Текст книги "Дуэль"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Глава 2. ПОЙМАТЬ ДЬЯВОЛА

Такой приказ был отдан Охинскому уголовному розыску начальником горотдела милиции. И следователь Балов, в который раз пересмотрев все данные о Лешем, завел на него уголовное дело и решил во что бы то ни стало поймать фартового.

Начальник следственного отдела теперь ночами не спал. Прикидывал, обдумывал, как поймать самого сатану, какого искали по всей стране.

Геннадий Балов имел немалый опыт следственной работы в угрозыске. Бывало, попадали и в его руки махровые преступники. Он вел дела, потом отдавал под суд. Здесь же, это он знал, следствие будет вести прокуратура города, относившаяся к милиции с нескрываемым презрением. Она не верила в способности ее сотрудников и откровенно высмеивала каждый провал и промах. Не раз предметом этих насмешек бывал и он – Геннадий Балов.

Следователь угрозыска тяжело переживал каждую неудачу. Но без них не обходилось. Случались целые полосы невезения. Кто их не знал? И тогда сыпались на голову Балова взыскания и выговоры.

Ему даже намекали на отстранение от должности, грозили увольнением. И теперь, поручая поимку Лешего группе Балова, начальник милиции сказал откровенно, что для Геннадия это дело – последний шанс.

Следователь должен был разработать план поимки Лешего. Обсудить его с оперативниками детально, определить роль каждого в нелегком задании и проследить за ходом выполнения.

Срок на поимку Лешего определили в месяц.

Геннадий Балов потерял покой и сон.

И не такие, как он, спецы обломали зубы на Лешем, многим этот бандюга испортил карьеру, содрал звезды с погон, других и вовсе лишил жизни.

Геннадий внимательно изучил все данные о Лешем. В спецкартотеке узнал немногое. Больше слышал о коварстве, изворотливости, хитрости и жестокости преступника, наводившего на многих животный страх.

Сколько раз возникало желание отказаться от задания. Пока не поздно. Но это означало – положить на стол начальника заявление об увольнении. А куда деваться потом, как жить? До пенсии еще ой как далеко.

И Балов пошел в морг, осмотреть очередную жертву Лешего, здоровенного охранника сберкассы, убитого ночью.

«Скольких милиционеров лишил жизни, родного отца не пощадил», – думал следователь, разглядывая труп.

Удар охраннику был нанесен сзади. Ножом. Внезапно. Почерк знакомый. Охранник крикнуть не успел. Умер на месте.

«Скольких ребят из моей группы эта участь ожидает?» – подумал невольно.

– Теперь посыпятся трупы. Леший вернулся. Чтоб его черти взяли, – присел рядом судмедэксперт и, глянув на Балова, продолжил: – Сам Леший расписал мужика. Я уже не впервой с его работой сталкиваюсь. Свиреп этот гад. Не человек! Сущий дьявол! Сколько раз от расстрела ушел! Уму непостижимо! Неужели нет ни одного, кто бы сумел взять его, исполнить приговор? Хотя лично я в этом уже разуверился…

– Если б Леший был человеком, тогда б и к расстрелу его не приговорили. Ведь вот – отца убил, – отмахнулся Балов.

– Отцы тоже разные бывают. Сталкивался и я. Наслышан. А у Лешего со своим – разногласия. Легавый и фартовый не могут состоять в родстве. Ой, извините… Но кто-то должен был умереть. Либо завязать… С фартом иль с милицией. Да видно, судьба на все. Фортуна оказалась сильнее родства, – говорил эксперт.

– При чем фортуна? У нее глаза завязаны, ни хрена не видит. А вот я слышал, что у Лешего на Шанхае сын имеется. От какой-то шлюхи родился. И тоже – вор. Вот если б его взяли, то и родитель объявился бы. Бери теплого. Только с мозгами это надо делать. А не так, как наша милиция, – кодлой и с наскоку, – подал голос санитар, сидевший у стола пригорюнившись.

– А кто видел этого сына? Хоть как он выглядит? – оживился Балов.

– Слышал, что копия Лешего. Но кто самого черта видел, тот уже ничего не расскажет. С тем один раз встречаются. И в последний, как вот этот, – указал санитар на труп.

– Шанхай давно пора тряхнуть. Да только слаба наша милиция для таких подвигов. Боится притонов и «малин». Знает, чем для нее запахнет, – хмыкал эксперт.

«…Сын. Он бы мог послужить приманкой, чтобы маять Лешего. Но ходит ли он в дела? Вряд ли дьявол станет им рисковать. Да и сколько ему лет? Но если ворует, то не по мелочам. Для Лешего почетно, чтоб сын стал не хуже его самого. Потому среди щипачей, налетчиков, карманников и голубятников искать не стоит. Этот в крупных делах станет набивать руку. Ему есть у кого учиться. Может подвести лишь молодость и поспешность», – думает Балов.

Вернувшись в милицию, поднял списки нештатных сотрудников – осведомителей милиции. Остановился на одном – дворнике этого района, жившем на Шанхае с незапамятных времен, имевшем репутацию первого забулдыги и скандалиста города.

Дворник скользнул в кабинет Балова бочком, хитро уставился на следователя. Давно к его услугам не прибегали. Разуверились. А теперь вспомнили, понятливо ерзнул мужик на скрипучем стуле, сглатывая горячую слюну. Скорей бы спрашивали. А там, получить хрустящую деньгу и, пока дежурный магазин открыт…

– Леший еще на Шанхае? – перебил мысли дворника следователь.

Тот от внезапности обдумать не успел, ответил залпом:

– Да.

– Где прячется?

– Открыто живет. Где хочет. Ему все двери настежь.

– Сыну его сколько лет?

– Не знаю, я на его крестинах не был. Не фартовый, не приглашали, – начал увиливать дворник.

– Он выпивает? – начал следователь с другой стороны.

– На Шанхае с титешного и до гроба все хлещут водяру.

– Ворует?

– А кто нынче на зарплату проживет? Вот и крадут. Даже друг у дружки. Потом дерутся. Мирятся, снова пьют и опять воруют.

– Взрослый сын у Лешего иль малолетка? – спросил Балов в лоб.

– У нас малолеток нет. У ханыг и воров не бывает возраста. Готовые на свет появляемся, – уклонялся от ответа дворник, почуяв для себя опасность.

– Как он выглядит? – терял терпенье Балов.

– Кто?

– Сын Лешего!

– Обычно, как и все. Только вот сын ли он? Никто толком не знает, – уводил дворник от темы.

– Опишите его, – настаивал следователь.

И дворник путано описал, как выглядит Бурьян.

– Где живет он, в каком бараке, комнате? Чем занимается?

– Да мы все живем где попало. Выпил миску, где упал, там и спишь. Нет, как у вас, своей хаты, койки, бабы. Все общее, как у коммунистов. Это они с нас ваше будущее списали. Без мороки и хлопот. Дети тоже общие. Как бутылки порожние. Неважно, кто пил с них. Главное, можно сдать и по новой ужраться до усеру, – смелел дворник.

Балов понимал, чего опасается осведомитель, почему так уклончив в ответах. Каждому своя жизнь дорога.

– У Бурьяна есть женщина?

– Да бабье у нас общее, говорил уже.

– И он по шмарам ходит? – пытался хоть приблизительно установить возраст Бурьяна.

– Да у нас по бабам ходят сразу, как только хрен встал. Портки еще не надевал иной, а уже знает, зачем у него ялда выросла. С первой рюмкой и первая шмара. Еще яйцы лысые, а он уж мандавошек щелкает, – хохотал дворник.

– Снести бы этот Шанхай бульдозером, построить бы на его месте новый нормальный, спокойный район, – вырвалось у Балова.

– Так нам жилье предлагали. На Черемушках. Квартиры. С газом, водой, отоплением. Отказались все. Не сумеем врозь. Обвыклись, принюхались, стерпелись. Да и к чему все менять? Вот и не дали порушить Шанхай. Не пустили. А уж сколько раз городские власти пытались нас разогнать, да ни хрена у них не получилось.

– Хоть бы пожар там случился, чтоб рассадник вычистить, – невольно выскочило наболевшее.

– Бывали пожары. А то как же? Как в любом районе. Спалит пару хибар и гаснет. Не берет нас. Потому как даже пожар окаянный знает, что нас беречь надо.

– Сколько воров в «малине» Лешего? – перебил следователь.

Шанхай плюс Оха. Я их не считаю. Не фартую с ними. Только пью, когда угощают. Я – не гордый. И с вами выпью, коль поднесете, – скорчил умильную рожу дворник.

– Не за что мне тебя угощать. Ничем не помог. Хитришь. На двух стульях сидеть хочешь, а задница – с кулачок. Не боишься провалиться? – не скрыл Балов раздраженья. И добавил: – Паясничаешь, фиглярствуешь! А на твое место желающих много! Тебя на Шанхае не хватятся. Не фартовый. Живо в другое место переселим. Иль засветят тебя ненароком, твоим – шанхайцам. Тогда все без мороки! Сами фартовые с тобой разделаются.

– За что же так? – округлились глаза дворника.

– Ты сам, без моего вызова, обязан был явиться и сказать о Лешем. Когда он пришел, с кем, чем занимается, кого из шанхайцев в «малину» взял? Ты – не просто дворник, ты – наши глаза и уши на Шанхае! И не ломай тут дурака! Не то сегодня заменим!

– Ладно уж, совсем осерчали. А мне каково? Всеми позабыт, позаброшен. Никакого ко мне уваженья. Вот и задело, – лопотал осведомитель в оправданье.

Дело не в зарплате. Не в должности. Их потерять не боялся.

Испугался угрозы следователя, пообещавшего засветить его фартовым как сексота.

Дворник знал, что утворят с ним воры, да и шанхайцы, узнай они о том хоть краем уха.

Осведомитель даже зажмурился от страха. Жутко стало, представил себя разрываемым на куски. И решил: «Фартовых накроют – кто докопается? А легавым меня выдать, что два пальца обоссать». И, уже не увиливая, не кривляясь, отвечал на вопросы Балова.

Следователь на прощанье дал дворнику полусотенную. Тот головой закрутил, нахмурился:

– Маловато. Скупиться стали. А ведь я, можно сказать, жизнью своей рискую за вас, головой. Оторвут мне ее воры и помянуть себя не успею. Так вы хоть загодя дайте, чтоб сдыхать не обидно было, – протянул грязную, пропахшую всеми шанхайскими помойками ладонь. В нее легла дополнительная четвертная.

– Дешево меня держите, – сопнул носом обидчиво, но следователь уже открыл перед ним дверь, и дворник, поспешив остаться незамеченным, тут же исчез за нею.

Балов теперь обдумывал план по поимке Лешего.

«Никуда не денется. На это клюнет. Не он, так Бурьян. И уж тут клетка не откроется. Не выскользнет дьявол», – думал Геннадий.

А утром из подземных хранилищ универмага были выставлены, выложены на витрине золотые украшения, привезенные в строгой секретности – ночью. Их разгружали грузчики, не зная, что за товар пришел и почему его охраняет целый наряд вневедомственной охраны. Строились догадки. Но доподлинно никто ничего не знал. Все словно выжидали. Никому не хотелось рисковать первым. И, наконец, торговля сдалась. Пустила слух, что невыполнение плана решила наверстать. И любопытные горожане глазели на сверкающие витрины, роясь в пустых карманах.

Северные заработки лишь на материке вызывают зависть. Истинные сахалинцы знают, что эти заработки не покрывают разницу в стоимости продуктов, какие на всем севере стоили в несколько раз дороже, чем на материке, а потому скопить сбережения, купить дорогую вещь было всегда сложно и для охинцев.

Балов предвидел ажиотаж, послал оперативников понаблюдать, несколько раз прочел им особые приметы Лешего и Бурьяна.

Переодетые в штатское трое оперативников целый день провели в покупательском зале универмага. Ничего подозрительного не заметили.

А вечером вернулись в кабинет Балова ни с чем. Геннадий молча выслушал их.

– Значит, уехали из Охи. На гастроли. Иначе объявились бы.

Но через два часа после закрытия магазина дежурный оперчасти позвонил Балову домой и сообщил, что на универмаг совершено нападение.

Ограбление мы успели предотвратить лишь потому, что увидели, как к сторожу подошли трое. Один сзади ножом его пырнул. Двое других к служебному ходу пошли. Мы стрелять стали из окна милиции. Грабители убежали. Нагнать их не удалось, – отчитался оперативник.

Балов через десяток минут был на месте происшествия.

Сторож был мертв.

Следователь внимательно осмотрел замок на служебном входе. Его никто не тронул. Розыскная собака, взятая на всякий случай, так и не взяла след.

Геннадий осветил фонариком окна второго этажа универмага. И ахнул, в одном из них была открыта форточка.

Директор магазина, старшие продавцы, вызванные на работу среди ночи, долго не могли сообразить, что произошло?

– Форточка? Не знаю. Я не открывала, – вдруг испугалась, спохватившись, заведующая ювелирным отделом. И обрадовалась, похвалила себя за сообразительность, что все золото в конце дня догадались унести обратно в подвал.

– Сейф открыт! – послышался испуганный голос директора.

– Что в нем было? – спросил Балов.

– Да ничего. Выручку сдали инкассаторам, золото в подвале.

– Покажите хранилище, – потребовал следователь и указал оперативникам идти следом.

Обе двери хранилища и само помещение, расположенное в подвале, оказались нетронутыми. Но впервые Балов чувствовал себя неуютно. Словно каждую секунду в затылок ему, не уставая, смотрело дуло нагана, готового выстрелить в любой момент.

Он огляделся по сторонам. Чувство скованности, страха не проходило.

– Но ведь побывал же кто-то здесь. Сейф я сама закрывала. По привычке. А он – настежь… И форточек мы не оставляем открытыми. Это точно, – сказала заведующая ювелирным отделом.

– Наверное, в этот раз оплошали? Ведь сами видели – в помещение магазина никто не входил. И не вышел. Все замки – в порядке. До самого закрытия в покупательском зале находились работники милиции. За прилавки посторонние не пытались войти, да и не прошли бы незамеченными. Так что страхи напрасны, – успокаивал женщин-продавцов оперативник.

– А эта дверь куда идет? – заметил Балов неприметный вход.

– Служебная гардеробная. Там мы переодеваемся перед работой.

– Ее закрываете?

– К чему? Там нет ценностей.

Балов заметил, а может, почувствовал какое-то движение, неприметное неопытному глазу, и, нащупав наган, пошел к раздевалке.

Едва он толкнул ногою дверь, в универмаге погас свет. В кромешной темноте прозвучало отчетливо:

– Отваливайте тихо! Покуда дышите. Иначе на своих катушках никто отсюда не смоется!

– Ой, – вскрикнула какая-то из продавцов, испугавшись не на шутку.

– Долго тут вонять будете? Легавые – вперед, бабье – следом! Шаг в сторону – замокрим всех! Шустрите, падлы! – послышалось совсем близко.

Балов, как ни старался, ничего не мог разглядеть. Только голос…

Геннадий услышал дыхание совсем неподалеку. Прерывистое, сиплое.

«Только бы оперативники уцелели, молоды еще», – пожалел сотрудников и выстрелил наугад, по интуиции, успев крикнуть:

– Ложись! – Сам прижался спиной к стене, успев отскочить на пару шагов.

– Ну что ж, легавый! Хана вам! – услышал рядом и снова выстрелил.

– Хватай, кенты, легавого! Мы его, пропадлину, особо замокрим! – крикнуло поодаль. И Балов, почувствовав па горле цепкие руки, резко наклонился вниз, сбросил нападавшего, придавил коленом, оглушил рукоятью нагана, а может, вовсе убил…

Сверху на него насели двое. Геннадий в темноте не видел лиц. Чувствовал удары, сам наносил. Но кому, куда – не знал. И вдруг вспыхнул свет. Кто-то ударил тяжелым по голове. В глазах молнии засверкали. Следователь упал.

– Всем на местах быть! – услышал, теряя сознание, и лишь мысль последняя опередила беспомощность: – Услышали. Успели…

Очнулся оттого, что нечем было дышать. Вода кругом. Во рту, в носу, в глазах и ушах. Даже вискам мокро.

– Утопили иль утонул? Где я? – открыл глаза следователь. Огляделся. Узнал дежурную часть милиции. Кто-то, не скупясь, щедро лил ему воду на лицо и голову, спешно приводя в сознание.

Голова гудела так, словно на полном бегу воткнулся ею в бетонную стену. А вытащить не сумел.

– Ну и молодчина. Геннадий! Ну и мужик! Самого Фомку уложил в полной темноте. Убил одним выстрелом. И Бурьяна… Оглушил. Да еще двоих отметелил знатно. Никому не дал уйти! И все сам! Даже не верится! А вот ребят твоих – оперативников, заменить придется. Рановато им в угрозыск. Трусоваты. Не подходят нам. Нет инициативы и смекалки. Вот поправишься, сам себе сотрудников подбери, – краснел от радости за успех иль за прошлые неприятности, доставленные Балову, начальник горотдела милиции.

Следователь огляделся по сторонам.

– А где фартовые?

– Уже в тюрьму их увезли. Троих. Теперь ими прокуратура займется. С наших душ их сняли. Но Леший еще на воле, – напомнил не без умысла.

– Не все сразу, – отмахнулся следователь и сказал: – Охрану в тюрьме пусть усилят. Чтоб Бурьян не сбежал. Уж Леший ему постарается помочь. А может, и сам… Ему было у кого поучиться…

– Арестованные уже в лапах прокуратуры. Нам тех, кто на воле, поймать надо, – не успокаивался начальник.

– Теперь у Лешего своя забота. Не до воровства. Бурьян в клетку загремел. Постарается вытащить его оттуда. Либо из тюрьмы побег ему устроит, либо из суда. Другого выхода нет. Вот там его ловить надо.

– Есть иное, Балов! Каждый, побывавший под стражей, знает, что его будут водить или возить на допрос к следователю. А это – дорога туда и обратно. Да еще время допроса, за какое многое можно успеть. Леший это тоже знает. Известно ему и то, что ни кабинет следователя, ни сама прокуратура – не охраняются. Ну, положим, у подъезда будет стоять машина из тюрьмы с охраной. Но ведь в прокуратуре два выхода – на улицу и во двор. Об этом знает и Леший, а значит, и Бурьян, – говорил начальник.

– О Бурьяне пусть голова прокурора болит. У меня своих забот хватает, – сморщился Балов.

– Ты слушай, я помочь хочу. Нам Лешего поймать надо. Чем скорее, тем лучше.

– А что, если предложить прокуратуре проводить допросы у нас – в милиции? И следователь в безопасности, и Бурьян не сбежит. Наживкой станет. Не мы за Лешим, он к нам пожалует, – предложил Балов.

– Вряд ли, но попробовать можно. Меня, честно говоря, одно останавливает. Мы Лешего у себя будем ждать, сложа руки, а он в это время новые дела будет проворачивать. Убивший отца о сыне вряд ли вспомнит. Кстати, у воров закалка зоной в чести. Я о том, что сам Бурьян не промах. Ведь на мокрое дело пошел. Тебя решился задушить. А следователь прокуратуры чем отличается? Формой? Да ради свободы, даже надежды на нее, он половину Шанхая передавит своими руками. И мне жаль ребят из прокуратуры. Ведь они ничем не защищены от негодяя. Пока допрос будет писать, у Бурьяна сотня возможностей убить и сбежать. И поверь, этот ни одной не упустит. Окна в прокуратуре не зарешечены. Выходят в тупик. Безлюдный и пустынный. И все наши труды по поимке могут попросту накрыться. И наш риск к нулю будет сведен.

– Да все это понятно. Но мы с вами можем только предполагать. А решение остается за Лешим. Им он не поделится с нами, – невесело усмехнулся Балов.

А утром следующего дня прокурор города, словно подслушав разговор, обратился за обеспечением охраны при доставке на следствие троих воров. И с радостью согласился на предложение начальника милиции о проведении допросов в горотделе милиции. До предъявления обвинения троим ворам оставалось в запасе десять дней. В тюрьме, где они содержались, была усилена охрана. Для большей надежности их поместили в разные камеры и не спускали с них глаз ни днем, ни ночью.

Все ждали появления Лешего. А он будто исчез из Охи или затаился, обдумывал свое.

На десятый день прокурор снова позвонил начальнику милиции, сказав, что завтра арестованных привезут в горотдел для предъявления обвинения.

Назначили время, обговорили, казалось, каждую деталь. И все же удивилась милиция, увидев следователя, которому поручили такое трудное дело.

Молодая женщина, узнав, что фартовые еще в пути, прошла в предназначенный для следствия кабинет, достала из папки необходимые документы, глянув на оперативников, дежуривших у кабинета, сказала:

– Не стоит так откровенно проявлять страх. Займитесь своими делами. Не беспокойтесь. Меня арестованные не тронут. Не решатся.

– И чем вы подкрепите свою уверенность? Когда-либо доводилось вплотную встречаться с блатными? – изумился Балов.

Следователь не успела ответить – по коридору вели задержанных фартовых.

Едва воры вошли в кабинет. Бурьян, глянув на следователя, присвистнул:

Вот это фря! А ништяк, мусора позаботились, подсунув нам эту шмару. Хоть и одна на троих, сойдет для начала.

– Я ваш следователь, – ничуть не отреагировала она и назвалась – Ирина Кравцова…

– Вовсе извелись мужики, сплошь пидоры да фраера! Бабу подставили нам, – усмехнулся Бурьян.

Его ткнул локтем в бок старый фартовый по кличке Фишка и шепнул:

– Захлопнись, кент.

Предъявив обвинение всем троим, следователь объяснила порядок ведения дела.

Говорила спокойно, уверенно, ничуть не смущаясь, не реагируя на реплики обвиняемых.

Молчал лишь Фишка. Но перед уходом спросил разрешения на один вопрос:

– Отец твой – следователь Кравцов?

Ирина ответила утвердительно. И фартовый совсем сник.

Ни Бурьян, ни Кляча ничего не знали об известном всему Северу следователе Кравцове. Его звали колымским дьяволом. Его одного боялись и уважали все фартовые. Он ушел на пенсию совсем недавно. И теперь его заменила дочь. Ей было у кого учиться и перенять опыт…

Через Кравцова прошли судьбы многих воров. От него ничего невозможно было скрыть. Он чувствовал истину, его наблюдательности, знаниям завидовали видавшие виды воры. Он никогда не врал, не выдавливал показания под угрозами. Не унижал никого.

Услышав через открытую дверь вопрос и ответ следователя, Балов понятливо вздохнул: «У этой девчушки должна быть железная хватка отца. Молодец прокурор, знал, кому поручить дело. Не всякий мужик-следователь потягается с этой выпускницей», – подумал молча и услышал, как уходившие из кабинета фартовые тихо переговаривались меж собой.

– Ты, Бурьян, трехай, да мозги не просирай. Секи! Эта девка – дочь самого Кравцова! Не залупайся! Дыши, как законник, считай – верняк, в лапы колымского дьявола влипли. Из них, на моей памяти, никто не слинял. Девка, чуть что, к родителю за советом. Он – враз… Не таких обламывал.

– На нашего пахана и его лапы коротки оказались, – не поверил Бурьян.

Он его накрывал. Линял пахан из мусориловок, зон, суда. От дьявола слинять – такой счастливец не возник на свет. Заруби, – шептал тихо.

А шмара – ништяк! Хрен с ней, что следователь. Мне б ее на ночку. Уж не пожалела б, – веселился Кляча, влезая в «воронок».

Фишка глянул на обоих кентов, свирепея. И сказал уже в машине:

Приключений на жопу ищете? Валяйте. Но вытягивать с говна никто не будет…

А через неделю фартовых начали по одному привозить на допросы.

Балов, видя уверенность следователя, внутренне успокоился.

Но ни он, ни оперативники не спускали глаз с кабине-та во время допросов. Знали непредсказуемость и внезапность «малины».

Но все проходило спокойно. Даже в городе, помимо мелких краж сигарет и водки из ларьков, ничего не случалось.

Поутихли фартовые с вашей легкой руки, – сказал как-то Балов Ирине. Та ответила, подумав:

Не с добра. Нынешний покой – это затишье перед бурей. Теперь ее в любой момент можно ожидать.

Почему так думаете? – удивился Геннадий, глянув на уставшую после допросов Ирину.

Так всегда бывает. Фартовые после провалов не бросаются сгоряча, сразу выручать своих. Чтобы снова не попасть в ловушку. Они, в отличие от нас, берегут своих людей. И каждое дело долго готовят, основательно все просчитывают. Потому мы так подолгу раскручиваем их дела.

Я, наоборот, думаю, что уехали воры из Охи, опасаясь за себя. А может, не доверяют Кляче и Бурьяну, боясь, чтобы те их не раскрыли.

– С чего ради? Они об этом не беспокоятся. И вполне возможно, что выручать своих они не станут. Зная наверняка «вышки» никому из троих не будет.

– Да, но Бурьян пытался убить меня. Разве этого недостаточно для расстрела? – удивился Балов.

– У Бурьяна эта судимость – первая. И на момент совершения преступления ему не исполнилось восемнадцати лет. К тому ж вы – живы, тяжелых последствий для состояния здоровья не наступило. Потому о высшей мере наказания в его случае и говорить не приходится, – ответила Кравцова.

Геннадий сконфузился. Но было обидно, что Бурьян останется без наказания за попытку к убийству.

Балов иногда интересовался у Кравцовой, как идет следствие. Она, видимо, не любила расспросов и отвечала однозначно:

– Нормально.

Лишь у себя дома она могла позволить слабину. И делилась с отцом всеми подробностями дела.

Особо ей запомнился первый допрос Бурьяна. Он вошел в кабинет вразвалку, выказывая следователю полное презренье. Кравцова сделала вид, что не заметила, проглядела.

Когда Бурьян сел на табурет, вместо ответов на вопросы уставился на грудь, взглядом шарил по фигуре Ирины. А потом спросил, ухмыляясь:

– Так как мы, сботаемся? Ты мне по кайфу. Имеешь хазу?

Ирина, не одергивая, начала допрос:

– Как проникли вы в помещение универмага?

– Во, баба! Да с такими буферами ты за одну ночь жирный положняк сгребла бы! Чего кантуешься в этой мусориловке? Такие сиськи и корма без понту носишь! – не отвечал на вопрос Бурьян.

– Не забывайтесь, обвиняемый! Вы на допросе! Не будете отвечать, вернем в камеру. Пока пыл не охладится! – не сдержалась Ирина.

Бурьян и вовсе повеселел.

– У нас на Шанхае за твои буфера кусок за ночь дали б. Да за жопу столько же. Когда ты такие башли тут сорвешь? Не тяни резину! Хиляй к нам. Не простынешь, не закашляешься, – рассматривал следователя в упор, нахально.

– Ну, что? Поговорили? Теперь давайте к делу, Борис, хватит паясничать! О Шанхае, видимо, вам придется забыть на время.

– На время? – осекся вдруг Бурьян, и наигранную игривость как рукой сняло. Выдал себя: – Значит, на «вышку» тянуть не будешь? За легавого? – дрогнули губы.

– Наказание вам определит суд. Но исключительной меры наказания, думаю, вы избежите.

Бурьян выдохнул шумно, словно гору с плеч свалил.

– Так что ж, продолжим допрос? – спросила Ирина.

Фартовый никак не мог прийти в себя от еле сдерживаемой радости.

– Как оказались вы в универмаге ночью? – задала вопрос Кравцова.

– Ясное дело. Не в гости прихиляли. Не с парадного. Интересовались, чем точка дышит. Вот и возникли.

– Вы пришли в магазин до закрытия?

– Это уж наш кайф, когда прижмет, тогда и привалим.

– В ваших интересах, Борис, быть правдивым на следствии, это будет зачтено при определении наказания.

– А ты мне что, пахан иль мама родная? Чего это я перед тобой колоться стану? Да еще в лягашке! Пусть я – шанхаец, но не фрайер, чтоб сопли перед тобой пускать. Чего тянешь с меня – зачем, да почему, да как? Сегодняшнее накрыли мусора. А дальше, – осекся, прикусил язык Бурьян.

Кляча, в знак протеста, отказался давать показания следователю.

Осторожным охотником на промысловой тропе повел себя Фишка.

Кто был организатором ограбления универмага? – спросила его Кравцова.

– У нас нет начальников. Они – в зоне. Всяк сам по себе фартует. Так и мы.

Леший какую долю себе оговорил? – огорошила вопросом следователь.

Я сам по себе. Сколько бы взял, то и мое. Да не повезло, – вздыхал Фишка.

– Это потому, что обязанником он стал у вас после того, как вы ему помогли из суда уйти? Освободил на этот раз от доли? – удивляла осведомленностью следователь.

– Я к суду не прикипался! И чужое мне не клей! – испугался вор, вспомнив, сколько людей сгорело в пожаре.

– Кто ж, как не вы, опытный вор, надоумили Клячу и Бурьяна спрятаться в гардеробной за полчаса до конца рабочего дня. Знали, не войдут туда продавцы. Летом там никто не переодевается. Но кто-то подсказал вам раздевалку. Сами о ней знать не могли, – говорила Ирина.

– Кто мог надоумить? Сами. На то и фартовые, – смекнул Фишка, что не раскололись кенты, держатся молча на следствии. Но, глядя на Ирину, боялся внутренне: «Ох и неспроста эту Кравцову назначили следователем. Расколет она кентов по самые…»

– С Фомкой на Печоре познакомились, в зоне? – продолжала допрос следователь.

– Да.

– Бурьян впервые с вами в деле?

– Да.

– А Кляча? – сыпала вопросы Ирина.

– Первый раз. И в последний, – ответил, вздохнув.

– Да, положенье ваше – сложное. Поджог суда вами и Фомкой уже доказан. Универмаг – довеском станет.

«Значит, «вышка» обеспечена», – подумалось с грустью. И решил отмазаться, свалить все на Фомку. Мертвый кент – простит живого. Ему уже все равно.

– Поджог суда расследуется не мною. Меня интересует лишь универмаг, – прервала следователь Фишку. И задала очередной вопрос: – Сколько лет знаете Лешего и давно ли воруете вместе?

– Я сам по себе. Никого не признаю.

– Сам по себе, а почему в универмаг вчетвером заявились? Почему не сам по себе? Молодых в делах учил?

– Сами навязались. Хавать всем охота.

– Почему не Леший, а вы пошли в универмаг?

– Причем Леший? Я захотел и возник.

– Но сына своего он не каждому доверяет. Выходит, вы у него в чести. На особом счету.

– С хрена ли загуляли? Да я взял, потому что вместе – проще.

– В чем же? В убийстве? – усмехнулась Кравцова.

– А разве тот легавый накрылся? – округлились глаза Фишки.

– Да нет. Живой. Но покушение было. И бесследно оно не пройдет, – предупредила жестко.

– Я его не хотел мокрить. Трамбовал, это верняк. Но и мусор махался.

– А кто, как не вы, кричали, что этого легавого по-особому замокрить надо? Фомка уже был убит. А грубый, низкий голос – ваш. Значит, было такое намерение, умысел на убийство.

– Да у меня при себе ничего не было. Чем бы я его размазал?

– Вы судились пять раз. Дважды – за убийство, при ограблении. Удара вашего кулака по голове оказалось достаточно, чтобы умер сорокалетний здоровый человек. Там у вас тоже не было при себе оружия.

– Кто ожмурить решил кого-то, о том не ботает. Тихо распишет, – оправдывался Фишка.

Но через две недели долгих, утомительных допросов Кравцова выяснила многое.

Лишенные общения меж собой, воры понемногу проговаривались. Особо молодые часто путались в показаниях.

Кляча, поняв, что молчаньем ничего не добьется, а дело раскручивается, испугался, что кенты засыпят, взвалят на него все каленые, решил давать показания.

К тому времени и Бурьян остепенился. Перестал оценивать Кравцову целиком и по частям – в денежном выражении. И, поняв, что хамство на следствии и на Шанхае расценивается по-разному, заговорил на человечьем нормальном языке.

– Кто у вас был организатором ограбления универмага? – спросила следователь.

Бурьян глянул на Ирину: «Красивая. Умная. Чистая. Кому-то женой станет. Любимой. Детей родит. Кому-то… Такие, как она, недоступны нам. Их не уговорить, не купить, не споить. Они не залапаны, не замараны никем. А ведь кого-то и она назовет своим. Но не его… А жаль…»

– Кто в деле паханил? Наверно, я. Кто ж еще? – усмехнулся горько.

– Борис, вы моложе всех…

– У нас не годы в чести. Другое…

– А чем другим вы отличаетесь? – спросила следователь.

– Есть кое-что…

– Ваш отец?

Бурьян согласно вздохнул.

– Вы знали, где находились ювелирные изделия в это время?

– Нет. Иначе не попутали бы нас в раздевалке.

– А ее вам кто подсказал?

– Универмаг насквозь знаем, как маму родную. Зачем подсказывать? Сами вошли. Знали, что в ней уж полгода света нет. А в темноте, даже войди какая баба, не приметила б…

– Но вы не нашли золото в сейфе, что стали бы делать дальше?