Текст книги "Мэри Бартон"
Автор книги: Элизабет Гаскелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
ГЛАВА XVIII
УБИЙСТВО
Но пульс – уже не бился он,
С губ не слетел предсмертный стон:
Отлетая за предел,
Не вздохнул он, не всхрипел… [87] [87]Перевод Г. Шенгели.
[Закрыть]
«Осада Коринфа».
В смятении мой ум, но лишь отмщенье
Манит его.
«Герцог Гиз». [88] [88]Эпиграф к главе XVIII взят из поэмы Байрона «Осада Коринфа».
[Закрыть]
Вернемся теперь на час или два назад – к событиям, которые произошли до того, как Мэри простилась со своими друзьями. Было около восьми часов вечера, и все три барышни Карсон сидели в гостиной отцовского дома. Сам мистер Карсон заснул в столовой, в своем удобном кресле. Миссис Карсон (как всегда, когда у них не было гостей) чувствовала себя плохо и пребывала наверху, в своем будуаре, предаваясь мигрени. Ей и правда нездоровилось. «Дурью мается», – говорили слуги. На самом же деле это было естественным следствием полного безделья и духовной апатии. Женщина необразованная, она не имела представления о том, как можно было бы с пользой распорядиться богатством и досугом, которыми обладала в избытке. Она бы чувствовала себя гораздо лучше, если бы вместо нашатыря и нюхательных солей, к которым она ежедневно прибегала, взялась на недельку за работу одной из своих горничных: стлала бы постели, вытирала столы, трясла ковры и выходила утром на свежий воздух без всех этих шалей, накидок, боа, меховых сапожек, капоров и вуалей, в которые она облачалась, отправляясь «подышать свежим воздухом» в душной карете.
Итак, три сестры были предоставлены сами себе. Они сидели в уютной, красивой, ярко освещенной гостиной и, подобно многим другим девицам их круга, не знали, как скоротать время до чая. Две старшие накануне были на балу и поэтому сидели сонные и ко всему безучастные.
Одна из них попыталась было читать «Эссеи» Эмерсона [89] [89] ЭмерсонРальф (1808-1882)-американский писатель и философ-идеалист. Критикуя с романтических позиций капиталистическое общество, он искал выхода из его противоречий в религии и сближении с природой.
[Закрыть]и заснула за этим занятием; другая перебирала пачку новых романсов, выбирая те, которые ей нравились. Эми, младшая из сестер, переписывала какие-то ноты. Из оранжереи в комнату проникал тяжелый аромат цветов, особенно усиливающийся к вечеру.
Часы на каминной доске прозвонили восемь. Софи (та, которая дремала) вздрогнула и проснулась от их звона.
– Который час? – спросила она.
– Восемь, – ответила Эми.
– О господи, до чего же я устала! Гарри уже пришел? Скорей бы подавали чай, может быть, он разгонит сон. А ты, Элен, как себя чувствуешь?
– Я совсем разбита. Впрочем, после бала всегда так, хотя во время танцев не ощущаешь ни малейшего утомления. Очевидно, балы все-таки кончаются слишком поздно.
– Но что поделаешь? Очень многие обедают только в пять или в шесть. Значит, бал можно назначить не раньше, чем на восемь или на девять. А потом еще довольно долго не начинается настоящее веселье. Заметь, после ужина всегда бывает веселее.
– Ну, я сегодня слишком устала, чтобы учить мир, когда надо устраивать балы. Что ты там переписываешь, Эми?
– Да ту испанскую песенку, которую ты поешь: «Quien quiera»(Тот, кто любит (исп.).).
– А зачем ты ее переписываешь? – поинтересовалась Элен.
– Сегодня утром за завтраком Гарри попросил меня переписать ее… Он сказал, что это для мисс Ричардсон.
– Для Джейн Ричардсон! – повторила Софи таким тоном, точно ее поразила неожиданно пришедшая ей в голову мысль.
– Ты думаешь, Гарри ухаживает за ней с серьезными намерениями? – спросила Элен.
– Я знаю ровно столько же, сколько и ты. Я могу лишь наблюдать и делать выводы. А ты как считаешь, Элен?
– Гарри всегда ухаживает за признанными красавицами. Стоит какой-нибудь девушке снискать всеобщее восхищение, как он становится ее поклонником, стараясь сделать вид, будто она оказывает ему некоторое предпочтение. Это его обычная манера. И в его внимании к Джейн Ричардсон я не заметила ничего особенного.
– Только она об этом, по-моему, не догадывается. Понаблюдай за ней в следующий раз, когда на балу будет Гарри. Увидишь, как она покраснеет и станет смотреть в сторону, заметив, что он направляется к ней. По-моему, он это тоже видел, и ему это приятно.
– Конечно, Гарри был бы не прочь вскружить голову такой хорошенькой девушке, как Джейн Ричардсон. Но я не уверена, что он влюблен в нее, хоть она и очень мила.
– Он наш брат, но я считаю, что он ведет себя недостойно! – возмущенно воскликнула Софи. – Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что Джейн считает его намерения серьезными и что он хочет, чтобы она так считала. А когда он перестанет ухаживать за ней…
– А это случится, как только появится девушка красивее ее, – перебила сестру Элен.
– А когда он перестанет ухаживать за ней, – продолжала Софи, – она будет жестоко страдать, а потом ожесточится и станет легкомысленной бессердечной кокеткой, и все потому, что Гарри бессердечно кружил ей голову. Бедняжка!
– Не нравится мне, что ты так говоришь о Гарри,– заметила Эми, поднимая взгляд на Софи.
– Мне самой не нравится, что я вынуждена говорить так о нем, Эми, потому что я очень люблю его. Он добрый, хороший брат, но он тщеславен. По-моему, он сам не понимает, к какому горю, к какому даже преступлению может привести его это тщеславие.
Элен зевнула.
– Как вы считаете, не позвонить ли нам, чтобы подали чай? Меня всегда лихорадит, когда я посплю после обеда.
– Ну, конечно. Почему бы нет? – заметила наиболее энергичная из сестер, Софи, и решительно дернула сонетку. – Подайте нам чаю, Паркер, – приказала она, когда лакей вошел в комнату.
Она не привыкла приглядываться к окружающим и потому не заметила ничего особенного в лице Паркера.
А лицо это должно было бы ее поразить. Оно было смертельно бледно; губы сжаты как бы в стремлении утаить страшное известие; глаза неестественно расширены. Словом, все черты этого лица выражали ужас.
Девушки, готовясь пить чай, принялись убирать книги и ноты. Дверь снова медленно отворилась – на этот раз вошла няня. Я называю ее «няней», потому что именно эти обязанности она когда-то исполняла, хотя теперь, когда ее питомицы выросли, в доме у нее не было определенных обязанностей. Она была чем-то вроде домашней швеи, а также горничной барышень и экономкой, хотя звали ее по-прежнему «няня». Она жила в доме дольше всех остальных слуг, и с ней хозяева держались не так надменно, как с остальными. Она нередко заходила за чем-нибудь в гостиную по поручению хозяина или хозяйки, а потому ее появление не удивило девушек. И они продолжали каждая заниматься своим делом.
А ей хотелось, чтобы они взглянули на нее. Ей хотелось, чтобы они прочли то, что было написано на ее лице, исполненном горя и ужаса. Но они по-прежнему не замечали ее. Она кашлянула – не естественно, а так, как кашляют, когда хотят привлечь к себе внимание.
– Что случилось, нянюшка? – спросила Эми. – Вы нездоровы?
– Мама заболела? – поспешно осведомилась Софи.
– Да говори же, няня, говори! – воскликнули они хором, видя, что она пытается что-то сказать, но ее душат рыдания.
Девушки в тревоге обступили ее, догадываясь по ее лицу, что произошло что-то ужасное.
– Милые мои барышни! Милые мои девочки! – выговорила она наконец и залилась слезами.
– Да скажи же нам, няня, что случилось! – воскликнула одна из них. – Любое известие лучше, чем это молчание. Говори же!
– Деточки мои! Уж не знаю, как вам об этом и сказать. Дорогие вы мои! Бедного мистера Гарри принесли сейчас…
– Принесли?! Принесли?…Как – принесли?
Эти слова девушки инстинктивно произнесли шепотом, но то был шепот, порожденный страхом. И таким же шепотом, словно боясь, что ее могут услышать стены, обстановка – все эти неодушевленные предметы, говорившие о жизни и комфорте, – няня докончила фразу:
– …мертвого!
Эми уцепилась за руку няни и впилась в ее лицо, словно ища подтверждения тому, что это правда, и, прочтя в сумрачном, немигающем взгляде печальных глаз, что это так, без звука, без слова упала в обморок. Другая сестра опустилась на кушетку и закрыла лицо руками, пытаясь поверить в случившееся. Это была Софи. А Элен бросилась на диван и, зарывшись головой в подушки, старалась заглушить сотрясавшие ее рыдания.
Няня молчала. Но сказала она далеко не все.
– Няня, – хриплым голосом, указывавшим на внутреннюю боль, произнесла вдруг Софи, – няня, ты говоришь, он умер? А вы послали за доктором? Надо послать за доктором, сейчас же послать за доктором! – закричала она, вскакивая с кушетки.
Элен тоже приподнялась и затаив дыхание смотрела на няню.
– Дорогие мои, он умер! Но я послала за доктором. Я сделала все, что могла.
– Когда же он… когда же его принесли? – спросила Софи.
– Да минут десять назад. Как раз перед тем, как вы позвонили.
– Отчего же он умер? Где его нашли? Он казался таким здоровым и сильным. Может быть, это какая-то ошибка?
И Софи направилась к двери. Но няня удержала ее за локоть.
– Я еще не все вам сказала, мисс Софи. Только выдержите ли вы? Помните, что хозяин в соседней комнате, а он еще ничего не знает. Пойдемте со мной: вы должны помочь мне сказать ему об этом. А теперь, деточка моя, мужайтесь, он ведь не своей смертью умер.
И няня посмотрела девушке в лицо, как бы стараясь взглядом дополнить смысл слов. Губы Софи шевельнулись, но с них не сорвалось ни единого звука.
– Его застрелили, когда он возвращался домой по Тэрнер-стрит.
Губы Софи продолжали шевелиться, но теперь они конвульсивно дергались.
– Вы должны взять себя в руки, мисс Софи. Помните, что ваш батюшка и ваша матушка еще ничего не знают. Да скажите же хоть что-нибудь, мисс Софи!
Но та не могла произнести ни звука – только лицо ее непрерывно дергалось. Няня вышла из комнаты и почти тотчас вернулась с нюхательной солью и водой. Софи жадно выпила воду и судорожно вздохнула.
– Что я должна сделать, няня? – неестественно спокойным тоном спросила она. – А ты помоги Элен и бедняжке Эми. Ты видишь, в каком они состоянии.
– Бедняжки! Не надо их сейчас трогать. А вы, мисс Софи, должны пойти к хозяину и рассказать ему, что случилось. Пойдемте: он спит в столовой, а там ждут люди – они хотят поговорить с ним.
Софи машинально подошла к двери столовой.
– Ах нет, я не могу войти туда. Я не могу сказать ему. Да и что я ему скажу?
– Я пойду с вами, мисс Софи. Его надо подготовить.
– Не могу я, няня. У меня так стучит в висках, что я наверняка скажу что-нибудь не то.
И все же она открыла дверь. Подле настольного канделябра сидел ее отец; затененный свет смягчал его резкие черты, – лишь седые волосы отчетливо выделялись на темно-красной коже кресла. Газета, которую он читал, выпала из его рук и валялась рядом на ковре. Он дышал ровно и глубоко.
В эту минуту Софи пришли на память слова из песни миссис Хеменс: [90] [90] ХеменсДоротея (1793-1835)-английская поэтесса, автор сентиментальных стихотворений.
[Закрыть]
Решив из царства снов призвать
Того, кто вдруг заснул,
Никто из нас не может знать,
На что он посягнул.
Но для отца, лишившегося сына, жизненный путь будет отныне не просто печальным, а гораздо более тяжким.
– Папа, – тихонько окликнула его Софи. Он даже не шевельнулся. – Папа! – уже громче позвала она.
Он вздрогнул и выпрямился в кресле, еще не совсем проснувшись.
– Подали чай? – спросил он и зевнул.
– Нет, папа. Случилось нечто ужасное, нечто очень печальное!
Он зевнул так громко, что не разобрал ее слов и не заметил выражения ее лица.
– Мистер Гарри не вернулся домой, – сказала няня.
Она никогда не обращалась к нему так прямо, и, протерев глаза, он с недоумением посмотрел на старуху.
– Гарри? А он и не мог еще прийти: он отправился на совещание по поводу этих проклятых забастовщиков. Почему ты так странно смотришь на меня, Софи?
– Ах, папочка, Гарри вернулся домой, – произнесла она и залилась слезами.
– Что это значит? – нетерпеливо спросил он, внезапно сообразив, что случилось что-то неладное. – Одна говорит, что он не вернулся домой, а другая говорит, что вернулся. Что за ерунда! Говорите сейчас же, в чем дело. Он что, поехал в город верхом? Лошадь его сбросила? Да говори же, дочка.
– Нет, папа, лошадь его не сбрасывала, – печально ответила Софи.
– Но он серьезно ранен, – вставила няня, желая дать определенное направление его тревоге.
– Ранен? Где? Когда? Вы послали за доктором? – забросал он их вопросами и поспешно поднялся, видимо намереваясь пойти туда, где был его сын.
– Да, папа, мы послали за доктором… Только боюсь… Мне кажется, что это бесполезно.
Секунду он смотрел на дочь и на ее лице прочел правду. Его сын, единственный сын, умер.
Он опустился в кресло, закрыл руками лицо и уткнулся головой в стол. Массивный обеденный стол красного дерева затрясся от его рыданий.
Софи подошла к отцу и обняла его за шею.
– Уходи! Ты ведь не Гарри! – воскликнул он. Но ее прикосновение заставило его очнуться. – Где он? Где его… – спросил он. Горе его было настолько сильным, что за две минуты глубокие борозды страдания прочертили его волевое лицо.
– Внизу, – ответила няня. – Его принесли двое полицейских и еще какой-то человек. Им хотелось бы поговорить с вами, когда вы сможете, сэр.
– Я могу и сейчас, – сказал он.
Встав с кресла, он слегка пошатнулся, но тотчас взял себя в руки и твердым шагом, словно солдат на ученье, направился к двери. Не дойдя до нее, он, однако, вернулся и налил себе вина из еще стоявшего на столе графина. Взгляд его упал на рюмку, из которой пил Гарри всего каких-нибудь два-три часа назад. Он глубоко, судорожно вздохнул и, овладев собой, вышел из комнаты.
– Идите-ка лучше к сестрам, мисс Софи, – посоветовала няня.
И мисс Карсон последовала ее совету. Она не могла еще заставить себя пойти взглянуть на умершего.
А няня направилась за мистером Карсоном вниз. Там на столе, за которым обычно обедали слуги, лежал умерший. Люди, принесшие его, сидели подле огня, а вокруг стояли слуги и смотрели на покойника.
Покойника!
Двое-трое плакали; некоторые перешептывались, – и тон их голоса и каждое движение были отмечены той особой печатью, которую накладывает присутствие смерти. Когда вошел мистер Карсон, они отступили в глубину комнаты, уважая его горе.
Он подошел и долго, любовно смотрел на мертвое застывшее лицо, потом нагнулся и поцеловал сына в еще розовые, как при жизни, губы. Полицейский стоял рядом в ожидании вопросов. Но мистер Карсон не мог пока думать ни о чем, кроме того, что сын его мертв. И лишь потом он начал сознавать, что он не просто мертв, а, возможно, убит.
– Как он умер? – спросил он наконец с тяжелым вздохом.
Полицейские переглянулись. И один из них начал рассказывать. Услышав выстрел на Тэрнер-стрит, он бросился туда. Мистер Карсон хорошо знал этот глухой переулок, которым можно было напрямик пройти к калитке его сада, а у Гарри был ключ от нее. Свернув в переулок, полицейский услышал шаги убегающего человека, но вечер был такой темный (луна еще не взошла), что в двадцати ярдах ничего нельзя было разглядеть. Он даже испугался, когда наткнулся на тело, лежавшее поперек дороги, у самых его ног. Он засвистел. На помощь прибежал другой полицейский, и при свете фонаря они разглядели, кто убит. Они думают, что он был уже мертв, когда они его подняли, так как он ни разу не пошевельнулся, не произнес ни слова, ни разу не вздохнул. Об убийстве сообщено начальнику полиции, который, по всей вероятности, скоро сам прибудет сюда. Два или три полицейских все еще осматривают место преступления в поисках следов убийцы. Рассказав все это, полицейские умолкли.
Мистер Карсои внимательно выслушал их, не отрывая глаз от мертвого сына.
– Куда попала пуля? – спросил он, когда они кончили свой рассказ.
Полицейский приподнял густую прядь каштановых волос, открыв небольшой синяк (который с трудом можно было назвать отверстием – так плотно затянулась ранка) на левом виске. Меткий выстрел – а ведь вечер был такой темный!
– Убийца стрелял, должно быть, чуть ли не в упор, – заметил один из полицейских.
– И зашел так, чтобы видеть его на фоне неба, – добавил другой.
Люди, стоявшие у двери, вдруг расступились, и на пороге появилась несчастная мать.
Она услышала в доме какой-то непонятный шум и послала горничную (с которой она охотнее проводила время, чем со своими благовоспитанными дочерьми) узнать, что происходит. Но горничная либо забыла про поручение, либо боялась возвращаться, и, не выдержав, миссис Карсон сама спустилась вниз и пришла на гул голосов в людскую столовую.
Мистер Карсон обернулся, но он не способен был покинуть мертвого ради живых.
– Уведите ее, няня. Это зрелище не для нее. И попросите мисс Софи, чтобы она побыла с матерью.
И он снова устремил взгляд на мертвое лицо сына.
Вскоре по всему дому разнеслись истерические рыдания миссис Карсон. Муж ее вздрогнул, услышав отголосок того, что происходило в его собственном сердце.
Но тут явился начальник полиции, а вслед за ним и доктор. Последний молча проделал все необходимое для установления смерти, и когда, вскрыв вену, из которой не вытекло ни капли крови, он покачал головой, присутствующие поняли, что их предположение подтвердилось. Начальник полиции попросил у мистера Карсона разрешения поговорить с ним наедине.
– Я сам хотел просить вас об этом, – сказал тот и повел его в столовую, где на столе стояла рюмка убитого.
Плотно прикрыв дверь, они сели, но каждый ждал, чтобы разговор начал другой.
Наконец мистер Карсон прервал молчание.
– Вы, возможно, слышали, что я богатый человек.
Начальник полиции молча кивнул.
– Так вот, сэр, я готов отдать половину… нет, все мое состояние, чтобы убийца не ушел от виселицы.
– Вы можете не сомневаться, сэр, что мы приложим все усилия, чтобы отыскать его, но обещание приличной награды, возможно, могло бы ускорить поимку преступника. Однако я хотел сообщить вам, сэр, что один из моих людей уже обнаружил кое-какие улики, а другой (пришедший сюда со мной) четверть часа тому назад нашел на лугу, по которому бежал преступник, пистолет: убийца, видимо, бросил его, чтобы легче было уйти от погони. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что мы его найдем.
– Что вы считаете приличной наградой? – спросил мистер Карсон.
– Ну, сэр, достаточно будет фунтов триста или пятьсот, чтобы прельстить любого соучастника.
– Я дам тысячу фунтов, – решительно заявил мистер Карсон. – Это дело рук проклятых забастовщиков.
– Думаю, что нет, – сказал его собеседник. – Несколько дней тому назад человек, о котором я вам говорил, доложил своему начальнику, что он еле рознял вашего сына и какого-то молодого человека, который, судя по одежде, очевидно, работает на литейном заводе. Парень этот швырнул мистера Карсона на землю и едва ли отпустил бы его, если б не вмешался полицейский. Последний хотел даже арестовать его за нападение, но мистер Карсон не позволил.
– Как это на него похоже!… Он всегда был благороден, – пробормотал несчастный отец.
– Но после того, как ваш сын ушел, этот рабочий произнес по его адресу несколько угроз. И, по странному совпадению, драка между ними произошла там же, где было совершено и преступление, – на Тэрнер-стрит.
Кто-то постучал в дверь. Софи поманила пальцем отца и, когда он вышел, испуганным шепотом попросила его пойти поговорить с матерью.
– Она не отходит от Гарри и говорит так странно. Право, папочка… мне кажется, что она лишилась рассудка,
И несчастная девушка горько зарыдала,
– Где она? – спросил мистер Карсон.
– У него в комнате.
Оба поспешно поднялись наверх. Это была большая уютная спальня – настолько большая, что ее, конечно, не могло как следует осветить мерцающее пламя свечи, взятой второпях из кухни и стоявшей сейчас на туалетном столике.
На кровати с зеленым пологом, тяжелым, словно гробовой покров, лежал мертвый сын Карсонов. Его бережно перенесли сюда и уложили, точно боясь разбудить, да и выглядел он так, будто не умер, а спит – настолько спокойным и безмятежным было выражение его лица. Его красивые черты, лишенные красок жизни, казались еще более совершенными. Все в нем было исполнено необычайного покоя: видимо, смерть наступила внезапно и он совсем не страдал.
В кресле у его изголовья сидела мать – и улыбалась. Она держала руку сына (быстро коченевшую даже в ее теплых ладонях) и с материнской нежностью тихонько поглаживала ее, – так она ласкала всех своих детей, когда они были маленькие.
– Вот хорошо, что ты пришел, – заметила она, взглянув на мужа и продолжая улыбаться. – Гарри такой шутник: вечно что-нибудь придумает, чтобы позабавить нас. А теперь притворился, что спит и что нам не разбудить его. Смотри: он улыбается – слышит, что я разгадала его хитрость. Смотри, смотри!
И правда, губы его, застывшие в покое смерти, казалось, улыбались и словно двигались в неверном свете незатененной свечи.
– Взгляни на него, Эми! – сказала она, обращаясь к младшей дочери, которая, опустившись подле матери на колени, всячески старалась успокоить ее и даже целовала край ее платья. – Он всегда был большой проказник! Помнишь, правда? Как шаловлив он был в детстве. А помнишь, милый, как он прятался от тебя: сунет голову мне под мышку и думает, что его не видно. Ах, какой он проказник, наш Гарри!
– Надо увести ее отсюда, сэр, – сказала няня. – Вы же знаете, сколько еще надо всего сделать, прежде чем…
– Понимаю, няня, – сказал отец, поспешно прерывая ее из боязни, что она упомянет о судьбе всякой плоти.
– Пойдем, любовь моя, – сказал он жене. – Пойдем со мной. Мне нужно поговорить с тобой внизу.
– Хорошо, – сказала она, вставая, – может, няня, он и в самом деле устал и хочет поспать. Только смотрите, чтобы он не простудился, а то он совсем озяб, – прибавила она после того, как, нагнувшись, поцеловала бледные губы сына.
Муж обнял ее и увел из комнаты. Тут сестры перестали сдерживаться и громко зарыдали. Впервые им пришлось по-настоящему столкнуться и с жизнью и со смертью. Однако, стеная и всхлипывая, содрогаясь всем телом и стуча зубами, Софи вдруг заметила, как красиво в своем застывшем покое лицо умершего брата, – оно было так безмятежно, в то время как они предавались отчаянию, что она подавила свое горе.
– Пойдемте, – сказала она сестрам, – няня просит нас уйти. А потом мы должны быть с мамой. Когда я пришла за папой, он сказал тому человеку, который с ним разговаривал, чтобы он подождал, а маму нельзя оставить одну.
Тем временем начальник полиции, взяв свечу, рассматривал гравюры, висевшие в столовой. Он настолько привык иметь дело с преступлениями, что еще одно убийство не могло особенно заинтересовать его, хотя он и был чрезвычайно озабочен тем, чтобы поймать убийцу. Он как раз разглядывал единственное в комнате полотно, писанное маслом (портрет юноши лет восемнадцати в маскарадном костюме), полагая, что оригиналом послужил молодой человек, убитый при столь таинственных обстоятельствах, когда дверь отворилась и вошел мистер Карсон. Лицо его было уже достаточно суровым, когда он выходил из комнаты, но сейчас стало еще более суровым и жестким – на нем читались непреклонная воля и гнев.
– Прошу прощения, сэр, за то, что оставил вас.
Начальник полиции поклонился. Оба сели и долго беседовали. Затем один за другим в комнату были вызваны полицейские и опрошены.
Всю ночь в доме суетились. О сне никто не думал. Софи удивилась, когда няню, сидевшую подле их матери, среди ночи позвали ужинать; и совсем уж непонятным показалось ей то, что няня отправилась ужинать. Ей казалось, что там, где царит смерть, нет места голоду.
На рассвете дверь столовой открылась, и в прихожей раздались шаги двух людей. Это наконец уходил начальник полиции. Мистер Карсон остановился на ступеньках парадного крыльца, вдохнул свежесть прохладного утреннего воздуха, посмотрел на гаснущие в небе звезды.
– Не забудьте, – сказал он. – Я полагаюсь на вас.
Начальник полиции поклонился.
– Не жалейте денег. Мое богатство нужно мне теперь только для того, чтобы помочь отыскать преступника и отдать его в руки правосудия. Отныне я буду жить лишь надеждой увидеть тот день, когда его приговорят к смерти. Предложите любую награду. Укажите и объявлениях цифру в тысячу фунтов. Если вам потребуется эта сумма, можете прийти ко мне в любой час дня или ночи. Я прошу вас только, чтобы убийца не ушел от кары. Если возможно – на будущей неделе. Сегодня пятница. Вам уже столько известно, что нетрудно будет собрать необходимые улики и на будущей неделе предать его суду.
– Он может потребовать отсрочки для подготовки защиты.
– Если возможно, воспрепятствуйте этому. Я позабочусь о том, чтобы дело вели лучшие юристы. Я не буду знать покоя, пока убийца жив.
– Все будет сделано, сэр.
– Условьтесь со следственным судьей. [91] [91] Следственный судья. –Согласно правилам английского судопроизводства, во всех случаях известной или подозреваемой насильственной смерти собранные полицией сведения передаются в так называемый следственный суд, состоящий из следственного судьи и двенадцати присяжных. Этот суд решает, было ли совершено преступление, возбуждает уголовное дело и передает его дальше в обычный суд.
[Закрыть]Лучше всего было бы назначить заседание на десять часов.
Начальник полиции откланялся и ушел.
Мистер Карсон продолжал стоять на крыльце: ему не хотелось уходить со свежего воздуха в мрачный, населенный призраками дом.
– Сын мой! Сын мой! – промолвил он наконец. – Но я отомщу тому, кто убил тебя, бедный мой мальчик!
Убийца, мстя за свои беды, выбрал жертву и одним беспощадным выстрелом отнял дарованную богом жизнь. А теперь отец поклялся отомстить за смерть своего сына, посвятить всю свою жизнь мщению убийце. Правда, его месть освящена законом, но разве от этого она перестает быть местью?
Кому молились мы – Христу или Алекто?
Ах, Орест, из тебя вышел бы недурной христианин девятнадцатого века! [92] [92] Алекто– в греческой мифологии одна из эринний – богинь мщения, Орест– герой греческих сказаний. Его мать Клитемнестра убила свего мужа, царя Агамемнона. Орест, чтобы отомстить за отца, убил свою мать.
[Закрыть]
