Текст книги "Навеки твой. Бастион. Неизвестный партнер"

Автор книги: Элла Гриффитс

Соавторы: Герт Нюгордсхауг,Гуннар Столесен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

У Ермунна все это не укладывалось в голове. Прямо какая–то Южная Америка с убийствами по политическим мотивам! Теперь придется склонной к нерешительности полиции всерьез заняться этими фашистами. Теперь до всех должно наконец дойти, чем это чревато! Чтобы успокоиться, он выпил рюмку коньяка, затем пролистал «Классекампен» от того же числа. Там он прочел:

«Один из палачей – террорист с первомайской демонстрации. Юн Шарлес Хофф и Ионни Олсен обвиняются в совершенном в субботу вечером убийстве двух своих единомышленников. Их также подозревают в организации похищения крупной партии оружия, имевшего место в Несоддене в ночь на 9 февраля. Автоматы, из которых они расстреляли своих друзей, были похищены со склада хемверна в Несоддене. На вилле, где полиция обнаружила большое количество оружия, хранившегося на складе, были арестованы еще два человека. Им предъявлено обвинение в укрывательстве краденого. Полиция также нашла на вилле улики, указывающие на то, что в похищении замешаны лица с неофашистскими взглядами. Юн Шарлес Хофф ранее уже подвергался аресту в связи с террористическим актом 1 мая 1979 года. Он занимался изготовлением у себя на квартире бомб, которые затем передал другим правым экстремистам, поджидавшим на улице первомайскую демонстрацию Центрального объединения профсоюзов. Теперь Хофф арестован как соучастник преступления, которое полиция нарекла «хаделаннским злодеянием»».

Ну как же, первое мая 1979 года. Ермунн шел во главе колонны Центрального объединения профсоюзов, рядом со знаменосцами, когда сзади, метрах в двадцати от него, раздался взрыв. У одного из участников демонстрации оторвало полступни и несколько пальцев на руке. Полиция тогда хотела было отмахнуться от этого случая, объявив его делом рук «дорвавшихся до взрывчатки юнцов». Пока не схватили Хювика. Хювика, оказавшегося активным членом неофашистской организации. И тем не менее очень ли полиция преуспела в распутывании клубка, в раскрытии всей этой преступной шайки? У Ермунна сложилось впечатление, что нет.

Ермунн разволновался. Он переворачивал страницу за страницей, жадно читая. Просмотрел всю пачку газет, до среды 25 февраля. Официант, решив, что известия, повидимому, очень важные, без всякой просьбы принес Ермунну еще рюмку коньяка.

Внимание Ермунна привлекла заметка в «Классекампен» за 24 февраля. Там было написано:

«Обыск виллы навел полицию на след молодых людей, связанных с армией, хемверном и правыми экстремистами; они сколачивали собственную военизированную организацию. Им удалось создать большой запас оружия: снайперских винтовок, автоматов, пистолетов, взрывчатки, ручных и противотанковых гранат. Не вызывает также сомнений, для борьбы с кем предназначались эти запасы. Помимо оружия, полиция нашла списки левых радикалов, а также альбом с их фотографиями. Для просвещения членов организации использовались имевшиеся в большом выборе неофашистские газеты и журналы».

Армия. Хемверн. Тьма–тьмущая оружия. Ничего себе банда! Даже фотографии левых радикалов. Чтобы, выходя на задание, молодчики знали, что целятся именно в Берге Фурре [55]55
  Норвежский социалист, с 1975 года – председатель Социалистической левой партии.


[Закрыть]или Пола Стейгана. [56]56
  С 1975 года – председатель «Коммунистической партии рабочих», организации маоистского толка.


[Закрыть]Ермунн так громко стукнул рюмкой об стол, что в ресторане наступила тишина. Местные жители с любопытством воззрились на бледного, сосредоточенного норвежца, окруженного ворохом газет. Он собрал газеты, расплатился и вышел.

На улице по–прежнему стояла жара. С непривычки пить в такое время у Ермунна кружилась голова. Он шел в рассеянности и, столкнувшись с англичанкой, которая выгуливала своего пуделя, запутался в собачьем поводке. Раздраженный, он наклонился и отцепил ремень от ошейника. Пудель рванул вдоль по улице, дама запричитала. Ермунн быстренько завернул за угол и исчез в переулке.

Он спустился к набережной. Нашел свободную скамейку. И просидел на ней чуть не целый день. Он думал. Потом снова взялся за газеты и перечитал их. В голове его складывалось важное решение.

Когда часы на фуншалской ратуше пробили пять, Ермунн встал со скамейки и торопливо направился к гостинице. По обеим сторонам улицы, по которой он шел, росли гигантские, вымахавшие с доброе дерево, кусты молочая.

Часть II. Бастион

1. Решение

В баре отеля «Монте–Карло» Ермунна дожидался датский консул с неизменными костяшками домино. Они с Ермунном успели подружиться и почти каждый вечер по нескольку часов проводили в баре за этой игрой. Тот, кто проигрывал, угощал партнера пивом. Датский консул понимал толк в игре. Однако и Ермунн со временем неплохо ее освоил, так что за пиво они платили более или менее по очереди.

Теперь же Ермунн прошел мимо, не заходя в бар. Прямиком поднялся в свой номер. Прилег на кровать.

«Автоматы, взрывчатка, гранаты. Бомбы, предназначенные для первомайской демонстрации. Убийства по политическим мотивам. Неофашистские организации». Как такое может твориться в Норвегии? Случайность ли это? Мог ли неофашизм возникнуть и вылиться в такие формы, если бы за ним не стояли другие, более могущественные силы? Неужели полиция и следствие снова будут подводить психологическую базу под мотивы, ограничат свое расследование лишь этими молодыми людьми и кругом их знакомых, попытаются объяснить их преступление как зашедшую слишком далеко игру с оружием, как увлеченность романтикой борьбы ковбоев против индейцев, в которой неофашисты берут на себя роль белых, отводя коммунистам и социалистам роль подлежащих истреблению индейцев? Ермунн подозревал, что так оно и будет. Как показывал опыт, надзору, слежке и преследованиям подвергали лишь левых. Действия же правых экстремистов рассматривались как поступки зеленых юнцов, вне всякой связи с какой–либо идеологией.

Ермунн очистил себе аннону. Выплюнул крупные коричневые косточки в пепельницу, стоявшую у изголовья кровати. Закурил. Если бы только у него хватило мужества! Мужества, чтобы взяться за приведение в систему всего, что он пережил на собственном опыте или узнал от других, начиная с детства и кончая сегодняшним днем. А это было немало. Во всяком случае, достаточно, чтобы точно утверждать: хаделаннское убийство не было случайностью. Оно лишь замыкало цепь событий, сознательно и усердно ковавшуюся теми, кто изо всех сил раздувал кузнечные мехи, кто до сих пор отказывался признать свое поражение во второй мировой войне. Всемогущими подстрекателями, Тайным Братством, не дававшим забыться идее о чистоте арийской крови и расовом превосходстве.

Ермунн скатился с кровати и подошел к окну. В гавани пришвартовывался к причалу «Черный принц», судно для морских путешествий, принадлежащее Фреду Олсену. [57]57
  Норвежский судовладелец.


[Закрыть]«Новая партия туристов, – подумал Ермунн, – таких же, как ты сам, туристов. Ты – турист на одном из красивейших островов в мире. А ломаешь себе голову над сложными, чреватыми опасностью проблемами. Кретин».

Почему же он не может решиться? Решиться использовать то, что ему известно? Он что, боится поставить себя в дурацкое положение? Или все его сведения гроша ломаного не стоят? А может, он просто преувеличивает серьезность проблемы, делает из мухи слона? И еще: достаточно ли у него сведений, чтобы со временем что–то предпринять?

Он сел на кровать. На полу перед ним валялись газеты. В глаза бросилась фотография моста и двух лежащих на снегу ребят, которых изрешетили пулями. Кровь, сколько крови! А сколько еще крови прольется потом, если кто–нибудь раз и навсегда не проткнет мехи в запрятанных подальше от людских глаз кузницах? Много крови, предчувствовал Ермунн. Очень много.

Внезапно ему захотелось выпить. Чегонибудь покрепче. В отношении спиртного он вел себя здесь очень осторожно, редко пил больше нескольких глотков вина за обедом да двух–трех кружек пива с датским консулом. Но сейчас он ощутил потребность в более крепком напитке. Неужели это раздумья и необходимость принять решение привели его в такое состояние, неужели из–за этого ему хочется одурманить себя? Наверное.

Он забежал в первый попавшийся бар. Наскоро пропустил пару рюмок и отправился дальше. Ему хотелось отыскать тихое, уютное местечко, где можно было бы спокойно предаться размышлениям. Таким местом оказалось кафе «Коралл». Кафе под открытым небом. Кружка пива стоила двадцать пять эскудо, то есть две кроны и пятьдесят эре.

После третьей кружки он почувствовал успокоение, мысли его начали приобретать некоторую стройность.

Итак, в Норвегии есть бастионы, в которых до сих пор действуют организации бывших нацистов и в которых они без помех развивают свои прежние теории. Не является ли таким бастионом и его родной город? Люнгсет, городок в горах, насчитывавший во время войны значительно более ста членов НС, [58]58
  «Нашунал самлинг».


[Закрыть]причем членов, которых не назовешь мелкими сошками ни по общественному положению, ни по их капиталам. Они и после процессов над предателями сохранили как свое положение, так и свое финансовое могущество: им недолго пришлось ждать амнистии.

Но самым удивительным в Люнгсете было то, над чем Ермунн не раз задумывался: откуда взялись эти приезжие, которые наводнили городок уже после войны и которые, несомненно, принимали активное участие в деятельности НС? А их было немало. Случайность ли это? Или так было запланировано, предписано тактикой? Происходило ли нечто подобное в других местах, в других городах, где НС играл существенную роль? Нет, Ермунн такого не слышал. Все–таки это было загадочно и чрезвычайно подозрительно. Ермунн не раз спрашивал себя о том, чем эти приезжие занимались во время войны, какие чины имели в НС. Был ли кто–нибудь из них важной птицей? Этого он не знал, и, по–видимому, никто в городе не взял на себя труд это выяснить. С ними предпочитали не связываться. Они ведь никому ничего плохого не делают? Нет, они вели себя как внушающие доверие, добропорядочные буржуа, которые с помощью своих разнообразных предприятий обеспечивали приток капитала в город; чего ж тут связываться?

Да, какого черта связываться? Эти гестаповцы из горного селения никогда и мухи не обидят! Пусть собираются на свои встречи и предаются воспоминаниям о днях минувших, когда у них были власть, военная форма, идеал, плетка, черные знамена, застенки, когда они поставляли людей в газовые камеры и тайные лагеря смерти в рейхе. А потом утверждали, будто они ничего не знали. Слыхом ни о чем не слыхали! Мирные крестьяне слыхом не слыхали об отправке в газовые камеры евреев и о предании пыткам коммунистов!

Ермунн сжал в руке кружку. Предположим, тогда они не знали; но теперь–то знают! И все же продолжают встречаться и строить свои козни. Не участвуют в выборах, в деятельности местных органов власти. Уже одно это является достаточной уликой: они не отступились от своей прежней идеологии. По крайней мере многие из них. Подонки. Затаились, сволочи, втерлись в доверие, но продолжают втихомолку делать свое грязное дело.

К столику, за которым сидел Ермунн, подошла стайка мальчишек–нищих, протягивая свои коробки из–под ботинок. Нищие на Мадейре собирали подаяние в такие коробки с проделанным в крышке отверстием, куда бросать деньги. Мальчишки смотрели не по–детски уставшими от жизни взглядами. Худые, истощенные. Португалия долгие годы находилась под игом собственного фашизма. Неофициально фашизм и поныне представляет собой там большую силу. Порывшись в карманах, Ермунн опустил в коробку несколько монет и бумажку в двадцать эскудо.

Пива он больше заказывать не стал. Он поднялся и вышел из кафе. Ему захотелось перекусить, и он направился вниз, к гавани, в рыбный ресторан «Дельфин». Там подавали рыбу под названием espada. [59]59
  Меч–рыба (португ.).


[Закрыть]Рыбу эту вылавливают на глубине в тысячу метров, и, говорят, она встречается лишь в двух местах: около Мадейры и в районе острова Тайвань. На вид это сущее страшилище, однако вкус у нее потрясающий.

Особого голода Ермунн не испытывал, но, раз он упустил свои свиные ножки, он все–таки заморит червячка. А «эспада», нежная и аппетитная, можно сказать, сама просилась в рот. Ну, и к рыбе полагается бутылочка розового вина.

К черту, надо это все забыть! Нашел в чем копаться. Да и не получится у него ничего раскопать. Кто будет воспринимать всерьез какого–то столяришку, который изображает из себя детектива? Какого–то занюханного уроженца Люнгсета, ворошащего старое? Кстати, и детектив из него выйдет никудышный, нет у него качеств, необходимых для этого дела. Уж больно он стеснительный и робкий, застрянет на первом же подводном камне и будет беспомощно дрыгать ногами на потеху всем. Очень ему нужно лезть на рожон!

Съев половину рыбы и выпив четверть бутылки вина, Ермунн решил забыть всю эту белиберду и досидеть отпуск на Мадейре. Но когда рыба была съедена целиком, а бутылка опустела наполовину, мысли его приняли новый оборот – настолько неожиданный, что он от возбуждения закашлялся.

Во–первых: не он ли часами ворочался по ночам без сна, размышляя о том, почему Симону взбрело в голову покончить счеты с жизнью? Раздумывая над его непонятными связями с нацистскими кругами? Что правда, то правда. И здесь было много туману. Такого туману, что у него до сих пор бывали бессонные ночи, когда он лежал, перебирая одну версию за другой. Но все его теории рассыплются прахом, как осыпаются мышиные ходы, проделанные в сухом песке. Если он чего–то не предпримет. Если, ухватившись за ниточку, не размотает этот клубок.

Во–вторых: вовсе не обязательно ставить кого–либо в известность о том, что он занялся расследованием. Можно ведь работать втихаря, втайне. Удастся ему что–нибудь найти – прекрасно, не удастся – попытка не пытка. По крайней мере в другой раз не будет высовываться.

И в–третьих: ему ничто не мешает на несколько месяцев освободиться от столярных и плотницких работ, он легко найдет кого–нибудь на замену. Оставался лишь один вопрос: деньги.

Деньги. Ермунн не мог себе позволить просто–напросто бросить работу и продлить отпуск еще на три–четыре месяца. Так что все упиралось в деньги.

Он допил вино. Заказал кофе и рюмку коньяка. В голове пока что не намечалось никакого брожения. Он был трезв как стеклышко, только пузырьки газа играли в крови, словно в бутылке с сельтерской.

Что, если ему попытаться сорвать куш в рулетку в Казино да Мадейра? Он ведь несколько вечеров подряд выигрывал, следуя изобретенной им самим системе. Система, кстати, весьма недурна, можно сказать без хвастовства.

На игровом круге расположены тридцать шесть гнезд плюс зеро, итого – тридцать семь номеров. Если он ставит один жетон в сто эскудо на одно из этих гнезд, скажем на цифру четырнадцать, шанс выиграть невелик – он равняется одному к тридцати семи. Если очень повезет и выйдет номер четырнадцать, Ермунн выигрывает тридцать пять своих ставок, в данном случае три тысячи пятьсот эскудо. Если бы он закрыл жетонами по сто эскудо все тридцать семь гнезд, это обошлось бы ему в три тысячи семьсот эскудо. При этом он бы точно получил обратно три тысячи пятьсот, то есть лишился бы двухсот эскудо.

По Ермунновой системе, чтобы увеличить шансы на выигрыш, нужно было закрывать как можно большее количество гнезд. К примеру, тридцать из тридцати семи. Тогда шанс на выигрыш равнялся бы тридцати к тридцати семи, то есть был бы довольно высоким. В случае выигрыша у него каждый раз оставалось бы на пять жетонов, то есть на пятьсот эскудо больше, чем он ставил. Последние дни он, пользуясь этой системой, неизменно был в выигрыше.

Сыграть в рулетку по–крупному было заманчиво и в то же время боязно. Все могло полететь к чертям собачьим. Пару раз не повезет, и он останется без гроша в кармане. Ермунн потягивал коньяк, и волнение у него в крови нарастало. Гомон португальской толпы кружил ему голову. Нет, в этом что–то есть: попытаться на Мадейре выиграть деньги в рулетку, чтобы иметь средства для расследования обстоятельств Симоновой смерти, для изучения деятельности бывших нацистов в Люнгсете и их возможной связи с современными неофашистами и палачами! Такое возможно лишь у Алистера Маклина и Десмонда Бэгли. [60]60
  Английские писатели, авторы многочисленных остросюжетных романов.


[Закрыть]Да еще в кино.

Ермунн быстренько прикинул в уме. За вычетом затрат на обратную дорогу – билеты на пароход и на поезд – он располагал восемью тысячами крон, то есть восемьюдесятью тысячами эскудо.

Итого – восемьдесят жетонов по тысяче эскудо. Три игры, если он каждый раз будет проигрывать. Это было бы невезением из невезений. Своего рода «знаком свыше» от сил, в существование которых он не верил, знаком того, что его затея нелепа и что ему следует как можно скорее снова браться за молоток и в будущем не выпускать его из рук.

– Eu pagar, рог favor, [61]61
  Я хотел бы расплатиться (португ.).


[Закрыть]– позвал Ермунн официанта. Расплатившись, он вышел.

На улице уже стемнело. Над головой сияли звезды, и он какое–то время постоял, вдыхая прохладный и ласковый морской воздух и изучая небосвод. Вон Сириус, Кастор, Бетельгейзе. Он отыскал Плеяды и Гиады. Потом Кассиопею и туманность Андромеды. Во что, спрашивается, он хочет себя втравить? Судя по всему, куда проще съесть чайной ложкой туманность Андромеды, чем финансировать частное и в высшей степени сомнительное предприятие – расследование деятельности нацистов – с помощью игры в рулетку, подумал он. Однако жребий был брошен. Хорошо, хоть есть чайная ложка.

Ермунну удалось поймать такси.

– Para о casino, signor. [62]62
  В казино, сеньор (португ.).


[Закрыть]– Казино было расположено ближе к предместьям города.

В кассе он обменял свой аккредитив на жетоны. Восемьдесят жетонов по тысяче эскудо. Потом пошел в туалет. Долго смотрелся в зеркало. Разговаривал сам с собой. Успокаивал себя. Дескать, если проиграет, ну что ж, ничего страшного. Полтора месяца он уже отдохнул, можно и возвращаться к работе. Другим приходится гораздо хуже, чем ему. Так–то вот. Человек в зеркале улыбнулся. Ни пуха ни пера, дуралей ты этакий!

Зеленое сукно. Трое одетых в смокинги крупье. Все очень изысканно. У Ермунна было ощущение, что он приближается к рулеточному столу осторожно, чуть ли не подкрадываясь к нему. Он словно подбирался к омуту в горной речушке, где, как он знал, пряталась крупная рыба. Волнение в крови все усиливалось.

Он немного постоял, наблюдая за игрой. Шарик остановился возле цифры шесть. В следующий раз вышло девять. И еще раз – двадцать один.

Тогда он сделал ставки.

Выставил двадцать восемь жетонов. Девять незакрытых гнезд пришлись на цифры три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, двадцать один и двадцать два. Шансы на выигрыш – двадцать восемь к тридцати семи. Шарик завертелся в круге. Вот он остановился. Номер двадцать четыре!

Все сошло благополучно, но он был близок к проигрышу. На этой игре он заработал семь жетонов, семь тысяч эскудо.

Он снова сделал ставки. На этот раз он оставил незакрытыми гнезда зеро, шесть, семь, восемь, девять, двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре. Шарик остановился против номера тридцать три. Он снова выиграл. Итак, четырнадцать дополнительных жетонов. Запихнув все в карман, Ермунн прошел в бар и взял пива.

' Он совсем обессилел, слишком велико было напряжение. В голове его стучало: это кончится плохо, – это кончится плохо! Отваливай отсюда, ты уже заработал тысячу четыреста крон! Выпив большими глотками пиво, он направился было в кассу, однако по дороге ноги сами, помимо его воли, привели его к ближайшему рулеточному столу. Даже не понаблюдав за игрой, он стал выкладывать жетоны. Начиная с номера шестнадцатого и кончая номером тридцать пятым. Всего двадцать жетонов. Гнезда с зеро по пятнадцатое, а также номер тридцать шесть остались незакрытыми. Шансы на выигрыш – двадцать к тридцати семи, чуть выше, чем один к одному. Кто же так играет, кретин? – подумал он, когда шарик завертелся.

Выпал номер восемнадцатый. Подфартило, на этот раз целых пятнадцать дополнительных жетонов. «Спокойствие, Ермунн, спокойствие», – сказал он сам себе. Все равно никто за столом по–норвежски не понимал. Там собрались в основном немцы и англичане.

В следующий тур он играл более осторожно. Закрыл уже тридцать три гнезда, оставив незакрытыми цифры шестнадцать, семнадцать, восемнадцать и девятнадцать. Вышел номер три. Два дополнительных жетона.

Вот так, почти не идя на риск, он сыграл еще три тура, каждый раз выигрывая. Пора было снова выпить пива.

В общей сложности его выигрыш достиг тридцати семи тысяч эскудо, то есть трех тысяч семисот крон. Карманы его разбухли от жетонов. Теперь он мог пару раз остаться в проигрыше, катастрофы уже не будет. По теории вероятности сейчас он должен проиграть.

Ермунн делал ставки дальше. Играл с шансами двадцать восемь к тридцати семи. И выигрывал. Всякий раз неизменно выигрывал, шарик ни разу не остановился на незакрытом гнезде. Семь конов подряд. Сорок девять тысяч эскудо. Его выигрыш составлял уже восемьдесят шесть тысяч эскудо.

Он пошел в уборную, и его стошнило. Стошнило от возбуждения. Из переполненных карманов вываливались жетоны. Все это было слишком неправдоподобно. Глаза, смотревшие на него из зеркала, налились кровью. Он походил на вынутого из воды морского окуня. Его совсем сморило.

Обменяв в кассе восемьдесят жетонов, он получил восемьдесят тысячных банкнотов. И все равно у него еще оставалось на шесть жетонов больше, чем было в начале игры. Ермунн решил сыграть три кона, только три кона.

Первая игра – с минимальным риском: тридцать три против тридцати семи. Все прошло хорошо. Вторая игра – с шансами двадцать девять к тридцати семи. Здесь тоже все сошло удачно. Независимо от того, что случится в последней игре, подумал Ермунн, я уйду отсюда с крупным выигрышем. Посему он отступил от своей привычной тактики.

В последние разы выпадали номера шестнадцать, восемнадцать и двадцать два. То есть в середине круга. А Ермунн закрыл гнезда от десяти до двадцати четырех. Вполне вероятно, что теперь шарик попадет на цифру либо большую, либо меньшую, поскольку три последних раза выпадала середина. Однако Ермунн вдобавок сделал нечто совсем нелогичное: он поставил на каждое из гнезд не по одному, а по три жетона. В общей сложности на столе лежало сорок пять его жетонов, а шансы на выигрыш были довольно низкие: пятнадцать к тридцати семи. Скверная игра, просто идиотская, но он мог себе это позволить. Если же шарик остановится на одном из гнезд, куда он поставил три жетона, он получит сто пятьдесят жетонов, то есть шестьдесят дополнительных. Шестьдесят тысяч эскудо.

А шарик все катился по кругу. Долго, как казалось Ермунну, невыносимо долго. Напустив на себя безразличный вид, Ермунн прошелся по залу, словно игра его не больно–то интересовала. Сложил рот трубочкой, чтобы засвистеть, но звука не получилось. Губы были сухие, как береста. Шарик остановился.

– Vinte–e–dois! – выкрикнул крупье. – Двадцать два. – Шарик второй раз подряд остановился против цифры двадцать два. А там у Ермунна стояли три жетона.

Он бежал по темным улицам. Бежал, не чуя под собой ног. Он был наверху блаженства. С горы сверкал огнями отель «Монте–Карло». Он возвышался, словно сказочный замок, освещенный с фасада сотнями лампочек. Красных, желтых, синих. А как пахло: воздух был напоен ароматом ландышей, роз, герани. И высоко над головой – туманность Андромеды. Та самая, которую Ермунн только что съел чайной ложкой. И это оказалось совсем несложно.

Пронзительно громко засмеявшись, Ермунн похлопал себя по нагрудному карману. К восьмидесяти тысячам, имевшимся у него ранее, прибавилось сто пятьдесят пять тысяч эскудо. В общей сложности он теперь обладал капиталом более чем в двадцать три тысячи норвежских крон. Этого должно хватить надолго.

На следующее утро он встал поздно. В постели съел аннону и выпил теплого томатного сока. Слушал, как кукарекают припозднившиеся петухи. В одиннадцать он вскочил, принял душ и побрился.

В ванной он постоял перед зеркалом, разглядывая себя. Ермунн Хаугард, тридцати пяти лет. Столяр и начинающий писатель. Почти во всем сплошная посредственность. За плечами у него много недоделанного и половинчатого: незавершенное исследование на степень магистра, развод, недописанные новеллы и жизнь наполовину в Люнгсете, наполовину в Осло. Растительность на лице тоже какая–то недоделанная: не такая густая, чтобы отпустить бороду, и в то же время не настолько жиденькая, чтобы не бриться каждый день. К тому же он наполовину слепой, без очков не может сделать и шагу. А теперь еще он лысеет, у него плоскостопие и бывают приступы аллергического насморка. Весь он какой–то недоделанный!

Ермунн выпил воды из–под крана. На Мадейре самая чистая вода в мире. Побрызгался туалетной водой. Потом еще раз пересчитал деньги. У него в бумажнике в самом деле было двести тридцать пять тысяч эскудо. Он и вправду загреб вчера в казино кучу денег.

«Автоматы, пистолеты, взрывчатка, гранаты. Убийства и расправы». Интересно, кто был их наставником, кто снабжал их деньгами и внушал фашистские взгляды? Сомнительно, чтобы это был сумасшедший учитель из Стокмаркнеса. [63]63
  Имеется в виду преподаватель Хоос, известный своими пронацистскими взглядами.


[Закрыть]За ним наверняка стояли другие, предпочитавшие держаться в тени.

Итак, решение было принято. Ермунн купил билет на самолет. Теперь либо пан, либо пропал. Теперь будет видно, на что годится его оружие – чайная ложка.

Во всяком случае, есть ею пирожные с кремом в Театральном кафе он не собирался.

2. Интермеццо на Бюгдё

Ермунн брел по Дворцовому парку. Промозглый мартовский ветер пробирал до костей. Снежное месиво разлеталось из–под ног, забрызгивая штанины. Ермунн вымок, но махнул на это рукой. Приходилось поминутно сглатывать, чтобы избавиться от привкуса желчи во рту. Надо же было с утра пораньше выдуть столько кофе! Настроение было отвратное.

Ермунн уже больше недели как вернулся на родину. Он собирался сначала заняться разысканиями в Осло, уточнить кое–какие важные детали, а затем поехать на север, в Люнгсет. Там он намечал пробыть всю весну и начало лета.

Двигало им отнюдь не честолюбие. То, чем он сейчас занимался, вернее, к чему приступал, имело значение лишь для него самого. Это было частное расследование, скромная попытка прояснить что–то в тумане прошлого, которая вряд ли даст ему возможность проследить нацистский заговор во всем его масштабе. В лучшем случае он дознается ответов на кое–какие существенные вопросы. Он понимал, что имеет дело с опасным нарывом, гнойником, который может прорваться лишь в том случае, если как следует вмазать по физиономии, на которой он сидит. Но вмазывать по физиономии в его намерения не входило. Он ограничится тем, что надавит на этот нарыв. Операция, впрочем, тоже весьма рискованная.

Ермунн знал это. Прекрасно отдавал себе в этом отчет. Поэтому и настроение у него было паршивое, поэтому он и напивался каждое утро кофе, пока желчь не растекалась у него по всему телу, ударяя и в голову.

Он пересек Парквейен и двинулся по Ураниенборгвейен. Ресторан «Локон». Утром здесь было тихо и спокойно, и он мог без помех посидеть с бутылкой «Фарриса» [64]64
  Название минеральной воды.


[Закрыть]и подумать. Сколько раз в веселые годы учебы они с Симоном сидели здесь, в «Локоне», за оживленной беседой под кружку пива? Много, очень много. Ермунн не случайно выбрал для своих утренних размышлений именно «Локон». С этим местом у него было связано множество воспоминаний.

Он развернул ежедневные газеты. В них по–прежнему было полно материалов о хаделаннском убийстве. Полиция нащупала чрезвычайно разветвленную организацию, связанную как с хемверном, так и с верховным командованием вооруженных сил. Но насколько далеко они осмелятся размотать клубок? Скоро ведь они наткнутся на бирку, где будет написано: «ДО СИХ ПОР, НО НЕ ДАЛЬШЕ». И тогда нить оборвут.

«Полиция хотела бы замять дело о нацистах», – прочел Ермунн в одной из газет. Именно так, подумал он, дело хотят замять. Расследованием занимался один из полицейских чинов, следователь Пер Карлсон. Признавая, что полиция получает с разных концов страны все новые сообщения об организациях нацистского толка, он тем не менее стремился замять дело. Вступать на скользкую дорожку было рискованно, можно ненароком и сорваться. Ермунн перевернул страницу.

«Армия не отсеивает нацистов», – стояло на следующем развороте. Эта информация была получена от Бьёрна Бьёрнстада, офицера из Будё. «При проверке благонадежности для службы в вооруженных силах не задают вопросов, которые бы способствовали отсеву людей с нацистскими взглядами».

Еще бы, с горечью подумал Ермунн, враг ведь не справа, а слева. Так всегда считалось, так, видимо, и будет считаться. Его ни капельки не удивило, что Каролина Сармьенто, одна из наиболее деятельных членов группы «Вигиланте», организовавшей хаделаннское убийство, работала в верховном командовании вооруженными силами в Хусебю Пройдя соответствующую проверку, она занималась в основном фотографированием сотрудников. Теперь ее арестовали и обвиняют в незаконном хранении взрывчатки. Ничего, скоро она выйдет на свободу, рассуждал Ермунн. Что может быть незаконного в хранении взрывчатки для сотрудника верховного командования? Даже если он служит там в качестве фотографа?

Ермунн работал более или менее регулярно с самого своего возвращения из отпуска. Работа велась по двум направлениям. Он тщательно изучал все, что писалось в газетах о неонацистах, и брал на заметку фамилии. Помимо этого, он занялся просмотром в университетской библиотеке газет, посвященных процессам над предателями. Вечерами он засиживался там, проглядывая пачки газет послевоенного времени. Он выискивал имена, связанные с Люнгсетом. Другими словами, он пытался выяснить, кто они такие и откуда взялись, все эти нацисты, осевшие после войны в Люнгсете. Занятие это было утомительное и отнимало массу времени, но оно принесло свои плоды. Уже через несколько вечеров ему удалось отыскать большинство имен. И кое–какие сведения, которые он раздобыл, потрясли его самого.

Ермунн не упускал из виду и неонацистов, имевших отношение к группе «Вигиланте». Перелистав свои записи, он нашел список:

Туре Блумквист

Каролина Сармьенто

Эспен Лунд

Юн Шарлес Хофф

Кеннет Риис

Йонни Олсен

Ore Нэсс

Коре Грюнер

Ролф Рейнолдс

Тур Кристоффер Лунд.

Все, за исключением Тура Кристоффера Лунда, были люди молодые, очень молодые. Тур Кристоффер Лунд приходился отцом Эспену Лунду и в свое время состоял в рядах «Нашунал самлинг». Эспену Лунду было предъявлено обвинение в соучастии в хаделаннском убийстве.

Ермунн взялся за, дело основательно. Насколько это было возможно, он хотел проверить родителей, круг общения и точки соприкосновения членов этой компании. Если повезет, он может ухватиться за нить, которая позволит ему распутать весь клубок. И хотя надежды на это было мало, он не собирался полагаться на случай. Подобно философу Декарту, он хотел использовать сомнение как средство постижения незыблемой истины. Какова бы она ни была.