Текст книги "Мэри Бартон"
Автор книги: Элизабет Гаскелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)
ГЛАВА XXVIII
ЭЙ, НА «ДЖОНЕ КРОППЕРЕ»!
Наполнил ветер паруса,
Корабль летит вперед,
О борт высокий бьет волна,
Поставлен фок и грот.
Поставлен фок и грот, друзья,
Корабль летит стрелой.
И берег Англии вдали
Остался за кормой.
Аллан Каннингем. [115] [115] Аллан Каннингем(1784-1842)-английский поэт.
[Закрыть]
Мэри не поняла, что Чарли не едет с ней. Собственно, она подумала об этом, лишь когда они отчалили; только тут она заметила его отсутствие и вспомнила, что не поблагодарила его за помощь, а потом почувствовала себя очень одинокой, хотя дружба их была лишь молоденьким грибком, существовавшим какой-нибудь час.
Лодка лавировала в лабиринте кораблей, стоявших у берега, – стукнулась об один, чуть было не задела другого (но лодочник успел оттолкнуться веслом), прошла у самого борта третьего и наконец выбралась на широкие просторы реки, далеко от обоих берегов, куда уже не долетали звуки суши.
И тут лодка пошла медленнее.
Лодочникам приходилось грести против ветра и прилива, и, как они ни налегали, толку было мало. Сгорая от нетерпения, Мэри в какую-то минуту вскочила было, чтобы посмотреть, насколько они продвинулись, но гребцы грубо прикрикнули на нее, велев немедленно сесть, и она, словно ребенок, которому сделали замечание, покорно опустилась на место, хотя нетерпение ее отнюдь не стало меньше.
Однако теперь она была уверена, что они свернули с прямого пути, которого до сих пор держались, плывя вдоль Чеширского берега, [116] [116] …вдоль Чеширского берега… –Река Мереей, на которой стоит Ливерпуль, служит границей между двумя графствами. На левом (южном) ее берегу лежит графство Чешир, на правом – Ланкашир.
[Закрыть]где течение не было таким сильным. Через некоторое время Мэри, не выдержав, высказала свое предположение вслух: ею владел страх, и, как в кошмаре, ей казалось, что и люди и силы природы сговорились помешать ей достичь цели и догнать Уилла.
Лодочники пробурчали, что увидели знакомого моряка и решили уговорить его поехать с ними рулевым, – тогда они оба смогут сесть на весла и будут продвигаться быстрее. Они знают, что делают. Итак, Мэри сидела молча, стиснув руки, пока шли переговоры, давались объяснения, испрашивалось и было получено согласие. И все это время сердце ее леденил мучительный страх.
Они гребли долго-долго – Мэри казалось, что прошло уже полдня, – а Ливерпуль по-прежнему был рядом, и Мэри начала уже удивляться, что лодочники до сих пор не отчаялись, как вдруг ветер, который дотоле дул им навстречу, стих, небо затянуло облаками, солнце скрылось, все вокруг потемнело, и воздух стал заметно холоднее, чем раньше, когда дул теплый, хотя и сильный западный ветер.
Гребцы старались вовсю. С каждым взмахом весел лодка делала рывок вперед. Недвижная водная гладь блестела как зеркало, отражая все оттенки сине-черного неба. Мэри то и дело вздрагивала, и сердце у нее сжималось. Но теперь они заметно продвигались вперед. Внезапно рулевой указал на рябь, появившуюся неподалеку от них на реке, и гребцы, оторвав Мэри от созерцания далеких кораблей, стоявших, по ее мнению, уже в открытом море, попросили ее подвинуться, чтобы они могли достать паруса.
Слегка вздрогнув от неожиданности, Мэри поднялась. Ее долготерпение, горе, а может быть, и молчание постепенно произвели должное впечатление на моряков.
– Вон тот, второй – «Джон Кроппер». Задул попутный ветер, и на парусах мы живо до него доберемся.
Он забыл (а может быть, не хотел напоминать об этом Мэри), что этот же самый ветер, благодаря которому так быстро и легко скользило вперед их суденышко, благоприятствует и «Джону Кропперу».
Но пока они, напрягая зрение, вглядывались в даль, измеряя все сокращавшееся расстояние между ними и кораблем, паруса на нем развернулись, захлопали на ветру, потом надулись, и корабль закачался, содрогаясь, будто живое существо, которому не терпится поскорее двинуться в путь.
– Они поднимают якорь! – воскликнул один из лодочников, услышав протяжный крик матросов, пронесшийся над еще разделявшими их водами.
Увлеченные погоней, хотя они и не знали, почему так торопится Мэри, лодочники спешно принялись ставить второй парус. Больше лодка и не выдержала бы, ибо поднялся порывистый восточный ветер, и она, накренившись, зарываясь в воду носом и скрипя снастями, словно такое напряжение ей не под силу, стремительно понеслась вперед.
Они уже приближались к кораблю и уже отчетливо слышали крик матросов. Но вот он замер. Якорь подняли, и корабль тронулся в путь.
Мэри ухватилась за мачту, встала и простерла руки к уходящему судну, как бы умоляя его остановить свой бег; по щекам ее катились слезы. Гребцы подняли в воздух весла и, размахивая ими, принялись кричать, чтобы привлечь внимание команды.
Матросы заметили их, но они были слишком заняты и в суматохе, царящей на борту, когда судно выходит в море, не обратили внимания на их сигналы. На каждом шагу под ноги попадались бухты канатов и матросские сундучки; по палубе бродили растерянные животные, которых не успели еще привязать, и в дополнение к окружающему шуму жалобно мычали или блеяли; валялись неразрубленные туши, больше похожие на трупы овец и свиней, чем на баранину и свинину; всюду суетились матросы – они еще не вошли в привычную колею и мысленно были на суше, с оставшимися там близкими. Тем временем капитан, пытаясь навести хоть какой-то порядок, громким нетерпеливым тоном торопливо отдавал приказания – и команде, и рулевому, и своим помощникам.
Капитан был раздосадован двумя-тремя промахами, допущенными помощником, ему горько было расставаться с женой и детьми, хоть он это и скрывал, и он лишь раздраженно шагал по палубе. Вдруг он услышал, что его окликают с жалкой лодчонки, пытавшейся нагнать его быстрокрылое судно.
Когда лодочники заметили, что корабль уже почти миновал мель и им его не нагнать, они спросили Мэри, для чего, собственно, ей был нужен «Джон Кроппер», – если крикнуть, их там услышат. У Мэри пересохло вгорле, язык ей не повиновался, но она сделала над собой усилие и хриплым шепотом рассказала гребцам о цели своего путешествия, от которого зависит жизнь или смерть человека, после чего они и окликнули корабль.
– Нам нужен Уильям Уилсон. Он должен завтра засвидетельствовать алиби в ливерпульском суде. Джема Уилсона будут судить за убийство, совершенное в четверг ночью, когда он был с Уильямом Уилсоном… Что еще надо сказать, мисс? – спросил лодочник у Мэри более тихим голосом, отняв руки ото рта.
– Скажите, что я – Мэри Бартон. Ах, корабль уходит! О, ради бога, попросите их остановиться!
Лодочник, взбешенный тем, что его призыв оставлен без внимания, повторил все сначала, присовокупив имя молодой женщины и пересыпая свою речь отборной руганью.
Корабль летел вперед – все дальше; лодка, борясь с волнами, следовала за ним.
На лодке увидели, что капитан взял рупор. И – увы! – услышали его слова.
Сначала до них донеслось грубое ругательство и еще более грубое слово, адресованное Мэри, а затем он заявил, что не остановит корабля и не расстанется ни с одним из матросов, кого бы из-за этого ни повесили.
Его слова гремели в рупоре с безжалостной отчетливостью. Мэри опустилась на скамью, и лицо у нее было такое, словно она молилась на смертном одре. Взор ее был обращен к небесам, где обитает милосердие, посиневшие губы шевелились, но с них не слетало ни звука. Затем она склонила голову и закрыла лицо руками.
– Эй! Вон матрос что-то нам кричит.
Мэри подняла голову. Даже сердце ее перестало биться: она вся превратилась в слух.
Уильям Уилсон стоял на корме, и, поскольку рассерженный капитан не дал ему рупора, он кричал, сложив руки трубкой у рта:
– Богом клянусь, Мэри Бартон, я вернусь на лоцманской лодке и успею спасти жизнь невинному.
– Что он сказал? – в отчаянье воскликнула Мэри, когда голос замер вдали, а гребцы, успевшие проникнуться сочувствием к своей пассажирке, испустили веселое «ура!». – Что он сказал? – повторила она. – Скажите же мне. Я не расслышала.
И правда, она слышала слова, но не могла понять их смысла.
Они повторили его обещание, перебивая друг друга и добавляя всякие свои соображения, а Мэри смотрела то на них, то на уже далекий корабль.
– Я не очень в этом разбираюсь, – печально промолвила она. – Что это такое – лоцманская лодка?
Они объяснили, и она кое-как поняла их матросский жаргон. Значит, еще есть надежда, правда очень небольшая и слабая.
– А далеко лоцман провожает корабль?
Да по-разному, сказали ей. Иные лоцманы доходят до Холихэда и только там пересаживаются на встречный корабль; другие только проводят суда через отмели. Одни капитаны осторожны, другие – нет, а у лоцманов– у каждого своя манера. Ветер сейчас не благоприятствует судам, идущим в Ливерпуль, а потому лоцман на «Джоне Кроппере», может, и не поедет далеко.
– Когда же он вернется?
Каждый из гребцов высказал свое мнение: может через двенадцать часов, а может, и через два дня, услышала Мэри. А потом тот, кто назвал самый большой срок, рассердившись на возражения товарищей, удвоил время и заявил, что лоцман вернется домой не раньше конца недели.
Лодочники принялись спорить и приводить каждый свои доводы; Мэри пыталась следить за ходом их спора, но тщетно, и дело было не столько в их морском жаргоне, сколько в том, что мозг ее словно окутала пелена, мешавшая ей понимать, что происходит вокруг. Даже когда она говорила сама, ей казалось, что ее слова произносит кто-то другой и говорит совсем не то, что хотела сказать она.
Все надежды обманули ее, и теперь она предалась отчаянию, не в силах более верить их последнему проблеску. У нее уже не было сил. Она была почти уверена, что и эта надежда растает, исчезнет. И ею овладело какое-то оцепенение. Да и все вокруг гармонировало с ее отчаяньем: свинцовое мрачное небо; еще более мрачные, глубокие темные воды за кормой; плоский, холодный желтый берег вдали, на который не падало ни единого луча солнца, сильный пронизывающий ветер.
Мэри бил озноб – душевные и телесные силы покинули ее.
Когда они повернули назад к Ливерпулю, паруса естественно, убрали, и лодка медленно продвигалась с помощью весел. Гребцы, перебивая друг друга, разговаривали – сначала о лоцманах, потом о всяких местных новостях, которые вообще не могли интересовать Мэри, и она незаметно для себя задремала; сон властно овладевал ею, несмотря на все ее старания не поддаваться ему, и она постепенно соскользнула на дно лодки, где и прикорнула на груде парусов, канатов и всяких снастей.
Размеренные удары волн о борта лодки и музыка прибоя, разбивающегося о далекий берег, убаюкивали ее лучше, чем тишина, и сон ее был крепок.
На минуту она с трудом раскрыла слипавшиеся глаза и словно сквозь дымку увидела, как седовласый грубый лодочник (тот самый, который особенно настойчиво требовал с нее в уплату соверен) накрывает ее теплой курткой. Он снял куртку с себя и возможно бережнее накрыл Мэри, а она, не успев пробормотать слова благодарности, тут же снова заснула.
Наконец, уже в сумерках, они подъехали к пристани, от которой отчалили несколько часов тому назад. Лодочники окликнули Мэри; она машинально ответила им, но не шелохнулась; подождав немного, они подергали ее за плечо. Тогда она поднялась – ее трясло, и она с недоумением озиралась вокруг.
– Ну, а теперь-то куда вам, мисс, – спросил седой лодочник, – скажите: может, я знаю, как туда пройти.
Слова его не сразу дошли до сознания Мэри; словно в тумане, она с большим трудом припоминала, что ей надо делать. Наконец она сунула руку в карман, извлекла оттуда кошелек и вытряхнула его содержимое на ладонь старика; затем она принялась покорно снимать с себя платок, хотя лодочники уже отошли и вовсе не просили ее об этом.
– Нет, нет! – сказал старик, которому она молча протянула платок: он все еще стоял на ступеньках, не торопясь спрыгнуть в лодку. – Оставьте его себе: нам он не нужен. Мы ведь запросили побольше для того, чтобы проверить вас: иные говорят, что у них нет ни гроша за душой, а у самих денег куры не клюют.
– Спасибо, – тихо промолвила Мэри.
– Но куда вы идете-то? Я ведь второй раз уже спрашиваю, – ворчливо повторил старик.
– Не знаю. У меня здесь никого нет, – ответила она со спокойствием, которое трудно было понять при подобных обстоятельствах.
– Ну, так придумайте что-нибудь, – резко сказал он. – А на пристани молодой девушке делать нечего.
– У меня где-то есть бумажка с адресом, – сказала она, и лодочник, несколько успокоившись, прыгнул в лодку, которая уже отходила, чтобы пароход у причала мог поставить сходни.
А Мэри принялась искать в кармане карточку мистера Бриджнорса с названием улицы, где ей предстояло в два часа встретиться с ним, а также с Джобом и миссис Уилсон, и где Джоб должен был сообщить Мэри адрес какого-нибудь приличного пансиона. Но карточка эта пропала.
Мэри попыталась вспомнить, не переложила ли она ее куда-нибудь, и снова принялась рыться в кармане, вытащив оттуда все содержимое: пустой кошелек, носовой платок и прочие мелочи, но карточки среди них не было.
Дело в том, что она выронила ее, когда, горя желанием поскорее сесть в лодку, вынимала кошелек, чтобы пересчитать деньги.
Этого она, конечно, не знала. Она знала лишь, что карточка потеряна.
Впрочем, отчаяние ее было так велико, что оно почти не усилилось. Она пыталась собраться с силами, но мысли ее с каждой минутой все больше путались. Она старалась вспомнить, где жил Уилл, но не могла; фамилия хозяйки, название улицы – все улетучилось, и ей это было безразлично: лучше исчезнуть и ни с кем не встречаться.
Она тихонько опустилась на верхнюю ступеньку причала и устремила взгляд на темную, мутную воду. Раза два в ее затуманенном мозгу промелькнула мысль, не найти ли ей успокоения от мирских тревог в этих холодных мрачных глубинах. Но она не могла ни на чем сосредоточиться дольше секунды и, не успев принять решения, забывала, о чем думала.
Так она продолжала сидеть неподвижно, не поднимая головы и не обращая ни малейшего внимания на оскорбительные замечания проходивших мимо людей.
Однако и в сгущавшихся сумерках старик лодочник продолжал наблюдать за ней: судьба этой девушки почему-то интересовала его, хоть он и ругал себя за это.
Когда место у причала снова освободилось, он поплыл назад, лавируя между лодками и сходнями и ругая себя старым дураком.
Он резко тряхнул Мэри за плечо.
– Черт бы вас побрал, да скажете вы мне или не скажете, куда вам надо? Чего вы здесь, дурочка, сидите! Куда вам идти-то?
– Не знаю, – вздохнула Мэри.
– Ладно, ладно, нечего мне сказки рассказывать. Вы же сами мне говорили, что у вас есть бумажка, на которой написано, куда вам идти.
– Бумажка эта у меня была, но я ее потеряла. Да и неважно это.
И она снова уставилась на черное зеркало, расстилавшееся у ее ног.
Лодочник не отходил; он тщетно пытался побороть в себе доброе начало, но не мог. Он снова тронул ее за плечо. Она посмотрела на него таким взглядом, словно совсем забыла о его существовании.
– Что вам надо? – устало спросила она.
– Пойдемте со мной, черт бы вас побрал! – ответил он и, схватив Мэри за руку, заставил ее подняться.
Ни о чем не спрашивая, она встала и покорно, словно малое дитя, последовала за ним.
ГЛАВА XXIX
ДЕЛО ДЖЕМА ПЕРЕДАЕТСЯ В СУД
Орудуя законом и пером,
Они почтенным заняты трудом.
Крэбб.
Без пяти два Джоб Лег подошел к двери дома, где во время судебных сессий останавливался мистер Бриджнорс. Он оставил миссис Уилсон у своих друзей, которые согласились приютить старушку вместе с Мэри; в комнате, которая была отведена для них, частенько останавливался он сам, когда приезжал в Ливерпуль, но сейчас он охотно уступил ее женщинам, ибо ему было безразлично, где спать, а в город к началу судебной сессии съехалось очень много народу.
Его провели к мистеру Бриджнорсу, который сидел за столом и что-то писал. Мэри и Уилл Уилсон еще не появлялись, ибо, как вам известно, они находились далеко – в самом море; но об этом Джоб, конечно, ничего не знал, и их отсутствие пока еще не возбудило в нем тревоги; гораздо больше его интересовал результат разговора, который мистер Бриджнорс имел утром с Джемом.
– Да, – сказал мистер Бриджнорс, кладя перо, – я видел его, но, боюсь, это мало чему поможет. Уж очень к нему трудно подступиться, очень. Я, конечно, сказал ему, что он должен быть со мной откровенен, иначе я не буду знать слабых мест нашего дела и не смогу к ним подготовиться. Я назвал ваше имя в надежде снискать его доверие, но…
– Что же он сказал? – поспешно спросил Джоб.
– Да почти ничего. Только отвечал мне. А на некоторые вопросы даже отказался ответить – отказался, и все. Право, не знаю, смогу ли я что-либо для него сделать.
– Значит, сэр, вы считаете его виновным, – упавшим голосом промолвил Джоб.
– Нет, не считаю, – решительным тоном поспешил возразить мистер Бриджнорс. – Я склонен был подозревать его до нашей встречи. А теперь у меня сложилось впечатление (помните, это всего лишь впечатление, и не примите его за факт), такое впечатление (и он подчеркнул это слово), что он что-то знает, но не хочет говорить. И если он будет упорствовать, то его повесят. Вот и все.
И он снова принялся писать, ибо не мог терять ни минуты.
– Но нельзя же допустить, чтобы его повесили! – с горячей убежденностью воскликнул Джоб.
Мистер Бриджнорс взглянул на него, улыбнулся, но покачал головой.
– Осмелюсь спросить вас, сэр, что же он все-таки сказал? – не отступался Джоб.
– Говорил он мало и был так сдержан и немногословен, что, как я уже сказал вам, я могу передать лишь то впечатление, какое этот разговор произвел на меня. Я, конечно, сказал ему, кто я и зачем меня к нему прислали. Мне показалось, что он обрадовался, – во всяком случае, лицо его просветлело (он был очень печален, когда я вошел), но он заявил, что ничего нового не может мне сообщить и ничего не может сказать в свое оправдание. Тогда я спросил его, совершил он все-таки преступление или не совершил, и, чтобы побудить его открыться, добавил, что причины, толкнувшие его на убийство, мне понятны, ибо я слышал, что девушка очень хороша собой, что она вскружила ему голову, а потом сама отчаянно влюбилась в красавца Карсона (бедный молодой человек!). Но Джеймс Уилсон ни слова мне на это не ответил. Тогда я перешел к частностям. Я спросил, в самом ли деле это его пистолет, как заявила его мать. Он, очевидно, не знал об ее заявлении, – я понял это по тому, как он взглянул на меня, и по выражению его глаз, но, заметив, что я наблюдаю за ним, он снова опустил голову и сказал лишь, что она не ошиблась: это в самом деле его пистолет.
– И что же дальше? – нетерпеливо воскликнул Джоб, когда мистер Бриджнорс умолк.
– Да это, собственно, все, – ответил адвокат. – Я попросил его рассказать мне чистосердечно, как очутился там его пистолет. Он помолчал, затем отказался что-либо говорить. И вообще напрямик заявил, что не только отказывается отвечать на этот вопрос, но не промолвит больше ни слова. Он поблагодарил меня за беспокойство и участие, и мне не оставалось ничего иного, как уйти. Не очень-то любезно он меня принял, как по-вашему, мистер Лег? И все же, уверяю вас, я в двадцать раз больше склонен считать его невиновным сейчас, чем до нашей встречи.
– Почему это нет Мэри Бартон? – с тревогой заметил Джоб. – Что-то они с Уиллом уж больно задерживаются.
– Уилл, по-моему, наш единственный шанс, – заметил мистер Бриджнорс, который уже снова писал. – Я еще до двенадцати послал к нему Джонсона с вызовом в суд и просил передать, что хочу поговорить с ним. Я не сомневаюсь, что он скоро придет.
Некоторое время царило молчание. Затем мистер Бриджнорс снова оторвался от своих бумаг.
– Мистер Данком обещал приехать засвидетельствовать добронравие Джеймса. Я послал ему вызов в суд в субботу вечером. Впрочем, присяжные мало обращают внимания на подобные свидетельства. Вообще-то говоря, это правильно, хотя и невыгодно для нас: к несчастью, я могу строить защиту только на алиби.
Перо снова заскрипело по бумаге.
А Джобу не сиделось на месте. Он сидел уже на самом краешке стула, чтобы ловчее было вскочить, как только появятся Уилл и Мэри. И напряженно вслушивался, едва на лестнице раздавался какой-нибудь шум или звук шагов.
Один раз он различил мужские шаги, и его стариковское сердце подпрыгнуло от радости. Но это был всего лишь писец мистера Бриджнорса: он принес перечень дел, которые были вынесены на сессию суда. Мистер Бриджнорс пробежал его глазами и пододвинул к Джобу, промолвив:
– Этого, конечно, следовало ожидать.
Затем мистер Бриджнорс снова взял перо.
В списке значилось и дело Джеймса Уилсона. Да, этого следовало ожидать, и все же Джоб еще больше опечалился и встревожился: это казалось началом конца. А он незаметно для себя пришел к мысли, что
Джем невиновен. Эта уверенность постепенно овладела им.
Мэри (плывшая в утлой лодчонке по волнам широкой реки) все не шла, не пришел и Уилл.
Джоб совсем расстроился. Ему очень хотелось встать у окна, чтобы видеть, не идут ли они, но он боялся помешать мистеру Бриджнорсу. Наконец, не в силах больше сдерживаться, он встал и осторожно, на цыпочках, пересек комнату – башмаки его отчаянно скрипели при каждом шаге. Тучи, застлавшие небо и столь удручающе подействовавшие на Мэри среди речных просторов, здесь еще ниже нависали над городом, придавая улицам мрачный и унылый вид. Джобу никак не сиделось на месте. Не в состоянии совладать с собой, он принялся шагать по комнате, не обращая внимания на нетерпеливые жесты и покашливания мистера Бриджнорса, которого раздражали эти осторожные шаги и легкое поскрипыванье за его стулом.
Ему нравился Джоб, и Джем действительно произвел на него хорошее впечатление, иначе нервы его давно уже не выдержали бы. Однако и его терпению пришел конец: почувствовав, что больше не в силах вынести этот однообразный скрип, он отбросил перо, застегнул портфель и, взяв шляпу и перчатки, объявил Джобу, что ему пора в суд.
– Но ведь Уилл Уилсон еще не пришел! – в отчаянье воскликнул Джоб. – Подождите еще немножко: я сбегаю к нему на квартиру. Я бы давно уже это сделал, если б не думал, что они вот-вот будут здесь, и не боялся с ними разминуться. Я мигом вернусь.
– Нет, любезнейший, я, право, должен идти. К тому же я начинаю думать, что Джонсон, очевидно, ошибся и просил этого Уильяма Уилсона встретиться со мной в суде. Если хотите подождать его здесь, пожалуйста: мой кабинет в вашем распоряжении, но мне кажется, что я найду его там. Тогда я пошлю его к вам домой, хорошо? Где меня найти, вы знаете. Я вернусь сюда к восьми и, располагая показаниями этого свидетеля, устанавливающими алиби, подготовлю дело для суда.
С этими словами он пожал Джобу руку и вышел. Старик постоял немного у двери, подумал и затем направился к миссис Джонс, где (как он узнал, заглянув в свою старую записную книжку, содержавшую множество самых разнообразных записей) останавливался Уилл и где он, без сомнения, сможет навести справки о молодом моряке и о Мэри.
Итак, Джоб отправился туда и попытался из несвязных ответов миссис Джонс составить хоть некоторое представление о том, как обстоят дела.
Он спросил, приходила ли сюда утром молодая женщина и видела ли она Уилла Уилсона.
– Нет!
– Как так нет?
– О господи, да очень просто: он отправился в плаванье, а она пришла справляться о нем только через несколько часов.
Наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь постукиваньем утюга, которым гладила миссис Джонс.
– А где же теперь эта молодая женщина? – спросил Джоб.
– Где-нибудь на пристани, – подумав, ответила она. – Чарли бы мог сказать, если б он был дома, да только его нет. Наверняка где-нибудь безобразничает. На то он и мальчишка. Рано или поздно свернет себе шею, это уж как пить дать. – И, произнеся это, она с самым невозмутимым видом плюнула на утюг, проверяя, насколько он нагрелся, затем продолжала гладить.
Все это привело Джоба в такое раздражение, что он готов был поколотить ее. Но он сдержался и был за это вознагражден. Вскоре явился Чарли, посвистывая и всем своим независимым видом показывая, что столь позднее возвращение из порта – в порядке вещей.
– Этот старичок хочет знать, куда девалась девушка, которая ушла сегодня утром с тобой, – сказала мать, кончив его отчитывать.
– А я не знаю, где она сейчас. Я видел, как она села в лодку и поплыла вниз по реке за «Джоном Кроппером». Да только боюсь, что не догнала она его: ветер-то ведь переменился, и эта посудина поставила паруса и небось мигом перемахнула через мель. Так что ей пора бы и вернуться.
Джоб не сразу уразумел, что последняя фраза относится к Мэри, а когда он наконец это понял, то спросил, где же все-таки ему ее искать.
– Я сейчас слетаю на пристань, – вызвался мальчишка, – и уж можете не сомневаться: найду ее.
– Никуда ты не пойдешь, – объявила мать и прислонилась к двери.
Мальчишка хитро подмигнул Джобу, но не встретил поддержки, ибо старик, естественно, был на стороне его матери, хотя с благодарностью принял бы предложение Чарли: он устал, да и спешил вернуться поскорее к бедной миссис Уилсон, которая, наверно, уже беспокоится, почему его так долго нет.
– Как же мне найти ее? С кем она, милый, отправилась?
Но Чарли был раздосадован тем, что мать прикрикнула на него при чужом человеке, а тот даже не улыбнулся, когда он подмигнул ему.
– С лодочниками… А больше я ничего не знаю, – заявил он.
– А как называлась их лодка? – не унимался Джоб.
– Да я и не заметил. Кажется, «Энн» или «Уильям» – какое-то простое имя.
– От какого причала она отчалила? – уже начиная впадать в отчаяние, спросил все же Джоб.
– Вот это я помню: отчалила она от Принцевой пристани, но причалит в другом месте, потому что, когда начался прилив, там неподалеку американский пароход бросил якорь и загородил дорогу всем лодкам и мелким суденышкам. М-да, неприятно в такой ветер быть на воде, – злорадно добавил он.
– Да будет воля божия! Очень я надеялся, – задумчиво заметил Джоб, – что нам удастся спасти парня от смерти, но сейчас я сомневаюсь в этом. Да и Мэри меня тревожит. Она ведь никогда раньше не бывала в Ливерпуле.
– Она говорила мне об этом, – сказал Чарли. – А тут девушек на каждом шагу подстерегают ловушки. Жаль, что некому будет встретить ее, когда она высадится.
– Да как же можно ее встретить, – возразил Джоб, – когда мы не знаем, куда пристанет лодка. Будем надеяться, что Мэри придет, куда нужно. Девушка она разумная, с головой. Скорей всего, она придет сюда. Куда же еще ей пойти – ведь она никого не знает в Ливерпуле. Хозяюшка, если она придет, разрешите вашему сыну проводить ее на Бэк-Гарден-Корт, дом номер восемь, где ее ждут друзья. Я дам ему шесть пенсов за труды.
Миссис Джонс, которой понравилось такое уважительное отношение к ее особе, охотно обещала. И даже Чарли, хотя сначала его и возмутило то, что мать так бесцеремонно им распоряжается, смягчился при упоминании о шести пенсах и при мысли о возможности разгадать тайну.
Но Мэри так и не пришла.
