Текст книги "Ла Брава"

Автор книги: Элмор Джон Леонард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава 12

Когда Фрэнни подошла к веранде, волоча за собой сумку с продуктами, Ла Брава, улыбаясь, придержал для нее дверь.

– Что вы тут делаете? – поинтересовалась она. – Просто так торчите?

– Запираю заведение.

– Так рано?

Было начало восьмого. Ла Брава закрыл стеклянные двери, соединив их ручки висячим замком. Фрэнни, войдя внутрь, задержалась, оглядывая опустевший вестибюль. Последний луч солнца догорал на кафельном полу, который напоминал Ла Браве пол в правительственных зданиях. Он включил резную стеклянную люстру, но на Фрэнни светильник не произвел особого впечатления.

– Этого недостаточно. Гостинице недостает кое-чего другого.

– Цвета? Картин?

Фрэнни подождала, пока он зажжет еще несколько ламп и подойдет к ней.

– Ей не хватает тел, молодых, теплых. Я вовсе не против старушек…

– Боже благослови их, – вставил Ла Брава.

– Знаете, я надеюсь дожить до того времени, когда сама стану старушкой, – сказала Фрэнни. – Но здесь должна кипеть жизнь, а тут только вы, я да кинозвезда, а этого маловато. Джо, там, за стойкой портье, лежит коробка с моим именем. Достаньте ее мне, ладно? У меня руки заняты. – Ожидая, пока Ла Брава исполнит ее просьбу, она весело приговаривала:– Посмотрим-посмотрим, – однако, увидев посылку, сникла:– Черт, так я и думала, очередной набор биоэнергетического крема для груди. Втирать, осторожно массируя грудь круговыми движениями, для придания тонуса и упругости. – Войдя в лифт, она продолжила: – Как вы думаете, много упругости это снадобье придаст здешним ископаемым? Оно содержит коллаген и экстракт розовых лепестков, но, боюсь, телам давно минувших дней это не поможет. Они свое прожили, верно? – И дальше, по пути к номеру 204:– Я могла бы предложить пару баночек вашей кинозвезде… Что же вы приумолкли? Я видела, как вы с ней обедали, разве что с ложечки друг друга не кормили. Надеюсь, с такого расстояния вы заметили маленькие шрамы у линии волос?

– Нехорошо с вашей стороны, – упрекнул он Фрэнни, не обидевшись, но и не заступаясь за Джин. С Фрэнни он чувствовал себя словно со старым приятелем.

– Но вы хоть пригляделись? Заходите, Джо. И не надо мне врать. – Она перешла в кухню, он остался оглядывать комнату, дивясь, сколь обжитой вид она приняла всего за два дня. Этот эффект создавали цветные пятна. На стенах яркие картины без рамок– дерзкие аляповатые пейзажи, переливающиеся золотом, синевой и охрой, столь же необычного цвета и формы подушки, разложенные на полу и на диване, который она превратила в софу. На плетеных креслах – стопки книг и журналов. Ла Брава озирался по сторонам, а из кухни доносился голос Фрэнни:

– Честно говоря, я ревную. – Жалюзи подняты, в окна свободно проникает насыщенная голубизна вечернего воздуха, кажущаяся блеклой на фоне картин. – Вы вроде как пригласили на ланч меня, а сами отправились со своей кинозвездой.

Коробки с карандашной надписью «Спринг Сонг», переносной телевизор. Она вышла из кухни с двумя бокалами вина на высоких ножках.

–Садитесь, посмотрите мои снимки.

– Когда вы беретесь фотографировать, вы не отлыниваете!

– Сегодня вышло около сорока снимков. Я сложила их по порядку, как шла, от Первой улицы. Здешние окрестности мне не понравились, так что я поднялась до Пятнадцатой, решив двигаться оттуда, чтобы сначала снять что покрасивее. – Она уселась рядом с ним на разложенных на полу подушках, бокалы стояли на стеклянном столике для коктейлей. – Я люблю фотографировать все подряд, делать серию уличных видов. Может быть, я нарисую весь район на холсте шириной футов в тридцать. Лики Саут-бич.

– Типа этих? – кивнул он на картины, украшавшие стену.

– Это мой иерусалимский период. Свободное пространство. Я хотела передать дух местности, энергию сабров, а в итоге что бросается в глаза? Мечеть Омара, золотые купола. Теперь я занялась эко-деко: розовый с зеленым, фламинго, пальмы, изогнутые линии, скругленные углы. Буду класть краску жирными мазками, вкусно, чтобы прямо съесть захотелось. Кстати, не хотите поужинать у меня?

– Меня уже пригласил Морис.

– И эта звезда киноэкрана– как бишь ее? Джин Шоу? – она тоже намерена присутствовать? Ничего, я еще доберусь до вас, Джо!

– Продадите мне свою новую картину?

– Я поменяюсь с вами на ту фотографию Ланы, где она показывает свои унылые сиськи. Бедная девочка не идет у меня из головы.

Ла Брава взял в руки очередной снимок.

– Она живет за углом, в «Чикен Шэк». – Он разглядывал витрины магазинов и вывески баров, тянувшихся вдоль южной оконечности Оушндрайв. «Турф паб». «Игорный дом»– старинный паб, на стенах которого висят увеличенные фотографии Джека Демпси и Джо Луиса. «Поляроид» запечатлел и велосипедистов, отправившихся в тот день на прогулку. Ла Брава узнавал некоторых персонажей на этих снимках: пьяницу Уимпи, смазливого пуэрто-риканского торговца по имени Гилли. Он видел, как стоят, как двигаются эти фигуры, угадывая их жесты в застывших кадрах. А вот еще кто-то в тени, вроде бы знакомый– он внимательнее присмотрелся к снимку. На переднем плане, залитом солнечным светом, стоял некий человек, повернувшись лицом к камере, приподняв руку в знак приветствия.

– Это вам он машет?

– Дайте-ка взглянуть. Да, я несколько раз в тот день натыкалась на него.

– Это не тот парень, с которым вы разговаривали, сидя на стене?

– Надо же, вы меня заметили! А я-то думала, вы поглощены своей кинозвездой.

– Это тот парень?

– Да, общительный такой. Малость легкомысленный, конечно. Ему бы все хиханьки да хаханьки. – Для пущей выразительности она прищелкнула пальцами. – Не поймешь, когда он шутит, а когда говорит всерьез.

– Чем занимается?

– Торгует недвижимостью. В каком смысле – чем занимается? Деньги делает, как и все. Одни торгуют, другие воруют.

Ла Брава посмотрел на другой снимок – отель на северном конце улицы:

– А вот и «Елисейские поля».

Он передал фотографию Фрэнни, и та прокомментировала:

– Здание держится на десяти миллионах тараканов, которые подставили под него свои маленькие спинки.

Ла Брава просмотрел снимки еще нескольких гостиниц, затем принялся перебирать фотографии, которые уже видел, отыскивая ту, что особенно его заинтересовала – снимок южной части улицы.

– Видите того парня, который направляется в «Игорный дом»? Он не весь попал на снимок, ваш приятель отчасти прикрыл его.

– Тот парень, в проходе?

– Нет, другой. На нем вроде бы белая шелковая рубашка.

– А, охранник! – сообразила Фрэнни. – Да, его я помню. Не знаю, на самом ли деле он работает охранником, но здоровый как конь – что правда, то правда.

– Он был вместе с вашим приятелем-шутником?

– Не знаю. Дайте взглянуть еще раз. – Она принялась перебирать снимки, приговаривая: – По-моему, я щелкнула его еще раз. Ага, вот. Видите парня, с которым я разговаривала? Тут он повернулся спиной, но это он. Стоит рядом с мотоциклистом. А позади справа – тот здоровяк.

– Я его тут и не заметил.

– Еще бы, вас отвлек мотоциклист со своим пивным брюхом.

– И рубашка здесь кажется не белой, а серебристой.

– Вот именно, серебристая. И не рубашка, а тонкая куртка, провинциалы такие любят. Теперь припоминаю: волосы светлые-светлые, парень так и бросается в глаза. Вы бы сфотографировали его, Джо!

– Неплохая идея, – кивнул Ла Брава. – А где фотография вашего приятеля, когда вы снимали со стены?

– От вас ничего не укроется, верно? – Фрэнни нашла снимок и передала его Ла Браве. – Вот он.

Ла Брава всмотрелся в похожего на кубинца парня, в его позу: рука поднесена к уху.

– Что это он делает?

– Не знаю, у него такие беспокойные руки. Покажите… А, да. С серьгой играет. Я подумала было, что он голубой, но нынче не разберешься.

– Как его зовут?

– Он мне не представился. Болтал все время, но толком так ничего и не сказал. Спрашивал, где я живу, нравится ли мне это место, не соглашусь ли я выпить с ним – спасибо, нет, – и так далее.

– Он, случаем, не говорил, что он – Джеральдо Ривера?

Фрэнни замерла, едва оторвав от столика свой бокал:

– Вы что, издеваетесь надо мной, Джо?

– Просто спросил. Мне показалось, я его знаю.

– Разве он похож на Джеральдо Риверу? Ничего общего. Что за шутки, Джо? Вы работаете на полицию?

Обед у Мориса, в картинной галерее; жаркое из филе с луком при свете свечей в стиле «Марго» 69-го года.

– Если это обед по-железнодорожному, должно быть, имеется в виду «Восточный экспресс», – сделала комплимент Джин.

Морис пояснил, что все дело в сковороде– чугунной сковороде, бывшей некогда собственностью «Флорида Ист-Коаст», которой как минимум сто лет.

После обеда, устроившись в гостиной с рюмкой коньяку, Морис заметил:

– Бог и впрямь любит троицу. Взять хоть этих– Артур Годфри, Мейер Лански и Шепперд Струдвик, актер. Помнишь его, Джин? Ему было семьдесят пять, когда он умер.

– Да, я читала в газете, – подтвердила Джин. – Умер в Нью-Йорке. Мы один раз снимались вместе.

Ла Брава узнал это имя, он вспомнил и лицо актера, его снежно-белые волосы, сцену на кладбище.

– Шепперд Струдвик играл вашего мужа в «Некрологе». Помните? Мы все пытались понять, кто же это был.

Она оглянулась на него то ли с удивлением, то ли пытаясь припомнить, о чем он говорит, потом кивнула:

– Вы правы, он был моим мужем.

– Шепперд Струдвик, – подхватил Ла Брава. – Вы хотели избавиться от него, сговорились с Генри Сильва… Вы наняли его убить вашего мужа, не так ли?

– Что-то в этом роде.

– Точно, Генри Сильва играл плохого парня, – продолжал Ла Брава. – Я запомнил его, потому что в тот год я еще видел его в вестерне, а потом снова смотрел этот фильм в Индепенденсе– «Высокий Т.», с Ричардо Буном и этим, как его, Рэндолфом Скоттом. Но я не припомню, кто играл в «Некрологе» хорошего парня.

– Об Артуре Годфри писали на первых страницах все газеты страны, – гнул свое Морис, – Мейер Лански удостоился двух колонок в «Нью-Йорк таймс», он мог купить и продать Годфри. В честь Артура Годфри назовут улицу. А что достанется Мейеру Лански? Помнится, один парень из ФБР говорил, что Мейер Лански мог бы стать председателем совета директоров «Дженерал моторс», если бы занялся законным бизнесом. – Поднимаясь из шезлонга, Морис подытожил: – Вот что я вам скажу: держу пари, Мейер Лански получил от жизни куда больше удовольствия, чем Альфред П. Слоун и другие парни из «Джи Эм».

Обращаясь к Джин, Ла Брава сказал:

– Нет, ваш план заключался не в том, чтобы убить Шепперда Струдвика, а в чем-то другом. Помнится, ему все время присылали вырезки из газеты с сообщением о его смерти, запугивали…

– Мейер Сучовлянский, родился в России, – сказал Морис. – Это его настоящее имя. – Кончиком пальца он задумчиво обводил линию горизонта на фотографии с видом Майами-бич.

– Никак не могу припомнить, кто же все-таки играл хорошего парня, – сокрушался Ла Брава.

– Может, там и не было хорошего парня, – ответила Джин.

– Он жил тут годами, в «Империал-Хаус», – сказал Морис. – Его жена, наверное, все еще живет там – Тельма, его вторая жена. Работала маникюрщицей в какой-то гостинице в Нью-Йорке. Познакомилась с Лански, они влюбились…

– Виктор Мейчер, – припомнил Ла Брава.

Джин, однако, слушала не его, а Мориса.

– Ты был знаком с Лански?

– Был ли я знаком с ним? – переспросил Морис, переходя к другой фотографии. – «Макфадден-Довиль»… здесь Лански тоже бывал. Там бывал весь свет. Знаешь, сколько мне приходилось платить за кабинку у пруда, чтобы принимать ставки у гостей прямо на месте? Хозяйка присылала ко мне своего парнишку, он делал ставки. Я платил сорок пять штук за сезон, за три месяца, не считая того, что с меня брала «Эс-энд-Джи» за телеграфную линию.

– Зато ты заработал, – вздохнула Джин.

– Все было тип-топ, пока Кефовер, сукин сын… Знаешь, кто эта красотка в купальнике? Соня Хени22
  Известная норвежская спортсменка, лыжница.


[Закрыть]. Мы, бывало, звали ее Соня Хейни. А вот еще, Мейер Лански на собачьих бегах, он бывал там время от времени. А это – «Игорный дом»…

Ла Брава заглянул ему через плечо.

– Тут бывало битком набито любителей собачьих бегов, и бокса тоже. Один малый – кажется, из Филадельфии, – Джон Савино «Мороженое», он раньше торговал в парке пломбиром, лет двадцать назад купил это заведение. Не знаю, что там теперь стало с ним, все так переменилось.

– Но ты ведь не уедешь отсюда, – проговорила Джин Шоу. – Ни за что.

– С какой стати? Мне принадлежит эта гостиница – большая ее часть – и лучший пляж во всей Флориде.

– Мори, а если у меня обстоятельства, скажем так, более стесненные, чем я дала понять…

– Более стесненные?

– Если я окажусь совсем без средств, ты мог бы выкупить мою долю?

– Я же тебе сказал: насчет денег не беспокойся.

Ла Брава молча слушал, наблюдая, как Морис вновь усаживается в кресло.

– Мори, ты меня знаешь. – Джин выпрямилась, вид у нее был напряженный. – Я не желаю оказываться в зависимости от кого бы то ни было. У меня всегда были собственные средства.

– Весь наш район, начиная с Шестой улицы, входит в Национальный реестр исторических памятников, – заявил Морис– На покупателей это действует, Джини. Если мы не пустим сюда застройщиков, цена будет только расти.

– Ну а если мне нужны деньги…

– Если цены пойдут вниз, тогда другое дело.

Ла Брава прислушался. Сейчас Морис рассуждал отнюдь не как патриот здешних мест, твердо намеренный жить здесь до самой смерти.

– Пять лет назад «Кардозо» продали за семьсот тысяч, – продолжал Морис. – Сделали ремонт и теперь могут перепродать по двойной цене– во всяком случае, около того.

Джин откинулась на спинку дивана, сдаваясь.

– Сколько, по-твоему, стоит «Делла Роббиа»?

– Четыреста пятьдесят– пятьсот. Но запомни, – сказал ей Морис, – я хочу, чтобы ты даже и не думала о деньгах. Ты поняла?

Ла Брава слушал. Морис заговорил как человек, располагающий средствами, причем немалыми.

Он проводил ее до комнаты.

– Как насчет стаканчика на ночь? – предложила она. – Или чего другого?

Тоже реплика из фильма?

Было что-то такое в ее интонации, в едва уловимом движении глаз. Как разобраться, что в ней настоящее, а что – из кино?

И все же она застала его врасплох. Они сидели рядом на покрытой чехлом софе, держали в руках стаканы – просто чтобы занять руки, пока не придет время их отставить, – и вдруг она тихо, почти жалобно попросила:

– Скажи мне, что для старушки я еще очень даже ничего, и я буду любить тебя вечно.

Он ответил– автоматически, его так воспитали, что поддакивать даме стало условным рефлексом:

– Да ладно, чего там, ты же всего на два-три года меня старше.

Глядя ему прямо в глаза, она сказала:

– Джо, мне сорок шесть лет, и с этим не поспоришь.

Быстро подсчитав в уме, он прикинул, что в «Некрологе» она должна была играть еще несовершеннолетней– в этом черном платье сговаривалась с Генри Сильвой, чтобы совместными усилиями затравить своего надоевшего супруга.

Но он отбросил вычисления, сказав себе: «У нее нет возраста. Она – Джин Шоу». Он вгляделся в ее лицо, в небольшие округлые припухлости под карими глазами– они-то и привлекали его больше всего. Если она продолжает играть роль, что в этом плохого? Будем играть. Может, он и сам бы стал актером, если б не отправился в Белтсвилл, штат Мэриленд, где научился обращаться с оружием и принес присягу защищать жизнь президента и других важных шишек вроде Боба Хоупа, малыша Сэмми Дэвиса, Фиделя Кастро…

– Джин! – позвал он.

Глаза ее затуманились немного печальным светом.

– Ты впервые произнес мое имя. Пожалуйста, повтори!

– Джин!

– Да, Джо?

– Ты должна быть очень осторожна.

– В самом деле?

– У меня есть предчувствие, что тебе грозит опасность.

– Ты это серьезно? – усомнилась она.

Да, он говорил серьезно– во всяком случае, пытался, но и его слова стали звучать как реплики из кинофильма.

– Джин! – сказал он. – Пошли в постель.

– Меня так просто не получишь, Джо, – возразила она. – Меня надо попросить.

Все это казалось игрой.

Глава 13

«У меня есть предчувствие, что тебе грозит опасность», – весь следующий день он будто слышал эхо этих слов.

Он выбрал верную интонацию, не сгущая краски, и он действитльно полагал, что Джин находится в опасности, и все же эти слова звучали как-то странно, неестественно, поскольку люди, постоянно подвергающиеся риску, так не говорят, они не употребляют само слово «опасность».

Он вспомнил парня, сбывавшего фальшивые двадцатки, как тот поднялся в федеральном суде, встал, держась рукой за горло – а судья знай себе стучал молоточком, – и сказал:

– Господи Иисусе, Джо, я всю жизнь был в дерьме вот по это место, но мне и в голову не могло прийти, что ты, именно ты, утопишь меня с головой.

Патрульный из Майами, которого перевели на бумажную работу, подняв голову от печатной машинки, сказал:

– Надо бы мне вернуться обратно, заняться нашими засранцами, не то я со скуки начну порошок нюхать.

Неделю спустя тот же полицейский, все еще сидя за машинкой, вздыхал:

– Что, больше не проламывают черепушки, не выбивают из засранцев дерьмо? Кончились забавы или потеха еще продолжается?

В Дейде такой же патрульный, допивая из пластикого стаканчика «Пепси», рассказывал:

– У парня была пушка, он воткнул ее мне под ребра, прямо вот сюда. Нажимает на курок – щелк. Нажимает на курок– щелк. Нажимает на этот чертов курок, и тут я разворачиваюсь, и вот так ему локтем, со всей силы. Пушка стреляет– на этот раз без всяких «щелк», – парень, который стоял возле бара рядом со мной, подняв руки, брык с копыт. Мы припаяли ему покушение и убийство второй степени– все вместе. – Допив колу, полицейский спросил: – Ты замечал, если провести пластиковым стаканчиком по стеклу, выйдет похоже на сверчка? Послушай.

– Кто этот парень? – спросил Бак Торрес. – Старый знакомый? Привет из прошлого?

– Это-то мне и хотелось бы узнать, – пояснил Ла Брава. – Есть ли у него прошлое. Проверьте его по компьютеру, и мы все выясним. Я уверен: что-нибудь за ним числится.

Бак Торрес носил униформу столичного полицейского в те времена, когда Ла Браву направили в Майами, в отдел Секретной службы Соединенных Штатов. Ла Брава уже тогда фотографировал и на работе, и в часы досуга, а Торрес показывал ему жизнь города. Вместе они опрокинули не одну кружечку пива. Потом сержанта Гектора Торреса перевели на другую работу. Теперь он возглавлял отдел преступлений против личности в полиции Майами-бич, всегда являлся на работу в пиджаке и при галстуке и требовал того же от своих людей, ведь нельзя же общаться с родственниками жертвы, будучи в рубашке с закатанными рукавами.

Они вышли из отдела расследований– одноэтажного флигеля без окон на углу Первой и Меридиан– и перешли на другую сторону, к штабу полиции Майами-бич – кирпичному зданию, украшенному флагом и выглядевшему вполне официально. Набрав на клавиатуре компьютера Национального информационного криминального банка имя «Ричард Ноблес», они получили пустую страницу.

– Значит, он чист, – решил Торрес.

– Нет, – возразил Ла Брава. – Это хитрый сукин сын, которому нравится причинять людям боль. – Вот он и заговорил снова как полицейский.

– Но пока он ничего не сделал.

– Думаю, его прикрыли, позволили начать с чистого листа. Он доносчик, давал показания в федеральном суде. Нормальный человек на такое не пойдет, разве что его крепко схватят за яйца. Наведи-ка в свободную минутку справки в Джексонвилле.

– Ты хочешь, чтобы я присмотрел за этим парнем? Чего ты вообще от меня хочешь?

– Ничего. Сам справлюсь.

– Постой, – сказал Торрес. – Ты хочешь, чтобы я заступился за тебя, когда тебя поймают на том, что ты изображал из себя офицера полиции?

– Может, я поймаю этого парня. «Болтаться без определенной цели» все еще считается правонарушением? Это на случай, если он меня заметит и начнет нервничать. Понимаешь, я вот что хочу сделать: попробую держаться на шаг впереди него, чтобы, когда это случится, не быть захваченным врасплох.

– Случится что?

– Пока не знаю, но мой опыт мне подсказывает: что-то должно произойти.

– Твой опыт, подумать только! Ты ведь охранял миссис Трумэн.

– Верно, и с ней ничего дурного не произошло, не так ли?

– Ты это всерьез?

– Всерьез.

– Тогда расскажи мне поподробнее о своем хитром засранце, – посоветовал Торрес.

Пако Боза уверял, что кресло-каталка гораздо лучше велосипеда. Мало того, что катишься на колесах, так еще и руки тренируешь, накачиваешь бицепсы, девчонкам это нравится. И потом, с некоторыми людьми гораздо лучше общаться, сидя в кресле-каталке, нежели стоя. Они уважают тебя, когда ты сидишь в инвалидном кресле, некоторые даже как-то пугаются, отводят взгляд. Пако был в восторге от кресла, украденного у «Истерн Эрлайнз».

Однако оно не пошло на пользу его рукам и плечам. Руки его превратились в тощие плети, и, выбравшись из кресла, он с трудом протащил его пару шагов от тротуара до входа в гостиницу. Он попросил разрешения оставить кресло в отеле, под присмотром, а сам на денек-другой собирался в Хайалиа.

– Услуга за услугу, – сказал Пако, лукаво ухмыляясь. – О'кей?

Ла Брава понял, о чем речь, и улыбнулся в ответ:

– Ты его видел, да?

– Знаешь, его ни с кем не спутаешь. Вдвое больше любого мужика, и эти волосы…

– Зайдем вовнутрь, – предложил Ла Брава. Он подхватил кресло, и Пако проследовал за ним через вестибюль. Ла Брава зашел за стойку портье, пристроил там кресло и пообещал Пако, что его имущество будет в полной сохранности. Затем он взял с полки большой конверт и протянул его Пако.

– А, мои фотки.

– Теперь я знаю, почему ты влюбился в Лану.

– Эту телку я тоже ищу. – Пако вытащил из конверта три фотографии размером одиннадцать на четырнадцать и вновь расплылся в улыбке. – Ты глянь, как выставляется!

– Где ты видел этого парня?

– На Коллинс-авеню, на Вашингтон-авеню. То и дело на него натыкаюсь.

– Он любитель тусоваться, – прокомментировал Ла Брава. – Серебряный мальчик.

– Че-че? О, вот эта мне нравится. Я тут красавчиком вышел, да? Тебе нравится?

– Моя любимая. Ты говорил с кем-нибудь из «Игорного дома»?

– Ага. Может, он туда заходил, они не помнят. Но там он не живет. Ищи другое место. Тот парень, с которым я говорил, советовал проверить «Парамаунт» на Коллинс.

– Кто?

– В смысле парень? Гилли, который из ПуэртоРико. Зашуганный такой, но он в полном порядке, ему можно верить.

– Я его знаю. Так ты проверил?

– Я смотался туда, но его не видел.

– «Парамаунт» – это где?

– Около Двадцатой улицы. Я видел его на Вашингтон и на Коллинс-авеню. Два дня назад. Нет, три – время-то как летит!

– У тебя все в порядке?

– Ясное дело. Шутишь, что ли? Эта фотка Лане понравится, где она выставилась. Я так понял, она направилась в Хайалиа повидаться с матерью. Не знаю, где сейчас живет ее мать, придется поискать. Ох, вечно с ними хлопот полон рот.

– Женщины всегда норовят нас провести, – согласился Ла Брава.

– Че? – переспросил Пако.

– Так говорил один киногерой.

– Неужто?

– Послушай– а этот парень, что он делал?

– Ничего. Шел себе по улице. Зайдет в магазин, выйдет из магазина. В другой магазин зайдет, потом выйдет.

– Ты имеешь в виду аптеки?

– Не, обычные магазины. Бакалея там. Или зайдет в отель, потом выйдет.

– Он покупал что-нибудь с рук?

– Насчет этого я не в курсе. Гилли принял его за копа, но ты же знаешь Гилли: он и того парня, который разъезжает на черном «Понтиаке Транс Ам» принял за копа. Да черт с ним, Гилли любого чужака примет за копа.

– Тот парень – кубинец?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Кажется, я его видел. У него черный «понтиак», да?

– Ага, он живет в гостинице «Ла Плайа». Знаешь это место? Ближе к концу Коллинс-авеню. Там еще живет Давид Вега, знаешь его?

– С ним я не знаком.

– Давид Вега сказал Гилли, что знает этого парня, они вместе приплыли в наши края, и никакой он не коп, он из Мариэля. Его посадили на шхуну вместе с другими урками, их привезли прямо из тюрьмы. Говорит, он запомнил его, потому что тот носил булавку в ухе.

– Это что-то значит?

– Для прикола. Модно, одним словом. А теперь у него золотая серьга, говорит Давид Вега.

– Как его зовут?

– Этого он не помнит, только узнал его в лицо.

– В «Ла Плайе»?

– Ты послушай: в первый же день, когда он поселился в гостинице, одного парня ограбили. Он возвращался с мола, его стукнули по голове и обчистили, забрали четыре сотни зеленых.

– Такое случается сплошь и рядом, разве нет?

– Еще бы – когда поблизости оказываются ребята вроде этого кубинца. Об этом-то я и говорю.

– Почему Гилли решил, что кубинец заодно с тем здоровым блондином?

– Просто он видел, как они толковали друг с другом, вот и все. Почем знать?

– Увидимся через пару дней, да?

– Да. Я поеду в Хайалиа. Поболтай с Гилли или с Давидом Вега, если тебя интересуют подробности. Можешь прокатиться в моем кресле, если захочешь. Тебе понравится, это уж точно.

В здешних гостиницах нечасто увидишь бассейн. В розовато-зеленой гостинице «Шарон апартментс» напротив парка Фламинго, на пересечении Меридиан и Двенадцатой, имелся небольшой бассейн, но он пустовал. Симпатичный водоем, явно чистенький, так и сверкает от хлорки. В прошлый раз там тоже никого не было– Ноблес явился в «Шарон апартментс» во второй раз, и на этот раз он шутить не собирался.

– Ну как, сэр, вы обдумали мое предложение? – спросил он у мистера Фиска, щуплого еврея, любителя сигар, которому принадлежало это заведение.

У мистера Фиска были тощие руки, покатые плечи, огромный живот и кожа темнее, чем у большинства негров, которых Ноблесу доводилось видеть.

– Выйдите отсюда, поверните налево и идите прямо, – посоветовал ему мистер Фиск. – Во что вы упретесь через десять минут – я имею в виду, пешком?

– Дайте подумать, – сказал Ноблес. – Значит, выйти, повернуть налево…

– Отделение полиции Майами-бич, – пояснил мистер Фиск. – Вон у меня телефон на стене записан. Я даже наизусть помню: 673-79-00. Я снимаю трубку, и они приезжают прежде, чем я успеваю ее положить.

– Да, но к тому времени дело уже будет сделано. – Ноблес извлек из кармана бумажник и приоткрыл его, предъявляя мистеру Фиску удостоверение. – Видите, что тут написано под «Стар секьюрити»?

Мистер Фиск перегнулся через разделявшую их стойку и вперился взглядом в открытый бумажник:

– «Частная охрана предохраняет от преступлений». По-вашему, это остроумно? У меня сын занимается рекламой, он бы за такой слоган даже денег не взял.

– Предохраняет, – повторил Ноблес– Вот о чем вам следует подумать. Копов вы зовете, когда что-то уже произошло, так? А нас вы приглашаете, пока еще ничего не случилось, и тогда с вами ничего не случится.

– Минутку, позвольте, – перебил его мистер Фиск. – Что, собственно, вы можете сделать такого, что не под силу копам, которые прибудут сюда через минуту?

– Черт, да за это время они ваше заведение в щепки разнесут.

– Они – это кто?

– Чертовы даго, у вас в округе их полным-полно. Даго, наркоманы, извращенцы, кто хотите– их тут пруд пруди. Платите пятьсот долларов аванса и можете ни о чем не беспокоиться. Получаете защиту на весь год с гарантией.

– С гарантией? – протянул мистер Фиск. – Гарантия – это мне нравится. Только объясните мне, что конкретно может случиться с моей гостиницей, если я не стану платить за вашу охрану?

– Ну, – начал Ноблес, – например…

Наружное наблюдение, насколько Ла Брава помнил со времен своей работы в Майами, заключалось в том, чтобы сидеть в машине напротив какого-нибудь сомнительного заведения на Бриквелл-авеню или напротив «Мьютини», «Бамбу Лодж» на Саут-Дикси. Сидеть в машине, превратившейся в простую коричневую жестянку на колесах, настолько незаметной, что в подобных местах она сразу же бросалась в глаза. В тот день, когда некий оптовик вышел из «Бамбу», пересек улицу, наклонился к окошку машины и предупредил: «Джо, мы с дамой едем в Калдер на последние Два забега, потом в Палм-бич, поужинаем в „Чак энд Харрис“ с друзьями», – для Джо настала пора перебираться в Индепенденс.

Но Индепенденс, названный в честь Дня независимости, не предоставлял Джо такой свободы действий, какую он имел ныне, охраняя свою кинозвезду, прячась в кустах на восточной окраине парка Фламинго, ловя в настроенный на даль объектив Ричарда Ноблеса, выходящего из мотеля «Шарон». Щелк!

Ричард Ноблес подошел к бассейну. Щелк! Ноблес обернулся и что-то сказал коротышке, стоявшему у дверей гостиницы. Щелк! Коротышка упер руки в боки, принял воинственную позу, потом вытянул руку в сторону Ноблеса, приказывая ему уйти. «Вот он, голубчик», – пробормотал Ла Брава, приникнув к «лейке».

Хозяин направился в свою гостиницу, снова обернулся и что-то крикнул вслед Ноблесу. Ноблес остановился, готовый повернуть обратно, но коротышка поспешно юркнул в дом.

Ла Брава сел в машину, взятую у Мориса, потихоньку поехал вслед за Ноблесом по Двенадцатой улице до самой Коллинс, там снова припарковался, вышел, вооруженный камерой, и пошел за Ноблесом по Коллинс. Серебристая куртка и золотые волосы – такого трудно упустить из виду. Вон он, словно на картинке. Серебряный мальчик. Не оборачивается, даже через плечо не глянет.

С восточной стороны Коллинс Ла Брава запечатлел Ноблеса в тот момент, когда тот входил в «Стар Дели Эли». Минут пятнадцать спустя он щелкнул его на выходе. Потом сфотографировал Ноблеса, входящего в химчистку и выходящего из нее. Наконец, он сфотографировал его в тот момент, когда блондин входил в гостиницу «Парамаунт» возле Двадцатой улицы. Возле гостиницы Ла Брава пришлось болтаться около часа. Это самое неприятное в такой работе, но все лучше, чем сидеть в машине среди пустых пластиковых стаканчиков и скомканных бумажных пакетов. Тут хоть ноги разомнешь.

Он подошел к стоянке такси на юго-западном углу Коллинс и Двадцать первой и простоял чуть ли не двадцать минут в ожидании красной машины. Шофер-нигериец, Джонбуль Обасанжо, хмуро взирал на мир, сидя за рулем.

– Что случилось?

– Нича не случилась. – Акцент его родного племени наложился на британский прононс.

– Вечно у тебя такой вид, словно ты злишься.

– Это ты так видишь, а не я так выгляжу.

Широкое лицо африканца пересекали два параллельных шрама– зарубки, несколько десятилетий назад оставленные ножом. Джонбуль, родич нигерийского генерала, уверял, что это знак воинской касты племени йоруба. Может быть.

– Во всяком случае, у тебя разочарованный вид.

– А, – откликнулся Джонбуль. – То, что ты видишь, – это презрение.

– Вот как?

– В понедельник пассажир говорит мне: «Вы здесь научились английскому?» – «Нет, – говорю, —

в Лагосе, еще мальчишкой». – «О! – говорит он. – А где этот Лагос?» – Ритуальные шрамы отчетливей проступили на лице Джонбуля, подчеркивая белый пламень злобно горевших глаз. – Господи Иисусе, да я еще ребенком в школе мог нарисовать карту Соединенных Штатов, я бы тебе и Майами показал, и Кливленд, а здесь ни одна собака не знает, где Лагос, хотя Штаты получают оттуда чуть ли не половину своей нефти!