Текст книги "Я больше не коп"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Эллери Квин
«Я больше не коп»

Мы посвящаем роман, написанный к сорокалетию нашей творческой деятельности, читателям здесь и за рубежом, преданно следившим за нашими приключениями в печати.

Авторы

Ни один человек не является островом, который полностью сам по себе.

Донн, 1624 г.[1]1
  Донн, Джон (1572–1631) – английский поэт. Приведена знаменитая цитата из его «Медитации XVII».


[Закрыть]

Среда
СУМКА

Было погожее бабье лето, и клены позади завода все еще покрывала листва. Они стояли под луной, подобно девушкам, томящимся в ожидании предложения от высокого темного неба.

Хауленд повернулся от окна, не испытывая никакого восторга. Он ненавидел ноябрь, так как за ним следовал декабрь с его рождественскими тратами. Хауленд не испытывал никаких чувств к природе, религии или чему—либо еще, кроме денег. Ему казалось, что все свои пятьдесят семь лет он тянулся за ними, но значительная их часть проскальзывала у него между пальцами.

Он бросил взгляд на часы со стальными стрелками над деревянной дверью с надписью «Менеджер», похожей на компьютерный шрифт.

Почти десять.

Хауленд вернулся к столу и посмотрел на пачки денег, думая о своем «послужном списке».

Он начался с первой работы после окончания курсов коммерции в средней школе Нью—Брэдфорда.[2]2
  Большинство географических наименований, упомянутых в романе, вымышлено.


[Закрыть] Старый Луи Войцижевский взял его кассиром в лавку, где продавали сандвичи, напротив скобяной лавки Компо. Тогда его поразило, что в мире существует столько наличных денег. Они работали шесть дней в неделю, и за это время через кассу проходило от восьмисот до девятисот долларов. Лично он имел с этого двенадцать жалких однодолларовых бумажек, которые старый Войци аккуратно отсчитывал ему каждый субботний вечер.

Еще хуже было в Национальном банке округа Тогас, где через его руки проходили тысячи долларов, принадлежащие кому угодно в городе, только не кассиру Хауленду. Он даже не сразу мог открыть счет, так как женился на Шерри—Энн, которой хватило глупости забеременеть, заболеть и потерять ребенка, что повлекло за собой нескончаемую вереницу счетов от больниц, врачей и аптекарей. Тем не менее она продолжала разбрасываться теми жалкими грошами, которые зарабатывал Хауленд, словно он был миллионером. «Моя персональная канализационная труба, – думал о жене Хауленд. – Не знаю, почему я не бросил ее давным—давно – она даже похлебку толком сварить не умеет».

Он сел за стол, не сводя глаз с денег.

Хауленд почувствовал слабую надежду на лучшее, когда Кертис Пикни предложил ему работу в новом нью—брэдфордском филиале компании «Ацтек», производителя бумаги. Пикни гладко рассуждал о расширении компании, возможностях продвижения (к чему?), дополнительных благах (при отсутствии профсоюза), окладе, начиная со ста трех долларов («на руки восемьдесят шесть семьдесят пять центов, но вы же знаете эти чертовы налоговые ведомства в Вашингтоне, мистер Хауленд»), но, проработав девять лет, Хауленд приносил домой всего сто двенадцать долларов девяносто центов в неделю и по—прежнему был всего лишь бухгалтером, коим наверняка бы остался, покуда бы его не вынесли ногами вперед или не уволили. А где пятидесятилетний мужчина может найти достойную работу в Нью—Брэдфорде или еще где—нибудь, коли на то пошло?

Почему они до сих пор его не выгнали?

Думая об этом, Хауленд услышал три стука в заднюю дверь заводоуправления – один и еще два после небольшой паузы.

Он вскочил со стула, но не сдвинулся с места.

Жалованье служащих компании находилось в нескольких перетянутых круглыми резинками пачках; рядом валялась брезентовая сумка, с которой он забирал деньги из банка во второй половине дня, сопровождаемый полицейским Уэсли Мелоуном – городским копом, чьи глаза, казалось, постоянно ищут следы индейцев.

«Интересно, что бы подумал об этом Уэс, – размышлял Хауленд. – Вероятно, стал бы выслеживать меня, как рысь, которая забрела из Канады и таскала кур на птицеферме Херли, пока не всадил бы мне пулю между глаз».

Мысль придала ему решимости. Но когда он спешил по темному коридору к задней двери, его легкие трудились вовсю, а сердце подскакивало к горлу.

Однако Хауленд не собирался отказываться от своих планов. Они не включали ни Шерри—Энн, ни даже Мэри Григгс, соблазнительную девчонку из закусочной Элвуда.

Он вообще не знал, что они включают, помимо шести тысяч долларов – практически годового жалованья, свободного от налогов.

* * *

За рулем сидел Хинч. «Мой штурвальный», – называл его Фуриа. Автомобиль свернул на стоянку позади завода и остановился на гудронированной площадке футах в десяти от заднего входа. Это был «крайслер—ньюйоркер» с мощным мотором, без единой вмятины и с радиоприемником, настраиваемым даже на полицейскую волну. Фуриа лично угнал автомобиль в самом центре Ньютона, штат Массачусетс, при свете дня. Они сменили номера на проселочной дороге около Лексингтона. Хинч был доволен – это была самая шикарная тачка, которая им когда—либо доставалась, снабженная даже полицейской волной на радио. Фуриа сидел впереди рядом с Хинчем. Голди расположилась на заднем сиденье, покуривая сигарету с золотым кончиком.

Фуриа вышел из машины и огляделся вокруг. У него были желтоватая кожа и уши Микки—Мауса. Голди, помешанная на сериале «Стар трек» и Леонарде Нимой,[3]3
  Нимой, Леонард (р. 1931) – американский актер украинского происхождения.


[Закрыть] как—то в шутку назвала его мистером Споком,[4]4
  Персонаж сериала «Стар трек», которого играл Леонард Нимой.


[Закрыть] но только однажды. Фуриа носил деловой костюм от «Братьев Брукс», крахмальную белую рубашку, серый шелковый галстук, черные перчатки, лакированные туфли на высоком каблуке и зеркальные очки янтарного цвета, делавшие его похожим на аквалангиста. Шляпу он оставил на переднем сиденье.

– Нет, – резко скомандовал Фуриа.

Голди, вылезающая из автомобиля, остановилась:

– Почему нет?

– Потому что я так сказал.

Голди влезла назад в салон, пожав плечами, вместе с которыми приподнялись и опустились ее длинные золотистые волосы. Она заимствовала этот эффектный жест из телерекламы. Ее мини—юбка задралась, демонстрируя во всей красе стройные ножки в ажурных золотых чулках и золотых туфельках.

– Похоже, все о'кей, – заметил Хинч.

– На всякий случай не выключай мотор.

– Не беспокойся, Фур.

Фуриа направился к двери завода. Он шел на цыпочках, как актер, играющий вора. На ходу он ощупывал кобуру, как другие люди ощупывают «молнии» на одежде.

Подойдя к двери, Фуриа постучал три раза, сделав паузу между первыми двумя ударами.

Пара в машине сидела неподвижно. Хинч смотрел в зеркало заднего вида, а Голди смотрела на Фуриа.

– Чего—то он копается, – сказал Фуриа.

– Может, в штаны наложил, – отозвался Хинч.

Голди молчала.

Щелкнул замок, и в лунном свете, как призрак, появился Хауленд.

– Поскорее нельзя? – проворчал Фуриа. – Где бабки?

– Где что?

– Деньги. Жалованье.

– У меня на столе. – Бухгалтер неожиданно зевнул. – Забирайте. – Зубы Хауленда стучали, как телеграфные ключи. Он украдкой посматривал на пустую стоянку.

Фуриа кивнул, и Хинч быстро вышел из машины. Голди шевельнулась, но взгляд Фуриа пригвоздил ее к сиденью.

– У него есть веревка? – спросил Хауленд.

– Пошли. – Фуриа весело ткнул бухгалтера в живот. Тот испуганно отпрянул, а Хинч засмеялся. – Чего застрял? Давай—ка посмотрим на бабки.

Шаги Хауленда отзывались гулким эхом. Фуриа и Хинч ступали бесшумно. Теперь и Хинч надел перчатки. В руке он держал черную сумку.

Стол Хауленда находился в углу офиса возле окна. Над столом висела лампа с зеленым абажуром.

– Вот. – Он снова зевнул. – Чего это я раззевался? Где веревка?

Хинч отодвинул его в сторону.

– Да тут целая куча бабок!

– Двадцать четыре тысячи. Можете не пересчитывать – здесь все.

– Конечно, – кивнул Фуриа. – Мы тебе доверяем. Начинай упаковывать. Хинч.

Открыв черную сумку. Хинч начал складывать в нее пачки купюр, Хауленд с тревогой наблюдал за ним.

– Вы берете слишком много, – запротестовал он. – Мы же договорились. Где моя доля?

– Вот. – Фуриа трижды выстрелил в него с небольшим промежутком между первыми двумя выстрелами. Колени бухгалтера подогнулись, и третья пуля угодила двумя дюймами выше первых двух. Свет лампы упал ему на лысую макушку. Его нос издал хлюпающий звук, ударившись о виниловый пол.

Фуриа подул на пистолет, как это делают плохие парни в вестернах. Это был восьмизарядный «вальтер» с двойным спуском, которым он обзавелся при ограблении ломбарда в Джерси—Сити. «Эта штуковина лучше, чем женщина, – говорил он Хинчу. – Даже лучше, чем ты». Подобрав левой рукой три гильзы, Фуриа сунул их в карман – в правой он держат пистолет.

– Ты уложил его наповал, – сказал Хинч, глядя на Хауленда. Кровь начала вытекать из—под тела бухгалтера на винил. – Надо сматываться, Фур. – Он уложил в сумку все деньги вплоть до монет и застегнул «молнию».

– Я сам скажу, когда сматываться. – Фуриа огляделся вокруг, словно у них было полно времени. – Ладно, уходим.

Он двинулся к двери. Хинч замешкался, как будто ему не хотелось покидать Хауленда.

– Он спросил, где веревка. – Усмехаясь, Хинч демонстрировал дырку на месте двух передних зубов. На нем были черная кожаная куртка, черные джинсы и голубые кроссовки. Рыжеватые волосы спускались до плеч. Маленькие серые глазки со странными розоватыми белками поблескивали по обеим сторонам сломанного во время занятий боксом носа. – Мы забыли и кляп.

– Хинч!

– Иду, Фур. – Хинч с довольным видом вышел следом за Фуриа.

* * *

– Так я и знала, – сказала Голди, когда Хинч разворачивал «крайслер».

– Что ты знала? – Фуриа держал сумку с деньгами на коленях, как ребенка.

– Я слышала выстрелы. Ты убил его.

– Да, убил.

– Глупо.

Полуобернувшись, Фуриа ударил ее по лицу левой рукой.

– Мне тоже не по душе дерзкие шлюшки, – с одобрением сказал Хинч и поехал наискосок через стоянку, не включая фар. Перед поворотом он затормозил. – Куда ехать дальше, Фур?

– Через мост к транспортной развязке.

Хинч свернул налево и зажег фары. Дорога была пуста, и он придерживался скромных тридцати миль в час.

– Ты сама на это напросилась, – сказал Фуриа.

Из курносого носа Голди текла струйка крови. Она приложила к нему платок.

– Тебе пора научиться следить за своим языком, когда говоришь со мной, – продолжал Фуриа.

Хинч одобрительно кивнул.

– Зачем тебе было его убивать? – отозвалась Голди. Фуриа по—своему извинился, и они оба, в отличие от Хинча, это понимали. – Неужели из—за его доли?

– Лучше не оставлять свидетелей. Хауленд наверняка не болтал о нашей сделке. Хинч и я были в перчатках, а пушку я выброшу, как только мы раздобудем другую. Эти три пули нам никогда не пришьют, Голди. Я даже подобрал гильзы. Тебе не о чем беспокоиться.

– Я не люблю убийств.

– Заткни пасть, сучка, – сказал Хинч.

– Заткни свою, – прикрикнул на него Фуриа. – Мы с Голди сами разберемся. И не обзывай ее больше, понятно?

Хинч промолчал.

– Из—за его доли, Голди? – продолжал Фуриа. – А еще проторчала год в колледже! – Он говорил как добрый учитель. – Я даже школу не закончил и то знаю, что лучше делить на троих, чем на четверых. Его доля дает нам лишние шесть штук.

– А ты уверен, что он мертв?

Фуриа рассмеялся. Они ехали через реку Тонекенеке по мосту, за которым находилась транспортная развязка с заправочными станциями. Рядом виднелась неоновая вывеска «Закусочная Элвуда».

– Остановись здесь, Хинч. Я проголодался.

– Мои родственники все еще живут здесь, Фур, – предупредила Голди. – Что, если меня заметят?

– Сколько лет ты не была в этой дыре? Шесть?

– Семь, но…

– И волосы у тебя тогда были темно—каштановые, верно? Да и выглядела ты пай—девочкой – не то что теперь. Никто тебя не узнает, а я хочу жрать.

Голди облизнула алые губки. Фуриа всегда был голодным после очередного дела. В такие времена казалось, будто его во младенчестве насильно отняли от материнской груди, так и не возместив ущерб. На лице Хинча отразилось сомнение.

– Я же сказал тебе, Хинч! Тормози!

Хинч свернул с развязки. Ни он, ни Голди больше не произнесли ни слова. Фур слишком рискует, думала Голди. Когда—нибудь это плохо кончится.

На стоянке было около дюжины легковых и грузовых машин. Хинч выключил мотор и начал вылезать.

– Погоди. – Фуриа повернулся, обследуя лицо Голди при фиолетовом свете неоновой вывески. – У тебя на носу кровь. Вытри ее.

– Разве я не вытерла?

Он достал салфетку из бардачка, плюнул на нее и протянул ей:

– С левой стороны.

Голди глянула в зеркальце пудреницы, стерла пятно и воспользовалась пуховкой.

– Теперь я выгляжу нормально для деревенской дурочки?

Фуриа засмеялся второй раз за три минуты – он явно был на взводе. Ночью в постели он постарается быть неутомимым.

– Ты сядешь у стойки, – сказал Фуриа Хинчу, – а мы с Голди найдем укромное местечко. Как думаешь, Голди?

– Разве имеет значение, что я думаю?

– Никакого, – весело отозвался Фуриа. Он вышел из машины с черной сумкой и, не оборачиваясь, направился к закусочной.

* * *

Закусочная была хотя и не пустой, но отнюдь не переполненной. Фуриа вошел первым и перехватил отдельную кабинку у подростков с чизбургерами и пивом. Голди быстро присоединилась к нему, не сумев избежать восторженных взглядов посетителей. Впрочем, она не заметила никого из знакомых. Скользнув за перегородку, Голди спрятала мини—юбку под крышкой столика из фальшивого мрамора. «Я говорила Фуру, что сегодня вечером мне лучше надеть слаксы, – сердито думала она, – но ему обязательно нужно демонстрировать мои ноги. Теперь эти жеребцы наверняка меня запомнят».

Хинч вошел через минуту, опустился на табурет у стойки и тут же уставился на одну из официанток, только что вышедшую из кухни.

– Лучше присматривай за ним, – посоветовала Голди. – Он уже положил свинячьи глаза на девушку.

– О Хинче не беспокойся, – отозвался Фуриа. – Что будешь есть, куколка? Стейк с картошкой?

– Я не голодна. Просто кофе.

Пожав плечами, Фуриа снял перчатки и начал барабанить по столу наманикюренными ногтями. Его итальянские глаза поблескивали, а кожа при неоновом освещении приобрела зеленоватый оттенок.

Зал наполняли музыка, разговоры, звяканье посуды, запахи жареного мяса и лука. Фуриа жадно впитывал их. Его взгляд выражал гордость собственной удачей и сожаление, что здешние деревенщины не могут ощутить его могущество. Голди видела этот взгляд раньше, и он всегда пугал ее.

– Эй, ты! – окликнул Фуриа девицу, которая, вихляя задом, несла поднос в соседнюю кабинку. – Мы не можем ждать целый год.

Голди закрыла глаза. Когда она открыла их, официантка, наклонившись и едва не касаясь левой грудью рук Фуриа, убирала грязные тарелки с их стола.

– Сейчас вернусь, ребята. – Девица провела по столу тряпкой и выплыла из кабинки.

– Эта цыпочка недурно экипирована, Голди, – заметил Фуриа. – Почти не хуже, чем ты.

– По—моему, она меня узнала, – сказала Голди.

– По—твоему?

– Я не уверена, но могла узнать. Она училась в старших классах, когда я уехала из Нью—Брэдфорда. Ее зовут Мэри Григгс. Давай сматываться, Фур.

– Меня тошнит от твоих страхов, ну и что, если она тебя узнала? Это свободная страна, верно? Два человека имеют право перекусить.

– К чему рисковать?

– А кто рискует?

– Ты с твоей сумкой и пушкой.

– Уйдем, когда я съем мой стейк. Заткнись – она возвращается… Один стейк поподжаристей, с картошкой, и два черных кофе. И постарайся принести до утра.

Официантка записала заказ.

– Вам только кофе, мисс?

– Я же тебе сказал! – огрызнулся Фуриа.

Девушка быстро удалилась. Фуриа устремил ей вслед оценивающий взгляд.

– Неудивительно, что Хинч на нее облизывается. Я бы и сам не прочь…

– Фур…

– Она давно позабыла о твоем существовании. – Его тон давал понять, что тема закрыта.

Стейк подали слишком сырым. В другое время Фуриа бы разозлился и потребовал приготовить его заново, так как ненавидел мясо с кровью. «Я же не собака!» – говорил он.

Но теперь Фуриа быстро глотал кусок за куском, включая жир, и не выпуская вилку из рук. Голди потягивала кофе. Ее кожа невыносимо зудела. Доктор сказал ей, что это психо… что—то там. Недавно зуд стал усиливаться.

Хинч цеплялся к девушке за стойкой, которой это явно надоело.

«Когда—нибудь я брошу этих ублюдков», – думала Голди.

В одиннадцать, когда Фуриа подцепил вилкой последний ломтик картошки, повар включил радио. Голди, успевшая подняться, снова села.

– В чем дело теперь?

– Это местная радиостанция в Тонекенеке—Фоллс с последними новостями.

– Ну и что?

– Фур, у меня предчувствие…

– Ох уж эти твои предчувствия, – усмехнулся Фуриа. – Этим вечером ты труслива, как старая баба. Пошли.

– Разве нельзя послушать минутку?

Фуриа откинулся на спинку стула и вонзил зубы в пакетик с зубочистками.

– Сначала тебе не терпелось отсюда смыться… – Он умолк, услышав голос диктора.

«Томас Ф. Хауленд, бухгалтер нью—брэдфордского филиала компании «Ацтек», производителя бумаги, несколько минут назад был найден застреленным в своем офисе. Мистер Хауленд оставался на заводе один, готовя жалованье к завтрашней выдаче, когда его, очевидно, застигли врасплох грабители, которые убили его и скрылись с более чем двадцатью четырьмя тысячами долларов наличными, согласно сообщению менеджера Кертиса Пикни, обнаружившего тело бухгалтера. Мистер Пикни ехал домой с позднего заседания совета по зональным тарифам, увидел свет в окнах заводоуправления и зашел узнать, в чем дело. Он уведомил полицию Нью—Брэдфорда, и шеф Джон Секко начал расследование. Патрульный из полиции штата также присутствует на месте преступления. Начаты поиски исчезнувшего ночного охранника, Эдуарда Тейлора. Полиция опасается, что он тоже мог стать жертвой грабителей. Мы будем сообщать дальнейшие новости по мере их поступления. Сегодня президент заявил в Вашингтоне…»

– Нет, – сказал Фуриа. – Оставайся на месте. – Он кивнул Хинчу, и тот повернулся. По знаку Фуриа Хинч бросил купюру на стойку и выбежал следом за двумя водителями грузовиков, которые вскочили, не доев свои гамбургеры.

– Я же говорила тебе, Фур!..

– Как насчет еще пары чашечек кофе, мисс Америка?

Официантка забрала пустые чашки.

– Просто поверить не могу, – сказала она. – Такой славный человек.

– Кто?

– Том Хауленд.

– Которого застрелили? Ты его знала?

– Он всегда здесь ужинал. Иногда болтал со мной.

– Да, никогда не знаешь, у кого какая судьба. – Фуриа покачал головой. – Поторопись с кофе, ладно, куколка?

Девушка отошла.

– И когда только ты научишься прислушиваться ко мне? – пробормотала Голди. – Я же говорила тебе, что достаточно его связать. Нет, тебе приспичило стрелять в него!

– Черт возьми, Голди, иногда ты выводишь меня из терпения!

Они молча пили кофе. Музыка смолкла, и повар выключил радио. Посетители обсуждали ограбление и убийство.

– Пошли, – сказал Фуриа и поднялся. Голди выскользнула из кабинки и направилась к двери. Фуриа, неся черную сумку, подошел к стойке и обратился к официантке:

– Сколько с нас за паршивый стейк и кофе?

Голди вышла из закусочной.

Хинч уже завел мотор, когда Фуриа сел рядом.

– Настройся—ка на полицейскую волну.

Хинч включил радио. Эфир был полон указаний и ответов. Полиция штата блокировала дороги по всему району.

– Что теперь? – спросила Голди, скрестив руки на груди. – Большой прорыв?

– Хочешь, чтобы я воткнул тебе твои зубы в глотку? – огрызнулся Фуриа. – Нужно было позволить Хинчу над тобой поработать.

– В любое время, приятель, – отозвался Хинч.

– А тебя кто спрашивает? Я должен подумать.

– О чем тут думать? Заляжем на дно, пока шум не утихнет, как и договорились. Поехали, Фур.

– Если бы у тебя имелись мозги, тебе бы цены не было. – Фуриа разложил на коленях дорожную карту. – Чтобы выбраться отсюда, нам придется проехать через этот перекресток – другого пути нет. А там наверняка установят пропускной пункт. Этой ночью нам не выехать. Нужно придумать что—то еще.

– Лучше избавься от этой пушки, – посоветовала Голди, съежившись в углу заднего сиденья.

– Нет, пока я не раздобуду другую.

– Собираешься убить кого—то еще?

– Заткнись!

– Почему ты не забрал пушку у охранника?

– Потому что она упала в кусты, когда мы бросились на него. Мы не могли искать в темноте. Не беспокойся, я достану пушку.

– Удивительно, что ты не застрелил его.

– Опять нарываешься, Голди? Я же говорил тебе – когда Хауленд послал Тейлора в город за кофе и мы остановили его на дороге, он начал отбиваться, и нам пришлось угомонить его хорошим ударом по уху. Мы связали его и бросили в кусты.

– Будем торчать здесь всю ночь? – осведомился Хинч.

– Дай мне подумать!

– Может, подумаем вслух? – предложила Голди через некоторое время.

– Ну?

– Охранник не может узнать тебя – вы напали на него в темноте. На заводе нас никто не видел, кроме Хауленда, а он мертв.

– Потому я его и прикончил. Из—за этого, не только из—за лишней доли.

– Если бы вы все сделали, как я предлагала, он бы скорее перерезал себе горло, чем выдал нас. Но я не собираюсь пререкаться с тобой, Фур. Нам не повезло, что менеджер проезжал мимо завода. Теперь нам придется оставаться здесь, пока они не перестанут останавливать каждую машину, выезжающую из Нью—Брэдфорда.

– Знаю! – воскликнул Хинч. – Мы зароем деньги!

– Чтобы они сгнили или кто—нибудь их нашел?

– Не выбрасывать же их нам!

– Зачем выбрасывать? Деньги нужно спрятать в безопасном месте, пока полиция не прекратит обыскивать машины. Хижина подошла бы, но нам до нее не добраться, покуда они не подумают, что мы уже смылись, и не снимут посты. А до тех пор я считаю, что нам нужен помощник.

– Она считает! – ухмыльнулся Хинч. – Кто организовал это дело, Фур, – ты или она?

– Какой помощник, Голди? – спросил Фуриа.

– Кто—нибудь, кто сохранит для нас деньги.

– Великолепная идея! И кого же ты намерена об этом просить? Легавого?

– Да, – кивнула Голди.

Хинч тряхнул похожей на кегельный шар головой.

– Я же говорил тебе, Фур, что от этой бабы никакого толку. Она так шутит.

– Я не шучу, – возразила Голди.

– Похоже, она говорит всерьез! – с отвращением произнес Хинч.

Фуриа выковырял из зуба кусочек стойка.

– Что у тебя на уме, Голли?

– Я поддерживаю связь с семьей через мою младшую сестру Нанетт…

– Это отпадает, – заявил Фуриа. – Я не оставлю двадцать четыре штуки у компании деревенщин.

– Еще чего! Они сразу же побегут к шефу Секко. Мамаша не вылазит из церкви, а мой старик считает преступлением бутылку пива в машине, – усмехнулась Голди. – Но Нанетт не такая. Она тоже мечтает когда—нибудь выбраться отсюда. По вечерам Нанетт подрабатывает, сидя с детьми – в том числе с Барбарой, дочуркой пары по фамилии Мелоун. У них дом на Олд—Брэдфорд—роуд. Это одна из самых старых улиц в городе, на ней не бывает транспорта, а соседи укладываются спать в девять. Так вот, Уэсли Мелоун – коп.

– Опять! – фыркнул Хинч.

– Из нью—брэдфордской полиции.

– Что происходит с этой дамочкой? – осведомился Хинч. – Выходит, мы должны оставить добычу у городского копа!

Но Фуриа выглядел задумчивым.

– Сколько лет этой девчонке, Голди?

– Теперь, вероятно, лет восемь—девять.

– У тебя в голове кое—что есть.

– Но, Фур… – запротестовал Хинч.

– Коп знает, что к чему, не так ли? Он не станет паниковать и делать глупости. О'кей, Хинч, поехали.

– Куда? – мрачно спросил Хинч.

– На Олд—Брэдфорд—роуд. Показывай дорогу, Голди. Они проехали назад через транспортную развязку, мост и три квартала, после чего свернули на крутую дорогу на Холм Любовников, который, по словам Голди, именовали так из—за стоянки, где тискаются городские парни и девушки.

– Теперь направо, – велела она на полпути вверх.

Хинч повиновался. На узкой улице, похожей на усаженную деревьями аллею, не было фонарей. С обеих сторон виднелись старые двухэтажные каркасные дома, нуждающиеся в покраске.

Дорога извивалась в форме буквы «S».

– Думаю, это здесь, – сказала Голди на верхнем изгибе. – Да, вон тот дом с освещенной верандой.

Это был единственный дом на улице, где горел свет.

– Похоже, они ждут гостей, – усмехнулся Фуриа.

* * *

Эллен начала расхваливать фильм, как только в зале зажегся свет.

– Не то чтобы мне нравилось столько насилия, – сказала она, когда муж подавал ей пальто. – Но ты должен признать, Лоуни, что картина чудесная.

– Хочешь знать мое мнение? – отозвался Мелоун.

– Конечно.

– Это вранье.

– Очевидно, ты стал кинокритиком?

– Ты ведь спросила меня, верно?

– Привет, Уэс, – поздоровался какой—то мужчина, когда они пробирались по проходу. – Хорошая картина, правда?

– Да, Лу, – согласился Мелоун. – Очень хорошая.

– Почему это вранье? – шепнула Эллен.

– Они выглядят парой героев – наподобие Диллинджера.[5]5
  Диллинждер, Джон (1902–1934) – американский гангстер


[Закрыть] Фактически здесь использованы некоторые факты его биографии. Ты ведь жалела их, не так ли?

– Ну и что тут плохого?

– Все. В действительности никто не жалел этих подонков, когда их прикончили, даже гангстеры. Это была парочка убийц, которая не давала жертвам ни единого шанса. Клайд получал удовольствие, убивая, – особенно он любил стрелять в спину…[6]6
  Речь идет об американском фильме «Бонни и Клайд» (1967) режиссера Артура Пенна, представляющем собой романтизированную историю пары реально существовавших грабителей – Бонни Паркер (1910–1934) и Клайда Бэрроу (1909–1934).


[Закрыть] Привет, Артур.

– Отличная картина, Уэс! – сказал Артур.

– Просто великолепная, – кивнул Мелоун.

– Она заработала номинацию на лучший фильм, – сообщила Эллен. – Так что ты плохой специалист.

– Я не специалист – просто я читал статью о них. Зачем дурачить публику?

– А мне фильм все равно понравился, – заявила Эллен, взяв мужа за руку.

Мелоуны вышли из кинотеатра и направились к своей машине. Эллен шла медленно – она знала, как устал Лоуни и как он упрям. Лоуни настоял на соблюдении их вечернего ритуала по средам, который включал обед в гостинице «Старый Брэдфорд» в центре города и поход в кино, хотя за последние девяносто шесть часов он не спал и восьми. Это ее единственное развлечение, заявил Лоуни, и она не должна его лишаться только потому, что грипп свалил половину полицейского департамента и ему четыре дня пришлось работать в две смены. Этой ночью он сможет поспать, так как Мерт Пек и Харри Ролсон уже вышли на дежурство.

– Как насчет того, чтобы перекусить у Элвуда? – спросил Мелоун у автомобиля – потрепанного «сааба», который он приобрел за 650 долларов в прошлом году. Их старый «плимут» испустил дух, проехав сто тридцать семь тысяч миль, а большой «понтиак», который Мелоун водил на службе, принадлежал городу.

– Вряд ли, – ответила Эллен. – Я беспокоюсь о Бибби. Нанетт должна была уйти в половине одиннадцатого – ее мать заболела, – и Бибби дома одна.

– Конечно.

Эллен знала, что муж испытывает облегчение. Внезапно он напрягся, и она обернулась узнать причину.

Одна из нью—брэдфордских полицейских машин промчалась по площади через перекресток Грейндж—стрит и Мейн—стрит с включенной сиреной. За ней последовало несколько гражданских автомобилей.

– Похоже, что—то случилось, – сказал Мелоун.

– Ну и пускай. Поехали домой, Лоуни. Садись – я поведу.

Эллен села за руль. Мелоун оглянулся на Мейн—стрит, и она увидела, как он нащупывает под пиджаком револьвер. Эллен ненавидела введенное шефом Секко правило, предписывающее подчиненным носить оружие вне службы.

– Оставь в покое артиллерию, – сердито сказала она, заводя мотор. – Ты никуда не пойдешь, кроме как в постель.

– Случилось что—то серьезное, Эллен. Высади меня у участка.

– Еще чего!

– Всего на пару минут. Хочу узнать, что произошло.

– Я тебя высажу, а потом не увижу бог знает сколько времени.

– Обещаю не задерживаться. Высади меня и поезжай домой к Бибби. Я поднимусь на Холм пешком.

– Тебе это не удастся – ты едва держишься на ногах.

– Вот что мне больше всего в тебе нравится, – усмехнулся он. – Ты всегда уверена во мне.

Ниже Мейн—стрит и площади Грейндж—стрит была улицей с односторонним движением. Эллен со вздохом свернула на Фрейт—стрит и проехала между темно—коричневыми, весьма непривлекательными постройками железнодорожной станции. На углу около шлагбаума ей пришлось остановиться на светофоре. Мелоун посматривал направо, через мост, в сторону транспортной развязки. Два автомобиля полиции штата ехали по шоссе с воем сирен. Эллен, не дожидаясь зеленого света, повернула налево.

К востоку от площади она сделала еще один левый поворот, снова проехала один квартал по Грейндж—стрит и свернула направо. На юго—восточном углу площади и Грейндж—стрит находилось кирпичное, в колониальном стиле здание мэрии – нью—брэдфордский полицейский департамент помещался в задней его части и имел отдельный вход, обозначенный двумя светящимися зелеными шарами.

Эллен остановила машину, и Мелоун выскочил на тротуар.

– Помни, Лоуни, ты обещал. Я рассержусь, если ты меня обманешь.

– Я скоро буду дома.

Он быстро вошел внутрь, а Эллен поехала дальше, срывая беспокойство на «саабе».

К удивлению Мелоуна, в участке не оказалось никого, кроме ночного дежурного Сэма Бьюкарда, шефа Секко и женщины средних лет. Шеф стоял в углу у стального стола, обычно занимаемого полицейским штата, и разговаривал с сидящей напротив женщиной. Ее макияж потек, и глаза выглядели еще хуже, чем у Мелоуна. Она нервно курила сигарету. Бьюкард делал записи в журнале. В каморке позади стола, как обычно, щелкал телетайп.

Мелоун прошел за стеклянную перегородку. Шеф Секко бросил на него неодобрительный взгляд и вернулся к допросу. Женщина даже не обернулась.

– Что ты здесь делаешь, Уэс? – спросил дежурный.

– А что случилось, Сэм?

– Разве ты не слышал?

– Я был в кино с Эллен.

– Убийство и ограбление в «Ацтеке».

– Убийство? – Последнее подобное преступление произошло в Нью—Брэдфорде четыре года назад, когда двое мужчин и женщина с юга штата решили порыбачить ночью на железнодорожной эстакаде через Тонекенеке. Они напились, и мужчины вступили в драку из—за женщины. Один из них свалился с эстакады и утонул. Мелоун, Мерт Пек и патрульный Миллер выловили его тело на следующее утро пятьюдесятью ярдами ниже по течению. Но убийства первой степени Мелоун не мог припомнить за все годы службы в полиции Нью—Брэдфорда. – Кого убили. Сэм?

– Хауленда, бухгалтера. Тремя выстрелами в грудь. Жалованье украдено.

Теперь Мелоун узнал женщину. Это была Шерри—Энн Хауленд, которую другие представительницы ее пола называли «пиявкой». Ее видели редко – поговаривали, что она пьет. Сейчас Шерри—Энн была абсолютно трезвой. Мелоун знал почти всех в городе с населением шестнадцать тысяч.

– Есть какие—нибудь зацепки, Сэм?

– Ни одной. Ребята из полиции штата перекрыли дороги во всем районе. Кертис Пикни нашел тело чисто случайно – вроде бы Хауленд умер совсем недавно, так что убийцы, возможно, не успели удрать.

Мелоун протер глаза.

– А где был Эд Тейлор?

– Мы только что нашли его.

– Господи, неужели они прикончили и Эда?

– Нет, только оглушили, связали и бросили в кусты. Эд говорит, что их было двое. Разглядеть их он не смог – было слишком темно. Его отвезли в больницу – с ним все будет в порядке. Эду здорово повезло, Уэс. Ведь они могли пристрелить и его.

Мелоун повернулся. Секко все еще расспрашивал миссис Хауленд. Он взял журнал и притворился, что читает его. Знакомые графы – карманные кражи, дорожно—транспортные происшествия, телефонные звонки с оскорблениями или угрозами, управление автомобилем в нетрезвом виде, угоны автомобилей, сопротивление при аресте, причинение ущерба частной собственности, попытки самоубийства – были заполнены лишь местами. Мелоун положил журнал и подошел к шкафам. Каждый полицейский имел ящик для личного имущества. Он открыл свой и провел пальцами по его содержимому – книге вызовов, правилам дорожного движения, рулетке, оторванной медной пуговице, которую Эллен заменила, а потом нашла под подкладкой форменной кожаной куртки, автопортрет, нарисованный Барбарой цветными карандашами и подписанный «Дорогому папе от Бибби» печатными буквами с завитушками, копия налоговой ведомости пятилетней давности. Мелоун закрыл свой ящик и достал из общего ящика плитку шоколада «Херши», положив десять центов в копилку, сорвал обертку, бросил ее в корзину и стал медленно жевать шоколад, думая, как ему достанется от Эллен.