Текст книги "Мосты (ЛП)"
Автор книги: Elizabeth Rowandale
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
– ФБР! На пол! На пол живо!
Они пришли по правильному адресу: фиолетовые ленты висят повсюду – отличительный знак убийцы. Извращенная вечеринка смерти с клоуном с ножом мясника.
Подозреваемый справа от них, и Скалли успевает заметить, что он окружен с поднятыми руками, затем уложен на пол лицом вниз, и им занимается достаточно агентов, среди которых и Малдер, так что она идет влево, ища девочку.
Она находит ей в первой же комнате.
– Парамедиков сюда! – Скалли падает на колени на неровный пол, только смутно осознавая, что вокруг нее снуют другие агенты. Все вокруг забрызгано кровью. Синяки в виде пальцев на шее девочки с почти стопроцентной уверенностью указывают на вероятную причину смерти. Скалли касается рукой ее щеки. Ее кожа все еще теплая и упругая на ощупь. Прошло совсем немного времени. Столько крови… покрывающей ее пепельно-русые волосы… Пол, на котором Скалли стоит на коленях, залит ею. Вокруг извиваются фиолетовые ленты, однако она полностью сосредотачивается на своей задаче. Она задирает порванную футболку девочки, определяя расположение ножевых ран, чтобы не надавить на них и не вызвать еще большее кровотечение. Потом она выпрямляется и кладет руки на грудь девочки. 1…2…3… Она начинает реанимационные мероприятия, действуя на автопилоте.
В последний год учебы в мединституте Скалли шла по улице рядом со своей любимой кофейней, когда мужчина средних лет просто упал на тротуаре прямо перед ней. Жена мужчины стала звать на помощь, и Скалли крикнула случайному прохожему с капучино в руках зайти в кофейню и позвонить в 911. Затем она опустилась на асфальт и принялась делать реанимационные мероприятия без всякого осознанного решения со своей стороны. Несколько минут спустя мужчина задышал, возвращаясь к жизни – он судорожно втягивал воздух и кашлял. Скалли откинулась на пятки, проверила его слабый, но устойчивый пульс и пробормотала жене своего невольного пациента что-то насчет того, чтобы позволить ему лежать. Вдалеке раздался рев сирен.
Когда она подняла глаза, отрывая их от вновь задышавшего мужчины на тротуаре, запыхавшись и трясясь, но начиная понимать, где находится (попутно заметив валявшуюся рядом с ней на земле сумку с учебниками), то встретилась взглядом с Дэниелом, с которым должна была встретиться в кофейне. Он стоял и наблюдал за ее работой.
– Почему ты не помог мне? – спросила она, когда они остались наедине.
– Потому что ты врач, – ответил он. – И один из самых трудных уроков – это поверить в это. Поверить в свой тренинг. Довериться своему телу при выполнении того, что нужно сделать.
– Но я не врач. Пока нет.
– Сегодня ты им была.
Ребра девочки кажутся тонкими и хрупкими под ладонями Скалли, и даже если она понимает в глубине души, что жизнь больше никогда не будет пульсировать в этой плоти, что у девочки не будет второго шанса, как у того мужчины у кофейни из ее прошлого, она опасается сломать эти изящные косточки в своей попытке спасти потерянную жизнь.
– Ну же, – выдыхает она, не прекращая считать. – Ну же…
Она продолжает до прибытия парамедиков. Они перенимают у нее эстафету, занимая ее место, и вот она уже откидывается на пятки, становясь просто сторонним наблюдателем, лишившись того, кого надо спасать, и не зная, чем занять руки. Она понимает, что они проиграли.
Комната представляет собой мешанину из гнилого синего дерева, свежей крови, пота и боли, и, чувствуя головокружение и тошноту, Скалли с трудом встает и выходит настолько быстро, насколько позволяют ее ноги.
Она толкает дверь и продолжает идти, подсознательно отмечая, как закованного в наручники подозреваемого сажают в машину. Больше некого спасать, не за чем присматривать, чтобы убедиться, что все делается оперативно и точно: агенты позади нее сделают все необходимое.
Ей нужно продолжать идти, чтобы оказаться там, где никто ее не увидит и где она сможет свободно вздохнуть без того, чтобы ее стошнило от тошнотворного запаха этого места. Она едва замедляется, когда позволяет себе осознать то, что слышала уже какое-то время – знакомые шаги позади.
– Скалли?..
– Проклятье… – Она отламывает ветку с дерева над собой и вслепую швыряет ее в кусты, после чего ударяет ладонью по стволу, поцарапав кожу.
– Скалли, это не твоя вина.
Она резко разворачивается.
– Тогда чья? Ее родителей? Убийцы? Учителя, который над ним надругался? Психотерапевта, который пропустил ранние признаки психического расстройства? Компании, которая послала испорченный раствор для пробирки с ДНК? Бога? – Ее горячее дыхание превращается в пар в прохладном орегонском воздухе.
– Хотел бы я знать. Знаю только, что не твоя.
Она издает вздох, больше похожий на рыдание, упирает руки в бедра и оглядывает бескрайний влажный лес, ища чего-нибудь – чего угодно, чтобы унять отчаянное стремление действовать; ощущая потребность в бегстве от этой тяжелой и тревожной реальности.
– Ты хорошо поработала, – говорит Малдер. – Мы поймали его. Мы сделали то, за чем сюда и приехали.
– Ничего мы не сделали! – выкрикивает она. – Мы не спасли ни одну из них!
– Мы спасли следующую. – Его слова четкие и уверенные, сказанные с намерением запечатлеть их в ее мозгу.
Это срабатывает. Этот неоспоримый факт окончательно усмиряет ее воинственность. Она чувствует, как начинают дрожать конечности, ощущая себя маленькой и бесполезной среди возвышавшихся над ней древних деревьев. У нее трясется подбородок, когда она говорит:
– Малдер, она была еще теплой…
– Знаю. – На этот раз она ощущает сдерживаемую боль и в нем. Он был рядом с ней все это время – каждый миг одержимости и целеустремленности. Каждую бессонную ночь. Он тоже принимает на себя удар, но делает это безропотно, чтобы оказать ей поддержку.
Она истощена, уровень сахара в ее крови низок, весь адреналин израсходован на бег, и она говорит себе, что расплачется, если потеряла ключи, и, может, так будет проще объяснить истерику на месте преступления. И она позволяет ему обнять себя и убедить в том, что все в порядке, когда там, на грязном полу, лежит мертвая девочка-подросток, которая провела последние дни в аду, потому что озарение пришло к ним на один гребаный час позже.
Она вцепляется в белую рубашку Малдера окровавленными пальцами.
Ей никогда не избавиться от всей этой крови на одежде. Придется ее выбросить – как и все остальное, что было утрачено.
Она запихивает в дальний уголок сознания голос, который неустанно повторяет, что однажды она больше не сможет выносить эту работу. Не захочет.
Голос, который говорит, что Дэниел мог быть неподходящим для нее спутником жизни, но все равно был чертовски прав во многом.
***
– Разве это не Орион? – спрашивает Скалли, склоняясь к его плечу и указывая на небо пальцем.
– О, да, наверное. Я видел его благодаря близости к другой звезде по соседству, той яркой. Видишь? – Малдер наполовину усадил ее к себе на колени на переднем сиденье, пытаясь сделать так, чтобы их глаза были на одном уровне.
– Да… – отозвалась она, но по тону ее голоса трудно было понять, действительно ли она увидела то, на что он показывал, или просто предпочла не уточнять. – Такое большое количество звезд сбивает с толку. Мы слишком привыкли к жизни в городе, – выпрямившись, добавила она.
Солнце наконец закатилось за Орган Маунтинс, и звезды начали появляться на небе в течение прошлого часа. После дня, проведенного за заполнением бумаг, выслушиванием голосовой почты и ужина в Лас-Крусесе, в рекомендованном шерифом месте, в котором подавали какой-то предположительно удивительный амбер-эль Pecan(и Малдер вынужден был согласиться, что у него и вправду незабываемый вкус), они приехали в пустыню для очередного ночного наблюдения за поляной Миллера в надежде на лучший, чем в прошлый раз, результат. Малдер начал сомневаться, что эти странные огни не выдумка, или же, возможно, это явление просто перестало возникать к их приезду в Вердад. Казалось странным, что истории о Черноглазых детях подтверждались столь многочисленными косвенными уликами, тогда как огни представлялись пустой тратой времени.
– Ты созвонилась с контактом из Минобороны, да? – спросил Малдер. – Он сообщил что-нибудь по поводу возможного источника радиации?
Даже в тусклом, увядающем свете дня можно было разглядеть на некотором расстоянии ленту ограждения и оранжевые конусы. К ним добавилось несколько бетонных заграждений, чтобы удерживать машины подальше от зоны карантина.
Скалли покачала головой.
– Нет. Он вообще не горел желанием говорить со мной. Думаю, они больше не намерены делиться информацией.
– Военные не готовы идти навстречу? Как неожиданно.
Скалли издала тихий смешок.
– Знаешь, это странно, Малдер. Я выросла на военных объектах. Я испытывала такое благоговение перед всем, что делал отец… и перед всеми остальными офицерами, живущими по соседству. И до сих пор испытываю. Мне трудно примирить тот мир военных, частью которого я была, когда росла, с косными и скрытными силами, с которыми мы сталкивались в процессе работы.
Малдер опустил голову на подголовник и повернул ее в сторону Скалли.
– Ну, мне кажется, мы по-прежнему видим обе стороны, Скалли. Мы боролись с могущественным меньшинством в высших эшелонах власти, стремящимся оболгать, оболванить, обезличить, – своего рода теневым правительством, которое, вероятно, существовало всегда, но также имели дело и с военными офицерами и их семьями, которые занимаются этой работой по правильным причинам и тоже являются жертвами жадности и махинаций этих «шишек», как и мы с тобой.
Скалли прищурилась, смотря через ветровое стекло наружу.
– Полагаю, что так… – тихо заметила она, явно по-прежнему размышляя над этим вопросом.
Они какое-то время сидели молча, пока Скалли наконец не сказала:
– Что ты думаешь о словах Джарвиса? О детях-гибридах?
Малдер медленно выдохнул и мысленно «открыл» нужные документы в своем мозгу.
– Ну, мы и раньше слышали подобные истории. Программы по гибридизации, пришельцы, не понимающие потребность человеческих детей в прикосновениях, в физическом комфорте. Недостаток человеческой эмпатии является общей темой в историях о похищениях. Похищенные часто сообщают о казалось бы полном отсутствии эмпатии во время болезненных тестов.
– Да, Пенни Нортен говорила мне об этом.
– Что?
Скалли пристально всмотрелась в темную даль, тогда как Малдер впился взглядом в ее профиль, ожидая, пока она подыщет слова и продолжит.
– Когда я лежала в больнице, проходя лечение у доктора Скенлона. Пенни была рядом, когда меня тошнило после химиотерапии, и говорила, что они позволяли ей оставаться со мной во время тестов. В том месте. Чтобы… утешать меня. И для них это было нехарактерно. Обычно их это… не волновало.
Малдер промолчал, позволяя ее словам повиснуть в полумраке.
– Думаешь… думаешь, это тоже был своего рода эксперимент? – спросила она. – Что они наблюдали за тем, как именно Пенни утешала меня?
Он медленно покачал головой.
– Может быть. Не знаю. Скалли, ты это помнишь?
Она сглотнула и опустила глаза.
– Нет. Я имею в виду… я думала… у меня были сны… иногда… Они что-то делали со мной… и я слышала голос Пенни, говорящей мне, что все будет в порядке. Не знаю. У меня было много кошмаров во время лечения и когда я болела.Это… походило на горячечный бред, понимаешь? Не уверена, что что-то из этого имело смысл.
– Может, и имело.
Она сменила положение, подвернув ногу под себя.
– Пенни всегда побуждала меня вспомнить, но я не хотела.
– А сейчас хочешь?
Она долго не отвечала, смотря в ночь и дыша несколько поверхностно и ускоренно. Он давно уже научился распознавать уровень испытываемой ею тревоги по вздыманию и опаданию ее грудной клетки.
– Не уверена, я… – Она тряхнула головой. – Сейчас все кажется таким далеким, таким смутным, таким…
– Но это по-прежнему тебя не отпускает, – мягко заметил он.
Она кивнула, опустив взгляд на покоившиеся на коленях пальцы.
– Возможно, – тихо протянула она, соглашаясь. Прежде ему было бы отказано в подобной уступке, и это была одна из тех достигнутых ими со временем вещей, которые он так сильно ценил.
– Почему все считают их злыми? – вдруг спросила Скалли.
– Что ты имеешь в виду?
На этот раз она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Он ощутил связь с ней подобно электрическому разряду, пронзившему его тело.
– Этих… так называемых Черноглазых детей, – уточнила она. – Почему все считают их злыми?
– Ну, по словам Мариэлы, их визиты приносят с собой ощущение тьмы и страха. Словно что-то неправильно или грозит опасностью.
– Опасный и злой – не одно и то же. Огонь опасен, но он также дарует жизнь.
– Верно. О чем ты думаешь, Скалли?
Она сделала размеренный вздох и выдохнула, перед тем как ответить.
– Малдер, Эмили была гибридом. Или… по крайней мере, результатом военных экспериментов. И ее кровь могла быть токсичной для окружающих, как и в случае с этими детьми, когда радиация или что-то подобное, связанное с ними, вызывает у людей болезни после контактов с ними. Но, Малдер, Эмили не была манипулятором и не страдала от недостатка эмпатии, и она совершенно точно не была злой или демонической, и не насылала проклятий на тех, к кому прикасалась.
– Да, она такой не была. Но Эмили воспитывали обычные люди, которые были хорошими родителями. Они могли взрастить и развить ее человеческую сторону, поощряя все ее лучшие черты.
Скалли молча это приняла, вновь переводя взгляд на ветровое стекло.
Чуть помедлив, Малдер снова заговорил:
– Скалли, позволь спросить тебя вот о чем – потому что из нас двоих ты пока единственная, кто с ними столкнулся – Черноглазые дети тебя пугают?
– Да, – честно, хотя и неохотно признала она.
– Из-за того, что они собой представляют, или из-за того, что, по твоим словам, ты начала вспоминать? Из-за чувств, которые их образы вызвали в тебе?
Она снова сменила положение, явно испытывая дискомфорт от обсуждения этой темы.
– Не знаю. Не могу отделить одно от другого.
– Ладно, все нормально.
– Мне не нравится ощущать отсутствие контроля.
Вот в это он мог поверить без труда.
В наступившей за ее словами тишине Малдер принялся прокручивать в голове сказанное. Давно уже он не слышал, чтобы Скалли упоминала Эмили, так что ее откровение походило на удар под дых, заставляя его осознать, настолько свежими были те раны, спрятанные за ее стойким фасадом. Его беспокоило то, что в последние годы их совместной жизни она не считала нужным поднимать эту тему в разговоре. Вероятно, он был слишком зациклен на своих проблемах, чтобы увидеть, что она прячет в себе.
– Ты по-прежнему часто ее вспоминаешь? – спросил он, не позволяя себе пустить все на самотек и вновь погрузиться в молчание. – Эмили? Ты давно о ней не говорила.
Ответ Скалли прозвучал удивительно непринужденно.
– Да, часто, – признала она. Он все еще приспосабливался к этой более зрелой версии Скалли, балансировавшей между отстраненностью и функциональной зрелостью. Их расставание еще больше все запутало, отменяя достигнутый ими прогресс в некоторых областях и закрепляя другие в жизненно важном поступательном движении. – Малдер… ты понимаешь, что ей сейчас было бы двадцать три года? В двадцать три я училась в мединституте…
– В это трудно поверить. Я до сих пор ощущаю ее маленькие ручки вокруг своей шеи.
Трудно было понять, что означал резкий вдох Скалли, но на мгновение она посмотрела на него так, как смотрела, когда они были родителями. Когда дополнительная нить связывала их вместе бескорыстной близостью, не испытываемой им никогда прежде.
Малдер ринулся вперед очертя голову.
– Дана, я знаю, что ты покинула «секретные материалы», потому что не хотела иметь дело с тьмой. Я знаю, что ты не хотела возвращаться.
Она покачала головой.
– Да все нормально.
– Нет, Скалли… Я знаю, ты говоришь, что сейчас все иначе, что ты здесь по иным причинам, но я также знаю, что ты до сих пор с этим борешься. Ты хочешь уйти? Ты согласилась заняться этим делом, потому что оно давало возможность погреться на солнце. А сейчас… тьма присутствует даже здесь, в пустыне. На тебя напали и ранили. Ты правда хочешь и дальше этим заниматься? То есть на самом деле? Ты действительно в порядке?
Она ответила далеко не сразу.
– Прямо сейчас я по-прежнему хочу быть здесь. И я в порядке.
Он принял то, что ему следует удовлетвориться подобным ответом. Если он что и понял за последние 24 года, так это то, что порой лучше оставить все как есть.
– Ладно. И когда это изменится… ты мне сообщишь?
Она не ответила, однако протянула руку и сжала его ладонь.
У нее всегда лучше получалось выражать свои чувства без слов.
***
В затянувшейся тишине Малдер почувствовал, что Скалли взяла себя в руки и вновь возвела свою защитную броню. Может, она и научилась делиться своими переживаниями для лучшего взаимодействия с ним, но у ее открытости был предел, за которым она снова перегруппировывалась и вновь уходила в себя.
Трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем она спросила:
– Как думаешь, Мариэла Гарсиа и Нейт Монро имеют ко всему этому отношение?
– В каком смысле? Думаешь, они создают проблемы? Инсценируют визиты?
– Я так не считаю, но каково твое мнение по этому поводу?
Малдер покачал головой.
– Нет, я вовсе так не думаю.
– Но нам все же стоит рассмотреть такую возможность.
– А чего бы они этим добились? – Малдер отпил лимонада из бутылки, примостившейся на консоли между ними. От сухого пустынного воздуха у него во рту пересохло.
– Не знаю… враг моего врага? Что, если они сочли, что создание угрозы обеим семьям может их сблизить? Заставить одобрить их отношения?
Он проглотил лимонад и опустил бутылку.
– Серьезно? Думаешь, местные Ромео и Джульетта решили, что инсценировка визитов Черноглазых детей поможет их родителям лучше понять их любовь? Это довольно нетрадиционный подход к проблеме, мягко говоря. Не могу представить, что бы эти дети имели какое-то отношение к смерти Джозефа Гарсиа или болезни бабушки и мальчика.
– Нет, они и не имеют. Но, вообще-то, я имела в виду, не считаешь ли ты, что стресс от той ситуации, в которой они оказались, и напряжение, которое она породила внутри и между их семьями, спровоцировали все то, во что это в итоге вылилось? – после минутного раздумья продолжила она.
– Ну, к случаю с Монро это вполне подходит. Если Эд подозревал свою жену в предательстве и при этом думал, что его сын собирается уехать, бросив семейный бизнес, такое количество стрессовых факторов вполне могло подтолкнуть его к безумию. Но что ты думаешь о Гарсиа? Считаешь, они не одобряли Нейта? Донна что-то тебе сказала?
Скалли перехватила лимонад, когда Малдер ставил бутылку обратно на подставку для стаканов, и поднесла его к губам.
– Нет, я ничего такого не заметила, – ответила она. – Мариэла целеустремленна и серьезно настроена на учебу. Мы, по понятным причинам, не видели ее взаимодействие с отцом, но что касается матери, мне она не кажется стереотипным домашним тираном. Скорее, Донна высказывалась в том духе, что Мариэла слишком много на себя взваливает, берет на себя ответственность за семью, хотя еще слишком для этого молода. Я бы предположила, что она станет поощрять здоровые социальные отношения дочери.
– Согласен. Так под каким углом ты взглянула на эту проблему?
– Испытываемого Мариэлой стресса. Учитывая конфликты в семье Нейта. Она явно много взвалила на себя, и наличие того, кто потенциально мог бы взять на себя роль ее защитника, ставя ее на первое место, помогая ей не чувствовать себя одинокой перед лицом связанного с учебой в колледже и последующим выбором карьеры стрессом… это может быть очень важным для подобной девушки. И если она думала, что может это утратить, или если считала, что ее родители могли разочароваться в ней за выбор парня вместо учебы… Она представляется мне ребенком, который может преувеличить ожидания окружающих, так как ее собственные требования к себе столь высоки.
– Говоришь на основании жизненного опыта, Скалли? – поддел ее Малдер с намеком на понимающую улыбку.
Скалли изогнула губы в ответ и наградила его исполненным нежности терпеливым взглядом.
– Может быть. Но я хотела сказать, что тревога имеет свойство распространяться. Она заразна. Если испытываемые ею уровни стресса беспокоят ее мать, и, так как именно они двое были прямыми свидетелями предполагаемого визита Черноглазых детей… тогда симптомы – сыпь и кровотечение – объяснялись бы эмоциональным стрессом… в этом есть смысл.
– А что насчет бабушки и отца? Автомобильные аварии обычно не являются симптомами стресса.
– Ну, они могут ими быть. Это была единичная автокатастрофа. Невнимательность, эмоциональное отвлечение…
– И потом мы попадаем в сходную аварию? Не думаю, что мой стресс из-за унизительного исключения Redskins из плей-офф повлиял на работу тормозов нашей машины.
– И бабушка умерла от вируса – редкого, да, но все же такое случается. И научно доказано, что стресс ослабляет иммунную систему, что увеличивало бы ее шансы заразиться.
– Так ты считаешь, что игра Redskins –Chargers и вправду привела к нашей аварии?
Она повернула голову в его сторону с неодобрительной усмешкой на губах.
– Малдер…
– Нет, я слышу твои доводы, Скалли, правда слышу. И уверен, что стресс является одним их факторов в данной ситуации, но мне кажется, он лишь внес свой вклад, а не явился причиной.
Скалли поразмыслила над этим, после чего сказала:
– Вероятно, ты прав. Просто хотела бы я знать, в чем тут еще дело.
На это у него не было четкого ответа.
***
Она и вправду устала. Она не могла обходиться без сна так долго, как раньше, и не восполнять его недостаток. Это несколько сбивало ее с толку как врача, сосредоточенного на том, чтобы стойко выносить любые тяжелые смены. Малдер заметил ее усталость и стойкую молчаливость сегодня, что одновременно раздражало и успокаивало ее, и через час после того, как тьма окончательно накрыла пустыню, он вытянул руку и предложил ей устроиться у него на плече.
– Иди сюда, фэбээрщица. Отдохни немного, а я посторожу.
Скалли поколебалась, но потом уютно устроилась у него на плече, зная, как лучше расположиться, ведь она проехала тысячи миль в объятиях этого мужчины. Провела тысячи полубессонных ночей, давая ему набраться сил. Он накрыл ее своим пиджаком, и она закрыла глаза.
– Ненадолго, хорошо?
– Хм-м.
Она привычно прислушалась к его сердцебиению во впадинке на ключице, рядом с ухом. Она уже почти заснула, не зная, что реально, а что сон в эти последние мгновения угасающего сознания, но ей показалось, что Малдер коснулся губами ее лба и прошептал:
– Сегодня никаких монстров, обещаю. – На этот раз никакой крови на ее одежде. Никаких тел на полу.
Она заснула.
Только чтобы позже внезапно проснуться от резкого стука в боковое стекло. Скалли открыла глаза и обнаружила, что в машине она одна, и вместо плеча Малдера опирается на его пиджак, а к стеклу со стороны водителя прижимается лицо с огромными черными глазами.
========== Глава 16 ==========
***
Глава 16
***
Они слишком много дней подряд работали по 16 часов в сутки, но в итоге поймали ублюдка. Предполагаемый кровосос-оборотень, на которого они охотились, на поверку оказался просто больным человеком, выработавшим вкус к крови маленьких мальчиков. Однако им удалось взять его под стражу, и собранные против него улики давали все основания надеяться на обвинительный приговор. И вот они снова в Вашингтоне, проводят большую часть дня за бумажной работой. Когда Малдер в конце концов спускается в их подвальный офис, то обнаруживает, что Скалли уже там.
Она сидит в кресле лицом к его столу, скрестив ноги и прикрыв ладонью глаза. Она выглядит безупречно элегантной, но очень уставшей. Несмотря на то, что он уже стоит в дверном проеме, она, кажется, не слышала его приближения.
– Ты выглядишь так, как я себя чувствую, – дружелюбно подшучивает он.
Она поднимает голову, резко втянув воздух через нос. Ее единственным ответом становится тихое хмыканье. Ее глаза покрасневшие, но он списывает это на недостаток сна.
Малдер снимает пиджак и вешает его на спинку своего кресла, а потом внимательно приглядывается к напарнице, которая смотрит невидящим взором на какую-то точку у него на столе. Нежная кожа вокруг ее глаз кажется осунувшейся, и это его беспокоит. Дело не только в недосыпе. Он прекрасно изучил ее за эти шесть лет, знает ее достаточно хорошо, чтобы различать реакцию ее тела на разные источники стресса. Он полагает, что она знает его не хуже.
– Похоже, Махони согласится дать показания в обмен на федеральную защиту, – говорит он. – Для нас это большой плюс.
– О, отличные новости, – отвечает она. – Присяжные положительно воспримут его опыт. – На такой ответ он и рассчитывал, но ее слова лишены какой-либо эмоциональной составляющей.
Малдер обходит стол и приседает на корточки перед напарницей – достаточно близко, но все же не настолько, чтобы вторгаться в ее личное пространство и давить на нее.
– Эй, – тихо зовет он, и она встречается с ним взглядом, услышав интимные нотки в его голосе. – Мы уже достаточно потрудились. Поезжай домой. Тебе надо поспать в собственной постели.
Скалли сглатывает с некоторым трудом, но все же кивает.
– Я так и сделаю.
Малдер кладет руку ей на колено, так что их кожу разделяет лишь тонкий нейлон ее колготок. Он решает проявить храбрость за них обоих.
– Ты как?
– Я в порядке, просто устала. – Ее слова практически рефлекторные – словно автоответ в почте, сообщающий об отсутствии адресата на рабочем месте.
Малдер удерживает ее взгляд, осторожно водя пальцем по выступам и впадинкам на ее колене. На нем есть шрам от пореза щебенкой во время давнишнего расследования. Сделав глубокий вдох, он выдыхает и, смягчая тон в надежде на то, что нежные модуляции его голоса помогут ему пробраться под ее броню, говорит:
– Скалли, я знаю, что тебе приходится нелегко – уже некоторое время.
Она ощетинивается, и он ощущает волну напряжения, прошедшую по ее телу, хотя внешне она остается спокойной и собранной.
– Ничего подобного, – отвечает она. – Я просто… – Он замечает тот момент, когда это оказывает на нее воздействие – его близость, интенсивность его взгляда, его отказ от собственной брони, интимность его прикосновения к ее колену. И в кои-то веки она не может укрыться за ложью, но и правду сказать не в состоянии. Она тяжело вздыхает, позволяя невысказанным словам повиснуть в звенящей тишине.
Малдер продолжает, словно она и не возразила ему.
– Я только не знаю, в чем причина.
Скалли упирается взглядом в колени, дыша медленно и размеренно, словно пробираясь через трясину.
– Ты же знаешь, что можешь мне рассказать, – шепчет он.
– Знаю. Я в порядке, просто…
Он продолжает нежно выписывать круги на ее колене большим пальцем.
– Расскажи.
Она медлит, смиренно вздыхая, но он игнорирует знакомую обиду от того, что попытка открыться ему для нее как будто бы равносильна поражению.
– Полагаю… у меня возникли некоторые проблемы с… насилием. С жестокостью, которую мне приходится наблюдать. У нас было подряд несколько дел, которые просто… Это немного слишком для меня. Такое и прежде случалось, и я… я могу делать свою работу, я преодолею это. Мне просто нужно… – она замолкает и снова сглатывает.
– Перерыв? Солнечный свет? Ванна? – предполагает он, грустно улыбаясь и давая понять, что и сам оказывался в подобной ситуации.
Она отвечает безрадостным смехом и на какой-то миг заглядывает ему прямо в глаза.
– Вроде того, да.
– Скалли, я понял. Мы все перегораем на этой работе, если не бережемся.
– Верно. И как именно бережешься ты?
Он кивает, поджав губы.
– Думаю, это ситуация типа «делай, как я скажу, а не как делаю сам». Но серьезно, Скалли. Если нужно, просто возьми отпуск.
Она качает головой.
– Нет, я… я в порядке. Я справлюсь с этим. У нас сейчас слишком много дел.
– У нас их всегда много. Мир не рухнет, обещаю. Я буду его держать за тебя. Может, тебе все же стоит взять отпуск. Провести какое-то время на пляже.
Она опускает взгляд и пытается улыбнуться, однако у нее не получается.
– Может, – тихо отвечает она.
Он замечает что-то в выражении ее лица, но на этот раз не способен это прочесть.
И прежде, чем у него появляется возможность разговорить ее, она продолжает:
– Нет, я… – Она поднимает руку и нервно потирает затылок, разминая затекшие мышцы. – Не хочешь поужинать? В каком-нибудь более приятном месте, чем те, куда мы обычно ходим?
Какую-то долю секунды он подумывает о том, чтобы отослать ее домой и остаться работать, – она не единственная, кто прячется за рутиной – но замечает глубоко потаенную мольбу в ее глазах и говорит:
– Я не против. Давай пообедаем.
Они молча глядят друг на друга, погруженные в ощущение близости, тишины, привычности их подвального логова. Затем Малдер поднимается на ноги и говорит:
– Дай мне только проверить почту, и пойдем, ладно?
Она кивает, и, не став подавлять внезапно возникший порыв, Малдер кладет ладонь ей на затылок, наклоняется и касается ее лба в нежном поцелуе.
Моргнув, она отворачивается, встает и начинает возиться в углу с папками и портфелем, и на какой-то миг ему кажется, что он видит отражение слез в ее глазах.
***
Огни двигались вместе с ним, танцуя в ночном небе, словно светлячки, гоняющиеся за луной.
Малдер заметил первые проблески огней со своего поста в машине, но не был уверен в том, что увиденное им – это те же огни, о которых говорили местные, а не какой-нибудь военный самолет с полигона «Уайт Сендс». Это не мог быть гражданский лайнер, потому что вся эта зона закрыта для полетов. Его первая осторожная попытка разбудить Скалли не увенчалась успехом, так что он подложил ей под голову пиджак и вышел из машины, отправившись на разведку.
И вот теперь он следовал за дорожкой из огней, которая, казалось, уводила его все дальше и дальше от машины. Ярчайшие точки в небе двигались в плотной группе из трех огней, синхронно поворачиваясь и мечась, но при этом вытягиваясь и теряя форму в достаточной мере, чтобы их можно было отличить друг от друга и не принять за три угловых прожектора какого-то летательного аппарата.
Малдер так внимательно смотрел ввысь, бросая лишь беглые взгляды на окружающий ландшафт, что далеко не сразу понял, что скрытые в тени машины на некотором расстоянии принадлежат не подросткам, пытавшимся увидеть феномен или просто убивавшим время вдали от присмотра родителей.
Там выстроилась целая баррикада из черных седанов с настоящей стеной из вооруженных людей в штатском и униформе перед машинами.
Малдер остановился в тени возвышавшихся на горизонте гор в нескольких метрах от угрожающего блок-поста. Огни в небе моргнули и ускорились, улетая прочь. Тогда он переключил все свое внимание на стоявших перед ним людей.
