Текст книги "Избранница герцога"

Автор книги: Элоиза Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– На пол, разумеется.

– На пол, – эхом повторила Энн. – Разумеется. – Она без колебаний грациозно сползла вниз, оказавшись в круге своих пышных юбок на кринолине. – Присоединяйтесь ко мне, – предложила она, похлопывая по полу.

Герцогиня закашлялась с видом крайнего неодобрения. Элинор тоже не спешила присаживаться, она должна была беречь платье Энн. К тому же ее кринолин с обручами был еще более объемным и жестким, чем у Энн. Опустись она на пол, юбки накрыли бы ее с головой. Но ей вовсе не улыбалось застыть неподвижно рядом с матушкой. Тем более что Вильерс, кажется, находил эту игру очаровательной.

– Это игра для детей, – сурово заметила герцогиня.

Лизетт рассеянно приоткрыла рот, как от приятного воспоминания.

– Да, знаю, – печально произнесла она. – Мне очень жаль, что в этом доме нет детей.

– Нет, в этом доме есть, по крайней мере, один ребенок, – объявил Вильерс.

Лизетт моргнула, глядя на него.

– Все приютские дети уже давно ушли, – сообщила она.

– Мой сын здесь, – возразил Вильерс.

Что до Лизетт, то она отнюдь не выглядела смущенной известием о сыне, хотя Вильерс не был женат.

– Леопольд, как это прекрасно! – восторженно вскричала она. Это звучало так, как будто она решила, что он произвел этого сына исключительно ради ее удовольствия.

Возможно, ей было невдомек, что Вильерс не женат, но об этом хорошо знала мать Элинор.

– Вы хотели сказать, что с вами находится ваш воспитанник? – произнесла она ледяным тоном. – Слово «сын» вырвалось у вас случайно? Отвечайте же, ваша светлость.

– Нет, я не оговорился. Тобиас действительно мой сын, – ответил Вильерс и повернулся к лакею. – Приведите моего сына сюда из детской, будьте любезны, – попросил он.

– Вы счастливчик, – беспечно прощебетала Лизетт, – я бы тоже хотела иметь детей.

– Да угомонись ты, – вырвалось у герцогини, побледневшей от гнева.

– Мама, – попросила Элинор, с жалостью глядя на ее состояние. Герцогиня не разделяла пуританских взглядов и не была очень удивлена, но считала, что каждый должен знать свое место. Она всегда ратовала за неукоснительное соблюдение приличий.

– Молчи! – прикрикнула та и на нее, округлив глаза. – Ты слишком невинна, чтобы понимать все скрытое значение этого… этого… – Оставив дочерей, она встала перед Вильерсом: – Это открытый вызов! Ваш сын не имеет права появляться в приличном обществе, Вильерс. Вы наносите оскорбление обществу и не можете этого не знать.

Вильерс задержал свой пронзительный взгляд на герцогине, потом, улыбнувшись, отвернулся к Лизетт.

– Мой сын был рожден вне брачных уз, – пояснил он. – Я прошу прощения за эту вольность, за то, что я привез его под вашу крышу и открыто объявил об этом.

Для Лизетт нарушение светских условностей было скорее правилом, чем проступком. Улыбнувшись в ответ, она повторила:

– Вы счастливчик.

– Теперь вы видите, что натворили? – зашипела герцогиня на Вильерса. – Вы заражаете своим легкомыслием невинные души. Эта бедняжка даже не в состоянии понять всей глубины оскорбления, которое вы ей нанесли.

Вильерс хранил самообладание, однако герцогиня вышла из себя.

Что касается Элинор, то она была сыта по горло диктатом матери. Сейчас ее чувство справедливости было снова жестоко уязвлено, хотя дело и не касалось ее самой. Она знала, что сейчас последует еще более унизительная сцена, потому что, когда герцогиня теряла над собой контроль, она сметала все на своем пути.

– Я покидаю этот дом немедленно, – объявила герцогиня. – Вильерс, вы глупец, если думаете, что…

Элинор почувствовала, как что-то, надломилось в ней – это рушилось ее терпение, рушилась стена ограничений и условностей, возведенная в ее сознании матерью.

– Мама, – произнесла она, вдруг выступив вперед и касаясь руки Вильерса. – Герцог оказал мне честь, попросив моей руки.

Наступило молчание. Затихла Энн, сидевшая на полу. Только приглушенное бормотание слуг доносилось из холла.

– Я приняла его предложение, – заявила Элинор.

– Я переполнен радостью, получив сейчас ваш ответ, – торжественно произнес Вильерс. – Я никогда не забуду, при каких обстоятельствах вы дали мне ваше согласие. – Взяв ее под руку, он многозначительно улыбнулся ей. Она незаметно ответила ему озорным щипком.

– Ты станешь герцогиней, Элли? – решила уточнить Лизетт, пристально разглядывая пару.

– Да.

Герцогиня продолжала стоять на распутье между приличием и амбициями. Зато Энн, вскочив с пола, звонко поцеловала сестру.

– Вот это сюрприз! – вскричала она. – Ах, Вильерс, вы и не подозреваете, какое сокровище переходит к вам от нас.

Элинор пожалела, что не может ущипнуть ее так же, как Вильерса.

– Это чудесно, – сказала Лизетт, – я обожаю свадьбы. – Она махнула рукой слуге. – Шампанского!

Мать Элинор, прочистив горло, обратилась к Вильерсу:

– Скажем прямо, я не могу выразить свое удовлетворение в силу известных обстоятельств.

– У меня всего шесть незаконнорожденных детей, – небрежно обронил Вильерс.

Герцогиня заметно побледнела.

– Мама, – сказала Элинор, – я понимаю, как вам трудно сейчас…

– Моя дочь выходит замуж за герцога, – процедила ее светлость сквозь зубы. – У него, по всей видимости, мораль кролика. Но это мой крест, и я должна его нести.

– На самом деле этот крест придется нести Элинор, – заметил Вильерс с чарующей улыбкой.

– Теперь я вижу, что вы взяли сюда ребенка с определенными намерениями, – ответила герцогиня. – Вероятно, вы хотели пристроить его в какой-нибудь надежный дом в сельской местности. Но неужели нельзя было поручить это дело слуге?

Элинор поспешила вмешаться, опасаясь, что он тут же объявит о намерении растить всех незаконных детей под своей герцогской крышей.

– Не будем вдаваться в детали, – попросила Элинор. – Можно съесть за один присест весь пирог, но лучше растянуть удовольствие.

– Мне жаль, что здесь нет твоего отца, Элинор, – сказала ее светлость, – он бы знал, как поговорить с Вильерсом. И поскольку он сейчас изучает климат России, я должна взять на себя эту задачу. Герцог, завтра утром мы должны с вами обстоятельно поговорить. Наедине.

– Непременно, – ответил Вильерс.

Его будущая теща с неодобрением посмотрела на него, но не проронила ни слова.

– Присоединяйтесь все к нам! – радостно воскликнула Лизетт, уже крушившая бабки на пару с Энн.

– Вы хотите, чтобы я распласталась здесь с вами на полу? – спросила герцогиня.

В этот момент двери распахнулись, и мальчик в коричневом бархатном костюмчике возник на пороге гостиной. Он был одет как сын аристократа. Было что-то неукротимое и гордое в его лице, как будто он тоже был герцогом, как и его отец. Так показалось Элинор. Он лишь слегка кивнул, когда вошел.

– Кланяйся, приказал ему отец.

Мальчик поклонился.

– Садись со мной, – дружески предложила Лизетт, похлопывая по полу. – В моей игре наступил ужасный момент, я никак не могу поймать этот шар, он не желает катиться назад ко мне.

Мальчик словно являл собой миниатюрную копию Вильерса. Те же холодные серые глаза, жесткие черные волосы, то же чувство собственного превосходства.

– Позвольте мне представить вам моего сына, его зовут Тобиас, – сказал Вильерс, – но он почему-то предпочитает, чтобы его звали Джуби, – добавил он, заметив взгляд мальчика.

Элинор, выступив вперед, улыбнулась. Теперь ее предполагаемый супруг был воплощением светского этикета, и все это из-за козявки в пол его веса. Кажется, он очень дорожит этим подростком.

– Леди Элинор – моя будущая жена, – объявил мальчику Вильерс с легчайшей ноткой иронии.

Элинор присела в реверансе.

– Кланяйся, – напомнил ему отец.

Тот послушно поклонился.

– Герцогиня Монтегю, – сказал Вильерс, на этот раз мальчик поклонился без напоминания, заставив Элинор почувствовать себя несколько лучше.

Заметив, как легко он выдерживает тяжелый взгляд герцогини, она невольно спросила себя о причине собственных страхов в присутствии властной матери.

– А на полу – леди Лизетт и миссис Бушон, – продолжил Вильерс. – Кланяйся им.

Тот поклонился еще раз и опустился на пол рядом с Лизетт.

– Я отправляюсь к себе в комнату, чтобы отдохнуть перед ужином, – произнесла герцогиня. Ее голос выдавал ее полное замешательство и усталость, однако она медлила, следуя этикету и дожидаясь вежливых уговоров от Вильерса и Элинор.

– Эта долгая поездка далась вам нелегко, матушка – сказала Элинор.

– Хотя выглядите вы так же изысканно, как и всегда – галантно произнес Вильерс.

Ее светлость неожиданно для себя изобразила кокетливый жест.

– О, что такое вы говорите? Такая тряская дорога и такая ужасная пыль, это не могло не сказаться, – возразила она. – Мы провели в карете целый день.

– Надо обладать превосходным здоровьем, чтобы вытерпеть все это и остаться такой же прекрасной, – продолжил свои комплименты будущий зять.

– Я помогу вам подняться по лестнице, матушка, предложила Элинор.

Когда они шли по холлу, Элинор вдруг увидела себя в огромном зеркале с позолоченной рамой и застыла на месте.

– Да-да, посмотри на себя, – сказала ей мать. – Что ты сделала со своими глазами, бесстыдница? – Она крепко сжала ее руку. – Никогда не думала, что мне придется вытерпеть нечто подобное. Я вовсе не уверена в том, что тебе нужно выходить замуж за Вильерса.

Она продолжала что-то говорить, но Элинор почти не слушала. Ее глаза с угольными ресницами и стрелками в углах казались в два раза больше. Ее губы…

Прекрасная. Загадочная. Чувственная. Так думала она про себя. И совсем не похожа на девственницу.

– Что за воронье гнездо у тебя на голове? – спросила ее мать. – Сейчас мы поднимемся, и я как следует, отчитаю Виллу за то, что она сотворила с тобой. Если ты готовишься стать герцогиней, то должна выглядеть совсем по-другому.

Элинор не могла отвести взгляд от своего отражения в зеркале. Эти загадочные глаза и капризно изогнутые губы. Эта леди не станет страдать по сбежавшему любовнику. Это ему придется вздыхать и томиться по ней.

– Я такова, каков этот век и его нравы, – прошептала она, глядя в зеркало.

– И долго ты намерена так стоять? – услышала она голос матери.

– Мне нравится, как я выгляжу, мама, – произнесла Элинор.

– Ты не похожа ни на герцогскую дочь, ни на герцогиню. Вильерс придает большое значение внешнему лоску. Ты никогда не увидишь его взлохмаченным, с прядями, выбившимися из-под ленты. Посмотри на его крахмальные воротнички, он возит с собой лакея, чтобы ухаживать за ними.

Элинор сознавала правоту матери, безусловно, желавшей ей добра. Но она не желает больше одеваться как бледная девственница.

Вечно вы критикуете меня, матушка, – жалобно произнесла она.

– Я говорю сейчас о Вильерсе. Каждый джентльмен имеет свои грешки, и я согласна смотреть на них сквозь пальцы. Но я непременно объясню ему, что он не должен говорить о своих незаконных детях ни при мне, ни при тебе. Я просто обязана внушить ему это.

– Не думаю, что так легко внушить ему что-либо, – заметила Элинор. – Он не из тех, кто легко меняется.

– Зато ты изменилась легко. Превратилась в настоящую… вертихвостку!

– Что, матушка?

– Я бы сказала и похуже, но думаю, ты сама понимаешь, что я имею в виду.

– Вильерсу нравится, как я выгляжу, – заявила она.

– Понятно, что ему нравится, раз он сразу сделал тебе предложение, – сказала герцогиня.

Про себя Элинор подумала, что Вильерс вовсе не оценил ее превращения и был слишком занят Лизетт. При этой мысли она горестно вздохнула.

– Тебе лучше поскорее вернуться в гостиную, – сказала ее светлость, как бы угадав ее мысли. – Эта Лизетт, такая непосредственная, ничуть не постесняется проглотить чужого жениха. Скушает и не заметит. Он так и нацелился на нее вначале.

– Бедняжка Лизетт, – произнесла Элинор. – Теперь он мой. Все ее надежды не оправдались.

Герцогиня насмешливо фыркнула и направилась к лестнице.

Глава 11

Вильерс любовно поглядывал на затылок своего сына Тобиаса, комфортно устроившегося на полу посреди разбросанных бабок. «Черт меня побери, если я когда-нибудь назову его Джуби, – думал он про себя. – У нас с ним одного цвета волосы, ему не хватает лишь нескольких белых стрелок. Посмотрим, что будет дальше». У самого Вильерса эти стрелки появились уже в восемнадцать. Он тогда испугался, решив, что скоро поседеет. Но этого не случилось.

Потом он увидел среди фамильных портретов один – свою копию. Далекий предок с таким же лицом и прической, с жесткими свинцовыми глазами и, по преданию, – бастард. Теперь он знал, откуда идет его линия.

У Тобиаса все те же фамильные черты. Эта мысль радовала его.

Лизетт, оглянувшись, одарила его светлость улыбкой. Впрочем, такой улыбкой она встречала каждого гостя. Он повидал многих красивых женщин, его бывшая невеста Роберта была изысканно красива. Но Лизетт… он никогда не встречал подобного совершенства. Она была похожа на целомудренную и веселую богиню.

– Смелей, к нам, – приглашала она к себе, на пол, из груды переливающегося незабудками шелка, сама похожая на чистый и нежный цветок.

Было отрадно наблюдать подобную непринужденность. Она была полной противоположностью леди Элинор Монтегю, которая готовилась войти в его семью.

– Я хочу дождаться леди Элинор, которая провожает свою мать, – ответил он.

Лизетт небрежно пожала плечами.

Подходит ли ему Элинор? Она быстро преодолела несколько лишних ступенек, разделявших их. Возможно, она сделала это лишь затем, чтобы как-то утихомирить свою мать? Он не предполагал, что в целой Англии может отыскаться леди, которая посмеет сама прилюдно объявить помолвку, словно он здесь только для мебели.

Наконец Элинор вернулась. Если Лизетт выглядела юной златокудрой богиней, то Элинор, со своей боевой раскраской, казалась наложницей из гарема, если таковой отыщется в Англии.

Ни слова не сказав, Элинор опустилась на пол. Ее пышные юбки на обруче взметнулись выше ее головы, предоставив на миг восхитительную лодыжку его жадному взору.

– Я только хотел спросить, не могу ли я предложить вам стул? – проговорил Вильерс с усмешкой, раздосадованный тем, что она игнорирует его.

«Кажется, это входит у нее в привычку», – подумал Вильерс.

Глаза ее были подведены, как у придворной кокотки, однако осанка ее оставалась аристократической. Герцогиня-шлюха – вот кем она могла бы стать! Но какой бы она ни была, он не мог не ловить ее чувственные сигналы, ощущая себя как в борделе.

Он мог бы присоединиться к группе на полу, но презирал такой сорт неформального общения. К тому же, зная нетребовательность Лизетт в отношении слуг, он не слишком полагался на чистоту пола.

– Вас ничуть не соблазняет игра? – спросила Элинор, держа шар, который она ловила довольно легко.

Когда он смотрел на ее малиновый рот, кровь у него вскипала. Интересно, какова она в постели? Какова на вкус, эта свирепая, острая на язычок штучка? Будет ли она госпожой, доминирующей примерно как ее мать, или расплавится вся под его ладонями?

– Почему ты хочешь зваться Джуби? – обратилась Элинор к Тобиасу. – Тебе нравится быть веселым?

– Ему нравится, – ответила за него Лизетт, обнимая мальчика, который слегка ершился, не успев привыкнуть к ласкам леди. Вильерсу становилось легче на душе, когда он видел, как она добра с его незаконнорожденным сыном.

Лизетт очень скоро наскучила эта игра. Она никогда не увлекалась чем-то надолго. Энн последовала ее примеру и, прислонившись спиной к стулу, на который успел усесться скучавший Вильерс, прикурила сигариллу. Она выпускала дым затейливыми колечками, следя за тем, как они уносятся вверх.

– Мне снова скучно, – кокетливо заявила Лизетт, поглядывая на Вильерса.

– Я вижу прекрасный набор музыкальных инструментов на дальней стене, – сказал Вильерс, помогая ей подняться. Она оказалась легкой, как пушинка, как и подобает неземной красавице.

Глаза ее заблестели от удовольствия.

– Я умею играть на любом из них, я обожаю музыку.

Мать Вильерса тоже любила музыку и часто играла на клавесине в гостиной; он тепло улыбнулся Лизетт, представляя, как их общие дети, если бы они появились, играли бы на этих инструментах.

Нет, конечно, его Тобиас превосходно удался. Он был им весьма доволен. Но была еще Вайолет, которой совсем не шло ее нежное имя: у девочки был неподвижный взгляд исподлобья и тяжелый подбородок. Он не представлял себе, как будет выдавать ее замуж. Впрочем, с помощью денег такие проблемы решаются без труда.

Смогла бы Лизетт научить его девочку казаться легкой и привлекательной? Он посмотрел на Элинор, которая за что-то отчитывала Тобиаса. Ей бы тоже не мешало взять несколько уроков хорошего тона у Лизетт.

Впрочем, Тобиас вполне равнодушно сносил ее замечания. Это было все равно, что мед после того, что он натерпелся у мучителя Гриндела. При воспоминании об этом Вильерс невольно сжал кулаки. Он тогда избил Гриндела и переговорил с чиновником из магистрата на Боу-стрит. Гриндела посадили в тюрьму, но Вильерс никак не мог успокоиться и частенько мечтал увидеть его голову отделенной от туловища.

– Леопольд, – нежно окликнула его Лизетт, – ты не поможешь мне снять эту лютню?

Любого, кто посмел бы назвать его по имени, он пригвоздил бы к месту свинцовым взглядом, но перед Лизетт он был совершенно безоружен, и это заставляло задуматься Элинор, которая краешком глаза наблюдала, как он лебезит перед ней, как смотрит и движется, стараясь, сам казаться тоньше и выше.

Она решила быть снисходительной, но почему-то постоянно срывалась на его копии – Тобиасе. То ей казалось, что он припрятывает фишку в рукаве, то, что смотрит на нее как-то не так.

В другом конце гостиной Лизетт стала наигрывать на лютне, напевая своим ангельским голоском. Как говорится, нет ничего прекраснее леди, которая поет и играет. Теперь этой леди была Лизетт.

Усилием воли Элинор прогнала от себя этот возвышенный образ и углубилась в игру с неряшливой и плохо воспитанной копией Вильерса. Но было в нем и то, что ей нравилось. В этом она тоже не могла не признаться себе. Этот бастард так легко скрестил свой взгляд со взглядом герцогини, ее матери.

Их игра стремительно приближалась к финалу. Снова настала его очередь бросать. Элинор сосчитала бабки, откатившиеся влево. Он не пропустил ни одной и заработал еще очко. Теперь он имел право и на следующий бросок, который, однако оказался неудачным.

Наступила очередь Элинор. Она бросила шар, и фишки повалились на сторону – все, кроме шестой. Она незаметно подтолкнула ее рукой, и та легко откатилась под ее великолепные юбки.

Ты выиграла! – с досадой выкрикнул Тобиас, которому показалось, что рухнули разом все бабки. – Но ведь я никогда не проигрываю…

Она выдержала паузу, чтобы успеть насладиться своей фальшивой победой.

– Это потому, что тебе не приходилось играть с леди, – очень довольная произнесла она.

– Хочешь сказать, что девчонки лучше играют? – спросил он, набычившись.

Она залюбовалась им, так он был похож в этот момент на Вильерса.

– Просто я играю лучше тебя, – спокойно заявила она. – В игре все равны, не важно – мужчина это или женщина.

– Я играл со многими девчонками и всегда выигрывал, – стоял он на своем.

– Гордец всегда проигрывает в итоге, – усмехнулась Элинор.

– Я гордец?

– Ладно, успокойся, – решив, что уже достаточно помучила его, сказала Элинор. – Я смошенничала.

– Что? – недоверчиво переспросил он.

Вынув из-под своего роскошного подола фишку, Элинор подала ему ее.

– Ты не умеешь считать, малыш, – сказала она.

– Я умею считать, – возразил он.

– Тогда ты стал растеряхой и не удосужился сосчитать фишки. Надо было проверить, прежде чем объявлять победу.

– Я не переставал считать бабки! – крикнул он.

– Но теперь ты видишь, что я спрятала фишку! – повысив голос, сказала Элинор, покрутив ею перед его носом. – Во время игры я видела, что ты пытаешься смошенничать. Но я все время считала, и тебе не удалось смошенничать, а мне удалось!

– Ты странная леди, – неожиданно заявил Тобиас.

– Очень странная, – подтвердил Вильерс, становясь рядом.

Он и раньше это утверждал, подумала Элинор. А теперь то же самое делает эта козявка – его копия.

– Она была странной с колыбели, – рассмеялась Энн.

– Тобби, – попросила Элинор, вовсе проигнорировав их мнение о себе, – не поможешь ли мне подняться с пола?

Тобиас вскочил на ноги.

– По-моему, ты легкая как пушинка, – весьма благосклонно отозвался Тобиас, подавая ей руку. – Через пару месяцев я стану выше тебя.

– Ты такой же хвастун, как моя собачка, – заметила Элинор, расправляя фалды.

Он хотел возразить ей, сказать, что собака не умеет хвастать, но Элинор опередила его, повторив:

– Мой Ойстер – ужасный хвастун.

– Чем же он может хвастать?

– Своим хвостом. Он обожает свой хвост, но как ни вертится, не может рассмотреть его, потому что он очень толстый. Поэтому он любит подолгу кружиться на одном месте и лаять, чтобы я вдоволь налюбовалась на его замечательный хвост. – Она взяла стакан пунша с подноса.

Отец учил его быть сдержанным, и Тобиас не стал смеяться. Он лишь остановил на ней взгляд своих темно-серых глаз.

– Кроме того, – продолжила Элинор, – Ойстер чрезвычайно гордится своей способностью защитить меня.

– Защитить тебя? Но служанка рассказывала, что он совсем маленький.

– Возможно. Но сам он этого не знает. Иногда он думает, что каминная подставка для угля скалится на меня. И тогда начинает скалиться сам, рычит и подкрадывается к ней, чтобы укусить.

Тобиас молча смотрел на Элинор.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала она. – Сегодня Ойстер осрамился, он неправильно вел себя…

Мальчик улыбнулся.

– И третья вещь, которой он гордится, это его перчик, – заключила Элинор.

Теперь Тобиас рассмеялся.

– Я думал, леди никогда не говорят подобных вещей, – заметил он.

– Разумеется, они не должны говорить так. Но, зная, какие мужчины гордецы, мне захотелось это сказать, – продолжила Элинор. – Думаешь, что раз у тебя есть перчик, ты выше всех девочек и всегда побеждаешь их?

– Я в ужасе, ушам своим не верю, – раздался голос Вильерса. – Нет, это не леди, я должен искать себе другую жену.

– У моего песика малюсенький красноватый перчик, – продолжила Элинор. – Не знаю, чем там можно гордиться, но он все же гордится. Он думает, что у него просто королевский перец.

Тобиас захихикал.

– Скажу тебе по секрету, он еще и влюблен, – объявила Элинор. – Влюблен в нашего лакея Питера, точнее, в его ногу. Когда Питер отдыхает, Ойстер начинает тереться о нее своим перчиком.

На этот раз отец и сын прыснули одновременно. Элинор, сделав последний глоток, подумала о том, как предсказуемы все эти мужчины, какое одинаковое у них чувство юмора. Взрослый герцог и маленький бастард – почти никакой разницы.