Текст книги "Избранница герцога"

Автор книги: Элоиза Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Лизетт, – начала она, приблизившись вслед за Поппером.

Но та не отвечала, глаза ее оставались закрытыми.

– Надеюсь, она не в обмороке? – обратилась Элинор к Вильерсу.

– Я думаю, ей надо дать время, чтобы оправиться после шока, – ответил он. – Когда я подбежал, она была просто вне себя от ужаса. Мне пришлось взять ее на руки, чтобы она так не боялась за свои ножки, у которых неожиданно возникло это милое создание, – с усмешкой посмотрел он на Ойстера.

– Неужели мой маленький Ойстер способен так напугать кого-нибудь? – недоверчиво спросила Элинор, придерживая его. Она чувствовала себя оскорбленной, хотя и раньше предполагала, что далеко не все разделяют ее любовь к этой собачьей породе. – Я вижу, что ты слушаешь нас, Лизетт. Будь добра, открой глаза и посмотри на меня, – резко вымолвила она.

Та приоткрыла глаза, но, заметив на руках подруги Ойстера, снова вскрикнула и теснее прижалась к Вильерсу, что не могло не насторожить Элинор.

– Он отвратителен, – простонала Лизетт.

– Вовсе нет, – возразила Элинор, оглядываясь по сторонам в поисках сочувствующих ей, а не Лизетт. – Это прекрасная собака и совсем маленькая.

– Я очень боюсь собак, – проговорила Лизетт, продолжая вздрагивать. – А этот еще такой страшный! У него что-то не так с глазами. Они вылезают из орбит и такие же противные, как эта русская рыбья икра, хотя и намного крупнее.

– Это неподходящее сравнение, – сказала Элинор, оглядываясь на ребятишек: – Смотрите, дети, это замечательный щенок, с ним можно играть. Он не способен никому навредить. А его внешность характерна для его породы, над которой немало потрудились, прежде чем ее получить.

Но милые дети не желали с ней соглашаться и опасливо косились на бедного мопса, подыгрывая Лизетт, у которой они часто гостили.

– Наша хозяйка боится собак, – поддержал их и Вильерс. – Возможно, будет лучше унести его в вашу спальню, чтобы она могла прийти в себя.

Элинор моргнула, глядя на Ойстера. Он не был красавцем, но был таким милым… Почему его надо бояться? Ведь не бульдог же это, в конце концов!

– Лизетт, – произнесла она, шагнув ближе, – неужели ты боишься собачку, которая весит не больше унции?

– Я боюсь его, – произнесла Лизетт со вздохом. – Хотя согласна, что я идиотка. Я знаю это, но только, пожалуйста, умоляю тебя, унеси его отсюда!

– Как скажешь. – Элинор отвернулась и пошла к дому. Ойстер благодарно пофыркивал и все время пытался лизнуть ее в подбородок. Уши ее пылали от гнева. Но вовсе не из-за самой Лизетт, а из-за того, как нежничал с ней Вильерс. Он оберегал ее, как от свирепого крокодила.

Это было просто смешно.

Она нашла Энн на террасе. Та припудривала носик.

– Позволь мне угадать, – произнесла она, едва Элинор ступила на террасу. – Лизетт притворилась испуганной, а Вильерс сыграл роль ее отважного рыцаря, так? Тебе не кажется, что повторяется старая история?

Элинор упала без сил в кресло рядом с сестрой, предоставив Ойстеру возможность повозиться рядом, но на поводке.

– Хочешь сказать, что Лизетт ведет себя так же, как Ада? – спросила она. – Позволь заметить, что Ада ни когда бы не позволила себе вести себя столь отвратительно, – гневно выпалила она, еще не успев остыть.

– Как ты думаешь, зачем она собирает вокруг себя столько всяких детей? – спросила Энн. – Возможно, среди них гуляет и ее собственный ребенок? Наша мать высказалась совершенно ясно в этом отношении. – Она резко рассмеялась. – Право, Лизетт совсем под стать Вильерсу. Возможно, они станут прекрасной парой, что скажешь, сестра?

– Глупости. Это приютские дети. – Она вдруг выпрямилась в своем кресле. – Я знаю Лизетт, она бы отдала своего в более приличное место, какой-нибудь частный пансион, скорее всего.

– Так это приютские дети, – задумчиво произнесла Энн. – В таком случае среди них могут оказаться и дети Вильерса.

– Вряд ли, эти намного старше.

– Как же он не постыдился засунуть их в какой-то приют? Тоже мне фрукт! – сказала Энн. – Герцогские отпрыски в приюте – это звучит как в пошлой пьесе или дурацком анекдоте.

– Он потерял их из виду, его обвел вокруг пальца его стряпчий, присвоив себе детские пособия, – сказала Элинор и вдруг прищурилась. Вильерс стремительно двигался к ним через лужайку вместе с Лизетт, которая уже была на ногах.

– И надо же было ему наплодить шестерых, – продолжала возмущаться Энн. – Зачем? Возможно, он так хотел доказать свою мужскую силу?

– Думаю, все дело в простой небрежности, – сказала Элинор.

– Ты только взгляни, как нежно она облокачивается на Вильерса! – воскликнула Энн. – Нам обеим стоит у нее поучиться. Хорошо бы, она разглядела нашего Ойстера и убралась подальше, – сказала сестра, смеясь.

Элинор посмотрела на Вильерса с Лизетт, потом – на своего Ойстера и носком туфли затолкала его под кресло, приказав тихо лежать.

Лизетт, приблизившись, вспорхнула на подлокотник ее кресла и подарила ей легкий дружеский поцелуй. Туфелька Лизетт зависла на волосок от «страшных» когтей и зубов Ойстера.

– Из-за всего этого переполоха я так и не успела сказать тебе, что очень рада видеть вас всех, – без малейшей неловкости объявила она. Элинор вспомнила, что никогда не могла сердиться на эту милую леди, весьма экстравагантную.

– Я должна была сделать это намного раньше, – сказала Элинор, начиная и в самом деле испытывать чувство вины. – Не могу поверить, что минуло уже столько лет.

– Поппер мне сказал, что скоро можно будет подавать ужин, но я хотела попросить… – Она сделала мучительную гримасу и сплела пальцы так сильно, что косточки на них побелели.

– Все правильно, – сказала Элинор. – Я знаю, что не все любят собак, и не прихвачу Ойстера к ужину.

– Это все потому, что на меня напала однажды большая собака, – решила пояснить Лизетт. – Я уже расписала в подробностях этот случай Леопольду.

Леопольду, отметила про себя Элинор. Они уже так близки?

– Я тогда не была еще взрослой и не отличалась смелостью, – проворковала Лизетт. – Эта собака повалила меня, и вот. – Она задрала рукав.

Элинор с содроганием взглянула на старые шрамы от когтей.

– О, Лизетт, это ужасно! Я не знала…

– К сожалению, мой страх со временем не прошел. Лучше вовсе избавить себя от этих милых животных, чтобы не получить новый укус их клыков, – заявила Лизетт.

При этих ее словах Ойстер вдруг горестно вздохнул и выдвинул свою лапу к ее туфельке. Элинор закашлялась, чтобы приглушить его шумное дыхание.

– Мне необходимо принять ванну, – объявила Лизетт, грациозно вспорхнув с подлокотника. – Твоя собака, Элинор, испортила всем настроение. Ты все-таки должна проверить ее глаза. Мы обсуждали пьесу, в которой могли отличиться дети, но потом я вдруг решила, что им будет гораздо интереснее заняться поисками сокровищ. Я хотела предупредить слуг, чтобы они не мешали детям рыться в нашем старинном доме, но Поппер воспротивился этому. Ладно, не скучай без меня, тебе есть с кем поболтать. Увидимся за ужином. Если тебе что-либо понадобится, обращайся к слугам.

– Разумеется, – произнесла Элинор, но не сдвинулась с места. Поднимись она, Ойстер непременно заявил бы о своем присутствии.

– Мы останемся здесь, чтобы насладиться последним лучом заката, – сказала Энн.

Лизетт помахала всем рукой и, наконец, удалилась.

– Вильерс, – начала Элинор, – как вам показались эти дети?

– Дети? – нахмурился он. – Вы говорите о сельских детях?

– Я говорю об этих маленьких сиротках из приюта в их голубеньких фартучках.

Он еще больше помрачнел.

– Так это были приютские дети?

– Я понимаю, ваше внимание было направлено совсем в другое русло, – заметила вкрадчиво Элинор. – Бедняжка Лизетт, ее так напугал этот клыкастый волк по имени Ойстер!

– Оставь свои насмешки, Элинор, – попросила Энн. – У тебя ведь нет на руке такого шрама, как у Лизетт. Разве тебе самой не приходилось бояться чего-нибудь?

Элинор никогда не задумывалась над этим. Пожалуй, больше всего она боится людей, которые перестают ее замечать, уходят без предупреждения. Она боится главных вещей в своей жизни, а не каких-то пауков, щенков или грома и молнии.

– Я и не думала насмехаться, – ответила она. – Я лишь хотела показать свое участие в делах Вильерса. Он был так занят испуганной крошкой Лизетт, что не заметил малюток, среди которых могли оказаться его дети, за которыми он сюда и приехал.

– С чего вы взяли, что это были дети из приюта? – спросил Вильерс.

Она улыбнулась, заметив, какая мучительная гримаса исказила его лицо.

– Откуда же еще они могли быть, все в униформе?

Тут же решила вмешаться и Энн:

– Не могли же это быть дети Лизетт? Какой это был бы ужасный скандал! – усмехнулась она. – Элинор и помыслить о такой беде не могла, это был бы настоящий шок для нее.

– Теперь я это понял, – произнес Вильерс, побледнев от гнева.

Элинор уже пожалела о сказанном, но не спешила сдаваться.

– Вы хоть примерно представляете возраст ваших детей? – спросила она, с мучительным наслаждением провоцируя его.

– Разумеется. И прошу извинить меня, я должен удалиться. – Он стремительно оставил их, даже не поклонившись на прощание.

– Дорогая Элинор, – задумчиво произнесла сестра, – твой будущий супруг ушел от нас в не слишком хорошем настроений. А ведь я учила тебя, что надо быть очень осторожной в своих замечаниях, когда имеешь дело с этой настырной мужской породой.

– Он может стать моим супругом, но может и не стать. – Спокойно сказала Элинор. – Будущее покажет. К тому же моя грудь постоянно мерзнет, и тебе не вынести такого надругательства над портновским искусством, которое сейчас последует. Я собираюсь укрыться шалью. Оставь меня, пожалуйста, на время одну.

– Поверь, я искренне желаю, чтобы ваша свадьба состоялась. Он страшно богат. И эти его мужественные плечи, знаешь, когда я думаю о них… Однако быть мокрой овцой тоже не следует, если хочешь нравиться этим самцам.

– Ты помнишь ту планку, которую я поставила в самом начале? – спросила Элинор. – Мой герцог должен быть хотя бы не глупее моего щенка. Но тот, кто так всерьез поощрял страхи Лизетт перед маленьким Ойстером, несомненно, глупее последнего. Я не собираюсь отступать от своих стандартов.

Щенок выразительно тявкнул при звуке своего имени, как бы подтверждая сказанное Элинор, и показал свою черную мордашку из-под кресла.

– Не стоит недооценивать Вильерса, – возразила Энн.

– Гораздо важнее то, что я недооценила Лизетт, – отрезала Элинор. – Она успела слишком хорошо отшлифовать свой образ изысканной томной леди.

– Вряд ли она притворялась в тот момент, – сказала Энн. – Все выглядело слишком естественно, поэтому ей и удалось слегка зацепить Вильерса. Но хватит уже о ней; неужели ты смотришь на нее как на серьезную соперницу? Ее все считают глупенькой, и ее последняя выходка является лишь иллюстрацией к сказанному.

– Не думаю, что она захочет пойти с ним под венец, – сказала Элинор. – Ведь у него шестеро детей.

– Не детей, а бастардов! – уточнила Энн с присущей ей откровенностью. – Интересно, что скажет наша мать об этом маленьком пунктике в брачной анкете твоего жениха. Что же касается Лизетт, тут ты, возможно, права. Лизетт глупа, но вряд ли она, с ее утонченностью, придет в восторг от того, что к ее собственному отродью добавятся еще шесть чужих. От них уже не отмахнуться так легко, как от приютских, которых она приглашает к себе поиграть на часок.

– У Лизетт настроение меняется, каждые пять минут, – согласилась Элинор. – Сейчас она улыбается Вильерсу, но посмотрим, что будет завтра или даже сегодня за ужином.

– Сколько же всего интересного таит в себе наш визит! – воскликнула Энн, поднимаясь. – И вытащи, наконец, своего щенка из-под кресла. Надо проверить, нет ли там лужицы.

– Он недавно бегал по травке, – сказала Элинор.

– И все-таки посмотри на всякий случай, – продолжила Энн. – У твоего Вильерса великолепные плечи, ты и сама наверняка заметила.

– Возможно.

– Я, кстати, согласилась выйти замуж за Джереми отчасти потому, что у него очень красивый нос.

– Из-за носа? – удивилась Элинор.

– Ну и еще из-за кое-каких приятных вещей, «его семейных драгоценностей», – добавила Энн.

Элинор устало вздохнула.

Глава 9

Когда Вильерс поднимался в свою комнату, он был раздражен до предела. Как посмела Элинор насмехаться над ним? А ведь он собирался на ней жениться. Она открыто смеялась над ним, забыв о несчастных, отверженных детях. Она с таким наслаждением искушала его!

Он снова вспомнил тех детей на поляне. Нет, там были девочки лет семи, а его близняшкам от силы пять.

Сколько лет он не вспоминал о них! Почему же теперь он так уязвлен?

В самое сердце. Почему вдруг стал таким сентиментальным? Ему всего тридцать пять, но его постоянно гложут мысли о детях.

Поднявшись к себе в комнату, он застал там Тобиаса, сидевшего в кресле.

– Я сбежал из детской, – признался Тобиас. – Туда явилась старая нянька Лизетт и стала пичкать меня овсяной кашей.

– Ты сказал ей, куда сбегаешь?

– Hет.

«Весьма похож на меня», – в который раз подумал Вильерс, который никогда не уведомлял ближних о том, куда он направляется и зачем. Но это было его герцогской прерогативой. Тобиасу не бывать герцогом.

– Что ты читаешь?

– Про Козмо Гордона, он снова кого-то убил.

– На дуэли, я знаю, – сказал Вильерс. – Он убил Фредерика Томаса в Гайд-парке в прошлом году. Когда ты выучился читать?

– Мистер Джоббер учил нас. Я умею еще и писать.

– Я должен был нанять тебе учителя, но забыл, – сказал Вильерс. Запоздалое раскаяние снова захлестнуло его. – Я никудышный отец, – грустно добавил он. – А где же мой камердинер?

– Поппер настолько убит всем случившимся сегодня с леди Лизетт, что Финчли вынужден был пойти его утешить.

– Просто смешно, – сказал Вильерс, – это несчастное животное столь мало, что его даже трудно назвать собакой. Он не больше разъевшейся кошки.

– Жаль, что я не видел насмерть перепуганную Лизетт, – насмешливо заметил Тобиас.

– Для тебя она леди Лизетт, – одернул его Вильерс и взялся за шнур звонка, собираясь вернуть Финчли к его обязанностям.

– Ты же не собираешься жениться на ней? – спросил Тобиас.

– Именно на ней я и женюсь, – заявил Вильерс, мысленно вычеркнув Элинор.

– Но она же глупенькая, – возразил Тобиас. – Она просто чокнутая, все так говорят.

– Кто именно?

– Ее старая нянька и служанки. И Поппер сказал, что если она начнет визжать, никто уже не в силах остановить ее. Ты смог, я уже догадался. Поппер сказал, что ты поднял ее на руки, и она присосалась к тебе, как младенец к бутылочке джина.

– Младенцы не пьют джина, – заявил Вильерс.

– Пусть это будет молоко, – небрежно пожал плечами Тобиас. – Она прилипла к тебе, это точно.

Но Вильерс думал о том, что Лизетт окружена детьми из приюта, а это значит, что она любит детей и, его незаконные дети не будут ей мешать.

Наконец появился Финчли.

– Не желает ли молодой господин возвратиться в детскую? – спросил он и начал стаскивать с Вильерса сапоги.

Тот и не шевельнулся. «Моя манера», – подумал Вильерс очень довольный.

Сбросив панталоны, он залез в приготовленную ванну.

– Не думаю, что это правильно – жениться на сумасшедшей, – продолжил Тобиас прерванную тему.

– Лизетт не сумасшедшая, – спокойно ответил Вильерс. – Просто в детстве ее напугала злая собака.

– И она стала сумасшедшей, – подытожил Тобиас. – Это главное. Ее служанка все мне рассказала. Впрочем, это случилось не так давно.

– И это все объясняет, – живо откликнулся Вильерс. – Это значит, что ее страх еще совсем свежий.

– Служанка сказала, что Лизетт велела отлучить щенка от молока его матери-собаки, и та со зла укусила ее. Когда одна служанка попробовала заступиться за Лизетт, собака отгрызла ей палец или два пальца. Нянька говорит, что на ее руку страшно смотреть, – вздохнул Тобиас; – Ее отправили работать на кухню, чтобы она не напоминала своим видом Лизетт о той страшной истории.

– Оставь нас, – обратился Вильерс к Финчли. – Вернешься через десять минут.

Вильерс не хотел развивать эту тему при слугах. Он мог свободно рассказывать при них приятелю, как разложил леди на обеденном столе и прочее в таком роде. Слуги были обязаны сохранять бесстрастный вид, смотреть и слушать не мигая. Но когда речь шла о леди – будущей герцогине Вильерс, тут уж увольте. Этого им знать не полагается.

– Иди сюда, луковица, – сказал Вильерс, когда вышел Финчли. – Я хочу видеть твои глаза, когда буду говорить.

– Я не луковица, – возразил Тобиас. – Называй меня Джуби, мне так нравится.

– Джуби, джуси, не важно. Тебя зовут Тобиас.

– Меня звали Джуби с тех пор, как я себя помню. Теперь уже поздно менять.

– Меняться никогда не поздно, – сказал Вильерс. – Итак, усвой. Поскольку я собираюсь взять в жены Лизетт, ты должен перестать распространять о ней разные небылицы. Это – не-бы-ли-цы, – по слогам произнес он, заметив протестующий жест мальчика. – Уверен, что Лизетт ничего не известно о какой-то злой кормящей суке, атаковавшей ее. Это было совсем не так. Зачем бы она стала отнимать ее щенка? Она любит детей, видел бы ты, как они льнут к ней.

– Но это подтверждают все, кто ее знает.

– Только глупые слуги могут болтать чушь. Их следовало бы наказать за это. Ты не должен им подражать. Добро пожаловать в светский мир господ и леди. Вот с кем тебе предстоит общаться. Старайся поменьше удивляться или хотя бы делай вид, что не удивляешься. Так надо, – закончил Вильерс.

– Я не люблю леди, они скучные, – заявил Тобиас.

– Я тоже, – согласился Вильерс.

– И все же ты хочешь жениться на одной из них.

– Это мой герцогский долг.

– Быть женатым?

– Да.

– Слава Богу, что я не герцог. Я никогда не женюсь на глупой неженке, которая бобы не сможет отличить от соломы, – сказал Тобиас.

– Но Лизетт так прекрасна, – заметил Вильерс.

Тобиас поморщился.

– Если хочешь жениться, бери ту, которая с собакой, – посоветовал он.

– Интересно знать, почему? – спросил Вильерс.

– Потому что у нее собака, – заявил он, что противоречило всякой логике. – К тому же она не так красива.

– Она тоже красива, но на свой лад.

– Леди Лизетт походит на этих противных леди-миссионерок, вычищенных с иголочки и кушающих золотой ложечкой. Но что у них внутри, никому не известно. И ты никогда не отгадаешь, что у нее внутри.

– Я не отгадаю? – удивился Вильерс. Хотя вода в ванне и остыла, но он не спешил вылезать из нее, явно заинтригованный. – Почему? Объясни.

– Похоже, ты не сообразительнее ее, – презрительно ответил Тобиас. – Тебе не надоело еще сидеть в этом грязном чане?

Задержка была еще и из-за Финчли, который должен был подать ему полотенце. После нескольких томительных секунд тот, наконец, появился с видом христианского праведника, которого отлучили от рождественского пирога, и занялся своим делом, досадуя про себя, что не удалось прослушать всю беседу.

– Какой костюм вам подать, ваша светлость? – спросил он. – Бледно-розового или черного бархата?

– Розового, – сказал Вильерс.

– Черного, – одновременно с ним крикнул Тобиас.

– Почему черного, позвольте узнать?

– Ты будешь похож на цветочную клумбу в розовом. Думаю, Лизетт это не понравится. Пользуйся моим великодушием, я предупреждаю тебя, хотя и не хочу, чтобы вы с ней спелись. Надевай розовый, если желаешь, чтобы она полюбовалась на твои мешочки до свадьбы!

– Мои – что? – едва не поперхнулся Вильерс.

– И на твой перец, – добавил Тобиас.

Вильерс видел, что Финчли, едва сдерживает смешок, зная, что ему это запрещено.

– Ты просто боишься, что она с первого взгляда влюбится в меня, – усмехнулся Вильерс.

– В этот розовый камзол может облачиться лишь тот, у кого его груши совсем усохли. Только тогда это, быть может, будет прилично.

Финчли все-таки фыркнул, не выдержав, Вильерс строго посмотрел на него.

– Зачем прятать то, что хорошо сохранилось? – спросил Вильерс, влезая в рукава розового камзола и с гордостью поглядывая на свой низ, туго обтянутый панталонами.

– Мне нет до этого дела, – ответил Тобиас. – Пусть твоя жена пробует, мягко или нет. – Отвернувшись, он снова уткнулся носом в книжку.

Вильерс усмехнулся. Ни одна из близких ему леди не имела повода упрекнуть его в этом недостатке. Финчли не сдержал улыбки, он никак не ожидал подобного представления и чувствовал себя вполне вознагражденным за тот «сладкий кусок пирога», которого его недавно лишили, попросив выйти вон.

Глава 10

– Ты выглядишь весьма изысканно, – говорила Энн, суетясь в спальне Элинор. – Это твой цвет, он идет тебе больше, чем мне. Вышивка на шелке просто изумительна. И эта кружевная отделка… – Она поцеловала кончики пальцев. – Очень, очень изысканно!

Элинор взмахнула пышными фалдами юбки, любуясь переливами нежно-малинового шелка, затканного белыми цветами. Лиф и рукава были отделаны тончайшим розовым кружевом с крошечными блестками. Грудь, разумеется, была искусно приподнята и оголена до неприличия.

– Будь осторожнее с ним, – предупредила Энн, – и постарайся не порвать кружева. Тебе надо оставить привычку подтягивать лиф вверх. Поздно уже скромничать, дорогая. Теперь ты видишь, на что способна любящая сестра? Этот шелк пронизан золотом. Папа ворчал бы, что я разорила его, купив это платье. Ты должна пылинки с него сдувать.

– Моя грудь как будто выставлена на продажу, того и гляди, вывалятся соски.

– Вижу, – спокойно ответила Энн, – и пусть это увидит каждый джентльмен в гостиной.

– А что скажет матушка?

– Она велела тебе слушаться меня во всем, что касается одежды.

– Да, но то, что на тебе смотрелось бы лишь в меру пикантно, на мне выглядит непристойным.

– А ты, разумеется, считаешь это недостатком, – ответила Энн с усмешкой. – Ты должна благодарить Бога за каждый дюйм этой женской прелести, он не поскупился, одарив тебя. Да, а где твой мопс? – спросила она, усаживаясь в кресло.

– Вилла отвела его на кухню к слугам на этот вечер. Ближе к ночи вернет его мне.

Энн сморщила носик:

– Может быть, ты спишь с ним?

– Да, он ведь еще щенок, и ему холодно одному ночью, – ответила Элинор.

– Не хочешь ярче накрасить губы? Ты выглядишь как призрак леди Макбет.

– Я вообще не крашу губы, – заявила Элинор, – я…

– Тебе повезло, что у тебя есть сестра, которая знает в этом толк, – сказала Энн, раскрыв сумочку с косметикой и выкладывая содержимое на столик.

– Что это? – с опаской покосилась Элинор.

– Черный уголь для твоих прекрасных глаз. Смотри вниз и сиди смирно, не то я могу ненароком тебя ослепить.

Элинор замерла.

– Можешь открыть глаза, – сказала Энн, отступая на шаг и любуясь своей работой. – Теперь у тебя просто волшебные ресницы, Элинор, а до этого они были почти незаметны. Я и не подозревала, что ты можешь так преобразиться после нескольких штрихов.

– Мои ресницы были под цвет моих волос, – заметила Элинор. – Не знаю, как его назвать, коричневый или каштановый?

– Теперь немного розового на щеки и губы, – продолжила Энн. – Ах да, я совсем забыла про стрелки в уголках глаз, с ними ты станешь просто сказочной феей.

– Феей? – насмешливо фыркнула Элинор.

– Каждая новая леди – это сказочная фея для мужчины, – сказала Энн, кладя розовый тон на ее губы. – И Вильерс именно из тех самцов, на которых действует загадочность и недоступность леди. Если бы ты бросилась ему на шею, он почувствовал бы себя просто обесчещенным.

– Я не собираюсь бросаться ему на шею, – сказала Элинор негодующим тоном. – Я предоставлю времени и судьбе решить все за нас.

– Но подчеркнуть природную красоту несколькими яркими мазками все же не помешает? – озорно подмигнула ей Энн.

– Согласна, – отозвалась Элинор.

– Знаешь, сначала я была буквально шокирована количеством его бастардов, – осторожно начала Энн. – Но теперь я считаю, что вы просто созданы друг для друга. Если тебе нравится пыхтение щенка в твоей спальне, то уж с возней детей подальше от глаз, в детской, ты наверняка сможешь примириться, – хохотнула Энн, берясь за ее локон.

– Что еще ты собираешься сотворить со мной? – спросила Элинор.

– Хочу взбить тебе волосы! – воскликнула сестра.

– Взбить? О нет, – простонала Элинор.

– Да, да, да! Если Лизетт примерила на себя образ капризной рафинированной девицы, то ты должна предстать во всем сиянии распустившегося свежего бутона. Ты должна излучать чувственность, Элинор! Ты ведь на самом деле такая. Признайся, что ты уже с пятнадцати лет искала запретных наслаждений.

– С шестнадцати, – уточнила Элинор, повернувшись к зеркалу.

– Нет, – заявила Энн и повернула ее на стуле. – Посмотришь, когда я все закончу.

– Тогда будет поздно.

– Тогда ты станешь совершенством, – заверила ее Энн. – В своем новом стиле, конечно, который придумала я!

– О! – простонала Элинор.

– Может быть, ты хочешь свернуть волосы шишом на затылке, как какая-нибудь пастушка из мещанской пьески?

– А ты хочешь сделать из меня взлохмаченную овцу с золотой соломой в шерсти? И чтобы я в таком виде отправилась на призыв альпийского пастушка с его звонким: «Ала-ла, ала-ли, ала-ли-и!» Так?

– Ты четыре года проходила как бедная гувернантка, хватит, – сказала Энн, выуживая из своей сумочки изысканный серебряный портсигар и раскрывая его.

– Не думаю, что табак пойдет тебе на пользу, – заметила Элинор.

– Это вовсе не для меня, а для тебя, моя дорогая!

– Для меня?

– Да. Ты должна побить эту бледную моль Лизетт, этот сухой англоманский фетиш, затмив ее своей красотой. Ты предстанешь порочной и распущенной.

– Порочной, я?

– Тебе пора узнать способ вечно оставаться молодой. Для этого нужно уметь меняться, Элинор! Бог свидетель!

Годы, отданные оттачиванию добродетели, не прибавят тебе молодости, дорогая. Ладно, я пожалею тебя и не стану пичкать сигариллой до ужина, но уж после него тебе придется закурить, а я буду твоей наставницей.

– Вот это сюрприз!

– Можешь не затягиваться. Эта маленькая сигарилла станет той большой катапультой, которая отшвырнет нудную девицу, заморочившую твоего жениха. Я не хочу повторения истории с Гидеоном. – Энн вернулась к ее прическе. – Еще несколько правильных взмахов гребнем, и мы будем готовы спуститься вниз. Мне надо что-то срочно выпить, у меня в горле пересохло.

– Матушка утверждает, что выпивка перед едой вызывает умственную нестабильность.

– Только ратафия, которую лакают все эти глупые светские кумушки, – решительно заявила Энн. – Это отнюдь не герцогский напиток. Ром – вот что тебе нужно!

Спустившись в гостиную, сестры какое-то время помедлили на пороге, чтобы все могли вдоволь насладиться красотой их нарядов. Затем Энн незаметно подтолкнула Элинор, пропуская ее вперед.

Лизетт просияла, завидев их; она любила быть в окружении друзей. Их мать приоткрыла рот от изумления, увидев свою старшую во всей красе малинового заката, и снова благоразумно захлопнула его, задышав, как рыба, выброшенная на сушу. Вильерс молчал с непроницаемым, холодным лицом.

– Добрый вечер вам всем, леди и джентльмены, – произнесла с усмешкой Энн и тут же обратилась к Попперу: – Что у тебя на подносе, ратафия? Оранжад? Это нам не подходит. Будь любезен, приготовь нам ромовый пунш.

Лизетт растерянно поднялась, словно только сейчас поняла, что является здесь хозяйкой. На ней было очаровательное платьице из кремового шелка, расшитого незабудками, с целомудренно прикрытой грудью. Ее чашечки были довольно скромных размеров. Элинор почувствовала себя вавилонской блудницей рядом с ней.

– Что я слышу? – произнесла их мать, приблизившись сбоку. – Что такое? Вы собираетесь пить пунш до ужина? Что все это значит?

– Я надела платье сестры, как вы и желали, – небрежно ответила Элинор. – Вы сами сказали мне, чтобы я слушалась ее советов во всем, что касается платьев и мужчин. Вы сказали, что я должна перенять ее опыт…

– Но, но…

– Разве Элинор не выглядит настоящей красавицей, покорительницей мужских сердец? – спросила Энн.

– Выглядит! – вскричала Лизетт, присоединяясь к их группе. Она никогда не ощущала ревности, насколько помнила Элинор. – Мне бы хотелось, чтобы было побольше гостей, чтобы все могли ею полюбоваться, но тетя Маргерит отучила соседей бывать у нас. О, я придумала, Поппер, сюда, Поппер!

– Да, мэм? – оторвался тот от смешивания пунша.

– Пошлите лакея в имение сквайра Фестла с вежливым приглашением к нашему ужину. Сделайте это немедленно. Пусть он прибудет с женой и сыном Роландом, если тот окажется дома. – Она обернулась к Элинор с радостной улыбкой: – Сэр Роланд будет тебе под стать, дорогая. Он очень красив. У него римский нос и греческий подбородок.

– Ты решила сделать его разменной монетой, – прошипела Энн. – О, Вильерс, наконец-то вы поднялись поприветствовать нас.

– Я почувствовал себя сраженным наповал красотой Элинор, – ответил Вильерс.

– Моя госпожа, – раздался голос Поппера, – я не уверен, что все это надо затевать в отсутствие леди Маргерит…

– Святые небеса, – шумно вздохнула герцогиня. – С каких это пор слуги начинают командовать? Неужели вам не достаточно приказа леди Лизетт, Поппер? – обратилась, она к дворецкому. – Мы вовсе не голодны и вполне можем подождать. Впрочем, принесите нам что-нибудь перекусить, я не возражаю.

Подав поднос с пуншем, Поппер отправился в холл.

– Вот и прекрасно, – сказала Лизетт, разглядывая жидкость в стакане Элинор. – У тебя там пунш, да?

– Там ромовый пунш, дорогая – уточнила Энн. – Хочешь, возьми мой, я еще даже не прикасалась к нему. А вы, Вильерс, – мгновенно переключилась она, – вы здесь единственный джентльмен и вам приходится развлекать всех леди. Я знаю, что вы непревзойденный игрок в шахматы, но если станете с каждой из нас играть отдельную партию, вы просто вымотаетесь, а мы замучаемся ждать. Возможно, вы знаете другую игру, в которой могли бы участвовать все?

– Нет, – лаконично ответил Вильерс.

Он совсем не натаскан в науке флирта, отметила про себя Элинор.

– Но у нас не меньше часа уйдет на ожидание новых гостей, – продолжила Энн. – Нам необходимо встряхнуться перед длинной светской беседой.

– Я придумала, что нам делать! – воскликнула Лизетт. – Есть одна изумительная штука!

– И что же это такое? – спросил Вильерс, наклонившись к ней.

Элинор глотнула пунша.

– Мы будем играть в бабки! – выкрикнула Лизетт с улыбкой.

Наступила пауза.

– В бабки? – с ужасом переспросила герцогиня.

Но Лизетт не обратила внимания на ее тон.

– Это очень веселая игра! – продолжила она, сделав знак лакею.

Вскоре он появился со стопкой бабок и маленьким деревянным шаром. Элинор с интересом уставилась на них. Ее мать никогда не позволяла им играть в эту шумную игру, в которую играли в других герцогских домах, особенно загородных.

– Прежде всего, – начала Л изетт, – мы все должны устроить так, чтобы было удобно швырять бабки. Для этого нужен деревянный пол. Пожалуй, прикажу слугам убрать этот огромный ковер.

– Не стоит, – заметила Энн. – Здесь вполне достаточно места. Куда нам присесть, Лизетт?