесла Лизетт. – Пойдемте петь на террасу.

– Мы никого не разбудим? – спросила Элинор, наслаждаясь вкусом анисового ликера. – В этом напитке столько лакрицы, что у меня пробуждается чувственность.

На Лизетт ее слова не произвели никакого впечатления, она смотрела на нее без тени осуждения. Усевшись рядом с Роландом, она приготовилась музицировать. Элинор выбрала кресло, на котором сидела утром возле Энн. Вильерс облокотился на каменный парапет, но когда зазвучали первые аккорды, подошел к Элинор.

– Кто говорит со смертью? – пропела Лизетт высоким и чистым голосом.

– Не говори со смертью, не говори о ней, – подтянул Роланд тенором.

– Что делать смерти в этом радостном доме? – пропели они хором.

Элинор отпила еще немного ликера и откинулась в кресле. Звезды в небе сияли, как серебряные пуговицы на сюртуке денди.

– Как прекрасен небесный свод! – произнесла она, глядя на Вильерса.

– Жемчужины, истолченные в звездную пыль, – усмехнулся он, поглядывая на Лизетт.

Элинор рассмеялась, глядя ему в лицо.

– Отпусти смерть, – пропела Лизетт, – пусть бредет далеко… – Голос ее оборвался после недовольного жеста Роланда.

– Ты снова сфальшивила, слушай! – Он пропел припев дважды.

– Вы так прекрасны сегодня, – обратился Вильерс к Элинор.

– Я? – удивилась она, но тут вспомнила, как ее приукрасила Энни свое отражение в зеркале.

– Этот поэт во время ужина все время смотрел на вас, умирая от страсти.

Сам Вильерс холодно смотрел на нее через стол. Она не предполагала, что он заметил обожание Роланда. Возможно, он решил, что она может отменить их обручение ради Роланда? Она мечтала о том, кто никогда не предаст их страсть и не оставит ее одну. Вильерс далеко не однолюб, Рональд намного романтичнее его.

– Я бы хотела узнать вкус поцелуя Роланда, прежде чем встать под венец с вами, – вдруг произнесла она.

– Неужели вы полагаете, что один поцелуй может решить все? – усмехнулся Вильерс. Одна его черная прядь выбилась из-под ленты и упала ему на скулу. В лице его не было ничего поэтического. Это было жесткое лицо с мужскими скулами. Лицо властелина, издающего декреты для своих подданных и привыкшего к женской покорности.

Роланд и Лизетт возобновили пение, на этот раз какой-то любовный романс.

– Я сделаю принца моим рабом теперь, – запели они вместе. Он был господином моим уже целую луну.

– Почему бы просто не спеть «он весь месяц подряд меня имел, как хотел», – предложил Вильерс, садясь рядом с ней.

Она нахмурилась.

– Надену на палец кольцо ему и в свой дом приведу, как коня в поводу, – пропела Лизетт.

А Роланд подтянул:

– Гиацинтами украшу его, пьяным медом его опою.

Элинор снова запрокинула голову, любуясь звездными гиацинтами. Вильерс как-то очень интимно придвинулся к ней, и она ощутила влечение к нему. Она повернулась к нему и слегка приоткрыла губы.

– Вы примерили роль соблазнительной сирены? – спросил он. – Хотите увлечь меня?

– Всего на одну луну, – протяжно произнесла она.

– Это для меня приятный сюрприз, – произнес он, наклонившись ближе.

На его губах был вкус анисового ликера, как и у нее, и у них был еще какой-то пряный мускусный вкус, как ей показалось. Она замерла, придвигая свое лицо и предлагая полураскрытые губы, вспоминая Гидеона и то, каким сладким может быть поцелуй.

Вильерс уверенно принял ее дар. Он впился в ее рот своими губами, жадно обхватив ее лицо обеими ладонями.

Сквозь туман в голове она понимала, как отличен этот поцелуй от ее поцелуев с Гидеоном. Как же давно это было! Они были такими юными и неумелыми тогда. Гидеон провалился с первым поцелуем. Она засмеялась, и он послушно извинился. Очень скоро выяснилось, что она намного способнее к поцелуям. Он хотел прикасаться к ней, ласкать, хотел все сразу. А она была пока готова только к поцелуям.

– В чем дело? – вдруг услышала она резкий голос.

– Что вы имеете в виду?

– Где вы витаете? Я, кажется, целую вас, – сказал Вильерс.

Она виновато улыбнулась. В скудном свете, лившемся из дома, его глаза казались совсем черными. Тень от густых ресниц падала на его скулы.

– Кажется, я о чем-то задумалась, – призналась она.

После натянутой паузы он рассмеялся:

– Вы и Тобиас. Только перед вами обоими я испытываю это странное чувство, крупицу непонятного мне унижения.

– Вряд ли вы на это способны, – заявила она.

Он прищурился:

– Вы думали об Эстли, признайтесь.

Она ощутила изумление в первый момент и, казалось, не вполне отдавала себе отчет в том, что он говорит, находясь под влиянием спиртного.

– Прошу прощения, если я задела ваше самолюбие, – произнесла она. – Это был превосходный поцелуй.

– Вам понравилось? – недоверчиво переспросил Вильерс, привыкший к мгновенным победам и слегка разочарованный ее равнодушным видом.

– На ваших губах остался вкус аниса, – сказала она, выпрямляясь в своем кресле. – Я люблю этот вкус. Доводилось ли вам когда-нибудь в детстве рыскать в полях в поисках корня лакрицы?

– Нет.

Она кивнула, словно ждала именно этого ответа. Он был, затянут в бархат лет с пяти или даже с четырех. Кто позволит наследному герцогу сбегать из дома и бродить где попало?

– Вы снова мечтаете о своем Эстли? – спросил он.

Она снова глотнула ликера, еще больше разгорячившего ее кровь и рвущиеся к поцелуям губы. Возбуждение усиливалось. Перед ней был второй мужчина в ее жизни, с которым она целовалась. И это ей нравилось. Может быть, была права ее мать, называя ее вертихвосткой?

– Признаться, я думала о нем, – ответила она.

– Он красив, мечта любой девушки, – заметил он небрежно.

– Нет, он – моя мечта, а не другой леди, – сказала Элинор.

Лизетт и Роланд, заспорив о тональности, перестали петь.

– После смерти отца, – продолжила Элинор, – он, можно сказать, переселился в наш дом, играл с моим братом, приезжал к нам на каникулы…

– Из Итона, – договорил за нее Вильерс.

– Совершенно верно, – сказала она. – Я вообще-то не обращала на него внимания, но однажды, в один прекрасный день, мы по-новому взглянули друг на друга.

Рассказывая об этом, она вдруг ощутила странный прилив нежности к Вильерсу. Ей захотелось прильнуть к его губам, куснуть, лизнуть их.

– Взглянули по-новому, и что же дальше? – поинтересовался Вильерс.

– О, не подумайте, – игриво произнесла она. – Несколько месяцев мы были заняты поцелуями. Впрочем, все это было так обычно для нашего юного возраста.

Вильерс спокойно кивнул.

– А вы? – неожиданно спросила она, попытавшись представить его молодым и влюбленным.

– Что – я?

– Вы, ваша светлость, как вы влюблялись? – спросила она.

– У меня была возлюбленная по имени Бесс, служанка из трактира.

– Грудастая и прекрасная? – усмехнулась Элинор.

– Не помню, какая у нее была грудь, – ответил Вильерс. – По-моему, вам больше повезло в этом отношении.

– Ах, – смутилась Элинор, – вам просто, кажется. У меня слишком тугой лиф, это платье моей сестры, которое мне мало. Вообще-то я предпочитаю более скромную одежду, вы уже имели возможность это заметить на балу у герцогини Бомон, – сказала она. – После этого бала сестра решила всерьез заняться моим гардеробом.

Вильерс кивнул.

– Эта Бесс, разумеется, отвечала вам взаимностью? – спросила Элинор.

– Еще бы, я ведь как-никак герцог.

– Но это ведь не означает…

– Поверьте мне, – прервал ее Вильерс, если бы на свете нашлась служанка, которая отвергла бы притязания герцога, ей следовало бы отлить памятник из бронзы.

– И каковы последствия вашего увлечения? – спросила Элинор. – Эта Бесс стала матерью одного из ваших детей?

Вильерс лукаво улыбнулся.

– Мои дети не должны вас беспокоить, – произнес он.

Она задумалась.

– Не должны беспокоить в каком смысле: религиозном? Этическом?

– В одном из них, – неопределенно ответил Вильерс.

– Вообще-то я предпочитаю ясность в семейных отношениях, – сказала Элинор. – Разумеется, если вы не намерены жениться на мне…

– Вы сами решили выйти за меня, – напомнил он, – все об этом знают, вы этого не скрывали.

Элинор, хотя и была уже порядком пьяна, решила вновь прибегнуть к испытанному средству от охватившего ее волнения и поднесла к губам бокал.

– Возможно, я это сказала, чтобы утихомирить мою мать – произнесла она. – Мы оба по-прежнему вольны решать, кого нам избрать.

– Выходит, вы смотрите на нашу помолвку как на некий пробный акт?

Она подумала о Роланде, который являлся воплощением средневекового трубадура. Настоящий Бернарде Вентадорн! Томный и романтичный, он казался ей весьма привлекательным. Прислушавшись, она уловила обрывок песни о какой-то вдове, имевшей шесть мужей.

– Вы умеете петь? – спросила она Вильерса.

– Таким талантом не обладаю, – ответил он.

– Я тоже, – вздохнула Элинор.

– Бесс не стала матерью ни одного из моих детей, – сказал, наконец, Вильерс.

– Прекрасно, – ответила Элинор.

– Она променяла меня на другого, более красивого, – признался Вильерс.

Элинор внимательно посмотрела на него. Нет, он не был красив. Но в нем чувствовался настоящий мужчина.

Он привел Элинор в замешательство. Ей вдруг захотелось, чтобы он повалил ее прямо здесь и тут же овладел ею. Но вслух она произнесла:

– Она променяла вас на кого-то? Я думала это невозможно для такой, как она, учитывая ваш главный козырь – герцогский титул. Вы и сами об этом говорили.

– Да, но нашелся другой герцог, который переманил ее у меня, – Элайджа Бомон.

– Да она просто счастливица! – воскликнула Элинор. – Ее расположения добивались сразу два герцога. Не из-за нее ли вы дрались на вашей знаменитой дуэли?

– Эта женщина слишком низкого звания, чтобы драться из-за нее на дуэли. Я просто уступил ее этому красавцу, похожему на Адониса.

– Герцог Бомон красив, – согласилась Элинор, думая, что он все же уступает ее Гидеону. К тому же Элайджа казался слишком усталым, чтобы представить его в роли волокиты.

– Пожалуй, вы первая леди, которая не слишком высоко его ценит, – заметил Вильерс. – Видимо, герцог Гидеон кажется вам красивее?

Элинор кивнула.

– Более блестящий, стройный, привлекательнее во всех отношениях?

– Да, – согласилась Элинор.

– Простите, что посмел допрашивать вас, – произнес Вильерс.

– Но это было давно, несколько лет назад, – сказала Элинор, с интересом поглядывая на него.

– Если вы думаете о нем, целуясь с другим, значит, для вас все это еще слишком свежо, – возразил Вильерс.

Ей было трудно отрицать очевидное. Их помолвка с Вильерсом становилась все менее вероятной, хотя она и не старалась нарочно разрушить ее.

В этот момент раздался звон и стук со стороны Роланда и Лизетт. И кажется, последняя готовилась разбить о его голову лютню. Тот вовремя перехватил ее руку.

– Ты маленькая заносчивая штучка… – донесся голос Роланда.

Лизетт поспешно скрылась за дверями библиотеки.

– Простите, – сказал Роланд, направляясь к остававшейся парочке. – Когда два музыканта объединяются, они теряют не только чувство времени, но и рассудок… – Он выразительно посмотрел на Элинор.

Та смутилась, почувствовав в его словах подвох. Она не учла, что могли быть свидетели ее смелого поцелуя с Вильерсом.

– Ночью на свежем воздухе ваша музыка звучала так волшебно, что потерять чувство времени совсем не сложно, – заметил Вильерс. – Я говорю не только о вас.

Роланд внимательно глянул на него.

– Я мечтаю переложить на музыку строки Шекспира, – сказал он. – Вот эти, например: «Если музыка питает любовь, играй еще…» Это, случайно, не из «Сна в летнюю ночь»? Вы не помните?

– По-моему, это из «Двенадцатой ночи», – ответил Вильерс.

– Мне не очень нравятся все эти старомодные пьесы, – сказал Роланд. – От них пахнет антиквариатом.

Он не смотрел на Вильерса, улыбался только Элинор. Она тоже едва сдерживала улыбку. Она была почти уверена, что Роланд видел, как она целовалась с Вильерсом.

– Мы, старики, – с усмешкой сказал Вильерс, – должны ложиться спать в одно время с курами.

– Ах, я думал, что позволил себе ни к чему не относящееся сравнение, – произнес Роланд. – Леди Элинор, позвольте пригласить вас на прогулку по окрестностям завтра.

– Конечно, – согласился Вильерс, примеряя роль доброго дядюшки. – Вам, молодежи, лучше гоняться на лошадях, пока мы, старики, будем жаловаться на свое недомогание.

– Я буду рада увидеться с вами вновь, сэр Роланд, – сказала Элинор, протянув ему руку.

Роланд поцеловал ей руку.

– Итак, до завтра? – спросил он, ловя ее взгляд.

– Не забудьте свою лютню, – напомнил Вильерс.

Роланд кивнул ему, не скрывая раздражения.

Вильерс откинулся в кресле, проявляя полное безразличие к тому, что они остались одни.

– Вы не знаете, что вдруг нашло на Лизетт? – спросил он, как ни в чем не бывало.

Элинор вспомнила, с какой яростью та размахивала лютней.

– Наверное, Роланд сказал ей что-то, что ее задело, – предположила она.

– Я тоже так думаю, – произнес Вильерс. – Думаю, его развязные манеры служат плохим проводником к брачному венцу, гораздо худшим, чем его поцелуи. Впрочем, трудно судить о поцелуях.

– Вы ревнуете? – спросила она, с наслаждением вдыхая теплый ночной воздух.

– Будь я на месте его жены, в первую же неделю затолкал все его помпезные поэмы ему же в глотку, – усмехнулся Вильерс.

Элинор весело рассмеялась:

– Вы поймали его, на плохом знании Шекспира и поэтому он разозлился. Но что, если в один прекрасный день он станет великим? Тогда вам будет стыдно не знать его текстов.

Вильерс наклонился к ней:

– Может, хватит о нем говорить? Вы сказали, что хотите узнать, как он целуется, прежде чем что-то решить. Так вот, для меня поцелуй ничего не значит. Даже если в нем участвует третий невидимый партнер, такой непревзойденный красавец, как ваш Эстли.