Текст книги "Ла Брава"

Автор книги: Элмор Джон Леонард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 17

– Господи! Господи! Господи! – твердила Фрэнни. Потом она сказала: – Держу пари, сейчас этот парень в Бостоне– забыла, как называется этот институт, – в общем, он смотрит на сейсмограф и говорит: «Вот это да, вы только гляньте», – у него там семь с половиной по шкале Рихтера, значит, где-то началось землетрясение или извержение вулкана типа Монт-Сент-Элен, у него сейсмограф зашкаливает, что-то экстраординарное происходит во Флориде, они настраивают прибор точнее, еще точнее, и наш парень говорит: «Ага, это в Саут-бич, угол Оушн-драйв и Тринадцатой. Так-так, номер 204, гостиница „Делла Роббиа“. Что же там такое?» Знаешь, как это было? Все слилось воедино– я не о том, но и это тоже, верно? – вообще все слилось, краски и свет, эта комната, наши сердца, Смоки с его «Мираклз» и Марвин Гэй, а потом – ничего, тишина, абсолютная тишина. Ты заметил?

– Я так понимаю, тебе понравилось?

– Когда мои чресла пожирал раскаленный поток жидкого пламени? Да, это было неплохо.

– Ты такие странные звуки издаешь.

– Знаю. Ничего не могу с собой поделать.

– Еще и болтаешь.

– Да, зато связно и логично.

– И по существу.

– А ты рожи корчишь.

– Теряю власть над собой.

– И перед этим тоже. Ты часто улыбаешься. Смотришь мне прямо в глаза и…

– Будешь допивать вино?

– Чертов валик. Прямо впился мне в бок… Такто лучше. В следующий раз…

– Что?

– Не подумай, что я навязываюсь.

– В следующий раз в спальне.

– В следующий раз ты меня сфотографируешь.

– Могу и сейчас, если не возражаешь.

– Я должна тебе кое в чем признаться, Ла Брава. Мне нравится твое имя. Так и буду тебя теперь называть. Я должна признаться: нет никакого парня в Нью-Йорке, не собиралась я никому посылать автопортрет. Я солгала.

– Это не важно. Женщина хочет, чтобы я сфотографировал ее обнаженной, – что в этом такого?

– Не в том дело. Я хотела переспать с тобой. И знаешь почему?

– Почему?

– Я знала, что у нас получится. В смысле– я знала, что это будет классно, по первому разряду.

– По первому?..

– У каждого есть свой тип, женщина чувствует это с первого взгляда. Ты же понимаешь, о чем я? К тому же мне нравятся мужчины постарше. Ты, конечно, не старик, но все-таки намного старше меня. Ты побывал в постели у кинозвезды, верно?

– Это запрещенный вопрос.

– Само собой, но я вот почему спрашиваю – нет, ты точно переспал с ней, иначе бы так и сказал: «Нет», – но спросила я вот почему…

– Придумай причину поубедительней.

– Если это только ради забавы, а не всерьез, в смысле, если ты не влюблен в нее, а я так не думаю, иначе ты не был бы сейчас со мной – кто другой мог бы, но не ты, – словом, если с кинозвездой у тебя было только для удовольствия, ты не то чтобы разочаровался, но все оказалось не так потрясающе, как ты себе представлял. Откуда я это знаю? Потому что тебе нравится это под настроение – пошутить, повеселиться, чтобы было хорошо вместе. Я это сразу поняла, всего лишь поговорив с тобой, но она так не может, она чересчур в себе– не в смысле чересчур сдержанная, как настоящая леди, а просто сразу переходит к делу. Это больше похоже на то, что вы зарядку вместе делаете, а не любовью занимаетесь. Понимаешь, о чем я говорю? Еще бы не понимаешь.

– Ты так уверена?

– Черт побери! Теперь ты будешь на меня злиться.

– Чего ты хотела?

– Ты что, обиделся? Господи!

– Ничего я не обиделся.

– Ну прости. Я думала, мы друзья.

Он немного помолчал.

– Друзья. Держи свой бокал.

– Спасибо.

– Ты сказала, она тебе понравилась.

– Да, она славная.

– Но ты считаешь, она чересчур погружена в себя.

– Мне кажется, она всегда играет роль.

– Не вполне искренна?

– Нет, я не думаю, что она притворяется. Просто ее самой как бы и не существует. С актерами ведь как? Они либо сходят на нет, либо сгорают, как Джеймс Дин, а Джин, похоже, сыграла столько разных ролей, что уже и сама не знает, какая она на самом деле.

– Она всегда играла одну и ту же роль.

– Вот видишь. Ничего-то я не знаю.

– Тем не менее она тебе понравилась.

– Послушай, ты иногда так въедливо, исподтишка подбираешься к сути– знаешь, на кого ты тогда похож?

– На копа?

– Точно. Ты смахиваешь на копа.

Ноблес сказал, что хотел бы при случае досмотреть кино до конца, ему только-только стало интересно. Джин спросила, не показалось ли ему скучным начало. Нет, сказал он, просто середина уж очень увлекательная. Хорошая картина, честное слово. Забавно наблюдать, как она надевает на лицо эдакую сексуальную улыбочку и начинает осуществлять свой план.

– Ты мне одно скажи, – потребовал он, – тебя в конце концов поймали или нет?

– Нет, – ответила Джин, – но случилось кое-что другое, чего я никак не ожидала.

Потом они снова во всех подробностях обсудили свой план. Джин усадила Ноблеса за стол в комнате, которую она именовала кабинетом, там было полно книг, а на стенах портреты в рамочках – знаменитые кинопродюсеры и режиссеры, так сказала ему Джин. Ноблес понятия не имел, что это за люди, и не мог разобрать их автографы. Джин сказала, один из этих парней, Гарри Кон, был владельцем киностудии, но гораздо больше смахивал на гангстера, чем любой из известных ей гангстеров. Она кое-что рассказала Ноблесу о людях из Синдиката, на которых работал ее муж, однако Ноблесу они показались не такими уж крутыми: обыкновенные даго, напялившие костюмы и фетровые шляпы и сорившие напоказ деньгами. Нет, крутые парни не такие: они сызмала выполняют мужскую работу, ввязываются в драку субботним вечером и пьют, пока не свалятся замертво. Они отправляются в подозрительные места, прихватив с собой пушку и жратву, и молятся, чтобы какой-нибудь ниггер отважился напасть на них. Крутые парни не станут тыкать кончиками пальцев в печатную машинку, с виду, черт бы ее побрал, похожую на игрушку.

Ноблес сказал Джин, что понятия не имеет, как работает эта хреновина. Она ответила: он научил ее обращаться с пушкой, а она покажет ему, как печатать на машинке. Она скажет ему, что писать, но он должен изложить это своими словами.

Очень медленно, отчетливо она стала наговаривать ему:

– «Ты знаешь, что с тобой будет. Ты умрешь, если не…»

– Погоди, – остановил он ее. Никак не мог приспособиться нажимать клавишу слева и удерживать ее, чтобы получилась большая буква. Джин велела ему напечатать большую букву прямо поверх маленькой. Выйдет грязно, но это не беда.

– Грязное дельце, а? – пошутил Ноблес.

– «Если не оставишь деньги…» – Она остановилась и сказала: – Нет, давай сначала. Все большими буквами. Нажми клавишу, которая над ней, и она защелкнется. Вот так. – Она сделала это сама, перегнувшись через Ноблеса, обдав его ароматом своих изысканных духов. – Теперь первую строчку, большими буквами: «Твоя жизнь стоит шестьсот тысяч долларов». Вперед.

ТВОЯ ЖИЗНЬ СТОИТ $:))))), – вышло у него.

– Черт! – обозлился Ноблес. – Не умею я печатать.

Джин нисколько не рассердилась. Вытянула страницу из каретки, вставила чистый лист, самую обычную линованную бумагу – ему она запретила прикасаться к ней. Заговорщикам приходится быть аккуратными, чтобы чего не напутать, сообразил Ноблес. Склонившись над столом, Джин принялась печатать, набивая слова на линованной бумаге быстрее, чем Ноблес успевал бы писать ручкой.

– Вот что должно говориться в письме, – заявила она, поставив точку, – примерно так, но ты должен переписать своими словами.

Он прочел то, что она напечатала, и сказал:

– По мне, тут все нормально.

Она ответила:

– Прислушайся к себе. Это должно звучать так, как ты говоришь.

На его взгляд, писанина вовсе не должна была «звучать», как разговор: бумага есть бумага, а не живая речь, но он подчинился, вновь набросился на эту чертову машинку и добил записку.

– Отлично, – сказала Джин. – Теперь прочти вслух.

– «Твоя жизнь стоит шестьсот тыщ долларов, – начал Ноблес, подкручивая колесико, чтобы бумага сама вылезала из каретки, – он крепко усвоил, что не должен притрагиваться к ней. – У тебя есть три дня на то, чтобы собрать деньги старыми купюрами не мельче, чем по двадцать, и не крупнее, чем по сотне долларов, и не говори, будто тебе негде их взять. У тебя бабла куда больше». Это я от себя вставил, – похвастался Ноблес.

– Отлично, – похвалила Джин. – Продолжай.

– Так. «Добудь четыре тыщи сотенных, три тыщи пятидесяток и две с половиной тыщи двадцаток». – Ноблес призадумался. – А мешок-то выдержит?

– Выдержит, – успокоила его Джин. – Дальше.

– «Положи деньги в двойной тридцатигаллонный мешок для мусора, а его запихни в другой мешок для мусора такого же размера и стяни проволкой. Проволка для упаковки сена будет в самый раз. Тебе сообщат, куда отнести деньги. Если не сделаешь, как сказано, ты умрешь». Это мне нравится. «Ты умрешь» подчеркнуто. «Если попробуешь выкинуть какой-нибудь номер, ты умрешь. Если сообщишь полиции или кому-нибудь еще, ты умрешь. Посмотри на свою машину и увидишь: это не пустые угрозы. У тебя есть два дня на то, чтобы добыть деньги и привести машину в порядок. Я слежу за тобой» – подчеркнуто. Я написал, чтобы он перетянул мешок проволкой, а то как бы он не раскрылся. О'кей?

– Неплохая мысль, – сказала Джин, перегибаясь через него и вчитываясь в записку. – Ты неправильно пишешь слово «проволока».

– Черт! – смутился Ноблес.

– Ничего, оставь так, – снизошла Джин, – только учти, полицейские обратят на это внимание, и если они будут тебя допрашивать, то захотят узнать, как ты пишешь это слово.

– А как надо?

– Проволока. Не «проволка».

– Главное, чтоб без проволочек, – заулыбался Ноблес с намеком. – Слышь, киска…

– Ричард, у нас полно дел, а мне скоро ехать обратно.

Склонившись, он тоже уставился на свою записку:

– А как подписаться?

– «Искренне ваш» будет в самый раз, – съязвила Джин. – Да ладно, и так сойдет. Теперь напишем, что ты будешь говорить, когда позвонишь, и чтобы ты выучил это наизусть. Ты назначишь время, когда я должна буду прийти в телефонную будку, и позвонишь мне туда.

Ноблес отрицательно покачал головой.

– В чем дело? – удивилась она.

– Они поставят жучок на телефон. Черт, уж это-то я знаю. Я видел, как феды работают, когда помогал полиции Опалока выслеживать наркоторговцев. Они не смогут доказать, что это написал я, но наверняка запишут по телефону мой голос. Ты же должна будешь им сказать, куда ты направляешься, чтобы все выглядело по-настоящему, верно?

– Ты прав.

– Пока ты доберешься до Бока, они уже поставят жучок в телефонную будку и сразу узнают, с какого номера я звоню. Это тебе не в кино. У копов теперь хватает всяких примочек. Такое просто невозможно проделать. С тем же успехом я мог бы сразу назвать им номер своего телефона.

– Ничего страшного, – решила Джин, – обойдемся без звонков. Я могу получить в гостинице записку, в которой будет указано, куда мне идти.

– Скажем, найдешь ее на веранде.

– Я поеду в Бока, а в телефонной будке найду еще одну.

– Постой. Раз за мной будут следить, как же я смогу подложить в будку записку?

– Я прихвачу ее с собой, – ответила Джин. – Сделаю вид, будто нашла ее там. Ну как?

– Годится.

– В записке мне будет велено идти к себе домой. – Она подмигнула своему сообщнику. – Соображаешь?

– А то.

– Я найду тут еще одну записку, ее просунут мне под дверь.

– Ты и ее привезешь с собой?

– Можем написать ее прямо сейчас и тут оставить.

– Ну-у, – призадумался Ноблес. – И что потом делать, ты тоже знаешь?

– Разумеется.

– Продумала все от начала до конца?

– Каждый шаг. Мы только заменим звонки записками. Это мне нравится– тут им никакая электроника не поможет.

– Феды любят всякую техническую дребедень. А что должен делать мой малыш-кубинец?

– Это следующий шаг.

– За тобой будет следовать хвост, имей в виду.

Джин кивнула, затянулась и неторопливо выпустила струйку дыма. Господи, она ничуть не волнуется.

– Мне понадобится отвязаться от него всего на двадцать секунд.

– У тебя готово местечко?

– Готово. Я уверена. Но я все-таки загляну туда еще раз сегодня на обратном пути.

– Кундо должен силой вырвать у тебя мешок.

– По-другому не получится, – подтвердила Джин, – но я ему помогу, можешь не сомневаться. У него есть оружие?

– Он не любит связываться с такими вещами. Болтает много, а сам сопляк, на девчонку смахивает.

– О'кей, – сказала Джин, – давай писать записки. Нужно три штуки. – Приумолкла, соображая: – Когда закончим, заберешь машинку с собой.

– Да, так будет лучше.

– Брось ее на обочине Прибрежного шоссе. На подъезде к Хиллсборо как раз есть подходящее место, где полным-полно деревьев.

– Жаль, хорошая машинка.

– Ричард!

– Не волнуйся, я от нее избавлюсь. Можно ее продать.

– С ума сошел! – нетерпеливо вздохнула она.

– Шучу-шучу. Не волнуйся, считай, дело уже сделано.

Она уже беспокоилась о чем-то другом. Вот хитрюга – залюбуешься!

– Твой приятель Кундо знает, где ты живешь? – спросила она.

– В смысле – здесь или там?

– В Лейк-Ворте.

– Никто не знает, кроме тебя.

– Ты не сможешь туда уехать, пока за тобой будут следить.

– Ясное дело.

– Обещаешь?

– Ты что, за дурака меня держишь? – оскорбился Ноблес.

Она припомнила, как в кино пользовались носовыми платками, как просто все это выглядело: Генри Сильва звонил по телефону и говорил через платок в те времена, когда еще не знали электроники, а полицейский платком хватал орудие убийства. Генри Сильва печатал свое послание на подержанной машинке, а потом сбросил ее за борт своей лодки, когда они вместе плыли на Каталину– последний раз, на счастье, они решили провести время вместе перед тем, как ее муж получит письмо: «$150 000, или ты умрешь». До инфляции это было довольно внушительное требование; сегодня такая сумма не стоит хлопот и риска. Джин припомнила свою реплику: «Даже близко не подходи к лодке, пока копы за тобой следят. (Пауза.) Обещаешь?» И Генри Сильва отвечает: «Ты что, за дурака меня держишь?»

Что-то пришлось изменить, что-то совпадает в точности. В одном Джин была уверена: конец у этой истории будет не такой, как в кино.

Глава 18

Старик сказал, этот адрес ему дал Джо Стелла с Лантана-роуд, вот он и приехал сюда на своем пикапе. Пикап стоял на другой стороне улицы, покрытый пылью, похожей на слежавшуюся соль. Вымыть его негде и некогда, сперва нужно разыскать Ричарда Ноблеса, племянничка, сына сестры. Самого-то его зовут Мини Комбс, сказал старик.

Он припарковал свой пикап вплотную к элегантному белому «эльдорадо» Джин Шоу.

Ла Брава сказал Мини, что действительно слышал его имя от Джо Стеллы.

Старик выглядел так, словно всю свою жизнь провел под открытым небом, похоже, он как свои пять пальцев знал места для рыбалки и места для рытья колодцев, умел обращаться с топливным насосом и чинить грузовик. Крепко сложенный пожилой человек с брюшком, в мягкой шляпе, в серой рабочей одежде с подтяжками поверх рубашки, из-под которой выглядывало нижнее белье. Вокруг него облаком стоял кисловатый запах застарелого пота.

Они сели поговорить на веранде «Делла Роббиа», в углу, ближнем к Тринадцатой улице. Старые леди наклонились вперед, чтобы получше разглядеть собеседников: старикан баловался жевательным табаком, а такого они никогда в жизни не видывали, впрочем, не видывал и Ла Брава: Мини Комбс словно чистил зубы специальной палочкой, размером как раз с зубную щетку, мягкой на одном конце. Он окунал эту палочку, приобретшую густой, коричневый оттенок, как у крема для обуви, в табак, а затем натирал ею свои десны, порой оставляя ее во рту, и тогда она торчала будто сигара. Ла Брава сбегал в «Кардозо» за четырьмя бутылками холодного пива. Старик вздохнул в унисон со скрипом своего железного стула, устроился поудобнее, закинув ноги в тяжелых рабочих ботинках на перила.

– По нашим болотам пройдет разве только Иисус Христос, – заговорил Мини. – Но Ричарду они пришлись по душе. Ему там было лучше, чем в родном доме. Мой зять, тот ведь как его воспитывал? Он из тех, кто считает: парней надо лупить, чтобы научить уму-разуму. Скрутит шесть кусков проволоки и дерет что ни день. А сестра моя– она мельничку держала для овса, приделала к мельничке старый мотор от трактора и молола на ней корм для мулов, твердый, что тебе гравий, но мука из него выходит неплохая, она ее и продавала, свеженькую. Ричард работал у нее на мельнице, а потом решил сам промышлять, болтался у нас на болоте, нанимался проводником к горожанам, которые хотели понаблюдать за птицами. Представляете себе? Я спрашиваю миссис Комбс: «Чече понаблюдать?» Может, думаю, они заплатят, чтобы понаблюдать, как я поле пашу? Первый раз он понадобился дяде Сэму, когда подстрелил орла. Зачем он это сделал? Я-то знаю Ричарда: небось захотел посмотреть, как тот издыхает. Ну вот, а потом были те два парня, которые самогон гнали из сахарного тростника, из очисток, так мне говорили, только я не думаю, чтобы из очисток, потому что когда их первый раз привели в суд, судья сказал, просто стыд и позор сажать людей, которые делают такое отличное виски. Во второй раз Ричард дал показания против них, и их упекли в Огайо. То же самое и с моим мальчиком, в том же суде. Мой мальчик один раз уже отсидел. Ну да, он покупал травку с корабля и продавал ее студентам, но самто он не курил ни единого раза. Ричард донес на него и других тоже сдал дяде Сэму – одному Богу известно, зачем ему это понадобилось, – и моего мальчика заперли в тюрьму на тридцать пять лет.

– Что вы хотите сделать с Ричардом? – спросил Ла Брава.

– Что я хочу сделать? – переспросил старик. – Что я хочу? Я бы в него пулю загнал, прямо вот сюда. – Мини ткнул себя в переносицу корявым, точно древесный сучок, пальцем. – Но я сделаю вот что: заверну его в грязную подстилку, закину в свой грузовичок и отвезу его домой. Там мы рассудим по справедливости. Может, запрем его в погреб на тридцать пять лет – как вам это? – пусть сидит, пока не выпустят Бастера.

Ла Браву это вполне устраивало.

– Думаете, вы с ним справитесь? – уточнил он.

– Он у нас здоровенный, как двухместный сортир, а я мелковат, – признал Мини, – но я справлюсь с ним, если сначала тресну его топорищем по башке.

– Он остановился в отеле «Парамаунт» на Коллине-авеню, – сказал Ла Брава.

Ноблес вошел в холл, чувствуя, что голова у него прямо-таки трещит от мыслей о том, что ему предстоит сделать, от всех этих мелочей, которые нельзя упускать. Например– Господи, машинка! Вот уже и позабыл. Он же должен был избавиться от нее на обратном пути. Ричард представил себе, как он отнесет ее в темноте в переулок Мак-Артура… И тут он увидел своего дядюшку Мини. Мини спал сидя прямо в холле «Парамаунта», табачная палочка торчала у него изо рта. Из заманчивого будущего Ноблеса рывком отбросило в прошлое, в зал суда в Джексонвилле: Мини вытягивает руку, указующий перст направлен на Ричарда, суля ему суд и расправу… Ноблес попятился, задом выбрался из гостиницы. Помчался к «Волфи» на угол Двадцать первой звонить Кундо.

Маленького засранца на месте не оказалось.

Идти к нему в гостиницу Ноблесу не хотелось. Неприятное местечко, полно иностранцев ошивается. Он убил пару часов, перекусывая сэндвичами с мясом и время от времени заглядывая через окно в свой отель, убеждаясь, что Мини по-прежнему сидит все в том же кресле, словно собрался сидеть тут, пока мхом не обрастет.

Стемнело. Ноблес подъехал к отелю «Ла Плайа», спросил, вернулся ли Кундо– оказалась, его еще нет, – и остался сидеть снаружи в машине, праздно прислушиваясь к болтовне проходящих мимо даго. Всех этих засранцев следовало бы выслать обратно, туда, откуда приехали.

И Кундо тоже, когда они закончат свое дельце.

Он услышал Кундо прежде, чем увидел его, – услышал его бессвязный вопль, молитву даго, обращенную к небесам: Кундо только что не обнимался со своей машиной, гладил ее, осматривал в свете фонаря и все спрашивал, не разбил ли Ричард чего в дороге, не сорвал ли тормоза, не испачкал ли. Ни словечка не вставишь по делу. Ноблесу пришлось подождать – и это пошло на пользу: убедившись, что его машина в порядке, маленький засранец так возрадовался, что закивал, с готовностью соглашаясь на все, что велел ему Ноблес.

Он сходит к дядюшке Мини, навешает ему лапши на уши. Скажет ему, мол, Ричард переехал, никто не знает куда. «Он должен поверить, иначе наше дельце сорвется, ты понял?» Да-да-да, кивал Кундо. «Добейся, чтобы он убрался восвояси, а то у нас ничего не выйдет». О'кей-о'кей, кивал головой Кундо, не сводя глаз со своего черного «понтиака».

– Ее машина здесь, возле отеля. «Эльдорадо», стоит на улице.

– Да-да.

– Разбей в ней окна. Все стекла побей: и ветровое, и фары, а главное– стекло со стороны водителя.

– О'кей.

– Вечером я расскажу тебе весь план, что ты должен будешь делать, а потом какое-то время нам нельзя будет видеться. Понял?

– Да-да.

– Будешь скучать по мне?

– Само собой.

– И вот еще что. Черт, чуть было не забыл. У тебя в багажнике печатная машинка, ее надо выбросить в океан, в Бискейн-бей. Ясно? Не в мусорный ящик где-нибудь в тупике, а чтобы пошла на дно.

Само собой, само собой. Он ни о чем не спрашивал, этот маленький засранец, до того обрадовался, что его машина вернулась целая-невредимая.

Усевшись посередине дивана, Ла Брава на какое-то время весь отдался этому странному ощущению: он видел Джин Шоу на экране телевизора и чувствовал ее тело рядом со своим. Он мог, слегка повернув голову, разглядеть ее профиль, мог видеть ее одновременно и тут, и там. В темноте обе Джин Шоу казались одинаковыми, тускловатыми, чернобелыми, но Ла Брава не мог вполне раствориться, забыть обо всем, потому что с другой стороны рядом с ним сидела Фрэнни Кауфман, и ее присутствие он ощущал с не меньшей остротой, он слышал ее дыхание, она что-то бормотала, переживая происходящее на экране, время от времени касалась соседа рукой или ногой. Фрэнни оказалась здесь потому, что Джин Шоу сама пригласила ее. Морис сидел в шезлонге и комментировал фильм, не обращая внимания на тихие просьбы Джин помолчать: если ему есть что сказать, он непременно выскажется.

– Вот что я тебе скажу: парни, устроившие игру в кости, ничего общего не имели с этим Диком Пауэллом.

– Тс-с!

– В жизни не видел, чтобы такой красавчик держал притон для игры в кости. Я тебе рассказывал про парня по имени Пи-Нат?

– Мори!

– Эдмунд О'Брайен уже тогда начал толстеть, видишь?

В какой-то момент в темноте послышался голос Фрэнни:

– Знаете, Джин… – с искренним удивлением. – Я уже видела вас раньше. Только не припомню, в каком фильме.

Повисло молчание, которое вновь прервал Морис:

– Джини, а ты с тех пор не разучилась сдавать карты?

Кундо Рей сказал старику, дескать, тот парень у стойки, ну, в регистрации отеля, сказал ему, что старик ищет Ричарда. Дядюшка Мини вытащил изо рта табачную палочку, и Кундо чуть не стошнило, когда он увидел обсосанный коричневый кончик.

– Ты что, приятель Ричарда?

Это прозвучало как обвинение. Судя по голосу и по выражению лица этого человека, еще одного чудища болотного, утвердительный ответ давать не стоило. Он сказал, что просто знаком с Ричардом, видел его тут поблизости.

– Где? – прохрипел старик. – Проводите меня, покажите скорее, где этот сукин сын.

Они вместе сели в пикап, и старик принялся рассказывать про Ричарда, мол, тот «отпал от благодати, когда повернулся задом к честной работе». А теперь, мол, Ричард стал дешевкой, подонком, готовым продать друзей и родных, чтобы спасти собственную шкуру, а то и просто для забавы. Кундо отнюдь не все понимал, но то, что он разобрал, весьма его заинтересовало, так что он постарался разговорить старикана. Мини намекнул, что и сам в свое время был «дикий, как бычок», и за бабами бегал, и выпивал, но наступает для человека такая пора в жизни, когда все это надо оставить. А Ричард ненасытный, «как прорва». Он сказал, что Ричард никогда никого не уважал, вот в чем беда.

– А вы кого за героя почитаете? – спросил он Кундо. – У себя на родине, я имею в виду.

Кундо поразмыслил. Фидель? Нет. И да, и нет. Тони Перес? Естественно. Роберто Рамос, если б он еще играл в первой лиге. Но он сомневался, слыхал ли старикан про Тони Переса и Роберто Рамоса, а потому ответил:

– Президента Соединенных Штатов.

– Этого пройдоху? – скривился Мини. – Да если даже мы все будем жрать болотную тину, ему наплевать.

Кундо спросил, зачем он ищет Ричарда, а Мини ответил:

– Загони его в угол, об остальном я сам позабочусь.

Похоже, Ричард был прав: старикан мог доставить кучу неприятностей им обоим. Кундо подсказывал ему, куда ехать: налево. Еще раз налево. Они выехали на Оушн-драйв, подбирались к «Делла Роббиа» с юга.

Кундо притронулся к локтю старика:

– Видите вон тот белый «кадиллак»? Это его машина.

Джин поднялась с дивана и включила свет. Она настояла на том, чтобы ее фильм шел в темноте. Морис, будучи не в силах выкарабкаться из шезлонга, протянул свой пустой стакан, и Ла Брава поднялся, чтобы приготовить напитки. В голове крутилась реплика Богарта в ответ на вопрос: «В каком виде вы предпочитаете бренди?» Богарт (в роли Сэма Спейда) отвечал: «В стакане». Это он после фильма с Джин Шоу стал думать актерскими репликами. Фрэнни заговорила:

– Мне очень понравилось. Особенно ваша героиня, Лайла. Она просто великолепна. Такая сложная ситуация: если она выиграет деньги, потеряет своего парня, но она готова к этому. Повторите еще раз свою реплику.

– «Поехали»? – переспросила Джин.

– Ага. Повторите, как в фильме.

– Поехали!

– Замечательно! Мне очень понравилось.

Ла Брава разливал напитки, повернувшись спиной ко всем остальным и прислушиваясь к голосам, похожим на голоса из фильма.

– Не знаю, мне показалось, Лайла слегка ненормальная, – это Фрэнни.

– Нет, нет, вовсе нет, – возражает Джин. – Скорее, она одержима своей идеей. Она попала в безнадежную ситуацию, она разочарована, но ей приходится играть свою роль до конца.

– И это освещение, вся сцена… – Фрэнни.

– Да, это тоже важно, зловещая мизансцена, – подхватывает Джин.

– Если она не сумасшедшая, значит, все дело в обстановке, в экспрессивном реализме, который заставляет нас это почувствовать.

– Вы хоть сами себя понимаете? – проворчал Морис.

– В ней ощущается перемена, – сказала Джин. – В начале она была самой обычной молодой женщиной, вполне довольной жизнью.

– Не уверена, – усомнилась Фрэнни. – Мне кажется, она уже тогда подсознательно искала приключений. Как в том, другом вашем фильме…

Пауза.

– В каком фильме? – спросила Джин.

– Я видела только вторую часть, – призналась Фрэнни, – но героиня была похожа на Лайлу. Ваш муж должен был вскоре умереть, он знал об этом, знал и о вашей интрижке с тем детективом…

– А, этот.

– И он убивает себя, совершает самоубийство так, чтобы казалось, будто это вы его прикончили. Потрясающе! Он был намного вас старше.

Ла Брава принес Фрэнни и Морису их стаканы. В это мгновение с улицы донесся звон бьющегося стекла, и Ла Брава поспешил к окну.

Обратной стороной топора Кундо Рей разбил ветровое стекло «эльдорадо», ударил по нему трижды, рассчитывая, что стекло треснет и развалится на куски, но вышло по-другому: он пробил в нем дыры, трещины разбежались во все стороны, но стекло устояло, только выглядело так, словно покрылось инеем. Он разбил фары– каждую с одного удара, и тут припомнил, что Ричард велел разбить стекло со стороны водителя – почему-то его непременно, хотя и не объяснил почему. Кундо размахнулся топором, хорошенько прицеливаясь, и это стекло ему удалось разнести вдребезги.

– Поехали! Поехали!

Ему пришлось хорошенько встряхнуть старика, так и прилипшего к заднему окошку пикапа, чтобы тот наконец тронулся с места.

– Налево. Налево, вон туда. Езжай, езжай! Проедем по Коллинс-авеню. Езжай, не останавливайся.

Старик не понимал, что происходит.

– Кто-нибудь вызовет полицию.

Подумать только!

– Надо убираться поскорее!

– Это машина Ричарда?

– Ага. Понимаешь, теперь-то он от тебя не уйдет. Займется ремонтом.

– А где он сам?

– Мы едем за ним в одно местечко.

– А что ж он машину-то бросил?

– У него там подружка живет поблизости.

– Ну, раз его машина там стоит, стало быть…

– Он просто оставляет ее там. – Черт, что же придумать? – Там машина в безопасности, не то что возле его берлоги. Он ее всегда тут оставляет.

– Мы едем обратно в хотель?

– Не, в другое место, где он должен быть. – Господи, старикан уже доконал его своими вопросами. – Он туда часто заходит. Придется поискать его там.

Старик снова сунул табачную палочку в рот и поехал дальше. По Тринадцатой улице они добрались до Альтон-роуд, что на том конце Саут-бич, который выходит к заливу, потом свернули налево и ехали в молчании, пока Кундо не распорядился сбавить ход, свернуть направо на Шестую, а затем налево на Уэст-авеню.

– Вот тут. Тормози, – сказал Кундо. – Отель «Бискайя». Годится.

Старик прищурился, рассматривая строение, огороженное цепями, натянутыми на столбики:

– Чтой-то там темно.

– Там сейчас никто не живет, – пояснил Кундо. – Развалины. Бродяги забираются сюда и разрушают. Был отель «Бискайя», а теперь – поминай как звали.

Они вышли из машины, Кундо указывал дорогу—через открытые ворота, в кромешной тьме, оскальзываясь на булыжниках – в такие же дома он забирался на Кубе во времена революции, – сквозь заросли кустов и сорняков, скрывавших от глаз дорожку, некогда пролегавшую по саду вдоль стены гостиницы. Заржавевшие пивные банки, крысы. Они вышли на открытую площадку перед гостиницей, Кундо разглядел свет фар от машин, проносящихся неподалеку, слева по шоссе Мак-Артура, машины вылетали из тьмы, а вдали, на горизонте мерцали огни Майами. Старик ничего этого не видел, он запрокинул голову, всматриваясь в темные окна большого нежилого здания. Если он войдет вовнутрь, то увидит руины, как после бомбежки.

– А че, здесь никто не живет?

– Все разрушено.

– Да, но с какой стати его закрыли?

Кундо ответил, что об этом ему ничего не известно, может, плохо работали, постояльцы жаловались.

– Пошли, – предложил он, – осмотримся. Смотрите под ноги, не ушибитесь. – И повел старика дальше сквозь заросли сорняков, мимо пустого здания, которое, казалось, таращилось на них всеми своими темными окнами, вывел его на дорожку к молу, и старик снова обернулся посмотреть на девятиэтажное здание из светлого камня, на его черные окна, он таращился так, будто в голове у него не укладывалось, как это такое большое здание люди могли забросить и не использовать.

– Тут иногда селятся бродяги, – сообщил ему Кундо.

– А че тут Ричард делает?

– Я ж вам говорил: у него есть лодка, – напомнил Кундо. – Он любит выходить в море ночью, чтоб никто не мешал. Когда возвращается, причаливает здесь. Привязывает ее вон там, у мола.

– Ричард плавает на лодке?

– Неплохая такая лодчонка. Приглядитесь – видите светлые пятна на воде?

– Да, штук пять-шесть.