Текст книги "Ваятель фараона"

Автор книги: Элизабет Херинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

7

Еще задолго до восхода солнца Тутмос приказал поднять паруса. Надо было использовать утренний ветер. До Она, правда, уже недалеко, но он хочет попасть туда как можно скорее.

Чем ближе подходили суда Тутмоса к местам, где он провел свое детство, тем тоскливее становилось у него на сердце. Мать! Сколько лет он был далек от нее! И достаточно ли часто думал о ней?

Как тяжелый камень, давила его сердце вина, а ведь раньше он ее совсем не чувствовал. Но еще больше терзала его мысль о том, что он может уже не найти мать в живых!

До Она всего несколько часов пути, но Тутмосу казалось, что они тянутся гораздо дольше, чем многие дни пути от Ахетатона до бывшей столицы. Его раздражало, что капитан не сразу нашел место, где пристать. Тутмос не отпустил на берег своих людей, приказав им оставаться на борту. С замирающим сердцем пустился он в путь.

По дороге Тутмос встречал прохожих, лица многих из них казались ему знакомыми. Конечно же, он не мог помнить этих людей. Не могли здесь узнать и его, покинувшего эти места тринадцатилетним мальчиком и теперь вернувшегося сюда уже зрелым человеком, пользующимся покровительством царя.

Поместье, некогда принадлежавшее жрецам Амона находилось за городом, и Тутмосу пришлось потратить около получаса, прежде чем он добрался до него.

«Ограда совсем развалилась!» – подумал он про себя, переступая границу имения. Навстречу попался мальчик, гнавший перед собой стайку гусят.

– Где я могу найти Тени? – спросил Тутмос, и слова застряли у него на языке.

– Те-ни? – протянул мальчик в ответ. – Какую? Старую или молодую?

– Разве есть еще и молодая?

– А почему бы и нет?

– Я ищу старую Тени, жену Руи!

– Жену Руи? Нет. Такой я не знаю.

Ну конечно же, откуда ему знать? Ведь отец умер задолго до рождения этого мальчика. Тогда Тутмос не решительно добавил:

– Ткачиху!

– Ах, ткачиху! Так бы сразу и сказал! Где же она еще может быть, как не в ткацкой?

Конечно, где же еще она могла быть? Разве маленький постреленок не прав? Зачем только ему понадобилось спрашивать этого мальчика? Хотя теперь он по крайней мере знает, что есть ткачиха, которую зовут Тени! Но, может быть, это совсем и не его мать?

Подходя к ткацкой, он сразу же заметил, что теперь в ней работает гораздо меньше женщин, чем раньше.

Тутмос резким движением открыл дверь. Все головы повернулись в его сторону, но среди них он не заметил лица матери.

– Я ищу Тени, – произнес он шепотом. – Старую Тени, жену Руи.

Его голос звучал все тише, все безнадежней.

– Тени! – громко крикнула одна из женщин. – Ты что, не слышишь? Тени, тебя спрашивают? Но станок Тени продолжал стучать.

– Она стала плохо слышать, – сказала женщина, знавшая Тени, и хотела встать, но Тутмос остановил ее.

– Не надо, – сказал он, сделал несколько быстрых шагов и оказался за спиной седой согнувшейся старухи.

Тутмос положил ей руку на плечо. Тени повернула голову, посмотрела ему в лицо, но не узнала сына.

– Что тебе надо от меня? – спросила она угрюмо и безразлично. – Я все равно не закончу этот кусок до завтра. Может быть, ты думаешь, что я могу работать при масляном светильнике, как молодая? Даже если ты будешь бить меня, я все равно не смогу этого сделать!

– Мама! Это я, Тутмос! – крикнул скульптор, не в силах больше сдерживаться.

Он поднимает ее с пола и выносит на руках прямо во двор. Как легко ее тело! О, как хотелось бы ему побыть с ней наедине! Но уже через мгновение толпа окружила их. Все что-то кричат, жестикулируют, о чем-то спрашивают Тутмоса.

Постепенно молодой скульптор начинает вспоминать некоторые лица. Вот гончар, а это, кажется, его подмастерье. Узнает он и женщину, которая когда-то старалась сунуть ему лишнюю лепешку. И все задают один и тот же вопрос: «Разве ты жив? А ведь говорили же! Апер вернулся из каменоломен и сказал, будто бы ты умер!»

Мать ни о чем не спрашивала. Она села на корточки и неподвижно смотрела на Тутмоса. Она рассматривала его лицо, чтобы убедиться, что это действительно он.

Тутмос понял, что так просто ему не удастся отвязаться от любопытных. Поэтому он рассказал, как можно короче, про свою жизнь, про Иути, про Бака, про царя.

Люди не хотели ему верить.

– Главный скульптор? Три корабля?

– Если вы не верите, пойдите на берег реки и посмотрите сами!

И толпа двинулась к берегу, чтобы воочию убедиться в правдивости его слов. Наконец Тутмос остался наедине с матерью.

– Пойдем со мной в рощу где цветут акации, – сказал он, – там они не найдут нас, когда вернутся.

– В рощу акаций? – удивленно сказала старуха поднимаясь. – Ее уже давно вырубили.

Все же она встала и пошла за ним, как послушный ребенок.

Они прошли мимо вырубленных акаций. Пни не были выкорчеваны, и теперь из зарослей сорняков высотой в половину человеческого роста торчали новые побеги. Тутмос спросил:

– Почему эти сорняки не взяли на корм скоту? И не срезали часть новых ростков, оставив лишь наиболее крепкие? Тогда вместо дикого кустарника снова поднялась бы молодая роща.

Тени в ответ только пожала плечами.

Как согнула ее эта жизнь! Как она горбится, когда идет!

Тени с трудом поспевала за сыном. Заметив это, он замедлил шаги.

На их счастье, на краю бывшей рощи еще уцелело одно дерево. В его тени Тутмос нашел удобное место для матери. Но она не захотела даже присесть.

– А как же моя работа? – забеспокоилась мать. – То полотно, которое я тку! Я должна была закончить работу еще сегодня, а теперь успею лишь завтра к вечеру. И если этот кусок не будет завтра готов, меня побьют.

– Но кто посмеет это сделать, мама? Я думал, что раз прогнали жрецов, прогнали Панефера…

– О, Панефер был далеко не самым жестоким! Что пришлось пережить бедной матери! Что они с ней сделали! Разве простит она ему когда-нибудь, что он не забрал ее раньше? Конечно, пока жрецы Амона распоряжались здесь, об этом не могло быть и речи. Но тогда, перед отъездом в Ахетатон, ему нужно было поехать с Баком в каменоломни. На обратном пути он мог бы забрать мать с собой. Как он не подумал об этом? Неужели желание скорее ступить на священную землю Небосклона Атона было настолько велико, что пересилило его сыновний долг и любовь? Разве можно совершать грех даже во имя служения богу?

Все это он говорит матери, стараясь кричать как можно громче, чтобы она могла расслышать. Мать сидит рядом и смотрит на него отсутствующим взглядом. Может быть, она не понимает того, что он говорит?

Наконец губы Тени шевельнулись и она медленно спросила:

– Так ты приехал меня забрать? Ты хочешь увезти меня?

– Да! Тебя и моих сестер! Но где же они, мои сестры? Почему они не прибежали сразу же, как только услышали о моем приезде?

– Ренут умерла, – сказала мать. – Она умерла в то лето, когда река разлилась, разрушив все плотины, и нам почти ничего не удалось собрать с опустошенных полей. Тогда свирепствовали демоны болезни. Многих погубили они. – Тени замолчала, глядя прямо перед собой. – Остальные мои дочери, обе младшие, убежали, когда начались беспорядки. С тех пор я ничего о них больше не слышала.

– И о братьях моих тебе ничего не известно?

– Нет, ничего! Со времени смерти твоего отца. «А ведь она родила четырнадцать детей, – думает потрясенный Тутмос, – четырнадцать детей! И теперь осталась совсем одна!» Он снова принялся объяснять матери, что намерен забрать ее отсюда и заедет за ней на обратном пути.

– Но я же не могу уехать… я не могу оставить Эсе одну! – сказала мать, и голос ее сразу же изменился, слово с нее слетела усталость.

– Эсе? Кто такая Эсе? Это имя я ни разу не слышал.

Тени не сразу ответила. Она смерила сына строгим взглядом, в котором чувствовались и недоверие и осторожность. Тутмос в это время неумело гладил ее руки старые, морщинистые, рабочие руки с набухшими венами. «Я обязательно вылеплю эти руки, – подумал он, – руки матери, такими, какие они есть».

– Эсе, – ответила старуха, неожиданно заговорив быстрее, – Эсе – моя внучка. Дочь твоей сестры Ренут!

«Значит, она еще совсем ребенок, – подумал Тутмос. – Ну конечно же, я заберу и ребенка».

И сердце его охватывает радость. Он собирается спросить еще что-то, но в это время до него донесся крик: «Те-е-е-ни!»

– Тебя зовут, – сказал он. – Будет лучше, если я сейчас же поговорю с управляющим имением. Мне придется оставить вас здесь еще на несколько недель, а может быть, даже и месяцев. Это будет зависеть от того, как быстро я сумею управиться со своими делами в каменоломнях. Но управляющий должен знать, что ты мать главного скульптора царя! Теперь тебе не придется больше работать!

– Не надо будет работать? – пробормотала старуха. – Но что же я буду делать с утра до вечера, если не буду работать?

Тутмос не ответил ей. Он шагал торопливо, и Тени с трудом поспевала за ним.

Они поравнялись с колодцем. Большой камень лежал все на том же месте. Возле него, как и в те далекие времена, стояла девушка с кувшином на плече. Вот она поставила его на землю, перегнулась через край колодца и начала опускать кожаное ведро. Но прежде чем вытянуть его обратно, она внезапно замерла, выпрямилась и обернулась. Вероятно, она услышала звук приближающихся шагов.

– Эсе! – позвала мать. – Подойди сюда, Эсе! Это мой сын, Тутмос, он твой… твой дядя.

Девушка поправила рукой свои черные волосы, упавшие ей на лоб, и осталась стоять на месте, как прикованная.

Тутмос тоже не мог сделать ни шагу. «Конечно же, это другая девушка, думает он. – Это тот же колодец, та же смоковница, но не та девушка». И все же он с трудом убеждает себя в этом, хотя уже много лет прошло с той памятной встречи.

Так вот какая она, Эсе! Она уже не ребенок, как он думал! Она уже в том возрасте, когда выходят замуж! Ей по крайней мере четырнадцать лет!

Он подошел к ней и взял колодезный журавль из ее рук. Достал кожаное ведро, налил воду в кувшин и помог девушке поднять его на плечо.

– Идем с нами! – сказал он и пошел вперед. Тени между тем взяла за руку девушку, которая словно приросла к месту.

– Ну, пойдем же! – повторила старуха и стала что-то шептать на ухо Эсе.

Внезапно лицо девушки озарилось улыбкой. Взяв бабушку за руку, она пошла за молодым скульптором.

Прежде чем Тутмос встретился с Абой, управляющим поместьем, конфискованным у жрецов Амона, Тени рассказала сыну, как он здесь появился.

С отрядом наемников, в основном состоящим из людей презренной земли Куш, Аба ворвался в Он, перебил жрецов Амона и Монта, тех, кто не успел сбежать. Не пощадил он даже царских чиновников, которые пытались приостановить его злодеяния. Старший управляющий всеми угодьями Она, которому Аба подчинен, действует с ним заодно и позволил ему распоряжаться по своему усмотрению. Бот Аба и старается как может! Поля не дают и половины прежнего урожая, поголовье скота значительно сократилось. Большинство земледельцев, работающих в поместье, или отдыхают от своих трудов, уснув навеки, или просто сбежали отсюда. Люди же, которых Аба привел с собой, ленивы и развращены.

– Ну, а Панефер? – спросил Тутмос.

– Панеферу удалось спастись, только его жену и детей…

– Неужели ты хочешь сказать, мама, что люди царя убивали женщин и детей?

Эсе внезапно вскрикнула. Лицо ее побледнело, она пошатнулась. – Тутмос едва успел подскочить и удержать кувшин, чтобы он не упал с ее плеча. Вода, конечно, вылилась. Ноги и сандалии Эсе стали мокрыми. Тутмос неестественно улыбнулся и сказал:

– Начего, это хорошо при такой жаре!

– Теперь придется возвращаться. – На глазах Эсе появились слезы. – С пустым кувшином я не могу…

– Ты пойдешь со мной! – возразил Тутмос немного грубовато, поставив кувшин у порога дома, к которому они только что подошли. Он даже слегка подтолкнул ее к двери. «Какие же ужасы пришлось ей пережить, – подумал он, если одно напоминание причиняет ей такие муки!»

В доме управляющего главному скульптору предложили присесть. Но он продолжал стоять, хотя около него специально поставили табуретку. Стоял он до тех пор, пока мать не села первой. Эсе забилась в угол.

Им пришлось подождать, пока ходили за Абой, и Тутмос смог как следует рассмотреть девушку. Она стояла, прислонившись к стене, с широко раскрытыми испуганными глазами.

Наконец дверь распахнулась и вошел Аба.

– Мир вам! – сказал он, поклонившись гостю так, как этого требовал обычай.

Тутмос тоже поднялся и ответил на приветствие. Тени между тем подошла к девушке и стала рядом с ней. Эсе заметно успокоилась от нежного прикосновения ее руки.

Аба – мужчина лет тридцати. На его темном лице выделяются светлые голубые глаза. Вероятно, он сын ливийского наемника. Возможно, он раньше был на военной службе и сражался в презренных землях Куш или Речену. Глубокий шрам пересекает его лоб и всю левую половину лица, делая лицо отталкивающим и страшным.

Аба нахмурился, узнав о намерении скульптора.

– Тени – моя лучшая ткачиха! – сказал он, слегка повысив голос.

– Но она моя мать! – в тон ему ответил Тутмос.

– Конечно, конечно! – подавив недовольство, продолжал Аба. – Мать главного скульптора царя не должна больше сидеть за ткацким станком. А Эсе ты тоже собираешься забрать с собой? Прекрасную Эсе?

Тутмос уже давно с удовлетворением отметил, что его племянница красива. Но то, что подобное наблюдение сделал и этот тип, да еще высказал его таким тоном, наполнило душу Тутмоса отвращением к Абе.

– Да, ребенка моей сестры я тоже возьму с собой! (Он умышленно сказал «ребенок», а не «дочь».) Но, к сожалению, – добавил он, – не сейчас. Мне предстоит еще подняться выше по реке до каменоломен, а на обратном пути я заберу отсюда мать и племянницу. Тебе же, Аба, придется на это время принять их в свой дом как гостей и обращаться с ними, как с моими родственниками!

Во время всего дальнейшего путешествия мучительное беспокойство не покидало Тутмоса. Поэтому в каменоломнях Хену он почти не задерживался. Отметил лишь те глыбы песчаника, которые следовало отколоть. Он оставил здесь два корабля и попросил людей не жалеть сил, пообещав большое вознаграждение по окончании работ. Сам же скульптор через несколько дней на третьем корабле отплыл дальше на юг, туда, где огромные скалы сдавили реку с обеих сторон. В этом месте, где воды реки входили в страну Кемет, добывали самый лучший гранит, который только можно было найти.

Здесь Тутмосу повезло. На острове посреди реки лежало множество каменных глыб серого, розового и черного гранита, уже готовых к отгрузке. Они предназначались для постройки одного из храмов Амона. Но так как в честь Амона уже перестали строить, этими камнями больше никто не интересовался и начальник каменоломен уступил их Тутмосу. Это сберегло много недель, и тем не менее Тутмос заставляет людей работать в крайнем напряжении. Ему кажется, что все идет недостаточно быстро, и ко всему он сам прикладывает руки, хотя это совсем не пристало его высокому положению и роняло его достоинство в глазах рабочих!

– Ка Тутмоса подгоняет его! – говорил капитан корабля Гем, руководивший доставкой и погрузкой камня.

Так Тутмосу удалось сильно сократить пребывание в гранитных каменоломнях.

– А ты не хочешь оставить здесь память о себе, – спросил у скульптора надсмотрщик, когда увидел, что тот уже готов отправиться в обратный путь, как это сделал Бак, сын Мены, когда приезжал сюда два года назад?

Тутмос попросил показать ему то место, где Бак оставил надпись. Здесь он обнаружил изображение Эхнатона, сидящего на троне. Рядом с его титулами, именами и пожеланиями долголетия было начертано и обращение к Атону:

 
О живой солнечный диск,
Великий праздниками Сед,
Владыка неба, владыка земли,
Владыка всего, что объемлешь ты,
Атон, владыка «Дома Атона» в Ахетатоне.
 

А около изображения Бака Тутмос прочитал:

«Воздание хвалы владыке Обеих Земель, лобызание земли перед Ваэнра, которое совершает руководитель работ в „Красной горе“, поборник учения самого Его величества, начальник скульпторов самых больших памятников царя в „Доме Атона“ в Ахетатоне, Бак, сын начальника скульпторов Мены, рожденный владычицей дома Раи из Северного Она».

«Как это прекрасно, – подумал Тутмос, – оставить память не только о себе, но и о своих родителях! Как был бы доволен мой отец, если бы его имя продолжало жить, в то время как имя Амона уничтожено повсюду! Конечно, стоило бы сделать подобную надпись, чтобы через тысячелетия можно было прочесть: „Здесь работал Тутмос – сын Руи и Тени, главный скульптор царя Ваэнра, единственного сына Атона!“»

Но для этого надо время. А что же будет тогда с Эсе, прекрасной Эсе? Неужели я заставлю ее ждать? Тутмос вспоминает голос Абы, его подленький смех, и сердце его сжимается.

«Нет», – решает он и, повернувшись к надсмотрщику каменоломни, говорит:

– Очень любезно с твоей стороны, что ты показал мне эту надпись, но я не могу последовать примеру Бака. Я не могу слишком долго здесь задерживаться.

Обратное путешествие в Хену прошло гладко. Но в каменоломнях Хену работы еще не были закончены – не отбито большинство каменных глыб, которые отобрал Тутмос. А в конце концов, какое это имело значение? Разве для продолжения работ необходимо присутствие Тутмоса? Разве корабли, груженные песчаником, не доберутся до Ахетатона сами? Итак, он может с грузом гранита отплыть пораньше.

Тутмос посвятил Гема в свои планы и встретил с его стороны полную поддержку. Гем назвал капитанов двух других кораблей отважными и надежными людьми, что еще больше укрепило решение Тутмоса немедленно плыть дальше.

Оставалось еще часа два до полудня. Если они сделают только короткую остановку в Оне, им дотемна удастся миновать бывшую столицу царей. Тутмос умышленно не хотел там останавливаться. Он стремился скорее достичь Ахетатона, своего дома, который наконец-то станет ему по-настоящему родным.

Аба был изумлен, даже растерян, когда Тутмос предстал перед ним.

После обычного приветствия, он довольно недружелюбно сказал:

– Я совсем не ожидал, что ты так быстро вернешься.

Тутмос натянуто улыбнулся:

– Это даже лучше: тебе не пришлось готовить встречу для меня! Я не собираюсь надолго задерживаться здесь, заберу лишь моих родных и двинусь дальше.

– Да, насчет твоих родных… Видишь ли, тут вот какое дело. Я надеюсь, что у тебя есть грамота, разрешающая их забрать. Если я даже поверю, что ты главный скульптор царя, то ты не должен забывать, что обе женщины не моя собственность, а принадлежат царю, чьи владения я охраняю. И если мне придется отвечать..

– Кому тебе придется отвечать? – раздраженно спросил Тутмос.

– Ну, например. Май, старшему управителю всех угодий царя! Если бы ты привез от него грамоту…

– Но неужели ты не мог сказать мне об этом раньше? – взорвался молодой скульптор. – Мне не составило бы большого труда сразу же послать своего человека в Ахетатон, и он уже давно вернулся бы обратно и привез грамоту от Май.

Тутмос возбужденно ходил по комнате. В каменоломнях все прошло гладко, и он даже не предполагал, что здесь ему придется столкнуться с препятствиями. (А может быть, все-таки в глубине души он этого боялся?)

Аба подождал, пока гость немного успокоится, а потом сказал в примирительном тоне:

– Может быть, удастся найти какое-нибудь обоюдное решение. Я, пожалуй, смогу позволить тебе увезти мать. А за Эсе ты сможешь приехать в другой раз, когда Май даст тебе грамоту.

«Так, значит, дело в девушке! Надо было мне это раньше предвидеть!» мелькнуло в голове Тутмоса. Вслух же он только сказал:

– Неужели ты думаешь, что мне больше нечем заниматься, кроме как плавать вниз и вверх по реке между Оном и Ахетатоном?

– Ну, если ты сам не хочешь за ней приехать и у тебя нет никого, кого бы ты мог послать вместо себя, то оставь ее у меня. Ей будет здесь хорошо. Я возьму ее в жены! И если ты согласен, то мы сейчас же можем заключить брачный контракт и решить все остальное, что к этому относится. И тебе это будет выгодно! Ты же ее ближайший родственник по мужской линии, а я обещаю не поскупиться.

«Может быть, он уже убедил девушку дать свое согласие, – подумал Тутмос, и чувство горечи переполнило его душу. – Эсе – и этот человек со шрамом! – Его затрясло при одной мысли, что они могут быть вместе. – Ну а если ее прельстило то положение, которое она займет, став его супругой. А вдруг… он обманул и соблазнил ее!..»

– Мы спросим девушку, – сказал Тутмос упавшим голосом, – и если она согласна, то мне не нужно никакого выкупа.

– Ты собираешься ее спрашивать? – засмеялся Аба. – С каких это пор у девушек стали спрашивать, хотят они замуж или нет?

«Так, значит, он от нее ничего не добился», – решил Тутмос, и эта мысль успокоила его.

– Я пойду и приведу писца, – продолжал Аба. – А ты все же подумай о выкупе за невесту!

– С этим человеком тебе не удастся договориться, – сказал Гем, сопровождавший Тутмоса и присутствовавший при разговоре.

– Мне тоже так кажется, – согласился Тутмос, глядя прямо перед собой.

– Тебе так дорога эта девушка? – спросил Гем.

– Конечно! Ведь она дочь моей сестры! Разве я могу бросить ее на произвол судьбы? – горячо ответил Тутмос, но почувствовал, что его ответ правдив только наполовину.

– Тогда есть только один путь. Ты задержи Абу, а я сбегаю на корабль и приведу наших людей. Нам будет не трудно найти обеих женщин и доставить их на судно. Или, может быть, ты боишься, что Аба набросится на тебя, когда поймет, что его провели?

– Нет, я не боюсь! Но не лежит у меня сердце к обману.

– Но ведь тебе все равно не удастся договориться с Абой по-хорошему. У нас нет другого выхода!

Тутмос остался один и погрузился в свои тяжелые размышления. Вошла служанка с хлебом и вином.

– Пей, господин! – сказала она приветливо и наполнила чашу. Управляющий просил тебе передать, что задержится еще ненадолго.

«Вино из Буто, – подумал Тутмос, разглядывая красное искристое вино. Поместье он привел в запустение, но для себя привозит вино; пиво, видимо, пришлось ему не по вкусу!» Тутмос не прикоснулся ни к вину, ни к еде.

Время идет медленно, но Тутмоса радует каждая лишняя минута ожидания. Чем позже придет Аба, тем меньше времени останется на переговоры. И все же его охватывает беспокойство. А что, если Аба ушел не за писцом, а для того, чтобы спрятать куда-нибудь девушку? Тутмосу стоило большого труда остаться на месте и не броситься искать Эсе и мать. Но он убедил себя, что его появление в усадьбе может испортить все дело. От волнения Тутмос все же выпил чашу вина, даже не почувствовав его вкуса.

Наконец возвратился Аба. Он и на самом деле привел с собой писца.

– Я тут подумал, – сказал Тутмос, – и решил, что так все-таки не положено делать. Хотя Эсе и дочь моей сестры, но, как ты верно заметил, я не вправе распоряжаться ее судьбой, пока она остается рабыней и работает в царском поместье. Если ты не счел возможным отпустить ее со мной, то какое же я имею право выдать ее за тебя замуж?

Аба растерянно посмотрел на Тутмоса.

– Но ведь этим, – сказал он наконец, – мы не нанесем поместью ущерба! Напротив! Эсе будет следить за работницами. Она лучше, чем я, разбирается в женской работе. От этого хозяйство только выиграет.

– Но не слишком ли она молода для этого? Будут ли работницы повиноваться ей? – перебил его Тутмос.

– Конечно будут, если ее слова подкрепит мой бич!

– Знаешь что? – с трудом сдерживая себя, продолжал Тутмос. – Поедем лучше с нами в Ахетатон и расскажем обо всем Май. Решение, которое он примет, будет окончательным.

– Мне ехать в Ахетатон?! – зарычал Аба. – Ты что думаешь – только ты, скульптор, дорожишь своим временем? Ты думаешь, что я могу неделями отсутствовать и это не принесет вреда хозяйству? Да имеешь ли ты хоть малейшее представление о том, каковы здесь люди, как трудно слуге Атона заставить работать это ленивое Амоново отродье?

Удар по лицу не мог бы подействовать на Тутмоса сильнее, чем эти слова!

– Слуга Атона! – пробормотал он. – Аба смел назвать себя слугой Атона! Горе нам, если все слуги Атона таковы!

К счастью, он произнес эти слова так тихо, что управляющий их не расслышал.

– Что ты еще хочешь придумать? – сказал Аба разгневанно. – С меня хватит! Договор будет заключен, даже если ты и откажешься его подписать! Это твое дело! Кем, пиши: «Аба, сын Уба-Онера, берет Эсе, дочь…» Как звали ее отца, Тутмос?

– Я не знаю.

– Как можешь ты не знать, как звали мужа твоей сестры? Может быть, ты вовсе и не дядя ей? – Аба засмеялся и продолжал диктовать: «берет Эсе, дочь Ренут, себе в жены».

Сильный шум заглушил его голос. Со двора донеслись крики людей.

– О эти собаки! – закричал Аба. – Никак они не могут жить мирно! Каждый день драки между моими людьми и этим Амоновым отродьем! Теперь ты видишь, как необходимо здесь мое постоянное присутствие! Продолжай писать. Кем, ты же лучше меня знаешь, как это делается!

Кем склонился над папирусом, а Аба выбежал из помещения. Воспользовавшись этим, молодой скульптор незаметно покинул дом и вернулся на корабль. Никто не обратил на него внимания.

Кем уже поджидал его.

– Нам повезло, – сказал он. – Мы не встретили никакого сопротивления. Женщины в ткацкой мастерской так перепугались, что разбежались в разные стороны. Твоя мать подчинилась нам, не задав ни единого вопроса. Если бы Эсе не закричала, когда я взял ее на руки и понес, то вообще все обошлось бы без шума.

– А разве ты не объяснил ей, в чем дело?

– Какое там! У нас не было времени для объяснений! Рулевой нес старуху, а я – девушку! Мои люди сдерживали погоню. При этом мне показалось, что никто всерьез и не собирался нас преследовать. Мне вообще кажется, что большинство работниц даже радовались, что Аба получил такую пощечину. Они только сбежались со всех домов и возбужденно обсуждали случившееся. Когда мои люди убедились, что мы уже далеко, они поспешили вдогонку.

– А где теперь женщины? – спросил Тутмос.

– Я их поместил в твоей каюте…

Тутмос распахнул дверь каюты, и, когда его глаза привыкли к мраку, различил две фигуры, которые, прижавшись друг к другу, сидели в углу.

Как только он сделал попытку приблизиться к ним, Эсе пронзительно закричала:

– Нет, нет! Я не хочу! Я не хочу!

– Мама! – прошептал Тутмос, испуганный этим диким криком. – Мама! Это я! Успокой девочку! – И он вышел наружу.

Между тем команда подняла паруса, корабль отошел от берега. Тутмос подошел к капитану.

– А что будет, когда Аба расскажет обо всем Май? – спросил он неуверенно.

– Мне кажется, что он этого не станет делать, – усмехнулся Гем. Человек, чья одежда запачкана сверху донизу, не станет показывать пятно на чужом одеянии.

Тутмос молчал, но по его лицу было видно, что противоречивые мысли терзают его душу.

– В таком случае, Гем, – наконец сказал он, – мне придется самому обо всем рассказать Май. Жизнь моя будет отравлена, если я не смогу честно смотреть в глаза людям!

– Я понимаю тебя, Тутмос. Но не забудь в разговоре с Май упомянуть, что ты видел в Оне. Как Аба обращается с людьми и как он привел в упадок хозяйство вверенного ему поместья.

– Я же не доносчик, Гем! Разве скульптор должен совать свой нос в дела царских чиновников?

– Почему ты говоришь «доносчик»? Разве ты, скульптор, не служишь Атону, не служишь правде так же, как каждый жрец? Как каждый чиновник? Разве ты не следуешь тому учению, которое проповедует наш царь? Эти люди прячутся за спинами нашего бога и нашего царя и, прикрываясь их именами, думают, что могут безнаказанно творить свои черные дела! Если ты не расскажешь, как Аба управляет царским поместьем, это сделаю я. Но ведь мои слова имеют гораздо меньше веса!

– Ты, видимо, прав, Гем, – сказал Тутмос, глубоко вздохнув.

Тени вышла из каюты и подошла к Тутмосу.

– Эсе перестала плакать и заснула. Пускай поспит, – сказала она.

Тутмос взял мать за руку и увел от двери каюты на корму корабля. Он боялся нарушить сон девушки, ведь с Тени надо было говорить очень громко. Тутмос некоторое время стоял молча.

– Прости меня, мама! – наконец сказал он. – Я не хотел пугать вас, но у меня не было другого выхода.

– Я особенно не испугалась. Что может случиться со старой женщиной? – ответила она.

Тутмос понял по ее голосу, что жизнь безжалостно иссушила ее душу. И даже смерть она восприняла бы просто, как конец этого длинного, полного лишений пути. Он взял ее руки в свои.

– Мама! Теперь тебе будет хорошо! Ты будешь жить в светлой комнате. Веселыми картинами я распишу ее стены. Ты увидишь, чему научились мои руки. Ты будешь спать на настоящей кровати. Не на лежанке из кирпичей и не на соломенной подстилке, а на кровати.

Тутмос попытался по глазам матери прочесть ее мысли, но они по-прежнему не выражали ничего, кроме страшной усталости и полного безразличия. «Может быть, она разучилась радоваться?» – подумал он, и щемящее чувство охватило его сердце.

В этот день они проплыли мимо бывшей царской столицы. Тутмосу не нужно было подгонять гребцов. Все еще взволнованные приключениями дня, они в такт опускали весла и пели свои песни. Когда на небе зажглись звезды, корабль причалил к берегу. Гем распорядился выдать команде двойную порцию пива, и веселье затянулось до глубокой ночи. Мать Тутмос отправил в каюту к девушке. Гем предложил переночевать на одной койке с ним, но Тутмос отказался. Не пошел он и в кубрик, где разместилась на ночь команда.

Тутмос выбрал себе место на палубе и улегся, положив под голову круг сложенного витком каната. Он долго смотрел на мерцающие в темном небе звезды. Холодный ветер обдувал его, а над камышами подымалась тонкая пелена тумана.

«Накидку бы мне сейчас, – подумал он, – нужно сходить и принести себе накидку». Но он не пошел в каюту, боясь опять испугать девушку.

Тутмос уже проснулся, когда мать вышла из каюты.

– Теперь пойди к Эсе, Тутмос, – сказала Тени сыну. – Она хочет с тобой поговорить.

Эсе стояла в каюте, прислонившись к стене. Тутмос оставил дверь открытой, и при дневном свете он мог хорошо разглядеть очертания ее стройной фигурки. Тутмос не подошел к девушке близко; он остановился на некотором расстоянии и спросил:

– Ты хотела мне что-то сказать?

– Да, дядя, – ответила девушка, – я хочу знать, ты взял меня с собой потому, что собираешься выдать замуж? Выдать замуж за человека, который мне не нравится?

– Нет, Эсе! – Тутмос невольно улыбнулся. Чего только не придумают эти девушки! – У меня не было этого даже в мыслях. У меня мало друзей. Да я и не думал о муже для тебя… Я думал… Может быть, ты полюбишь меня?

– Как? – Ее лицо оживилось. – Разве ты до сих пор не женат? Такой старый… главный скульптор царя… и у тебя нет ни жены, ни детей?

– Главным скульптором я стал совсем недавно. А что старый…

Эсе перебила Тутмоса:

– Скажи, если я не захочу стать твоей женой, те ты заставишь меня силой? – Она нахмурила лоб, и вспыхнувший было в ее глазах огонь потух.