Текст книги "Тайная жизнь великих художников"
Автор книги: Элизабет Ланди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
ФРИДА КАЛО
6 ИЮЛЯ 1907– 13 ИЮЛЯ 1954
АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ ЗНАК: РАК
НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: МЕКСИКАНКА
ПРИЗНАННЫЙ ШЕДЕВР: "АВТОПОРТРЕТ С ТЕРНОВЫМ ОЖЕРЕЛЬЕМ И КОЛИБРИ" (1940)
СРЕДСТВА ИЗОБРАЖЕНИЯ: МАСЛО, ХОЛСТ
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СТИЛЬ: СЮРРЕАЛИЗМ
КУДА ЗАЙТИ ПОСМОТРЕТЬ: ЦЕНТР ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИИ ГАРРИ РЭНСОМА В УНИВЕРСИТЕТЕ ШТАТА ТЕХАС, ОСТИН
КРАСНОЕ СЛОВЦО: "Я ПИШУ МОЮ СОБСТВЕННУЮ РЕАЛЬНОСТЬ".
Фрида Кало говорила, что в ее жизни было две великих трагедии. Первая – несчастный случай на трамвайных путях, закончившийся для юной Фриды переломом позвоночника, множественными переломами таза и раздробленной ступней; ей всю жизнь приходилось превозмогать мучительную боль. Второй трагедией был Диего. Дважды муж (и дважды неверный), который изводил ее нескончаемыми изменами. "Диего был большей трагедией", – утверждала Фрида.
Однако обе катастрофы принесли ей неожиданные преимущества. Долгое выздоровление после аварии предоставило возможность и пробудило желание рисовать, а боль стала ее самой важной темой. Ривера, несмотря на многие недостатки, обеспечивал ей комфорт, сделал ее известной и всегда относился к ней с нежностью. Страданий, пережитых Кало, никому не пожелаешь, но было бы ее искусство без них столь же великолепным?
НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ № 1
Гильермо Кало и Матильда Кальдерон-и-Гонсалес составляли странную пару. Он был немецко-венгерским евреем-атеистом, она – мексиканской католичкой индейского происхождения. У супругов родились четыре дочери, третью назвали Магдалена Кармен Фрида. (В 1930-х годах на волне антифашистских настроений в Мексике Фрида начала писать свое немецкое имя на испанский лад, выпустив одну букву; не Frieda, a Frida.) Ребенком она переболела тяжелой болезнью (вероятнее всего, полиомиелитом), и в результате прихрамывала на правую ногу. В 1923 году отец записал ее в самую престижную среднюю школу Мехико, где она, во-первых, увлеклась левыми политическими взглядами, а во-вторых, ей посчастливилось наблюдать, как художник расписывает стену в школьном актовом зале, – этим художником был Диего Ривера.
17 сентября 1925 года ее жизнь и планы на будущее резко изменились, когда в автобус, в котором она ехала, врезался сошедший с рельсов трамвай. Фриду пронзило железным прутом, она получила страшные травмы: перелом позвоночника в нескольких местах, сломанную ключицу, два сломанных ребра, разбитые тазовые кости, одиннадцать трещин на правой ноге и раздробленную левую ступню. Прут вонзился в нее сверху и вышел через пах – позже Кало говорила, что потеряла девственность в дорожной аварии. Месяц она провела в больнице, закованная в гипс, неподвижно лежа на вытяжке, затем долгие месяцы дома в постели. Поскольку скука мучила ее не меньше, чем боль, она искала, чем бы себя развлечь. И решила заняться живописью. У Кало не было никакой художественной подготовки, если не считать школьных уроков рисования; склонности к искусству она прежде тоже не проявляла. Но лежа в гипсе и металлических корсетах, она вдруг воспылала страстью к живописи, и силе этой страсти была под стать только сила ее таланта.
СВАДЬБА С ДЬЯВОЛОМ
Любому художнику необходимо услышать чужое мнение, и Фрида решила обратиться к единственному художнику, с которым она была знакома, – к Диего Ривере. В 1928 году она разыскала его, когда он расписывал очередную стену, показала свои полотна и спросила, есть ли у нее талант. Безусловно, ответил Ривера.
Дальнейшее, наверное, было неизбежностью. Ривера не мог не поухаживать за хорошенькой девушкой, флирт быстро перерос в безумный роман. Ривера не замедлил сделать предложение, которое Кало приняла. Казалось бы, не большая радость отдавать двадцатидвухлетнюю дочь за сорокатрехлетнего распутника, но на самом деле родители Кало вздохнули с облегчением, когда нашелся человек, согласившийся заботиться об их Фриде. Медицинская помощь требовалась ей постоянно, до конца жизни, а Ривера обладал достаточными средствами, чтобы платить за лечение. Впрочем, Гильермо, как честный человек, счел своим долгом предупредить жениха. Отведя Риверу в сторонку, он конфиденциально сообщил: "В ней сидит дьявол". – "Знаю", – ответил Ривера. "Что ж, я тебя предупредил", – пожал плечами Гильермо.
Они поженились 11 августа 1929 года и несколько лет жили мирно и счастливо. Ривера работал над фресками в Куэрнаваке, и Капо заразилась от него интересом к культуре мексиканских индейцев. Ей нравилось одеваться, как одевались женщины из Тегуантепека; их любимый наряд выглядел так: вышитая белая блуза со сборками, длинная лиловая или красная бархатная юбка и ожерелье из золотых монет. В первые годы замужества она мало рисовала, но, кажется, и не переживала по этому поводу. Вскоре после свадьбы она забеременела, и, когда врачи сказали, что она не сможет родить нормальным путем из-за повреждений таза, Кало мучительно раздумывала, оставлять ли ребенка. На сроке в три месяца врачи объявили, что плод лежит неправильно и порекомендовали аборт. Несмотря на возражения Риверы, Кало еще четыре раза пыталась родить, но каждая попытка заканчивалась выкидышем или абортом по медицинским показаниям. Свои материнские чувства Кало изливала на племянников, племянниц и огромную коллекцию кукол.
КОРОЛЬ И КОРОЛЕВА МЕЛОДРАМЫ
У Кало имелся еще один серьезный повод для страданий: постоянные измены Риверы. Когда он спал с незнакомыми ей женщинами, она еще терпела, хотя и с трудом, но затем он вступил в связь с ее родной сестрой Кристиной, и Кало пришла в отчаяние. Однако с тех пор их отношения строились на новых условиях: каждый волен заниматься сексом с кем пожелает.
Некоторое время эта договоренность устраивала Кало, у нее было несколько романов как с мужчинами, так и с женщинами. Самые значительные последствия имела ее связь с русским революционером в изгнании Львом Троцким. Кало дала ему прозвище Старик и находила этого волевого, энергичного интеллектуала совершенно неотразимым. Ко всему прочему она отомстила мужу, сойдясь с человеком, которого Ривера чтил как героя.
Между тем произведения Кало становились все более зрелыми и очень личными. По сути, ее картины – это опыт художественного экзорцизма, оценить который, пожалуй, мог бы лишь Эдвард Мунк: она хотела очиститься от душевных смут и физических страданий, перенося их на холсты. Даже относительно прямолинейные работы – например, "Автопортрет с терновым ожерельем и колибри" – многослойны по смыслу. В этой работе ожерелье – терновое, как и венец Христа, – пронзает ей шею, а кулон приобретает форму колибри, птицы, символизирующей души ацтекских воинов, убитых в бою.
В мире искусства не замедлили обратить внимание на фантастические образы Кало. В 1938 году владелец нью-йоркской галереи предложил устроить персональную выставку Фриды, подтвердив, таким образом, ее самостоятельность и значительность как художника. Вторая персональная выставка состоялась уже в Париже годом позже.
Пока Кало находилась во Франции, Ривера узнал о ее романе с политиком, которым он безраздельно восхищался, и почувствовал себя столь же безраздельно преданным. Когда Кало вернулась в Мексику, супруги начали бракоразводный процесс. Их расставание объясняли различными причинами – романом Кало с Троцким, романом Риверы с американской актрисой Полетт Годдар, – но только Кало и Ривера знали правду и ни с кем ею не поделились. Собственно, после развода мало что изменилось, они продолжали видеться почти каждый день. Самым заметным отличием стало стремление Кало обрести финансовую независимость от Риверы, и она работала больше чем когда-либо.
Неожиданно вечный возмутитель спокойствия Троцкий опять вмешался в их жизнь: 20 августа 1940 года агент НКВД проник в его дом и ударил политика топориком для колки льда. Троцкий умер на следующий день. Кало была знакома с убийцей; она познакомилась с ним в Париже, вращаясь в коммунистических кругах, и это дало полиции повод допрашивать ее в течение двенадцати часов. Ривера, работавший тогда в Сан-Франциско, настоятельно звал ее в Калифорнию, и она в одночасье сорвалась с места и уехала к нему. Восьмого декабря 1940 года они опять поженились. Кало знала, что Ривера никогда не будет ей верен, и не чувствовала себя обязанной хранить верность ему, но она также знала, что он ее любит, а она любила его. Близкая подруга (и любовница) сказала об этом повторном браке: "Он дал ей прочную опору".
ФРИДАМАНИЯ
Вернувшись в Мексику, Кало, как и прежде, работала в промежутках между приступами боли. Методы лечения, применявшиеся с целью выпрямить ей позвоночник, были даже хуже, чем сама болезнь; например, она три месяца пролежала почти в вертикальном положении с привязанными к ногам мешками с песком, либо ее подвешивали к потолку на стальных кольцах. Ничего не помогало. В 1950-х годах она около года провела в одной их клиник Мехико. Когда она могла заниматься живописью, самым частым сюжетом картин становилось ее тело, испытывающее боль. На "Сломанной колонне" (1944) изображена обнаженная Кало в медицинском корсете. В ее кожу впиваются гвозди, и тело словно раскрывается, обнаруживая сломанную греческую колонну вместо позвоночника. По ее лицу текут белые слезы.
Ей предстояло пережить еще один триумф: весной 1953 года галерея в Мехико открыла персональную выставку Фриды Кало – ни одна мексиканская художница еще не удостаивалась такой чести. Врачи отговаривали ее ехать на открытие выставки, но Кало упорствовала, и тогда Ривера велел установить посреди галереи широкую кровать под балдахином. Кало прибыла в карете "скорой помощи", ее встречала толпа поклонников. Она возлежала под балдахином в центре всеобщего внимания, и ее лицо, хотя и искаженное болью, светилось блаженством.
В том же году у Кало началась гангрена, и ей ампутировали правую ногу ниже колена. Она впала в депрессию и по меньшей мере однажды пыталась покончить с собой посредством передозировки лекарств. В дождливый день второго июля 1954 года она потребовала, чтобы Ривера отвез ее на коммунистический митинг протеста против вмешательства ЦРУ в дела Латинской Америки. В инвалидной коляске, которую толкал Ривера, она являла собой героическую фигуру несгибаемой революционерки. Но Кало дорого заплатила за такое напряжение сил. Зная, что конец ее близок, она записала в своем дневнике: "Надеюсь, я уйду с радостью – и никогда не вернусь". Она умерла ранним утром 13 июля.
После смерти Кало ее известность потихоньку меркла, и на протяжении нескольких десятилетий Ривера был более знаменит, чем его жена. Баланс начал смещаться в ее пользу в 1980-е годы с возникновением неомексиканского движения; неомексиканцы ратовали за обращение к исконной индейской культуре и находили эту образность у Кало. Ее слава окончательно упрочилась, когда американские знаменитости сделали из нее нечто вроде иконы. В 2002 году Мадонна, Сальма Хайек и Дженифер Лопес конкурировали за право сыграть Кало в фильме о ее жизни. (Соревнование выиграла Хайек, и за эту роль ее номинировали на "Оскара".) Шумиху вокруг Кало окрестили "Фридаманией" – к огорчению некоторых поклонников, полагающих, что вся эта суета опошляет ее искусство; другие же искренне аплодировали столь беспрецедентному возвышению художника-женщины.
КАК ДОСАДИТЬ КАПИТАЛИСТУ
В 1930-е годы, когда Ривера работал над фресками в Соединенных Штатах, Кало развлекалась, намеренно шокируя высокопоставленных заказчиков. В гостях у сестры Форда она восторженно рассуждала о коммунизме, а узнав, что одна из присутствующих дам – набожная католичка, саркастически отозвалась о церкви. Когда же их с Риверой пригласили на официальный обед в доме Форда, завзятого антисемита, Кало дождалась паузы в общей беседе, повернулась к хозяину дома и, сладко улыбнувшись, спросила: "Господин Форд, вы еврей?"
МУЖА ФРИДЫ, ДИЕГО РИВЕРУ, ОБЫЧНО ПРИХОДИЛОСЬ УГОВАРИВАТЬ ПОМЫТЬСЯ, И КАЛО ПРИДУМАЛА ЦЕЛЫЙ РИТУАЛ: ОНА ТЕРЛА СВОЕМУ СТОПЯТИДЕСЯТИКИЛОГРАММОВОМУ СУПРУГУ СПИНУ В ВАННЕ, ГДЕ ПЛАВАЛИ ДЕТСКИЕ ИГРУШКИ.
УСТАМИ ПОПУГАЯ
Кало держала огромное количество домашних животных. Она обожала маленьких бесшерстных ацтекских собак и проказливых паукообразных обезьян. Друг семьи вспоминал, как однажды на обеде у Кало обезьянка ловко вскочила хозяйке на голову и стащила у нее банан. Кало также держала птиц – голубей, скопу, пару индюшек и попугаев. Ее любимый попугай по имени Бонито любил спать вместе с ней и воровал масло с обеденного стола. Другой крупный попугай жил в патио; кто-то научил его говорить "No me pasa la cruda!" ("Не могу избавиться от похмелья!"), и стоило в доме появиться гостям, он начинал крикливо повторять эту фразу снова и снова.
АХ ТЫ МОЙ РЕЗИНОВЫЙ УТЕНОЧЕК!2
Кало впервые увидела Риверу, когда он расписывал стену в ее школе. Общительный художник с внушительной фигурой ей необычайно понравился, и она прокрадывалась в актовый зал, чтобы часами наблюдать, как он работает. Школьные подруги не понимали ее увлечения немолодым и толстым мужчиной. Когда Кало объявила, что отныне ее мечты – родить ребенка от Риверы, ее подружка воскликнула: "Но он же пузатый и вонючий старикан, смотреть страшно!" На что Кало невозмутимо ответила: "Я буду его купать, и он станет чистеньким".
И как в воду глядела. Риверу приходилось уговаривать помыться, и Кало изобрела для купания целый ритуал: она терла спину своему стопятидесятикилограммовому супругу в ванне, где плавали детские игрушки.
ИСКУССТВО НА ВСЕ ВРЕМЕНА
ДОКОЛУМБОВО ИСКУССТВО
Точно так же, как Пабло Пикассо и Анри Матисса вдохновляло искусство Африки, Диего Ривера и Фрида Кало находили вдохновение в искусстве американских индейцев – разница заключалась лишь в том, что это было творчество народа, к которому они сами принадлежали. Ривера и Кало высоко чтили доколумбово искусство, хотя многие европейцы не спешили отдать ему дань уважения.
Когда в начале шестнадцатого века испанские конкистадоры захватили Южную и Центральную Америку, они обнаружили там мощные империи с богатыми художественными традициями, но завоевателей волновали только несметные золотые запасы индейцев. В 1520 году немецкому художнику Альбрехту Дюреру довелось увидеть в Брюсселе золотые сокровища, отобранные у ацтеков. Пораженный качеством золотых украшений, Дюрер писал, что он "дивился искусности иноземных мастеров". Жаль, что к его мнению никто не прислушался. Золото переплавили для нужд испанского казначейства.
Доколумбову искусству трудно давать обобщающие характеристики, поскольку оно создавалось на двух континентах и на протяжении тысячелетий. Лучше всего, по понятным причинам, сохранились творения из камня. Цивилизация ольмеков (существовавшая там, где сейчас находится Мексика) породила великолепных скульпторов, изваявших массивные головы с индивидуальными чертами лица, – ученые полагают, что это портреты могущественных царей. Религия, естественно, играла важную роль в доколумбовом искусстве, как и пропаганда. Не было лучше способа отметить завоевание очередного города-государства, чем увековечение этого подвига в камне. И майя, и ацтеки вырезали в камне хитроумные календари, столь же красивые, сколь и функциональные.
Ривера и Кало заимствовали образы из творчества своих предков. Сложные многоуровневые композиции фресок Риверы перекликаются с древними настенными резными панно, а Кало в своих произведениях использовала ацтекские символы. Ривера собрал громадную коллекцию доколумбова искусства и – чтобы было, где ее хранить, – построил по мотивам ацтекской архитектуры храм-музей-мастерскую Анагуакалли. В этом сооружении имеется даже погребальная камера, предназначавшаяся для захоронения праха Риверы и Кало. Сегодня в Анагуакалли выставлены 52 000 предметов из коллекции Риверы, которые могут увидеть все желающие.
ДЖЕКСОН ПОЛЛОК
28 ЯНВАРЯ 1912-11 АВГУСТА 1956
АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ ЗНАК: СТРЕЛЕЦ
НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: АМЕРИКАНЕЦ
ПРИЗНАННЫЙ ШЕДЕВР: "НОМЕР 5, 1948" (1948)
СРЕДСТВА ИЗОБРАЖЕНИЯ: МАСЛО, ХОЛСТ
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СТИЛЬ: АБСТРАКТНЫЙ ЭКСПРЕССИОНИЗМ
КУДА ЗАЙТИ ПОСМОТРЕТЬ: НИКУДА; НАХОДИТСЯ В ЧАСТНОЙ КОЛЛЕКЦИИ
КРАСНОЕ СЛОВЦО: "ГОВОРЯ О ХУДОЖНИКАХ, Я ИМЕЮ В ВИДУ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ ВЫСТРАИВАЮТ ЧТО-ТО СВОЕ, СОЗДАЮТ НОВЫЕ ФОРМЫ, ПРЕОБРАЖАЮТ ЗЕМЛЮ-НА РАВНИНАХ ЛИ ЗАПАДА ИЛИ НА МЕТАЛЛУРГИЧЕСКИХ ЗАВОДАХ В ПЕНСИЛЬВАНИИ. ВСЕ ЭТО – ОДНО БОЛЬШОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО, ГДЕ ОДНИ ОРУДУЮТ КИСТЬЮ, ДРУГИЕ ЛОПАТОЙ, А КТО-ТО ВЫБИРАЕТ ПЕРО".
Джексон Поллок не мог взять карандаш и нарисовать то, что он хочет. Он сидел над альбомом, кривясь от напряжения, словно пытался заставить бумагу повиноваться его желаниям. Вокруг него студенты школы искусств с легкостью выстреливали законченными рисунками. Поллок даже копировать толком не мог. И все же, несмотря на явное презрение однокурсников, он не бросил учебу. Он знал, что ему есть что сказать в живописи, – но еще не знал, как сказать.
Со временем Поллок сумел продемонстрировать свой подлинно великий талант и попутно создал первое подлинно американское направление в искусстве – абстрактный экспрессионизм. Успеху он радовался недолго, демоны саморазрушения никогда не оставляли его в покое, но в течение нескольких лет Поллок торжествовал: он всем показал, чего стоит, – всем, кто в нем сомневался.
Но рисовать Поллок так и не научился.
ДЖЕК ПОТРЕБИТЕЛЬ
Рой Поллок был простым трудягой с американского Запада без всяких претензий, но его жена Стелла, начитавшись женских журналов, мечтала о более красивой жизни, которую Поллоки не могли себе позволить. В этой семье и родился Джексон в 1912 году, в Коуди, штат Вайоминг, а вскоре семейство переехало в Феникс, столицу Аризоны. Рой вкалывал на своей ферме в одиночку, без помощников, которым ему нечем было платить, но, когда наступили совсем трудные времена, ферму продали с аукциона. Поллоки перебрались в Калифорнию, там их преследовали нескончаемые неудачи, и в конце концов в 1921 году Рой ушел из семьи. Джексон кое-как учился в школе, где его интересовал только один предмет – рисование, отчасти потому, что старший брат Чарльз вздумал стать художником и с этой целью отправился в Нью-Йорк. Когда Джексона за неуспеваемость исключили из школы, Чарльз позвал брата к себе, на Восточное побережье.
Поллок поступил в Студенческую лигу искусств, но кроме трудностей с рисованием, прогрессу в учебе мешало частое потребление алкоголя. Несмотря на сухой закон, Нью-Йорк предлагал бесчисленные возможности надраться в стельку, и Поллок не упустил ни одной. В пьяном виде он был плохим парнем, затевал драки с совершенно незнакомыми людьми, выбегал на проезжую часть, пугая водителей. Он нередко приставал к незнакомым женщинам, а однажды порубил топором картины Чарльза. Как-то он пропал на четыре дня и обнаружился в больнице Бельвю. Родные пристроили Поллока в частную психиатрическую клинику, где его согласились лечить бесплатно. Как говорят, признать наличие проблемы – первый шаг к ее решению. Однако Поллок отказался признать – и так и не признал до конца, – что он алкоголик. Протрезвев, он заявил персоналу, что полностью вылечился. Почему-то ему поверили.
ЛЮБОВЬ ДОБРОЙ ЖЕНЩИНЫ
Вернувшись в Нью-Йорк, Поллок нашел нового друга в лице художника и импресарио Джона Грэхема, который как раз организовывал выставку и пригласил Поллока в ней участвовать. В списке Грэхема числилась молодая художница Ли Краснер. Впервые она увидела Поллока на вечеринке профсоюза художников в 1936 году; пьяный Поллок, шатаясь, подошел к ней и шепнул: "Давай трахнемся". Краснер наградила его хорошей пощечиной. Возможно, она не знала его имени или забыла: когда в ноябре 1941 года ей сказали, что Поллок участвует в выставочной затее Грэхема, она захотела с ним познакомиться и пришла к нему в мастерскую. Поллок маялся с похмелья, но тем не менее охотно показал ей свои работы. Что бы позже ни говорила Краснер, ее куда больше увлек художник, чем его искусство. Так или иначе, но с той встречи она целеустремленно занялась Поллоком, и вскоре они стали жить вместе.
Женщина-кремень, Краснер, которая в жизни не стояла у плиты и всю свою энергию вкладывала в живопись, вдруг превратилась в идеальную домохозяйку, превосходную стряпуху и отличного рекламщика для своего мужа. О собственном творчестве она напрочь позабыла.
МАРСЕЛЬ ДЮШАН, НА ПОМОЩЬ!
Заботливость Краснер и благоприятная ситуация, не вызывавшая желания напиться, привели к качественным переменам: в невероятно короткий срок Поллок стал тем, с кем стоило считаться. В 1942 году Пегги Гугенхайм предложила ему финансовую поддержку, если он будет работать исключительно для ее галереи и сделает стенную роспись в ее квартире. Его первая персональная выставка, состоявшаяся годом позже, привлекла пристальное внимание критики.
Роспись же для Гуггенхайм размером почти три на семь метров оставалась не только не законченной, но и не начатой. Поллок взялся за нее вечером, накануне дня сдачи работы; он трудился пятнадцать часов без перерыва. Результатом стал горделивый парад густочерных вертикалей, пронизанный бирюзовыми, желтыми и красными вихревыми линиями. Как только краска высохла, Поллок с Краснер свернули холст и поволокли его в квартиру Гуггенхайм, где они с ужасом обнаружили, что холст слишком длинен!
Поллок вызвал Гугенхайм, она обратилась за помощью к Марселю Дюшану. Дюшан невозмутимо предложил укоротить холст на двадцать сантиметров. К тому времени Поллок уже нашел в доме запасы выпивки и рационально мыслить не мог; холст урезали с одного конца и прикрепили к стене. Вечером, когда Гуггенхайм принимала гостей, художник ворвался в квартиру, ринулся, спотыкаясь, к мраморному камину, расстегнул ширинку и помочился. У него выдался трудный день.
ДЖЕК ОКРОПИТЕЛЬ
И этот день растянулся на несколько месяцев. С целью прекратить попойки, Краснер потребовала, чтобы Поллок на ней женился. Затем она нашла жилье в Спрингсе, сельской местности на Лонг-Айленде, и они уехали из города. Постепенно тишина деревенской жизни подействовала на Поллока как колдовской заговор. Он завязал с алкоголем и начал работать. Под мастерскую он приспособил старый просторный сарай, где могли поместиться его большие холсты. Но выяснилось, что с холстами такого размера трудно управляться, и Поллок решил положить их на пол. Следующим и, как ни странно, логичным шагом было капать на них краской сверху.
Ходит много историй о том, как Поллок изобрел капельную живопись, – как он случайно слишком жидко развел краску, как в гневе швырнул кисть на холст, как пнул банку с краской, – но на самом деле он ничего не изобретал. И до него модернисты капали краской на холст, не говоря уж о том, что они выливали, разбрызгивали, разбрасывали, метали и даже стреляли краской. Новшество заключалось в том, что Поллок не только покрывал весь холст целиком капельной живописью, но и достиг исключительного мастерства в этой технике. Он полностью контролировал свои движения: то лил краску тончайшей струйкой, то "ставил кляксу" точно там, где считал нужным. Для человека, который так долго пытался научиться художественным навыкам, который не умел рисовать – и не мог даже копировать, – полный и безусловный контроль над творческим процессом стал истинным подарком судьбы.
Первоначальная реакция на капельную живопись была противоречивой, но через несколько лет шлюзы открылись, и восторженные отклики хлынули бурным потоком. Ситуацию переломила биографическая статья о Поллоке в журнале "Лайф", опубликованная в августе 1949 года. К статье прилагалась фотография художника: он стоял, прислонившись к своей картине, одетый в синие джинсы и с сигаретой, прилипшей к губе. В его облике было что-то настолько вызывающе американское, что публика воодушевилась идеей искусства, ничем не обязанного Европе.
ЗАВЯЗАЛ… РАЗВЯЗАЛ… СВЯЗАЛСЯ… РАЗВЯЗАЛСЯ…
А когда Поллок бросил пить, все, казалось, стало совсем замечательно. В 1948 году он упал с велосипеда и сильно расшибся, пытаясь крутить педали по проселочной дороге и с ящиком пива под мышкой. Доктор, который латал его, вызвался помочь. Он сказал Поллоку, что алкоголь – его личный враг (а кто бы сомневался), что он больше никогда не должен пить (ну, ладно…), но должен принимать транквилизаторы (о, Господи). И как ни странно, это сработало. Почти два года Поллок практически не прикасался к алкоголю (хотя держал бутылочку кулинарного шерри, закопанную во дворе, – на всякий случай), а транквилизаторами пользовался лишь изредка.
Увы, долго это благолепие не продлилось. Зимой 1951 года Поллок сорвался – да еще как сорвался. Он угрожал убить либо себя, либо Краснер. Он и раньше мог ударить жену, но теперь бил ее постоянно. Поначалу она старалась делать хорошую мину при плохой игре, но потом чувство самосохранения взяло верх. Она отправилась к психотерапевту и снова начала рисовать; работы жены приводили Поллока в ярость, он всегда завидовал ее таланту. Разрыв был неизбежен, хотя и случился внезапно. Поллок, никогда не изменявший жене, вдруг завел подружку – РутКлигман, роскошную брюнетку, которая вцепилась в него даже крепче, чем Краснер пятнадцатью годами ранее. Поллок похвалился своей интрижкой перед женой, та ответила ультиматумом: либо он прекращает видеться с Рут, либо она уходит. Прекрасно, сказал Поллок, уходи. И она ушла.
ДЖЕКСОН ПОЛЛОК ЗАДУМАЛСЯ О СВОЕЙ ЖИЗНИ, КОГДА УПАЛ С ВЕЛОСИПЕДА И СИЛЬНО РАСШИБСЯ, ПЫТАЯСЬ КРУТИТЬ ПЕДАЛИ С ЯЩИКОМ ПИВА ПОДМЫШКОЙ.
КОНЦОВКА ПО-АМЕРИКАНСКИ
Поллок не ожидал такого поворота. Краснер отбыла в Европу, а прелестница Рут перебралась в Спрингс. С неделю все было чудесно, а затем Полок обратил свою ярость на любовницу. Всего через три недели Клигман съехала из его дома.
Отсутствовала она неделю, и все это время Поллок чувствовал себя таким одиноким, как никогда в жизни. Клигман вернулась на выходные, прихватив с собой подругу Эдит Метцгер; Поллока они застали мрачным и молчаливым. Троица собиралась на вечеринку, но, когда Поллок сел за руль, он был уже пьян. Он гнал по шоссе и на первом же – не самом крутом – повороте потерял управление. Машина врезалась в дерево, перевернулась и рухнула наземь. Клигман выбросило из салона целой и невредимой; Метцгер раздавило насмерть под тяжестью автомобиля; Поллок пролетел двадцать метров и умер мгновенно, ударившись о дерево.
Когда на следующее утро в парижской квартире Краснер зазвонил телефон, она будто уже знала, что произошло. Глянув на аппарат, она сказала: "Джексон умер".
Влияние Джексона Поллока огромно. Наряду с художниками Виллемом де Кунингом и Марком Ротко его чтут как создателя абстрактного экспрессионизма. В качестве первого направления в искусстве, зародившегося в Америке, абстрактный экспрессионизм стал основополагающим вкладом Соединенных Штатов в искусство модернизма и помог Нью-Йорку отнять у Парижа титул культурной столицы мира.
Трудно представить, как развивалось бы творчество Поллока, останься он жив; но все закончилось самоубийством – ведь его смерть была точно таким же самоубийством, как и смерть Ван Гога. История Поллока не трагичнее, чем любая другая в этой книге: столько возможностей, загубленных человеком, которому даже не нужно было уметь рисовать, чтобы прославиться как великий художник.
(!) САМАЯ БОЛЬШАЯ КАРТИНА ПОЛЛОКА
Дом Поллока и Краснер в Спрингсе находился неподалеку от Ист-Хэмптона, где располагались имения нью– йоркских богачей. Как-то вечером Поллок с приятелем проезжали по поместью крупного бизнесмена Уильяма Зелигсона и обратили внимание на обширную ухоженную лужайку, на которой стоял дом бизнесмена. "Ты когда-нибудь видел такую лужайку? – спросил Поллок приятеля. – Черт побери, это же зеленый холст! Вот бы порисовать на нем". Тем же летом, после нескольких дождливых дней подряд, он вернулся на лужайку и принялся раскатывать по ней на автомобиле, сминая сочную зелень и оставляя колесами глубокие колеи, которые быстро наполнялись дождевой водой.
Полиция выяснила, кто причинил ущерб Зелигсону, и взбешенный бизнесмен явился к Поллоку. Художник спокойно объяснил, что отныне Зелигсон является обладателем самой большой картины Поллока. Зелигсон восторга не выразил и потребовал у художника 10 000 долларов, необходимых для приведения лужайки в порядок. Поллок в ответ предложил поехать и подписать лужайку, после чего добавил: "Тогда вы мне заплатите".
История умалчивает о том, какова была реакция Зелигсона на это предложение, однако судиться с Поллоком бизнесмен не стал, сообразив, что ему в любом случае не получить от художника ни цента.
КИНА НЕ БУДЕТ!
В 1950 году фотограф и режиссер Ханс Намут добился согласия Поллока снять короткий фильм о нем, представив художника за работой. Съемки, происходившие сырым, холодным ноябрем, затянулись, и Поллоку надоело работать на улице и повиноваться нескончаемым указаниями Намута. В последний день съемок, в субботу после Дня благодарения, он медленно наливался злостью – верный признак надвигающегося приступа ярости. Краснер пригласила Намута и других гостей отметить, пусть и с опозданием, День благодарения, и вскоре Поллок, откупорив бутылку виски, принялся опрокидывать одну рюмку за другой. Краснер пригласила всех к столу, но художник затеял ожесточенный спор с Намутом.
Внезапно он вскочил, ухватился за стол обеими руками и перевернул его. Тарелки, чашки, блюдца, ножи и вилки, соусы, салаты и индейка разлетелись в разные стороны. Когда последний столовый прибор, отгрохотав, замер на полу, в комнате наступила полная тишина, которую нарушил лишь звук хлопнувшей двери – это Джескон устремился вон из дома.
"Кофе, – не моргнув глазом, сказала Краснер, – подадут в гостиной".
А ЕСЛИ ЭТО Г…?
Стиль Поллока уникален, и однако его очень легко имитировать, поэтому иногда бывает трудно отличить подлинного Поллока от подделки. В документальном фильме "Который из них Джексон Поллок?", снятом в 2006 году, рассказывалось о человеке, который пытался выяснить, является ли картина, купленная им за пять долларов в магазине дешевых товаров, настоящим Поллоком. Бывший директор Музея современного искусства сказал "да"; друг Поллока сказал "нет".
Другой эпизод связан с Бостонским музеем искусств Макмаллена, где в 2007 году открылась выставка 32 картин якобы кисти Поллока. Полотна были обнаружены в Ист-Хэмптоне, в кладовке дома, принадлежавшего приятелю художника. (И опять некоторые эксперты сочли картины подлинниками, другие – подделками.) Выставка породила дискуссию, которая продолжилась – подумать только! – на комедийном канале в "Ежедневном шоу с Джоном Стюартом". "Приглашенный эксперт" Джон Ходжман продемонстрировал репродукцию картины "Номер 5, 1948", затем достал перочинный нож и несколько раз ударил им картину, поясняя, что "тест на разрезание ножом" – самое надежное испытание на аутентичность.
