Текст книги "Мэри Бартон"

Автор книги: Элизабет Гаскелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

ГЛАВА XXX

ДЖОБ ЛЕГ ТЕРЯЕТ НАДЕЖДУ

Как тягостна ночью

Тоски бесконечность,

Когда так угрюм таинственный шум

Мерных волн, что уносят нас в вечность.

Когда Джоб вернулся к миссис Уилсон, он увидел, что она в волнении безостановочно ходит по комнате, не обмениваясь ни словом с хозяйкой, у которой они остановились, и лишь время от времени испуская тяжкие вздохи, от которых вздрагивали все присутствующие.

– Ну? – спросила она, когда Джоб вошел, и резко повернулась к нему. – Да говорите же! – повторила она, в то время как он собирался с мыслями, не зная, что ей сказать.

По правде говоря, Джоб хотел придумать какую-нибудь благую ложь, чтобы на время успокоить миссис Уилсон. Но ее нетерпеливые расспросы заставили его выложить всю правду.

– Уилл пока не объявился. Но время еще терпит – он, наверное, скоро придет.

Она минуту смотрела на него, словно не веря его словам, которые несли ей отчаяние. Затем она покачала головой и произнесла – гораздо спокойнее, чем можно было ожидать от человека, находящегося в столь возбужденном состоянии:

– Не говорите так, не надо! Вы же сами этого не думаете. Вы тоже потеряли надежду, как и я. А я ведь все время знала, что моего мальчика повесят за то, чего он не делал. И пусть уж лучше его повесят, чтобы не знал он больше этого проклятого мира, где нет ни справедливости, ни милосердия.

Она молитвенно возвела к небу невидящие глаза и села.

– Ну, это вы зря так торопитесь, – заметил Джоб. – Да, Уилл сегодня утром отплыл, но Мэри Бартон, храбрая душа, отправилась за ним и, уж конечно, привезетего с собой, если сумеет хоть словом с ним перемолвиться. Она еще не вернулась. Так что нечего вешать голову. Все кончится хорошо.

– Все кончится хорошо, – повторила она за ним, – да только не так, как вы думаете. Джема повесят, и он отправится к своему отцу и братикам – туда, где господь утирает всем слезы и где Иисус Христос ласково беседует с младенцами, когда они начинают искать своих матерей, оставшихся на земле. Ах, Джоб, как я стремлюсь в эту обитель блаженства – и все же я тоскую, потому что Джем должен так скоро попасть туда. Но я не стала бы тосковать, если бы сегодня мы с ним вместе уснули последним сном. Нисколько бы я не тосковала, если б только люди знали, что он невиновен, как знаю я.

– Рано или поздно они об этом узнают и горько раскаются, если повесят его за то, чего он не делал, – сказал Джоб.

– Это, конечно, так. Бедные! Да сжалится над ними господь, когда они узнают о своей ошибке.

Вскоре Джобом вновь овладело нетерпение, и, встав, он подошел к окну, потом к двери, словно лесной зверь, который ищет выхода из ловушки. На улице царила непроглядная тьма, ибо луна еще не взошла.

– Ложились бы вы спать, – сказал он вдове, – завтра силы вам еще как понадобятся. Джем очень огорчится, если увидит вас такой измученной. А я выйду и поищу Мэри. Она уже, наверно, вернулась. Не волнуйтесь: я вам все потом расскажу. А сейчас ложитесь.

– Вы добрый друг, Джоб Лег, я и в самом деле пойду лягу. Но только возвращайтесь прямо ко мне и приведите с собой Мэри, как найдете ее.

Она произнесла это тихо и очень спокойно.

– Да, да! -заверил ее Джоб и поспешил уйти.

Сначала он направился к мистеру Бриджнорсу, где, как ему хотелось верить, Уилл и Мэри давно уже ждали его.

Однако их там не оказалось. Мистер Бриджнорс только что вернулся, и Джоб поспешно поднялся к нему, чтобы узнать последние новости.

– Дело принимает скверный оборот, – мрачно сказал адвокат, перебирая какие-то бумаги, лежавшие настоле. – Джонсон все мне рассказал, а ему сказала женщина, у которой останавливается Уилсон. Этой девушке вряд ли удастся его найти. Придется строить защиту на недостаточной ясности косвенных улик и на хорошей репутации обвиняемого, который до сих пор не был замечен ни в чем предосудительном. Однако этого очень и очень мало для убедительной защиты. Но как бы то ни было, я попросил мистера Клинтона выступить защитником на суде, и мы постараемся сделать все, что можно. А теперь, почтеннейший, разрешите пожелать вам спокойной ночи и попросить вас удалиться. Мне предстоит сидеть сегодня до утра. Вы не видели моего писца, когда поднимались сюда? Видели? Тогда, если вас не затруднит, попросите его, пожалуйста, немедленно зайти ко мне.

Дольше Джоб уже не мог оставаться и, смиренно поклонившись, вышел.

Затем он направился к миссис Джонс. Она была у себя, но Чарли опять куда-то сбежал. Этого мальчишку просто невозможно удержать дома. Разве что запереть на замок, да и это не всегда помогает: вот однажды заперла она его на чердаке, так он вылез в слуховое окно. Может, он пошел в порт разыскивать эту девушку. Он рад любому поводу, чтобы сбежать туда.

Не дожидаясь приглашения, Джоб сел: он твердо решил не уходить до возвращения Чарли.

Миссис Джонс гладила и складывала все наглаженное, не переставая говорить о Чарли и своем муже, который нанялся матросом на корабль, отправлявшийся в Индию, и уехал, а без него мальчишка совсем от рук отбился – никакого с ним сладу нет. Она все вздыхала и причитала, ругая моряков, и портовые города, и штормовую погоду, и бессонные ночи, и выпачканные дегтем и смолою штаны, хотя Джоб давно уже перестал обращать на нее внимание и лишь прислушивался к каждому шагу и каждому голосу, раздававшемуся на улице.

Наконец явился Чарли, но он был один.

– С вашей Мэри Бартон, видно, что-то приключилось, – заметил он, обращаясь к Джобу. – Ни на одной пристани никто о ней ничего не слыхал, а лодка, на которой она поехала, сказал мне Боурн, была из Чешира. Так что до завтрашнего утра мы о ней ничего не узнаем.

– Завтра она в девять утра должна быть в суде, чтобы давать показания, – уныло произнес Джоб.

– Так она и мне говорила, – если и не так, то что-то вроде этого, – заявил Чарли, которому не терпелось услышать побольше, но Джоб молчал.

Что делать дальше – он не знал, а потому встал и, поблагодарив миссис Джонс за гостеприимство, вышел на улицу. Там он остановился, раздумывая, что же могло произойти.

Затем он тихонько побрел в направлении того дома, где он оставил миссис Уилсон. Ничего другого не оставалось, но шел он медленно, от души надеясь, что горе и усталость вконец измучили миссис Уилсон и она заснет до его прихода, так что ему не придется отвечать на ее вопросы.

Он осторожно вошел в дом, где его поджидала сонная хозяйка, которой было сказано, что он вернется с девушкой и что эта девушка разделит постель со старушкой.

Но со сна она ничего не видела и, зажигая свечу (чтобы дремать у камина свет не нужен, объяснила она), уронила что-то на пол, и из задней комнатки тотчас послышался голос миссис Уилсон:

– Кто там?

Джоб промолчал и даже затаил дыхание в надежде, что она решит, будто ей это послышалось. Но хозяйка, не слишком об этом заботившаяся, уронила щипцы, которые громко зазвенели, после чего она принялась извиняться, и миссис Уилсон убедилась, что слух не обманул ее и что Джоб вернулся.

– Джоб! Джоб Лег! – взволнованно позвала она.

«О господи! – подумал Джоб, нехотя направляясь к двери в ее спальню. – Неужели так уж грешно будет, если я сейчас немножко привру? Она, может, хоть заснет, а то ведь сколько предстоит ей бессонных ночей, если завтра дело плохо обернется. Словом, попробую».

– Джоб, это вы там? – снова спросила она дрожащим от нетерпения голосом.

– Ну, конечно. Я просто думал, что вы уже спите.

– Сплю?! Да разве я могу заснуть, пока не узнаю, нашли ли Уилла?

«Ну, мужайся», – прошептал про себя Джоб, и вслух сказал:

– Все в порядке! Он нашелся, целый и невредимый, и завтра явится в суд.

– И докажет это… как это там называется? Он подтвердит, что Джем был с ним? Ох, Джоб, да говорите же! Скажите мне все!

«Сказал «а», говори и «б», – подумал Джоб. – Что один грех замаливать, что несколько. Хочешь – не хочешь, а надо продолжать».

– Да, да, – крикнул он, остановившись у ее двери. – Он все докажет, и Джем выйдет из суда чистеньким, как новорожденный.

Он услышал, как за дверью что-то зашуршало, и догадался, что миссис Уилсон, очевидно, опустилась на колени, а потом до него донесся и ее дрожащий голос вперемежку с радостными всхлипываниями, возносивший благодарность и хвалу господу.

А у него, когда он услышал это, сердце так и заныло: он подумал о том, какой ужасный удар, какое страшное разочарование ждет ее завтра. Он понял, как недальновидна была его ложь. Но теперь было уже поздно.

Тем временем миссис Уилсон кончила молиться.

– А Мэри? Вы виделись с нею у миссис Джонс, Джоб?-продолжала она свой допрос.

Он тяжело вздохнул.

– Да, я застал ее там живую и здоровую, когда пришел во второй раз.

«Господи, прости меня! – пробормотал он. – Кто бы мог подумать, что на старости лет я стану лжецом».

– Да благословит ее господь! Она что, здесь? Почему же она не идет спать? Она ведь, наверно, устала.

Джоб откашлялся, задушив в себе остатки совести, и сказал:

– Она так измучилась от этого своего плавания, что миссис Джонс предложила ей переночевать у них. Оттуда и до суда рукой подать, а ведь ей там с утра надо быть.

«Лиха беда начало, а дальше все идет как по маслу, – проворчал себе под нос Джоб. – Видно, прародитель лжи помогает человеку: я так лихо вру, точно говорю чистейшую правду. Ну, теперь она успокоилась. И то хорошо. Пойду-ка я скорее, пока сатана вместе с нею не принялся за меня снова».

И он вернулся в парадную комнату, где усталая хозяйка поджидала его. Муж ее давно уже лег и заснул.

Однако Джоб все еще не решил, что делать дальше. В таком смятенном состоянии духа он не мог бы заснуть, даже если бы его уложили в лучшую кровать Ливерпуля.

– Позвольте мне посидеть здесь в кресле, – сказал он наконец хозяйке, которая стояла, дожидаясь, когда он уйдет.

Они были давно знакомы, и она охотно дала ему это разрешение. Да и вообще ей так хотелось спать, что она не смогла бы отказать ему, даже если б и захотела. Она рада была уже тому, что бдению ее пришел конец.

ГЛАВА XXXI

О ТОМ, КАК МЭРИ ПРОВЕЛА ЭТУ НОЧЬ

Подумать только,

Что эта нескончаемая ночь,

Терзавшая меня двумя словами:

«Виновен!», «Невиновен!» – пронеслась

Над многими мгновением счастливым,

Не потревожив их блаженных снов

О счастье завтрашнем. И их дыханье

Спокойным было в сладком забытьи.

Но все виденья беспощадной смерти

Прошли передо мной!

Уилсон. [117]   [117]Эпиграф к главе XXXI взят из пьесы в стихах шотландского писателя Джона Уилсона (1785-1854) «Осужденный».


[Закрыть]

Ну, а где же была Мэри?

Одна из забот, отягчавших душу Джоба, сразу бы исчезла, если б он мог ее увидеть. А он очень тревожился о Мэри и не раз за эту долгую ночь ругал ее и себя: ее – за упрямство, а себя – за слабость, за то, что уступил ее упрямству, позволив ей одной отправиться на розыски Уилла.

Она, как и Джоб, провела эту ночь не в постели, но под крышей у почтенных и добрых, хотя и грубоватых людей.

Она покорно пошла со старым лодочником, когда он схватил ее за руку и повел через лабиринт тюков, загромождавших пристани, а потом по каким-то темным проулкам. Она послушно следовала за ним, даже не замечая в своем странном отупении, куда они идут, но все же испытывая подобие радости, что кто-то принимает решения за нее.

Он привел ее к ветхому домику, совсем крошечному, построенному давным-давно, задолго до остальной части этой шумной улочки, и сохранившему деревенский вид. Старик ввел Мэри в комнату и, наконец избавившись от страха потерять ее где-нибудь по дороге, хлопнул ее по спине и сказал:

– Вот мы и пришли!

Переступив через порог чистенькой, ярко освещенной комнаты, Мэри очнулась от своего оцепенения (возможно, этому помог и удар по спине) и почувствовала себя очень неловко при виде старушки, хлопотавшей у очага: ну как объяснить ей свой приход! А лодочник, не снизойдя до объяснений, преспокойно уселся в кресло и принялся жевать табак, с чрезвычайно довольным видом поглядывая на Мэри, – во взгляде его читалось торжество, словно он полонил ее силою оружия, и одновременно вызов, словно он хотел сказать ей: а ну-ка попробуй убеги!

Старушка стояла неподвижно с кочергой в руке, дожидаясь, чтобы муж наконец сказал ей, кого он так неожиданно привел к ним в дом, но пока она с удивлением разглядывала гостью, щеки девушки вдруг залила краска, потом она смертельно побледнела, перед глазами ее поплыл туман, жарко натопленная комната закружилась, и, не успев ухватиться за буфет, она рухнула на пол.

Старик и его жена бросились к ней на помощь. Они приподняли бесчувственное тело, старик положил голову девушки себе на колено, а жена его засеменила за холодной водой. Она выплеснула всю кружку в лицо Мэри, но, хотя та судорожно вздохнула, глаза ее не открылись, а щеки не утратили землисто-серого оттенка.

– Кто это, Бен? – спросила старушка, растирая безжизненные руки Мэри.

– А я откуда знаю? – буркнул ее муж.

– Да ладно уж, ладно, – сказала она примирительным тоном, каким говорят с раскапризничавшимися детьми, и словно обращаясь к самой себе, – просто я подумала, что раз ты привел ее в дом, то уж, наверно, знаешь, кто она такая. Да чего тут рассуждать, когда ей, бедняжке, помочь надо. Жаль, что солей моих тут нет: я отдала флакончик миссис Бэртон в прошлое воскресенье, когда мы были в церкви, а то она засыпала во время проповеди. О господи, до чего же она бледная!

– Ну-ка подержи ее немножко, – сказал муж.

Она выполнила его просьбу, продолжая что-то бормотать и не обращая внимания на его отрывистые восклицания, ибо самые резкие его слова были словно жемчуг и брильянты для ее старого любящего сердца, – ведь она вышла за него замуж еще совсем молодой; да и он, несмотря на свою грубость и ворчливость, втайне с удовольствием прислушивался к ее голосу, хотя ни за что на свете не выдал бы любви, скрывавшейся под его суровой внешностью.

– Чего это мой старик надумал? – говорила она, склоняясь над Мэри и кладя ее голову себе на колени. – Зачем это он берет мое перо, которое мне вот уже пять лет служит! Господи, спаси и помилуй, он никак решил спалить его! Да нет, это он хорошо придумал: запах паленых перьев живо человека в чувство приводит. Но она, бедняжка, все никак не очнется. А теперь-то что же он решил? И умница же мой старик! А я-то и не подумала об этом! – воскликнула она, когда старик вытащил из буфета, стоявшего в углу комнатки, пузатую бутылку с контрабандной водкой, называвшейся «Голденвассер» [118]  [118]«Золотая вода» (нем.).


[Закрыть]

– Ну и хватит! – сказала она, когда ее муж влил Мэри в рот столько водки, что она вздрогнула и закашлялась. – Ну что за человек! Всегда такой нежный и внимательный!

– Еще чего скажешь! – буркнул он, радуясь тому, что щеки Мэри порозовели, а глаза открылись и смотрели на него удивленно и осмысленно. – Ничего подобного! Никогда я раньше не валял такого дурака.

Его жена помогла Мэри подняться и усадила ее в кресло.

– Ну, полегчало вам, барышня? – озабоченно спросил лодочник.

– Да, сэр, благодарю вас. Право, сэр, я и не знаю, как благодарить вас, – робко произнесла Мэри.

– Да провались ты со своей благодарностью!

Потянувшись, он взял трубку и вышел, не произнеся больше ни слова и так и не объяснив совсем озадаченной старушке, кого и зачем он привел к ней.

Мэри проводила лодочника взглядом, а когда он ушел, грустно посмотрела на хозяйку дома и попыталась встать, чтобы уйти, а куда – она и сама не знала.

– Нет, нет! Кто бы ты ни была, я не могу отпустить тебя на улицу: ты еще слишком слаба. Может, – слегка понизив голос, продолжала старушка, – ты и непутевая какая-нибудь. Да тут и сомневаться нечего: больно ты хорошенькая. Ну да ладно! Такие-то и отчаиваются– ведь человека хорошего быстро не сломишь: он уповает на господа. Только грешники таят тяжкое-претяжкое горе в сокрушенном сердце. Их, бедных, и надо прежде всего жалеть, им и надо помогать. Сегодня она из этого дома не уйдет, кто бы она ни была, – хоть самая скверная женщина на весь Ливерпуль, я ее не отпущу. Знать бы только, где старик ее подобрал, – оно бы и лучше было.

Мэри, преодолевая слабость, выслушала этот монолог и теперь попыталась удовлетворить любопытство старушки, хотя голос ей плохо повиновался.

– Право, сударыня, я порядочная девушка. Ваш муж возил меня догонять отплывший корабль. На этом корабле уехал человек, который на завтрашнем суде может спасти жизнь обвиняемого. Капитан не отпустил его, но он сказал, что все равно приедет на лоцманской лодке.

И Мэри разрыдалась при мысли о крушении своих надежд, а старушка принялась утешать ее, произнеся для начала свое обычное:

– Да ладно уж, ладно! Приедет он, конечно, приедет. Я знаю, что приедет, так что не падай духом. Не терзайся. Он наверняка приедет.

– Нет, я боюсь, я очень боюсь, что не приедет! – воскликнула Мэри, которую, однако, слова старушки несколько успокоили, хотя она и понимала, что та говорит наобум.

А хозяйка, продолжая разговаривать – частично сама с собой, а частично с Мэри, приготовила тем временем чай и пригласила гостью подкрепиться. Но Мэри покачала головой, отказываясь от еды, и лишь с жадностью выпила чашку чаю. Выпитая водка словно опалила ее, мысли и чувства приобрели мучительную остроту и ясность, а голова отчаянно болела.

Ей не хотелось говорить, – казалось, она утратила всякую власть над словами. Она намеревалась сказать одно, а говорила совсем другое. Поэтому она молчала, в то время как миссис Стэрджис (так звали хозяйку) без умолку болтала, убирая со стола чайную посуду и суетясь по комнате, отчего у Мэри еще больше кружилась голова Она понимала, что ей надо бы попрощаться и уйти. Но куда?

Тут вернулся старик – он сердился и ворчал пуще прежнего. Пинком ноги он отшвырнул в сторону сухие туфли, которые приготовила ему жена, и огрызался на любые ее слова. Мэри приписала это своему присутствию в доме и, собравшись с силами, решила уйти. Но она ошиблась. Немного погодя старик промолвил (глядя в огонь и как бы обращаясь к нему):

– Ветер-то им как раз встречный!

– Да что ты говоришь? Неужто? – воскликнула жена, которая, хорошо изучив характер мужа, знала, что его ворчливость скрывает затаенное сочувствие. – Ладно уж, ладно. Ветер за ночь сколько раз переменится. А времени до утра хоть отбавляй. Бьюсь об заклад на пенни, что он уже переменился с тех пор, как ты проверял.

Она поглядела из окошка на флюгер, поблескивавший в лунном свете, и, будучи женою моряка, сразу признала, что он неподвижно указывает самое нежелательное направление ветра; испустив глубокий вздох, она отвернулась от окна и стала соображать, как бы еще утешить мужа и гостью.

– А никто другой не может доказать того, что вам надобно, на завтрашнем суде? – спросила она.

– Никто! – ответила Мэри.

– И вы не знаете, кто на самом деле виноват, если тот, другой, ничего дурного не сделал?

Мэри промолчала, но по ее телу пробежала дрожь.

Стэрджис заметил это.

– Не допекай ты ее своими расспросами, – сказал он жене. – Надо уложить ее в постель – она вся продрогла на морском ветру. А я послежу за ветром, черт бы его побрал, по флюгеру. Когда прилив начнется, им будет легче.

Мэри пошла наверх, бормоча слова благодарности и благословляя тех, кто приютил чужого человека. Миссис Стэрджис провела ее в комнатку, где все говорило о морских путешествиях и далеких странах. Там стояла узкая кровать сына, отправившегося в Китай, и висел гамак другого сына, которого трепал сейчас шторм в Балтийском море. Простыни, казалось, были сделаны из парусины, но, несмотря на бурый цвет, отличались свежестью и чистотой.

К стене были приклеены два неумелых рисунка, изображавших корабли, – внизу были подписаны их названия; взор матери тотчас устремился на них, и глаза ее наполнились слезами. Но она смахнула их тыльной стороной руки и почти весело принялась уверять Мэри, что постель хорошо проветрена.

– Спасибо, но я все равно спать не буду. Я посижу здесь, если позволите, – сказала Мэри, опускаясь на подоконник.

– Ну, нет, – заявила миссис Стерджис, – хозяин наказал мне уложить вас в постель – я и уложу. Чего вы будете высматривать? Если стоять над горшком, он нипочем не закипит, а вы, видно, решили следить за флюгером. Я, к примеру, никогда на него не смотрю, потому что стоит на него поглядеть, уже ничего другого делать не станешь. А ведь как у меня сердце падает, когда ветер крепчает, но я отворачиваюсь от флюгера и занимаюсь своими делами, а про ветер стараюсь не думать – думаю только про то, что делаю.

– Позвольте мне немного посидеть, – взмолилась Мэри, понимая, что хозяйка решила непременно уложить ее в постель.

Вид у нее был такой жалобный, что та сдалась.

– Ну, уж так и быть. Только попадет же мне за это внизу! Он не успокоится, пока вы не ляжете, – это уж точно. Так что если не хотите ложиться, сидите тихо.

И Мэри тихонько, не шевелясь, просидела всю ночь напролет, глядя на неподвижный флюгер. Она сидела на узком подоконнике, придерживая рукой занавеску, защищавшую комнату от яркого лунного света, прислонясь усталой головой к оконной раме; глаза у нее жгло, и веки горели от напряжения.

Румяная заря занялась над горизонтом, и розовый ее отсвет проник в комнату.

Настало утро того дня, на который назначен был суд.