Текст книги "Зимняя мантия"

Автор книги: Элизабет Чедвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

– У меня не было выбора, ведь так?

Де Рюль откашлялся.

– Я должен забрать у вас меч и кинжал, – извиняющимся тоном произнес он. – Их вам вернут, когда вы будете уходить.

Уолтеф передал ему свой пояс с ножнами и повернулся, чтобы достать топор, притороченный к седлу.

– Это тоже, – заметил де Рюль, косясь на топор.

Уолтеф покачал головой.

– Его я отдам только в руки короля.

– Вы не можете появиться перед ним вооруженным. Я видел, с каким мастерством вы управляете этой штукой, и слышал о ваших подвигах при взятии Йорка.

Уолтеф покраснел.

– Вы мне не доверяете?

– Не в этом дело, – спокойно ответил де Рюль. – Я вам доверяю, но я не выполню своих обязанностей, если не обеспечу безопасности своего короля.

– Я отдам его только королю в знак того, что сдаюсь, – заявил Уолтеф. – Я им горжусь. Я не отдам его в руки другого человека.

Де Рюль не случайно стал управляющим двором короля. Большую роль сыграли его ум и такт.

– Я понимаю вас, милорд, – пробормотал он. – Но и вы должны меня понять. Возможно, гордость не позволяет вам отдать топор другому мужчине, но как насчет мальчика?

– Мальчика? – На мгновение Уолтеф растерялся, но тут заметил стоящего поодаль Симона. – Хорошо, – согласился он. – Пусть его несет ваш сын. – Он поманил Симона.

Уолтеф передал ему топор.

– Неси его так, как будто это семейный талисман.

Симон с трепетом взял оружие.

– Я не подведу вас, милорд, – пообещал он, решительно сжав губы.

– Я знаю, что не подведешь, – заверил Уолтеф и, глубоко вздохнув, посмотрел на де Рюля. – Я готов. – Он жестом предложил идти Симону впереди как оруженосцу. Ему казалось символичным, что его оруженосец хромой, потому что вся его кампания была изначально ущербна.

Шатер Вильгельма мало отличался от всех других в лагере. Там были только походная кровать, складной стол и сундук. Все строго и практично, как и сам хозяин. Земля была покрыта толстым слоем чистой соломы.

Вильгельм сидел у стола. Широкие плечи покрывал плащ, утепленный соболиным мехом. Вокруг него стояли боевые командиры. Они явно обсуждали план боевых действий.

Увидев Уолтефа, Вильгельм встал и отодвинул восковую дощечку, на которой что-то рисовал. Окружающие повернулись и посмотрели на Уолтефа с любопытством и враждебностью. Он опустился на колени и склонил голову.

– Сир, я в вашей власти, – официально произнес он. – И в знак этого я отдаю вам топор, который принадлежал моему отцу, а до него моему деду. Моя жизнь в ваших руках.

Симон встал на колени рядом с ним и протянул топор на вытянутых руках. Уолтеф представил, как он хватает топор и разрубает Вильгельма до самой грудины, подобно тому как мясник убивает свинью. Видение было таким четким, что ему показалось, будто другие тоже это видят. Его ладони вспотели, дыхание стало прерывистым, к горлу подкатил комок.

Он едва не вскочил и не схватил топор, когда Вильгельм наклонился и взял его из рук парнишки. Король держал его так, как держит топор палач.

– Вы уже однажды сдавались, – холодно произнес Вильгельм, – и давали мне клятву верности. Такая клятва связывает человека до его смерти.

– Я знаю, сир, – пробормотал Уолтеф.

– Тогда почему вы нарушили клятву, Уолтеф Сивардссон? Похоже, все ваши соотечественники не достойны доверия.

– У меня не было выбора, я вынужден был поклясться, – возразил Уолтеф.

– Но у вас был выбор: держаться этой клятвы или нарушить ее, – напомнил Вильгельм. – И вы выбрали второе.

– Датчане – мои родственники. У меня нет общей крови с нормандцами. Я думал…

– Вы думали, что, если победите меня, датчане кинутся к вам с распростертыми объятиями и отдадут вам все земли, когда-то принадлежавшие вашему отцу, – презрительно заметил Вильгельм.

– Нет! – Глаза Уолтефа пылали. – Здесь было дело в родстве… Вы же ясно дали мне понять, что не желаете породниться со мной.

– А если я передумаю?

Уолтеф встретился взглядом с темными, жесткими глазами.

– Сир, узы крови самые прочные.

Вильгельм продолжал смотреть на него.

– И как долго на этот раз вы останетесь верны мне? – pезко спросил он. – Если я верну вам ваши земли, то как я могу быть уверенным, что вы сдержите клятву?

Уолтеф склонил голову.

– Я видел, как вы управляете своими людьми, сир. Противостоять вам бесполезно. Если бы Свейн Датский действительно хотел захватить север страны, он пришел бы сам, а не посылал своих сыновей.

– Возможно, он полагал, что победа будет легкой. Как и вы. Только вы теперь убедились в обратном. – Верхняя губа Вильгельма презрительно изогнулась. – По крайней мере, у вас хватило мужества сдаться. Ваш приятель Госпатрик выбрал датский путь, послал вместо себя марионеток.

Если он надеялся вызвать у Уолтефа возмущение, то ошибся. Уолтеф знал недостатки Госпатрика как свои собственные.

– Я не сужу других, когда у меня самого полно недостатков, – тихо произнес он. – Поступками Госпатрика пусть руководят его совесть и мужество.

– Какое мужество? – презрительно возразил Вильгельм и неожиданно протянул Уолтефу его топор. – Идите с миром, Уолтеф Сивардссон. И старайтесь впредь избегать неприятностей… – Он помолчал и добавил: – Может быть, я еще подумаю насчет кровной связи.

Уолтеф едва не задохнулся. Он не знал, радоваться ему или сердиться. Как часто Эдвина Мерсийского дразнили обещаниями брака с королевской дочерью, которые так и не были выполнены? Уолтеф только что поклялся быть верным Вильгельму, вне зависимости от того, вознаградят его за это или нет. Но если он получит Джудит…

Ему показалось, что он заметил холодную насмешку и глазах Вильгельма, как будто тот мог читать его мысли.

– Благодарю вас, сир. – Он поклонился и вышел из шатра. Топорище казалось теплым на ощупь. У него остались его земли, ему подарили жизнь и намекнули о другой возможной милости. Он одновременно был рад и чувствовал тошноту и едва сдержал рвотный позыв в шатре Вильгельма.

Появился де Рюль, по-отечески обнимая за плечи сына. Когда тот хотел подойти, Уолтеф поднял руку, останавливая его.

– Оставьте меня в покое, – попросил он. – Сейчас мне ни до ваших утешений, я должен побыть один.

– Думается, я испытывал бы те же чувства, – кивнул до Рюль и удалился, увлекая за собой Симона.

Симон оглянулся через плечо и бросил на Уолтефа вопросительный, обеспокоенный взгляд. Уолтеф сглотнул комок в горле.

– Это не значит, что я тебя ненавижу, – пояснил он. – Но мои раны кровоточат, а ты только будешь сыпать на них соль. – Он повернулся и пошел к лошадям.

Симон смотрел ему вслед, затем недоуменно взглянул на отца.

Де Рюль сжал пальцами худенькое плечо сына.

– Не беспокой его, – посоветовал он. – Если бы мы были на его месте, а он на нашем, как ты думаешь, нужно ли нам было его общество?

Симон сдвинул темные брови.

– Нет, – с сомнением проговорил он. – Но мне хотелось бы, чтобы все было иначе.

– Так уж устроен мир, – заметил отец, и когда Симон вглянул ему в лицо, то увидел на нем печаль и усталость.

– Значит, вы отдадите ему Джудит? – спросил Юдо Шампанский, потирая большим пальцем ямочку на подбородке. Мысль о появлении в семье графа точила его, особенно после рождения сына. У него самого почти не было земель, потому что, хотя он и был сыном графа Шампанского, жил в изгнании на подачки своего шурина.

– Я над этим думаю, – ответил Вильгельм, снова наклонившись над картой. – Он молод и подвержен влиянию. Если мне удастся привязать его к себе, все будет хорошо.

– А раньше вы не соглашались.

Вильгельм пожал плечами.

– Он просил этого, когда я и так дал ему больше, чем другим англичанам. Он, как ребенок, хотел еще одну конфетку…

– И вспыхнул гневом, когда вы ему отказали, – ухмыльнулся Робер Мортейнский.

Вильгельм мрачно взглянул на своего сводного брата.

– Возможно, это была лишь одна из причин его бунта. К тому же я не верю, что его желание жениться на Джудит вызвано тщеславными побуждениями.

Мортейн хмыкнул:

– Нельзя полагаться на человека, которым управляет похоть.

– Возможно, – кивнул Вильгельм, – а может, и нет. Я привязываю к себе людей тем, что имеется под рукой. Джудит уже достигла брачного возраста, а Уолтеф хочет обладать ею, а не только ее положением. У нее сильная воля, это компенсирует его слабость, и крепкие семейные связи. Я отказал ему раньше, но было бы глупо не подумать об этом сейчас.

– И опасно, – добавил Мортейн.

– Не менее опасно, чем отпустить его без поводьев.

– Зачем вообще его отпускать? – вставил Юдо. – Почему просто не конфисковать его земли и не передать их кому-нибудь другому?

Вильгельм строго взглянул на него, заставив Юдо задержать дыхание и испугаться: не проявил ли он избыточного рвения?

– Это только вызовет новые волнения, нам это ни к чему. Моя цель – Честер и подчинение последних сторонников Годвинссона. Я не хочу гоняться за собственным хвостом в Хантингдоне, и мне нужно ваше присутствие здесь, Юдо. Оказав небольшую милость, я получу мир с Уолтефом. У него богатые земли. Джудит станет графиней, а вы свекром Уолтефа. Я не могу вам просто отдать Хантингдон. Надеюсь, вы понимаете.

Юдо сдержанно кивнул, скрывая свое разочарование. Он и не рассчитывал, что Вильгельм отдаст ему Хантингдон, но не мешало бы подбросить ему эту идею.

Глава 11

Канн, Нормандия, осень 1070 года

Джудит сидела около окна, свет падал на подол красной туники, которую она вышивала в качестве рождественского подарка для дяди Вильгельма от его жены. Поскольку Матильда руководила всеми делами в Нормандии во время отсутствия своего мужа, времени вышивать у нее не было, так что занимались этим другие женщины при дворе.

Час назад прибыл посыльный, сейчас он рассказывал королеве в ее покоях все новости. За последний год в Англии было несколько восстаний. Ее дядя расправился с восставшими как с надоедливыми мухами. Наиболее серьезным был бунт на севере как раз в то время, когда родился ее брат. Среди предводителей этого бунта был Уолтеф. Она уже готовилась услышать, что он пал в битве, но вместо этого узнала, что он сдался Вильгельму и был прощен.

Вместе с королевой она и мать вернулись в Нормандию. Как выяснилось, Уолтеф не покидал своих владений, пока Англию потрясали новые восстания. Агата, узнав о гибели Эдвина Мерсийского, была безутешна. Его брат Моркар был схвачен и брошен в темницу. Уолтеф же остался на свободе.

Иногда за вышиванием она думала о нем: чем он занимается, как у него дела. Остался ли он таким же? Нашел ли себе жену-англичанку или все еще холост? Она молилась вместе с Агатой за душу Эдвина Мерсийского и стыдилась признаться даже самой себе, что испытывала радость. Теперь, когда Эдвин уже не претендовал на нормандскую невесту, шанс мог появиться у Уолтефа.

Мысль об этом ее беспокоила. Внезапно вышивание, которое она обычно любила, показалось ей делом нудным. Отложив иголку, она встала и подошла к окну. День выдался серым и холодным. В самом освещенном месте комнаты стояла колыбель с ее маленьким сводным братом Стефаном. Он унаследовал у Юдо подбородок с ямочкой и голубые глаза, и все женщины постоянно умильно сюсюкали над ним, все, кроме Джудит. За одиннадцать месяцев после его рождения стало очевидно, насколько больше Аделаида ценит его, чем своих дочерей.

Зазвенели кольца дверной занавеси, и решительными шагами вошла Аделаида. Она тяжело дышала, ее руки были так крепко сжаты в кулаки, что побелели костяшки пальцев.

– Хватит мечтать, – сказала она резким голосом, напомнившим Джудит голос Вильгельма. – Есть новости из Англии, и твоя тетя Матильда желает тебя видеть.

Сердце Джудит забилось сильнее.

– Зачем? – спросила она оборачиваясь.

– Она сама тебе скажет, – недовольно ответила Аделаида. – Я всего лишь твоя мать. Мое слово, по-видимому, ничего не значит.

Джудит опустила глаза и направилась к двери. Проходя мимо колыбели, она подобрала юбки так, чтобы даже краем платья не коснуться ее. Ребенок заверещал. Тут же к нему бросилась нянька. Аделаида кивнула, и на мгновение ее глаза потеплели. Но тут же она вспомнила, зачем пришла. Круто повернулась и вышла из комнаты, предоставив Джудит возможность следовать за ней в покои герцогини.

* * *

Джудит низко присела перед тетей, сидящей на мягкой скамейке возле пылающей жаровни. Рядом нянька баюкала на коленях младшего сына Матильды Анри. Джудит пришло в голову, что, куда бы она ни пошла, всюду ей приходится видеть обожаемых младенцев мужского пола.

Матильда пригласила племянницу сесть рядом с ней. Обычно бледное лицо королевы сейчас было покрыто красными пятнами – следами недавнего гнева. Джудит с тревогой подумала, что же могло поссорить мать и королеву, которые были обычно заодно.

– Дитя, тебе придется поехать в Англию.

– В Англию? – Глаза Джудит расширились. – Король послал за нами? – Она решила, что Вильгельм хочет, что бы они праздновали Рождество при дворе. Вот почему мать так злится. Она ненавидела морские путешествия. К тому же ей придется воссоединиться с мужем, которого она терпела куда лучше на расстоянии.

Матильда покачала головой.

– Нет, дитя, только за тобой и твоей матерью. Твой дядя хочет выдать тебя замуж за Уолтефа Хантингдонского в День праздника святого Стефана.

– Меня замуж? – повторила она сдавленным голосом. – Я думала… я думала, что сеньор Уолтеф считался не подходящей партией для меня.

– Выходит, твой дядя изменил свое мнение, – спокойно ответила Матильда. – Он хочет вознаградить молодого человека за верность.

– Верность! – огрызнулась Аделаида. – А про Йорк забыли?

– С той поры он больше не принимал участия в восстаниях, а ведь некоторые из них произошли в опасной близости от границ его владений. – Матильда грозно взглянула на золовку, пресекая любые возражения. – Король считает, что Уолтеф заслужил награду. Он также хочет привязать его крепче к нашему дому. Твой отчим согласен.

Аделаида издала приглушенный звук, ясно показывающий, что она думает о таком согласии.

Матильда снова грозно взглянула на нее.

– Если Вильгельм считает, что такой брак выгоден, ничто его не остановит. Ни ты, ни я, ни необходимость морского путешествия, – решительно заявила она и повернулась к Аделаиде: – Кстати, я не думаю, что твоя дочь так уж огорчена таким его решением.

Джудит тряхнула головой, уверенная, что все это сон и результат слишком большого количества вафель, съеденных на ночь глядя. Что ответить? Брак с Уолтефом… Когда-то она мечтала об этом, но сейчас все это в прошлом, как воспоминания о лете холодным ноябрем.

– Мой долг исполнить волю дяди, – услышала она свои слова.

Мать Джудит сжала губы.

– Тебе понадобится материя для свадебного платья, – без всякого энтузиазма сказала она. – И теплая одежда, чтобы не мерзнуть зимой. Полагаю, следует захватить ткань на простыни и пеленки, – заявила она таким тоном, будто была уверена, что Джудит придется жить в глуши без всяких удобств.

– Я завтра же пошлю за торговцем, – произнесла Матильда успокаивающим тоном. – Как правильно сказала Джудит, наш долг выполнить волю короля. У нее должно быть все, что подобает племяннице короля и дочери графини. Аделаида, тебе тоже нужны новые платья.

Джудит взглянула на тетку.

– А сеньор Уолтеф… он что-нибудь сказал?

– Твой дядя говорит, что сеньор Уолтеф с радостью согласился. Он ждет твоего приезда в Англию и в знак своего нетерпения послал тебе это кольцо. – Она протянула Джудит кольцо из переплетенных золотых нитей.

Джудит взяла кольцо дрожащими руками. У Уолтефа было такое же, он носил его на среднем пальце правой руки. Кольцо пришлось ей как раз впору.

Матильда кивнула и улыбнулась.

– Он хорошо подобрал кольцо. Мое свадебное кольцо болталось на пальце, подобно обручу.

– Еще посмотрим, – мрачно заметила Аделаида. – Кольца, которые подходят молодой девушке, часто потом становятся малы.

Матильда раздраженно взглянула на нее.

– Сейчас не время для дурных предсказаний, – заявила она. – Надо быть практичными. Собрать вещи и подготовиться к плаванию. – Она наклонилась и поцеловала Джудит в щеку. – Я рада за тебя, дитя мое.

Аделаида не сделала попытки обнять дочь. Вместо этого она открыла сундук и начала перебирать лежащие там ткани.

Матильда тепло сжала руку Джудит с кольцом на пальце.

– Все будет хорошо, – успокоила она свою племянницу. – Всем нам просто необходимо немного времени, чтобы привыкнуть.

Джудит кивнула. Первое впечатление от неожиданной новости начинало проходить. Значит, это правда. Она выйдет замуж за Уолтефа и станет графиней Хантингдонской и Нортгемптонской. Но больше всего она радовалась тому, что вырвется из-под опеки матери и сможет сама устанавливать свои правила. Она станет хозяйкой в доме и сможет делать что пожелает.

Щеки ее порозовели, в глазах появился блеск. Она поняла, что эти новости означают для нее свободу.

Глава 12

Держа в руке большие ножницы, Токи, слуга Уолтефа, колебался.

– Вы уверены, милорд?

Уолтеф поморщился.

– Совсем не уверен, – сказал он, – но все равно стриги. Это же не навсегда. Если передумаю, снова отращу. Поспеши. Неприлично опаздывать на собственную свадьбу. – Он до сих пор еще до конца не поверил, что Вильгельм согласился на его брак с Джудит. Целый месяц все норовил себя ущипнуть. Но это было правдой. Сегодня, в День святого Стефана, Ланфранк, архиепископ Кентерберийский, обвенчает их в церкви в Вестминстере.

Он услышал, как стоящий за его спиной Токи тяжело вздохнул. Сидя на скамейке и держа голову неподвижно, Уолтеф смотрел, как сыплются на пол его огненные кудри. У отца волосы были совсем светлые, у матери – просто темные, но в ее роду встречались и рыжеволосые, и от них он унаследовал этот цвет. Кто знает, может быть, и его первенец будет рыжим? Эта мысль заставила его беспокойно заерзать.

– Если вы не будете сидеть спокойно, милорд, то появитесь на свадьбе без уха и будете похожи на собак графа Норфолкского, – заявил Токи, имея в виду шотландских борзых Ральфа, недавно переболевших чесоткой.

Уолтеф затрясся от смеха, но тут же взял себя в руки.

– Вы замерзнете, – предупредил Токи, принявшись за бороду.

Это уже чувствовалось. Ветерок из-за неплотно закрытой ставни холодил голую шею Уолтефа. Ему куда больше было жалко свою роскошную золотистую густую бороду. Для англичанина борода была всегда признаком мужественности, забавой на досуге и символом власти. Без бороды он будет голым перед всем миром.

Токи отступил назад, с сомнением оглядел дело рук своих и с удовольствием погладил свою окладистую бороду.

– Бог ты мой, – заявил он, – вы выглядите точно как нормандец.

Уолтеф провел рукой по гладкому подбородку, а затем по коротко стриженным волосам. Токи обкорнал его на нормандский манер.

– Я хочу, чтобы Джудит мною гордилась, – пояснил он. – Хочу удивить ее и сделать ей приятное.

Токи прищелкнул языком.

– Это точно – вы ее удивите, – кивнул он.

Уолтеф внимательно присмотрелся к слуге, но тот был серьезен. Кто знает: может, он зря все это затеял? Но сокрушаться было уже поздно.

Теперь надо было смыть волосы и произвести ритуальное омовение перед свадьбой. Деревянная ванна была слишком мала для его крупной фигуры. Пришлось согнуть ноги в коленях и прижать локти к бокам. Горячая вода быстро остывала, так что Уолтеф поторопился покончить с мытьем.

Он только что вылез из ванны – слуга вытирал его льняными полотенцами, – когда раздался стук в дверь и вошел Симон де Санли. Он с изумлением уставился на Уолтефа. Даже рот забыл закрыть.

– Что скажешь? – спросил Уолтеф, проводя рукой по коротким волосам – Думаешь, леди Джудит одобрит?

– Вы выглядите совсем по-другому, – признался Симон.

Уолтеф скорчил гримасу.

– Такой же дипломат, как и отец.

Симон нахмурился.

– Нет… вам идет, просто вы на себя не похожи. Но я думаю, что леди Джудит будет очень довольна… и графиня Аделаида тоже.

Уолтеф фыркнул при последних словах и подумал, что парень не промах.

– Помоги мне одеться, – попросил он. – Полагаю, твой отец знает, где ты.

– Да. Он велел мне не задерживаться, если вам захочется побыть одному.

Уолтеф покачал головой.

– Нет, Симон. Я молюсь в одиночку, но в остальном я предпочитаю компанию.

Пока Токи выносил воду, Симон помог Уолтефу надеть его свадебный наряд. Сначала рубашку из вышитого льна, потом штаны из того же материала, которые поддерживал плетеный пояс. Затем темно-синий камзол. Опустившись перед Уолтефом на колени, Симон аккуратно обмотал его ноги от щиколоток до колен декоративной тесьмой. Туника была более светлого синего цвета и пошита такой же тесьмой с золотой и белой нитью. Такая же тесьма шла по подолу, рукавам и низко вырезанному вороту, где скреплялась огромной золотой брошью. Затем надели пояс для меча, причем пряжка из чистого золота представляла собой змею, ловящую себя за хвост.

Уолтеф поколебался, прежде чем надеть на запястья несколько золотых браслетов. Они слегка вышли из моды, но его отец и брат их носили и раздаривали в награду за песни и верную службу. Он знал, что нормандцы считают эту привычку варварской и устаревшей.

– Да или нет? – спросил он Симона.

Мальчик задумался.

– Вы же не можете отказаться от всего, что в вас есть английского, – рассудительно произнес он. – Да все и так будут смотреть на ваше выбритое лицо и не обратят внимания на ваши руки.

Уолтеф усмехнулся – мальчик был сообразительным.

– Да, ты прав. – Он надел браслеты и слегка прикрыл их рукавами. Далее следовал плащ на медвежьем меху. Он было хотел и от него отказаться, но передумал. Это больше чем что-либо связывало его с родней, служило символом того, кто он есть. Ни у кого другого не было плаща, отороченного мехом белого медведя.

– Ну, – спросил он, – как я выгляжу?

– Вы выглядите великолепно, милорд.

И это была не простая вежливость. В глазах парнишки ясно читалось восхищение. Это подбодрило Уолтефа.

С сильно бьющимся сердцем он направился к двери. Он едва справился с задвижкой. Приказав своим людям ждать за дверями, пока принимает положенную ванну, бреется и стрижется, он явно нарушил традицию. Уолтеф понимал, что своим видом смутит все свое окружение. Но он надеялся на поддержку и одобрение невесты Ему хотелось, чтобы Джудит им гордилась, чтобы могли доказать всем, что выходит замуж за человека, достойного ее любви.

Джудит сидела во главе высокого стола в большом зале – ведь пир устраивался в честь ее свадьбы, – то и дело поглядывая на своего молодого мужа. Она не могла поверить, что это ножницы слуги так изменили его. Он и раньше был красив, хотя слегка по-английски неряшлив, но сейчас все его черты обрели четкость. Он так разительно изменился, что она не могла отвести от него глаз – он был просто великолепен. Женщины, которые раньше не обращали на него внимания, то и дело одаривали его своими взглядами. Мужчины, не одобрявшие его английскую шевелюру и бороду, радушно жали ему руку. Даже на ее мать внешность Уолтефа произвела впечатление. Аделаида сказала, что, поскольку он бегло говорит по-французски, его даже можно принять на нормандца. Если бы не эти вульгарные браслеты на его запястьях.

Джудит тоже их заметила, но не придала особого значения. Теперь она его жена и позаботится о его одежде. Будет довольно просто уговорить его отказаться от этих браслетов.

Кое-кто из гостей-англичан скептически отнесся к изменениям во внешности Уолтефа, но то были не высокородные господа, и их мнением можно было пренебречь.

Уолтеф заметил, что Джудит на него смотрит, и улыбнулся. Она покраснела и не решилась ответить ему тем же на глазах многочисленных гостей, следивших за каждым движением молодых.

– Я самый счастливый человек на свете, – хрипло прошептал он, нежно погладив ее пальцы, украшенные теперь двумя золотыми кольцами.

– А я самая счастливая женщина, – еле слышно ответила она.

Ральф де Гал заметил жест Уолтефа и произнес недвусмысленный тост. Джудит возмущенно сжала губы. Он ведет себя как англичанин, подумала она. Всегда первым напивается и валится под стол, предварительно вволю пошумев.

– Тогда у нас родятся дважды счастливые дети, – прошептал Уолтеф, наклонившись к ней поближе.

Упоминание о детях напомнило Джудит о брачной ночи. Она запаниковала, тщетно пытаясь это скрыть. Она знала, как осуществляется продолжение рода. Мать не могла постоянно держать ее взаперти. Ей доводилось видеть собак в зале, кошек в конюшне, а однажды она наткнулась на грума, завалившего в солому кухарку. Сибилла, которой она рассказала об этом, понимающе хмыкнула и уверила ее, что стоны, которые ей довелось услышать, были стонами наслаждения, а не боли. Теперь они с Уолтефом примут такое же положение, и она познает все сама. Она слегка вздрогнула.

– Ты замерзла, сердце мое? – забеспокоился Уолтеф. – Или мысль о детях тебя расстраивает?

Она заставила себя улыбнуться.

– Немного и того, и другого, – призналась она. – Вчера я спала на женской половине, как делала все эти годы. Сегодня я должна лечь в другую постель и выполнить свои обязанности жены.

– Вот как? – ухмыльнулся Уолтеф. – Выходит, спать со мной для тебя обязанность? – Тон был ласковым и шутливым. Он жестом велел слуге наполнить его кубок.

– Это будет зависеть от того, насколько ты будешь пьян, – ответила Джудит, многозначительно глядя на полный кубок. – Твое достоинство и моя гордость пострадают, если тебя придется нести в брачную постель.

Лицо Уолтефа расплылось в улыбке.

– Всего двенадцать часов замужем и уже ругает мужа.

Джудит закусила губу.

– Ты все шутишь, но ведь на нас смотрят. Если ты напьешься, они это запомнят и будут думать о тебе хуже.

– А для тебя это важно? – уже серьезно спросил он.

– Разумеется.

Уолтеф покачал головой.

– Твоей гордости хватит на двоих, – заметил он. – Но не беспокойся – я под стол не свалюсь. Я сегодня подстриг себя, как овцу, ради тебя. В сравнении с этим остаться трезвым для меня сущие пустяки. Кроме того, – добавил он, снова улыбаясь, – я вовсе не намереваюсь испортить себе первую брачную ночь. Я хочу запомнить ее на всю жизнь.

Молодоженам отвели прекрасную комнату на втором этаже со стрельчатыми окнами, выходящими на залитую лунным светом Темзу. Пол был усыпан ароматными травами. Каждый шаг сопровождался ароматами лаванды, роз и жасмина. В углах пылали жаровни, прогоняя холод, а рядом с одной из них стоял кувшин с вином.

Джудит сидела на кровати и смотрела, как Уолтеф закрывает дверь на задвижку, выпроводив последнего гостя. Им, разумеется, был Ральф де Гал, который дошутился до того, что предложил Уолтефу уступить ему его место на покрытой мехами постели. При мысли об этом Джудит едва не стошнило. Когда они с Уолтефом станут более близки, она обязательнo уговорит его избавиться не только от этих диких браслетов, но и от некоторых неподходящих друзей.

Уолтеф повернулся к ней и сказал, будто прочтя ее мысли.

– Ральф вполне способен подслушивать под дверью и ворваться в самый неподходящий момент, – смущенно засмеялся он и потер бритую шею.

– Я тоже так думаю, – довольно мрачно согласилась Джудит. – Хотя надеюсь, что мои дядя и отчим образумят его.

– Конечно, – поддержал ее Уолтеф, – иначе им достанется от твоей матери.

Но Джудит не хотелось говорить об Аделаиде. Закрытая дверь стала барьером между ее прежней жизнью под опекой матери и новой в качестве жены и графини. Но она понимала, что Аделаида так легко не сдастся.

– Ты свою мать помнишь? – спросила она. Уолтеф направился к жаровне, налил в чаши подогретого вина и вернулся к постели.

– Совсем плохо, – признался он. – Она умерла, когда я был маленьким. Я помню, что у нее были длинные косы, переплетенные лентами. Она очень любила свой сад и часами возилась с растениями. Она была намного моложе моего отца и была его второй женой, и брак был заключен не по любви.

– Так часто бывает.

Уолтеф внимательно посмотрел на нее.

– Может, и так, – тихо заметил он, – но любовь все-таки существует. Иногда мужчине и женщине улыбается счастье, и они вступают в брак по велению сердца.

Джудит почувствовала, что у нее пересохло в горле. Будто угадав это, Уолтеф протянул ей чашу с вином. Их руки соприкоснулись, и он осторожно провел указательным пальцем по костяшкам ее пальцев.

– Я хотел тебя с той первой ночи в зале Руана, когда спросил Ришара де Рюля о тебе, – произнес Уолтеф. Взяв ее руку в ладони, он поднес чашу к своим губам и отпил с того края, которого коснулись ее губы. – Теперь ты моя, и я клянусь, что до своего последнего дня я не захочу никого другого.

– Вы не тщеславны, милорд?

– Я видел, что тщеславие делает с людьми… а ты для меня важнее всего.

Джудит нервно облизала губы. Уолтеф подвинулся ближе, наклонил голову и поцеловал ее. Она не ответила – ее терзали страх и неуверенность. Он отодвинулся и взглянул на нее.

– Выпей. – Он возвратил ей чашу.

Она отрицательно покачала головой.

– Я уже достаточно выпила.

– Доверься мне, я знаю, что делаю.

– Ты хочешь сказать, что мне будет легче, если я не буду осознавать происходящего? – В ее словах звучали ядовитые нотки.

Уолтеф рассмеялся, соскочил с постели и пошел снова наполнить чашу.

– Конечно нет. Тогда ты не получишь удовольствия, к тому же завтра будешь мучиться от такого жуткого похмелья, что пожалеешь, что не осталась трезвой.

Джудит искоса взглянула на него.

– Мать говорит, что совокупление – обязанность, – неуверенно сказала она.

Уолтеф вернулся с полной чашей, отпил глоток и протянул ее ей.

– Твоя мать все в мире рассматривает как обязанность – печально заметил он. – Совокупление – удовольствие.

– Но разве это удовольствие не грех? – с сомнением спросила она. Хотя она этого не осознавала, но крепкое, густое вино уже оказывало на нее свое действие, развязывая язык.

– Некоторые так считают, – признал Уолтеф, – но лично я думаю, что Господь не случайно одарил нас тем, что приносит удовольствие, но и причиняет боль. Я не ученый, в этих тонкостях мне не разобраться, но ведь иначе невозможно было бы продолжение рода…

– Но мужчины шляются по борделям не ради продолжения рода, – холодно заметила Джудит.

Уолтеф снова рассмеялся.

– Разумеется. Именно поэтому мы ходим исповедоваться.

Она нахмурилась.

– Но вы каетесь и снова грешите…

Уолтеф взял из ее рук чашу и отставил ее в сторону.

– У меня нет ни малейшего намерения грешить в будущем, – заявил он.

– Ты надо мной смеешься.

– Нет, я тебя дразню. Тут есть разница. – Он приподнял простыню и лег. – У тебя руки холодные, – заметил он, – ложись скорее.

Джудит осторожно легла. Уолтеф укрыл их обоих простыней, одеялом и накидкой из меха бобра. Потом поднял свою рубашку, взял ее руки и приложил к своей груди. Она ощутила сухой жар его кожи, биение сердца. Ее одолевали какие-то странные ощущения и нескромное желание прижаться к нему теснее.

Казалось, он это почувствовал, потому что обнял и прижал к себе.

– Вот так, – прошептал он. – Только чтобы согреться…