Текст книги "Избранница герцога"
Автор книги: Элоиза Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Если мужчина позволяет себе обесчестить девушку, он должен нести за это ответственность, – возразила Энн. – Гидеон подлец, обычный волокита. А ты хочешь сделать из него святого, молиться на него.
– Ничего подобного! – воскликнула Элинор. – Он не так уж и виноват. Это его отец спутал все своим завещанием.
– Он лицемерный педант, только и всего, – заявила Энн. – А ты уверена, что он не порвал бы это завещание, если бы ты не позволила ему соблазнить себя?
– Что за чушь ты несешь?
– Не отдайся ты ему, он, возможно, порвал бы это завещание.
– Как ты можешь? – возмутилась Элинор. Она так натянула ошейник бедного толстяка Ойстера, что тот едва не задохнулся.
– Я говорю это не для того, чтобы оскорбить тебя, а чтобы ты не звала Вильерса раньше времени в свою спальню показывать гребешки.
– Мы с Гидеоном любили друг друга, – стояла на своем Элинор.
– Да, он только и делал, что вынюхивал местечко, чтобы втихомолку развлечься с тобой, – возразила Энн. – А еще, к твоему сведению, он обхаживал дочку нашего второго лакея. Теперь я могу сказать это тебе. Скажи я об этом раньше, ты бы не пережила такой новости. Но я всегда щадила твои чувства. Ты была слишком чиста для подобных вещей.
– Успокойся, – произнесла Элинор, – больше я никого не приглашу в мою спальню до свадьбы, обещаю, – улыбнулась она.
Дверь снова распахнулась.
– Вы заставляете меня ждать, дети, – крикнула герцогиня, появляясь в дверях в окружении слуг. – Карета уже ждет. Подай мне эту кружевную шаль, Хобсон! А ты, Элинор, передай глупого Ойстера на руки Хобсону. Я вовсе не хочу, чтобы от нас пахло псиной.
– Мы уже идем, – сказала Элинор, передавая щенка.
Ощутив внезапный порыв, Энн вдруг поцеловала ее:
– Я хочу, чтобы у тебя все получилось, чтобы ты вышла замуж и была счастлива!
Из холла вновь донесся голос герцогини:
– Твой Ойстер снова описал мраморный пол, Элинор! – До них донеслись шлепки и повизгивания. – Ты плохая собака. Хобсон, ткни его мордочкой в то, что он наделал!
– Мне кажется, я должна поспешить на помощь моему Ойстеру, – сказала Элинор, надевая шляпку и хватая перчатки.
– Как бы он не наделал на ковер Лизетт или в туфли Вильерсу, – сказала Энн. – Тогда твои шансы сделаться герцогиней Вильерс намного уменьшатся. Мужчины не выносят собачек, писающих в их туфли.
– Тебе кажется, что ты уже узнала все про мужчин, моя младшая сестра? – спросила Элинор.
– Я считаю себя настоящим ученым-натуралистом во всем, что касается их повадок, – высокомерно ответила Энн.
– Ты не ученый, – ответила Элинор.
– Кто же я?
– Охотница. Бедные джентльмены, знали бы они, что ты о них думаешь!
Герцогиня снова появилась в дверях:
– Элинор, я взываю к твоему разуму. Собери свою волю и поспеши к карете. Если Вильерс явится туда раньше нас, Лизетт уведет его без малейших угрызений совести.
Неожиданно резким жестом Энн сорвала кружевную косынку с груди Элинор.
– Что ты делаешь? – вскричала обиженно та. Кружева скрывали слишком откровенный вырез.
– Готовлю тебя к свиданию с женихом, – очень довольная ответила Энн. – Нет, это просто невыносимо, что именно ты унаследовала такую пышную грудь и такие синие глаза от нашей матери.
– Спасибо. Но я не понимаю, почему ты должна управлять этим моим наследством? – спросила Элинор. – Да еще так беспардонно.
– Потому что ты должна составить прекрасный контраст Лизетт. Ей меньше, чем тебе, повезло с формами. Если она не изменилась, конечно. В общем, смотри на это как на брошенную горсть зерна.
– Что?
– Охотник, чтобы подманить фазанов, рассыпает зерно. А ты привезешь в засаду свои прелести, – ответила Энн, усмехнувшись. – Он уже никуда от нас не уйдет!
Глава 7
Лондон, резиденция герцога Вильерса на Пиккадилли, 15
15 июня 1784 года
Тобиас решил ценой любой хитрости участвовать в поездке в Кент с Вильерсом. Он уже освоился в его доме. Сначала он пребывал в полусонном состоянии и был доволен тем, что всегда хватает хорошей еды, любой, какую он пожелает. Но потом ему это наскучило. Другие дети были совсем малявки. Колин мечтал научиться читать. Вайолет целыми днями разговаривала со своей куклой.
Задача была в том, как незаметно проникнуть в карету. Затем он спрятался бы под сиденьем, где хранились теплые одеяла. Он знал об этом убежище, потому что отец закутал его в одно из тех одеял, когда вез из Уоппинга. Однако следовало все тщательно рассчитать, чтобы его не поймали и не прогнали.
После завтрака он выскользнул за парадную дверь. Эшмолу полагалось следить за ним, но мальчик нашел странный способ отвлечь его. Он задумал настоящую диверсию – подговорил Вайолет устроить в детской пожар. Расслышав из-за двери рыдании Колина, он слегка посочувствовал ему – возможно Вайолет решила отправить в огонь его любимую книжку? Это было слишком жестоко, но ведь он не просил ее об этом.
Никто из дворовых конюхов не знал в точности, как следует относиться к нему – то ли этот мальчишка герцогский воспитанник, то ли просто взят в услужение. Он усмехнулся про себя. Не все ли равно, что они думают? Лишь бы плясали под его дудку.
Одинокий конюх, державший лошадей под узду, окинул его скучающим взглядом, когда он попытался открыть дверцу кареты. Тобиас улыбнулся ему.
– Я выполняю поручение мистера Эшмола, – заявил он. – Дворецкий попросил меня принести одно из одеял.
– Поручение мистера Эшмола? – Конюх какое-то время переваривал это сообщение. Теперь он знал, что может отвесить ему подзатыльник, если пожелает. Это было весьма утешительное известие.
– Мне нравится помогать мистеру Эшмолу, – сказал Тобиас, – возможно, однажды я тоже стану дворецким, как он. – Мальчик старался придать своему лицу как можно более простодушное выражение и видел, что это ему удается.
Конюх почти расслабился. Мальчишка мечтает стать дворецким? Что ж, пускай. Лишь бы не метил на его место.
– Хотел бы я посмотреть, как ты им станешь, – ехидно обронил он, как если бы разговаривал с попрошайкой, заявлявшим о своих неумеренных амбициях.
– Еще увидишь, – пообещал Тобиас, расплывшись в улыбке. – Терпеть не могу тяжелой работы, домашним слугам намного легче. Поэтому я и стараюсь угодить дворецкому.
– Бог в помощь, – равнодушно отозвался конюх.
– Хотите, я и вам чем-нибудь помогу? – спросил Тобиас. – К примеру, подержу лошадей? Я умею с ними обращаться.
– Мне надо отойти по нужде, – сказал парень. – Отнеси одеяло Эшмолу и возвращайся.
– Есть, сэр, – пообещал Тобиас, вытащив одеяло и направляясь к дому. – Что за чудное одеяльце! Нежное, как спинка у младенца. Наверное, это горностай или какой-нибудь другой ценный мех. – Поднявшись по ступеням, он отдал одеяло домашнему лакею и сказал: – Это просили отнести в прачечную.
– Для этого вовсе не обязательно было использовать парадный вход, – заметил ему позже конюх, передавая поводья. – Эшмол взгрел бы тебя за это.
– Да, кажется, он предупреждал меня, – отозвался Тобиас, поглаживая нос одной из лошадей.
– Я пошел, – сказал конюх, завернув за угол. – Передашь поводья мистеру Сеффлу, кучеру, он сделает с лошадками круг. Они уже наготове, и им надоело топтаться на одном месте.
Но к моменту появления кучера Тобиас предпочел спрятаться под сиденьем. Лошади, почуяв свободу, чуть было не рванули, подбежавший мистер Сеффл едва успел придержать их. Из своего укрытия Тобиас слышал его ругательства и реплики взбудораженных конюхов. Это длилось недолго, пока кучер не вскочил на козлы. Сделав круг, карета снова остановилась у парадного входа. До него донесся раздраженный голос герцога: «Ты смеешь утверждать, что Эшмол отважился дать поручение моему сыну?»
Тобиас не мог сдержать усмешки. Он знал, что его отец не страдает избытком великодушия. Вильерс казался ему похожим на рыкающего хищника.
Он хорошо помнил, как Вильерс отделал его работодателя Гриндела, заставлявшего мальчика выуживать разные блестящие штуки из смрадной слизи и выворачивавшего его карманы, чтобы он не утаил какого-нибудь злосчастного золотого зуба. Гриндел с грохотом свалился на землю от герцогского удара, сломав себе несколько ребер.
Теперь Вильерс кричал, что Эшмол лишится своего места, если будет третировать его сыночка, как слугу. Как будто он надеялся, что все забудут, что перед ними бастард! Это выглядело комично, но Тобиас был доволен таким истинно отцовским проявлением чувств.
Наконец он услышал скрип и понял, что Вильерс уселся на сиденье поверх него. Мальчик планировал обнаружить свое присутствие, лишь когда они выедут в лондонские окрестности, но не успели они миновать и квартал, как крышка была отброшена. Тобиас не поднимал головы, опасаясь увидеть гнев в глазах отца. Оба умели выдерживать паузу, но сейчас, пожалуй, она затянулась. Тобиас, как более молодой, заговорил первым.
– Эшмол не виноват, он не давал мне никаких поручений, – решил он предотвратить обидные последствия своей шалости. – Как ты узнал, что я здесь?
Герцог приподнял бровь:
– Сначала в доме появился никому не нужный дорожный плед, а потом обнаружилось исчезновение чересчур бойкого мальчишки. Плюс к этому – пламя в детской. Эту головоломку было нетрудно разгадать.
Тобиас с понурым видом вылез из ящика с пледами. Он решил, что отец сейчас прикажет кучеру поворачивать назад и высадит его у подъезда с разъяренными конюхами, которые могут его побить. Но этого не случилось.
Отец снова уткнулся носом в маленькую книжку.
– Ты не хочешь отправить меня назад? – спросил мальчик.
Герцог внимательно посмотрел на него:
– Мне показалось, что ты очень хочешь сопровождать меня, разве не так?
Тобиас хотел все объяснить, но герцог жестом остановил его:
– Не пытайся оправдать себя, в этом нет нужды. Я понимаю, что после тех острых впечатлений, связанных с риском для жизни, которые ты получал на дне Темзы, размеренная жизнь в нормальном доме показалась тебе чересчур пресной. И постоянное присутствие шестилетней малышки тоже не могло улучшить твоего настроения.
– Она согласилась поддержать меня в это утро; я попросил, и она сделала, – признался мальчик.
– Ах да, пожар! Ты мог бы попросить ее не трогать старинные макеты, развешанные на западной стене. Им около сотни лет. Эшмол очень расстроился, увидев, что они испорчены.
– Они наверняка покрылись плесенью, – сказал Тобиас. – Какая от них польза? Я должен предупредить ее, чтобы она не сжигала книжку Колина.
– Она сожгла все книжки в детской, – сказал Вильерс.
Тобиас понимал, что извинением ничего не исправить, и все же попытался. Вильерс пожал плечами:
– Только бы у нее снова не возникло желания так позабавиться. Надо не спускать с нее глаз в ночь Гая Фокса на пятое ноября.
Тобиас немного успокоился.
– Мы едем в Кент, чтобы встретиться с твоей женой?
– Она пока мне не жена. Я должен выбрать одну из леди, решить, какая из них станет лучшей матерью для тебя.
– Я не нуждаюсь в мамочке, – усмехнулся Тобиас. – Мне уже тринадцать.
– Вайолет нужна мать. – Герцог перевернул страницу. – И еще двум близняшкам, которые гораздо моложе тебя.
– Мальчики или девочки? – спросил Тобиас.
– Девочки.
– А кем была моя мать?
– Она была умница и красавица, – уклончиво ответил герцог.
Тобиас замер, надеясь услышать продолжение. Но Вильерс продолжил чтение.
– Ты свалял дурака, – произнес Тобиас в тишине кареты.
В первый момент герцог не шелохнулся, затем повернул голову, внимательно разглядывая его.
– Что ты имеешь в виду? Мои отношения с твоей матерью или то, что я не сумел хорошо позаботиться о тебе?
– Почему ты не женился на ней? – Он примерно знал ответ, и все же не мог удержаться, чтобы не спросить прямо об этом.
– Не мог. Она была оперной певицей и моей любовницей, итальянкой с бурным темпераментом. А поэтому не являлась леди в строгом смысле этого слова.
Тобби казалось, что он сейчас ненавидит отца. Ему не нравились отполированные носки его туфель с нарядными пряжками и роскошный камзол из плотного шелка.
– Успокойся, – сказал Вильерс, отложив книжку. – Она не слишком утруждала себя заботами о тебе. Она была артистической натурой и материнских чувств не испытывала. Но она полагала, что с тобой все в порядке, что я хорошо позаботился о тебе. Она верила в это.
– А тебя подвел твой стряпчий?
– Да. В отличие от других детей ты был рожден в моем загородном поместье. Она прибыла на гастроли в Англию, а когда они закончились, осталась погостить у меня на какое-то время вместе с некоторыми друзьями из своей труппы. Она была знаменитой оперной дивой, Тобиас. А потом уехала и умерла в Венеции во время приступа малярии. Она очень много пела на закрытом концерте в доме дожа, а потом долго не могла успокоиться и бродила под открытым ночным небом. Схватила лихорадку и скончалась через несколько дней.
Тобиас пожал плечами.
– Жаль, что она оказалась недостойной тебя, – сказал он, хотя сердце его разрывалось на части, так он страдал.
Отец поймал его взгляд и не отпускал, пока мальчик не отвернулся.
– Она была весьма достойной женщиной, это я сплоховал, не смог даже прилично устроить тебя. Не суди ее строго, а я постараюсь искупить свою вину.
– Я, пожалуй, вздремну, – сказал Тобиас, стараясь не встречаться взглядом с Вильерсом.
Глава 8
Ноул-Хаус, загородная резиденция герцога Гилнера
Поздний полдень, 15 июня 1764 года
Имение герцога Гилнера лежало в глубокой лощине посреди зеленых холмов. Это был квадратный дом с двумя строго симметричными крыльями. Оконные марши с обеих сторон, рассчитанные с алгебраической точностью и прямотой, соперничали с выправкой королевских гвардейцев на параде.
Но в остальном… На подъездной аллее и в саду видны были следы запустения. Между деревьями вдоль главной аллеи уже не было одинаковых промежутков. Дубы разрастались неравномерно и со временем некоторые из них прогнили и были повалены ураганом. Их заменяли, как попало буками и даже какими-то карликовыми деревцами.
А дорожки в саду?! Поваленный штакетник, лужайки с канавками, переходящие в стихийные заросли, напоминали скорее лабиринт. С одной стороны стоял скособоченный коттедж, который можно было назвать так с большой натяжкой. На самом деле это была живописная развалюха, практически непригодная для жилья.
Впечатление запущенности довершали несколько полинялых мишеней для арбалетов на открытой лужайке у дома.
– Все здесь еще более запущено, чем я ожидала, – сказала герцогиня, выйдя из кареты с помощью грума.
– Почему мы перестали ездить сюда? – спросила Элинор. – В детстве я бывала здесь почти каждый год. Может быть, ты поссорилась с матерью Лизетт?
– Ничего подобного. Я слишком хорошо воспитана, чтобы доводить до этого, – ответила герцогиня, стараясь не вспоминать свои грубые реплики. – Тем более с бедной Беатрис, моей любимой подругой. Мы с ней начали выезжать в свет в один и тот же год и почти одновременно вышли замуж и стали герцогинями.
– Но что-то все же случилось, раз вы перестали навещать друг друга? – предположила Энн, выпрыгивая из кареты и разминаясь. – Боже, как же я счастлива, что перестала трястись на колесах!
Герцогиня величественным жестом указала груму на подъездную дорогу, чтобы он подбежал и ударил в колотушку у двери.
– Лизетт на несколько лет старше Элинор, – сказала она дочерям. – У Беатрис случился сердечный приступ, но умерла она не от него, а кажется, от пневмонии спустя год. Но мне-то хорошо известно, какая печаль вогнала ее в могилу.
В доме стояла тишина. Как будто никто не заметил, что на главной аллее стоит герцогская карета с гербами, запряженная четверкой лошадей, а за ней еще и тарантас со слугами и багажом.
– Что же это была за катастрофа? – спросила Элинор, взирая на грума, который без толку работал привязанной колотушкой.
Герцогиня помедлила.
– Энн уже можно слышать такое, она замужем. Впрочем, и ты, Элинор, уже достаточно взрослая.
– Кое-кто даже считает меня старой девой, и я с этим ярлыком почти смирилась. Но вам обеим непременно нужно видеть и меня замужней, так что там с Лизетт?
– Какая ты любопытная. Хочешь знать, что случается с юными леди, когда они задерживаются на брачной ярмарке? – спросила герцогиня. – Отлично, я выскажусь яснее. У Лизетт болезненное влечение к мужчинам.
– Я не замечала в ней ничего подобного, когда мы были подростками, – заметила Энн.
– Ты не замечала, потому что она никогда не влюблялась надолго в одного и того же. Она быстро вспыхивала и почти тут же теряла интерес. Трудно представить себе джентльмена, который мог бы все это выдержать, – пояснила Элинор. – Хотя теперь у нее, кажется, возник стойкий интерес. Я имею в виду ее привязанность к детям из соседнего приюта.
– Я порицаю Беатрис за то, что она предоставила ей когда-то свободу, – сказала герцогиня. – Мне хорошо известно, как надо держать дочерей. Я не потерплю незаконных связей в моем доме. Ни одна из вас не посмеет оскорбить меня ничем подобным. – Она брезгливо передернула плечами.
– Возможно, она влюбилась в джентльмена, который не был свободен? – предположила Элинор.
– Ах, оставьте, я обещала Беатрис, что унесу эту тайну с собой в могилу. Да будет вам известно, что ребенок…
– Ребенок! – воскликнула Элинор. – Вы никогда не упоминали о ребенке.
– Но я же сказала вам теперь – полная катастрофа, – понизила тон герцогиня. – Что тут непонятного? Мы не должны больше говорить здесь об этом. Взгляните только на это поместье. Хорошо, что нет Беатрис, она пришла бы в ужас от подобного запустения. Разумеется, я понимаю, как трудно содержать такое большое старинное поместье, и все же, все же…
Грум, молотивший в дверь, наконец-то дождался внимания. Вниз со ступеней спешил дворецкий с растерянным видом, но в парадной ливрее.
– Ваша светлость, – склонился он перед герцогиней. – Какая честь, какое радостное событие для этого дома! И какая жалость, что в данный момент нет герцога Гилнера, я уже отправил к нему слугу с запиской.
– Не стоило беспокоить его, – заметила герцогиня. – Я просто хотела повидаться с его дочерью. Это дружеский визит, всего на пару дней.
Поскольку дворецкий продолжал стоять, растерянно мигая и отнюдь не спеша препроводить их в дом, она была вынуждена добавить:
– Леди Лизетт, надеюсь, дома? Не так ли?
– О, разумеется, – ответил дворецкий. – А вот леди Маргерит гостит у родственников, прибудет только завтра после полудня.
– Прекрасно. В таком случае проводите нас в наши комнаты, чтобы мы могли отдохнуть после дороги, – приказала герцогиня. – К вам из Лондона несколько часов пути, и мы успели наглотаться пыли.
Элинор с любопытством наблюдала за дворецким. Он буквально выкручивал себе руки.
– Возможно, у вас найдется несколько свободных комнат? – решила вмешаться Элинор.
Тот стал объяснять, что комнат вроде бы и достаточно, но поскольку отсутствует леди Маргерит…
Герцогиня, потеряв терпение, жестом велела ему замолчать.
– Элинор, – произнесла она, – разве ты не отправила письмо с нашим уведомлением о визите?
– Очень даже отправила, – ответила Элинор. – Неужели леди Лизетт не предупредила вас? – обратилась она уже к дворецкому.
– Будь любезен, сопроводить нас наверх, дорогой, – сказала герцогиня, не дожидаясь его ответа.
Дворецкий попятился, повернулся и стал подниматься с такой поспешностью, словно его преследовал сам дьявол. Герцогиня с дочерьми двинулись за ним в сопровождении слуг, груженных сундуками и картонками, которых было слишком много для объявленного визита на пару дней.
Когда они достигли портала и заглянули в холл, замешательство дворецкого стало понятным. Если сад у дома можно было с натяжкой назвать мило запущенным, то здесь была настоящая свалка. Холл являл собой просторную круглую площадку с мраморным полом и помпезной лестницей на второй этаж. Но во что превратилась эта лестница! На ее великолепных перилах были развешаны простыни, не иначе как для просушки! Они даже слегка колыхались на ветерке, проникавшем через открытую дверь.
– Какой странный способ сушить белье, – удивилась герцогиня. – Кто посоветовал вам его? Боже, к тому же они еще и не простираны! – воскликнула она с возмущением. – Как ваше имя? Где вас учили так управлять благородным домом?
– Поппер, ваша светлость, – ответил он со страдальческим видом. – Видите ли, это вовсе не белье, а свежие декорации к театральной постановке.
– Походит на деревья, – сказала Элинор, указывая на простыню с пятнами, – на кроны, вздыбленные ветром.
Ее мать прищурилась.
– А мне видится какое-то поле с морковками, – презрительно усмехнулась она.
В ответ раздался взрыв хохота, и все увидели спускавшуюся Лизетт. Какое-то время они смотрели на нее, пока Элинор не сделала приветственный жест. Она не видела Лизетт семь или восемь лет, сейчас она выглядела еще более изысканно. Элинор всегда завидовала ее светло-золотистым вьющимся волосам и овалу ее лица, как у средневековых мадонн.
– Эл-ли-и! – Спустившись, Лизетт заключила в объятия ее, снова ее и лишь потом – Энн.
Герцогиня заметно посуровела, глядя на их объятия.
– Моя мать, герцогиня Монтегю, – произнесла Элинор.
– О, сколько лет, не правда ли? – пропела Лизетт, улыбаясь герцогине и присев в реверансе. – Но я еще помню, какой чудесной была линия вашего подбородка, ваша светлость. Теперь она уже не такая четкая, граница слегка сдвинулась, прихватив лишку…
Та просто впала в ступор от изумления, и Элинор пришлось поспешить на помощь.
– Леди Лизетт вечно выискивает то, чего не замечают другие, она ведь настоящая художница, мамочка, – произнесла Элинор.
– О, умоляю, обойдемся без всяких приставок. Просто Лизетт. – Она помахала в воздухе пальцами, выпачканными красной, синей и лиловой красками. – Я работаю над декорациями для нашей сельской постановки, в которой и вам могу подыскать роль. Если пожелаете, разумеется.
Элинор не могла сдержать улыбки, глядя на Лизетт.
– Я должна вернуться в сад позади дома, – продолжила Лизетт. – Но мы обязательно встретимся за ужином. Поппер разведет вас по комнатам для гостей. – С этими словами она повернулась и исчезла.
Герцогиня поморщилась, и Элинор поняла, какого она мнения о манерах Лизетт.
Поппер снова занервничал, ломая в отчаянии руки.
– Мне было известно о вашем прибытии, ваша светлость, – начал он, – я должен был сделать все, чтобы дом выглядел приличным…
– Будьте любезны, проводите нас туда, где мы сможем отдохнуть, – приказала герцогиня. – Я чувствую приступ головной боли. И прошу вас, Поппер, уберите с парадного входа эти нелепые простыни, здесь им не место.
– Да, ваша светлость, конечно, ваша светлость, – забормотал Поппер. – Пожалуйста, следуйте за мной.
Спустя несколько минут Элинор, Энн и дворецкий покинули на цыпочках комнату герцогини, оставив ее на попечении двух служанок, которые тут же начали обмахивать веерами ее лоб и разводить в воде порошки. Для Энн была приготовлена соседняя комната.
– Видимо, вас мне придется разместить уже в другом крыле, – заметил Поппер, ведя по коридору Элинор. – Визиты к нам стали столь редки, что мебель в большинстве комнат стоит в чехлах. Не подумайте обо мне, что я какой-то невежа, простыни немедленно уберут с парадного входа. Ах, какое гневное выражение лица было у герцогини! – Он испуганно передернул плечами. – Я прибыл сюда из дома маркиза Фестла и знаю, как должен выглядеть аристократический дом.
– Я все понимаю, – мягко произнесла Элинор. – Мне также известно, что герцог Вильерс может прибыть к вам сегодня либо завтра. Позаботьтесь заранее о комнате для него.
Он побледнел и сник.
– Вот как? И все это в отсутствие леди Маргерит. Возможно, я отправлю ей записку с просьбой вернуться сегодня же.
– Превосходная идея, – согласилась Элинор. – Не могли бы вы также распорядиться, чтобы ко мне в комнату доставили мою собачку?
– Собака? Какая?! Где она?
– Маленький мопс, нежно-кремовый, с черненькой милой мордочкой, – ответила она.
Дворецкий растерянно уставился на нее:
– Не поймите меня превратно, леди Элинор…
Та скопировала надменно-недоумевающий вид своей матери герцогини, и дворецкий со страхом попятился.
– Что такое, в чем дело, Поппер?
– Леди Лизетт очень боится собак.
– Но зачем ей бояться Ойстера? Он еще щенок и такой породы, что не вырастет большим. Скорее он будет бояться Лизетт, чем она его. Все любят моего мопсика. – Оказавшись на пороге своей комнаты, Элинор отпустила дворецкого.
К тому времени как она закончила умывание, Ойстер был доставлен. Она чувствовала себя теперь намного лучше. Накинув пеньюар, она села к растопленному камину и посадила на колени мопса. Он был такой толстый, теплый и славный, и она так любила его.
– Ты должен стать воспитанным щенком и перестать делать пи-пи куда попало, – ласково пожурила она его.
Песик слабо повизгивал в ответ и с удовольствием давал себя почесывать. Заметив, что он линяет, Элинор решила, что пора оставить это занятие и начать одеваться. Это будет настоящее бедствие, если Вильерс застанет ее врасплох.
– Что, если я надену мое хлопковое вишневое платье с газовой косынкой? – спросила она Виллу. Платье было таким родным и знакомым, а она была еще слишком усталой, чтобы оголять грудь и щеголять в таком виде.
Вилла уже два часа была занята тем, что опорожняла ее картонки и расправляла платья на плечиках.
– Помилуйте, – произнесла она. – Здесь нет никакого вишневого хлопкового. Мои хозяйка и ваша сестра сама отбирала наряды для этой поездки и велела кое-что отложить в сторону.
Элинор вздохнула:
– У меня не осталось ничего своего привычного, только вещи сестры?
– Боюсь, что так, – кивнула Вилла.
«И долго мне еще ходить, как покорная овца, по ее правилам?» – спросила себя Элинор.
– Не вздыхайте так, – попросила служанка. – Взгляните-ка лучше на это чудо портновского искусства из узорчатого шелка. Его надо носить с маленьким кринолином. – Она повертела им в воздухе.
– Платье прекрасно, – согласилась Элинор. – Но у него очень нескромное декольте! Если я сделаю реверанс, моя грудь обнажится вместе с сосками.
– В таком случае я могу приколоть немного кружев к декольте, – успокоила ее Вилла. – Вашу прическу я тоже украшу кружевами, чтобы не пользоваться пудрой. Вы заметили, как была причесана леди Лизетт?
– Лизетт никогда не пудрила волосы, – сказала Элинор. – И терпеть не могла парики.
– Вы должны чем-то отличаться от нее, – сказала Вилла.
Очевидно, Энн хорошо проинструктировала ее касательно матримониальных планов семейства, решила Элинор.
Примерно через час она уже спускалась вниз. Ей было весьма утешительно сознавать, что она великолепно выглядит. Конечно, у нее нет таких золотых кудрей, как у Лизетт. Но ей нравились ее собственные волосы с медным отливом. Они были более густыми, чем у Лизетт, и она могла причесать их как угодно.
Вилла уложила их в высокую прическу, вплетя несколько шелковых жгутов и украсив жемчугом. В гостиной, при свечах, все это будет сверкать и переливаться. Кружево на груди, конечно же, смотрится глупо, ненужной вставкой. Но чуть позже она уберет его, чтобы соответствовать вкусам Энн.
Ойстера она прихватила с собой. Он был еще щенком и не мог оставаться помногу часов в комнате один: Вилла по смотрела на него как на аксессуар к наряду, привязав одинаковые бантики к его ошейнику.
Простыни или декорации уже успели убрать, и холл выглядел вполне респектабельно, хотя и пустынно, как, впрочем, и пристало уютному загородному дому. Она заглянула в гостиную, потом – в библиотеку. Полки были заставлены книгами до самого потолка. Ее несколько удивило, почему здесь так много книг о музыке? Но тут Ойстер издал требовательное повизгивание, и она решила, что не стоит омрачать визит пачканьем библиотечного ковра.
Дверь из библиотеки открывалась на террасу и в сад, и она вышла из нее. К ее удивлению, она обнаружила, что вся прислуга собралась на склоне зеленого холма за садом: горничные в белых фартуках и лакеи в ливреях. Среди них мелькали несколько ребятишек.
В этот момент дверь за ее спиной отворилась, и раздался знакомый волнующий бас:
– Похоже, все они участвуют в какой-то волшебной постановке.
– Вильерс! – воскликнула она, обернувшись.
За ним спешила Энн, весело улыбаясь.
Вильерс склонился над рукой Элинор, которая огорчилась, обнаружив, что забыла наверху перчатки. Но только из-за того, что не повторился прошлый момент с нежным стягиванием перчатки с ее руки вопреки всем правилам приличия. Встретившись с ним взглядом, она заметно порозовела. Было ясно, что и он думал о том же.
– Где все? – спросила Энн.
– Там, на природе. Спускайся к нам на террасу, здесь полно кресел. О нет, какое несчастье! Я упустила поводок Ойстера! Что теперь будет? – Она с отчаянием наблюдала за кремовым прытким «мячиком», который, радостно повизгивая, летел по лужайке.
– Тот самый Ойстер? – спросил Вильерс.
– Он возбужден сегодня, – сказала Элинор.
– Он линяет, – недипломатично заметила Энн. – Но ему кажется, что он просто бесподобен. И еще эта его непростительная манера попрыскать в каждом углу.
– Он же еще щенок, – вступилась за мопсика Элинор.
– Не надо ссориться, леди, – произнес Вильерс.
И тут с лужайки донесся самый пронзительный визг, какой только можно себе представить. Вся живописная группа распалась, дети бегали и кричали.
– Что за черт? – удивился Вильерс, устремившись вперед.
Энн рассмеялась:
– Наверное, он снова обрызгал кого-то от радости.
Элинор ринулась следом за Вильерсом. Сердце сжимали дурные предчувствия. Чем ближе, тем сильнее сосало у нее под ложечкой. Она была уверена, что именно Ойстер является главной причиной наступившего беспорядка. И действительно, он все кружил и кружил возле кольца из взрослых слуг и детей в голубых фартуках. Чей-то истошный визг все не унимался, она никак не могла понять, от кого он исходит.
Ойстер подбежал к своей хозяйке, хлопая ушами и истерично лая, как будто хотел ей что-то сказать. Подоспевший дворецкий кинулся за щенком.
– Поппер, – взмолилась Элинор, – не могли бы вы мне объяснить…
Но тут визг внезапно прекратился, кольцо людей распалось, и Элинор узрела Лизетт в объятиях Вильерса. Одной рукой она обнимала его за шею, а голову положила ему на плечо.
– Боюсь, леди Лизетт весьма напугана вашей собачкой, – сказал Поппер, переводя дыхание. – Я же предупреждал вас…
Когда-то давно Элинор даже завидовала спокойной манере Лизетт, ее умению не проявлять своих эмоций. Она восхищалась идеальным овалом ее лица и правильным носом, ее голубыми глазами и бледно-розовыми губами. Она не ожидала, что Лизетт может так кричать. Неужели это Ойстер так напугал ее?
Впрочем, она уже успела затихнуть на плече у Вильерса. Элинор подхватила своего мопса и держала его на руках, как мать своего малыша, каким он, в сущности, и являлся. Насмерть напуганный, он еще слегка скулил и подрагивал в ее руках.
