Текст книги "Транедия Зет"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Может быть, джентльмены, – вежливо предложил Кармайкл, – вы выслушаете меня, прежде чем делать выводы? Фрагмент деревянной коробочки неделями лежал в столе сенатора – в этом ящике.

Он обогнул стол и открыл верхний ящик. Содержимое было в беспорядке.

– Здесь кто-то рылся!

– О чем вы? – быстро спросил окружной прокурор.

– Сенатор Фосетт был фанатично аккуратен. К примеру, мне точно известно, что вчера ящик был в полном порядке. А теперь бумаги перемешаны. Он никогда не оставил бы их в таком виде. Говорю вам, кто-то рылся в этом ящике!

– Кто-нибудь из вас, олухи, шарил в столе? – рявкнул Кеньон на подчиненных.

Послышался хор отрицаний.

– Странно, – пробормотал он. – Я сам велел им не прикасаться к столу. Кто же…

– Похоже, что убийца, Кеньон, – отозвался отец. – Мы понемногу прогрессируем. Ну, Кармайкл, что же скрывается за этой нелепой вещицей?

– Хотел бы я знать, инспектор, – с сожалением ответил секретарь. – Но для меня это такая же тайна, как для вас. В том числе каким образом она сюда попала. Недели три назад коробочка прибыла в… Нет, пожалуй, лучше начать с начала.

– Только покороче.

Кармайкл вздохнул:

– Сенатор понимал, что ему предстоит серьезная предвыборная борьба, мистер Хьюм…

– Вот как? – Хьюм мрачно усмехнулся. – И что же он собирался предпринять?

– Ну, сенатор Фосетт думал, что ему как кандидату прибавит популярности, если он представит себя защитником местной бедноты. Ему пришла в голову идея устроить благотворительный базар, где плоды труда заключенных тюрьмы Алгонкин продавали бы в пользу безработных округа.

– Это уже разоблачила «Лидс икзэминер», – сухо прервал Хьюм. – Отбросьте несущественное. Какое отношение коробочка имеет к базару?

– Сенатор заручился согласием тюремного совета штата и начальника тюрьмы Магнуса, после чего посетил Алгонкин с инспекцией, – продолжал Кармайкл. – Это было примерно месяц назад. Он договорился с начальником, что ему пришлют сюда образцы тюремного производства для предварительной рекламы. – Секретарь сделал паузу, и его глаза блеснули. – Так вот в ящике с игрушками, изготовленными в тюремной мастерской, был этот кусочек сундучка!

– Откуда вы об этом знаете? – спросил отец.

– Я открывал ящики.

– И эта штуковина лежала среди остальных вещиц?

– Не совсем, инспектор. Она была завернута в грязную бумагу и адресована сенатору. В пакете лежала записка в конверте, также адресованном ему.

– Записка! – воскликнул Хьюм. – Но ведь это крайне важно! Почему вы не рассказали нам раньше? Где эта записка? Вы читали ее? Что в ней говорилось?

Кармайкл выглядел удрученным.

– Простите, инспектор, но, так как коробочка и записка были адресованы сенатору Фосетту, я не мог… Понимаете, когда я нашел пакет, то передал его сенатору, который сидел за столом и осматривал вещи, пока я открывал другие ящики. Я не знал, что было в пакете, покуда он не открыл его. Мне удалось заметить только адрес. При виде коробочки сенатор смертельно побледнел и вскрыл конверт дрожащими пальцами. Потом он велел мне выйти и остальные ящики открывал сам.

– Скверно, – сказал Хьюм. – Значит, вы понятия не имеете, где записка и не уничтожил ли ее Фосетт?

– Когда я отправлял ящики в городской офис благотворительного базара, то заметил, что в ящике с игрушками не было фрагмента сундучка. А потом, через неделю или позже, я случайно увидел его в верхнем ящике стола. Что касается записки, то я больше ни разу ее не видел.

– Подождите минуту, Кармайкл. – Хьюм шепнул что-то Кеньону, который с недовольным видом пробормотал какой-то приказ троим полицейским. Один из них тут же подошел к столу, присел на корточки и начал шарить в ящиках. Двое других вышли.

Отец задумчиво изучал кончик своей сигары.

– Скажите, Кармайкл, кто доставил этот ящик с игрушками? Вы, кажется, начали говорить об этом.

– Разве? Заключенные, которые пользуются доверием начальства. Естественно, я их не знаю.

– Ящик с игрушками был запечатан, когда заключенный передал его вам?

Кармайкл уставился на него:

– О, понимаю! Вы думаете, что посыльный мог открыть ящик и положить в него пакет по дороге сюда. Едва ли, инспектор. Печати выглядели нетронутыми – я бы заметил, если бы их ломали.

– Ха! – Отец чмокнул губами. – Это становится интересным, Хьюм. Тюрьма, а? Кажется, вы говорили, что эта штуковина не имеет значения.

– Я был не прав, – признался Хьюм; его темные глаза блестели по-мальчишески возбужденно. – А вы, мисс Тамм, тоже считаете это важным?

Снисходительность в его тоне заставила меня внутренне закипеть. Я выпятила подбородок и язвительно отозвалась:

– Уверена, мистер Хьюм, что мое мнение не имеет никакого значения.

– Ну-ну, я не хотел вас обидеть. А действительно, что вы думаете об этой истории с деревянным сундучком?

– Я думаю, – огрызнулась я, – что вы все абсолютно слепы!

Глава 4
ПЯТОЕ ПИСЬМО

Первые летние дни в Нью-Йорке после моего возвращения из-за границы я провела много времени постигая американскую культуру. Со временем я прочитала много популярных журналов и нашла особенно интересными те образцы американской предприимчивости, которые обращались ко мне со страниц рекламных разделов. По их рекламе узнаете их![22]22
  Перифраз евангельской цитаты «По плодам их узнаете их». Евангелие от Матфея, 7:16.


[Закрыть] Больше всего меня очаровывали фразы типа «Надо мной смеялись, когда я садилась за фортепиано» и «Все улыбались, когда я подзывала французского официанта», предваряющие повествование о жизни новоявленных эстетов, удивляющих друзей внезапными проявлениями таланта и широты кругозора, о которых никто не подозревал в их пролетарском прошлом.

Сейчас я завидовала этим nouveaux dilettantes.[23]23
  Новые любители (фр.).


[Закрыть] Ибо Джон Хьюм усмехнулся, Кеньон фыркнул, полицейские захихикали, и даже Джереми Клей улыбнулся, услышав мое заявление… Одним словом, они смеялись, когда я назвала их слепыми.

К сожалению, в тот момент я была не в состоянии продемонстрировать им всю степень их слепоты и тупости, поэтому я всего лишь скорчила гримасу, пообещав себе удовольствие увидеть в будущем их отвисшие от изумления челюсти. Когда я вспоминаю этот инцидент, он кажется мне чистой воды ребячеством. Я часто чувствовала подобное в детстве, когда моя компаньонка отказывалась выполнять мой очередной каприз и я придумывала для бедной старушки жуткие наказания. Но сейчас дело было куда серьезнее, и я повернулась к столу, кипя от злости.

Бедный отец испытывал унижение – он покраснел до ушей и бросил на меня свирепый взгляд.

Чтобы скрыть смущение, я начала изучать угол стола, где лежали аккуратные стопки запечатанных конвертов без марок, с адресами, напечатанными на машинке. Прошло некоторое время, прежде чем пелена гнева рассеялась перед моими глазами и я смогла сфокусировать их.

Джон Хьюм – полагаю, сожалея, что смутил меня, – сказал Кармайклу:

– Да, эти письма. Рад, что вы привлекли к ним мое внимание, мисс Тамм. Вы отпечатывали их, старина?

– А? – Кармайкл вздрогнул, – казалось, он был поглощен своими мыслями. – Конечно, я. Сенатор продиктовал мне письма сегодня после обеда, а я отпечатал их на своей машинке, прежде чем уйти из дому. Мой «офис» – вон та каморка, смежная с кабинетом.

– В письмах есть что-нибудь интересное?

– Уверен, ничего, что могло бы помочь вам найти убийцу сенатора. – Кармайкл печально улыбнулся. – Мне кажется, ничего в них не может иметь отношения к посетителю, которого он ожидал. Я сужу по его поведению. Когда я закончил печатать и положил письма перед ним, он быстро их прочел, подписал, сложил вдвое, спрятал в конверты и запечатал, делая все небрежно и рассеянно. Его пальцы дрожали. У меня сложилось впечатление, что в тот момент ему хотелось только поскорее избавиться от меня.

Хьюм кивнул:

– Полагаю, вы делали экземпляры под копирку. Нам лучше просмотреть их, инспектор. Вдруг что-то в письмах окажется ключом.

Кармайкл подошел к столу и достал из проволочной корзины для документов несколько розовых глянцевых листов бумаги. Хьюм внимательно прочитал копии, покачал головой и передал их отцу. Мы изучали их вместе.

Я с удивлением обнаружила, что верхний лист был письмом, адресованным Илайхью Клею. Мы с отцом обменялись взглядами и склонились над посланием. Оно гласило:

«Дорогой Илай!

Сообщаю Вам кое-какую информацию, источник и содержание которой, я надеюсь, останется между нами, как бывало в прошлом.

По всей вероятности, новый бюджет на следующий год будет включать миллион долларов на сооружение здания суда округа Тилден. Старое здание, как Вам известно, рассыпается на куски, и некоторые из нас в бюджетном комитете добиваются одобрения постройки нового. Избиратели Джоэла Фосетта никогда не скажут, что он пренебрегает нуждами местных жителей!

Нам кажется, нужно не жалеть расходов на подобное сооружение и использовать самый лучший мрамор.

Думаю, последнее может Вас заинтересовать.

Джо Фосетт».

– Кое-какая информация, а? – проворчал отец. – Ничего себе! Неудивительно, что вы охотились за его шкурой. – Он понизил голос и бросил осторожный взгляд на Джереми, который все еще стоял в углу, разглядывая кончик пятнадцатой сигареты. – Думаете, это соответствует действительности?

Хьюм мрачно усмехнулся:

– Нет, не думаю. Это всего лишь один из трюков, к которым снисходил покойный сенатор. Старый Илай Клей абсолютно честен. Пусть письмо не вводит вас в заблуждение – Клей был не так близок с почтенным сенатором, чтобы они называли друг друга по именам. Если бы махинации сенатора выплыли наружу, эта копия доказывала бы, что Илайхью Клей – активный сообщник в приобретении контракта на мрамор для своей фирмы. Его «друг», сенатор Фосетт, брат партнера Клея, передал информацию, намекая, что нечто подобное происходило и в прошлом. Клей выглядел бы таким же виновным, как все остальные, если бы грязный бизнес был разоблачен.

– Ну, я рад за него. Каким же негодяем был этот орангутанг!.. Давай взглянем на второе письмо, Пэтти. Я каждую минуту узнаю что-то новое.

Следующей была копия письма, адресованного главному редактору «Лидс икзэминер».

– Это единственная газета в городе, – объяснил окружной прокурор, – которой хватало духу противодействовать Фосетту и компании.

Послание было изложено в весьма сильных выражениях:

«Сегодняшний выпуск вашей жалкой и наглой газетенки намеренно искажает некоторые факты моей политической карьеры.

Я требую опровержения, в котором вы известите жителей Лидса и округа Тилден, что ваши грязные инсинуации по моему адресу ни на чем не основаны!»

– Обычная чушь, – буркнул отец, отбрасывая копию. – Давай посмотрим следующее послание, Пэтти.

Третий розовый лист был адресован начальнику тюрьмы Алгонкин Магнусу и содержал краткую просьбу:

«Дорогой господин начальник!

Пожалуйста, найдите основания для моих официальных рекомендаций тюремному совету штата, касающихся повышения в должности служащих тюрьмы Алгонкин в будущем году.

Искренне Ваш,

Джоэл Фосетт».

– Господи, неужели этот тип сунул палец и в тюремный пирог? – воскликнул отец.

– Теперь вы можете себе представить, каким спрутом был этот «защитник бедных», – с горечью сказал Джон Хьюм. – Он пытался заполучить голоса даже в тюрьме с помощью патронажа. Не знаю, какой вес имели его рекомендации совету, но, даже если никакого, он умудрялся изобразить себя этаким Гаруном аль-Рашидом,[24]24
  Гарун аль-Рашид (Харун ар-Рашид) (763 или 766–809) – багдадский халиф из династии Аббасидов, чей образ идеализирован в сказках «Тысяча и одна ночь».


[Закрыть] который раздает дары. Тьфу!

Отец пожал плечами и взял четвертую копию. На сей раз он усмехнулся:

– Прочти, Пэтти. Негодяй и его умудрился запачкать той же кистью.

Я с удивлением обнаружила, что письмо адресовано старому другу отца, губернатору Бруно, и подумала, что бы сказал губернатор, получив столь дерзкое послание:

«Дорогой Бруно!

Мои друзья на Капитолийском холме информировали меня, что Вы открыто выразили свое отношение насчет моих шансов быть переизбранным в округе Тилден.

Позвольте напомнить, что, если Тилден отойдет к Хьюму – его номинация обеспечена, – политическое эхо может отразиться на Ваших шансах быть переизбранным в будущем. Тилден – стратегический центр долины. Вы об этом забыли, не так ли?

Советую ради Вашего же блага серьезно подумать, прежде чем подрывать репутацию члена Вашей партии, достойно занимающего пост сенатора.

Дж. Фосетт».

– Честное слово, я сейчас заплачу! – Отец швырнул копию в папку. – Знаете, Хьюм, я почти готов отказаться от расследования. Этот сукин сын заслужил, чтобы ему всадили нож в сердце… В чем дело, Пэтти?

– Сколько копий было в папке, отец? – медленно спросила я.

Хьюм бросил на меня резкий взгляд:

– Четыре.

– А на столе пять конвертов!

* * *

Я почувствовала себя немного лучше при виде испуганного лица окружного прокурора и алчности, с которой он схватил со стола стопку конвертов.

– Мисс Тамм права! – воскликнул он. – Кармайкл, как это случилось? Сколько писем продиктовал сенатор?

Секретарь выглядел искренне удивленным.

– Только четыре, мистер Хьюм. Копии которых вы прочитали.

Хьюм быстро просмотрел конверты, передавая их нам. Конверт с письмом Илайхью Клею находился на верху стопки; его покрывали пятна засохшей крови. Под ним было письмо редактору «Лидс икзэминер» со словом «Лично», напечатанным в углу конверта и подчеркнутым. Третий конверт был адресован начальнику тюрьмы – на краях лицевой стороны виднелись следы скрепок. Правый нижний угол занимала надпись: «Касательно письма № 245 насчет продвижения по службе сотрудников тюрьмы Алгонкин». Конверт с письмом губернатору был дважды запечатан личной печатью сенатора из синего сургуча, а в углу снова находилось подчеркнутое слово «Лично».

Пятый конверт с письмом, не имевшим копии под копирку, Хьюм обследовал гораздо дольше, прищурив глаза и кривя губы в безмолвном свисте.

– Фанни Кайзер. Так вот откуда ветер дует, – сказал он и подозвал нас.

На конверте не было отпечатанного текста – имя и адрес были написаны черными чернилами властным размашистым почерком.

– Кто такая Фанни Кайзер? – осведомился отец.

– Одна из наших видных горожанок, – рассеянно отозвался окружной прокурор, вскрывая конверт.

Я заметила, как шеф Кеньон напрягся и быстро шагнул к нам, а несколько его подчиненных подмигнули друг другу, как делают мужчины при упоминании женщин легкого поведения.

Письмо внутри, как и адрес на конверте, было написано от руки тем же размашистым почерком. Хьюм начал читать вслух, но при первом же слове остановился, бросил быстрый взгляд на кого-то вне поля моего зрения и продолжал читать про себя. Его глаза блеснули. Отведя в сторону Кеньона, отца и меня и повернувшись спиной к остальным, он позволил нам прочитать письмо, предупредив легким покачиванием головы, чтобы мы не читали вслух.

Записка начиналась без приветствия. Подпись также отсутствовала.

«Подозреваю, что мой телефон прослушивает К. Не пользуйся телефоном. Я сейчас пишу Айре об изменении плана в соответствии с нашим вчерашним разговором и твоим предложением.

Сиди спокойно и не паникуй. Мы еще не проиграли. И пошли на разведку Мейзи. У меня есть маленькая идея насчет друга X.».

– Почерк Фосетта? – спросил отец.

– Несомненно. Что вы об этом думаете?

– «К.», – пробормотал Кеньон. – Он не имел в виду… – Шеф полиции покосился рыбьими глазками на Кармайкла, стоящего в другой стороне комнаты и тихо разговаривающего с Джереми Клеем.

– Меня бы это не удивило, – пробормотал Хьюм. – По-моему, в нашем друге секретаре есть что-то странное.

Он кивнул одному из детективов в дверях. Тот подошел со скучающим видом, как герцогиня к очередному поклоннику.

– Возьмите кого-нибудь из ребят и проверьте все телефоны в доме, – тихо приказал Хьюм.

Детектив кивнул и отошел.

– Кто такая Мейзи, мистер Хьюм? – спросила я.

Уголки его рта слегка наморщились.

– Думаю, Мейзи – молодая леди с большим талантом в определенной области.

– Понятно. Почему бы вам не говорить прямо, мистер Хьюм? Я уже взрослая. А под «другом X.» сенатор Фосетт, полагаю, подразумевал вас?

Он пожал плечами:

– Похоже на то. Очевидно, мой великодушный оппонент намеревался продемонстрировать с помощью того, что обычно именуют подтасовкой, что Джон Хьюм не такой педантичный моралист, каким хочет казаться. Несомненно, Мейзи было предназначено меня скомпрометировать. Такое проделывалось и раньше, и наверняка нашлось бы достаточно свидетелей, чтобы удостоверить мое… э-э… распутство.

– Как приятно вы выразились, мистер Хьюм! – сказала я. – Вы женаты?

Он улыбнулся:

– Вы предлагаете себя на роль жены?

Возвращение детектива, посланного для проверки телефонов, избавило меня от тягостной необходимости отвечать.

– С аппаратами все в порядке, мистер Хьюм. Во всяком случае, снаружи. Я взгляну на провода здесь…

– Погодите, – быстро прервал Хьюм и повысил голос: – Кармайкл!

Секретарь обернулся.

– Пока это все. Пожалуйста, подождите снаружи.

Кармайкл невозмутимо удалился. Детектив сразу же начал обследовать провода, ведущие от стола к коробке на стене, и долго возился с самой коробкой.

– Трудно сказать, – доложил он, поднявшись. – На вид все в порядке, но на вашем месте, мистер Хьюм, я вызвал бы специалиста из телефонной компании.

Хьюм кивнул.

– Почему бы не вскрыть эти конверты, мистер Хьюм? – предложила я. – Возможно, письма внутри не соответствуют копиям.

Он посмотрел на меня, улыбнулся и снова взял конверты. Но все послания были идентичны прочитанным нами копиям. Окружной прокурор, казалось, особенно заинтересовался приложением к письму в тюрьму Алгонкин, приколотым к оригиналу скрепкой. Оно содержало список имен, рекомендованных к повышению по службе. Хьюм внимательно изучил его, потом отбросил в сторону.

– Ничего. Спасибо за догадку, мисс Тамм. – Он поднял трубку телефона на столе. – Отдел информации? Окружной прокурор Хьюм. Дайте мне домашний телефон Фанни Кайзер – местный… Благодарю вас. – Хьюм назвал номер и стал ждать. Мы услышали гудок звонка телефониста. – Не отвечает? Хмм… – Он опустил трубку на рычаг. – Прежде всего нам нужно расспросить мисс Фанни Кайзер. – Хьюм потер руки с мальчишеским, хотя и мрачным удовлетворением.

Я придвинулась ближе к столу. Рядом с креслом, где сидел убитый, находился кофейный столик. На нем стояли электрический кофейник, чашка и блюдце на подносе. Я с любопытством притронулась к кофейнику – он был еще теплым. На дне чашки оставалась кофейная гуща.

Моя теория ползла вверх, как веревка индийского факира. Я горячо надеялась, что она окажется более устойчивой. Если это правда…

Я отвернулась с торжеством в глазах – боюсь, достаточно заметным. Окружной прокурор Хьюм смотрел на меня почти сердито. Я не сомневалась, что он намерен расспросить или отчитать меня, но тут произошло нечто изменившее весь ход расследования.

Глава 5
ШЕСТОЕ ПИСЬМО

Его обнаружение задержалось на некоторое время.

Снаружи из коридора послышались голоса и шарканье ног, и в следующий момент один из людей Кеньона, стоящий в дверях, пробормотал извинение и шагнул в сторону, склонившись, словно в присутствии королевской особы. Все разговоры прекратились, а я заинтересовалась, кем могла быть эта могущественная личность, заставившая человека, облеченного властью, уступить дорогу.

Но мужчина, появившийся в дверном проеме, едва ли обладал внушительной внешностью. Это был маленький и абсолютно лысый старичок с розовыми щеками, обычно ассоциирующимися со снисходительным дедушкой, и солидным брюшком, нависавшим над бедрами. Пальто его выглядело весьма поношенным.

Но при виде глаз посетителя мое впечатление о нем сразу же изменилось. В них ощущалась сила, которую признали бы в любой компании. Голубые щелочки под бровями походили на две ледышки – твердые и безжалостные глаза мудреца, познавшего все зло этого мира. Они выглядели не просто коварными, а поистине сатанинскими. Особенно ужасными делал их контраст с веселой улыбкой и стариковским покачиванием розового лысого черепа.

Я с удивлением смотрела, как Джон Хьюм – реформатор, защитник народа, Давид, бросающий очищенные огнем камни в чудовищного Голиафа, – быстро пересек комнату и схватил пухлые ручки старика с явными признаками уважения и удовольствия.

Притворялся ли он? Едва ли от него мог ускользнуть безжалостный холод в глазах пришедшего. Возможно, его собственные энергия и праведность были такими же фальшивыми, как улыбка старичка…

Я бросила взгляд на отца, но не заметила критического выражения на его честной безобразной физиономии.

– Только что услышал новости, – пискнул старичок детским дискантом. – Ужасно, Джон. Я сразу поспешил сюда. Есть какой-нибудь прогресс?

– Очень скромный, – признался Хьюм и повел старика через комнату. – Мисс Тамм, позвольте представить вам человека, в чьих руках мое политическое будущее, – Руфуса Коттона. А это, Руф, инспектор Тамм из Нью-Йорка.

Руфус Коттон с улыбкой стиснул мою руку:

– Это неожиданное удовольствие, дорогая.

Потом его пухлые щеки ввалились, и Коттон добавил, повернувшись к отцу и все еще держа меня за руку, которую я деликатно высвободила, на что он, казалось, не обратил внимания.

– Так это великий инспектор Тамм! Слышал о вас, инспектор. Мой старый нью-йоркский друг комиссар Бербидж – вы ведь работали при нем, не так ли? – часто о вас говорил.

Отец смущенно кашлянул.

– Значит, вы поддерживаете Хьюма? Я тоже слышал о вас, Коттон.

– Да, – пискнул Руфус Коттон. – Джон должен стать следующим сенатором от округа Тилден. Я делаю то немногое, что в моих силах, чтобы помочь ему. А теперь этот кошмар – господи! – Он кудахтал, как старая наседка, но его сверкающие злобой глаза оставались неподвижными. – А теперь прошу извинить меня, инспектор, и вас, дорогая моя, – продолжал он, повернувшись ко мне с сияющей улыбкой. – Мы с Джоном должны обсудить это ужасное событие, которое может повлиять на политическую ситуацию… – Продолжая болтать, он отвел в сторону окружного прокурора, и несколько минут они беседовали вполголоса.

Я заметила, что говорит в основном Хьюм, а старый политикан время от времени кивает, не сводя глаз с лица протеже… Мое мнение о молодом рыцаре на политическом поприще претерпело изменение. Мне казалось, что смерть сенатора Фосетта была на руку Хьюму, Коттону и партии, которую они представляли. Вместе с разоблачением подлинного морального облика убитого она должна была обеспечить избрание кандидата-реформиста. Никакой другой кандидат от партии Фосетта не мог сгладить в глазах электората этот сокрушительный удар по ее престижу.

Увидев, что отец подает мне знак, я быстро подошла к нему.

* * *

«Пейшнс Тамм, ты безмозглая дура!» – с горечью сказала я себе, увидев, чем занят отец.

Он стоял на коленях у камина позади стола, что-то сосредоточенно изучая. С ним тихо переговаривался один из детективов, а человек с фотокамерой снимал внутреннее пространство очага. Сверкнула голубая вспышка, послышался негромкий хлопок, и комната наполнилась дымом. Фотограф отодвинул отца в сторону и снял что-то на краю коврика перед каминной решеткой. Я увидела, что это отпечаток левого мужского ботинка. Пепел из очага просыпался в комнату, и человек случайно наступил на него… Фотограф начал упаковывать аппаратуру. Я поняла, что он закончил работу, так как кто-то упомянул, что снимки тела, а также различных участков комнаты сделали до нашего прибытия.

Однако интерес отца был вызван не отпечатком на коврике, а чем-то за каминной решеткой. Выглядело это достаточно невинно – стертый, но различимый след ноги в слое светлого пепла, который лежал сверху более старой и темной золы, очевидно оставшись после огня, разведенного вечером.

– Что ты об этом думаешь, Пэтти? – спросил отец, когда я заглянула ему через плечо. – На что это, по-твоему, похоже?

– На отпечаток правого мужского ботинка.

– Верно, – кивнул отец и поднялся. – Но это не все. Видишь разницу в оттенке между верхним слоем пепла, в котором остался отпечаток, и нижним? Здесь было не так давно что-то сожжено и прижато ногой. Кто же это сделал и что он сжег?

У меня были идеи, но я промолчала.

– А теперь посмотри на другой отпечаток, – продолжал отец, глядя на коврик. – Этот тип остановился перед камином, наступил левой ногой в пепел на коврике, потом сжег что-то в очаге и придавил это правой ногой… О'кей? – обратился он к фотографу, и тот кивнул. Отец снова опустился на колени и начал осторожно раскапывать светлый пепел. – Ха! – воскликнул он и торжествующе выпрямился, держа в руке клочок бумаги.

Это была плотная кремовая бумага – несомненно, часть того, что недавно было сожжено. Отец оторвал крошечный кусочек и поднес к нему спичку. Кучка пепла получилась того же цвета, что и светлый пепел в камине.

– Ну вот, – сказал он, почесывая затылок. – Интересно, откуда это взялось?

– Из блокнота на столе, – спокойно ответила я. – Мне это сразу стало ясно, папа. Сенатор пользовался необычной бумагой, хотя и приобретал ее в блокнотах.

– Господи, Пэтти, ты права!

Отец поспешил к столу. Сравнение уцелевшего клочка с бумагой в блокноте подтвердило мое предположение.

– Да, но от этого мало толку, – проворчал отец. – Откуда мы знаем, когда сожгли бумагу? Может быть, за несколько часов до прихода преступника. Может быть, сам Фосетт… Погоди!

Он подбежал к камину, снова порылся в пепле и на сей раз выудил полоску клейкой ткани.

– Часть корешка блокнота прилипла к бумаге и уцелела в огне. Но я все еще…

Повернувшись, отец показал находки Джону Хьюму и старому Руфусу Коттону. Я воспользовалась шансом для самостоятельных действий. Заглянув под стол, я увидела корзину для мусора. Она была пуста. Тогда я пошарила в ящиках стола, но и там не нашла того, что искала, – еще одного блокнота, использованного или нового. Поэтому я выскользнула из кабинета и отправилась на поиски Кармайкла. Я обнаружила его в гостиной мирно читающим газету, под присмотром детектива, умудрявшегося выглядеть так же невинно, как недавно снесенное яйцо У.Ш. Гилберта.[25]25
  Гилберт, сэр Уильям Швенк (1836–1919) – английский драматург и поэт, автор текстов многочисленных оперетт с музыкой сэра Артура Салливана. Очевидно, речь идет о какой-то популярной фразе из его текстов.


[Закрыть]

– Мистер Кармайкл, – осведомилась я, – блокнот на столе сенатора – единственный в доме?

Он вскочил, скомкав газету:

– Прошу прощения?.. Блокнот? Да, единственный. Были и другие, но их уже использовали.

– Когда использовали последний из них, мистер Кармайкл?

– Два дня назад. Я сам выбросил корешок.

Я вернулась в кабинет и задумалась. Возможностей было не так много, но и фактов явно не хватало. Смогу ли я когда-нибудь доказать то, что подозреваю?..

Мои размышления внезапно прервались.

* * *

В том же дверном проеме, через который ранее проходили убийца, полиция, мы, Руфус Коттон, неожиданно возникло удивительное видение. Было оно осязаемым или нет, но детектив, сопровождавший его, предпочел не рисковать и крепко держал видение за руку, свирепо хмуря брови.

Женщина была высокой, широкоплечей и крепкой, как амазонка. На вид я дала ей лет сорок семь, но не аплодировала собственной проницательности, так как она не делала попыток скрыть свой возраст. На ее тяжелом мужеподобном лице не было ни пудры, ни румян – она даже не маскировала заметные усики над верхней губой. Волосы жуткого карминного цвета прикрывала фетровая шляпа, несомненно приобретенная у торговца предметами мужского туалета, а не у модистки. Визитерша вообще была одета по-мужски, если не считать строгого покроя юбки, – в двубортный пиджак с отворотами, ботинки на толстой подошве; костюм довершал мужской галстук, свободно завязанный на шее… Я с удивлением заметила, что даже рубашка на ней была мужского фасона с накрахмаленной грудью, а в манжетах, торчащих из рукавов пиджака, поблескивали большие металлические запонки с красивой чеканкой.

Глаза женщины блестели, как бриллианты, а голос, когда она заговорила, оказался низким и мягким, с легкой приятной хрипотцой. Несмотря на гротескную внешность, в ней ощущался ум – пусть даже природного, примитивного свойства.

Я не сомневалась, что это Фанни Кайзер.

Кеньон пробудился от летаргии.

– Привет, Фанни! – поздоровался он тоном мужчины, обращающегося к другу одного с ним пола.

– Привет, Кеньон, – отозвалась она. – Что, черт возьми, здесь происходит? Что означает это сборище?

Ее телескопический взгляд охватил всех нас – Хьюма, которому женщина равнодушно кивнула, Джереми, на которого не обратила внимания, отца, заставившего ее задуматься, и меня, на которой взгляд задержался с явным удивлением. Завершив инспекцию, она посмотрела в глаза окружному прокурору и осведомилась:

– Вы все онемели? Где Джо Фосетт? Да говорите же, кто-нибудь!

– Рад, что вы заглянули, Фанни, – быстро сказал Хьюм. – Мы хотели побеседовать с вами, но вы избавили нас от поездки. Входите!

Женщина двинулась вперед тяжелой поступью, как Il Penseroso,[26]26
  Il Penseroso (Печальный – и т.) – герой одноименной поэмы английского поэта Джона Мильтона (1608–1674).


[Закрыть] достала из нагрудного кармана толстую сигару и задумчиво вставила ее в рот. Кеньон поспешил к ней со спичкой. Она выпустила облако дыма и уставилась на стол, зажав сигару белыми зубами.

– Ну? – проворчала Фанни Кайзер, прислонившись к столу. – Что случилось с его превосходительством сенатором?

– А вы не знаете? – спросил Хьюм.

Кончик сигары описал медленную дугу.

– Я? – Сигара резко опустилась. – Откуда мне знать, черт побери?

Хьюм повернулся к детективу, который привел женщину:

– Что произошло, Пайк?

Детектив усмехнулся:

– Она вошла через парадную дверь как ни в чем не бывало, а увидев ребят и свет, изобразила удивление и спросила: «Что тут творится?» – «Вам лучше войти, Фанни, – ответил я. – Окружной прокурор вас ищет».

– Она пыталась улизнуть?

– Опомнитесь, Хьюм, – резко сказала Фанни Кайзер. – Чего ради мне убегать? И я все еще жду объяснений.

– Ладно. – Хьюм кивнул детективу, и тот вышел. – Полагаю, Фанни, вы расскажете мне, почему явились сюда?

– А вам что до этого?

– Вы пришли повидать сенатора, не так ли?

Она стряхнула пепел с кончика сигары.

– А вы думали, президента? Разве закон запрещает ходить в гости?

– Нет, – улыбнулся Хьюм. – Так вы не знаете, что случилось с вашим другом сенатором?

Сердито сверкнув глазами, она вытащила сигару изо рта.

– Конечно нет! Я бы не спрашивала, если бы знала. Что с ним стряслось?

– Все дело в том, Фанни, – дружелюбно ответил Хьюм, – что сенатор сегодня вечером покинул этот мир.

– Слушайте, Хьюм, чего вы к ней прицепились? – запротестовал Кеньон. – Фанни не…

– Так он мертв… – медленно произнесла Фанни Кайзер. – Ну-ну. Сегодня здесь, а завтра там. Просто так взял и откинул копыта.

Она не старалась выглядеть удивленной. Но я заметила, как напряглись мышцы ее рта, а глаза настороженно прищурились.

– Нет, Фанни. Он не откинул копыта просто так.

– Самоубийство?

– Нет. Убийство.

– О! – воскликнула женщина.

Я знала, что, несмотря на ее спокойствие, она ожидала и боялась этого.

– Итак, Фанни, – любезно продолжал окружной прокурор, – вы понимаете, почему нам приходится задавать вопросы. У вас сегодня вечером было назначено свидание с Фосеттом?

– Свидание? – рассеянно переспросила Фанни Кайзер. – Нет, я просто заглянула. Он не знал, что я приду…